Текст книги "Верь в мою ложь"

Автор книги: Элизабет Джордж

сообщить о нарушении

Текущая страница: 37 (всего у книги 47 страниц)

– Они мне напоминают. Постоянно. Мне этого не вынести. Мне их не вынести.

Манетт разинула рот. До неё не сразу дошёл смысл сказанного Найэм. Но в конце концов она выдавила:

– Да как он вообще мог на тебе жениться? Почему он этого не видел?

– Что? – вскрикнула Найэм. – Что? Что?!

– Ты с самого начала думала только о себе. И теперь тоже. Вот и вся история.

– Не понимаю, что ты имеешь в виду.

– Да и не надо, – ответила Манетт. – Зато я наконец поняла.

Ланкашир, Ланкастер

Дебора почувствовала лёгкий укол вины, говоря с Линли, но это было и всё, что она себе позволила. Томас может приехать в гостиницу «Ворон и орёл», но её он тут не застанет, однако он не догадается, что она отправилась в Ланкастер, потому что её арендованная машина останется на парковке у гостиницы. Дебора решила, что сначала Линли, пожалуй, подумает, что она просто отправилась на прощальную прогулку по Милнторпу, может быть, на рыночную площадь или дальше, к церкви и кладбищу. Или он может предположить, что она пошла в сторону Арнсайда, посмотреть на птиц на болоте. Во время отлива на всех кочках сидели птицы, копавшиеся в грязи, и их было великое множество, потому что здесь останавливались стаи, зимовавшие в Британии. Ещё была набережная, где можно было прогуляться, прямо напротив отеля, через дорогу. Линли может предположить, что Дебора где-то там. Или всё ещё завтракает. Но в любом случае это не имело значения. Важно было лишь то, что Деборы здесь не окажется и Линли не сможет утащить её домой, к Саймону. Конечно, можно было бы оставить ему записку. Но Дебора слишком хорошо знала Томми. Один лишь намёк на то, что она отправилась в Ланкастер для очередного разговора с Люси Кеверни об Алатее Файрклог, – и он помчится за ней, как гончая за зайцем.

Дебора позвонила Зеду Бенджамину, и тот приехал с рекордной скоростью. Дебора ждала его в холле гостиницы (предварительно сообщив портье, что оставляет за собой номер по меньшей мере ещё на ночь), так что она вышла, едва репортёр развернул машину в сторону Ланкастера.

Дебора не стала сообщать репортёру, что ранее солгала ему о причинах поездки Люси Кеверни и Алатеи Файрклог в Ланкастерский университет. Она не считала, что должна хоть что-то какому бы то ни было представителю жёлтой прессы, и полагала, что вправе говорить ему что угодно, никак не оправдываясь.

Дебора объяснила необходимость новой поездки так: она решила, что Люси Кеверни солгала ей накануне. Её история насчёт женских проблем кажется Деборе тем более странной, чем больше она о ней думает. В конце концов, если Люси отправилась в репродуктивный центр, то зачем ей понадобилась поддержка подруги? Логичнее было бы поехать с мужем или другом, если у неё на уме было решение проблем зачатия; но подруга?.. Нет, похоже на то, что между Люси Кеверни и Алатеей Файрклог какие-то другие отношения – и ей, Деборе, необходимо присутствие Зеда, чтобы в этом разобраться.

Поскольку все мысли Зеда имели одно основное направление – поиск выгоды для «Сорс», – он тут же предположил, что Люси Кеверни и Алатея Файрклог могут быть партнёршами-лесбиянками. В поисках связи межу женщинами и погибшим мужчиной Зед подумал, что Ян Крессуэлл мог как-то узнать их тайну и пригрозить, что расскажет обо всём Николасу Файрклогу. Зед предложил несколько вариаций на эту тему, главным образом прикидывая, не могли ли Люси Кеверни и Алатея Файрклог вместе расправиться с Яном Крессуэллом, – и это весьма повеселило Дебору, к тому же не дало Зеду возможности задуматься о том, какого чёрта детектив из Скотленд-Ярда решил позволить репортёру «Сорс» участвовать в подобном расследовании.

Ещё Дебора сказала Бенджамину, что причиной всех событий вполне могут быть деньги. Но не сообщила, что Люси Кеверни подавала объявление в качестве донора яйцеклеток, как та утверждала, и что делала она это не по доброте душевной, а ради заработка. В конце концов, Зед и сам собирался заработать на всей этой истории, куда бы она в итоге ни повернула.

Единственное, о чём Дебора не желала думать, так это о том, почему ей кажется такой важной история гибели Яна Карсуэлла. Местный коронёр был убеждён в том, что смерть Яна несчастный случай. И Саймон тоже был абсолютно в этом уверен, а ведь это его работа – быть уверенным в таких вещах. И Томми с ним согласился. Вот только ей почему-то казалось, что настоящая причина пребывания Томми в Камбрии имела не слишком большое отношение к смерти Яна Крессуэлла и что её собственное цепляние за эту тему скрывало в себе нечто большее, чем желание более тщательного расследования. Дебора чувствовала это, но обдумывать не хотела. Потому что цепь мыслей, которую могло породить подобное самокопание, вряд ли доставила бы ей удовольствие.

Когда они подъехали к приюту для ветеранов войны, Дебора сказала:

– Ну вот, теперь будем разбираться.

Зед тут же заявил:

– Погоди минуту! Я с тобой.

Он, конечно, не сомневался в том, что снова будет изображать шофёра, пока Дебора станет заниматься сбором информации, которой то ли поделится с ним, то ли нет. Что ж, кто стал бы винить его за подобную подозрительность? В прошлый раз он только то и получил, что пустой бензиновый бак.

– Я тебе позвоню, как только застану её одну, – сказала Дебора. – Если она увидит нас обоих сразу, уверена, она ни слова не скажет об Алатее Файрклог. Да и зачем бы ей? Если она замешана в чём-то противозаконном, то не станет ведь нам признаваться, так?

Он не стал спрашивать, зачем они вообще сюда притащились, и это уже было хорошо. Дебора понимала, что затеяла довольно странную игру с Люси Кеверни, и ей требовался для этого весь её ум; ей было сейчас не до того, чтобы выдумывать предлоги для присутствия Зеда. Она ведь просто не знала, удастся ли ей продвинуться достаточно далеко. Она просто плыла вперёд, без руля и ветрил.

Тот же самый пожилой джентльмен, который приветствовал её накануне, и сегодня сидел на том же самом месте. Он вспомнил Дебору благодаря цвету её волос, и та рассудила, что в рыжем цвете есть свои преимущества. Старик спросил, хочет ли девица снова поговорить с мисс Люси Кеверни. Потом показал на пачку листов бумаги и сообщил:

– Вот, читаю тут её пьесу, да, и должен вам сказать: если это не отлично, то я – королева Шеба.

Так, значит, она драматург, подумала Дебора, и, возможно, просто зарабатывает на жизнь в доме инвалидов, да ещё и старается увеличить накопления благодаря тому, что время от времени сдаёт яйцеклетки… Новость была не из приятных, потому что Дебора собиралась держать Люси строго в рамках одной темы, а драматургия дала бы возможность девушке увести разговор в сторону. Нет, этого не будет.

Когда Люси вышла в вестибюль и увидела, кто её ожидает, на её лице отразилось удивление. Но тут же оно сменилось выражением подозрительности.

Дебора не дала ей возможности что-либо сказать. Она быстро подошла к Люси и крепко взяла её под руку. И очень тихо сказала:

– Вот что вам следует знать, мисс Кеверни. Здесь, в Камбрии, присутствует не только Скотланд-Ярд, но ещё и репортёр из «Сорс». Так что вам в любом случае придётся всё рассказать, и на этот раз рассказать правду; только от вас зависит, как и когда вы это сделаете.

– Но я не могу… – пробормотала Люси.

– У вас уже нет выбора. Я вчера обманула вас. Прошу извинить меня за это, но я надеялась добраться до сути дела, не вовлекая лишних людей, которые могли заставить вас почувствовать себя неловко. Вы понимаете, что следствие ведётся в отношении Алатеи Файрклог. И след привёл прямиком к вам.

– Я не сделала ничего противозаконного.

– Это вы так говорите, – возразила Дебора. – И если это действительно так…

– Это так!

– …то вы можете сами решить, какое направление может предложить вам больше.

Люси прищурилась. Слово «предложить» сделало своё дело.

– О чём вы вообще говорите?

Дебора осторожно огляделась по сторонам и произнесла весьма многозначительным тоном:

– Мы не можем разговаривать прямо здесь, в вестибюле.

– Ладно, идёмте со мной.

«Вот так-то лучше», – подумала Дебора.

На этот раз они пошли не в сад, а в какой-то кабинет, похоже, принадлежавший самой Люси. В комнате стояло два стола, но один не был занят. Люси закрыла за ними дверь и встала перед ней.

– Кто и что предлагает?

– Массовые издания платят за разные истории. Вы должны это знать.

– И вы именно из такого издания?

– Репортёр из жёлтой газеты? Нет. Но один такой приехал со мной, и если вы согласитесь поговорить с ним, я договорюсь о том, чтобы вы получили деньги за свой рассказ. Моё дело – оценить ценность истории. Вы рассказываете мне, я торгуюсь с ним.

– Довольно странно выглядит, – заметила Люси, явно уловив нестыковки. – Так кто же вы? Агент «Сорс»? Или… кто? Охотница за новостями?

– Вряд ли имеет значение, кто я такая, – ответила Дебора. – Думаю, главное тут то, что я могу предложить. Я могу позвонить инспектору Скотленд-Ярда, который сейчас находится в Камбрии по делу об убийстве, или я могу позвонить журналисту, который тут же явится сюда, выслушает вашу историю и заплатит вам за неё.

– Убийство? Что вообще происходит?

– В данный момент это неважно. Важен договор между вами и Алатеей Файрклог. Вы должны решить. Что лучше? Появление инспектора Нового Скотленд-Ярда – или появление журналиста, который будет просто счастлив вас выслушать?

Люси Кеверни некоторое время обдумывала слова Деборы, а снаружи, в коридоре, в это время что-то постукивало, как будто мимо катили столик на колёсах. Наконец Люси сказала:

– И сколько он заплатит?

И Дебора вздохнула с облегчением, потому что Люси уже вплотную подобралась к наживке.

– Думаю, это зависит от того, насколько сенсационна ваша история.

Люси посмотрела в окно, выходившее в сад, где они с Деборой разговаривали накануне. Порыв ветра встряхнул тонкие ветки японского клёна, сбив последние листья, упрямо цеплявшиеся за них. Дебора ждала, а в уме у неё непрерывно звучало: «Ну пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста…» Она знала, что это последняя и единственная возможность добраться до правды. Если Люси Кеверни ничего не скажет, Деборе останется только одно: вернуться в Лондон, как того требовал Линли.

Наконец Люси заговорила:

– Но ведь нет никакой истории. По крайней мере, такой истории, которая могла бы заинтересовать «Сорс». Есть просто договорённость между двумя женщинами. Я бы сказала больше, если бы могла, уж поверьте, потому что деньги мне бы не помешали. Я предпочла бы уйти отсюда. Предпочла бы сидеть дома и сочинять пьесы, отсылать их в Лондон и видеть, как их ставят на сцене. Но вряд ли такое может случиться скоро, поэтому я по утрам работаю здесь, а днём пишу, и время от времени сдаю яйцеклетки, ради чего, собственно, и подавала объявление в журнал «Зачатие». Я вам уже говорила всё это.

– Но вы и то говорили, что никогда не рассматривали возможность стать суррогатной матерью.

– Ну ладно. Это не было правдой.

– Так почему вы вчера мне солгали?

– Ясно же, это ведь дело сугубо личное. Оно таким и остаётся.

– А деньги?

– А что деньги?

– Насколько я понимаю, вам платят за то, что вы отдаёте свои яйцеклетки, которые потом кем-то оплодотворяются. Но если вы решите выносить для кого-то ребёнка, вы ничего не получите. Только возмещение расходов. Яйцеклетки – это доход, а суррогатное материнство – просто проявление вашей доброты. Ведь так это должно быть?

Люси замолчала. И тут зазвонил телефон Деборы. Она нетерпеливо выхватила его из сумки и посмотрела на дисплей.

– Вы что, считаете меня полным идиотом? – резко спросил Зед Бенджамин, когда Дебора ответила. – Какого чёрта там у вас происходит?

– Я вам перезвоню, – сказала Дебора.

– Нет уж, хватит мне голову морочить. Я иду к вам.

– Неудачная идея.

– Неудачная? Ну, лучше мне ничего не придумать. А когда я вас там найду, вам лучше иметь готовую историю для меня, и лучше связанную с убийством Крессуэлла.

– Не могу обещать…

Но Зед уже отключился.

– Репортёр «Сорс» идёт сюда, – сказала Дебора. – Я ничего не могу поделать, разве что вы мне скажете что-то такое, что я сумею удержать его подальше от вас. Полагаю, опять речь о деньгах. Вы согласились выносить ребёнка для Алатеи, и та готова не просто возместить расходы, так? А это уже нарушение закона. И тогда понятно, почему вчера вы постарались увести меня в сторону.

Люси заговорила с чувством:

– Посмотрите на меня. Посмотрите на эту работу. Мне ведь только и нужно, что время, чтобы закончить пьесу, дождаться её обсуждения, внести поправки… а у меня этого времени нет, и у меня нет денег, а договор с Алатеей даёт мне и то и другое. Так что вы можете, конечно, сочинить статью об этом, если хотите, но не думаю, что её купит какая-нибудь газета. Так?

Она была, конечно же, чертовски права. Статью под названием «Наследник состояния Файрклога рождён незаконной суррогатной матерью» могли, конечно, купить какие-то издания, но только в том случае, если к ней прилагались бы фотографии симпатичного младенца, имеющего явные фамильные черты, и ещё в статье должны быть подробности, например, такого рода: «Незаконный малыш продан суррогатной мамочкой за пятьдесят тысяч фунтов стерлингов!» А рассказ о каком-то незаконном договоре никому не интересен. Тем более что доказать этот договор будет нечем, кроме слов Люси, – ведь Алатея Файрклог, само собой, откажется признать их истинность. Да, статья такого рода могла бы стать сенсацией, будь в наличии ребёнок, но раз его нет, то и говорить не о чем.

С другой стороны, Дебора теперь знала, почему Алатея так её испугалась. И теперь оставался только один вопрос: мог ли Ян Крессуэлл каким-то образом узнать обо всем, и не стал ли он угрожать Алатее тем единственным способом, который был ему доступен, – с помощью денег? Ведь если Люси должны были заплатить за суррогатное материнство, то деньги должны были пройти через руки Яна Крессуэлла. Именно он распоряжался всем состоянием Файрклога. И если Алатея не обладала собственными средствами, она должна была так или иначе заключить сделку с Яном.

И это, конечно, наводило на мысль о роли Николаса Файрклога, о его участии в договоре о суррогатном материнстве. Он мог обо всём знать и согласиться, а это означало, что он мог и начать поиск денег для расчёта.

– А что насчёт Николаса, мужа Алатеи? – спросила Дебора.

– Он просто…

Но это было всё, что успела сказать Люси.

В комнату ворвался обезумевший Зед Бенджамин. И рявкнул, обращаясь к Деборе:

– Хватит этих двойных игр Скотленд-Ярда! Или мы играем вместе, или не играем вообще!

– Двойные игры Скотленд-Ярда? – вскрикнула Люси. – Скотленд-Ярд?..

Зед повернулся к ней, ткнув пальцем в Дебору:

– А вы что себе думаете, с кем вы тут говорите? С леди Годивой?

Камбрия, Арнсайд

Алатея кое-как выпроводила Николаса на работу. Он не хотел туда идти, и Алатея понимала, что он, скорее всего, там не задержится. Но единственное, за что ей оставалось цепляться, так это некое подобие нормы, обычности, а обычным было то, что Ники уезжал в Бэрроу, а оттуда – на площадку, где восстанавливалась защитная башня.

Он опять не спал. Мучился раскаянием, считая, что именно он навёл Рауля Монтенегро на след Алатеи.

Ники знал, что они были любовниками, Алатея и Монтенегро. Алатея никогда не лгала Николасу на этот счёт. Знал он и то, что она сбежала от Монтенегро, и тот стал искать её с настоящей одержимостью. Ники был уверен: Алатея нуждается просто в том, чтобы скрыться от этого мультимиллионера из Мехико, могущественного человека, полного решимости получить от неё то, что она ему обещала, человека, в чьём доме она прожила пять лет.

Но Ники не знал всего об Алатее, о Рауле, о том, чем они были друг для друга. Единственным, кому была известна вся история, от начала и до конца, был сам Монтенегро. Он изменил свою жизнь, чтобы быть с Алатеей; он изменил её саму, чтобы ввести в мир, в который она не могла и надеяться попасть, пока не встретилась с ним. И всё же в Рауле оставалось нечто такое, в чём Алатея так и не смогла разобраться до конца, и в ней самой оставалось нечто, непонятное ему. А результатом стал истинный кошмар, избавиться от которого можно было только одним способом: сбежать.

Алатея ходила взад-вперёд по гостиной, в очередной раз рассматривая возможность побега, когда позвонила Люси Кеверни. Она кратко изложила суть последних событий: женщина, являвшаяся накануне, вернулась, и вернулась не одна.

– Мне пришлось сказать ей правду, Алатея. Ну, нечто вроде правды. Она не оставила мне выбора.

– Что ты имеешь в виду? Что именно ты ей рассказала?

– Я слегка упростила дело. Сказала, что ты не можешь забеременеть. Но она считает, что твой муж в курсе всего. Мне пришлось на это намекнуть.

– Но ты не говорила ей о деньгах, нет? Сколько я плачу… ну, и другое… Она не знает остального?

– О деньгах она знает. Это она сама быстро сообразила; я ведь вчера говорила ей, что сдаю яйцеклетки, а это, само собой, оплачивается, так что она предположила, что и суррогатное материнство должно быть связано с деньгами, я просто не могла этого отрицать.

– Но ты не сказала ей…

– Это всё, что она знает. Я нуждаюсь в деньгах. Конец истории.

– Но не…

– Я не говорила ей, как именно, если тебя это беспокоит. Она не знает – и никто никогда не узнает, клянусь! – об имитации беременности. Это только между нами – наша «дружба», отпуск, проведённый вместе, перед самыми родами, передача ребёнка… Об этом она ничего не знает, я промолчала.

– Но почему ты…

– Алатея, она просто прижала меня к стенке! Мне оставалось или сказать, или рисковать быть арестованной, а тогда я уже ничем не смогла бы тебе помочь, потому что всё вышло бы наружу. Если бы вышло наружу…

– Но если она уже знает, а потом появится ребёнок…

Алатея подошла к эркеру и села на кушетку. Она находилась в жёлтой гостиной, но бодрый цвет обстановки не мог смягчить унылую серость дня.

– Боюсь, что и это ещё не всё, Алатея, – сказала Люси. – Боюсь, есть и ещё кое-что.

Алатея с трудом произнесла онемевшими губами:

– Что? Что ещё?

– С ней был репортёр. И она сказала: или я разговариваю с ним, или мной занимается Скотленд-Ярд…

– Боже… – Алатея опустила голову на руку.

– Но с чего вдруг Скотленд-Ярд заинтересовался тобой?.. И почему «Сорс» вдруг захотелось написать что-нибудь о тебе? Я вынуждена это спросить, потому что ты ведь обещала – ты гарантировала, Алатея! – что никто не сможет докопаться до нашего обмана. А теперь мы очутились между Скотленд-Ярдом и жёлтой газеткой, и наше положение…

– Это не из-за тебя. И не из-за меня, – сказала Алатея. – Всё дело в Ники. В том, что его двоюродный брат утонул.

– Какой ещё двоюродный брат? Когда? И какое это имеет отношение к тебе?

– Никакого. Ко мне это не имеет никакого отношения, и к Нику на самом деле тоже. Просто из-за этого случая сюда и явился Скотленд-Ярд. А журналист уже был здесь, чтобы написать статью о Ники и о проекте восстановления защитной башни, но это было уже несколько недель назад, и я не понимаю, почему они приехали снова.

– Чёрт знает что за путаница, – сказала Люси. – Но тебе это точно известно, да? Послушай, мне кажется, я сумела убедить репортёра, что из всего этого статьи не сделаешь. О чём, собственно, писать? Мы с тобой просто договорились о суррогатном материнстве. Ничего интересного. Но что касается той женщины… Она говорила, что может в одну минуту вызвать детектива из Скотленд-Ярда, а репортёр сказал, что она сама и есть детектив, но она это отрицала. Чёрт побери, кто эта женщина, Алатея? Что ей от меня нужно? Что ей нужно от тебя?

– Она собирает информацию, – ответила Алатея. – Она хочет выяснить, кто я такая.

– Что значит – кто ты такая?

«Я инструмент в чужих руках, – подумала Алатея. – И мне никогда не удаётся стать той, кем я хочу быть».

Лондон, корпус «Виктория»

Барбара Хейверс всё утро потратила на то, чтобы выполнить распоряжение Изабеллы Ардери, которое состояло в том, чтобы встретиться со служащим из уголовного суда и заново проверить и сравнить все показания, данные по летнему делу о смерти молодой женщины на северном лондонском кладбище. Барбара ненавидела такую работу, но она выполнила задание Ардери. Уж лучше самоутверждаться вот так, чем через манеру одеваться, рассудила Барбара, хотя на самом деле сегодня она и одета была вполне прилично. Она надела юбку, тёмно-синие колготки и безупречно начищенные открытые туфли… ну, они уже немножко потёрлись, но это нетрудно было скрыть, – и ещё на ней был новый шерстяной свитер, отличной вязки, и совершенно, совершенно непохожий на её огромные свитера, похожие на рыбацкие. Поверх свитера Барбара накинула клетчатый жакет и даже добавила к туалету то единственное украшение, которое у неё имелось, – филигранное ожерелье, купленное прошлым летом на Оксфорд-стрит.

Утром Хадия пылко одобрила этот ансамбль, и это дало Барбаре понять, что она постепенно осваивает искусство одеваться. Хадия явилась в бунгало Барбары, когда та как раз наслаждалась последним бутербродом, и даже героически не обратила внимания на дым, поднимавшийся над пепельницей, чтобы похвалить соседку и сообщить, что та успешно развивает в себе талант следовать моде.

Барбара отметила, что Хадия не в школьной форме, и тут же спросила:

– У тебя что, каникулы?

Хадия переступила с ноги на ногу, положив руки на спинку одного из двух стульев, имевшихся в кухне Барбары, которая была лишь ненамного больше доски для нарезки овощей. Малышка забормотала:

– Мы с мамулей… Ну, это нечто особенное, Барбара. Это для папы, и я должна сегодня пропустить уроки. Мамуля позвонила в школу и сказала, что я сегодня больна, но это совсем малюсенькая ложь, потому что мы кое-кто задумали. Это сюрприз для папы. – Хадия просияла. – Ох, ты только погоди. Погоди! – воскликнула она.

– Я? А при чём тут я? Или я стану частью сюрприза?

– Я хочу, чтобы ты пришла! И мамуля сказала, что тебе можно узнать, но ты не должна ни слова говорить папе! Ты обещаешь? Понимаешь, мамуля сказала, что они с папой немножко поссорились, – ну, взрослые ссорятся время от времени, правда? – и она теперь хочет исправить ему настроение сюрпризом. Вот этим мы сегодня и занимаемся.

– Хотите поехать с ним куда-то? Или явиться к нему на работу?

– Ой, нет! Сюрприз будет, когда он вернётся домой.

– Какой-нибудь необыкновенный ужин, могу поспорить.

– Ой, лучше, гораздо лучше!

На взгляд Барбары, ничего не могло быть лучше отличного ужина, в особенности если ей самой не нужно было его готовить.

– А что тогда? – спросила она. – Расскажи мне. Клянусь, я сохраню всё в тайне.

– Ты обещаешь и ещё раз обещаешь? – спросила Хадия.

– Трижды обещаю, если хочешь.

Глаза Хадии сияли, ноги не могли устоять на месте. Она отскочила от стола и закружилась так, что её волосы взлетели над плечами.

– Мои брат и сестра! Мои брат и сестра! Барбара, ты вообще знала, что у меня есть брат и сестра?

Барбара почувствовала, как улыбка сползает с её лица. Она заставила себя снова улыбнуться.

– Брат и сестра? В самом деле? У тебя есть брат и сестра?

– Есть, есть! – завизжала Хадия. – Послушай, папа был уже раньше женат, и он не хочет со мной говорить об этом, наверное, думает, что я ещё маленькая. Но мамуля мне всё рассказала и объяснила, что в этом нет ничего плохого, ну, просто он уже был один раз женат, и я сказала, что у нас в школе много ребят, у которых родители разошлись, так что я всё понимаю. А мамуля сказала, что прежняя семья так рассердилась на папу, что не хочет, чтобы он виделся со своими детьми. Но это ведь плохо, да?

– Ну, наверное, – осторожно ответила Барбара.

Но у неё сразу возникло дурное предчувствие насчёт предстоящих событий и возможного их результата. И как, чёрт побери, Анджелина Упман сумела выследить семью Ажара?

– И вот… – произнесла Хадия и сделала театральную паузу.

– И вот? – подтолкнула её Барбара.

– И вот мы с мамулей собираемся их пригласить! Вот будет сюрприз, правда? Потрясающий! И я с ними познакомлюсь, я так волнуюсь, я ведь и не знала, что у меня есть брат с сестрой! И папа обрадуется, потому что он их много лет не видел, так мама говорит, и она даже не знает, сколько им лет, хотя предполагает, что кому-то двенадцать, а кому-то четырнадцать. Ты только представь, Барбара, у меня есть старшие брат и сестра! Как ты думаешь, я им понравлюсь? Я очень на это надеюсь, потому что сама уверена: они мне очень понравятся!

У Барбары так пересохло во рту, что она даже языком пошевелить не могла, а щёки изнутри как будто присохли к зубам. Она сделала глоток остывшего кофе и сказала:

– Ну да, конечно, конечно, – потому что больше ничего придумать не могла.

Но её ум лихорадочно перебирал возможные варианты развития событий. Дружба требовала, чтобы она предупредила Ажара о том, что грозило обрушиться на него: Анджелина Упман собиралась поставить его перед неким фактом, и уже не оставалось ни времени, ни возможности это предотвратить. Но требует ли дружба так много? Это был вопрос вопросов. А если она ему скажет, то что он может предпринять и как это подействует на Хадию, которая, насколько понимала Барбара, была в этой ситуации главным действующим лицом?

В итоге Барбара не стала делать ничего, потому что не смогла придумать такого плана, который не вверг бы в хаос немалое количество жизней. Разговор с Анджелиной выглядел как предательство Ажара. Разговор с Ажаром выглядел как предательство Анджелины. Похоже, лучше всего было держаться в стороне и предоставить всему идти своим чередом. Барбаре следует находиться там, на случай если понадобится подметать осколки, возможно, никаких осколков и не будет. В конце концов, Хадия вполне заслуживала знакомства со своими братом и сестрой. Так что, может быть, всё окажется прекрасным, как июньская роза. Может быть.

Поэтому Барбара, как обычно, принялась за работу. Она убедилась в том, что суперинтендант Ардери заметила её новый наряд, хотя сначала она постаралась попасться на глаза Доротее Харриман. Та рассыпалась в похвалах: «О, детектив Хейверс, твоя причёска… твоя косметика… ошеломительно…» Но когда она заговорила о новом креме под косметику, на основе минералов, и предложила Барбаре в обеденный перерыв пробежаться по окрестным магазинам и посмотреть, не продаётся ли этот крем где-то поблизости, Барбара поспешила сбежать. Она поблагодарила секретаря и отправилась к суперинтенданту Ардери, которая тут же отправила её в уголовный суд, не прерывая разговора по телефону. В трубку она говорила о чём-то, относившемся к судебному расследованию.

Барбара отправилась на встречу со служащим суда, но через некоторое время уже смогла вернуться к тому, что делала для Линли.

Это оказалось проще, чем в прошлый раз, потому что Ардери пришлось уехать, судя по всему, чтобы разобраться с чьей-то ошибкой, и если это действительно касалось судебного расследования, то она должна была исчезнуть надолго. Как только Барбара убедилась в том, что суперинтендант покинула здание – а это было нетрудно, поскольку Барбара поддерживала дружеские отношения со служителем подземной автостоянки Ярда, – она со скоростью пушечного ядра рванулась в библиотеку.

Она прихватила с собой свой англо-испанский словарь. Собрав достаточно информации о двух первых сыновьях Эстебана Вега де Васкеса и Доминги Падиллы дель Торрес де Васкес – то есть о священнике Карлосе и дантисте Мигеле, – и вдоволь насмотревшись на фотографии жены Мигеля, которую даже самые искусные в мире косметические хирурги не могли бы превратить в Алатею Файрклог, Барбара собралась перейти к Анхелю, Сантьяго и Диего, чтобы выяснить, что там можно раскопать. Если ни один из них никак не был связан Алатеей, то предстояло заняться остальными членами боль той семьи, а их, как накануне объяснила Барбаре испанская студентка, могло оказаться несколько сотен.

Но оказалось, что об Анхеле почти ничего не говорилось, и он, несмотря на своё имя, был, похоже, тем уродом, без которого не обходится ни одна семья. Барбара, то и дело заглядывая в словарь, продвигалась вперёд так медленно, что ей даже подумалось: к концу поисков её дорогая стрижка может уже слишком отрасти, и придётся стричься снова. Но в конце концов она выяснила, что Анхель стал виновником автомобильной катастрофы, в результате которой его пассажирка осталась на всю жизнь калекой. А пассажиркой была девушка пятнадцати лет от роду.

Барбара пошла по этому следу, потому что пассажирка оказалась вообще первой женщиной, упомянутой в справках, если не считать несчастной жены Мигеля, – но в итоге упёрлась в тупик. Она не нашла ни единой фотографии девушки, а Анхель на последних снимках выглядел лет на девятнадцать, – похоже, средства массовой информации совершенно перестали им интересоваться после той аварии. Живи он в Северной Америке, а ещё лучше – в Соединённых Штатах, его нетрудно было бы найти, потому что он проходил бы какую-нибудь программу реабилитации; но он жил в Южной Америке, и что с ним произошло после аварии, никого не заботило. Он был слишком мелкой рыбёшкой. Репортёры перенесли своё внимание на другие объекты.

То же самое сделала и Барбара. Она занялась Сантьяго. Нашла статейку о его первом причастии. По крайней мере, она решила, что это первое причастие, потому что Сантьяго стоял в ровном ряду мальчиков в тёмных костюмах и девочек в белых платьицах, и всем им было на вид лет по восемь, то есть подходящий для католической Аргентины возраст. Но вот место, да и вообще статья о первом причастии показались Барбаре странными. Она принялась продираться сквозь текст с помощью словаря и наконец уловила главное: в городе сгорела церковь, и детям пришлось принимать первое причастие в городском парке. Или что-то вроде того. Церковь могла быть разрушена и в результате наводнения. Или землетрясения. Или же её сожрали термиты. В общем, было слишком трудно разбирать текст по одному слову.

Барбара внимательно изучила фотографию детей, рассматривая каждую из девочек. Она взяла ту фотографию Алатеи, которую раздобыла в Интернете, и стала сравнивать её с каждой из девочек. Их имена значились под снимком, и их было всего пятнадцать; и конечно, Барбара могла отыскать в Интернете след каждой из них, но это заняло бы много часов, а у неё этих часов не было, потому что рано или поздно суперинтендант Ардери должна была вернуться, и если бы она обнаружила, что Барбара не трудится в поте лица, сравнивая показания свидетелей вместе со служащим уголовного суда, Барбаре это дорого обошлось бы.

Барбара подумала о том, чтобы выбрать наиболее подозрительную из девочек и проследить её дальнейшую жизнь. Но и на это нужно было много времени, к тому же Барбара не обладала всё-таки таким уж искусством плавания в Интернете. А потому она вернулась на след Сантьяго, потому что, если даже он и не дал бы ей ничего, всё равно у неё оставался один лишь Диего.