Текст книги "Хорошая жена (ЛП)"

Автор книги: Элизабет Бушан

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 16 страниц)

Пуленепробиваемая Перл даже не моргнула.

– Вот именно, Фанни. Комитет предпочел бы, чтобы вы не имели никаких других интересов.

Странным образом, я получала удовольствие от нашей беседы.

– Вы живете не в башне слоновой кости, случайно?

Манночи чудесным образом материализовался за моим плечом.

– Не возражаете, если я похищу Фанни? Кое-кто хочет с ней поговорить.

Я последовала за ним в пустой зал.

– Вы выглядели немного расстроенной, – пояснил он. – Я подумал, вам хочется побыть в тишине.

Я благодарно улыбнулась.

– Вы очень добрый человек, Манночи.

– Иногда это бывает нелегко, – сказал он.

– Что-то не так? – мой отец без приглашения вмешался в наш тет-а-тет. Манночи что-то пробормотал о вопросах избирательного округа и отступил к двери. Отец присвоил золотой стул и продолжал: – Прежде всего, как Хлоя?

Я подробно рассказала ему о болезни дочери. Внимательно выслушав, он сказал:

– Посмотри на это с другой стороны, она строит свою иммунную систему.

Я вздохнула.

– Да. И разрушает мою.

Он смотрел на меня задумчиво.

– Я подумал, тебе будет интересно узнать, что я получил новую партию от Маргарет Ривер. Думаю, тебе будет интересно. Я делаю ставку на Semillon и Sauvig non blanc. Приезжай попробовать их.

– Я приеду, – пообещала я и к своему ужасу почувствовала, как по щекам потекли слезы.

Он заглянул мне в лицо.

– Я вижу, что-то не так. Ты можешь мне рассказать?

Возможности поговорить у нас не было.

– Вот ты где… – прервал Уилл с порога. – Я везде тебя искал. Я думал, тебе интересно было бы узнать, что я позвонил Мэг и проверил, как дела у Хлои. Она в порядке, и я хочу отвезти тебя домой.

Я оглянулась. В голосе Уилла звучало огорчение и то, что могло быть охарактеризовано только как… ревность. Я была рада, очень рада видеть его. Я хотела причинить ему боль.

Мой отец протянул ему руку.

– Как дела?

Я подумала, что Уилл проигнорирует этот жест, но он пожал протянутую руку, хотя и без обычной очаровательно улыбки.

– Хорошо.

Уилл никогда не считал моего отца своим лучшим другом. Отец в свою очередь, невысоко оценивал деятельность Уилла. Политика была игрушкой для мальчиков, бизнес – делом настоящих мужчин.

Повеяло холодком.

– Я пришел за Фанни. – Уилл поставил на стол свой наполовину полный бокал. – Я подумал, она беспокоится о Хлое, и нам лучше ехать домой.

Мой отец положил руку мне на плечо и решительно подтолкнул к мужу.

– Вот твоя жена. Приезжайте ко мне в ближайшее время.

Я сжала его руку.

– Береги себя, папа.

Его любящий взгляд чуть не разбил мою маску. Я послала ему воздушный поцелуй, и он слился с толпой мужчин и женщин, направляющихся к гардеробу, чтобы ехать по домам.

Глава 13

По дороге домой в машине Уилл спросил:

– Ты рассказала отцу о нас?

– А если да, это будет иметь значение?

– Поступай, как будет лучше для тебя.

Я любила водить в темноте, мои руки спокойно лежали на рулевом колесе.

– На самом деле, нет. Мы говорили о вине.

Уилл не поверил.

– Ты обсуждаешь с ним почти все.

– Потому, что он мой отец.

Дорога изогнулась вправо, мои мысли словно изменили свое направление вслед за белой линией. Мои ладони стали влажными.

– Ты обо всем рассказываешь Мэг, – бросила я ему.

– Да, я иногда могу так сделать, – ответил он. – Но я ей не отец. А она мне не мать.

Я повернула машину и поехала между полями.

– Этот вечер был фарсом, – сказала я. – Одним из многих.

– Возможно, – ответил Уилл. – Но ты сама так захотела.

Я припарковалась, рванула тормоз и выключила зажигание. Салон автомобиля погрузился в темноту.

– Что будем делать теперь? – спросил Уилл.

Я прилагала все силы, чтобы контролировать панику, но с паникой пришли сомнения.

– Мне до сих пор непонятно, что произошло, Уилл. Ведь нам не было скучно вместе. – я вытащила ключ из замка зажигания. – Это значит, что чего-то не хватало. Если так, ты должен был сказать мне.

В этой ситуации была и моя доля вины.

Уилл, как по команде, привычно выпрямился в пассажирском кресле.

– Ты не должна винить себя, Фанни… – тишина. – Я не знаю, как еще просить тебя, Фанни. – опять молчание. – Я плохо поступил с тобой. – он смотрел на лавровое дерево. – Просто ошибся. Меня соблазняли, и я, вместо того, чтобы отказаться, согласился. Это просто глупость.

– Это все твое объяснение, полагаю?

– Фанни… – начал он.

Я прервала его.

– Твоя кровать в свободной спальне. – я надела туфли, вышла из машины и оставила Уилла одного.

* * *

Я лежала без сна, с горечью в горле, с мокрыми глазами, оплакивая надежды на счастливый брак. Я была испугана силой моих чувств и жестокостью, с которой я была выбита из колеи таким обычным, таким банальным событием, как измена.

Я ворочалась в полупустой кровати.

В 4:00 я встала и проскользнула в комнату Хлои, чтобы проверить ее. Я замерла в дверях, но ничего не услышала и с содроганием приблизила ухо к лицу ребенка, чтобы различить слабое дыхание.

На лестничной площадке я остановилась у готического окна. Темнота. Больше ничего. За последние несколько дней моя талия значительно сузилась, и я затянула пояс халата так, что он врезался в мое тело.

Дверь запасной спальни была приоткрыта, и я заглянула в нее. Ночник в коридоре освещал Уилла, скорчившегося на своей половине кровати. Он что-то пробормотал, вздохнул, как щенок, и вытянул руку – совсем как Хлоя. Словно повинуясь притяжению, я подошла на цыпочках к кровати. Эта часть Уилла, беспомощная и уязвимая во сне, принадлежала мне, и я не хотела никому ее отдавать.

Он открыл глаза.

– Ты смотришь на меня.

– Ты предал меня, Уилл.

– Я знаю. Я предал и себя. Это был двойной удар, Фанни.

– Я совсем тебя не знаю, – сказала я и холод сковал мои босые ноги.

– Ты ошибаешься, ты меня знаешь. – он протянул руку. – Ну же.

Мое тело повиновалось ему как всегда, и я скользнула на холодную простыню рядом с ним. Он не пытался дотронуться до меня, и мы лежали, как мраморные статуи графа Ставингтона и его жены в ставингтонской церкви.

– Ты родила ребенка, – наконец признался он. – И изменилась.

– Я сделала все возможное, – возразила я. – Я вернулась, как только смогла.

– Да, но ты наполовину не со мной. – как я могла это отрицать? Как бы ни пыталась я облегчить ношу материнства, он не мог получить меня обратно в полное владение. – Я сожалею о прошлом, – решительно добавил он, – Я чувствовал себя уверенно, когда ты думала только обо мне одном. – Уилл почти признал, что его воспитание оставило неизгладимый отпечаток в его душе. – Безусловно, я люблю Хлою, – сказал он. – Но это другое.

Я подумала, что я сама стала другим человеком, пока еще странным и незнакомым.

– Мы изменились, – сказала я, потому что стала лучше понимать его. – Мы не могли избежать этого.

Я начала дремать, когда Уилл заговорил снова:

– Думаешь, было бы хуже, если бы ты ничего не узнала?

– Я думаю… думаю, что ты не понимал, как это коснется наших отношений. И даже, если бы понимал… это не помешало бы тебе привести Лиз в наш дом. В нашу спальню.

– Мне очень жаль, Фанни. Ты мне веришь? Пожалуйста… поверь мне.

– Имеет ли значение, во что я верю?

– И я сожалею, что сделал тебя такой циничной. Цинизм пропитывает жизнь политика. – его рука преодолела пространство между нами и коснулась моего бедра. – Я надеялся, что это не коснется нашей семьи, но ошибся, и тебя тоже затянуло в вестминстерскую трясину, – сказал он. – Вот в чем беда, я чувствую, как политика изменила меня. Это было потрясение, Фанни, узнать, насколько глубоко цинизм проникает в душу человека. – рука на моем бедре отяжелела. – Я давно хотел признаться тебе.

Он подвинулся ближе, обволакивая меня своими слабостями и разочарованиями. Я боролась с порывом обнять его и плакать, пока не кончатся все слезы.

– Мне нужно знать, что ты собираешься делать. Я не могу жить с подозрением, что каждый раз, выходя из дома, ты не поедешь к другой женщине.

– Нет, ты не должна сомневаться.

* * *

Должно быть я заснула, потому что утром неожиданно очнулась, чувствуя боль и ломоту во всем теле. Хлоя исполняла свою версию «O, sole mio», [11]11
  О, мое солнце (итал.)


[Закрыть]и я выскочила из постели, натягивая халат.

Сонная и теплая, она обнимала меня за шею, когда я несла ее вниз, чтобы накормить протертым бананом и овсяной кашей. Разрываясь от противоречивых чувств, изнемогая от усталости, я усадила ее в машину и поехала в Эмбер-хаус.

Альфредо подхватил Хлою на руки.

– Привет, моя красавица. – Хлоя уткнулась носом в его щеку. – Что с тобой происходит? – спросил он, внимательно глядя на меня. – Не надо лгать. У тебя круги под глазами, ты сильно похудела, а воздух между тобой и твоим мужем можно резать ножом.

– Давай пройдем в сад, папа, Хлое нужен свежий воздух.

Мы медленно шли через лужайку к Мадам Ку-ку, уродливой статуе женщины, держащей в руках нечто, слишком напоминающее ведро, к которой тем не менее мой отец питал нежные чувства. Я изложила голые факты и опустила Хлою вниз, чтобы проверить, может ли она сделать первые шаги.

– Ублюдок, – сказал он. Это потрясло меня больше всего, мой отец никогда не ругался. Хлоя между нами балансировала на слабых ножках, повизгивая от восторга и избытка новых впечатлений. – Тебе понадобится хладнокровие, Франческа, и ум. Ты сильно пострадала, я ненавижу Уилла за это. Очень сильно. Но ты не первая… и не последняя в такой ситуации. – я слушала его любимый голос, которым он утешал меня в детстве. – Сейчас это единственное, о чем ты можешь думать. Но это не единственное в твоей жизни. Семейные узы, Франческа, значат очень много. – он сделал паузу. – Очень тяжело в один миг узнать, что спокойное и совершенное семейное счастье невозможно.

– Как я могу жить, зная, что это может случиться снова? – сказала я.

– Может случиться. А может и не случиться. Мы никогда не знаем. Приходится рисковать.

Колени Хлои подогнулись, и я наклонилась, чтобы поднять ее вверх. Она кричала от восторга и протянула мне грязную ладошку. В саду было тихо, сыро и прохладно. Английская погода. Здесь можно было хорошо обо всем подумать.

– Кстати, – сказал отец. – Я думаю подыскать замену Раулю.

– Ты увольняешь меня?

– Пожалуй, да. Вернее, освобождаю. Думаю, так будет лучше. Через несколько лет картина может измениться. В зависимости… – он деликатно замолчал. В зависимости от брака, карьеры Уилла, новых детей.

– Я не оставлю мою работу, папа. Я не могу. Я не хочу этого.

– Жаль. Но ты должна быть разумна и щадить себя. Женщины часто себя не берегут. У тебя и так слишком много обязательств. Я становлюсь старше, мне нужно все больше и больше помощи, а ты сейчас не в состоянии дать ее мне. – это было больно. Но мой отец знал, о чем говорит. – Твоя работа никуда не денется, Франческа, – сказал он, – ты оставляешь ее на время. Если хочешь, ты можешь держать руку на пульсе. Ты можешь практиковаться, учиться и сохранять знания. Тебе повезло.

– Нет, – ответила я.

– Послушай меня, Франческа, в этой жизни ты должна быть умной. Я не был достаточно умен и совершил много ошибок. Ты должна быть успешнее меня. Я не знаю, что из этого выйдет, но тебе надо сосредоточить свои усилия на Уилле.

– Я подумаю, – уступила я.

Мадам Ку-ку обзавелась одеждой из зеленого лишайника. Я подняла Хлою к ее лицу, и она оставила на серо-зеленом камне отпечатки маленьких пальчиков.

– Папа, у тебя есть платок?

Я вытерла руки протестующей Хлои.

– Она изучает мир, – нежно сказал ее дедушка. – Смелая и отважная. Когда она подрастет, я отремонтирую дом на дереве.

* * *

Когда мы с Хлоей вернулись домой, Уилл сидел на кухне перед остатками жареного бекона и гренок.

– Спасибо, что сообщила мне, где ты находишься, – сказал он. – Хотя, я и сам мог бы догадаться. – Затем он злобно добавил: – Я знал, что ты сбежишь к отцу.

Я бросила ключи от машины на кухонный стол.

– Хочешь что-то сказать?

– Только одно. – он положил ладони на столешницу и приподнялся. – Мы оба признаем случившееся, Фанни. С этим жить нельзя. Я сделал большую ошибку. Давай посмотрим правде в лицо, возьмем наши жизни в свои руки и начнем все заново. Я позабочусь, чтобы ты была в порядке, и мы договоримся об общем участии в воспитании Хлои. – странная близость ночи исчезла, уступив место энергичной и решительной деятельности по достижению разумных договоренностей и обсуждению юридических аспектов. – О'кей? – его брови сошлись в прямую линию. – Ты этого хочешь?

Я почувствовала, как дурнота поднимается из желудка и слабеют колени.

– Мне надо переодеть Хлою, – сказала я.

Я отнесла ее в свою спальню и положила на пеленальное одеяло с узором из желтых мишек и колокольчиков. Она устала от поездки, общения с дедушкой, и была сонной и капризной. Я умыла ее, вытерла и погладила по спинке. Закончив, я уложила ее в кроватку и завела музыкальный телефон. Он покорно звякнул и маленькие утки начали свой величественный танец.

– Идем ва-банк, – словно говорили они.

Глаза Хлои закрылись. Я опустилась на колени рядом с детской кроваткой. Так что же есть истина? Истина была в том, что Хлое было хорошо и безопасно здесь; роскошь выбора оказалась призраком. Меня ждала сделка в интересах дочери. Я знала, как холодно ребенку в неполной семье. Мне была знакома обратная сторона их недоумения и тяжесть неотвеченных вопросов. Человек имеет право выбора. Но это было сладкой ложью. У меня выбора не было.

– Я не оставлю тебя без отца, – сказала я Хлое. – Я не могу так с тобой поступить.

Но я знала, что делаю это и для себя, потому что я любила Уилла. Я ненавидела то, что он сделал, но я любила его. Я любила его страстную преданность идее создания лучшего мира; мне нравились заманчивые возможности, которые обещало нам будущее. Я не готова была сдаться без боя.

Хлоя захныкала, я просунула руку сквозь сетку и погладила ее по щеке. «Слезинка Эроса скрепляет камни городов», – написал поэт. Мои слезы упадут на фундамент и моего здания. На них я возведу мощные стены.

Я спустилась на кухню к Уиллу. Когда я вошла, он медленно оглянулся, и я увидела, каким усталым и больным он выглядит.

– Фанни?

– Я решила отказаться от работы у отца, – сказала я. – Мы оба решили, что так будет лучше.

Я подошла к комоду и взяла ежедневник, из которого снегопадом посыпались листочки с приглашениями и напоминаниями.

– Итак, – я открыла его. – Давай пробежимся по списку. Нас ожидает напряженный месяц.

Уилл сел напротив меня и уронил голову на руки.

– Слава Богу, – сказал он.

* * *

Через несколько дней, когда я лежала в ванной, а он причесывался перед зеркалом, он спросил:

– Ты действительно простила меня? Ты сможешь все забыть?

Я выжала губку воды себе на плечи.

– Я сделаю все возможное.

Он бросил расческу, присел перед ванной на корточки и забрал у меня губку.

– Я обещаю, что это никогда больше не повторится. – его рука покоилась на бортике ванной. Волоски на его коже были тонкими и шелковистыми, мышцы под ней были твердыми, в отличие от моей мягкой и уступчивой плоти. Я потянулась, и отвела руку, которая поливала водой мои плечи. Уилл уставился на меня, и я смелее, чем раньше, ответила на его взгляд.

Я сделаю все возможное. Я закрою рот на замок, я заштопаю мои раны, я буду верить в сексуальную… лояльность Уилла. Я буду рядом с ним, улыбающаяся, преданная, надежная.

Тем не менее, в будущем я буду бдительнее.

Я оставлю за собой право на внутреннюю иммиграцию. Когда люди сталкиваются с неразрешимыми или невыносимыми ситуациями, они прячутся в свою раковину. Они мечтают, изучают, узнают себя. Мою ситуацию едва ли можно было назвать невыносимой – я не была ни угнетенной ни униженной – но моя душа была в смятении. Женщине, в которую я превращалась, понадобится дополнительная страховка. Она у меня будет.

– Ты постараешься? – Уилл наклонился и поцеловал меня. – Ты постараешься забыть? Через его плечо я видела на полочке над ванной открытку Бенедетты с видом Фиертино. Церковь посреди утопающей в цветах площади. Красный лак на ногтях выступающей из воды ноги был таким же алым, как цветы герани на открытке. Оптимистический красный. После второго поцелуя я ответила:

– Да.

Как я уже поняла, хорошая жена не обязана говорить правду.

Глава 14

Следующие годы были посвящены детям, политике и браку.

Мы больше не вспоминали о доме на Брантон-стрит. Вместо него мы купили квартиру в удобном доме в Вестминстере, она устроила всех.

Отсюда Уилл уходил и сюда возвращался из своего мира сделок и альянсов, амбиций и притязаний. Разговоров об идеях и идеалах стало меньше, а обсуждения конкретных личностей и их поступков больше, но карьера его продвигалась.

А я? Я жила и работала в другом мире, но старалась присоединяться к нему как можно чаще. Раз в неделю я садилась за стол и читала документы моего отца. Мэг жила с нами, а Саша приезжал на выходные. Несколько раз на ее горизонте появлялись мужчины, но они не задерживались. Периодически она устраивалась на работу, но ненадолго. И в последние годы она стала пить реже. Бывало, что несколько месяцев проходило без инцидентов.

Комнаты в доме не пустовали, голоса родных и друзей смеялись, бормотали, шелестели под его крышей. Наш брак рос и укоренялся, давал трещины, расцветал, немного увядал, расцветал снова, но не переживал застоя.

* * *

Не успела я оглянуться, а с отъезда Хлои пролетела неделя.

– Как ты себя чувствуешь, – Элейн позвонила, чтобы посочувствовать.

– Как будто у меня отрубили руку или ногу, но, странно, силы возвращаются…

– Отлично, – сказала она. – Стирка и уборка лучшие друзья девушек. – она надрывно вздохнула. – Бытовые заботы нас никогда не подведут.

– Ты обратилась к врачу, как обещала?

– Да, – ответила она. – Лучший друг Хорошей жены.

– Эй. Это я твой лучший друг.

– Фанни, – печально сказала она. – У тебя другой химический состав.

Присутствие Хлои чувствовалось в каждой комнате. Я загружала одежду в стиральную машину и находила ее любимую розовую блузку. Ее джинсы лежали в куче выстиранной одежды, я гладила их утюгом и убирала в шкаф. Я подняла ее губку с пола в ванной комнате. Ее книга о Гарре Поттере – «Читать надо с комфортом, мама» – был зажата между стеной и краем кровати. Я вытащила ее и положила на свою тумбочку. В ее списке покупок значилась зубная щетка и носки, в расческе застряло несколько ее волосков.

Это все, что я могла сделать. Я должна была смириться, и я закрыла дверь ее комнаты.

– Мама, – сказала Хлоя, когда позвонила из Сиднея. – Ты никогда не говорила мне, как тут интересно.

Положив трубку, я мельком увидела себя в зеркале. Дорогая стрижка, талия – хорошо, не будем комментировать талию – правильная помада, длинные ноги. Никаких заметных изменений, но я уже чувствовала в себе новую женщину. Отъезд Хлои означал, что я оглянусь назад на свою жизнь, и я была уверена – Уилл тоже. Но Хлоя будет смотреть только вперед.

Мы с Мэг оставались верны негласному договору. В течение дня, когда я была дома, мы по взаимному согласию держали дистанцию. За долгие годы мы осознали личные границы друг друга. Но по вечерам – в опасное, колдовское время – Мэг часто искала моего общества. Она была моей вечерней тенью, напоминанием о земных привязанностях.

Не потому, что от меня этого требовали, я сама этого требовала от себя, я готовила ужин и зажигала свечи. Ризотто, жареный лосось, куриные грудки в соевом соусе. Эти рецепты стали второй натурой, я готовила легко и без усилий, и научила ее.

Это была своего рода сделка, и мы ревностно придерживались ее условий: Мэг, потому что знала, что давно должна была оставить наш дом, я, потому что… Я стала жесткой и сильной. Я достаточно плакала над Уиллом и Мэг, чтобы построить свое здание.

В день разговора с Хлоей мы с Мэг разделили рыбный пирог на кухне.

– Можешь меня поздравить, – сказала она. – Я не пила со времени вашего юбилея. – я пробормотала поздравления, и Мэг посмотрела на меня поверх тарелки. – Я хотела бы объяснить. Я многое должна объяснить, Фанни. Тебе, как никому другому. Я знаю, что ты сделала для меня. Теперь я чувствую себя чище и сильнее… и понимаю, что пришло время перемен. – она сосредоточенно гоняла по тарелке кусок рыбы. – Как странно. Если бы у этого пирога был вкус коньяка, я была бы самой счастливой женщиной на свете. Ужасная истина в том, что алкоголь надежнее мужа и сына. И любви.

Я рассмеялась.

– Возможно, ты права.

Закончив, мы перешли в гостиную, и я распахнула французские окна. В комнату влетел мотылек и попытался сесть на лампу. Я встала, чтобы спасти его и выгнать в прохладу ночи.

– Лучше выключить свет, – сказала Мэг.

Тонкая пыльца с его крыла оставила крошечное пятнышко на абажуре цвета сливок. Я смахнула его и выключила свет. Мы сидели в летней темноте, слушая кузнечиков в саду. Мэг сидела очень тихо и спокойно, пока не сказала:

– Я буду оплакивать уход Саши больше, чем ты рыдала по Хлое.

– Почему?

– Я не совсем уверена, но, наверное, потому, что я слишком многое пропустила. Закон забрал Сашу у меня, – Мэг подвинулась в кресле. – Закон, который должен быть честным, справедливым и беспристрастным. – она взглянула на меня. – О'кей. Были проблемы. Но ты была с Хлоей. Ты не пропустила ничего, у нее была вся ты целиком, а мне пришлось годы и годы смотреть на вас со стороны.

Это было неопровержимой истиной.

Я должна быть честна с собой. Именно Мэг показала мне, как отучить Хлою от соски. «Дай ей бананового пюре на ложке, – сказала она. – Совсем немного». Именно Мэг научила меня предотвращать опрелости (с помощью мази от язвочек во рту) и уговорила Хлою сказать ее первое слово. Позже Мэг, пока я была занята, снова и снова проходила с Хлоей таблицу умножения, правописание, исторические даты и задачи по физике.

Второй мотылек влете в окно, и я опять встала.

– Почему бы нам не закрыть его? – сказала Мэг. – Становится холодно. – я сделала, как она просила, и включила свет. – Ты открыла мое истинное лицо, – сказала она в своей обычной иронической манере, и заслонилась ладонью.

Мэг была права. Закон забрал у нее сына, хотя бы и частично. Но он вернулся. Вскоре после своего шестнадцатилетия Саша с двумя ветхими клетчатыми чемоданами прибыл к нашей двери и объявил: «Я хотел бы жить со своей мамой». Не думаю, что когда-либо еще увижу на лице Мэг выражение той чистой радости, как в тот момент.

Конечно, мы с Уиллом приветствовали Сашу. Мы недавно пережили в некотором смысле небольшую революцию: на предыдущих выборах наша партия временно оказалась не у власти, но Уилл с приличным перевесом голосов удержал свое место, в отличии от его партийных товарищей, изгнанных в пустыню. Одним словом, партия пересела на скамьи оппозиции, а у Уилла появилось больше свободного времени. Он хлопотал, чтобы устроить Сашу в школу и приготовить для него комнату.

С дорогим Сашей не было никаких проблем, во многих отношениях значительно меньше, чем с Хлоей. Его музыка оказалась вполне терпима, а кожаные куртки и металлические заклепки компенсировались необычайной чистоплотностью. Он постоянно мылся и ухаживал за волосами, я ни у кого не видела таких чистых волос. («Достойный пример для подражания», – сказала Элейн). Он отлично вписался в нашу жизнь, возможно, это было результатом собственного горького опыта адаптации и выживания. А, может быть, он был прирожденным хамелеоном.

Я всегда старалась это помнить.

* * *

На следующее утро я поехала в Эмбер-хаус. Время от времени я смотрела в зеркало заднего вида и была так довольна своим отражением (зеркало заднего вида, как правило, отрезает подбородок), что начала напевать.

Я нашла своего отца за работой, среди документов, заметок и звонков. Открытая бутылка вина и стопка накладных. Не поднимая глаз он протянул руку и подтянул меня ближе.

– Посиди пару минут тихо.

Экспедиция в Фиертино приближалась, мы обсуждали сроки, прокат автомобилей, необходимость покупки антиаллергенной подушки. Бенедетта подыскала нам жилье, и мы обсуждали практические вопросы и составляли списки. Тем не менее, я чувствовала великое волнение в моем таком сдержанном отце. Он смеялся, шутил, насвистывал Вивальди и извлек на свет снимок этрусской пары. После отъезда Каро она была заброшена в нижний ящик стола. «Мы должны посетить этрусский музей и могилы».

Дождь снаружи продолжал капать, но без энтузиазма. Отец встал прикрыть окно.

– Жаль, что Уилл не поедет.

– У него зубы заняты. Он жаждет стать нашим новым Канцлером, и были намеки, что если мы останемся у власти, он урвет этот кусок. Последний раз, когда мы виделись, он сходил с ума от беспокойства.

Отец посмотрел на меня.

– Жалость тебе не идет, Франческа.

– Жалость к себе? Вот уж не собиралась.

– Не совсем, – произнес он с любовью. – Просто ты вовлекаешься в это снова и снова. Твой муж достаточно проницателен, и понимает, что эти волнения никогда не закончатся. Он в игре, так что не жди, что он перестанет соревноваться с лучшими из игроков.

Мой отец всегда был справедлив.

– И то правда. – я сунула список в сумочку. – Он по уши завяз в проекте налога на второй автомобиль, который считает показательным в своей карьере. Я не совсем согласна с ним, но он уверен.

Отец немного помедлил с ответом.

– Я понимаю, – сказал он. – Это его шанс проявить себя. Посмотри на это с другой стороны, это лучше, чем продавать оружие.

Я взглянула на него.

– Папа ты выглядишь усталым. Врач наблюдает за тобой?

– Конечно, – сказал он, и я знала, что он мог солгать, чтобы успокоить меня.

Я открыла рот, чтобы заставить его записаться на повторный осмотр, но сделала ошибку, поглядев на часы.

– Пора идти. У Уилла мероприятие. Как всегда, ответственное.

Я поцеловала его на прощание и помчалась в Ставингтон на церемонию открытия новой очистной станции. Здесь мне пришлось изо всех сил сдерживаться, чтобы сохранить серьезное выражение лица, когда мэр сообщил, какое количество подписей пришлось собрать, чтобы запустить этот проект.

* * *

Звонок телефона разбудил меня среди ночи. Я пошарила на тумбочке, чтобы включить лампу и посмотрела на часы. Два часа. Моей первой мыслью было: Хлоя. Второй: мистер Такер.

– Если это вы, – мистер Такер, – прошипела я, – то я сильно разозлюсь.

– Я звоню из больницы, – сказал голос. – Ваш отец у нас. У него был небольшой сердечный приступ, и мы думаем, вам лучше приехать, миссис Сэвидж.

Я бросилась в комнату Мэг и разбудила ее.

– Мэг, Альфредо попал в больницу. Я должна ехать.

Хрупкая и взъерошенная, она мгновенно вскочила с постели.

– Подожди, я с тобой.

Как безумная, я мчалась сквозь ночь, а Мэг дрожала на пассажирском сиденье рядом со мной. Пожалуйста, пожалуйста, пусть все будет несерьезно, молча молилась я и нажимала педаль газа.

И все-таки, мы опоздали.

Ночная сестра, стройная и аккуратная, встретила нас у дверей реанимации и отвела в сторону. Его кончина была мирной, сказала она, и я знала, что она много раз репетировала эти слова. Десять минут назад. Второй инфаркт, на этот раз обширный.

Мэг вздохнула и заплакала. Я теребила скользкий от пота ремешок сумки, и пол почему-то покачивался под моими ногами. Моей первой реакцией было: это моя вина, я должна была пойти с ним ко врачу. Второй мыслью было позвонить Бенедетте и отменить поездку. И еще я подумала, что… нет, я не помню, о чем думала, я просто хваталась за несущественные вещи.

– Он должен был подождать, пока я не приеду сюда, – тупо сказала я.

Ночная сестра обняла меня за плечи, отвела в комнату родственников и усадила на стул. Потом она принесла чай, а я сидела на разноцветной скамейке и смотрела на пепельницу на подоконнике.

Мэг успокоилась и коснулась моей руки.

– Мне очень жаль, – сказала она. – Бедный Альфредо. Но лучше, когда все происходит быстро.

Я заставила себя не оттолкнуть ее – Мэг беспокоилась обо мне. Это было не ее дело, хотела сказать я, но знала, что не смогу.

Профессиональное выражение на лице сестры смягчилось.

– Попробуйте попить, миссис Сэвидж.

Чай с привкусом кожи и танина.

– Миссис Сэвидж, – безупречная ночная сестра заметно волновалась. – Вашему отцу удалось… он хотел сказать вам… – я подняла мокрое лицо. Она начала снова. – он сказал «спасибо» и передал, что любит вас.

– Но он не стал ждать, – в агонии закричала я. – он не стал. Он должен был подождать меня.

– Он не мог, – тихо объяснила она. – Но мы сказали ему, что вы уже в пути. Мы говорили с ним, даже, когда он был без сознания. Знаете, слух уходит последним. – она положила руку мне на колени. – он знал. Он знал, что вы спешите сюда. – она посмотрела на меня, потом на рыдающую у окна Мэг, и снова на меня. – Его уход был мирным.

– Но он был один, – воскликнула я. – он не должен был уходить один. Я должна была быть с ним. Я знаю, он хотел бы.

– Я держала его за руку, – сказала сестра. – Я клянусь вам, что я его держала.

Вернувшись домой, я позвонила в лондонскую квартиру, но сигнал вызова гудел, пока не включился автоответчик.

– Дорогая, я работал всю ночь, – объяснил Уилл, когда я, наконец, дозвонилась ему. – Я уже спускаюсь. Я только вызову такси и брошу несколько вещей в сумку. Я позвоню Хлое, и скажу, что ей не надо спешить домой. Я скажу, что Альфредо не хотел бы этого.

В глубине сознания всплыл надоедливый вопрос: «Ты опять лжешь мне?». Но я привыкла к нему и научилась понимать, что Уилл любил быть в центре внимания просто ради себя самого. Это стало средством защиты от обид, стрессов и поражений.

Я чувствовала, как мое тело пустеет, слабеет, становится невесомым. Я понимала, что должна принять меры, но мне было трудно даже ответить на телефонный звонок. Мне хотелось плакать бесконечно, но мое горе было смешано с изумлением, как мой предусмотрительный отец позволил этому случиться.

Я взяла себя в руки и позвонила Салли.

– О, – сказала она. – Мне надо присесть. – после паузы она попросила: – Расскажи еще раз. – ее голос звучал на фоне звона фарфора, музыки и других голосов из жизни моей матери.

– У него был сердечный приступ.

– Я не приеду на похороны, – сказала она. – Я не думаю, что смогу. Но я буду думать о нем. – при этих словах я заплакала в трубку. – Слушай, Фанни, ты должна помнить, что Альфредо считал тебя самым лучшим, что случилось в его жизни. Помни об этом.

Это было первым по-настоящему материнским советом, который дала мне Салли, и я записала его в блокнот рядом с телефоном, нацарапала внизу дату и время, а потом проверила, чтобы не пропустить ни одного слова.

Подоспел Манночи. Организация. План мероприятий. Объявление в газете. Хлоя не летела домой, мы договорились с ней об этом, и я обещала звонить ей каждый день. Где мы проведем похороны? Захоронение или кремация? Какие гимны? Какая музыка? Я взяла себя в руки. Хорошая жена была приучена упорядочивать хаос, преодолевать панику, утешать и успокаивать – и хорошая дочь последовала ее примеру.