Текст книги "Величайший рыцарь"
Автор книги: Элизабет Чедвик
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 32 страниц)
Глава 16
– Сир?
Вильгельм широкими шагами вошел в покои своего господина, отмечая, что большинство рыцарей из окружения молодого короля уже находятся там. Генрих держал в руке наполовину наполненный кубок с вином и сидел на кровати, еще не приготовленной ко сну. Полог был раздвинут, а серовато-кремовое покрывало из волчьей шкуры все еще лежало на месте.
– Мой отец сделал мне предложение, Маршал. – без предисловий произнес Генрих. – И мне нужно решить, принимать его или швырнуть его ему в зубы.
Вильгельм пытался собраться с мыслями. Он устал, но знал, что с этим никто не будет считаться.
– И что за предложение, сир?
Генрих поднял кубок и выпил до дна, потом сунул в лицо слуге, чтобы тот его наполнил.
Он говорит, что, если я перестану бунтовать и вернусь домой, он будет давать мне но семьдесят фунтов в день и возьмет на себя расходы по содержанию семидесяти рыцарей в течение года.
Вильгельм кивнул и потер бровь.
А что говорят король Франции и граф Фландрии?
Генрих махнул рукой.
– Что мне следует требовать признания моих прав на Нормандию и не соглашаться на меньшее. Но они и должны были это сказать, не правда ли? Ведь в их интересах, чтобы моя семья оставалась разрозненной. – Молодой человек взял полный кубок и мгновенно отпил треть. Судя по раскрасневшемуся лицу и стеклянным глазам, скоро он не сможет держаться на ногах, не то что принимать какое-то решение. – Но они по-своему правы. Позорно, что у Ричарда и Джеффри есть территории, которыми они могут управлять – и разрушать, как Ричард, – а у меня ничего нет.
– Со временем, мой господин, у вас будет больше, чем у кого-либо из братьев, – сказал Вильгельм.
– Ха! Моему отцу еще и пятидесяти не. Его отец умер в этом возрасте, но дед сидел на троне почти до семидесяти. Сколько мне будет, когда у меня наконец появится возможность править? Не исключено, ее никогда не представится. Возможно, я умру раньше старого скряги, если он держится за жизнь так же, как за власть.
– Король Филипп и граф Фландрии правы, сир, – сердито произнес Икебеф. – Вам надо отправить посыльных вашего отца назад с сообщением, что вы не согласитесь на меньшее, чем правление Нормандией.
Генрих покусывал указательный палец.
– Вы так думаете?
– Да, сир. Это единственный ответ, который вы можете дать.
Рыцарь сложил руки на груди и с вызовом посмотрел на Вильгельма. Икебеф явно хотел, чтобы Вильгельм ему возразил. Как и следовало ожидать, братья де Куланс тоже кивали, поддерживая Икебефа. Еще несколько рыцарей поддержали мнение большинства. По крайней мере, казалось, что это мнение большинства.
– Болдвин? – Генрих повернулся к Болдвину де Бетюну. – А вы что скажете?
Болдвин почесал подбородок.
– Вам стоит продолжить переговоры, сир. Я считаю маловероятным, что ваш отец отдаст вам Нормандию, независимо от того, что вы сделаете.
Генрих нахмурился.
– Вы так считаете?
– Вы спросили мое мнение, сир, – Болдвин твердо стоял на своем. Он смотрел на короля широко раскрытыми, ясными глазами. За этим разоружающим взглядом скрывался один из самых умных рыцарей в окружении Генриха.
Король повернулся к Вильгельму.
– Что мне делать? Принять предложение отца или послать его ко всем чертям?
Вильгельм нахмурился.
– Болдвин сказал правду. Ваш отец не отдаст вам Нормандию или даже ее часть, но ваше присутствие при французском дворе вызывает у него досаду и раздражение. Он в вас не уверен. Он почти лишился короны в тот раз, когда вы восстали против него, а вы тогда были еще юношей. А какую панику в его стане вы способны посеять теперь, став мужчиной?
– Вы думаете, что мне следует пойти на него войной и победить? – при этой мысли у Генриха загорелись глаза.
Вильгельм покачал головой. От возможности увидеть отца и сына по разные стороны поля брани у него скрутило живот.
– Ваш отец не повторит ошибки девятилетней давности. Он уничтожит всех, кого начнет подозревать, прежде чем они смогут объединиться, а потом разделит вину на всех. Если вы выступите против него с оружием, это доставит ему большое беспокойство. Он понимает, что такой вариант исключать нельзя. Я посоветовал бы вам не идти против него войной, а очень серьезно торговаться, чтобы добиться всего, чего можно. Если он не дает вам Нормандию, то вам наадо требовать атрибутов и символов, словно вы на самом деле ее правитель.
Генрих задумался над предложением.
– Вы хитрый, как купец, Маршал, – сказал он. – Вы уверены, что родились не в семье бюргеров?
– Ему определенно нравится их общество, – ухмыльнулся Икебеф, имея в виду дружбу Вильгельма с несколькими торговцами и посредниками, которые обслуживали двор.
– У купцов можно многому научиться, – ответил Вильгельм. – И вам также следует просить чего-то для королевы, – добавил он, обращаясь к Генриху. – Тогда король Филипп не будет считать, что его семью обошли или пренебрегают ею.
Генрих допил вино.
– Хорошая мысль, – его смех прозвучал неискренне. – Так или иначе, но я заставлю отца заплатить.
Вильгельм ушел бы после этого, но Генрих не собирался спать. Как переутомившийся после праздника ребенок, он стал раздражительным, возбужденным, готовым в любой момент сорваться и опасным. Он позвал писаря и приказал тому составлять письмо отцу с указанием условий, при которых сын согласится на мир. Вильгельм слушал, как количество требований все растет, и внутренне сжимался, зная, кого во всем обвинят. Похоже, Генрих наслаждался списком, который диктовал, и смотрел на Икебефа и братьев де Куланс, ища одобрения.
– Нашему молодому господину нравится твоя идея, – тихо сказал Болдвин уголком рта. – Давай надеяться, что мы об этом не пожалеем.
– Что еще я мог сделать? Он слышит только то, что хочет услышать. Это лучше, чем побуждать его к войне.
Вильгельм потер руками лицо. Ему хотелось бы находиться в сотнях миль отсюда. Появились музыканты Генриха, бледные, невыспавшиеся, с опухшими лицами. Вильгельм понимал их состояние и с сочувствием наблюдал, как они устраиваются в углу и достают инструменты – испанскую лютню и ирландскую арфу. Он поморщился, когда они начали перебирать струны и тихо полилась музыка.
– Если уж говорить о том, что не хочется слышать, то тебе следует знать: слухи о тебе и Маргарите не утихают, – с мрачным видом пробормотал Болдвин. – В окружении короля есть люди, готовые на все, только бы свалить тебя. Икебеф всем рассказывает, как он беспокоится о чести молодого короля. Но он хочет продвинуться сам и свалить тебя. Его это волнует, а не честь короля.
– Я знаю про слухи, спасибо, – тихо ответил Вильгельм и кисло улыбнулся Болдвину. – Ты хороший друг.
Болдвин покачал головой. Выглядел он обеспокоенным.
– Да, но я не могу находиться везде одновременно, – сказал он. – Следи за своей спиной.
* * *
Генрих лег только на рассвете. Посыльных отправили к его отцу, как только рассвело. Вильгельм возвращался домой вместе с Гарри Норрейсом под пение петухов Иль-де-Франса. Вильгельма шатало от усталости. Он хотел только рухнуть па плотно набитый перьями матрас и спать вечно,но пока на это было мало надежды.
– Гарри, в следующий раз, когда окажешься на турнирном поле, постарайся не так восторженно кричать о моем мастерстве и храбрости, – попросил он, зевая так, что хрустнули челюсти. – Кое-кого это оскорбляет. Хотя мне лично плевать на их чувства, какое-то время стоит проявлять дипломатию.
Гарри покраснел.
– Я все сделаю, как вы хотите, сэр, но эти оскорбленные – трусы и лжецы, которые никогда не смогут сравняться с вами.
Рыжая щетина у него на щеках, казалось, встала дыбом от негодования. Вильгельм устало улыбнулся.
– Твоя вера делает тебе честь, – сказал он. – Но я не знаю, хватит ли моих дел, чтобы не отстать от них.
Гарри посмотрел на него совиным взглядом, правда, без совиной мудрости.
– Сэр?
Вильгельм покачал головой.
– Иди, ложись. Найди матрас и поспи несколько часов, если удастся. Я не сомневаюсь, что нас сразу же позовут к королю, как только он проснется.
Вильгельм хлопнул Гарри но плечу и, улыбаясь, посмотрел ему вслед: молодой человек, слегка пошатываясь, шел к своему матрасу в углу комнаты. Этот рыцарь всегда напоминал ему одного из цепких маленьких терьеров, которые с радостью засовывают головы в лисьи и барсучьи норы и очищают амбары от крыс, часто рискуя быть укушенными. Он подумал: как скоро один из его врагов назовет Гарри его комнатной собачкой?
Вильгельм с трудом поднялся по лестнице и толкнул дверь плечом. Хотя на улице уже поднималось красное осеннее солнце, ставни все еще оставались закрытыми, а комната – погруженной во тьму, и в ней пахло затушенными свечами. С дурным предчувствием, но без удивления, Вильгельм прошел к окнам, раскрыл ставни и впустил утренний свет. Лучи солнца упали па кровать, и полосатое покрывало, казалось, засияло, заблестело и плетение шерстяного полога. Кровать была аккуратно застелена, подушки взбиты. Ничто не напоминало, что кто-то когда-то там спал. Из угла исчез сундук, с которым всегда путешествовала Клара, а вместе с ним и шкатулка из эмали, которую он ей подарил для брошей и расчесок. Вильгельм знал, что она, вероятно, прождала несколько часов, как он и просил, поскольку жаровня еще не остыла. В комнате оставались следы ее недавнего присутствия, но Клара не стала ждать дольше. Да и зачем? Что бы они сказали друг другу? Все кончилось.
Вильгельм расстегнул ремень и бросил на пол. Слегка дрожащими руками он снял рубашку и кюлоты и с тихим стоном рухнул на кровать. На подушке остался один тонкий темный волос, напоминающий о его потере. Вильгельм взял его большим и указательным пальцами и подержал в солнечном луче, потом бросил. Наверное, Клара была права. Он любил ее и беспокоился о ней, но недостаточно сильно, чтобы отказаться от места при дворе, бежать за ней в Ле-Ман и попытаться вернуть ее назад. Он повернулся на бок, подтянул колени к груди и заснул.
Глава 17
Французский двор отправился охотиться в леса к северу от Парижа. Стоял прохладный осенний день, листья изменяли цвет. Казалось, какой-то художник нарисовал диковинные узоры бронзовой краской и ярь-медянкой на голубой эмали неба. Охотники взяли с собой соколов и собак. Генриха сопровождали две серебристые гончие, быстрые и грациозные. На запястье у него сидел сокол, головку которого закрывал плотно прилегающий и украшенный вышивкой колпачок. Пока от отца не пришло ответа, но Генрих не позволял ожиданию испортить развлечение, намеченное на этот день.
Вильгельма никогда не интересовала охота. Лучше всего к войне готовиться на турнирном поле. Охота может развивать выносливость и мастерство верховой езды, но эти навыки не всегда помогают управлять боевым конем в ближнем бою, особенно когда действуешь копьем и мечом. Ему нравилось смотреть, как соколы взмывают вверх, а потом бросаются вниз на дичь. Он восхищался мастерством сокольничьих, но не относился к этому с такой страстью, как Генрих, Болдвин и Маргарита. Она возбужденно смеялась, отправляя сокола вверх над скошенными полями. От ветра у нее раскраснелись щеки, карие глаза блестели. Она ехала верхом на лошади так, как обычно это делала королева Алиенора… и Клара. Сапоги для верховой езды были украшены стильными серебряными шпорами. Глядя на Маргариту, Вильгельм остро ощутил потерю. Он мог много дней не думать о своей бывшей любовнице, но затем что-то внезапно будило воспоминания, и ее призрак ждал его, как когда-то она сама в его в шатре.
Вскоре после полудня двор остановился у ручья на пикник, который был второй целью выезда. Соколов усадили на жердочки подальше от собравшихся людей, чтобы их не беспокоил шум. Поваров и слуг отправили вперед, и они трудились над кострами. В котлах готовилось жаркое из оленины для голодных охотников; кроме того, их ждали пшеничный хлеб, запеченный в тесте лосось, пирожки с курицей и изюмом, яблоки и ежевика в меду. Псари и конюхи привязали собак и стреножили лошадей. Лошади стали пощипывать траву, а слуги уселись вокруг своего костра. Неподалеку егеря разбирали дичь, добытую во время утренней охоты, аккуратно связывали и упаковывали ее.
Вильгельм взял хлеб и жаркое, а потом немного прошелся вниз по течению ручья. Обычно он оставался с другими, любил обмениваться шутками и вести непринужденную беседу, чтобы отделаться от беспокойных воспоминаний, но громкие разговоры об охоте утомляли, и ему внезапно захотелось отдыха.
Вскоре он оказался на поросшем травой берегу, очевидно, в месте, где кто-то рыбачил, потому что ежевика и крапива здесь были вырваны, а трава вытоптана. Вильгельм расстелил плащ и уселся перекусить. До него все еще доносился смех и разговоры охотников, но приглушенно, а из-за отделявшего его от них расстояния звуки казались успокаивающими, а не раздражающими. Солнце грело спину, и он чувствовал себя почти удовлетворенным. Поев, он присел на корточки на берегу ручья, чтобы обмыть руки. Когда же он встал и повернулся, то обнаружил у себя за спиной Маргариту с горничной. Королева взяла с собой домашнюю собачку, роскошного жизнерадостного спаниеля с висячими ушами и высунутым розовым языком. Он пронесся мимо Вильгельма, заскочил в ручей и стал с огромным удовольствием брызгаться на мели, потом выскочил на берег и принялся усиленно отряхиваться. Люди были вынуждены поспешно отойти в сторону. Собака тяжело дышала, но внезапно напряглась, опустила нос к земле и побежала по тропе вдоль, реки. Вильгельм подхватил плащ и последовал за ней. Маргарита пошла следом, придерживая шерстяные юбки, чтобы они не касались влажной травы. Правда, ее одежда уже была забрызгана собакой.
– Мы давно с вами не разговаривали, – сказала она. – По крайней мере так, как разговаривают старые друзья.
– Госпожа, при дворе есть люди, которые назовут все подобные разговоры непристойными, – предостерегающе сказал Вильгельм.
У нее на лице появилось раздражение.
– И мы знаем, кто они и чего стоит их мнение. Я буду разговаривать, где хочу и с кем хочу Я не ребенок. Я будущая королева Англии и сестра короля Франции.
Она вздернула подбородок.
– Это так, госпожа, но, тем не менее, опасно.
Маргарита нетерпеливо поджала губы.
– О-о, Вильгельм! Прекратите говорить голосом придворного и смотреть на меня из-под маски!
Вильгельм опешил от ее резкого тона.
– Если я и ношу маску, то она такая же, как и лицо под ней. Как вы хотите, чтобы я говорил и вел себя?
– Так, как говорят с другом, а не с незнакомкой, с которой вы должны быть вежливы, – Маргарита взяла его за руку и слегка встряхнула ее. – Независимо от того, встречают ли люди меня одну или в чьем-то обществе, они увидят то, что хотят видеть, и я от них устала, – тяжело дыша, Маргарита остановилась и посмотрела ему в лицо прямо и неотрывно, все еще упорно держась за его рукав. – Вы помните, как играли с нами в садах королевы Алиеноры в Пуату? Со мной и с дочерьми королевы?
В жмурки, насколько я помню, – с трудом выдавил из себя Вильгельм. Голос как будто царапал ему глотку.
– Вы позволяли себя поймать. Вы всегда клялись, что не поддаетесь специально, но я знаю, что вы именно так и делали. Вы каждый раз могли бы от нас уйти.
Он пожал плечами.
– Но тогда меня бы не приглашали так часто в сад королевы.
Маргарита мечтательно улыбнулась.
– Я всегда думала, что вы получаете удовольствие от игры с нами. Мне никогда не приходило в голову, что вы преследуете собственные цели.
– Честолюбие и удовольствие не всегда являются взаимоисключающими. Кроме того, там было не столько честолюбие, сколько очарованность королевой Алиенорой.
– А вы до сих пор очарованы ею?
– Конечно. Она не отпускает никогда, – Вильгельм страдальчески улыбнулся. – Клара немного напоминала ее, обладала той же грацией. Наверное, именно это и привлекло меня в ней в первую очередь – как и то, что она спасла мне жизнь.
– О-о, Вильгельм!
Маргарита импульсивно взяла его за руку, встала на цыпочки и поцеловала в щеку.
Спаниель внезапно зарычал, потом залаял, глядя в лес за поросшим травой берегом. Глаза Маргариты округлились от страха. Горничная быстро подошла к ней, Вильгельм выхватил из-за пояса длинный охотничий нож. Ничто не шевелилось, кроме травы, которая колыхалась под дуновениями ветра, но этот ветер дул в их сторону, а поэтому чувствительный нос собаки уловил какие-то запахи.
– Госпожа, я думаю, вам надо вернуться к остальным, пока вас не хватились, – сказал Вильгельм. – А мне, вероятно, лучше прийти через некоторое время.
У нее округлились глаза.
– Вы считаете, что за нами шпионили?
– Я уверен в этом.
Вильгельм осторожно убрал нож в ножны, стараясь держать себя в руках. Было бессмысленно отправляться на поиски того, кто за ними наблюдал. Собачий лай уже предупредил его или их об опасности, как и Вильгельма с Маргаритой.
– Идите, госпожа, – сказал он. – И ничего не говорите. Вас не в чем упрекнуть, если только утешение друга в печали не является грехом.
Он очень красноречиво посмотрел на нее, а она натянуто кивнула. Бледная, но решительная, Маргарита хлопнула в ладоши, призывая собаку, и повернула в обратную сторону. Горничная шла рядом. Вильгельм смотрел на удаляющихся женщин, пока они не скрылись из виду. Выражение лица у него было серьезным. Он надеялся, что все это пройдет, как грозовая туча в ветреный день, но понимал, что дал в руки дворцовым сплетникам оружие, которым можно его свалить.
Глава 18
Ральф Фарси был пьяницей и обжорой, поэтому и получил кличку Набитое Пузо. Он выглядел так, словно носил подушку под рубашкой. Он часто не надевал ремня, чтобы не сдавливать живот. Несмотря на толщину, Фарси был достаточно проворным, обладал прекрасным зрением и ловко владел мечом. Кроме того, он отлично играл в кости. Ходили слухи, что он жульничает. Сегодня у Ральфа было прекрасное настроение, потому что его сокол во время охоты несколько раз удачно бросился на дичь, а собаки помогли загнать зайца. Обед был великолепным, вино лилось рекой, а его любимая придворная шлюха обещала ему ночью теплую постель. Он проиграл в кости молодому королю, но сделал это нарочно, и при этом не обеднел. В награду он получил место, на котором мог купаться в благосклонности молодого короля.
Лаская шлюху, которая сидела у него на коленях, он дружелюбно кивнул Адаму Икебефу и Томасу де Кулансу, когда те присоединились к остальным.
– Сегодняшняя охота прошла отлично, – заметил Икебеф. – Я видел, что ваш сокол очень хорошо летал.
– Да, моя птичка хорошо потрудилась.
Фарси столкнул женщину с колен и взмахом руки показал ей, чтобы она уходила. Женщина вполне может подождать, пока он обсуждает мастерство своего сокола с рыцарями, одобрения которых ждал. Вино все так же лилось рекой, и мужчины легко болтали об охоте. Фарси заметил, что его обхаживают, словно он представляет большую ценность. Это ему льстило, но и немного беспокоило. Обычно ему самому приходилось так действовать.
– Конечно, полным ходом шла и другая охота, менее благородная, чем наша, – сказал Икебеф, склоняясь к Фарси и понижая голос.
Фарси нахмурился.
– Правда?
Икебеф огляделся и заговорил еще тише:
– Как вы думаете, куда отправилась королева, когда мы остановились на обед?
Фарси пожал плечами.
– Не знаю. Пописать в кустики? Я не обратил внимания.
– Вы не обратили внимания, потому что большую часть времени ее здесь не было… как и Вильгельма Маршала.
– А-а!
Фарси тут же заинтересовался. Он не питал любви к Маршалу и очень сильно завидовал ему. Этот человек мог есть все, что стоит на столе, и ни одна унция жира не прибавлялась на его крепком теле. Кроме того, похоже, молодой король считал, что солнце светит из задницы Маршала. В общем, поводов для неприязни было достаточно.
– У них было свидание в лесу.
Фарси перевел взгляд с Икебефа на де Куланса.
– Вы, конечно, шутите?
Икебеф щелкнул пальцами, подзывая слугу, и попросил еще один кувшин вина.
– Разве вы не видели, в каком состоянии молодая королева вернулась на пикник? Раскрасневшаяся и возбужденная, словно ее только что трахнули? А через несколько минут той же тропой вернулся Маршал.
Фарси пожевал нижнюю губу.
– Теперь, после того как вы это сказали, я вспомнил, что королева действительно казалась немного не в себе во второй половине дня. Она была похожа на лань, которая знает, что ее загоняют, но не видит охотника.
– Поверьте мне, ее уже загнали, поймали и проткнули копьем, – грубо сказал Икебеф.
– Вы это точно знаете?
Икебеф кивнул и переглянулся с де Кулансом.
– Есть свидетели.
Фарси с негодованием выпятил грудь.
– Боже, если это правда, значит, Маршал с молодой королевой совершили государственную измену!
Слуга вернулся с новым кувшином вина, и Фарси тут же наполнил себе кубок.
– Это правда, – заявил Икебеф. – Но если мы с Томасом попытаемся высказать королю наши подозрения, он нам не поверит. Он знает, что мы не любим Маршала, и у него возникнут сомнения в нашей правдивости.
– Но вы не можете допустить, чтобы молодому королю наставляли рога! – захлебываясь, выпалил Фарси. – А если она забеременеет?
Икебеф налил вина себе и де Кулансу.
– Вот именно. Но если кто-то, чье мнение молодой король считает непредвзятым, скажет ему об этом, возможно, он прислушается и что-то предпримет.
Фарси выпил, понимая, что его собеседники смотрят на него, как два кота на мышиную нору.
– Я! – он чуть не захлебнулся вином. – Вы хотите, чтобы я сказал молодому королю, что Вильгельм Маршал наставил ему рога!
Икебеф склонился вперед, глаза у него горели, смотрел он очень напряженно и внимательно.
– Ради блага нас всех Маршала необходимо стянуть с пьедестала и показать, Какой он на самом деле подлец и мошенник. Этот позор не может продолжаться, Этого нельзя допустить.
– Но поверит ли мне молодой король? – в замешательстве спросил Фарси. – Маршал – его любимец. Генрих не поверит, если это будет мое слово против слова Маршала.
Он испугался того, во что впутывается. Ему не нравился Вильгельм Маршал, но он не хотел закончить позором и немилостью, после того как скажет неприятные вещи о фаворите молодого короля; тут нужно быть абсолютно уверенным, что эти слова свалят рыцаря.
– Он поверит, если ваш рассказ подтвердят другие. Более того, он вам доверяет. В отряде много рыцарей, которые вас поддержат, когда слова будут произнесены. За Маршала будут стоять только де Бетюн и братья де Про, но это лишь голоса вопиющих в пустыне. Мы с Томасом это обеспечим. – Икебеф сложил руки на груди, явно показывая, что готов закончить разговор. – Генриху об этом должен сказать кто-то, кого он послушает. Конечно, если вы предпочтете ничего не говорить и позволить английскому болвану и его друзьям править нами, то это ваше дело…
Фарси покачал головой.
– Нет… Нет, оставьте это мне, – сказал он. – Я поговорю с нашим господином. Он должен все знать.
* * *
Генрих выпил много вина и наелся до отвала. В животе бурлило. Он резким кивком отпустил стражников и оруженосцев, стоявших перед покоями жены. Он не мог поверить в то, что ему только что сказали, но Ральф Фарси был солидным, серьезным, ленивым и довольно тупым типом и не обладал особым воображением. Это не могло быть правдой, тем не менее, вспоминая обходительность Вильгельма с Маргаритой, ее ленты, которые часто оказывались привязанными к его знамени или копью на турнирах, он начинал сомневаться. Несколько лет назад Филипп из Фландрии казнил одного из своих рыцарей за заигрывания с его женой. Это случалось часто, но Генрих считал, что никогда не случится с ним самим. Он был слишком уверен в себе, и нападение с этой стороны потрясло его… Если, конечно, это правда.
Служанки Маргариты встретили его поклонами, но он, резко мотнув головой, приказал им выйти. Женщины ушли, с опаской глядя через плечо, особенно любимая горничная его жены, Николетта. Генрих чуть не попросил ее остаться, но передумал. Она может знать больше, чем он хочет услышать.
К нему вышла Маргарита, и он попытался понять, что видит у нее на лице – естественное беспокойство оттого, что муж ворвался в такой поздний час, или следы вины и страха, обличающие ее. Женщины расчесывали ей волосы, и они теперь падали блестящими каштановыми прядями до талии. Волосы были лучшим в ней, как и белая налитая грудь с большими розоввми сосками. Под накидкою виднелась тонкая льняная рубашка. Интересно, как часто Вильгельм Маршал видел это зрелище? Сколько раз он развязывал ее кушак, раскрывал кружева сорочки и припадал к этой белой груди, как к подушке? Он клал ее на постель и ложился сверху? Она раздвигала для него ноги и принимала в себя его семя? Генриху пришлось сглотнуть, чтобы его не вырвало.
– Муж?
Хотя стояла ночь и освещение было слабым, Генриху показалось, что она побледнела.
– Ты знаешь, почему я пришел, – резким тоном заявил он.
Маргарита покачала головой:
– Нет… нет, я не знаю. Если бы ты заранее послал своего слугу, я бы…
– Что? – перебил он. – Побеспокоилась бы, чтобы тебя не поймали за блядством? Устроила бы, чтобы твой глупый, слепой муж все так же оставался в неведении насчет того, чем ты занимаешься у него за спиной?
– Я… ничего не делала, – заикаясь, вымолвила она и прижала одну рукой к белой округлой груди. – В чем ты меня обвиняешь?
В государственной измене, в прелюбодеянии! – рявкнул он. – Не отрицай, что вы с Вильгельмом Маршалом любовники, Вас видели за актом прелюбодеяния.
Она уставилась на него.
– Тот, кто тебе это рассказал, лжет, – Маргарита перекрестилась и вздернула подбородок. – Я клянусь тебе душой отца, что не совершала полового акта с Вильгельмом Маршалом.
– Значит, твоя клятва ничего не стоит, потому что сегодня днем тебя видели с ним во время любовного свидания. У меня есть свидетели, которые поклянутся на костях святого Илария, что вы с Маршалом крутите любовь у меня под носом.
– Это неправда! – она резко втянула в себя воздух. – И ты знаешь, что это неправда. До недавнего времени у него была любовница.
– Наличие любовницы не делает мужчину верным, – рявкнул он. – Не больше, чем наличие мужа у жены. Откуда мне знать, что он был единственным? Может, через твою постель прошла целая череда любовников! – он схватил ее за плечи и потряс.
– Нет… нет, никого, кроме тебя! – закричала Маргарита. – Хотя я не знаю, почему ты так беспокоишься, раз ты никогда в ней не появляешься. Я вполне могла бы быть монахиней!
– Ну, это легко исправить! – Генрих грубо развязал ей халат. Когда она стала сопротивляться и увернулась от его поцелуя, он схватил ее за подбородок и заставил смотреть на себя. – Ты принимаешь Маршала и отказываешь мне! – опять рявкнул Генрих.
– Я не спала с Вильгельмом Маршалом! – закричала Маргарита, пытаясь высвободиться. – Между нами ничего нет! Я поклянусь в этом на любых мощах, которые ты назовешь, и я говорю правду!
– Ничего нет? – в его голосе слышалось презрение. – Совсем ничего? И ты под моим носом убегаешь на любовное свидание с ним в лесу? Ты на самом деле должна считать меня дураком.
– Это не было любовное свидание. Я выгуливала собаку и немного прошлась по берегу, где случайно встретила его. Я не знала, что он тоже пошел в ту сторону, – у нее дрожал голос, она была готова вот-вот расплакаться от злости.
– Ты думаешь, я поверю, будто ты не договаривалась с Маршалом об этом свидании заранее? – Генрих впился пальцами ей в плечи.
– Ты охотнее поверишь своим дружкам? – с презрением выплюнула Маргарита. – Половина из них хочет сместить Маршала, и ты это прекрасно знаешь. Разве я так глупа, чтобы соглашаться на любовное свидание там, где за мной наверняка будут следить и обнаружат? Кто рассказал тебе эту сказку, Икебеф?
Генрих помрачнел.
– Тебя видели обнимающей Маршала. Ты это отрицаешь?
Маргарита подняла голову.
– Да. Я только разговаривала с ним как с другом. Тот, кто сказал тебе о прелюбодеянии, врет.
Генрих внимательно смотрел на жену. Она тоже врет ему? Верить ей или Ральфу Фарси и еще пяти рыцарям, которые настаивали, что его жена с Вильгельмом Маршалом обманывают его?
– Ты знаешь, что Филипп из Фландрии сделал с любовником жены?
Это был риторический вопрос. Все знали, что этого человека жестоко избили палачи, а потом повесили вниз головой, опустив ее в канаву, и он висел так, пока не захлебнулся.
Вильгельм Маршал никогда не был моим любовником, – теперь Маргарита немного пришла в себя после первого обвинения, хотя и оставалась бледной, как саван.
– Но ты его любишь…
Она опустила глаза, смотрела на свои руки и терла обручальное кольцо.
– Да, – сказала она. – Я люблю его как друга или как брата.
Это было неправдой: Маргарита отказывалась смотреть мужу в лицо.
Ты лживая шлюха! – заорал Генрих. – Я вправе избить тебя до полусмерти и казнить Маршала за государственную измену!
У нее дрожал подбородок. Она подняла голову и снова посмотрела на него.
– Это будет на твоей совести, – сказала женщина. – А что на моей – я знаю.
Генрих поднял кулак, посмотрел на него, затем раскрыл ладонь и так толкнул ее, что она отлетела назад и едва удержалась на ногах. После этого он развернулся и вышел из комнаты. Он всегда чувствовал неприязнь к жене. Маргарита не блистала ни красотой, ни остроумием, а другие качества, например спокойный характер, неброская привлекательность и интеллигентность, не имели для него значения. С его точки зрения, он был жертвой тягостных обязанностей, долга и обстоятельств. Он признавал, что Маргарита тоже жертва, но мало об этом думал. Правда, теперь, ему, вероятно, надо придумать способ избавиться от нее, если уж он готов пожертвовать своим лучшим рыцарем. Однако, если он прикажет арестовать и казнить Маршала, как пригрозил, дело перерастет в открытый скандал и он станет посмешищем, рога придется носить публично. Он на самом деле этого хочет? Генрих стоял в коридоре, пытаясь принять решение.
– Сир? – мимо проходил Ранулф, его слуга. Он шел спать, но тут он остановился и поклонился.
– До тебя дошли слухи? – спросил у него Генрих.
Ранулф приподнял тонкие седые брови.
– Слухи, сир?
– О моей жене и Вильгельме Маршале.
Ранулф переступил с ноги на ногу.
– Кое-какие, сир, но я обращал на них внимания не больше, чем на собачье дерьмо, и избегал их. Я знаю, что это неправда.
– В таком случае ты знаешь больше, чем я.
Ранулф ничего не ответил, и его лицо ничего не выражало.
– Ты знаешь, где сейчас Маршал?
– Нет, сир. Вы хотите, чтобы я его нашел?
– Нет, – быстро ответил Генрих. – Я не хочу его видеть. Если он попытается ко мне прорваться, не пускай его. Это приказ, и ты должен передать его страже и оруженосцам.
– Хорошо, сир, – произнес Ранулф, которому явно было не по себе.
– Я не позволю, чтобы кто-то заставлял меня выглядеть дураком. Наверное, не нужно предупреждать, чтобы ты молчал об этом.
