Текст книги "Близость"
Автор книги: Элизабет Гейдж
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 35 страниц)
Глава 15
Нью-Йорк Сити
Виктор Консидайн завтракал в своей двухэтажной квартире на Пятой авеню.
Несмотря на регулярную игру в гольф, Консидайн был человеком тучным, потому что любил поесть.
Дочь поставила перед ним тарелку с вареными яйцами, беконом, жареным картофелем и тостами. Рядом со стаканом апельсинового сока на столе стояла чашка из тонкого китайского фарфора с лекарством.
– Врач говорит, что ты не должен есть так много яиц, – сказала дочь. – Это вредно.
– Чепуха, – сказал он, презрительно усмехнувшись. – Яйца и бекон – самая здоровая пища. Моя мать ест яйца и бекон каждый день, а ведь ей уже девяносто пять.
Он взглянул на дочь.
– Принеси и себе тарелку, – сказал он раздраженно.
Она принесла тарелку с яйцами и беконом. Но ела без аппетита. Он углубился в чтение "Уолл-стрит джорнел" и не обращал на нее внимания. Кончив читать, он бросил взгляд на ее тарелку. Та была почти пуста.
– Хорошая девочка, – сказал он.
Виктор Консидайн считал необходимым плотно питаться три раза в день. Это относилось к нему самому, его жене, когда та была жива, и его дочери.
Будучи самоуверенным, как многие властные люди, Консидайн не желал видеть связи между привычкой есть тяжелую пищу, унаследованную им от предков, и болезнью сердца. Он рассматривал проблемы с сердцем как выпавшую на его долю неудачу или врожденный дефект. Он ел тяжелую, жирную пищу, ежедневно выпивал мартини и пиво без раскаяния. Напротив, он получал от этого истинное удовольствие. Ему и в голову не приходило, что подобная пища вредит его здоровью. Когда же врачи говорили ему об этом, он лишь глубокомысленно заявлял, что врачи ничего не знают. Он, Виктор Консидайн, мог купить и продать всех врачей с их теориями на свои заработанные нелегким трудом миллионы.
Он не обращал внимания на дочь, пока та убирала со стола тарелки. В квартире не было повара. Всю еду для отца готовила дочь.
Барбара была полной молодой женщиной лет двадцати восьми, не такой тучной, как ее отец, но и не настолько стройной, как бы ей хотелось. Темные волосы она стригла у дорогого парикмахера, но прическа почему-то всегда выглядела простоватой и неэлегантной. Кожа у нее была гладкая, но унаследованные от отца круглые щеки, а от матери слабый подбородок в комбинации производили не лучшее впечатление.
Однако у нее были большие и очень красивые глаза, излучавшие ум и богатство натуры и придававшие некрасивому, но открытому лицу выражение женской незаурядности. Вглядевшись в нее пристальнее и уловив блеск в глазах, можно было сказать, что она привлекательна.
– Ты выпил лекарство? – спросила она равнодушно.
– Да, я выпил лекарство, – произнес отец с явным сарказмом. – Нельзя ли хоть на минуту оставить человека в покое?
Он не любил, когда ему напоминали о проблемах с его здоровьем. В глубине души он боялся, что у него может случиться инфаркт, так как видел, как умер от инфаркта отец, когда ему, Виктору, было всего одиннадцать лет. Воспоминание об искаженном лице отца, мгновенно утратившем все жизненные краски, о суматохе, вызванной приездом "скорой помощи", о мучительном ожидании вместе с матерью сообщения о печальном исходе всю жизнь преследовало его.
– Ты купила платье для приема? – спросил он, чтобы переменить тему разговора.
Говоря о приеме, он имел в виду обед, который устраивал для некоторых ведущих бизнесменов в "Юнион-клаб" в тот вечер. Как всегда он рассчитывал, что Барбара будет играть роль хозяйки.
– Да, купила.
– Где же?
– У Сен-Лорана.
– Сколько заплатила?
– Семьсот долларов, – сказала она робким голосом, но с ноткой упрямства.
– Тебя ограбили, – констатировал он. – То есть, я хочу сказать, меня ограбили. Вы, женщины, представления не имеете, что такое деньги. Ну-ка, пойди надень и покажи мне. Быстрее! Не ждать же мне целый день.
Она поспешила в свою комнату и надела платье. Когда она вернулась, он посмотрел на нее критично.
– Неплохо, – сказал он. – Совсем неплохо. Уж коль они ободрали меня, как банда пиратов, то и я хочу получить то, что стоит этих денег. Ты собираешься сделать прическу?
Она кивнула.
– Сегодня утром.
– Хорошо. – Он больше уже на нее не смотрел, погрузившись опять в чтение газеты.
Барбара не двинулась с места.
– Платье тебе ничего не напоминает? – спросила она.
Он посмотрел на нее безучастно.
– Нет, а что?
– Не напоминает мамино платье? – улыбнулась она. – То самое, что она надевала на твою тридцатую годовщину? Рукава такие же и цвет почти тот же.
Он улыбнулся, вспомнив жену. Затем нахмурился, глядя на дочь.
– А… Но она знала, как носить такие платья, – сказал он. Затем отвернулся и добавил: – Теперь можешь идти.
Она вернулась к себе и сняла платье. Глаза, наполнившиеся слезами при его замечании, теперь были сухими. Она вернулась в столовую, чтобы убрать со стола. Выходя из комнаты, он поцеловал ее. Она отнесла тарелки в кухню и оставила их в раковине. Как только отец уйдет, придут слуги. Виктор Консидайн не переносил вида слуг в доме. Он терпеть не мог, что они путаются под ногами. Отец требовал полного уединения. Тридцать лет он разрешал слугам появляться в доме только после своего ухода.
Проводив отца, Барбара направилась в ванную комнату, разделась, включила душ. Пока вода нагревалась, она посмотрела в зеркало. Затем наклонилась над унитазом и вызвала рвоту, чтобы очистить желудок от завтрака, который съела двадцать минут назад. Спазм больно сдавил желудок и горло, но, спустив воду в унитазе, она почувствовала себя лучше.
Барбара была умной и способной, к тому же обладала исключительным деловым чутьем. В этом отношении она была подобием отца. Барбара унаследовала его хитрость и властность, но кругозор ее был шире, а методы искуснее.
Не будь она дочерью своего отца, Барбара могла бы стать президентом какой-нибудь крупной компании. Но зависимость от отца вынуждала ее тянуть лямку помощника, выполнять работу средней руки служащего, давать ценные советы, за которые ее даже не благодарили.
Консидайн любил называть Барбару "сыном, которого у меня не было". Это был сомнительный комплимент, поскольку превозносил ее ум и компетентность, но в то же время оскорблял, намекая на ее положение незамужней женщины, на ее непривлекательность, на неумение пользоваться успехом у мужчин.
В тот день Барбара вымоталась до предела. К концу рабочего дня она всегда чувствовала себя уставшей, а тут еще навалились заботы о предстоящем вечере. Выполнять роль хозяйки было для нее пыткой. Она ненавидела светские развлечения, общение с людьми, главным образом потому, что с юных лет вынуждена была проглатывать язвительные замечания, что не пользуется успехом у мужчин, а в последние годы намеки на то, что не может выйти замуж. С каждым годом она становилась все застенчивее и замкнутее.
В половине десятого, когда прием был в самом разгаре, случилось непредвиденное.
Барбара танцевала с президентом сталелитейной компании, входящей в "Консидайн", когда к ее партнеру обратился подошедший незнакомец.
– Вы позволите? – спросил он. Президент компании тактично отступил, и она оказалась в руках незнакомца.
Она посмотрела ему в глаза. В них было что-то знакомое, хотя она была уверена, что с этим человеком никогда не встречалась. И еще она была уверена, что он не входил в число приглашенных.
– Как вы попали сюда? – спросила она, вежливо улыбаясь.
– Явился без приглашения, – ответил он. – Боюсь, это у меня в привычке. Чувствую себя удобнее там, где меня не ждут. Дружеское окружение мне наскучило.
Да, все-таки в нем было что-то знакомое. Взглянув исподтишка в его лицо, она была поражена его привлекательностью. Очень красивый мужчина. Возможно, лет тридцати или старше, но на вид не больше двадцати пяти. Только уверенная и властная манера держаться выдавала его возраст. В нем было что-то эксцентричное, почти как у подростка, смешанное с совсем противоположным – неустрашимой мужской властностью. Длинные красивые ресницы, проницательные черные глаза, резко очерченные брови, крутой подбородок. Руки, обнимавшие ее, были как стальные, но держали ее ладонь так, словно она была из тончайшего фарфора.
Незнакомец смотрел на нее, гипнотизируя оценивающим и пытливым взглядом.
Вы примерная дочь.
При этих словах быстрый, вызывающий взгляд метнули ее глаза.
– Следовательно, вы знаете, кто я, – сказала она.
– Все знают Барбару Консидайн, – улыбнулся он, – к тому же, я видел вашу фотографию в прошлом номере "Форчун". На ней вы очень симпатичная.
– Как вы сказали вас зовут? – спросила она.
– Я не говорил, – сказал он, – я только собирался представиться. В свое время.
С удивительной грацией он провел ее среди танцующих пар в пустой зал, примыкавший к танцевальному залу. Этот проход в танцевальном зале через переполненную танцплощадку был похож на сцену из кино, и она невольно улыбнулась его мастерству и расторопности.
Они оказались вдвоем в тускло освещенном месте.
– Я все знаю о вас, – сказал он.
Она отступила на шаг, побледнев.
– Что вы имеете в виду? – спросила она.
– Я знаю, что вы хороший человек, – сказал он. – Быть хорошей дочерью – это одно, а быть хорошим человеком – совсем другое. Я понял это по вашим глазам, когда мы танцевали. И вижу это теперь.
Казалось, его слова ошеломили ее.
– Я не понимаю, о чем вы говорите, – сказала она.
Очень осторожно он начал привлекать ее к себе. Ей хотелось убежать, поскольку его слова и жесты насторожили ее. Но на нее смотрели эти темные глаза, выражение их было одновременно опьяняющим и ободряющим. Они словно говорили: воспользуйся шансом, будь такой же смелой и уверенной, как я.
Вопреки здравому смыслу Барбара позволила ему поцеловать себя. Его поцелуй был нежным и почтительным. Когда их губы разъединились, она откинулась назад, довольная собой. Ее, Барбару Консидайн, поцеловал красавец-незнакомец. Это было более романтично, чем если бы случилось во время бала-маскарада.
Магнетизм его рук и глаз тянули ее к себе. На этот раз их поцелуй был более интимным. Когда он оторвался от ее губ, она поникла в его объятиях, как мягкая игрушка.
Он с нежностью глядел на нее.
Говорят, благовоспитанные девушки целуются лучше всех, – сказал он. – Могу сказать, что вы были благовоспитанной девушкой.
Несмотря на чувство истомы, Барбара заставила себя отодвинуться от него.
– Так как вас зовут? – спросила она.
– Позвольте мне сохранить это в тайне еще хоть минуту, – ответил он.
Он взял ее за плечи и изучающе смотрел на нее.
– У вас самые красивые глаза на свете, – сказал он, – при этом освещении они еще красивее.
Он привлек ее к себе. Барбара пыталась сопротивляться, но бесполезно. В его руках ее тело было как воск. Он нежно обнял ее. Барбара понимала, что происходит что-то нелепое, что такого быть не может. Она совсем не та женщина, которую бы захотел поцеловать совершенно незнакомый мужчина. Для этого она была неподходящей, слишком почтенной по поведению. Она знала, что ее платье, как бы дорого оно не стоило, делает ее старомодной, малопривлекательной.
То, что красивый незнакомец увлек ее в уединенный салон и поцеловал, превосходило все ее мечты. Это насторожило ее, но в то же время вызвало в глубине ее такую слабость, которая лишила элементарного чувства самообороны. Барбара наслаждалась убаюкивающим прикосновением его рук. Ей действительно было все равно, кто он и зачем это делает. Хотелось просто упиться этим мгновением. Она не ждала, что оно продлится долго.
– Вы несчастны, – сказал он. – Я это чувствую. Почему вы несчастны?
На глаза ее навернулись слезы. В его голосе звучало участие.
– Не спрашивайте, – сказала она.
– Хорошо, – он сильнее прижал ее к себе. Они стояли в полумраке, покачиваясь. Звуки оркестра доносились неясно, как мелодия из другого мира.
– Вы никогда не думаете о себе, – прошептал он. – Вы все время работаете только для других. Ни минуты не можете уделить для собственного счастья.
Она взяла его за плечи, немного отодвинулась.
– Откуда вы знаете об этом? – спросила она.
– Я ничего не знаю, – сказал он, – я это чувствую по тому, что происходит с вами.
Они помолчали.
– Слишком часто наш разум не способен принять что-то новое, – сказал он, – например, мы могли бы сейчас уйти отсюда вдвоем. Могли бы улететь в маленькое местечко у мыса Код, которое я знаю. Мы были бы там задолго до полуночи. Там есть чудесный маленький отель с прекрасным видом на океан. Мы пили бы шампанское в номере, где только вы и я…
Барбара невольно прикрыла глаза.
– Там было бы так тепло, так уютно, – шептал он, – горит камин. И мы вдвоем…
– Зачем вы говорите об этом? – спросила она.
– Потому что я хочу быть с вами, – сказал он, – серьезно. Почему бы вам не поехать со мной сегодня? Никто не узнает.
"Мой отец узнает", – громко застучало в ее голове.
– Не могу, – запротестовала она, – не могу.
Он крепко держал ее в объятиях. Руки обнимали ее талию. Он целовал ее щеки, глаза, шею. Его бедра с силой прижались к ее животу. От этого движения она застонала.
– Вы вольны делать все, что хотите, – сказал он, – вы свободная женщина.
Ощущение его тела, тесно прильнувшего к ней, наполнило ее желанием. Она с трудом дышала.
– Поедем, – сказал он.
– Не могу, – простонала она, – я ведь даже не знаю вашего имени.
– А если я назову вам его, вы обещаете, что от этого ничего не изменится? – спросил он, медленно целуя ее.
– Мм… – только и смогла ответить она, закрыв глаза от наслаждения.
– Вы поедете со мной тогда? – спросил он.
– Мм… – Барбара была не в силах что-либо ответить.
– Меня зовут Джордан, – сказал он.
Медленно, словно издалека, до нее дошел смысл услышанного. Вместе с ним к ней вернулось самообладание, властно руководившее ею многие годы.
Глаза ее широко открылись.
– Лазарус? – сказала она.
Он пристально смотрел на нее, но ничего не сказал. Его взгляд приковывал к себе, делая ее почти безвольной.
– Джордан Лазарус, – сказала она.
Она вырвалась из его объятий. Не утихший еще в глубине ее тела трепет только усиливал чувство внезапного стыда и злости. Она ударила его по щеке.
– Убирайтесь отсюда, – сказала она, – убирайтесь, пока я не приказала вас выставить. Вам здесь не место.
– Так же как и вам, – сказал он. – Я же вижу. Почему бы вам не пойти со мной и не выслушать мое мнение. Тогда бы вы поняли…
– Я все прекрасно понимаю и так, – сказала она. – Убирайтесь.
– Послушайте, – настаивал он, взяв ее за плечи. – То, что делает ваш отец, нечестно. Вы сами это понимаете. Просто выслушайте меня. Я хочу, чтобы вы поняли, скольким людям нанесет он вред, если осуществит то, что пытается сделать.
– Это вы поступаете нечестно, – сказала она.
Он снова прижал ее к себе и поцеловал. Она отталкивала его, стараясь освободиться. Но в самом ее отчаянии сквозило желание, и он чувствовал это. Он также чувствовал беспредельную боль, охватившую каждую частицу ее тела, и не мог понять причины.
Наконец она вырвалась и быстро пошла от него.
– Уходите сейчас же, – сказала она, – а то я позову охрану, и они вышвырнут вас отсюда. И я расскажу отцу, что вы сделали.
Джордан улыбнулся.
– Хорошо, – сказал он, – я уйду. Но подумайте над тем, что я сказал. Подумайте над тем, что произошло сегодня между нами. Не забывайте меня. Пожалуйста.
И он ушел.
Барбару всю трясло от гнева на его самоуверенность и вероломство. Но к ее гневу и стыду примешивался не утихший в глубине души шторм наслаждения.
Она оттолкнула Джордана Лазаруса, отвергла его. Но не забудет.
Она решила не рассказывать отцу о случившемся. Это было ее личное дело.
В машине по дороге домой Виктор Консидайн заметил, что дочь нервничает. Он спросил, что с ней происходит. Она ответила, что разболелась голова.
– Ты мало ешь, – сказал он, – в этом вся проблема.
Дома, поднявшись к себе, Барбара Консидайн долго стояла под горячим душем. Она с сожалением чувствовала, как мыло и вода смывают следы прикосновений Джордана Лазаруса. Ее тело трепетало под струями воды.
Выйдя из душа, она посмотрела в зеркало на свое обнаженное тело. В конце концов, оно выглядело не таким уж безобразным. Груди полные, талия стройная, только руки и ноги немного полноватые. Хорошая диета и физические упражнения могут устранить эти недостатки. Во всем повинна ее одежда, которая делает ее непривлекательной. Опытный консультант-модельер может полностью изменить ее.
Она надела ночную рубашку и осторожно прошла в спальню. В пустом доме стояла тишина. Барбара легла в постель и открыла роман, который читала на ночь. Несколько раз перечитала один абзац, но не могла вникнуть в его смысл. Образ Джордана Лазаруса стоял перед глазами. Непонятный страх медленно охватывал ее.
Она собралась уже выключить свет, когда грубый и повелительный голос прокричал из соседней спальни:
– Барбара, – позвал отец, – зайди ко мне.
Ее сердце екнуло. Барбара встала и пошла к отцу.
Глава 16
Чикаго, штат Иллинойс
Лесли Чемберлен лежала голая на кровати в гостинице и ждала.
В мыслях проносились события последних двух месяцев, напоминая о чувственном восторге, о котором она никогда не мечтала, и никогда не думала, что женское тело способно испытать его. Она вспомнила ни с чем не сравнимые эмоции, которых ранее никогда не переживала. Она пыталась найти в этих чувствах истинное, рациональное зерно, но это было бесполезно. В эту минуту она была сама не своя, уносимая волной того, что перевернуло всю ее жизнь. Не оставалось ничего, как только ждать, ждать, когда откроется дверь, темный силуэт войдет в комнату, приникнет к ее телу, завладеет ее сердцем.
Казалось, прошла целая вечность в ожидании, пока она услышала, что в замок вставляют ключ. Дверь приоткрылась – высокая фигура мужчины, затем дверь закрылась. Темнота поглотила все.
На минуту воцарилась тишина. Затем она услышала его шепот.
– Ты здесь, малютка?
– Я здесь, Тони.
Лесли слышала почти неразличимые звуки снимаемой одежды, шорох которой заставил затрепетать все ее чувства.
Тони подошел к кровати. Лесли знала, что он уже голый. Почувствовала запах его плоти, острый аромат мужчины, обнаженного и готового к любви.
Осторожно откинув простыню, он скользнул на кровать и лег рядом с ней, губами нашел ее губы.
Стон вырвался из горла Лесли. Она обняла его.
И вот, откликнувшись на зов ее страсти, он уже склонился всем своим телом над ней, и от этого прикосновения она задрожала от желания.
– Я люблю тебя, – прошептала она.
Губы, касавшиеся ее щеки, улыбнулись.
– Ты сорвала эти слова с кончика моего языка, – сказал он, целуя ее.
Тони склонился над ней, наслаждаясь ее глазами, полными страсти. Затем движением, от которого они оба затрепетали, он медленно достиг самой чувствительной точки внутри нее.
Он в блаженстве закрыл глаза. Его удивляло, как быстро она постигала уроки любви с их первой ночи два месяца назад. Ее тело двигалось вокруг него, поощряя, дразня своими мягкими выпуклостями, доводя до высшей точки страсти.
С той первой ночи она не утратила ни йоты девичьей свежести. Напротив, в занятиях любовью она оставалась по-прежнему непосредственной и невинной. Ее тело было создано для любви, чтобы открыть в себе ворота чувственности, запертые слишком долгое время.
– Люби меня, – прошептала она, двигаясь в ритме его движений. О, Тони, люби меня.
Он чувствовал, что отдается ей в большей степени, чем любой другой женщине. Это настораживало и в то же время наполняло его невыразимым восхищением. Опустошенный, он опустился на нее. Она прижала его к груди, все еще чувствуя его внутри себя. Так они пролежали, казалось, целую вечность, ощущая, как тела расслабляются в сладкой истоме любви.
"Бесспорно, – подумал Тони, – она особенная". Он не ошибся в ней в первый день их знакомства, когда с таким трудом уговорил ее пообедать с ним. За сдержанностью и респектабельностью скрывалась глубоко страстная женщина.
Даже чересчур страстная.
Они были любовниками уже два месяца. Тони прилетал отовсюду, куда загоняла его каждую неделю работа. Их встречи походили на непредвиденные приключения, так как Тони водил Лесли по незнакомым ресторанам, по районам города, где она не бывала, в увеселительные места, о существовании которых она не подозревала. Казалось, все вокруг меняется от его непосредственности. Лесли оказалась в мире, который из-за увлеченности работой раньше не замечала.
И, конечно же, были маленькие, скромные гостиницы, где они регистрировались как муж и жена.
Сейчас она лежала, прижавшись к нему, ощущая знакомые контуры его тела.
– Не понимаю, – сказал он, – как может человек, настолько страстный, как ты, столько лет скрываться за этой блестящей, изысканной наружностью настоящей леди.
– Это так просто, я тогда не знала тебя.
Тони улыбнулся на ее комплимент. Но глаза были задумчивыми.
– Мне нравится, когда мне льстят, – сказал он, – но здесь что-то большее. Думаю, что ты такая труженица и такая леди, потому что всегда и во всем была страстной. Эта скрытая в тебе энергия заставляет тебя быть такой требовательной к себе и другим.
Лесли лежала, прижимая его руки к груди и думая о том, что в его словах есть доля правды. Да, все эти годы она что-то сдерживала в себе, не понимая, что же это.
– Возможно, – медленно проговорил он, – смерть твоей мамы повлияла на тебя сильнее, чем ты думаешь. Может быть, ее потеря оставила в душе твоей след, которого ты не замечала все эти годы.
Лесли задумалась. Эта мысль не приходила ей раньше. Она всегда считала себя счастливой, даже беззаботной. Смерть матери была для нее как историческое событие, как факт жизни, который она безоговорочно принимала, а не как рана, не дававшая забывать о себе постоянной болью.
– Почему это тебя так волнует? – прошептала она.
– Я тоже потерял мать, – сказал он, – и мне хорошо понятно, какой это оставляет след.
Тронутая его неожиданным признанием – за все время он почти ничего не рассказывал о своем прошлом, – она почувствовала, как глаза ее затуманились от слез. Волна материнского сострадания и желание защитить его охватили ее.
– О, Тони, – сказала она, – почему ты не рассказал мне об этом?
– Это старая история, – сказал он, нежно погладив ее. – Я упомянул об этом, чтобы привести наглядный пример. Может быть, я выгляжу как недалекий чинуша-путешественник, но у меня есть мозги.
Она села на колени и прижалась к нему.
– Расскажи мне все, – сказала она. – Расскажи о своей семье. Я хочу знать, Тони.
Он покачал головой.
– Не сейчас, – сказал Тони. – В свое время ты услышишь мою историю. Но когда услышишь, то поймешь, почему я пока не хочу говорить об этом. Этот рассказ только отнимет у нас время, которого и так мало. Или испортит все. А я не хочу терять ни минуты с тобой. Я тебя ждал всю жизнь.
Он смотрел на нее, лежавшую обнаженной рядом с ним. Лесли была невероятно красивой.
– Поцелуй меня, – сказал Тони.
Их губы встретились. Лесли почувствовала во рту его язык, поначалу нежный, затем страстный, обжигающий внезапным мужским желанием, которое она познала так хорошо за прошедшие недели.
– Люби меня, Тони, люби.
Лесли отдавалась ему с наслаждением, ее тело торжествовало, одержав верх над ее сущностью. Затем она почувствовала, как его руки легли ей на бедра, придавливая ее сильнее к нему, и вожделение завладело ею полностью. В самой потаенной глубине ее их было двое, две исступленно соединенные силы, почти нечеловеческие в своей страсти.
Она тихо взвизгнула, а когда он сделал завершающий толчок, почти животный стон вырвался из ее горла. Она почувствовала, как он под ней резко дернулся и застыл, изливая в нее поток своей страсти.
Спазм, казалось, все длился и длился, соединяя их в судорожном взаимном излиянии. Лесли подумала, что не вынесет его сверхъестественной силы, не вынесет этого буйного восторга, если это продлится еще хоть минуту. Но, к счастью, спазм кончился, и она поникла в его руках.
– О, – прошептала она, – О, Тони…
Он прижал ее к себе.
– Ш-ш… – сказал он, целуя ее брови, щеки, – ничего не говори сейчас.
Лесли лежала в молчании рядом с ним, утомленная и счастливая.
Несколько минут спустя встала и прошла в ванную комнату.
Свет ослепил ее. Она посмотрела на себя в зеркало.
От удивления ее глаза широко открылись. Она с трудом узнала себя. Волосы, растрепавшиеся от любви, казалось, светились пламенем. Глаза затуманены страстью. Более того, они были полны безграничного, почти вызывающего удовлетворения. Действие возбуждающего средства, пропитавшего всю ее внутренность, этого снадобья, которым был Тони, было налицо. Она была уже не той сдержанной молодой женщиной, какой представлялась два месяца назад. Перед ней было новое создание, чьи желания она не могла предвидеть, чьи действия, возможно, не смогла бы контролировать.
Несмотря на опасность, подстерегавшую столь внезапную любовь, Лесли наслаждалась тем, что стала совершенно взрослой, настоящей женщиной, которая самостоятельно приняла решение вступить в отношения с мужчиной. Она училась быть женщиной. Слишком долго она откладывала этот решительный шаг.
По некоторым замечаниям Тони она поняла, что он прошел сквозь более жестокую внутреннюю борьбу, чем она.
Лесли хотела быть равной ему по мужеству, отдавая всю себя любви, рискуя всем ради него.
Выйдя из ванной комнаты, она обнаружила его сидящим на краю кровати, все еще обнаженным. Тони курил сигарету. Он выглядел утомленным и непривычно домашним.
– Иди сюда.
Она подошла и села. Его тело еще не остыло от любовных утех. Ей вдруг захотелось, чтобы он снова овладел ею, до того, как она только подумала об этом.
– Я хочу спросить тебя кое о чем, – сказал он.
– О чем же?
Он нежно коснулся ее плеча, затем провел пальцем по спутанным, растрепавшимся волосам.
– Ты выйдешь за меня замуж? – спросил Тони.
У Лесли перехватило дыхание. Этого человека она знает всего два месяца. И все это время она была так увлечена его чарами, что даже не пыталась узнать о нем то, что обычно женщины знают о своих поклонниках.
Но сейчас, сидя обнаженной рядом с ним, телом ощущая их близость, ей были смешны пугающие предостережения осмотрительного рассудка, словно эти сомнения были пережитками ее прошлого. Теперь она была новой женщиной, далекой от подобных детских страхов.
В конце концов ее сердце, предчувствовавшее этот день, вложило в ее уста слова, которые она не забудет, пока будет жива.
– Да, Тони. О, да.
