Текст книги "Когда струится бархат"

ISBN 5-8138-0282-7 (рус.)

ISBN 0-45-117635-9 (англ.)

Переводчик: Туманова H .

Аннотация

Молодой дворянин Адам де Лейси возвращается домой и узнает, что его сводную сестру Хельвен, в которую он давно и безнадежно влюблен, собираются выдать замуж за кровного врага их семьи лорда де Мортимера. Но лорд замешан в заговоре против короля, и этой свадьбе не суждено состояться. Однако удастся ли мужественному Адаму де Лейси завоевать сердце прекрасной Хельвен?

Любовь и предательство, жестокость и великодушие тесно переплелись в жизни молодых влюбленных, и помочь им может лишь верность своим чувствам.

Элизабет Чедвик

Когда струится бархат

ГЛАВА 1

Границы Уэльса

Ежемесячный базар в Равенстоу был в полном разгаре в тот день, когда после более чем годичного отсутствия Адам де Лейси вернулся домой. Его маленькое, но вымуштрованное войско неторопливо пробиралось сквозь толпу, сопровождавшую появление воинов любопытными взглядами и приглушенным шепотом.

Молодой человек, возглавлявший отряд, едва обращал внимание на любопытные взгляды зевак, равнодушно скользя взглядом по шумным торговым рядам, не реагируя на причудливую смесь всевозможных запахов ярмарки и пропуская мимо ушей зазывные крики продавцов, расхваливающих товар. Не то чтобы Адам де Лейси презирал рыночный люд, просто был погружен в собственные мысли и слишком утомлен. Он миновал женщину, продававшую овечью шерсть, зимние сапоги из овчины и кожаные безрукавки. Мелодичное звучание валлийской речи радовало слух, и молодой человек временами отрывался от своих мыслей и с блуждающей улыбкой поглядывал по сторонам. Там, далеко, Адам привык к грубой гортанной германской речи, постоянно общаясь с неулыбчивыми мужчинами, превыше всего ценившими дисциплину, подчинение и порядок во всем. Их образ жизни совершенно не походил на обычаи беззаботных и крепких жителей Уэльса, людей непритязательных и небогатых, презирающих жадность и зависть.

Многодневный поход в далекую страну на похороны недавно скончавшегося германского императора был полон лишений и жестоких столкновений. Долгий путь по чужим дорогам и откровенно враждебное отношение местного населения держали всех в постоянном напряжении и не давали возможности отдохнуть. Но возвращение домой оказалось еще более трудным из-за злобного нрава человека, возглавлявшего отряд. Адам был бывалым солдатом и умел постоять за себя среди опасностей дальних походов. Но надменный и требовательный голос женщины – дочери самого короля и вдобавок вдовствующей императрицы Германии – оказался испытанием совершенно другого рода. Высокое положение этой особы не позволяло Адаму защищать себя привычным способом, а обязательство феодальной зависимости исключало возможность бросить госпожу на полпути. Оставалось одно – сносить стиснув зубы неприятности, от которых невозможно было увернуться. Потом он даже привык к этому.

Вдруг рядом завопила неопрятная старуха, предлагая за фартинг предсказать судьбу. Молодой воин с легкой горечью усмехнулся, швырнул монету в протянутую грязную ладонь, но не стал дожидаться предсказаний. Он уже знал свое будущее – по крайней мере ту его часть, которая кажется важной. Точнее, казалась важной до тех пор, пока безжалостная боль отвергнутого желания не умертвила это будущее. Адам резко пришпорил бока своего серого жеребца, и тот поскакал быстрой рысью.

На утесе, нависающем над городом, свежей известковой побелкой светился замок Равенстоу, центр графства приемного отца Адама. Во времена правления Уильяма Руфуса замок спроектировал и построил Роберт де Беллэм, бывший граф Шрюсбэри, а ныне, вот уже четырнадцать лет, узник короля Генриха. Зловещее могущество этого человека давно принадлежало прошлому, но память о нем до сих пор была слишком яркой, особенно для тех людей, кто потерял друзей и близких, умерших под нечеловеческими пытками в подземельях замка.

Родной отец Адама являлся вассалом де Беллэма, и его имя оказалось в одном ряду с другими гнусными приспешниками злодея. Из рассказов слуг, жутким шепотом темными зимними вечерами пугавших непослушных детишек, Адам узнал, что за человек был его отец: педофил-убийца, обожавший созерцать корчившиеся в муках жертвы пыток с той же ненасытностью, с какой обжора поглощает еду на роскошном пиршестве.

Подъемный мост был опущен, но дежурившие охранники проворно преградили путь отряду. Но едва только стража замка разглядела хоругвь и лицо рыцаря, открывшееся из-под откинутого забрала, как тотчас проход был открыт, раздались приветственные выкрики, и Адам проследовал вперед, сопровождаемый любопытными взглядами.

Из конюшни вышел старший конюх Эдрик, принял поводья серого жеребца и велел подчиненным помочь спешиться солдатам Адама.

– С возвращением, мой господин, – он приторно ухмыльнулся. – Как долго вас не было.

Адам оглядел оживленный двор замка, в котором все оставалось таким же, как всегда. В маленькой кузнице, прилепившейся к стене крепости, звонко и весело звучал молоток кузнеца. Какая-то женщина хлопотала у котла для приготовления пищи, поставленного на треножнике над костром. Дразнящий пряный аромат кушанья соблазнительно щекотал ноздри и словно окутывал, как вуаль танцующей райской девы. Адам вспомнил, что последний раз ел еще перед рассветом. Под ногами негромко квохтали куры, беспрестанно выклевывавшие что-то из земли. Среди них ворковали и перелетали с места на место голуби из голубятни графини Джудит. Соблазнительная девушка-служанка понесла через двор поднос с булками, сопровождаемая восхищенным свистом свободных от службы солдат, проводивших время за игрой в кости и одновременно гревших спины под залитой солнцем стеной замка.

– Слишком долго, Эдрик, – со вздохом согласился Адам, и его лицо украсила настороженная улыбка, так хорошо знакомая старшему конюху. – Я ведь еще не был дома в Торнейфорде. Здесь ли лорд Гийон?

– Поехал на охоту вместе с графиней, господин Адам. – Слуга помялся, глянул заискивающе и вдруг просиял. – Да, но зато здесь господин Ренард и госпожа Хельвен.

Улыбка застыла на губах слуги и быстро померкла. Обращенное к нему лицо Адама внезапно изменилось. Рыцарь взялся рукой за уздечку, словно решил снова сесть в седло, и обернулся к своему войску. Услышал радостные вздохи облегчения, увидел, как солдаты расправляли затекшие руки и ноги, растирали измученные долгим походом мускулы и спины. Они очень устали, проскакав верхом громадное расстояние, и было бы глупо и крайне невежливо уехать теперь, когда все узнали об их прибытии. Доносившийся из котла запах еды вдруг напрочь лишил Адама былой решительности.

От конюшни широкими шагами к нему приближался молодой человек. Длинноногий, словно аист, юноша на ходу снимал с правой руки перчатку для соколиной охоты. Широкоплечий молодой мужчина с черными как смоль волосами и крупными чертами лица, лишь недавно начавшими проступать из округлой детской физиономии. Адам не сразу сообразил, что это не кто иной, как Ренард, третий сын графа Гийона. Во время их последней встречи сей отрок был долговязым четырнадцатилетним мальчишкой, в котором массы было не более, чем в палке от мотыги. Теперь же парень нарастил довольно мощные конечности, и местами мускулы по размерам соответствовали взрослому мужчине, хотя худоба оставалась преобладающим свойством юного тела. Походкой молодой человек немного напоминал молодого кота.

– Мы думали, ты совсем пропал! – Ренард приветствовал Адама энергичным хлопком по руке, пренебрегая какими-либо правилами вежливости. У парня был хрипловатый, но все еще ломкий голос, переставший быть звонким всего лишь весной.

– Да, временами я действительно совсем пропадал, – насмешливо отозвался Адам и отступил на шаг назад. – Боже правый, как ты вырос!

– Так все теперь говорят – но, как обычно приговаривает мама, не настолько, чтобы нельзя было меня пороть! – Юноша заливисто рассмеялся, обнажив белые, слегка неровные зубы. – Она увезла папу на охоту, только так его можно отвлечь от повседневных забот и устроить небольшую передышку, если, конечно, не подливать спирт в вино – а недавно мама так и сделала! Здесь остались только мы с Хельвен, Она будет очень рада увидеть тебя.

Адам опустил глаза, боясь выдать нахлынувшие чувства.

– А что, ее супруг тоже здесь?

Они поднимались по ступенькам, направляясь по сводчатому проходу к большому залу. Под ногами захрустел, издавая приятный свежий запах, густо постеленный камыш. Сквозь высокие узкие незашторенные окна на молодых людей падали желтые полосы солнечного света. Светлые полосы искрились и на золотом шитье, украшавшем стяги, развешенные по стенам. Ренард сделал пальцем знак девушке-прислуге и, наклонив голову, искоса поднял на гостя взгляд темно-серых глаз.

– Ральфа летом убили валлийцы.

– Да хранит всевышний его душу, – перекрестился Адам, и эти машинальные действия и неподвластные ему самому традиционные слова сумели скрыть бешено нахлынувшие чувства.

Ренард покачал головой.

– Скверное вышло дело. С тех пор как это случилось, валлийцы все время нарушали наши границы, наскакивали отовсюду, словно блохи на пса. Пока наконец Варэн де Мортимер не дал им острастку, загнал их куда подальше и привез домой тело Ральфа. Хельвен очень тяжело переживала все это. Скорее всего, они с Ральфом крупно поскандалили перед его отъездом, и теперь она во всем винит только себя.

Осторожно поблескивая глазами на Адама, подошла девушка с зеленым глазурованным кувшином и двумя кубками. Адам невидящим взглядом смотрел сквозь служанку, на щеке непроизвольно дергался мускул. Он машинально отпил налитого вина, по вкусу узнал изысканное легкое рейнское и вновь ощутил позыв тошноты, как тогда, на свадьбе Хельвен, когда именно этим вином напился до мертвецкого состояния. Чтобы спасти ему жизнь, леди Джудит заставила его вызвать рвоту. Впоследствии этот случай превратился в расхожую историю, которую частенько со смешком вспоминали многие, вынужденные подобным же образом спасать свои жизни. Адам иногда жалел, что у людей не нашлось тогда истинного милосердия, и ему не позволили умереть.

Ренард уселся перед очагом на покрытую мехом табуретку, наклонился, опустив свой кубок между коленями и наморщив лицо.

– Этот де Мортимер так и крутится теперь возле Хельвен, словно ополоумевший шмель над открытой банкой меда. Думаю, он скоро попросит у отца разрешения жениться на ней.

– И, по-твоему, ваш отец согласится?

Ренард пожал плечами, но воздержался от колкости.

– Это выгодный брак. И поскольку Варэн когда-то был одним из ближайших сквайров нашего отца, думаю, его предложение будет принято благосклонно.

Адам вылил почти все вино в рот и начал медленно глотать. Он опять ощутил на зубах скрип пыли, набившейся в рот, вспомнил боль от каблука со шпорами, впившегося в спину, и насмешливый голос, призывающий встать и вновь взяться за меч. Ноющее от ушибов тело, унизительное чувство поражения, болезненный поток рвущихся из горла рыданий, удержанный только сильным ужасом перед еще большим презрением. И напрасные попытки подняться и встать перед соперником, зная, что сейчас тебя снова собьют с ног. Всего лишь тренировка: в тринадцать лет противостоять двадцатилетнему мужчине, которому всего-то и нужно, что продемонстрировать всем свое превосходство и ясно указать самому молодому из сквайров, где его место. Да уж, Адам хорошо знал Варэна де Мортимера.

– А Хельвен? – спросил он с нарочитой небрежностью.

– Ну, ты же знаешь нашу Хельвен. Изображает неприступную крепость, как это умеет только она, но я-то считаю, ей все же придется сдаться. Ты же знаешь, Варэн и раньше сватался к ней, но тогда она предпочла ему Ральфа.

– А сейчас Ральф мертв, – отстраненно произнес Адам.

Ренард бросил на него удивленный взгляд, но что-то в настроении Адама заставило юношу прикусить язык и воздержаться от замечания, готового сорваться с языка. Вместо этого молодой человек спросил:

– Что представляет собой Мод?

Адам задумчиво поскреб поросший сероватой щетиной подбородок.

– Она предпочитает называться полным титулом, – голос прозвучал иронично. – Просто заносчивая сука, кичливая и бесчувственная, словно глыба камня.

– Она тебе не нравится, – невыразительно произнес Ренард.

– Я не пытался это выяснять, она и меня хотела превратить в камень.

Юноша понимающе улыбнулся, поглядывая поверх поднятого кубка.

– Здесь нечему смеяться, Рен. Генрих ведь не просто так позвал ее на родину, чтобы потешить свою старую любовь или скрасить ей вдовьи годы. Матильда станет нашей новой королевой. Но, когда я видел, как она себя ведет, у меня просто кровь стыла в жилах – ничем не лучше самого жестокого мальчишки-озорника.

– Но король направил за ней тебя, – сказал Ренард. – Почему именно тебя?

Адам невесело улыбнулся.

– Я же служил при дворе, думаю, Генрих знает, что я человек благоразумный и спокойный, я не стану взрываться, если меня кто-то обзовет неотесанным болваном с тушеной репой вместо мозгов.

– Это она так тебя назвала? – глаза Ренарда округлились. Он спрятал лукавую улыбку, поспешно отхлебнув вина.

– Это оскорбление еще из самых невинных. Конечно, большинство подобных слов было сказано по-немецки, но я вовсе не жаждал услышать перевод. Даже неотесанный болван с репой вместо головы имеет свою гордость. К тому же... – Адам замолчал на полуслове, застыв от неожиданного видения в конце зала.

Она стояла в лучах солнечного света, окрашивавшего ее заплетенные в косы и прикрытые простой белой вуалью волосы в цвет осенних листьев дуба. Красновато-коричневая шерстяная накидка, ниспадавшая по стройному телу, была тщательно застегнута. Изысканная золотая вышивка по вороту накидки при движении переливалась, играя солнечными бликами. Женщина направилась к очагу.

Адам зажмурил глаза, пытаясь не видеть ее. Дыхание перехватило, но он приготовился спокойно выдержать неизбежную встречу. Уж лучше сто раз опять столкнуться с надменным презрением императрицы Матильды, чем встретиться лицом к лицу с приближавшейся к нему женщиной. Это и была Хельвен, родная дочь лорда Гийона. Ее мать – валлийская простолюдинка, погибла от рук отца лорда Гийона во время войны 1102 года.

Адам торопливо поднялся, расплескав вино на голубой бархат накидки, наброшенной поверх доспехов, почувствовал, как уши заливаются краской и понял, что покраснел, как застенчивый и неуклюжий юнец.

– Адам! – радостно вскрикнула женщина, не скрывая чувств, обняла его за шею и, притянув к себе, крепко поцеловала в губы. Его окутал запах жимолости. Цвет ее глаз вдруг напомнил залитую солнцем морскую отмель – лазурь, аквамарин, кобальт с золотистыми искрами. В горле пересохло. Слова куда-то исчезли. Мелькнула глупая мысль, что язвительные замечания Матильды – вовсе не оскорбление, а сущая правда.

Хельвен разомкнула объятия, чтобы, сделав шаг назад, полюбоваться изменившимся видом Адама – его новой бархатной накидкой, наброшенной поверх кольчуги, и тяжелым германским поясом для меча, украшенным сложным орнаментом.

– Боже, боже, – насмешливо протянула она, – да один твой вид поднимает настроение! Твоя мать точно рассердится, что упустила шанс встретить такого рыцаря. Надо же было предупредить заранее о своем возвращении!

– Вообще-то я хотел сначала поехать в Торнейфорд, – сдавленным голосом проговорил Адам. – Но дело в том, что у меня с собой письмо вашему отцу от короля.

– Вот невежа! – возмутилась Хельвен, сверкнув глазами. – Хорошо еще, что из нас хоть кто-то не растерял остатков учтивости. Наверху готова горячая вода.

Адам уставился на нее, охваченный внезапным страхом. Не то чтобы он не любил или не привык мыться. Наоборот, всегда наслаждался удовольствием и приятным расслаблением от горячей ванны. Но сейчас его охватил настоящий ужас от мысли, что по традиции именно Хельвен, как хозяйка, должна принимать самое непосредственное участие в его раздевании и хлопотать вокруг, пока он будет мыться. Адам слишком давно не был с женщиной.

– Но я хотел допить свое вино, – одеревеневшим языком промямлил он, – да и поговорить с Реном хотелось.

Ренард небрежно взмахнул рукой и совсем некстати для Адама произнес:

– Все равно тебе придется обо всем снова рассказывать моим родителям. И никто не запрещает допить вино там, наверху.

– Если уж я так старалась, готовя для тебя ванну, ты мог бы хотя бы из вежливости посидеть в ней. К тому же, кажется, ты впитал все дорожные запахи! – Едва ли таким тоном допустимо разговаривать с желанным гостем, и Хельвен сразу прикусила язык, но было поздно. После смерти Ральфа она, неожиданно для самой себя, стала частенько язвительно обращаться с людьми безо всякой на то причины, утратив прежнее благоразумие. Люди обычно не обижались – по крайней мере те, кто хорошо ее знал. Но сейчас время тесной детской дружбы между ней и Адамом казалось слишком далеким.

Адам упрямо смотрел на противоположную стену, стараясь не встречаться с женщиной взглядом.

– Ну, это как раз не удивительно. Я долго был в пути. Иногда кажется, слишком уж долго.

Хельвен прикоснулась к его руке и посмотрела виновато.

– Прости. Сама не понимаю, как это вырвалось.

– Потому что ты старалась, хлопотала, а я, видите ли, не оценил, неблагодарный, не так ли? – ответил Адам, изобразив на лице нечто, отдаленно напоминавшее улыбку. – Так вот, если я и был сейчас недостаточно учтив, то это объясняется очень просто. Я досыта наелся приказаниями одной женщины.

– Ну, теперь пошла война! – весело завопил Ренард сводной сестре, лицо которой уже начала заливать краска. – Ату его!

– Я вовсе не хотел никого обидеть. – Адам поставил кубок, более чем наполовину полный вином, и пошел к занавеси, отгораживавшей ступеньки, ведущие в башню. – Принимайте пока меня таким, какой я есть. Потом, возможно, я сумею заслужить прощение.

– Боже, – ухмыльнулся Ренард, – он неисправим, правда?

Хельвен задумчиво сложила руки на груди.

– Ничего не понимаю. Стоило мне заговорить про ванну, как он прямо взвился, будто готов сбежать куда угодно.

– Может быть, германцы ему что-то снизу изувечили, – дерзко заявил Ренард, после таких слов не сразу осмелившись посмотреть на сестру. – А может, там все как раз в норме.

Как раз в стиле Ренарда. Обычно люди, ничего не подозревая, видели в нем симпатичного, но немного поверхностного юношу, мало-помалу приближающегося к взрослости, совершая при этом все положенные ошибки молодого возраста. Но часто Ренард неожиданно опровергал такие суждения колким замечанием либо весьма здравым и проницательным высказыванием, что никак не вязалось с его небольшим жизненным опытом и кажущейся заурядностью.

– Чепуха! – раздраженно бросила Хельвен. – Я помогала мыться стольким мужчинам-гостям, что прекрасно представляю, какими иногда бывают при этом последствия долгого воздержания. И меня это ничуть не смущает.

– Но это тебя, – ехидно прищурился Ренард, – а каково ему?

Хельвен недоуменно наклонила голову набок, озорно улыбнувшись.

– Ты серьезно так считаешь?

– Я считаю, – подвел итог Ренард с укором, – можно обжечь пальцы, если берешься играть с огнем. – Осушив свой кубок, он двинулся в сторону конюшни.

* * *

В комнате наверху Адам молча стоял, не отводя глаз от ванны, над которой вился парок. Вокруг суетились служанки, пробуя температуру воды, добавляя пахучие травы, раскладывая полотенца из толстой мягкой льняной ткани, подкладывая поленья в огонь и уголь в жаровни, чтобы отвести холод, идущий от толстых каменных стен.

– Прости за мои слова, – Хельвен опустила за собой портьеру. – Я всего лишь подумала, что тебе будет приятно посидеть в ванне после долгого дня в пути.

Адам улыбнулся одними губами, глаза продолжали высматривать что-то позади женщины.

– Да, все так и есть.

Хельвен окинула Адама внимательным изучающим взглядом. Все, что он говорил, было сказано безучастным и невыразительным тоном. Воистину, судя по его ответам, можно было бы с равным успехом разговаривать с тренировочным чучелом во дворе. Раздражение вспыхнуло и вырвалось наружу.

– Неужели все дело в длительном воздержании? – нарочито сладким голосом пропела Хельвен. – Так я могу позвать какую-нибудь солдатскую потаскушку.

Ответом были удивленно расширившиеся глаза Адама, и Хельвен осталась довольна произведенным эффектом.

– Что-что? – Неестественно высокий тон его голоса давал ясно понять: мужчина прекрасно расслышал сказанное, просто не поверил своим ушам.

– Ну, конечно же, ибо какая другая причина могла заставить тебя отказаться от ванны? Надеюсь, ты не страдаешь болезненной стеснительностью? – насмешливо закончила Хельвен.

– Я не отказывался. – Лицо Адама приняло обычное выражение, однако горло было словно в тисках.

– Нет, ты хотел отказаться.

– Потому что устал, и у меня нет ни терпения, ни ума состязаться с тобой в красноречии! – резко бросил Адам. Однако как бы ни был шокирован и рассержен, он внезапно понял, что Хельвен специально дразнит его, желая выяснить, до каких пределов простирается его вспыльчивость и легковерие. Все – как в годы детства.

– Это еще куда ни шло, – одобрительно кивнула Хельвен. – Я уже начала думать, что не ты вернулся из Германии, а отправил вместо себя восковую куклу. И теперь испугался, что она расплавится в горячей воде.

Адам проглотил подступивший к горлу комок, подавив желание закрыть ей рот рукой. К счастью, чувство юмора победило и воцарилось над руинами гордости. Адам насмешливо фыркнул.

– Значит, лисья окраска вовсе не случайна? Ты с самого начала хотела устроить все это.

– Просто захотелось сорвать с твоей физиономии тупую маску, в которой ты сюда явился. И надо сказать, мне удалось. – Пухлые губки сжались и, наклонив голову набок в своей привычной манере, Хельвен посмотрела на Адама изучающим взглядом. – Значит, императрица настолько ужасно себя ведет?

– Некоторые ведут себя и похуже, – он в первый раз улыбнулся по-настоящему.

– Невежа! – повторила Хельвен свое обидное словечко и расхохоталась. – Хорошо, пока перестану тебя мучить. Ладно, давай сюда! – Ловким движением она сорвала накидку с плеч Адама. Та была сделана из тончайшего небесно-голубого итальянского бархата. Хельвен непроизвольно воскликнула, ощутив в руках изысканную ткань, к сожалению, сильно испачканную ржавчиной от кольчуги.

– Неплохо прикрывает броню от солнца, – нарушил молчание Адам, расстегивая пояс для меча. Он был доволен переменой темы разговора. – Кроме того, в этой накидке выглядишь богатым и важным перед простолюдинами – это особенно ценится в эскорте императрицы. – В голосе слышался плохо скрываемый сарказм.

Хельвен принялась стаскивать с него испачканную пятнами кольчугу.

– Придется потрудиться, чтобы удалить пятна ржавчины, – вполголоса проговорила она со знанием дела. – Надо будет одного из слуг послать в оружейную, чтобы ее почистили. За этот год на нас несколько раз нападали валлийцы. В одном из таких боев и убили Ральфа.

Хельвен тщательно свернула одежду. Получился аккуратный, но громоздкий узел. Адам хотел возразить, что не собирается оставаться в замке и не видит особой нужды в чистке, но кольчугу уже унесли.

Он стиснул зубы и, присев на низкую скамейку, принялся стаскивать сапоги.

– Когда я уезжал, на границе с Уэльсом было вполне спокойно, иначе я бы не согласился.

– Ну а сейчас все переменилось, – насмешливо бросила Хельвен. – У них там за границей появился новый господин, который в отсутствие хозяина страстно возжелал отхватить часть твоих земель, а с начала лета вторгся на земли Ральфа. Папа так и не нашел времени дать ему должный отпор. По возрасту Майлс мог бы помочь, но он умер, вернее, утонул, так что мы даже не можем помянуть его на могиле. – Женщина прикусила губу, сдерживая предательскую дрожь. – Джон посвятил себя церкви, почти ослеп, и от него мало толку. Ренард быстро взрослеет, но все же еще слишком мал для серьезной ответственности, а Генри и Уильям – те и вовсе дети. – Хельвен нервно и с каким-то вызовом улыбнулась Адаму. – Итак, ты теперь дома и, я уверена, можешь взяться за исправление всех наших бед.

– О, ничто не веселит меня лучше хорошей драки, – небрежно заметил Адам, наклоняясь, чтобы размотать подвязки.

Улыбка Хельвен увяла, на лбу между прекрасными соболиными бровями обозначились легкие вертикальные морщинки. С Адамом всегда было нелегко. Она воспринимала его как родного брата, хотя он не был таким по крови. В детстве они часто вместе затевали всевозможные проделки – лазили на деревья, качались на веревках у конюшен, воровали яблоки из подвала и медовые коврижки прямо из-под носа у повара. Оба одинаково обожали прекрасных породистых лошадей, которых разводили отец и дед Хельвен. А однажды затеяли на спор скачки на неоседланных лошадях, и заработали крупную взбучку от взрослых. Хельвен целую неделю не выпускали на улицу, а Адам был с позором посажен в одну из дальних башен ее отца, где с избытком имел время для размышлений о глупости собственного поведения.

Для них обоих юность наступила неожиданно. Хельвен быстро повзрослела и в пятнадцать лет вышла замуж за Ральфа ле Шевалье, жившего по соседству на земле, полученной от короля. Ральф был непревзойденным мастером в искусстве выездки великолепных боевых коней, принадлежавших отцу Хельвен. Именно восхищение той ловкостью, с которой де Шевалье управлялся со строптивыми и могучими жеребцами, стало поводом для первого сближения Хельвен с будущим супругом.

По мере того как в душе Хельвен поселилась, а потом расцвела пышным цветом любовь к Ральфу, Адам постепенно замыкался в себе, становился необщительным и угрюмым, и его природная молчаливость достигла крайнего предела – кроме лошадей, юноша ничем и никем не интересовался. Однако нередко попадался в поле зрения Хельвен, и она не могла не заметить его угрюмый вид, усыпанное прыщами лицо и неуклюжую походку непомерно длинных ног. Единственным привлекательным качеством Адама в тот период было умение обращаться с лошадьми. Уверенные руки быстро ощупывали ногу захромавшего боевого коня и выискивали затаившуюся среди мускулов опухоль. Животные чувствовали силу и доброту заботливого мальчишки, и самые грозные боевые жеребцы спокойно позволяли ему не только взбираться на спину, но и лечить.

Приняв у Адама рубаху, Хельвен подивилась крайне изношенному состоянию белья, не удержавшись от восклицания.

– Видно, твоя императрица не столь придирчиво относилась к белью, как к верхним нарядам. Ты должен позволить мне снять необходимые мерки, чтобы швея могла сшить пару новых рубах.

– Хочешь похозяйничать и в моей жизни? – съязвил Адам.

Хельвен только рассмеялась в ответ и вручила служанке остальную одежду Адама.

– Для того и нужны сестры. – Продолжая улыбаться, она повернула голову и через плечо посмотрела на Адама. Смех вдруг замер, в животе похолодело. До сих пор она как бы вела беседу с тем долговязым прыщавым парнем из детства. Теперь вся фальшь такого обращения открылась вместе с его наготой. Заблуждения, как и одежды, оказались сброшены, и Хельвен поняла: перед ней мужчина, хотя и откликающийся на имя Адам, но для нее совершенно незнакомый. Ренард предупреждал, но ока отнеслась к словам брата с легкомысленным вызовом. И теперь вдруг поняла, что перешла какую-то невидимую грань, и назад уже не вернуться.

Вместо краснеющих пламенем прыщей на лице Адама светилась золотистым пушком борода, отросшая на обгоревшей на солнце коже. Рыжевато-коричневые волосы выгорели, особенно в неприкрытых головным убором местах, приобретя оттенок бронзы. На Хельвен смотрели глаза цвета свежего меда или цитринового камня, густые ресницы на кончиках золотились, а чуть пониже резко выступали скулы. Линию тонкого, четко очерченного носа искажало утолщение сломанной и плохо сросшейся кости, отчего нос казался слегка искривленным. По-видимому, след от повредившего нос удара остался и в виде тонкого белого шрама, идущего длинной изогнутой линией к верхней губе. На теле виднелись шрамы, которых раньше там не могло быть. Получить такие украшения мог только настоящий боец. Один из шрамов, очевидно, совсем свежий и еще розовый, полумесяцем изгибался на бедре и упирался в рыжеватый кустик вьющихся волос паха. В том, что располагалось рядом, также не осталось ничего мальчишеского.

Хельвен крепко сжала губы, ощутив внезапную сухость во рту. Одновременно стало влажным совсем другое место. Никогда еще, ни во сне, ни наяву, ей и в голову не приходило поставить рядом с именем Адама де Лейси слово «красивый». Однако теперь стало понятно, что гадкий утенок возмужал и стал настоящим лебедем.

– Адам, да ты никак совсем недавно побывал в серьезной переделке, – слабым голосом произнесла Хельвен, желая скрыть свое потрясение, и стала суетливо искать блюдце с мылом.

Адам шагнул в овальную ванну и присел. Вода была так горяча, что он слегка охнул и вздрогнул. Но зато теперь его слегка увеличившийся ствол если и разрастется в полную мощь, то это будет скрыто от постороннего взора.

– Несколько раз на нас нападали наемные солдаты и грабители. Наверно, они потом пожалели, что выбрали меня в жертву, но некоторым этого уже не объяснить... Я что-то не пойму, это приготовлено для меня?

– Что ты имеешь в виду? – Хельвен машинально взяла из его протянутой руки блюдце с мылом.

– От такого мыла я стану благоухать, словно турецкие цукаты! – Адам раскатисто рассмеялся.

Раздосадованная допущенной ошибкой, Хельвен недовольно фыркнула и заменила мыльную жидкость, приготовленную с ароматом розы и лаванды, на менее ароматную.

Наступило молчание. Хельвен слишком волновалась, чтобы возобновить разговор в легком тоне, Адам же от природы был неразговорчив. Для Хельвен уже стало ясно, как ее тело реагирует на Адама. Когда-то, очень давно, такие же чувства вызывал Ральф. Но желанное замужество обернулось печальной стороной после того, как было опозорено неверностью Ральфа. Для Хельвен принципиально важно было иметь все. Она не соглашалась довольствоваться частью, которую ей оставляли, как бросают объедки нищему, терпеливо ожидающему подачки от пирующих на празднике господ.

– Ренард рассказал мне про Ральфа. – Адам нарушил затянувшееся молчание. – Жаль, что так все случилось. Он был хорошим человеком и я знаю, что ты любила его.

Хельвен очнулась от своих мыслей, пытаясь отбросить воспоминания. Да, Ральф был хорошим человеком: искусный воин и превосходный наездник. В нем было все, что так ценится среди мужчин. Но он оказался плохим мужем и непостоянным любовником. Ральф не пропускал ни одной юбки, примерно так, как разгоряченные жеребцы преследуют кобыл. Кроме того, в их жизни часто вставал необъяснимый вопрос, на что тратится серебро из семейного сейфа.