Текст книги "Корона клинков"

Автор книги: Елизавета Берестова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 27 страниц)

– Но не следует обольщаться, что всё на жизненном пути вашего брата гладко, – вернул принца к действительности голос Руды. – Взгляните на аметист, судари мои.

– Вижу я скрещенные мечи, и что? – недовольно бросил Аурон.

– Клинки, – поправила его чародейка, – они символизируют смертельную опасность. При самом неудачном раскладе – смерть от руки убийц или на поле брани.

Принц-регент приободрился от такой приятной новости и даже подался вперёд, стараясь получше разглядеть камень.

– Значит, реальная опасность насильственной и преждевременной кончины? – переспросил он.

– Не в нашем случае, – успокоила его Руда, – благоприятный исход предопределён Цитаделью. Все опасности и неприятности вашего родственника закончатся, и он непременно возвратится домой. Ведь Родной дом – одно из значений этого символа.

Гномка почесала бровь, и стала собирать камни.

– Пожалуй, это всё, что я могу сказать вам, добрые господа, – женщина слегка поклонилась.

– Вы и так сказали более чем достаточно, – с плохо скрываемым недовольством заметил Аурон, вставая. Виго успокаивающим жестом взял его за руку, но принц высвободился и велел заплатить за гадание. Фаворит вежливо поблагодарил Руду и положил на стол бархатный вышитый кошель, в котором приятно звякнули монеты.

Последовало короткое прощание. Дверь бесшумно отворилась, и в гостиную вошла молчаливая девушка.

«Караулила под дверью, что ли?» – со злостью подумал принц, проходя мимо.

Всё так же, не проронив ни единого звука, девушка проводила посетителей до входной двери, и Аурон с другом опять очутились на ночной улице.

По дороге во дворец принца одолевала задумчивость. Его наперсник раза два или три попытался завязать разговор, но эти попытки остались без внимания. Аурон напряжённо думал, прикидывал, оценивал. Ему то казалось, что гномка всё наврала, и нет никакой опасности, а временами все внутренности принца сводила судорога страха при мысли о приходе брата в столицу. При этом Аэций виделся ему рослым отталкивающего вида варваром с острыми эльфийскими ушами на грубой физиономии. Бросаясь от надежды к отчаянию, принц-регент вдруг набрёл на спасительную мысль: чтобы избежать всех неприятностей, ему необходимо короноваться. Сразу на душе полегчало, даже стало немного обидно, что он раньше не нашел столь простого и действенного решения.

Короноваться, короноваться без промедления и со всей возможной пышностью. В голове всплыло совершенно неуместное во всём этом деле слово «Сенат». Аурон скривил губы в ему одному понятной усмешке. Сенат – не помеха. Проголосуют, проголосуют, как миленькие. Не зря же предусмотрительный Флорестан ввёл туда довольно своих людей. И тогда приезжай, милый друг Аэций, на твою долю достанется лишь шиш с маслом. Император Аурон, естественно, заявит, что никогда в глаза не видел наглого самозванца, претендующего на имя и титул незабвенного, безвременно почившего брата. А это у нас – ни что иное, как чистая и незамутнённая государственная измена. Вот тогда-то Топор судьбы и обрушится на голову Аэция, тогда станет ясно, что не плуг выпал ему при гадании, как показалось Руде. Да что вообще может понимать эта пигалица? Нет, несомненно пришло время положить конец засилью шарлатанов в столице.

Когда посетители ушли, гномка уселась за стол и оперлась подбородком на сцепленные руки. Ей нужно было подумать над собственными предсказаниями. Обычно и сами клиенты, и их судьбы мало интересовали Руду, лучше всего было как можно скорее выбросить из головы и забыть о чужих проблемах и судьбах. Но не сегодня. Ещё раз припомнив в мельчайших подробностях вечерних визитёров, чародейка пришла к выводу, что то смутное беспокойство, что маячило на горизонте её сознания с самого начала, было обоснованным. Даже если сбросить со счетов дурацкие бархатные маски (понятно, многие люди предпочитают сохранять инкогнито при обращении к гадалке), дорогая одежда, которую не могли скрыть простые шерстяные плащи, башмаки из мягкой кожи, шитые на заказ, рассказали о своих владельцах не хуже письменных рекомендаций. Башмакам вторили драгоценности: массивный браслет на запястье смуглого был очень дорогостоящей безделушкой, и вместе с парой колец вполне тянул на годовой доход среднего землевладельца. Но вот бледный спутник молодого щёголя оказался куда более интересным. Нужно заметить, что он носил кольца на всех пальцах холёных пухлых рук с по-женски опиленными ногтями. Кольца эти частью были старинными, а частью – новоделами, объединяло их лишь отменное качество работы и камней. Уж в чём, Руда разбиралась, так это в качестве камней. Не зря она – чистокровная гномка и дочь ювелира. Отец научил её с одного взгляда отличать драгоценность от дешёвой поделки. У Руды так и стоял перед глазами необыкновенный перстень, при помощи которого она гадала на брата светловолосого клиента. Что и говорить, редкостная работа: красное золото в руках гнома-мастера (руку своих чародейка распознала мгновенно) воплотилось в великолепную оправу для кроваво красного камня. Благородная шпинель, огранённая в форме лирийского орла с распростёртыми крыльями, была не по карману даже обезумевшему фанатику-коллекционеру, не говоря уж о том, что ни одному, даже спятившему богачу не придёт в голову щеголять в печатке с символом государственной власти. Подозрение крепло в душе гномки, однако она одёрнула саму себя: «Эк, меня занесло! Чтобы сам принц-регент сподобился попросить у неё совета»!

Но гадание, что прочно засело в голове говорило иное. Перед глазами стояли выпавшие камни, и то, что утаила Руда от клиентов, требовало осмысления. В гостиную, как всегда безмолвно, вошла служанка.

– Можешь ложиться спать, Мереся, – ласково произнесла чародейка, – сегодня я обойдусь сама.

Мереся чуть присела шевельнула губами.

– И тебе тоже спокойной ночи, милая.

Мереся говорить не могла. Когда ей сравнялось четырнадцать, отчим, интересовавшийся на досуге волшебством и молодыми девушками, выжег ей заклинаниями гортань, чтобы никто не узнал о его грехах. Руда подобрала полуживую девушку и выходила её. Мереся выздоровела, но говорить так и не смогла. Она отказалась возвращаться к родным, предпочтя остаться с маленькой чародейкой в качестве компаньонки и помощницы. Руда души не чаяла в Мересе и не согласилась бы расстаться с ней ни за какие деньги.

Проводив девушку спать, гномка поставила но огонь большой медный чайник и принялась собирать на стол. Она дожидалась позднего гостя. Центурион Фалин должен был проверить посты в одиннадцать часов и прийти ужинать.

Не успела Руда закончить, как дверной молоток стукнул условленное количество раз. Гномка торопливо поправила волосы и пошла встречать гостя.

– Не спокойно нынче в Рие, – басил Фалин, пристраивая на вешалку свой форменный плащ, – и мне это не нравится.

Фалин, хоть и родился гномом, вырос настолько, что многие принимали его за низкорослого и очень широкоплечего человека. Особенно если учесть, что по долгу службы ему полагалось подстригать бороду и волосы.

– Не зря говорят, – он нежно поцеловал Руду, – что хуже нет, как жить во время перемен. А перемены в Лирийской империи грядут нешуточные, это точно, хоть к гадалке не ходи!

Он оглушительно рассмеялся своему невольному каламбуру.

– К гадалке сходить никогда не помешает, – отрезала Руда, ставя перед центурионом тарелку с похлёбкой. – Можно много чего полезного узнать.

– Это ж я так, к слову, – принялся оправдываться гном, попутно умудрившись поцеловать Руде руку, – уж никак не думал обидеть. Я знаю, ты – самая лучшая. Такую предсказательницу не то, что в столице, по всей империи не сыщешь! Я только хотел сказать, у нас в армии недовольство нарастает с каждым днём.

– Да? – заинтересовалась гадалка, – я почему-то думала, будто наша армия лояльна к государству.

– Пока во главе государства стоял покойный император, преданность ему была безусловной. Но теперь, когда царствует это ничтожество… – Фалин едва удержался от плевка за столом.

– Регентствует, – поправила Руда.

– Пусть пока регентствует, но скоро коронуется, вот посмотришь. А тогда, – гном горестно махнул рукой, – тогда ещё хуже будет.

– Может, будет, а может, и нет, – сказала чародейка и осеклась. Она никогда не обсуждала своих клиентов и предсказания. Это была необходимая часть её профессиональной репутации. Но то, что открылось ей сегодня, имело значение не только для светловолосого мужчины под бархатной полумаской, речь шла о судьбах многих людей, и её собственной, между прочим. Поэтому Руда решительно сказала:

– Сегодня вечером я работала с одной прелюбопытной вещицей.

Фалин отложил вилку с насаженным на неё куском бараньей ноги и весь превратился в слух. Раз Руда заговорила о своей работе, дело действительно важное.

– Что за штучка?

– Перстень, массивный, красного золота, нашей работы. Уж можешь мне поверить.

Фалин кивнул, Руда вполне могла пропустить последнее замечание, её глаз по части металлов и камней был выше всяких похвал.

– Но удивило меня не это, – продолжала гадалка, – гномские украшения – отнюдь не редкость, особенно в последние годы, когда в столице пошла на них мода. Всё дело в камне. Представь, благородная шпинель редкостной насыщенности и чистоты, огранённая в виде лирийского орла.

Фалин улыбнулся и замотал головой:

– Нет, нет, дорогая, это решительно невозможно, я бы даже сказал, исключено.

– Может, объяснишь почему? – обиженно проговорила гномка.

– Да потому, что немногим более трёх лет назад я видел собственными глазами Орлиный перстень, и он в то время был надет на безымянный палец Хелвуда Барса, – Фалин наслаждался произведённым впечатлением, – я его тогда во всех подробностях рассмотрел: как-никак сам император правую руку мне на плечо возложил и произвёл в центурионы.

Руда задумалась на какое-то время, затем сдержано кивнула, будто всё сказанное Фалином только подтверждало её собственные мысли. Гном ждал, неторопливо попивая пиво, и успел положить на тарелку ещё кусок бараньей ноги. Тут, наконец, чародейка заговорила.

– Сегодня вечером я держала в руках тот самый Орлиный перстень. Я подозревала это, а ты полностью меня убедил. – Она вздохнула и важно продолжила: – я гадала нашему принцу-регенту.

Фалин даже закашлялся, поперхнувшись от неожиданности.

– Естественно, он и его спутник не представились и даже маски нацепили, – пояснила Руда, от души хлопнув гнома по спине, – но меня не проведёшь: одежда, манеры, драгоценности – всё подтверждало, что я права. А уж если учесть гадание! Как ты думаешь, что могло интересовать сиятельного Аурона?

Фалин поднял глаза к потолку и развёл руками в знак того, что не имеет ни малейшего представления.

– Больше всего принца-регента интересовала судьба его родного брата.

– Погоди-ка, – центурион подался вперёд, – в последнее время мне приходилось слышать разговоры, будто младший сын Барса жив, но я считал их обычными выдумками, особенно на фоне всеобщего недовольства регентом. Ему на редкость быстро удалось настроить против себя подданных, по крайней мере, армию. Значит, разговоры о младшем принце имеют под собой основание?

– Гораздо больше, чем ты думаешь. Он не только жив и здоров, но и направляется в столицу.

– Вот это новость! – Фалин от возбуждения даже подскочил на месте, – Аэций жив и в пути! Что ещё моя драгоценная гадалка знает о его судьбе?

– Он станет императором.

– Это точно?

– Точнее не бывает. Ему выпали Мечи и Корона, ты понимаешь, что это означает?

– Корона клинков, – тихим и торжественным голосом проговорил гном.

– Именно, Корона клинков, – подтвердила Руда, и, помолчав, добавила: – но была в сегодняшнем гадании одна странность, если не сказать больше.

– Давай, говори, не томи, – Фалин сгорал от нетерпения.

– Я гадала на будущее по крови, ты помнишь этот старинный действенный способ? – гном кивнул, он отлично знал, что такое Кровавое предсказание, – так вот, оказалось, что они не братья. В смысле наш принц-регент и Аэций. Они даже вообще не родственники. Спица вертелась, как ужаленная змеёй овца, пока я не уравновесили её своей собственной кровью и помудрила с заклинаниями.

– Из твоих слов выходит, что кто-то из этих двоих – не сын Барса. И мне почему-то кажется, что это – Аурон.

– А я даже уверена, – вскинула бровь Руда, – отлично помню, как по случаю рождения младшего сына император устроил празднование.

– Ага, выставил вино, и вся армия гуляла, – встрял гном.

– Потом помню, как Аэций был объявлен наследником. Иногда у меня создаётся впечатление, что во всей империи только одна я об этом и помню.

Гном кивнул.

– Ты даже представить себе не можешь, что будет с армией, если узнают об узурпаторе на троне, в то время как законный наследник жив и здоров.

– Тогда почему бы тебе, Фалин, не постараться, чтобы в армии узнали об этом? – серьёзно предложила Руда. – Несколько слов подходящим людям в нужный момент, и дело будет сделано. Наверняка у вас найдутся те, кому передавать чужие секреты слаще мёда. Вот и шепни им да ещё попроси держать язык за зубами.

– Ты понимаешь, что говоришь, женщина?! – гном даже бросил вилку от возмущения, – это тебе не шуточки и не разговоры в узком кругу за кружечкой пива. Заговор и государственная измена – вот это что! Знаешь ли, за такое в армии казнят на месте, это если повезёт. А не повезёт, и я, и ты оглянуться не успеем, как очутимся в подвалах Бестии.

– Успокойся, – Руда невозмутимо налила пива себе и Фалину, – ишь, как мысль о подвале тебя расстрашила.

– Вы, штатские, и половину правды не знаете о том, как в последнее время в Лирийской империи ведутся дознания. Я рисковать жизнью абы чего не собираюсь.

– Абы чего? – орехово-карие глаза чародейки сузились в нехорошем прищуре, – получается, встать на сторону сына Барса и законного наследника престола для тебя не достаточное основание? Выходит, педераст на троне тебя вполне устраивает?

Фалин смутился, слова гадалки задели его за живое.

– Конечно, Аурон – выродок, – крякнул он, – прежде, пока был жив император, он ещё кое как сдерживался, а с недавних пор, – гном махнул рукой, словно не находил слов, чтобы выразить возмущение, – естественно, я не хочу жить в стране под управлением извращенца и урода.

– Наконец-то, разумные слова, – Руда отпила из своей кружки и сказала: – Аэцию выпала корона, значит, парень будет императором. При этом он не забудет тех, кто поспособствовал ему тогда, когда он ещё оставался никем. У нас на руках шанс, Фалин, замечательный шанс, такой не каждому выпадает.

– Права ты, моя умница, ещё как права, – центурион откинулся на спинку стула, восхищённо посматривая на Руду, – посоветуй же теперь, как осуществить твой блистательный план, хотя я и не понимаю, чем мы можем быть полезными будущему императору.

– Твоё дело – подготовить армию к появлению Аэция. Расскажи им о моём гадании, не прямо, обиняками, но стой на предсказании о Короне клинков. Выбери в своём окружении двух-трёх человек поразговорчивее и сообщи им тайну. При удачном стечении обстоятельств, уже через пару дней про твою тайну будет болтать половина города.

– Ну, это я сумею, – довольно сказал Фалин, прикидывая, с кого лучше начать. Он встал, потянулся и привлёк к себе подругу. – Меня беспокоит только твоё положение во всей этой истории.

– Моё? – удивилась гномка, – а что не так с моим положением?

– Аурон. Он в два счёта сообразит, от кого пополз слушок о гадании. Боюсь, он постарается расправиться с тобой, моя дорогая Руда.

– Пока пойдут слухи, пока они доползут до принца-регента, покуда он сообразит и вспомнит о моей скромной персоне, пройдёт уйма времени. Это при условии, что вообще вспомнит. Тогда я что-нибудь придумаю.

– Поражаюсь я прямо, до чего даже самые умные женщины оказываются глупыми в некоторых вопросах, – Фалин притворно вздохнул, – прямо-таки настоящими дурами. Когда Аурон о тебе вспомнит, поздно будет что-либо придумывать. Да и насчёт долгого времени не обольщайся. Слухи, это я точно знаю, доходят до самых отдалённых провинций за пять-шесть дней. С учётом осведомителей, которыми Бестия наводнил столицу, отчёт на стол принца-регента ляжет уже к вечеру. Риск слишком велик, дорогая. Не думаю, что стану играть в эти игры, ты нужна мне живой и по возможности целой.

– Хорош ветеран! – Руда упёрла в бока маленькие кулачки, – готов сдаться, даже не начав боя! протянешь время, Аурон подошлёт убийц к сыну Барса (уж можешь мне поверить, он меня несколько раз спрашивал, не суждено ли его брату умереть безвременной смертью). Такой приложит все старания, чтобы моё предсказание не осуществилось. Скажи, ты сможешь спать спокойно, зная, что не попытался помешать Аурону?

– Но ты…

– Я уеду, – пожала плечами чародейка, – давно пора проведать мою многочисленную родню. Здесь, в Рие, ни одна живая душа не знает, откуда я родом, даже ты, – она засмеялась заразительным девчачьим смехом, – мы с Мересей будем в полной безопасности. Завтра же утром и уедем, мне чтобы собраться, много времени не нужно.

Гном подумал и кивнул.

– Раз так, я согласен.

Глава 18 САМЫЙ ДЛИННЫЙ ДЕНЬ КОНСУЛА ФЛОРЕСТАНА

Первый консул Флорестан Озёрный маялся болью в спине уже второй день. Накануне, ближе к вечеру, она пронзила его поясницу подобно предательскому кинжалу, заставив первого после регента человека в империи принять унизительную полусогнутую позу, более приличествующую вышколенному лакею.

Несмотря на то, что камердинер со всевозможной тщательностью растёр больную спину перцовой настойкой и укутал шерстяным пледом, спал консул плохо и проснулся в отменно дурном расположении духа. Сегодня намечалось заседание Государственного совет, а Флорестан вряд ли сумеет высидеть три часа, сохраняя достойную позу.

Поэтому после обычного утреннего брюзжания по поводу и без, было послано за лекарем, который по словам всё того же камердинера самым чудодейственным образом умеет врачевать спинные прострелы.

И вот теперь консул лежал на ложе, а лекарь, невысокий человечек с грустным лицом и сильными не по росту руками, натирал его больную спину пряно пахнущей мазью. Всякий раз, когда лекарь нажимал чересчур энергично, Флорестан морщился, а иногда и крякал от боли. На что следовали неизменные почтительные извинения и уверения, что необходимо лишь чуточку потерпеть, и наступит полное и безоговорочное облегчение.

– Я – не барышня, мне не нужна успокоительная чушь, – взорвался Флорестан после очередной велеречивой сентенции, – могу и потерпеть. Делайте своё дело, главное, чтобы к полудню я обрёл вертикальное положение.

Тем временем из головы не шло Пламенеющее послание от Тита Северуса. Конечно, хорошо, что Бестия пока не заполучил мальчика. Но всё дело в этом проклятом «пока». Лицо Первого консула само собой приняло нахмуренно-кислое выражение. Бестия – вот ещё одна головная боль. Особенно огорчало, что он сам, своими руками способствовал возвышению этого молодого и честолюбивого человека. «Выходит, слишком честолюбивого», – пробормотал себе под нос Флорестан.

Последние несколько лет до неузнаваемости изменили того Марка Луция, которого он заприметил среди других молодых чиновников, жаждавших власти, почестей, славы. Первый консул патронировал многообещающего клирика и сделал ему отличную протекцию. После этого не укладывалось в голове, что тот пошёл на предательство. А художества Бестии в Лероне ничем кроме измены в форме омерзительного заговора не назовёшь. Оставалось лишь гадать, как далеко зашёл Марк, и что ему, Флорестану, в связи со всем этим делать. Как упредить или свести на нет замыслы протеже, ставшего самым натуральным врагом. В том, что Марк Луций прочно обосновался в списке его врагов, Первый консул не сомневался.

Постепенно приятное тепло от притираний начало действовать, и Первый консул расслабился, наслаждаясь облегчением. Вдруг дверь распахнулась. Так, без стука и вежливо испрашиваемого разрешения, имел привычку посещать Флорестана только один человек – его племянник принц-регент Аурон.

Врач и пациент одновременно повернули головы в сторону вошедшего. Это действительно был Аурон в роскошном домашнем туалете и с влажными после утреннего купания волосами.

– Доброго утра вам, дядя, – провозгласил он с порога тем фамильярно-развязным тоном, который ужасно раздражал консула, – ах, не вставайте. Надеюсь, процедура принесёт вам пользу. А вы, милейший, уж постарайтесь, – фраза была обращена к лекарю, всё также трудившемуся над поясницей Первого консула, – ценность спины под вашими руками намного превосходит ценность плешивой головы, что угнездилась у вас на плечах.

Принц громко хохотнул своей шутке.

– От лекарей в наши дни мало толку, – заметил он, прохаживаясь по комнате и распространяя вокруг себя тошнотворный аромат розового масла, – много они мнят о себе, о своей учёности и новомодных снадобьях. Спросите моего совета, – тут Аурон смолк, вероятно ожидая, что его совет будет немедленно испрошен, но Первый консул промолчал, и ему пришлось продолжить: – спроси вы моего совета, так нет ничего лучше и полезнее бани, да-да, старой доброй лирийской бани. Пропарить все косточки, после в бассейн, а на последок пару кубков крепкого серакского с мёдом и перцем. Укутаться пуховым одеялом, и к утру все хворобы выйдут вместе с потом. Поверьте моему слову. Я лично только так и врачуюсь. Но к вам я пришёл совсем по иному поводу. Разговор у меня имеется, причём пресерьёзного свойства.

Флорестан вздохнул. Обыкновенно его племянник подобной преамбулой предварял регулярные просьбы дополнительных денег, которые с момента утверждения Сенатом его регенства стали более настойчивыми и частыми. Оставалось лишь гадать, какой предлог Аурон измыслил на этот раз. Поскольку консулу претило обсуждать финансовые вопросы при посторонних, он поспешил упредить племянника:

– Моё горизонтальное положение не располагает к серьёзному разговору. Присядьте, ваше высочество, очень скоро я окажусь в полном вашем распоряжении.

Он слышал, как Аурон бродит по комнате, бесцельно переставляя статуэтки из коллекции фарфора. Затем жалобно пискнуло кресло: принц, наконец, уселся.

– Напрасно вы держите только одно ложе, дядюшка, – проговорил он, и послышался плеск наливаемого в кубок вина, – варварские стулья и кресла – ужасно нездоровая мебель. Не удивлюсь нисколько, коли ваша боль в спине – результат злоупотребления вредным сидением вместо комфортного и полезного лежания.

Снова раздалось бульканье, это принц-регент воздавал должное винам дяди. Флорестан не одобрял его пристрастия к вину, как и прочих слабостей Аурона, особенно приятеля-гладиатора. Не единожды Первый консул был готов избавиться навсегда от парня, но всякий раз мыль, что племянник может найти замену ещё похуже, останавливала порыв.

Лекарь тем временем закончил со спиной консула, вытер руки полотенцем и с почтением произнёс:

– Я бы советовал вашей светлости поберечь себя в ближайшие несколько дней: скорее лежать, нежели сидеть, лучше ходить, чем стоять.

Консул кивнул, надевая халат. Стеснённость движений почти исчезла, а ноющую боль он уж как-нибудь перетерпит.

– Я оставлю вам мазь, – продолжал лекарь, выставляя непочатую склянку, – ею следует натирать спину по меньшей мере дважды в день. И, ради всех богов, берегитесь простуды. Сквозняки могут оказаться губительными. При малейшем ухудшении посылайте за мной немедленно.

На этих словах он низко поклонился, вышел и почтительно прикрыл за собой дверь.

Дядя и племянник остались вдвоём.

– Так в чём же заключается твоё важное и неотложное дело? – начал Флорестан, ему хотелось побыстрее закончить неприятный разговор.

– Меня сильно беспокоят слухи, которые наводнили нашу столицу в последнее время.

Консул удивился, но виду не подал.

– Слухи о якобы выжившем сыне варвара подрывают наш монарший авторитет и вызывают нездоровое волнение черни.

Флорестан за долгие годы, что он занимался политикой, знал, с какой сверхъестественной скоростью просачивается даже секретная информация из императорского дворца, лишний раз подтверждая истину: «Что знают трое, знает свинья». Но Аурона до недавних пор подобные вещи не интересовали. Модная одежда, дорогие безделушки и украшения, наконец, этот неуместный ремонт личных покоев, на который уже ушла чёртова прорва денег, и ещё боги знают, сколько уйдёт! Государственные дела, политика, финансы – всё это не занимало ум принца-регента, и Флорестана такое положение дел устраивало. В интересах империи необходимо было держать его подальше от реальной власти и реальных дел. Пускай занимается себе интерьерами, пажами и прочей ничего не значащей дребеденью. Поэтому слова Аурона насторожили его дядю, и он сказал:

– Рия вечно бурлит слухами, словно котёл с похлёбкой. И подобно тому, как в котле овощи превращаются в однородное варево, так и большинство слухов переваривается чернью и забывается спустя несколько дней.

Обычно для успокоения души принца-регента подобного объяснения хватило бы с лихвой. В обычное время, но не сейчас. Аурон насупился и упрямо продолжал:

– Мне не нравятся слухи о сыне Барса, и я намерен положить этому конец! – он даже пристукнул ладонью по столу так, что зазвенели бокалы.

– Каким же это образом, интересно? – лицо Первого консула скривилось в иронической усмешке, – собираешься хватать смутьянов и злонамеренных болтунов и устраивать им публичную экзекуцию? Или намереваешься отправлять их прямо в городскую тюрьму?

Аурон отвёл глаза, что недвусмысленно свидетельствовало: он уже обдумывал эти способы.

– Спешу тебя заверить, мой дорогой мальчик, ни первое, ни второе не даст желаемого результата, а напротив, только усилит недовольство.

Флорестан постарался, чтобы в его голосе отеческая сердечность сочеталась с непреклонной уверенностью многоопытного государственного мужа.

Аурон недовольно сморщился, его дядя в который раз проявлял полнейшее непонимание, к тому же покровительственный тон совершенно не подходил для разговора с будущим императором. Императором же он решил стать во что бы то ни стало.

– Не считай меня настолько недалёким, чтобы пытаться заткнуть рот городским сплетням, – губы принца, полные неприятной женской полнотой, сложились в улыбку, которую он полагал тонкой и насмешливой, – у меня есть иной план решения проблемы.

Последовавшая пауза должна была заинтриговать собеседника и вынудить умолять, чтобы Аурон незамедлительно познакомил его со всеми деталями очевидно блестящего плана. Но Флорестан почему-то воздержался, и пауза пропала даром.

– Я намерен короноваться, – несколько разочарованно сообщил принц. А затем, словно опасаясь, что его перебьют, продолжил, – и притом в самое ближайшее время.

– Вот как? – Первый консул смотрел на своего племянника так, будто тот сморозил отменную глупость. – И какие шаги ты собираешься предпринять для осуществления своего намерения?

Аурон поёрзал в кресле, глотнул вина и изрёк, старательно избегая пристального дядиного взгляда:

– Перво-наперво я назначу дату коронации, и мы обсудим список приглашённых.

Губы Флорестана дёрнулись, он едва сдержался, чтобы не хмыкнуть.

– Потом пошить соответствующие костюмы, утрясти меню банкета, заказать побольше цветов. Знаешь, я мечтаю короноваться в зале, сплошь убранном цветами. И собственно, всё. Процедура коронации и помазания на царство по-моему расписана в мельчайших подробностях, тут голову ломать не нужно. Мы просто станем следовать лирийским традициям, наши старинные обычаи и традиции достойны глубочайшего уважения. Уверен, моя коронация, выдержанная по духу и букве вызовет ликование в народе и навсегда положит конец нелепым выдумкам о якобы выжившем сыне Хелвуда Барса.

– Как просто! – усмехнулся Флорестан.

– Да, именно просто, пустые умствования и усложнения погубили не один блестящий план. Излишние раздумья порождают сомнения, которые питают неуверенность, а неуверенность – это прямая дорога к поражению.

Консул не находил слов.

– А Сенат? – спросил он, наконец, – каким образом ты собираешься получить одобрение Сената?

– Решение данного докучливого вопроса я делигирую вам, дорогой дядя, – с лучезарной улыбкой заявил принц, – я знаю, они давно танцуют под вашу дудку. Ведь вы сможете уговорить их проголосовать положительно?

– Предположим, мне это даже удастся, – наклонил седеющую голову Флорестан и болезненно скривился, отступившая было боль в спине снова дала о себе знать. – Однако Сенат – не единственное препятствие между тобой и желанной целью.

– Неужели?

– Должно быть, ты запамятовал, что по закону Лирийской империи тебе придётся короноваться Короной клинков.

– И что из этого? Пускай на коронации я надену на себя этот примитивный варварский обруч, раз уж так требуется по регламенту церемонии. Но носить на голове подобное позорище в дальнейшем я не собираюсь. Перед другими монархами стыдно. В сокровищнице должна сыскаться горсть-другая приличных драгоценных камней, которые я велю оправить в червонное золото, чтобы новая корна выглядела достойно своего нового носителя.

Аурон принял царственную позу, будто корона его мечты уже сидела на его голове. Первый консул вздохнул, поморщился и произнёс:

– На твоём месте я не стал бы волноваться из-за формы короны, проблема гораздо глубже. Небезызвестный тебе шаман Проргол наложил на Корону клинков охранное заклятие, и надеть её может только истинный наследник Лирийского престола.

– Ерунда, – отмахнулся Аурон, – заклятие либо вообще никогда не существовало, либо выветрилось со временем. Тем более что старик умер, а значит и его волшебство потеряло силу.

– Ты когда-нибудь слышал о том, что заклятие само, как ты выразился, выветрилось из заговорённого предмета? – поинтересовался Флорестан, – в нашей сокровищнице полно амулетов, которые гораздо старше этого дворца. И ничего, работают.

Аурон, встретив на пути к заветной цели неожиданное препятствие, заволновался, вскочил с кресла и опять бесцельно заходил по комнате. Флорестану послышались грязные ругательства, которые его племянник в сердцах бормотал себе под нос.

– Какая жалость, что шаман-варвар умер, – прошипел он, останавливаясь перед консулом, – я нашёл бы способ убедить его убрать дурацкое заклятие. Неужто никто не пробовал проверить, как оно действует и действует ли в данный момент?

– Лично я не пробовал, не собираюсь и тебе на советую, – в голосе Флорестана звучала суровая непреклонность. Ему ещё предстояло подготовиться к весьма неприятному заседанию Совета, и он боялся, что племянник по своему обыкновению начнёт ныть и канючить.

Аурон подкрепился хорошей порцией вина, от чего его полные щёки зарделись румянцем, а в глазах блеснула пьяная удаль.