Текст книги "Верь в мою ложь"

Автор книги: Элизабет Джордж

сообщить о нарушении

Текущая страница: 33 (всего у книги 47 страниц)

Тим вытаращил глаза. Он уже облизнул губы, собираясь ответить Кавеху, но тот его опередил.

– А то, что тебе приснилось именно такое, естественно в твоём возрасте, Тим, это всего лишь процесс полового созревания. В четырнадцать лет мальчиков просто переполняют гормоны и новые желания. Это потому, что твоё тело меняется. Оно будет часто желать секса. И у тебя будут случаться эякуляции. И это может смущать и вызывать растерянность, если мальчику не объяснят, что это совершенно нормально. Отец ведь говорил с тобой об этом, да? Он должен был это сделать. Или твоя мать.

У Тима перехватило дыхание, и не только в лёгких, но и в мозгу, прямо в центре всего его существа, потому что он ведь знал, о чём говорил, и знал, что Кавех пытается всё извратить… Он пробормотал:

– Ты просто долбаный врун!

И тут же, к своему ужасу, почувствовал, как на его глазах вскипают слёзы, и чёрт его знает, как Кавех мог их истолковать… И ещё Тим увидел, что игра закончена, и какой бы ход он ни сделал теперь, это не будет иметь значения, и никакие угрозы насчёт того, что он мог бы рассказать родителям Кавеха и его предполагаемой жене, не имеют смысла, потому что всё тут же обернётся против него самого.

А кроме него, никто не расскажет этим людям правду о Кавехе. Это просто никому не нужно, да даже если бы кому-то и понадобилось, всё равно у родных Кавеха не будет причин верить чужаку, что-то говорящему без малейших доказательств. К тому же Кавех оказался фантастически ловким лгуном, надо же… И ловким жуликом, который потрясающе умеет передёргивать карты. Тим мог сколько угодно говорить правду, он мог кричать, ругаться, доказывать… Кавех знал, как превратить в ничто все его слова.

Конечно, Кавех тут же заявил бы, и очень печально и серьёзно, что юного Тима винить не следует. И незачем беспокоиться из-за того, что он говорит и делает. Он ведь не зря посещает специальную школу, знаете ли, – для детей, перенёсших разного рода психологические или физические травмы. Он иногда начинает творить странные вещи… Разорвал в клочья любимую куклу своей сестрёнки, например, а как-то раз попытался убить уток в деревенском ручье…

И всё, конечно же, ему поверят. Прежде всего потому, что люди всегда верят в то, во что им хочется и необходимо верить. И ещё потому, что каждое его слово будет чистой правдой. Как будто Кавех заранее рассчитал всю эту игру, как будто он предвидел каждый ход – с того самого момента, как положил глаз на отца Тима.

Мальчик протянул руку к ручке, схватил свой рюкзак и рывком распахнул дверцу машины.

– Что ты делаешь? – резко спросил Кавех. – Тебе нужно в школу!

– А тебе нужно в ад! – рявкнул Тим.

Он выскочил из машины и с грохотом захлопнул дверцу.

Лондон, корпус «Виктория»

Барбара Хейверс быстро поняла, что Рауль Монтенегро представлял собой отнюдь не тупиковую линию поиска. Час или чуть больше она проверяла разные связи этого имени. И без труда собрала целую стопку статей об этом типе, так что даже постаралась провести хоть какой-то отбор. Всё было на испанском, но в статьях хватало слов, похожих на английские, так что Барбара разобралась: Монтенегро представлял собой большую шишку, и он имел какое-то отношение к добыче газа в Мексике. Из этого Барбара сделала вывод, что Алатея Файрклог, она же Алатея Васкес дель Торрес, каким-то образом перебралась из Аргентины в Мексику, по не совсем понятным причинам. То ли она жила до этого в каком-то неведомом Барбаре городке, то ли, что было больше похоже на правду (учитывая реакцию женщины из Аргентины, с которой разговаривала Барбара), она исчезла из городка под названием Санта-Мария-де-ла-Крус-де-лос-Анджелес, или как там его. А там, вероятно, она была членом огромной семьи мэра, то ли племянницей, то ли кузиной, то ли – что было в равной мере возможно и даже, пожалуй, наиболее вероятно – женой одного из его пяти сыновей. По крайней мере, это объяснило бы многочисленные взволнованные quiens и dondes, которые Барбара слышала в трубке телефона, когда ей наконец удалось дозвониться до дома мэра. А если Алатея сбежала от одного из сыновей мэра, упомянутый сын вполне мог захотеть узнать, куда она отправилась. В особенности, решила Барбара, если они до сих пор были официально женаты.

Конечно, всё это всего лишь предположения. Барбаре нужен был Ажар, чтобы свести её с кем-нибудь, знающим испанский язык, кто перевёл бы отобранные Барбарой статьи, а от Ажара до сих пор вестей не поступало. Поэтому она продолжила сражение с мировой паутиной.

В результате Барбара узнала ещё и то, что Рауль Монтенегро буквально купался в молоденьких телах. Она почерпнула это из электронной версии журнала «Хола!», материнского издания, от которого происходил журнал «Хелло». Эти два журнала были одинаковы в своей привязанности к глянцевым фотографиям торжеств самого разного рода, на которых сверкало такое количество белоснежных зубов, что хотелось надеть солнечные очки, и где все присутствующие были одеты в дизайнерские наряды и позировали либо на фоне собственных дворцов, либо – если они жили слишком скромно, на взгляд читателей журналов, – в безумно дорогих отелях. Разница была только в объектах внимания, потому что, если не считать киноактёров и членов разных европейских королевских семей, «Хола!» в основном предпочитал обитателей испаноязычных стран и самой Испании. Последняя упоминалась чаще всего. Но и Мексику не обошли вниманием, и Барбара нашла фотографии Рауля Монтенегро, с его устрашающим носом, – он красовался в собственном поместье, которое, судя по всему, находилось где-то на побережье, и там росло множество пальм и прочей разноцветной красоты, а в бассейне бултыхались половозрелые девушки и юноши. Ещё Монтенегро был снят у штурвала собственной яхты, а юноши из команды создавали фон, приняв красивые позы; на них были узкие белые брюки и такие же облегающие голубые футболки. Глядя на всё это, Барбара пришла к выводу, что Раулю Монтенегро нравится окружать себя молодыми красивыми людьми, и красота во всех случаях была воистину выдающейся. «И откуда только берутся все эти сногсшибательно красивые люди?» – думала Барбара, рассматривая снимки. Ей никогда не приходилось видеть в одном месте такое количество безупречных загорелых тел и удивительных лиц… ну, разве что на пробах в Голливуде. И тут у неё естественным образом родилась мысль о том, не явились ли все эти ребята действительно на какой-то просмотр или прослушивание. А если нет, то их привлёк зов денег. Деньги ведь всегда поют, как сирены. А Рауль Монтенегро, судя по всему, имел этого добра несчитано.

Однако самым интересным показалось Барбаре то, что на страницах «Хола!» она так и не увидела Алатею Файрклог, со всем списком её имён. Барбара посмотрела на дату выхода журнала, сравнила её с датой выхода статьи, сопровождавшейся фотографией Алатеи рядом с Монтенегро. Журнал вышел раньше, чем статья с фото, и Барбара призадумалась, не мог ли Монтенегро изменить свои привычки, когда ему досталась Алатея. В конце концов, та выглядела как женщина, которой позволено диктовать условия. «Ты хочешь получить меня? Тогда избавься от всех остальных. А иначе, поверь, я и шагу в твою сторону не сделаю».

А это снова вернуло мысли Барбары к ситуации в Санта-Марии-де-ла-Крус и так далее, в чём бы эта ситуация ни состояла. В этом необходимо был разобраться, поэтому Барбара распечатала статью из «Хола!» и вернулась к мэру Санта-Марии-и-так-далее Эстебану Вега де Васкес. «Расскажи мне свою историю, приятель, – думала она. – Признайся во всём, мне нужно это знать!»

Камбрия, озеро Уиндермир

– Я сняла Барбару с твоего задания… Я должна называть это «твоим делом», или «твоим расследованием», или как-то ещё, а, Томас?

Линли остановил машину у обочины, чтобы ответить на её звонок. Он как раз возвращался в Айрелет-холл, чтобы обсудить выводы Сент-Джеймса с Бернардом Файрклогом. Он со вздохом произнёс:

– Изабелла… Ну да, ты на меня злишься. По вполне понятным причинам. Мне ужасно жаль.

– Ну да. Конечно. Понимаю. Кстати, Барбара втянула в это ещё и Уинстона. Это тоже для тебя? Мне пришлось это прекратить. И я, знаешь ли, не порадовалась, когда увидела их сидящими бок о бок перед компьютером на двенадцатом этаже.

Линли чуть опустил голову, рассматривая свою руку, лежавшую на рулевом колесе «Хили-Эллиота». На его пальце всё ещё было обручальное кольцо, потому что за все месяцы, прошедшие после смерти Хелен, он даже подумать не мог о том, чтобы снять его. Это было простое золотое колечко с гравировкой на внутренней стороне: инициалы Хелен, его собственные и дата их свадьбы.

Сильнее всего на свете Линли желал того, чтобы она вернулась. И, наверное, это желание и впредь должно было руководить всеми его решениями, пока он наконец не будет готов навсегда отпустить Хелен, признав факт её смерти, вместо того чтобы изо дня в день бороться с его мрачной сутью. Даже когда Томас был с Изабеллой, Хелен находилась рядом: и её дух, и вся её восхитительная сущность. И никто в этом не был виноват, а уж меньше всего Изабелла. Просто вот так всё обстояло, и ничего больше.

– Нет, – сказал Линли. – Я не просил Уинстона о помощи. Но, Изабелла, не вини за это Барбару. Она просто старается найти для меня кое-какую информацию.

– По твоему делу в Камбрии.

– По моему делу в Камбрии. Я подумал, что если она будет в нерабочее время…

– Конечно. Я прекрасно понимаю, что ты думал, Томми.

Линли понимал, что Изабелла сильно задета и что ей самой неприятно то, что она чувствует себя задетой. А когда люди оказываются в такой ситуации, им хочется нанести ответную рану, и это Линли тоже прекрасно знал и понимал. Но в данный момент всё это было лишним, и ему хотелось, пусть даже тщетно, заставить Изабеллу тоже это понять. Он сказал:

– Это совсем не означает какого-то предательства.

– А с чего ты взял, что я это именно так воспринимаю?

– Потому что на твоём месте я бы именно так это воспринял. Ты – руководитель. Я – нет. У меня нет права обращаться с просьбами к членам твоей команды. И уж поверь, если бы у меня была возможность быстро получить нужную информацию каким-то другим путём, я бы именно его и использовал.

– Но другой путь есть, и как раз это меня и беспокоит. То, что ты не увидел этого другого пути и продолжаешь его не замечать.

– Ты хочешь сказать, что я мог обратиться к тебе? Но я не мог, Изабелла. У меня просто выбора не осталось после приказа Хильера. Я занимаюсь этим делом, и никто другой не должен ничего знать.

– Никто?

– Ты подумала о Барбаре? Но я ей ничего не рассказывал. Она сама кое-что вычислила, поскольку речь зашла о Бернарде Файрклоге. Мне нужно было навести о нём справки в Лондоне, не в Камбрии, но она сама сложила все части. Скажи, Изабелла, что бы ты сделала на моём месте?

– Мне хочется думать, что я доверилась бы тебе.

– Потому что мы любовники?

– Именно так. Полагаю, в этом всё дело.

– Но ведь это недопустимо, – сказал он. – Изабелла, подумай как следует.

– Уже думала. И вижу серьёзную проблему, как ты можешь догадаться.

– Могу. Догадываюсь.

Линли прекрасно понимал, что подразумевала Изабелла, но ему хотелось увести разговор в сторону, хотя он толком и не понимал почему. Он подумал, что это имело какое-то отношение к той бесконечной пустоте, что образовалась в его жизни без Хелен, и о том, что человеческое существо не может жить в полной изоляции. Но он и то знал, что это может оказаться грубейшей формой самообмана, опасной и для него самого, и для Изабеллы. И всё равно он сказал:

– Должна существовать чёткая граница, разве не так? Нечто, если хочешь, вроде хирургического разреза – между тем, что мы представляем собой на службе, и тем, чем мы являемся наедине друг с другом. И если ты будешь и дальше занимать должность суперинтенданта, то неизбежно возникнут моменты – и ты это знаешь, – когда ты не сможешь поделиться со мной каким-то знанием.

– Я бы всё равно предпочла поделиться.

– Но ты не станешь этого делать, Изабелла. Ты не сможешь.

– А ты это делал?

– Делал… что именно?

– Я говорю о Хелен, Томми. Ты делился с ней информацией?

«Да разве это возможно объяснить?» – подумал Линли. Он ничего не рассказывал Хелен, потому что Хелен и сама всегда всё знала. Она входила в ванную комнату, выливала на ладони немного масла для массажа и начинала растирать ему плечи, бормоча:

– А, опять этот Дэвид Хильер, да? Послушай, Томми… я склонна думать, что рыцарство никогда ещё не пробуждало в человеке такой вот самоуверенности…

После этого Линли мог что-то рассказать, а мог и не рассказывать. Ей неважно, что он говорит, для неё важен только он, сам по себе.

Ужаснее всего было для Линли то, что он так сильно по ней тосковал. Томас мог смириться с тем, что именно ему пришлось принять решение относительно её жизни, полностью зависевшей от госпитального оборудования. Он мог смириться с тем, что Хелен носила в себе ребёнка и унесла его с собой в могилу. Он даже почти уже был готов принять весь ужас её смерти, ставшей результатом появления из ниоткуда бездушного уличного убийцы… Но пустота, пустота, родившаяся в нём после её ухода… Линли бесконечно ненавидел эту пустоту, ненавидел так, что в иные моменты это чувство готово было превратиться в ненависть к самой Хелен…

– Почему ты замолчал? – спросила Изабелла. – Что я такого сказала?

– Ничего. Абсолютно ничего. Я просто думаю.

– И каков ответ?

Но Линли совершенно забыл, в чём состоял вопрос.

– Ответ на?..

– Хелен, – напомнила Изабелла.

– Хотел бы я знать, как ответить. Видит бог, я бы тебе сказал, если бы знал.

Изабелла тут же заговорила иначе, как это с ней бывало, и как раз такие перемены и удерживали Линли рядом с ней. Она очень тихо сказала:

– Боже… Прости меня, Томми. Я тебя расстроила. Это ни к чему. К тому же сейчас не время для такого разговора. Я же позвонила просто потому, что рассердилась из-за Уинстона. Поговорим позже.

– Да, – согласился Линли.

– Ты хоть знаешь, когда вернёшься?

Да, это был вопрос всех вопросов. Линли посмотрел в окно машины. Он находился на дороге А592, в лесистой местности, где деревья, казалось, спускались к самому берегу озера Уиндермир. Кое-где за ветки клёнов и берёз упорно держались последние листья, но один хороший порыв ветра стряхнёт все их на землю.

– Думаю, довольно скоро, – сказал он. – Может быть, даже завтра. Или послезавтра. Здесь со мной Саймон, и он уже закончил свою часть работы. Но Дебора продолжает в чём-то разбираться. Мне нужно будет проверить её результаты. Я не уверен, что они имеют отношение к делу, но она упорно стоит на своём, так что я не могу оставить её здесь в одиночестве, на тот случай, если что-то пойдёт не так.

Изабелла некоторое время молчала, и Линли знал, что ей приходится выбирать из двух возможных ответов после его упоминания о Саймоне и Деборе. Когда Изабелла наконец пришла к решению, Линли хотелось думать, что оно далось ей без усилий, но он понимал, что вряд ли это действительно так.

– Хорошо, что они могут тебе помочь, Томми, – сказала Изабелла.

– Да, верно, – согласился он.

– Ладно, поговорим, когда вернёшься.

– Конечно.

Разговор закончился, и Линли ещё некоторое время оставался на месте, глядя в никуда. Имелись факты и чувства, и нужно было отделить одно от другого, и инспектор знал, что ему придётся это сделать. Но в данный момент главным была Камбрия и всё то, в чём необходимо было разобраться именно здесь.

Он добрался наконец до Айрелет-холла и увидел, что ворота распахнуты настежь. Подъехав к дому, Линли обнаружил, что перед ним стоит какая-то машина. Он узнал её – это был один из тех автомобилей, которые он видел в Грейт-Урсвике. Значит, приехала дочь Файрклога, Манетт.

Как оказалось, она приехала не одна. С ней был её бывший муж, и Томас нашёл их вместе с родителями Манетт в большом холле, переживавшими недавний визит Николаса. Когда Линли и Файрклог переглянулись, заговорила Валери:

– Боюсь, мы не были до конца откровенны с вами, инспектор. И очень похоже на то, что теперь как раз и настал момент истины.

Линли снова посмотрел на Файрклога. Тот отвёл взгляд Томас понял, что по какой-то причине он предпочитает молчать, и тут же внутри у него вскипел бессмысленный гнев. Он сказал, обращаясь к Валери:

– Если вас не затруднить объяснить…

– Разумеется. Это ведь из-за меня вы приехали в Камбрию, инспектор. И никто об этом не знал, кроме Бернарда, А теперь Манетт, Фредди и Николас тоже об этом знают.

На какое-то безумное мгновение Линли почудилось, что эта женщина, по сути, признаётся в убийстве племянника своего мужа. В конце концов, обстановка была самой подходящей, даже безупречной, в лучших традициях столетних историй об убийстве в доме викария или в библиотеке, что излагаются в романах, продающихся на железнодорожных станциях. Правда, Линли даже вообразить не мог, почему бы она решила признаться, но он никогда не понимал этого и читая романы, – просто детектив собирал всех действующих лиц в тихой гостиной или в библиотеке, выкладывал улики, и убийца тут же сдавался на милость провидения. И никто никогда не требовал присутствия адвоката при этой пустой болтовне. Нет, этого Линли не мог понять.

Но Валери быстро прояснила дело, возможно, в ответ на растерянное выражение его лица. Всё оказалось просто: это она, а не её муж, хотела расследовать смерть Яна Крессуэлла более тщательно.

Это, решил Линли, многое объясняет, в особенности если подумать о том, что он узнал о личной жизни Файрклога. Но это объясняло не всё. Потому что оставался открытым вопрос: почему именно Валери, а не Бернард? Почему вообще?.. Ведь могло обнаружиться, что виновен кто-то из членов её семьи…

– Да, ясно, – сказал Линли. – Но я не уверен, что понимаю всё до конца.

Он рассказал о результатах своего изучения всех фактов, так или иначе связанных со смертью в лодочном доме. О том, что он исследовал сам, о том, что исследовал Саймон Сент-Джеймс, о его согласии с выводами коронёра. Жизнь Яна Крессуэлла прервалась в результате трагической случайности. Это могло случиться с любым, кто бывает в лодочном доме. Камни причала слишком стары; некоторые из них расшатались. Те камни, что упали в воду, не были сдвинуты с места по злому умыслу. Если бы Крессуэлл вышел тогда на озеро в какой-то другой лодке, он мог просто споткнуться. Но выбор судёнышка оказался роковым. Сочетание неустойчивости самой лодки и расшатавшихся камней привело к падению. Крессуэлл сначала сильно пошатнулся вперёд, ударился головой, упал в воду и утонул. Никто в этом не виноват.

Линли тут же подумал, что при подобных обстоятельствах в комнате следовало бы раздаться всеобщему вздоху облегчения. И Валери Файрклог вполне могла бы воскликнуть что-нибудь вроде: «Слава богу!» Но когда он замолчал, в холле наступило долгое напряжённое молчание, и инспектор наконец осознал, что настоящей причиной следствия было что-то другое, не смерть Яна Крессуэлла. А потом на фоне гробового молчания распахнулась входная дверь, и в дом вошла Миньон Файрклог, толкавшая перед собой ходунки. И сразу заговорила:

– Фредди, милый, ты не мог бы закрыть дверь? для меня это немножко трудновато.

Но когда Макгай поднялся с места, Валери резко бросила:

– Думаю, ты и сама прекрасно можешь с этим справиться, Миньон.

Миньон вскинула голову и удивлённо посмотрела на мать.

– Ладно, хорошо. – Она разыграла целый спектакль, разворачивая ходунки и закрывая дверь. После чего сказала: – Что за день сегодня, дорогие мои, сплошные визиты! Манетт и Фредди – вдвоём! У меня просто сердце трепещет при мысли о том, что это может означать. Да ещё Ник примчался, как сумасшедший. А потом так же умчался. А теперь и наш красавчик детектив из Скотленд-Ярда вернулся к нам, чтобы вызывать трепет в коллективном сердце. Уж простите мне праздное любопытство, матушка и папа, но я просто не смогла остаться в стороне в подобный момент.

– Это весьма кстати, – сообщила ей Валери. – Мы тут обсуждаем будущее.

– Могу я спросить, чьё именно?

– Всех и каждого. Включая твоё собственное. Я как раз сегодня узнала, что некоторое время назад ты стала получать гораздо больше денег каждый месяц. Теперь с этим покончено. Как и вообще с пособием.

Миньон явно была потрясена. Ничего подобного она, конечно же, не ожидала.

– Мама, милая, но ясно же… я же не в состоянии зарабатывать! Вряд ли я смогу куда-то отправиться и наняться на службу. Так что ты не можешь…

– Вот в этом ты ошибаешься, Миньон. Я могу. И я это сделаю.

Миньон оглядела всех, очевидно пытаясь найти причину столь внезапных перемен в её жизни. Её глаза остановились на Манетт. Она прищурилась и сказала:

– Ах ты, сучка! Мне бы сразу догадаться, что это твоих рук дело!

– Поосторожнее, Миньон! – предупредил её Фредди. – Это я сказал.

– Конечно, ты, – ответила Миньон. – А что ещё ты скажешь, когда речь зайдёт о ней и о Яне, а, Фредди?

– Между мной и Яном ничего не было, и ты прекрасно это знаешь, – вмешалась Манетт.

– Зато есть целая обувная коробка писем, милая ты моя, и некоторые из них обгорели, зато другие в прекрасном состоянии! И я могу хоть сейчас принести их. Уж поверь, я долго ждала случая сделать это!

– Да, я была по-детски влюблена в Яна. Можешь выдумывать и большее, если тебе хочется. Тебе это не поможет.

– Уверена? даже такие твои заявления, как «хочу тебя так, как никогда никого не хотела», или «Ян, дорогой, будь моим первым»?

– Ох, умоляю! – с отвращением произнесла Манетт.

– Могу и продолжить. Я запомнила бесконечное множество отрывков.

– Вот только никому из нас не хочется их слушать, – рявкнула Валери. – Довольно! Мы уже всё решили.

– Не так уж и всё, как тебе кажется! – Миньон двинулась к диванчику, на котором сидели её сестра и Фредди Макгай, говоря на ходу: – Если ты не против, милый Фредди…

И собралась сесть. Фредди ничего не оставалось, как освободить место, чтобы Миньон не очутилась у него на коленях. Он вскочил и присоединился к бывшему тестю, стоявшему у камина.

Линли буквально чувствовал, как всё мысленно перегруппировались. Казалось, каждый из присутствующих видел, что на них надвигается нечто, хотя Томас предположил, что никто не знает, что это такое. Миньон, судя по всему, годами копила разные сведения о своих родственниках. В прошлом у неё не было необходимости воспользоваться своими знаниями, но теперь она явно готовилась это сделать. Миньон бросила взгляд на сестру, потом на отца. На отце её глаза задержались, и она заговорила с улыбкой:

– Знаешь, мама, я не думаю, что всё изменится так уж кардинально. Да и папа тоже, осмелюсь предположить.

Валери с лёгкостью отбила удар:

– Переводы на счёт Вивьен Талли тоже прекращаются, если ты об этом. А ты ведь именно об этом хотела поговорить, да, Миньон? Полагаю, ты долгое время пугала отца этой самой Вивьен Талли. Нечего и удивляться тому, что он осыпал тебя деньгами.

– Значит, настал час расплаты? – Миньон пристально смотрела на мать. – К этому мы пришли? И что ты решила насчёт отца?

– Что я решу насчёт отца, тебя совершенно не касается. Вообще ничьи личные отношения тебя не касаются.

– Так, позволь мне всё-таки разобраться как следует, – продолжила Миньон. – Он встречается с Вивьен Талли в Лондоне, он покупает ей квартиру, он, чёрт побери, ведёт с ней вторую жизнь… а рассчитываться за это должна я, потому что не сочла нужным рассказать тебе обо всём?

– Ох, только не нужно изображать из себя страдающую невинность, – бросила Валери.

– Ну и ну, – пробормотал Фредди.

Валери продолжила:

– Ты прекрасно знаешь, почему ничего не рассказала мне. Ты использовала свои знания для примитивного шантажа. Теперь тебе придётся встать на собственные ноги, которые отлично тебя держат, и поблагодарить бога за то, что я не прошу инспектора арестовать тебя. А помимо, всё, что относится к Вивьен Талли, касается только меня и твоего отца. Это не твоё дело. Вивьен Талли – не твоё дело. Тебя сейчас должно интересовать только одно: как жить дальше, потому что начиная с завтрашнего утра твоя жизнь сильно изменится.

Миньон повернулась к отцу. Вид у неё был как у особы, которая припрятала в рукаве несколько козырей.

– И ты со всем этим согласен, так? – спросила она отца.

– Миньон… – выдохнул Файрклог.

– Ты должен сказать. И прямо сейчас, папа.

– Довольно уже, Миньон, – произнёс Бернард. – Нет необходимости…

– Боюсь, что есть.

– Валери… – Бернард решил воззвать к жене. Он был похож на человека, окинувшего взглядом всю свою жизнь и понявшего, что она летит под откос. – Мне кажется, ты уж слишком… Если бы мы как-то обсудили…

– Обсудили что? – резко спросила Валери.

– Ну… возможность проявления милосердия. В конце концов, она ведь действительно сильно пострадала тогда… и операция… Она не слишком здорова. И никогда не будет здоровой полностью. Ты ведь знаешь, она не сможет зарабатывать себе на жизнь.

– Она это может точно так же, как я, – вмешалась Манетт. – Так же, как любой в этой комнате. Папа, будь честен с собой, мама ведь абсолютно права! Пора уже покончить со всей этой чушью. Иначе это станет самым дорогим переломом в истории человечества, если учесть, сколько Миньон за него получила.

Но Валери пристально смотрела на мужа. Линли видел, как на лбу Файрклога выступили капли пота. И его жена тоже, конечно, это заметила, потому что повернулась к Миньон и тихо сказала:

– Что ж, выкладывай остальное.

– Папа? – вопросительно произнесла Миньон.

– Бога ради, Валери… дай ей то, чего она хочет.

– Нет, не дам, – ответила его жена. – И не подумаю.

– Тогда пора нам поболтать о Бьянке, – заявила Миньон. Её отец в ужасе закрыл глаза.

– Кто такая Бьянка? – громко спросила Манетт.

– Так уж получилось, что это наша младшая сестра, – сообщила Миньон. И снова уставилась на отца. – Хочешь рассказать о ней, папа?