Текст книги "Верь в мою ложь"

Автор книги: Элизабет Джордж

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 47 страниц)

Лондон, Челси

Она всегда тщательно расчёсывала волосы, прежде чем лечь в постель. Иногда он просто наблюдал, иногда сам брался за щётку. Волосы у неё были длинными и густыми, вьющимися и рыжими; они, как правило, ничего не слушались, и именно это ему нравилось. В этот вечер он наблюдал за процессом, лёжа в постели, откинувшись на подушки. А она стояла напротив него у комода. Над комодом висело зеркало, и она видела, как он смотрит на её отражение.

– Ты уверен, что можешь оторваться от работы на такое время, Саймон?

– Это же всего на несколько дней. Вопрос в том, как ты к этому отнесёшься?

– Маскировка – не самое главное из моих умений, да? Ты об этом?

Дебора отложила щётку для волос и подошла к кровати. Она была в тонкой хлопковой ночной рубашке, но, как обычно, сняла её, прежде чем лечь рядом с мужем. Ему нравилось, что она предпочитала спать обнажённой. Ему нравилось ощущать её рядом, тёплую и мягкую, когда он дремал.

– Это как раз то, что понравилось бы Хелен, – заметила Дебора. – Удивлюсь, если Томми не думал об этом.

– Скорее всего, думал.

– Хм… Ну да. Ладно, я готова ему помочь, насколько это в моих силах. Мне даже хочется разобраться в этих странностях Николаса Файрклога, о которых упомянул Томми. Я, пожалуй, могу использовать его историю в качестве повода… «Я тут читала кое-что о вас и вашем проекте, в журнале, в статье об архитектурном саде ваших родителей…» И так далее, и так далее. И это, по крайней мере, вполне объяснимая причина тому, что кто-то захотел сделать документальный фильм. Если бы не это, я бы не знала, что и делать. А ты как на всё это смотришь?

– Материалы расследования – это не проблема, до них нетрудно будет добраться. Как и просмотреть материалы судебного заседания. Что касается остального, тут я не уверен.

Как ни посмотри, ситуация очень странная. – Упоминая о странности ситуации, Сент-Джеймс тут же подумал, что есть и ещё кое-что, с чем им придётся как-то справиться, и сказал: – Дэвид звонил. Я как раз говорил с ним, когда приехал Томми.

Саймон сразу почувствовал, как напряглась Дебора. У неё изменился ритм дыхания, после глубокого вздоха последовала долгая пауза… Он добавил:

– Девушке хотелось бы встретиться с нами, Дебора. И ещё на встрече будут родители – её и мальчика. Она хочет именно этого, и адвокат подчёркивает…

– Я не могу, – быстро ответила Дебора. – Я уже думала об этом, Саймон. Я и так и эдак всё прикидывала. Правда, это так. Ты должен мне верить. Но как бы я всё ни взвешивала, я всё равно думаю, что минусов больше, чем плюсов.

– Это не совсем законно, но другие люди как-то с этим справляются.

– Может, они и справляются, но я – не другие люди. Нас просят делить малыша с его биологической матерью, с его биологическим отцом, да ещё и с бабушками-дедушками и бог знает с кем ещё, и я знаю, что нынче это в моде, это современно, но я этого не хочу. Я не могу заставить себя захотеть такого.

– Но они вполне могут вскоре потерять интерес к ребёнку, – возразил Сент-Джеймс. – Они же так молоды!

Дебора посмотрела на мужа. Сидя в постели, выпрямившись, не откидываясь на подушки, она развернулась и сказала с недоверчивым видом:

– Потеряют интерес? Но это ребёнок, а не щенок! Они не потеряют к нему интерес. Ты бы потерял?

– Я – нет, но я ведь не пятнадцатилетний мальчишка. Да и в любом случае можно поставить определённые условия. Адвокат всё оформит.

– Нет, – твёрдо произнесла Дебора. – И, пожалуйста, больше не проси меня об этом. Я просто не могу.

Сент-Джеймс замолчат. Дебора отвернулась. Волосы упали ей на спину, достав до талии. Он коснулся одного локона, наблюдая за тем, как тот естественным образом обернулся вокруг его пальца, и сказал:

– Может, ты подумаешь ещё немного, прежде чем всё окончательно решишь? Как я сказал, она хотела бы встретиться с нами. Ты можешь сделать хотя бы это. Что, если она тебе понравится? Она, её родные, мальчик… Видишь ли, то, что она хочет поддерживать отношения с ребёнком… Тут нет ничего плохого, Дебора.

– А что тут хорошего? – спросила она, всё ещё не оборачиваясь к нему.

– Это означает, что у неё есть чувство ответственности. Она не хочет просто отдалиться и продолжать жить по-своему, как будто ничего не случилось, ничего не изменилось. В известном смысле она желает быть уверенной в надёжном обеспечении ребёнка, и мы могли бы ответить на её вопросы, если они возникнут.

– Мы можем ответить на все вопросы. Ты и сам отлично это знаешь. Но какого чёрта, если она хочет участвовать в жизни ребёнка, она вдруг выбрала для усыновления пару в Лондоне, а не у себя в Саутгемптоне? В этом нет смысла. Она ведь из Саутгемптона, так?

– Да, так.

– Значит, ты понимаешь…

Он понимал, что ей не вынести ещё одного разочарования, и не мог винить её за это. Но если они прекратят усилия, если не пойдут по открывшейся перед ними дороге, возможность может быть легко упущена, и если они хотят иметь ребёнка, если они действительно хотят иметь ребёнка…

А вот это, конечно же, и был настоящий вопрос. Но, задавая его, Саймон вступал на минное поле, а он уже достаточно долго был женат на Деборе, чтобы знать: в некоторые темы слишком опасно углубляться. И всё равно сказал:

– У тебя есть какое-то другое решение? Другая возможность?

Дебора ответила не сразу. Но у Саймона возникло ощущение, что она держит что-то на уме, что-то такое, о чём ей не хочется упоминать. Он повторил вопрос. Тогда она быстро произнесла:

– Суррогатное материнство.

– Бог мой, Дебора, но такой путь чреват…

– Не мать-донор, Саймон, а мать-носитель. Наш эмбрион, наш ребёнок, и некто, кто готов его выносить. Он не будет её ребёнком. Она не будет к нему привязана. Или, по крайней мере, у неё не будет на него прав.

Саймон почувствовал себя раздавленным. Он пытался понять, как то, что для других людей просто и естественно, могло превратиться для них в бездонное болото встреч, докторов, разного рода специалистов, процедур, адвокатов, вопросов, ответов, снова вопросов… И что теперь? Могут пройти многие месяцы, прежде чем найдётся женщина, готовая стать суррогатной матерью, а потом начнутся разного рода расспросы и анализы, а Дебора всё это время будет принимать таблетки, и один бог знает, как они подействуют на её репродуктивную систему (что за слова, чёрт побери!), а потом ему придётся отправиться в уборную с контейнером в руке и сделать то, что от него потребуется, бесстрастно, холодно… и получить результат, и, возможно, если им очень повезёт, если ничего не пойдёт вкривь и вкось, они получат наконец ребёнка, который биологически будет их собственным. Всё это выглядело безумно сложным, нечеловечески механизированным, а успех обещало лишь отчасти…

Он глубоко вздохнул. И сказал:

– Дебора…

Он знал, что она по его тону поймёт его сомнения, о которых не желала слышать. Ей не приходило в голову, что он просто хочет защитить её. И, наверное, это было только к лучшему. Потому что она терпеть не могла, когда он защищал её от жизни, даже если ей доставались от этой самой жизни такие удары, которых Сент-Джеймс уж никак ей не желал…

Дебора сказала очень тихо:

– Я знаю, о чём ты думаешь. И это заводит нас в тупик, ведь так?

– Мы просто по-разному смотрим на вещи. Мы подходим к вопросу с разных сторон. Один из нас видит в этом некую возможность, в то время как другой видит непреодолимые трудности.

Дебора немного подумала над его словами. А потом медленно произнесла:

– Как странно. Похоже, в таком случае ничего нельзя сделать.

Она легла рядом с мужем, но повернулась к нему спиной. Он выключил свет и положил ладонь ей на бедро. Она никак не откликнулась.

Лондон, Уэндсуорт

Время подходило к полуночи, когда Линли наконец добрался до Изабеллы. Несмотря на своё обещание, он прекрасно понимал, что ему куда лучше было бы отправиться вместо этого домой и поспать – насколько это было возможно в такую ночь. Но он всё же поехал к ней и вошёл в квартиру, воспользовавшись собственным ключом.

Изабелла встретила его у двери. Томас вообще-то предполагал, что она уже будет лежать в постели, но похоже было на то, что Изабелла и не думала пока что ложиться. Линли увидел, что возле дивана горит свет, вокруг разбросаны журналы, явно упавшие на пол в тот момент, когда она услышала звук ключа в замке. И халат тоже упал на диван, а поскольку под ним на Изабелле ничего не было, она предстала перед Линли совершенно обнажённой и, как только он закрыл за собой дверь, шагнула к нему и потянулась губами к его губам.

У неё был вкус лимона. На мгновение Линли позволил себе подумать, не значило ли это, что она снова пьянствовала. Но тут же ему стало наплевать на это, потому что его ладони скользнули от бёдер Изабеллы к её талии, потом к груди…

Она начала раздевать его. И бормотала при этом:

– Это очень плохо, очень, сам знаешь…

– Что именно? – спросил он шёпотом.

– Что я весь день ни о чём другом и не думала.

Пиджак Линли упал на пол, пальцы Изабеллы начали расстёгивать пуговицы его рубашки. Он наклонился к её шее, к груди…

– Да, – сказал он, – это очень плохо, учитывая твою должность.

– Да и твою тоже.

– Да, но я более дисциплинирован.

– Да неужели?

– Точно.

– А если я тебя потрогаю вот здесь, вот так? – Её рука проделала определённые манипуляции. Линли улыбнулся. – И где будет твоя дисциплина?

– Осмелюсь сказать, с тобой будет то же самое, если я тебя поцелую вот сюда, а то и вот сюда, если я чуть-чуть поработаю языком… вот так…

Изабелла судорожно вздохнула. И хихикнула.

– Ты настоящий дьявол, инспектор. Но я вполне могу ответить злом на зло. Ну, например, вот так…

Она спустила с него брюки. И Линли остался таким же нагим, как и она. И нагота Изабеллы быстро заставила его перейти к активным действиям.

Изабелла была так же готова, как и он сам. Он спросил:

– В спальню?

– Не сегодня, Томми, – ответила она.

– Тогда здесь?

– О да. Прямо здесь.

2 ноября

Камбрия, Брайанбэрроу

В такой час дня Зед Бенджамин смог найти очень удобный столик в «Иве и колодце» и просидел там добрых пятьдесят минут, ожидая, не произойдёт ли что-нибудь за окном, свинцовые переплёты которого давно нуждались в замене. Сквозь них сочился холод, как дыхание ангела смерти, но выгодой этого неудобства было то, что никому не пришло бы в голову поинтересоваться, почему Зед не снял с головы вязаную лыжную шапочку. Благодаря шапочке Бенджамин надеялся стать менее запоминающимся, потому что она полностью скрывала его огненные волосы. Но со своим выдающимся ростом он сделать ничего не мог – разве что сутулился, когда вспоминал об этом.

И сейчас, сидя за столиком в пивной, Зед как раз и старался выглядеть как можно меньше. Он сгорбился над своей пинтой лёгкого пива и при этом ещё вытянул ноги под стол, съехав на самый край стула, так что в итоге у него онемела задница, но как он ни всматривался в деревню Брайанбэрроу, лежавшую за окном и видимую ему до самого побережья, не замечал ничего интересного.

Зед находился в Камбрии уже третий день; он третий день занимался поисками того, что могло бы спасти его статью от мусорного ведра Родни Аронсона, – того, что редактор называл «сексом», какой-нибудь пикантной подробности о Николасе Файрклоге, – но до сих пор не нашёл ничего, кроме пятнадцати строф нового стихотворения, о чём, видит бог, он не собирался упоминать в разговорах с Аронсоном, когда гнусный редактор «Сорс» звонил ему (каждый день!), чтобы многозначительным тоном поинтересоваться, как продвигается дело, и напомнить Зеду, что, сколько бы времени он ни провёл в Камбрии, платить за это придётся ему самому. Как будто он этого не знает, думал Зед. Как будто он не подыскал для себя самую скромную комнатку в самом скромном пансионе, какой только сумел найти во всей округе: спальня на чердаке в одном из выстроившихся вдоль здешних улиц викторианских домов, буквально заполонивших все окрестности озера Уиндермир. Собственно, этот дом стоял на Броад-стрит, в нескольких минутах пешего хода от публичной библиотеки. Зеду приходилось основательно наклоняться, чтобы войти в комнату, и практически складываться пополам, чтобы подобраться к единственному окну. Уборная находилась на другом этаже, а тепло добиралось сюда, как могло, из остальных частей дома, потому что в самой этой спальне никаких обогревателей не имелось. Но всё это делало стоимость комнаты чрезвычайно низкой, так что Зед, услышав цену, сразу согласился, почти не посмотрев на помещение. Но, видимо, в возмещение многочисленных неудобств жилья хозяйка пансиона кормила Зеда сытным завтраком, включавшим в себя всё, от овсянки до чернослива, так что Бенджамину с момента приезда ни разу не приходилось обедать, что было очень кстати, потому что он мог проводить всё время в кафе, пытаясь разузнать, кто – кроме него самого – проявляет интерес к смерти Яна Крессуэлла. Но даже если Скотленд-Ярд действительно присутствовал в Камбрии в лице некоего детектива, вынюхивавшего подробности гибели в воде кузена Николаса Файрклога, Зед никак не мог засечь эту персону, а пока он не обнаружил детектива, он не мог превратить статью «Девятая жизнь» в статью «Девять жизней и смерть», как того явно хотелось Родни Аронсону.

Зед мог бы поспорить на недельное жалованье, что Аронсон, конечно же, знал, кем был этот детектив Скотленд-Ярда, И столько же он мог поставить на то, что Аронсон разрабатывал план увольнения Зеда из-за его неспособности обнаружить упомянутого детектива, что было бы равноценно его неспособности оживить статью. И всё это только потому, что Родни было ненавистно сочетание в Зеде высокого образования и желания достичь высот.

Правда, нельзя было сказать, что Бенджамин продвинулся далеко в этом желании, и даже нельзя было сказать, что он мог продвинуться впредь. Ох, конечно же, в принципе, даже в эти времена можно было как-то выжить, сочиняя стихи, но они не обеспечивали крышу над головой…

Эта мысль – о крыше над головой – повлекла за собой мысль о другой крыше, той, под которой Зед жил в Лондоне. А это заставило его подумать о людях, живших под той же крышей рядом с ним. А вместе с людьми жили и их намерения, и в первую очередь намерения его матери.

Но, по крайней мере, теперь ему уже не было нужды тревожиться из-за этих её намерений, думал Зед, потому что однажды утром, вскоре после переезда Яффы Шоу в их квартиру – что было сделано со скоростью, удивившей даже мать Зеда, – молодая женщина, державшая в руке непромокаемый мешочек для губки, поймала Зеда у ванной комнаты, которой им теперь приходилось пользоваться по очереди, и тихо сказала:

– Не стоит беспокоиться, Зед. Хорошо?

Его ум был занят предстоящей работой, и сначала ему показалось, что Яффа говорит о том, что ему предстояло: об очередной поездке в Камбрию. Но потом он сообразил, что девушка имеет в виду её собственное присутствие в квартире и намерение матери Зеда свести молодых людей, преодолев их общее сопротивление, чтобы они наконец сдались, обручились, поженились и нарожали детишек.

Зед произнёс: «Э?..» – и подёргал за пояс своего халата. Халат был ему основательно короток, так же как и пижамные брюки, и ещё Зед никогда не мог найти шлёпанцы по ноге, так что по утрам на его ногах красовались старые непарные носки. И он вдруг как-то сразу ощутил всё это, особенно чуть повнимательнее посмотрев на Яффу, которая была сама аккуратность, на которой всё выглядело ладным и подходящим по цвету, идущим к её коже и к её глазам.

Яффа оглянулась через плечо, посмотрев в сторону кухни, откуда доносились характерные звуки и ароматы, поскольку там готовился завтрак. И чуть слышно продолжила:

– Послушайте, Зед, у меня есть друг в Тель-Авиве, он учится в медицинском колледже, так что вам не о чем тревожиться. – Она слегка пригладила волосы – тёмные, вьющиеся, падавшие ей на плечи симпатичными волнами, – и бросила на Зеда взгляд, который он назвал бы проказливым. – Я ей об этом не говорила. Видите ли, это… – Она кивнула в сторону двери той комнаты, которую теперь занимала, – …позволяет мне сэкономить целую кучу денег. Я могу немного сократить рабочие часы и записаться на дополнительный курс лекций. А если я смогу делать это каждый семестр, я смогу раньше окончить университет, а если мне это удастся, я раньше вернусь домой, к своему Михе.

– А… – сказал Зед.

– Когда она нас знакомила, вас и меня, я сразу поняла, что на уме у вашей матушки, потому и не стала ей говорить о Михе. Мне нужна эта комната, она мне по-настоящему нужна, и я готова сыграть спектакль вместе с вами, если вы не против.

– Как?

Зед вдруг осознал, что способен отвечать этой женщине только односложно, и не слишком понимал, что бы это значило.

– Мы можем притворяться, – пояснила она.

– Притворяться?

– Мы оба привлекательны, вы и я. Мы играем роль, мы как бы влюбляемся, – она начертила в воздухе кавычки, – а потом, в удобный момент, я разбиваю вам сердце. Или вы разбиваете моё. Вообще-то это неважно, но, учитывая вашу маму, лучше я разобью сердце вам. Мы даже можем разок-другой сходить на свидания и изображать нечто вроде оживлённых переговоров по телефону, когда вы будете уезжать. Вы можете время от времени издавать звуки поцелуев, нежно посматривать на меня за столом во время завтрака. Это даст мне возможность сэкономить деньги на дополнительный курс в каждом семестре, а вам даст передышку, потому что ваша матушка временно перестанет искать вам невест. Мы должны время от времени изображать некую влюблённость, и вам не придётся спать со мной, потому что это выглядело бы неуважительно по отношению к вашей матери. Это ведь её дом. Думаю, такая тактика сработает. А?

Зед кивнул.

– Да, понимаю.

Он был доволен тем, что сумел произнести два слова вместо одного.

– Итак? – спросила Яффа. – Вы согласны?

– Да. – И тут Зеда прорвало, и он произнёс целых четыре слова: – И когда мы начнём?

– За завтраком.

И потому, когда во время завтрака Яффа спросила Зеда о статье, которую он писал в Камбрии, Зед ей подыграл. К его собственному удивлению, он обнаружил, что девушка задаёт весьма грамотные вопросы, а то, как она изображала интерес к его делам, заставило его матушку многозначительно просиять. И Зед оставил Лондон, получив в качестве напутствия восторженное объятие матери и её слова: «Нет, ты видишь, ты видишь, мой мальчик?!», впечатавшиеся в его мозг. А потом он обнаружил в кармане записку от Яффы, в которой говорилось: «Выжди тридцать шесть часов, позвони домой, спроси маму, можно ли поговорить со мной. Я дам тебе номер своего мобильного, когда она будет слышать. Удачной охоты в Камбрии, друг мой!» Он позвонил ровно через тридцать шесть часов и в итоге снова удивился, обнаружив, что ему понравился короткий разговор с Яффой Шоу. Видимо, решил он, всё дело в том, что между ними не осталось недоговоренностей. Никакого давления. А он всегда чувствовал себя гораздо лучше и действовал увереннее, когда на него не давили.

Ему только хотелось, чтобы то же самое относилось и к проклятой статье. Зед просто придумать не мог, что можно было бы сделать для поиска проклятого детектива, кроме сидения в Брайанбэрроу и ожидания, когда же кто-нибудь наконец обратит внимание на ферму Яна Крессуэлла, привлечённый запахом безвременной смерти. Забегаловка «Ива и колодец» предоставляла ему прекрасный вид на ферму. Потому что ферма Брайан-Бек стояла как раз напротив небольшого треугольного луга, служившего центром деревни, и её древний дом выглядывал из-за невысокой каменной стены, а коттедж арендатора торчал под прямым углом к главному зданию.

И вот, когда Зед уже второй час сидел над своей пинтой, неся бессменную вахту, он наконец заметил возле фермы некие признаки жизни. Но исходили они не из главного дома, а из коттеджа арендатора. Из него вышел какой-то мужчина в компании с подростком. Они бок о бок вышли на луг, где мужчина поставил табурет – прямо посреди луга, на опавшие листья, которые ветром нанесло с окружавших луг дубов. Усевшись на табурет, мужчина махнул рукой парнишке, который нёс нечто вроде старой простыни и коробку, похожую на обувную. Простыня была наброшена на плечи старшего мужчины, а из коробки мальчик достал ножницы, расчёску и ручное зеркало. Старший снял твидовую кепку, прикрывавшую его голову, и кивнул мальчику, давая знак начинать. Мальчик принялся подстригать ему волосы.

Это, насколько знал Зед, должны были быть Джордж Коули и его юный сын Даниэль. Это просто не мог быть никто другой. Ему было известно, что и у погибшего Яна Крессуэлла тоже был сын, но, поскольку Крессуэлл умер, Зед не думал, что его сын мог что-то делать на ферме, и тем более он вряд ли стал бы подстригать фермера-арендатора. Но почему они занялись этим прямо в центре деревенского луга – это был интересный вопрос. Хотя, пожалуй, стрижка на свежем воздухе избавляла от необходимости прибирать в доме, решил Зед, несмотря на то что эта процедура вряд ли прибавила добрых чувств к Джорджу Коули со стороны других жителей Брайанбэрроу, чьи дома стояли рядом с лугом.

Зед допил остатки пива, которое к этому времени давно уже и согрелось, и выдохлось, не спеша вышел из пивной и зашагал к зелёной парикмахерской. На улице было холодно, дул довольно сильный ветер, приносивший смешанные запахи древесного дыма и коровьего навоза. Где-то вдали, за деревней, блеяли овцы, и, как будто отвечая им, в самой деревне, в западной её части, загалдели утки, невидимые Зеду.

– Добрый день, – поздоровался Бенджамин с мужчиной и мальчиком. – Я так понимаю, вы мистер Коули? – Он это понимал потому, что в первый же час своего пребывания в «Иве и колодце» успел поболтать с трактирщиком. Для трактирщика Зед был одним из мириад туристов, которые являлись в Край Озёр то ли для того, чтобы узнать, на что тратил свою творческую энергию Вордсворт, то ли выяснить, не проснутся ли в них самих особые силы. Трактирщик с полной готовностью решил расширить знания Зеда о «настоящих Озёрах», добавив к рассказу добрую толику сплетен о местных жителях, многие из которых, как он говорил, «на-астоящие жители Камбрии», и одним из таких, безусловно и наверняка, являлся Джордж Коули. «Это настоящий парень, наш Джордж, – говорил трактирщик. – Из тех ребят, которые никогда не жалуются, да. И никогда не забывают обид, да, это такие вот парни. И мне, конечно, жаль этого его сына, потому что если Джордж что и любит, так это поссориться с кем-нибудь, да ещё он любит эту свою чёртову собаку».

«Чёртова собака» оказалась овчаркой-колли, которая появилась откуда-то из-за зелёной изгороди сразу, как только Джордж Коули и его сын вышли на луг. Одно слово Джорджа – и собака тут же послушно улеглась перед ним. И так и лежала, наблюдая за всем, всё то время, пока Зед разговаривали с её хозяином.

Коули одарил Зеда весьма подозрительным взглядом. Его сын замер с ножницами в руках. Джордж бросил через плечо:

– Давай, Дан, продолжай! – и отвернулся от Зеда.

«Вот уж милое приглашение к дружеской беседе», – подумал Зед.

– Хорошая у вас ферма, – сказал он. – Только необычно расположена, прямо у самой деревни.

– Не моя, – с кислым видом бросил Джордж.

– Но вы на ней работаете, разве нет? Разве это не то же самое, что владеть ею?

Джордж посмотрел на него с откровенным презрением.

– Это вряд ли. Да в любом случае вам-то какое дело?

Зед бросил взгляд на мальчика. Даниэль покраснел. Зед пожал плечами.

– Да никакого, вообще-то. Просто место выглядит достаточно интересным. Большой дом и всё такое. Меня ужасно интересуют старинные здания. А особняк ведь старый, да? Большой дом.

Коули нахмурился.

– Наверное. Дан, ты будешь стричь или нет? Я не собираюсь тут сидеть весь день на холоде. Нам есть чем заняться.

Даниэль тихо произнёс, обращаясь к Зеду:

– Это елизаветинская постройка. Мы прежде жили там.

– Дан!

– Извини.

Мальчик снова принялся за стрижку. Выглядело это так, словно он занимался парикмахерским делом уже много лет и очень ловко управлялся с расчёской и ножницами.

– Так какого чёрта вы тут хотите узнать и зачем? – буркнул Коули.

– А?..

– Дом. Ферма. Вы зачем о них расспрашиваете? В чём ваш интерес? У вас какие-то дела в деревне?

– О!.. – Зед решил выбрать такой подход, который помог бы ему узнать как можно больше, не открываясь самому. – Да меня просто интересует история тех мест, где я бываю. Бармен в «Иве и колодце» говорит, что это самый старый дом в деревне, я об особняке.

– Вот и ошибается. Коттедж старше лет на сто.

– В самом деле? Наверное, в таких местах призраки водятся или что-то в этом роде.

– Так вы за этим сюда явились? Привидений ищете? Или… – вдруг очень резко бросил старый Коули, – ещё что-то?

«Бог мой, до чего же подозрителен этот тип!» – подумал Зед. У него даже мелькнула мыслишка, не прячет ли этот человек старое серебро в каминной трубе или что-нибудь в этом роде, но он вполне приветливо продолжил, глядя на Коули:

– Извините… Нет. Я просто путешествую. Я не хотел вас расстраивать.

– И не расстроили. Мне наплевать, но моё дело – позаботиться о себе и о Дане. Вот так.

– Верно. Конечно. Полагаю, да. – Зед уже говорил слегка заискивающим тоном. – Не думаю, что многие вдруг начинают расспрашивать об этой ферме, да? Ну, по крайней мере, в такое время года. Задают вопросы или ещё что-то делают. – Он внутренне поморщился. Надо было придумать что-то ещё, как-то разговорить неприятного типа.

– Если вам нравятся разные истории, я вам могу выдать историю, – сказал Коули.

Но при этом он скрестил руки на груди под простынёй, уберегавшей его одежду от остриженных волос, и его поза говорила о том, что ждать от него нечего, несмотря на его слова.

– Папа… – пробормотал Даниэль. Он то ли советовал, то ли предостерегал о чём-то.

– А я ничего и не говорил, – заявил Коули.

– Я просто…

– Ты просто стриги эти чёртовы волосы, и всё на этом.

Коули стал смотреть в сторону, на этот раз на большой дом по другую сторону стены. Дом был каменным, аккуратно побелённым до самого верха, и трубы тоже были побелены, а крыша выглядела так, словно её совсем недавно заменили.

– Вот, – заговорил вдруг Коули. – Этот дом должен был стать моим. Купили прямо у меня под носом, да, и никто ничего не знал, пока дело не сделали. И посмотрите, что случилось! А то, что и должно было случиться! Да, именно так! И что, я удивился? Да ничуть, чёрт побери! За всё приходится расплачиваться, вот так.

Зед уставился на мужчину, ничего не понимая. Он решил, что «случилось» означало смерть Яна Крессуэлла, который, как ему было известно, как раз и жил в большом доме. Но «расплачиваться»? Он произнёс это слово вслух, хотя на уме у него было другое: «О чём, чёрт побери, бормочет этот парень?»

– За грехи, – тихо сказал Даниэль. – Расплата за грехи.

– Это точно, да, – подтвердил Джордж Коули. – Он заплатил за свой грех, как тому и следует быть. Ну, а когда всё утрясётся и ферму снова выставят на продажу, мы уж своего не упустим и больше не ошибёмся. Ферма Брайан-Бек должна быть нашей, и уж мы не позволим, чтобы она во второй раз ушла в чьи-то руки.

Из этого вроде бы следовало, что грехом Яна Крессуэлла как раз и было приобретение фермы Брайан-Бек до того, как это смог сделать Джордж Коули. А это значило – и мысль выглядела вполне разумной, – что у Коули была причина убить Крессуэлла. А это значило, что поимка убийцы Скотленд-Ярдом – всего лишь вопрос времени, что значило также, что Зеду только и нужно, что подождать появления представителей закона. И, убедившись, что они здесь, использовать их присутствие для оживления своей статьи, а потом вернуться в Лондон, к своей обычной жизни. Да. Похоже, дела повернули к лучшему.

Зед сказал:

– Вы, как я понял, говорите о том, что мистер Крессуэлл увёл ферму у вас из-под носа?

Коули уставился на него так, словно вдруг увидел перед собой буйного сумасшедшего.

– Увёл ферму?

– Вы сказали – «расплата за грехи». Я решил, что грехом как раз и была покупка фермы.

– Ба! Вот уж вы ошиблись, чёрт побери! Просто нам с Даном пришлось перебраться в коттедж из-за этого, вот и всё. Но никто не расплачивается за грехи из-за простой покупки. – Последние два слова он произнёс с откровенной насмешкой и, посмотрев на озадаченное лицо Зеда, решил всё же, что глупому туристу нужны разъяснения. – Грех в той непристойности, которой он занимался с этим своим квартирантом, арабом. И что при всём этом делают в доме его дети? Вот какой вопрос я задаю, но мне никто не отвечает, да! Ну, а это уже верх всякой непристойности. И я вам говорю вот что: это ещё не конец, расплата не окончена, будет ещё многое! Уж можете на меня положиться в этом.