Текст книги "Когда струится бархат"
Автор книги: Элизабет Чедвик
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 21 страниц)
– Я искал одиночества, – хрипло отозвался Адам, тут же мысленно выругав себя за поспешность. – Извини, я снова говорю, как невежа.
Даже в темноте Адам почувствовал, что Хельвен улыбается.
– Именно так.
– Просто... у меня был кошмарный сон, и оруженосец поднял переполох. – Адам опустил взгляд. – Не помню, что мне снилось, и не хочу вспоминать. – Он вздрогнул, и от одной мысли о кошмаре по спине побежали мурашки.
– Но это всего лишь сон. – Женщина повернулась, опуская капюшон плаща и открывая лицо слабому серебристому свету месяца.
Адам проглотил подступивший к горлу комок. Распущенные волосы Хельвен свободно рассыпались по плечам. Он не видел ее такой с самого дня ее свадьбы. Как она прекрасна. Казалось, не только тело, но даже мозг Адама заливала тупая ноющая боль.
– Я знаю, как тяжело ты страдаешь по Ральфу, – трудом выговорил он.
Хельвен чуть приподняла брови.
– Ральф! – с издевкой выдохнула она. – Господи Иисусе, я долгие годы страдала, но не по нему. – Хельвен метнула в сторону Адама быстрый взгляд. – Я должна была заполучить его любой ценой. Ты разве знаешь, каково женщине, когда в ней все горит? Вряд ли можешь себе вообразить. Да, тогда во мне все горело огнем. В этом огне сгорела и я сама. Но Ральф оставил мне лишь остывшую золу. – Она зябко потерла руки под теплой, подбитой кроличьим мехом, накидкой.
Адам слишком хорошо знал чувство, когда словно сгораешь огнем, мог только смотреть на Хельвен, не говоря ни слова, охваченный жаром и не смеющий прикоснуться.
– Хельвен, я...
– Нет, только не надо соболезновать, – она горько засмеялась. – Этого я точно не вынесу, да и к тому же это тебе не к лицу. – Она положила ладонь ему на рукав и тяжело вздохнула. – Послушай, Адам, я понимаю, сейчас очень поздно, ты пришел сюда, чтобы побыть в одиночестве, но есть одна проблема, остро меня тревожащая, и мне нужно с кем-то поговорить.
Адам прикусил губу, первым желанием было отказаться от разговора и укрыться в безопасной, хотя и неуютной для спокойного сна постели, которую он недавно покинул. Но так и не решился сделать этот шаг. На него смотрели нежные глаза Хельвен, умоляющие о согласии. К тому же ее рука крепко держала его за рукав. Адам опустил взгляд на руку Хельвен, изящную, с длинными пальцами, с двумя кольцами витого золота на безымянном пальце.
– Ну разве я могу отказаться? – усмешка вышла кривой, а ответа на вопрос не было у него самого.
* * *
Вино, наливаемое Хельвен, с мелодичным звуком падало в два граненных стеклянных кубка. Свечи, зажженные от большого ночного канделябра, отражались в бронзовом кувшине с ручкой в виде головы дракона со свирепой мордой, украшенной гранатовыми глазами и извивающимся языком между остро заточенными клыками. Возле жаровни стоял станок для вышивания. Адам снова и снова рассматривал четко намеченный рисунок, представляющий собой кайму мужской туники с вышитыми золотыми нитями на темном бархате лежащими леопардами. Адам решил, судя по стилю, что это работа леди Джудит. Хельвен никогда не хватало терпения на что-нибудь, кроме самых простых вышивок.
– Новый костюм папы для визитов к королю, – Хельвен подала Адаму кубок с вином. – Скоро он ему понадобится, если не ошибаюсь?
– В том смысле, что все влиятельные дворяне будут приглашены для присяги Матильде? Да, это так.
– Незадолго до гибели Ральф говорил о чем-то подобном, – задумчиво проговорила Хельвен, – что нашей королевой будет Матильда.
Адам отхлебнул вина и опустил кубок.
– Это стало ясно, как только Генрих вызвал ее из Германии.
Хельвен водила пальцем по узорам на кубке и сквозь прикрытые ресницы посматривала на гостя оценивающим взглядом, без намека на кокетство.
– Нет. Дело не только в этом. Ральф что-то определенно знал, и это его сильно тревожило. Я просила поделиться со мной, но он только смеялся, говорил, что ничего серьезного нет, взъерошивал волосы, как собачке. А потом уехал навстречу смерти. – Хельвен слегка прикусила губу, словно раздумывая, стоит ли рассказывать дальше, затем решительно выдохнула: – Когда мы готовились к похоронному обряду, я зачем-то полезла в наш сундук с деньгами. Ключи всегда были у Ральфа, он меня и близко не подпускал к этому. Вот и вышло, что до самой его смерти у меня не было ни малейшего понятия, насколько мы, оказывается, были богаты. Чересчур богаты для своего положения. Я знаю, большую прибыль давали лошади, но никак не столько, сколько я обнаружила в сундуке.
Адам бросил на нее внимательный взгляд.
– Хочешь сказать, нечестные деньги? Хельвен, сколько там было?
Услышав ответ, он присвистнул.
– Боже правый, да этого хватило бы, чтобы выкупить наследственное право на крупное баронство.
– Многовато для «ничего серьезного», – с едва скрываемым гневом бросила Хельвен.
Адам сидел, задумчиво поджав губы.
– Интересно, – пробормотал он, – за что же ему платили? Чтобы все выглядело, как «ничего серьезного», или в нужный момент ему предстояло раскрыть все приготовления? Или даже и за то, и за другое?
В голосе Хельвен послышался оттенок тревоги.
– Адам, о чем ты говоришь?
– Ральф разъезжал повсюду, и там и сям. Благодаря своему мастерству, человек он был известный, и за это его ценили люди, намного более состоятельные, чем он сам. Я точно знаю, что Ральф неоднократно перевозил послания между Генрихом и Фальком Анжуйским... – Адам умолк. Глаза женщины испуганно расширились. – Ты ничего не знала?
Рука Хельвен, державшая кубок с вином, дрожала, другая судорожно стискивала складки накидки.
– Я вечно узнавала обо всем последней, – горько прошептала она. – Теперь-то мне понятно, что целых десять лет все обо всем знали, а я...
– Да нет же, далеко не все, – мягко сказал Адам, – только те, кто был посвящен в эти игры.
– Что все это значит?
Адам бросил быстрый острый взгляд.
– Вот уж, воистину, ночь сюрпризов.
– Ты хочешь сказать, и ты, и Ральф были шпионами Генриха?
Адам фыркнул, но удержался от смеха.
– Ну, не совсем так. Я бы назвал это иначе. Мы изредка передавали послания, причем устные, которые нельзя доверить пергаменту. – Взгляд стал задумчивым. – Впрочем, за это никогда не платили и десятой части от...
– Значит, это измена... – в смятении прошептала Хельвен.
Адам пожал плечами.
– Я бы сказал, что твой муж временами окунался в мутные дела, но не знаю, насколько глубоко. – Он поскреб подбородок. – Ты кому-то еще об этом рассказывала?
– Нет, нет, никто не знает. И во многом из-за этого у меня так испортился характер. У папы и без меня хватает забот, а я так была выбита из равновесия, что просто пыталась представить все это ненастоящим. Словно ничего и не было. – Хельвен зябко передернула плечами. – Но все это было, и теперь мне страшно.
Этот потерянный несчастный голос наконец переломил что-то важное в отношении Адама к ней. До сих пор ему удавалось быть нейтральным, почти равнодушным. Но вид Хельвен, готовой вот-вот расплакаться, дрожащей от страха, сломленной духом, все изменил. Адам не мог больше оставаться холодным и бесчувственным и, не успев даже осмыслить свои намерения, а еще лучше – одуматься и отстраниться, обнял женщину за плечи и прижал к себе.
– Все будет хорошо, Хельвен, – прошептал он с нежностью, чувствуя овладевающее им желание. – Я не допущу, чтобы с тобой случилось что-то плохое.
Из горла женщины вырвалось сдавленное рыдание, потом еще одно. Хельвен прижалась лицом к его груди, пытаясь укрыть рвущееся из души горе в темной шерстяной ткани его туники. Адам шептал слова утешения и гладил ее волосы. Под его пальцами они переливались густой шелковистой волной, издавая запахи трав. Тело Адама остро чувствовало прижавшееся тело женщины, грудь и бедра. Обнимавшая Хельвен рука бессознательно опустилась на талию.
– Хельвен... – пробормотал Адам, прижавшись к ее волосам, наклонил голову, перебирая рукой густые локоны, отыскивая и целуя щеки и виски, а затем, когда удивленная и обрадованная женщина подняла лицо вверх, Адам поцеловал ее в губы.
Навстречу приоткрылся податливый, теплый рот, влажный, как середина цветка. Рука мужчины крепче сжала ее талию и соскользнула по изгибу бедра, еще сильнее прижимая тело к своему. За краткий миг одного сердцебиения тело Хельвен пылко изогнулось навстречу его телу, но тут же шокированный разум вновь взял под контроль восставшую плоть. Хельвен дернулась, как норовистая лошадь, вырывающаяся из-под седла, отвернула лицо, разрывая поцелуй, и с силой высвободилась из объятий.
– Нет, нет, Адам! – задыхаясь, вскрикнула она, ошеломленная неожиданным взрывом чувственности, которую давно считала в себе угасшей навсегда. И уж, во всяком случае, воскресшую совершенно не к месту и не ко времени. Хельвен торопливо вытерла рот рукавом, словно желая скорее отогнать вкус мужского рта. Ноги внезапно подкосились. – Боже мой, нет, не надо!
– Хельвен... – Адам шагнул к ней, с умоляющим видом протягивая руку. – Это вовсе не...
Дрожа всем телом, она отшатнулась от него.
– Не прикасайся ко мне! – Хельвен схватила со скамейки брошенную накидку и заговорила прерывающимся от смятения голосом. – Я... я говорю серьезно. Если ты приблизишься еще на один шаг, я закричу и позову стражу! Я тебе не какая-то вислозадая кухонная девка, готовая опрокинуться на спину по твоей малейшей прихоти! Если тебе возжелалось удовольствий такого рода, ты знаешь, где караульное помещение, вот туда и иди!
Взгляд Адама помрачнел. В душе одновременно клокотала злость за столь унизительный способ отпора, избранный ею, и стыд за потерю самообладания. Он только молча смотрел на Хельвен, не в силах найти слова. Хельвен упорно не отводила глаз, в воздухе нарастало напряжение. Наконец с легким вскриком Хельвен повернулась спиной и торопливо выбежала из комнаты.
– О боже, будь я проклят! – прорычал Адам и бросился следом, лихорадочно воображая, как его арестовывают за попытку изнасилования. Но в темноте споткнулся о чей-то тюфяк и с размаху упал на камышовую подстилку, разбудив кого-то, ответившего бранью на английском языке. Адам грубо огрызнулся на вульгарном диалекте французского и вскочил на ноги. В тусклом свете приглушенного огня он различил храпящих слуг и солдат, коричневатые отблески на отполированном дубовом кресле хозяина замка, стоящем на высоком помосте, уловил ритмичные движения накрытой одеялом парочки и остановил взгляд на дергающихся во сне лапах лежащей собаки. Хельвен не было видно.
Адам снова выругался, на этот раз проклиная собственную глупость, и отчаянно ухватил себя пальцами за волосы. Он ведь только хотел ее утешить, совершенно не подозревая, насколько ненадежна грань между желанием утешить женщину, прижимая ее к себе, и желанием женщины вообще. И вот теперь безрассудность обойдется чересчур дорого. От одной мысли об испуганной и разгневанной Хельвен по телу побежали мурашки. Но тут же пришло вспоминание о прижимающемся теплом женском теле, и Адам почувствовал, как его обдала горячая волна, которой он не в силах противостоять.
Адам возвратился в покинутое помещение, взял кувшин, с которого на него смотрел дракон с гранатовыми глазами, и свой кубок и уселся искать забвения в вине вместо спокойного сна, который, он точно знал, теперь никогда не придет.
ГЛАВА 3
Майлс, хозяин поместий Милнхэм и Эшдайк, наблюдал за игрой младшего внука, который подскакивал и делал выпады в стороны, размахивая деревянным мечом и поражая воображаемых противников. Старик глубоко вздохнул и положил больные ноги на скамеечку, предусмотрительно принесенную Хельвен.
– Как давно я был даже наполовину таким же подвижным. Смотри, он же носится резвее блохи. – И хотя голос звучал грустно, в глазах деда светилась гордость, ибо в хрупком и миниатюрном мальчике он видел самого себя. По крайней мере сейчас ему казалось, что именно таким он сам был в вольные дни далекого детства.
Хельвен тоже наблюдала за своим наполовину кровным братиком и вздрогнула, когда тот с размаху ударил по умывальному сосуду, едва не сбив его на пол.
– Мне кажется, что ты слишком много ему позволяешь, дедушка, он тебя совсем измотал, – мягко упрекнула Хельвен, подавая кубок с вином.
– Не-а, – улыбнулся Майлс, – для меня большая радость, когда мальчик со мной. Ты знаешь, он сумел сам поймать кролика, и даже освежевал его. Твоя приемная мать обещала к Рождеству сделать ему из этой шкурки подбитую мехом тунику. А он собирается подарить ей лапку в серебряной оправе, чтобы подвешивать на пояс.
Хельвен почтительно улыбнулась, но в улыбке не участвовали глаза, в которых сквозила лишь озабоченность. Майлс потянулся к ее пальцам и стиснул ладонь. Хельвен опустила взор на руку старика. Рука была коричневой, густо испещренной переплетением синеватых вен, напоминавших корни дерева, но при этом твердая и основательная, в то время как ее собственная молодая рука с чистой кожей нервно подергивалась. Она закусила губу, метнув на деда быстрый взгляд, на который тот ответил безмятежно спокойным взглядом старости.
– Дедушка, пока вы уезжали с Уильямом, у нас был гость.
Майлс медленно наклонил голову и улыбнулся.
– Знаю. Молодой де Лейси. Эдрик рассказал мне, когда я выходил во внутренний двор. Надеюсь, как только мои старые кости отдохнут до такой степени, что снова захочется в седло, я поеду в Торнейфорд и позову Адама домой. – Он проницательно посмотрел на внучку. – Ты ведь хочешь мне рассказать, что произошло?
– Дедушка, я поссорилась с Адамом, – тихо сказала Хельвен и проглотила подступивший к горлу комок, вспоминая инцидент, происшедший позапрошлой ночью. Тогда она пригласила Адама в солярий, выложила свои сомнения, а потом, когда его сочувствие начало оборачиваться чем-то намного более опасным, стала реагировать на это подобно дикому животному, стремящемуся вырваться из капкана. Мало того, она еще обвинила Адама, будто во всем виноват только он, хотя, к ее собственному стыду, это было не так. Ее тело охотно подчинилось зову страсти, и, убегая от Адама, Хельвен в действительности убегала от самой себя. Весь следующий день она отказывалась спускаться в большой зал, ссылаясь на головную боль. И Адам не мог подняться к ней без персонального приглашения. Он обращался с просьбой о разговоре, но Хельвен велела передать через свою служанку Элсвит, что больна. Адам понял намек, быстро собрал своих людей и уехал. Молчание, разделившее их, с того дня такой тяжестью навалилось на нее, что выносить это больше не было сил.
– Насколько я помню тебя с самого детства, в подобной истории нет ничего нового, – неодобрительно заметил Майлс.
К ним вприпрыжку подскочил Уильям. Хельвен раскрыла рот, но ничего не сказала. Запыхавшийся ребенок несколько мгновений стоял, восстанавливая дыхание, затем одарил сестру сверкающей озорной улыбкой. Меньший из всех сыновей отца, Уильям был щедро наделен от природы роскошными черными локонами, зеленовато-голубыми глазами, как у нее и деда, и крепким костяком, обещавшим надежно служить до конца жизни.
– Хельвен, можно мне пойти посмотреть на щенков Гвен? – мальчик состроил умилительную рожицу и выглядел столь же трогательно, как эта самая Гвен, чем вызвал смех Хельвен. – Папа уехал в город вести переговоры с купцами, а мама занята в молочной. Эрик сказал, что надо попросить тебя.
Хельвен взъерошила братишке волосы.
– Ладно, иди, но будь осторожен, не подходи слишком близко. Она все еще чересчур охраняет своих щенков.
– Не буду, обещаю. Мама сказала, что я смогу взять себе одного, как только они вырастут и смогут жить без Гвен. Я уже видел того, который мне нужен, – пятнистый песик с белыми лапами. Я назову его Брит.
Хельвен почувствовала, как внезапная острая боль пронзила ее тело от этой детской искренней непосредственности, от умения радоваться маленьким приобретениям, блаженного неведения насчет взрослых забот и проблем, способности забывать плохое сразу, как только высыхали слезы. Уильям еще раз улыбнулся сестре и поднял голову, подставляя лицо для поцелуя. На короткий миг он крепко прижался к ней и, не выпуская из руки меч, выбежал из зала.
– И Джудит еще беспокоится насчет Ренарда и его интереса к женщинам! – расхохотался Майлс. – Когда придет время, Уильям даст ему сто очков вперед! Хорошо, что я не доживу до того времени, когда всем чертям станет лихо от его проделок.
– Не говори так, дедушка! – требовательно воскликнула Хельвен.
– Но это же сущая правда, моя девочка. И мы оба это хорошо знаем. Последнее время я живу взаймы. И когда пробьет час уйти, скажу тебе честно, буду только рад. – Старик откинулся на резную спинку дубового кресла, сложив ладони у подбородка. Глаза Майлса все так же искрились весельем, голос звучал ровно и уверенно, без дрожи, нередко свойственной старым людям. Лицо Майлса не носило печати болезни, подтачивающей его изнутри. И все же последнее время ему не удавалось долго сохранять энергию и работоспособность. Приходилось экономить силы подобно тому, как домохозяйка старается уберечь задуваемое ветром пламя. Старику шел восемьдесят первый год. До такого возраста редко кто доживал. Медленно и неумолимо тело переставало подчиняться его воле.
– Ну, так вот, – ласково произнес старик, – теперь поговорим о твоей ссоре. Неужели ничего нельзя исправить?
Поначалу неохотно Хельвен рассказала всю историю, умолчав подробности о подозрительном серебре в сундуке Ральфа.
– Дедушка, знаю, что должна была вести себя более тактично, но просто испугалась. Ведь он сначала просто хотел утешить меня, а потом вдруг принялся меня целовать...
Майлс прикрыл глаза, представив Адама де Лейси таким, каким его помнил: спокойный молодой человек с серьезным выражением лица и смотрящими прямо темно-карими глазами под спускавшейся на лоб копной золотистых волос. Отменный наездник, ловко обращавшийся с мечом и еще лучше с копьем, Адам совсем не походил на человека, способного на безрассудный шаг, как утверждала Хельвен. Старик задумчиво посмотрел на внучку, прекрасно понимая, что та рассказала не все, и понимает, что он об этом догадался. Это было видно по тому, как Хельвен потупила взор, и щеки ее порозовели.
– Глупо, – фыркнул Майлс, – но удивляться нечему. Отчасти ты сама виновата. Не нужно зеркала, чтобы понимать, что ты нравишься мужчинам. Об этом всегда можешь узнать по тому, как они смотрят на тебя.
– И вовсе не виновата! – возмущенно заметила Хельвен.
– Ты не дала мне договорить. Я просто хочу добавить, что любой молодой мужчина, оказавшись с тобой наедине, причем по твоему же приглашению, да еще за полночь, вполне мог перейти грань, о которой даже и не подозревал. Ведь его первым побуждением было утешить тебя. Насколько мне известно, Адама де Лейси никак не назовешь бабником. У твоего отца никогда не возникало проблем с Адамом, которые доставлял ему молодой Майлс своим распутством.
– Так ты считаешь, что я должна извиниться перед ним? – деревянным голосом спросила Хельвен.
– Не обязательно, но подозреваю, что ты была несколько груба и из мухи раздула целого слона.
Хельвен опустила голову и стала теребить эмалевые звенья, вплетенные в пояс. Преклонный возраст ее деда не отразился на остром и проницательном уме, и от его испытующего взгляда молодой женщине стало неуютно. Она быстро выпалила:
– Дедушка, пожалуй, ты прав. Я постараюсь исправить ошибку.
Старик молча задвигал кадыком, и Хельвен заметила, что щетина на шее деда совсем серебряная.
– Не худшим вариантом для тебя было бы выйти за Адама де Лейси замуж, – снова заговорил старик, внимательно глядя на внучку. – Парень явно неравнодушен к тебе, к тому же имеет очень хорошую репутацию и в пограничье, и в королевских кругах.
– Дедушка, да разве это возможно, это ведь то же самое, что выйти замуж за одного из братьев, – и добавила, оправдываясь, – к тому же о моем будущем уже практически договорились.
– Я понимаю, – согласно кивнул старик. – Значит, ты по-прежнему готова принять предложение де Мортимера?
– Да, дедушка. – Хельвен бросила взгляд из-под черных ресниц. – После жизни с Ральфом я буду благодарна любому мужчине, чьи отлучки не станут доводить меня до припадков бешеной ревности.
– Хельвен... – начал Майлс, но не смог закончить, так как внезапное сильное утомление овладело им. Возникло такое чувство, словно вся жизненная энергия медленно выливается из тела и исчезает в камышовой подстилке.
– Дедушка, с тобой все в порядке? – Хельвен вскочила на ноги, перепуганная внезапно посеревшим лицом старика. – Ну-ка, выпей еще немного вика.
Майлс сначала смотрел, как она берет кувшин, но вдруг закрыл глаза. Ощутив, что в руке оказался кубок, старик снова посмотрел на окружающий мир, но не мог избавиться от ощущения, что его собственные веки стали тяжелыми, как монеты, которыми прикрывают глаза покойникам.
– Прости меня, дедушка, мне не стоило взваливать на тебя груз моих проблем. – Голос внучки дрожал.
Майлс протянул свободную руку вперед и легким касанием дотронулся до лица склонившейся внучки. Щеки у нее оказались влажными.
– Не-а, милочка, не надо тревожиться, – он с трудом изобразил улыбку. – Все в порядке, просто я устал. Мы с тобой поговорим после того, как я немного отдохну.
– Это не обязательно, дедушка. Я помирюсь с Адамом, а потом, как только Варэн возвратится из Нормандии, соглашусь на его предложение, вот все и уладится. Пойду-ка я позову маму.
– Деточка, может, лучше расскажешь мне все сначала? – хриплым шепотом обратился старик, но слов его уже никто не слышал, так как молодая женщина выбежала из зала, высоко подобрав юбки.
ГЛАВА 4
Обливаясь потом под ослепляющим солнцем, Адам закрыл глаза и жадными глотками стал пить вино прямо из бурдюка. Напротив Обри ФицНигель опустил острый конец меча прямо в пыль и вытер лоб тыльной стороной ладони.
– Ты давно не практиковался, – улыбнулся ФицНигель, который тоже от души утолил жажду и, удовлетворенно вздохнув, добавил: – Если бы мы дрались острыми лезвиями, а не этими костяными игрушками, я бы мог тебя убить.
– Нет, – улыбаясь, уверенно возразил Адам.
Практика – всего лишь практика, повторение движений во время быстрого воинственного танца атак и отступлений. Такая практика постепенно доводила движения до совершенства, и являлась совершенно необходимым этапом подготовки, но не предусматривала смертельных поединков и не воспринималась, как настоящий бой. Только в настоящей схватке возникало неподдельное леденящее душу и восхитительно острое чувство противостояния собственного мастерства с мастерством другого воина, когда знаешь, что ставкой будет либо твоя, либо его жизнь. А поскольку Адам совсем не хотел убивать своего офицера, то, как и напарник, использовал для упражнения меч с тупым лезвием.
Обри утолил жажду, закупорил бурдюк и перебросил его Остину, для обучения которого отчасти и был затеян тренировочный поединок.
– Хочешь сразиться на заклад? – с вызовом предложил Адаму немного отдохнувший рыцарь и, поплевав на ладони, поднял щит и встал в боевую стойку.
Адам обтер правую руку о поножи и снова взялся за рукоятку меча.
– Жаль лишать тебя честно заработанных денег, – парировал он, меняя позицию на песчаной тренировочной площадке поместья Торнейфорд. Когда Обри напал, Адам подпрыгнул над просвистевшим низко над землей лезвием меча и неожиданно оказался у неприкрытого бока рыцаря, затем обманным движением вынудил соперника выставить щит и ударил снизу. Обри отпрянул назад, словно перепуганный заяц, и шумно перевел дыхание. Адам рассмеялся и усилил натиск.
Со стороны главных ворот послышался конский топот, и вскоре во двор замка въехал небольшой отряд. Появились конюхи, выбежал слуга и стал что-то говорить оруженосцу Адама.
– Господин Адам, – крикнул Остин, – прибыл Майлс ле Галуа. Он пригнал несколько коней и хочет с вами переговорить.
Адам не рассчитал силу следующего удара, потерял равновесие и увидел выставленный снизу меч, под которым яростно сверкали слезящиеся глаза Обри. Адам раздраженно отпихнул меч упавшего рыцаря в сторону.
– Простите, господин, – виновато прикусил губу Остин.
– Ничего, я сам виноват. Не сосредоточился. – Адам протянул затупленный тренировочный меч юноше. – На, становись и постарайся отработать не хуже, чем я.
– Нет ничего проще, – шутливо бросил Обри.
Адам поднял вверх два сцепленных пальца, приветствуя недавнего соперника, сбросил на землю щит, поднял рубаху традиционным для англичан жестом и небрежно накинул ее на одно плечо. Затем направился через проход между двумя сараями в главный двор замка.
Старик осторожно спешивался с гнедого боевого коня из конюшен Ральфа. Позади Майлса, с мечтательной миной на лице, ослаблял подпругу у гнедого жеребца Ренард. Немного поодаль резво топталась привязанная к его седлу пегая лошадь.
– Лорд Майлс! – Адам с неподдельной радостью бросился навстречу, протягивая старику жесткую ладонь. – Вот уж, действительно, сюрприз!
Майлс хлопнул по протянутой руке.
– Так и задумано, – тепло ответил он, иронически оглядывая полуодетого Адама и перепачканную землей рубашку на его плече.
– Я упражнялся на мечах, да что-то сегодня неважно получается. Даже рад, что закончил. – Свободной рукой Адам отбросил со лба потемневшие от пота волосы.
– Дедушка пригнал лошадей тебе по пути домой, ведь ты забыл их взять, когда столь поспешно уехал от нас. – Ренард ехидно улыбнулся. – Нечасто мужики удирают от моей сестрички куда подальше, обычно бывает наоборот.
Адам окинул юношу холодным взглядом.
– Мало кто знает ее так же хорошо, как я.
– Или так же плохо, – несогласно помотал головой Ренард. Он ласково погладил бархатистую морду своего Лайярда и окинул быстрым взглядом запасного коня, метиса серой окраски. – На нем сидишь, как на шелке. По сравнению с ним старина Звездный Свет шершавый, словно дерюга.
Майлс улыбнулся, слыша такие откровения.
– Малыш, да у тебя развился изысканный вкус к лошадям.
– Почему бы и нет, я же наследник, верно? – произнесено было легкомысленным тоном, но в глазах Ренарда, прежде чем он опустил густые ресницы, внимательный наблюдатель мог бы уловить мрачный, если даже не злобный блеск. Со стороны тренировочного двора донеслись звуки лязгающего металла. Ренард соскочил с коня и неторопливо двинулся к площадке, на которой продолжалось состязание на мечах.
– Чересчур смышленый парень, иногда даже во вред самому себе. – Майлс отошел в сторону, предоставляя конюхам возможность расседлать боевых коней. Затем и основных, и запасных повели к каменному корыту с водой. – С таким острым языком он когда-нибудь нарвется на неприятности. Жизнь научит не болтать лишнего.
– Ренарду еще нет и шестнадцати, а большинство парней в таком возрасте весьма несдержанны, – отозвался Адам, вспоминая о недавних прегрешениях своего оруженосца.
– Э, нет, просто ты успокаиваешь себя, вместо того чтобы его проучить. – Майлс с тяжелым вздохом уселся на каменную ступеньку, упершись ладонями в колени.
Адам рассмеялся, кивком признавая согласие со словами старика, и подал знак слуге.
– Вы останетесь поесть?
Майлс наклонил голову и задумчиво добавил:
– Не-а, он все-таки хороший мальчишка. Ему велели проводить меня до дома. Отчасти хотели, конечно, отдохнуть от него несколько дней. Но Ренарду надо уже привыкать и к ответственности, и к умению повелевать подчиненными. А другая причина в том, что несколько дней назад мне было совсем плохо.
Взгляд Адама посерьезнел. Майлс махнул рукой, и на лице возникла гримаса отвращения.
– Собственно, ничего серьезного, сам виноват. Просто выдохся, пытаясь на равных бегать с шестилетним мальчуганом. Правду говорят, что старики впадают в детство. Но, Господь свидетель, я поплатился за свою глупость. Джудит и Хельвен два дня держали меня в постели и поили поссетом[1], да еще никого ко мне не пускали. – В глубине глаз старика, глубоко посаженных на морщинистом лице, засветились озорные искорки. – Тогда я им заявил, что лежать покойником в часовне было бы веселее, и вдобавок превратился в совсем несносного больного, так что женщины в конце концов образумились и только что не вытолкали меня из замка! – Майлс взглянул на шумно фыркавших у поилки лошадей, чьи тени причудливо переплетались на истоптанной копытами земле. Лицо старика вдруг стало снова серьезным, и он пристально взглянул на Адама. – Хельвен рассказала мне, почему вы повздорили.
Адам сбросил рубашку прямо на землю и уселся рядом, повернувшись спиной к Майлсу, так чтобы тот не мог видеть выражения его лица.
– Ах, вот так? – безразличным тоном откликнулся он и, ухватив пальцами пучок травы рядом с ногой, резко вырвал его из высохшей почвы.
Но, даже не видя лица молодого мужчины, Майлс безошибочно определил, как напряглись его мускулистые плечи, почувствовал резкую перемену в настроении и мысленно возблагодарил Бога, что Ренард ушел осматривать площадку для состязаний. Старик кивнул в сторону трех жеребцов:
– Хельвен прислала тебе коней в знак своего извинения. Она мучается угрызениями совести и признает, что поступила с тобой нечестно. – Морщины на старом лице сделались резче у рта и глаз. – Она такая же упрямая, как и ты.
– Хельвен вам обо всем рассказала?
Майлс развел руками.
– Не более того, что обычно готовы доверить другому все женщины. Полагаю, это – всего лишь прилизанная и упрощенная версия случившегося. Начнем с того, что Хельвен не объяснила, как вы глубокой ночью оказались в солярии вдвоем.
Адам пристально посмотрел на старика и опустил взгляд на зажатый между пальцами кусок травянистого дерна.
– Мы также разговаривали о Ральфе и о некоторых признаках предательства. Хельвен беспокоилась, и я тоже встревожился, когда она мне рассказала, – вполне очевидно одно вытекало из другого.
– Хочешь рассказать мне об этом? Я имею в виду, насчет Ральфа?
Адам отбросил пучок травы, быстрым и гибким движением тела, которому не мог не позавидовать Майлс, встал на ноги.
– Нет. – Он повращал левым предплечьем, стараясь унять мышечную боль, и перевел взгляд на коней. – Пока нет.
Майлс пожал плечами и тоже поднялся на ноги, но ему это пришлось проделать с большой осторожностью. Тем не менее острая боль раскаленным кинжалом пронзила колени старика.
Адам подошел к трем жеребцам и стал осматривать их со всех сторон, действуя умело и искренне восхищаясь достоинствами животных. Он погладил морду Лайярда, и жеребец боднул его головой и заржал, закусив удила. Адам взял в руку уздечку и повел коня по направлению к тренировочному двору. На лице мрачной гримасой отразилось все нынешнее настроение. Итак, ему предложили мир. Что ж, теперь надо с достоинством принять предложение и забыть о случившемся.
– А что касается меня, мне очень жаль, – снова заговорил Майлс, прихрамывая рядом с Адамом. – Если бы ты не рос в детстве рядом с Хельвен, она не стала бы вечно клеить на тебя ярлык «братика». И если хочешь знать мое мнение, ты ей подходишь гораздо больше, чем этот чванливый петух, за которого она собралась замуж.
