Текст книги "Хорошая жена (ЛП)"

Автор книги: Элизабет Бушан

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 16 страниц)

– Сколько раз ты об этом говорил?

Он выглядел немного оробевшим.

– На этот раз я действительно хочу поехать.

Я поднялась, чтобы уйти.

– Как насчет сентября, когда Хлоя уедет в Австралию? Тогда я буду свободна. – я поправила себя. – Я поговорю с Уиллом и Манночи. И освобожу время.

Мой отец так обрадовался, что мое сердце вздрогнуло.

– Если это получится, то большего я бы и не желал.

Я попробовала поменяться ролями.

– С одним условием. Ты обратишься к врачу для обследования. Я организую тебе прием. И тогда, обещаю, мы поедем в Фиертино.

Отец посмотрел виновато.

– Я уже был. Немного беспокоило сердце. Он выписал мне таблетки. В остальном все хорошо, Anno Domini. [5]5
  Благодаря Господу (лат.)


[Закрыть]

* * *

По дороге домой я включила радио, и музыка заполнила салон автомобиля.

«Быстро, Франческа, пока Бенедетта не отправила тебя в постель. Скажи мне, какой виноград выращивают в Тоскане?» Я потянула себя за ухо.

«Санджовезе», – прошептала я.

«Молодец, хорошая девочка. А какой красный виноград растет в Пьемонте?»

«Дольчетто, барбера, неббиоло…»

Наша замечательная Бенедетта. Она так часто ругала моего отца, за то что он напрягает мой детский мозг. «Санта Патата, Альфредо, ты жестокий человек. – Санта Патата был единственным святым, которого набожная Бенедетта позволяла себе упоминать в гневе. – Ребенок еще слишком мал». Она напрасно волновалась. Мой бедный маленький мозг очень быстро распознавал новые возможности. Во всяком случае, я достаточно быстро сообразила, что меня приглашают в жизнь моего отца. На те земли, которые французы называют terroir. [6]6
  Почва или плантации под виноградники. Подробнее В контексте рассказа и в широком смысле – родная земля.


[Закрыть]

Теперь я знаю, что terroir на самом деле означает верхних слой почвы, дренаж и климат. Но для меня он предполагает нечто более глубокое и важное – территорию сердца.

* * *

Вернувшись домой в Ставингтон, я припарковала машину около присыпанного у корней хвоей лаврового дерева и вошла через парадную дверь. Она мягко закрылась за мной.

– Мама, – приветствовала меня на кухне Хлоя. – Я хочу есть.

Я открыла холодильник и достала тушеную рыбу.

– Только не рыбу, – сказала она.

– Именно рыбу. Полезно для мозга.

Хлоя закусила губу.

– Когда только закончатся эти экзамены.

– Последнее усилие, дорогая, и ты свободна, как птица. В Австралии будешь есть, что хочешь. – я поставила блюдо разогреваться. – Как думаешь, Саша поест с нами?

– Наверное. Он помогает мне готовиться. – Хлоя извлекла из ящика ножи и вилки. – Ты ведь знаешь, что я люблю его, мама.

– Конечно, – быстро сказала я. – он твой двоюродный брат.

Хлоя аккуратно положила вилку на стол.

– Он так добр. И он все понимает.

Я хотела сказать своей дочери: «Пожалуйста, будь осторожна. Не вступай на опасную территорию». Нельзя сказать, что Хлое не хватало друзей, это далеко не так – они толпились в доме, требуя кофе, еды, телевизора, постели, если задерживались допоздна – но она смотрела только на Сашу. Дорогого, любимого Сашу, одетого в кожу, с его красивыми чистыми волосами, повязанными банданой, худого и костлявого, но такого прекрасного.

Пока они ели, я молча потягивала из стакана клюквенный сок – моя подруга Элейн сказала, что он отлично очищает организм. Они обсуждали экзаменационную тактику, и Хлоя призналась, как она боится.

– Все, что тебе нужно сделать, – сказал Саша, – это иметь хорошую идею, когда ты увидишь свои вопросы. Не пытайся придумывать идеи заранее, иначе в нужный момент ты начнешь выбирать более подходящие из ранее приготовленных, и это не сработает.

Ну что ж, вполне универсальный жизненный принцип.

Хлоя послала ему благодарный взгляд и съела огромную порцию тушеной рыбы. Я занималась своей внутренней очисткой и думала, как прекрасно сидеть здесь, просто слушая их.

В кухню вошла Мэг. Она выглядела ухоженной и выспавшейся, ее светлые волосы цвета карамели были зачесаны вверх.

– Милые мои, – сказала она, – вы должны были вызволить меня из изгнания. Я бы хотела присоединиться к вам. – она села за стол. – Это был немного одинокий день. Никого не было дома.

Я снова наполнила свой бокал, но я знала, что Мэг смотрит на меня. «Помолчи, – хотелось мне сказать. – Пожалуйста, помолчи».

– Тем не менее, одиночество продуктивно для ума и, несомненно, хорошо для души. И мы все знаем, что моя душа нуждается в доброте. – Лицо Мэг было спокойно, хотя в голосе звучало озорство. Так как в ответ не прозвучало ни одного комментария, она добавила. – Могу ли я указать, что была добродетельна сегодня?

Саша вскочил на ноги, стул с визгом проехал по плитке.

– Почему бы тебе не выпить чашку кофе, мама?

Мэг постучала по столу овальным ногтем – ее руки были довольно красивы от природы, и она умела сделать их безупречными.

– Кофе такой… коричневый…, – сказала она. – Но, думаю, я должна согласиться на него. – она опять посмотрела в мою сторону, и ненависть пронзила меня, словно электрический заряд. – Шутка, – сказала она.

Ненависть любопытная эмоция. Иногда она притупляется усталостью, но вдруг неожиданно пробуждается разрушительным всплеском. А иногда, и это никогда не сможет удивить меня, она превращается в то, что можно назвать любовью. Вот как у меня с Мэг.

Непонятно каким образом, поздний звонок прошел по горячей линии.

– Это миссис Сэвидж, – сказала я, – и уже слишком поздний час для звонков.

– Ты совершенно права, – сказал мой муж. – Ты не обязана разговаривать с незнакомыми людьми в этот час.

– Тогда положи трубку. – едкие слова вылетели из моего рта, прежде чем я успела их остановить.

Последовала секундная пауза.

– Я так тебе надоел? Что случилось? Что я сделал?

– Извини.

Уилл попробовал еще раз:

– Я могу тебе чем-то помочь?

Я не поддалась искушению сообщить ему, что сейчас он говорит своим официальным голосом, предназначенным для избирателей.

– О'кей. Дневной отчет. Во-первых, в местной прессе опубликованы три твоих фотографии. На одной ты выглядишь не очень, на остальных просто великолепен. Во-вторых, «Хансард» опубликовал часть доклада, который показывает, как самоотверженно ты борешься за права избирателей своего округа, даже на посту министра.

Он устало вздохнул, заставив меня устыдиться своей грубости.

– Что опять не так, Фанни, – спросил он.

Я хотела бы сказать, что хочу чаще видеть его дома. Но теперь уже не имело значения, был он дома или нет. Поэтому я продолжила привычный обмен информацией.

– Мэг чувствует себя прекрасно. Хлоя мечется в приступах ужаса и восторга. Саша, как всегда… остается Сашей.

Казалось, это удовлетворило Уилла.

– Завтра у меня очень напряженный день, – сказал он, и я подумала, что то же самое он может сказать о большинстве дней своей жизни. – Как всегда, впрочем. – мне показалось, что он услышал мои мысли. – Спокойной ночи, дорогая. Надеюсь, завтра утром ты будешь чувствовать себя лучше.

– Спокойной ночи, – ответила я.

Первыми словами, которые я услышала от него были: «Нет расточительности правительства. Нет школам, предающим детей. Нет больницам, убивающим своих пациентов. Дамы и господа, как адвокат, я ежедневно сталкиваюсь с этими бесконечными обидами. Я знаю, как сильно может пострадать доверчивый и наивный человек. Я знаю, сколько ему нужно мужества. – он остановился и на мгновение задумался. – Дамы и господа, я считаю политику инструментом построения моста между тем, как мы представляем свою личную жизнь и возможностью реализации этого через жизнь общества».

Был пасмурный январский день, и я зашла в ратушу Ставингтона, спасаясь от холода в ожидании пригородного поезда. Конечно, я читала газеты, но у меня было очень смутное представление о политике, мои интересы располагались в другой плоскости.

Уилл выступал в качестве кандидата от своей партии. Всеобщие выборы были назначены на весну, но его выступление, как я узнала позже, было тщательно отработанной программой.

Помню, я подумала, а он действительно верит в то, о чем говорит? Но, когда я посмотрела на высокого человека с волосами цвета спелой кукурузы с глазами, светящимися юмором и страстью, я поверила ему, и ощутила внезапное, как голод, желание узнать, кто он такой. То есть, каков он на самом деле.

Помню так же, как сразу после выступления я смело направилась прямо к нему, чтобы представиться, но была остановлена женщиной в красном.

– Я могу вам помочь? Я сестра Сэвиджа. – она окинула меня взглядом сверху вниз. – Вы ведь не будете беспокоить его? – спросила она с тревогой в голосе. – У него дел по горло, и он уже так устал. – тогда она улыбнулась, и ее нежное лицо расцвело, такой же улыбкой, как у брата. – Понимаете, я здесь, чтобы защитить его.

Глава 4

На полпути к Эмбер-хаусу Уилл ударил по тормозам.

– Минуточку, Фанни.

Мы были знакомы уже шесть недель, и я пригласила его домой, чтобы познакомить с отцом. Ему было двадцать восемь лет, а мне двадцать три, и мы оба знали, какое значение в нашей жизни имеет этот момент – это было важнее, чем раздеться друг перед другом в первый раз. Эта встреча, в сущности, обнажала и раскрывала нас иным способом.

– Ты не говорила мне, что живешь в таком… величественном доме. – Уилл опустил окно и указал на лужайку, окруженную клумбами подснежников и крокусов. Помню, я отметила про себя, что сейчас лужайка выглядит красивее, пока буйное цветение азалий не затопило ее красно-розовой пеной.

Я была очень обеспокоена тем, как примет его мой отец.

– Не волнуйся, это только видимость. Здесь когда-то стоял действительно старый дом, но он был разрушен в пятидесятых годах, и на его месте построен новый. От него осталась только часть фундамента. Мой отец купил его по бросовой цене, когда только начинал свой бизнес. Никто не хотел его брать. На самом деле, дом совсем небольшой.

Уилл расслабился. В одну из наших встреч – мы смогли улучить немного времени между его выступлениями в суде, интервью, спонсорскими прогулками и чикен-ланчами и моими клиентами, переговорами с поставщиками, сессией сезонных дегустаций вин – Уилл пояснил, что он является приверженцем общества, где люди вознаграждаются по заслугам, а не по привилегиям.

Я коснулась длинных интеллигентный пальцев, лежащих на рулевом колесе. В Уилле все было чудесно, в том числе и пальцы.

– Тебе не стоит беспокоиться, – услышала я свой голос, – мы совсем не богаты. Мы практически бедны.

Уилл улыбнулся мне с любовью.

– Не будь глупышкой.

Я покраснела.

– Действительно, глупо, – согласилась я.

Неужели это была я? Девушка, уверенно помогавшая отцу вести бизнес, всю жизнь прожившая в Лондоне и чувствовавшая себя там, как рыба в воде? Это была я и не я. Полюбив так сильно и внезапно, я словно потеряла почву под ногами. Эти сладкие, острые и отчаянные чувства озадачивали и почти пугали меня.

Суставы пальцев Уилла побелели.

– Я немного нервничаю, – признался он.

Теперь настала моя очередь улыбнуться:

– Просто не притворяйся знатоком вина, вот и все.

Он усмехнулся.

– Я не самоубийца.

Отец с Каро ждали нас в гостиной. Она была его любовницей уже десять лет. После того, как она, словно удар молнии, вошла в его жизнь, а Бенедетта с красными глазами и мрачно нахмуренными бровями упаковала свои сумки и вернулась в Фиертино, интерьер дома изменился в лучшую сторону. Каро прикасалась ко всему легко: новая подушка, небольшая перестановка в гостиной, горшок с белыми гиацинтами весной, лампа, излучающая рассеянный свет. Изменения были незначительными, но очень эффективными.

«Надеюсь, ты не возражаешь?», – спросила Каро, когда приехала в первый раз. Мне было тринадцать лет, я была почти озлоблена в своей нелюбви – от страха таких внезапных перемен. И я была в трауре по Бенедетте. Каро засмеялась и откинула назад волосы. Конечно, они были длинными и белокурыми. Она была так уверена в своем положении будущей жены моего отца, что не заботилась о моем ответе.

Спустя пять лет или чуть позже, когда мы так и не стали друзьями, и Каро ни на шаг не приблизилась к своей цели, она сказала мне с горечью: «Альфредо никогда не замечает, что я делаю для него». Я видела свое отражение в ее умоляющих глазах, я была зла на отца и страдала при мысли, сколько несчастий доставила ей в прошлом. «Ты знаешь мое отношение к этому вопросу», – сказал отец со своим непроницаемым видом, когда я спросила его.

– Это Уилл, – я подвела его к камину, перед которым стоял отец.

– А, – сказал он сдержанно, мой отец мог быть очень сдержанным. – Политик.

Мое сердце упало.

В ответ Уилл мог бы сказать: «А, человек, сделавший себя сам», – и это было бы точной характеристикой отца, но его вежливый ответ был обращен ко всем, включая Каро, сидевшую на диване. Я уже знала этот трюк: общение с аудиторией.

За ужином мы пили «Совиньон бланк» от Lawson's Dry Hill из Новой Зеландии. Уилл едва коснулся его, вызвав мимолетную тень на лице отца. Кофе мы пили в гостиной. Каро вернулась на свое место на диване, и я села рядом с ней. Мой отец занял свою позицию у огня.

– Газеты не очень лестно отзываются о вашей партии. Они считаю вас большими хитрецами.

Уилл просиял.

– Это потому, что мы предпочитаем биться на своей территории. В конце концов избиратели увидят, что мы придерживаемся правильной политики.

– Действительно, – сказал отец. Он посмотрел на меня. – Я никогда не знал, что ты интересуешься политикой, Франческа.

– Теперь интересуюсь, – ответила я.

Огонь мерцал в камине. Я слышала тихий стук, с которым Каро поставила чашку на блюдце. Я так гордилась Уиллом, что чуть не заплакала. Вместо этого я укрылась за практическим занятием: взяла чайник и снова наполнила чашки. Я спрашивала себя, какой из богов благословил меня в этот путь? Почему мне, Фанни Баттиста, так посчастливилось найти свою вторую половину?

Уилл подошел ко мне и протянул руку.

– Фанни?

Я ухватилась за нее и вскочила на ноги. Уилл обратился к моему отцу.

– Мы хотели кое-что сказать вам. Мы с Фанни решили пожениться.

Мой отец покачнулся, словно от удара. Он смотрел на меня, я знала, как ему больно, но не колебалась в своей уверенности.

– Мы решили вчера вечером, – объяснила я.

– Так быстро, – сказал отец. – Вы едва знакомы.

Уилл обнял меня.

– Мы уверены друг в друге.

Уилл прокрался в мою постель после полуночи, и я не спала всю ночь. Было еще довольно рано, когда я решила встать. Я выскользнула из-под одеяла, оставив Уилла лежать с раскинутыми руками. Задыхаясь от нежности, я наклонилась и прислушалась к его дыханию.

По пути на кухню мне нужно было пройти мимо спальни Каро, которая находилась напротив комнаты отца. Дверь была приоткрыта, горел свет, и я просунула внутрь голову, чтобы спросить, не хочет ли она чаю.

На кровати валялась груда одежды, Каро паковала чемодан. Мы посмотрели друг на друга. Я, измятая, растрепанная и удовлетворенная, она, красиво одетая и причесанная, но опустошенная.

– Почему ты собираешь вещи? – я закрыла за собой дверь.

Каро взяла джемпер и сложила его.

– Фанни, единственной хорошей вещью в этом бардаке была наша дружба. Это было… – она сморгнула слезы. – Ты мне помогла. В противном случае… – она беспомощно пожала плечами, – … я просто тратила время зря.

Я сняла с кровати стопку рубашек и села.

– Почему сейчас?

Она все еще возилась с джемпером.

– Скажем так. Ты выходишь замуж, а я нет. Я знаю, что глупо беспокоиться о бумажке. Но многим женщинам она нужна. Вот чем плохо быть обычной женщиной.

Я выхватила у нее джемпер и пропустила его между пальцев. Шерсть была мягкой и дорогой.

– Каро, вы так долго были вместе.

Она подняла на меня страдающий взгляд.

– Все хорошее когда-нибудь приходит к концу.

– Хочешь с ним поговорить?

Она покачала головой.

– Нет смысла.

– Но вы были счастливы. Я знаю, что были.

– Давай посчитаем, – она словно поставила галочку. – Твой отец был достаточно любезен, чтобы выделить мне лучшую спальню и место за столом. Я могу заказывать продукты и просить Джейн пропылесосить ковры. Но чего это стоит на самом деле? – она забрала джемпер. – Ты пока не понимаешь, что недостаточно просто выглядеть нарядной, чтобы развлекать твоего отца. Мне нужно настоящее, живое, рабочее партнерство. А так… – она встала и положила зеленый джемпер в чемодан. – Я подвожу черту под последним десятилетием. Я прошу тебя сказать ему.

– Но ты должна сказать сама.

Она внезапно рассердилась.

– Нет, ты сама можешь доложить ему. – она подняла один из чемоданов. – Более того, я дарю тебе самый полезный свадебный подарок.

Я не понимала, о чем она говорит.

Каро ногой подтолкнула чемодан к двери.

– Я покажу тебе, Фанни, как надо уходить. Это хороший урок.

* * *

Во время медового месяца в долине Луары через шесть месяцев после нашей первой встречи Уилл положил голову мне на грудь и сказал:

– Твое сердце стучит громче барабана.

– А сколько сердец ты слушал до меня?

– Очень немного, – улыбнулся он. – Клянусь. Кроме своего собственного, конечно.

– Это хорошо, – я слышала свой голос. – Я не хочу делиться с тобой ни с кем. – я наслаждалась его запахом на моей коже. – Как ты думаешь, наши сердца бьются в унисон?

– Конечно. – он крепко обнял меня и сказал, что понял это, как только увидел меня. – Мне потребовалось секунд пять, чтобы понять это. Ладно, может быть, десять.

– Я первая увидела тебя. – я поцеловала влажную, слегка соленую ямку под шеей.

– Развратница, – сказал он и прижал меня к подушке. Я смотрела в потемневшие глаза, видела впереди длинную жизнь, наполненную новыми возможностями, и думала, как мне повезло.

В третий день нашего медового месяца мы обедали в одной из чистеньких, ухоженных, но сонных деревень Луары. Для начала июня было довольно жарко, и теплый воздух дрожал над каменной мостовой. Широкая, сонная, сверкающая ослепительными бликами река тихо бормотала под стук столовых приборов и звон стаканов.

Уилл почти не ел. В конце концов он полез в карман за сигаретами. Официально он считался некурящим, и никогда не прикасался к сигарете на публике, за исключением Франции, где все «было иначе». На самом деле, он очень любил американские сигареты с фильтром, и мысль о том, что табачный дым является символом нашей близости, вызвала у меня улыбку.

Я обсуждала с официантом винную карту – я не была ценителем красного Шинона, занимавшего большую часть списка. Уилл посмотрел на меня и сказал:

– Мне нравится смотреть, как ты выбираешь вино. Ты так много о нем знаешь, и точно знаешь, чего хочешь. Ты настоящая дочь своего отца.

Мы договорились, что, если Уилл будет избран в парламент, он оставит адвокатуру, а я буду продолжать работать с папой в «Battista Fine Wines». У него были предварительные договоренности, по крайней мере, на бумаге, и я с нетерпением ждала нашей с отцом поездки в Австралию и Америку.

Официант налил вина – красного с оттенком малины, выглядело оно довольно привлекательно.

– Я люблю вас, миссис Сэвидж. – каждый раз Уилл произносил эти слова с таким видом, словно считал их самым важным, восхитительным и необыкновенным открытием.

Я отвернулась и посмотрела на реку. Я не знала, будет ли мне когда-нибудь еще так хорошо. Но я точно знала, что наш брак был самым моим правильным решением. Эта абсолютная вера заставляла меня чувствовать себя одновременно старой и мудрой, молодой и трепетной.

– Ты не думал о нашей поездке в Валь-дель-Фиертино, чтобы посмотреть, откуда родом моя семья?

Он погасил сигарету.

– Я ничего бы не хотел больше. – его глаза на мгновение затуманились. – У меня не было семьи, кроме Мэг и Саши. – он оживился. – Я с нетерпением жду знакомства с твоей.

Я расслышала отголоски его старой боли.

– Хочешь рассказать мне?

Он закурил вторую сигарету.

– Мои бабушка и дедушка были слишком стары и слишком сбиты с толку тем, что произошло, чтобы контролировать ситуацию. Они винили себя за то, что разрешили матери выйти замуж за отца, и еще больше винили себя за то, что она начала пить. Я рад, что они так ничего и не узнали о Мэг.

Это была опасная территория, еще не изученная мной.

– Когда это началось с Мэг?

– Не знаю. Она держала все в секрете. От нее никогда не пахло. Я ничего не подозревал. Вероятно, это не было проблемой, пока она не вышла замуж за Роба. Просто один бокал в конце дня. Но я был занят своими делами, школой, экзаменами, стремлением жить самостоятельно. Мне сейчас стыдно, но я почти не думал о Мэг. А она оставалась одна. Гораздо позже я понял, сколько она сделала для меня, и что я сделал с ней.

Я помню… что именно? Легкий толчок беспокойства? Мимолетную тень, затуманившую яркость дня? Бокалы на столе, солнце на белых камнях, голос реки… мы вместе… мы счастливы, и все же?

– Уилл, – у меня перехватило дыхание. – Мы никогда не должны превратиться в Ма и Па Кеттль. [7]7
  Ма и Па Кеттль – комические герои одного из сериалов 40-50-х г.г.


[Закрыть]

Он усмехнулся.

– Разве мы на них похожи? – его глаза сузились. – Я подумал…

– О чем?

– О возвращении в отель, прямо сейчас.

Но когда мы добрались до отеля, его ждало сообщение. Прочитав его, Уилл обнял меня и взволнованно сказал:

– Миссис Сэвидж, мы должны собираться. Выборы назначены на четырнадцатое июля и у нас не осталось времени. Ни дня, ни минуты. Если мы поедем прямо сейчас, мы будем дома к полуночи.

Я посмотрела на пачку неотправленных открыток на столе у окна. Чистые открытки с изображением тихих французских деревень и сонных французских рек.

– Я даже не надписала ни одной, – сказала я.

Он схватил их.

– Ты сможешь написать в машине.

Я опустилась на кровать. Я думала, что тщательно подготовилась к такой ситуации. Я знала, что брак с Уиллом потребует от меня подобных жертв. Но разочарование лишило меня дара речи.

Он заметил мое несчастное лицо, и на его лице появилась тревога.

– Фанни… Я понимаю, что это так неожиданно, но это означает, что все… То есть, для меня, я хочу сказать… мы так долго работали ради этого момента. Ты меня понимаешь?

Он смотрел так твердо, так решительно, так серьезно, что я не могла протестовать. Как я могла поднимать шум из-за такого важного события в жизни Уилла? Когда мы все обсудили перед медовым месяцем? Все было неважно по сравнению с решимостью Уилла разрешить проблемы нации.

– Предлагаю сделку, – сказал он. – Я обещаю, что, как только сможем, мы уедем на второй медовый месяц.

Больше всего на свете я хотела, чтобы Уилл был счастлив. Я протянула руку и согласилась:

– Идет.

В последнюю минуту в отеле я села и написала на одной из открыток: «Дорогая Фанни, ты замечательно проводишь время. Мысленно с тобой. С любовью, Фанни». В вестибюле я купила у консьержа марку и бросила открытку в почтовый ящик.

По дороге на север Уилл отчаянно крутил ручку приемника. Один раз он остановился на станции техобслуживания и связался по телефону с Манночи. Я наблюдала за ним из машину. Он положил свободную руку на стекло и прижался к нему лбом, оставляя мутный след. Потом он убрал руку и положил ее на живот.

Этот болезненный жест невыразимо тронул меня; я была потрясена, тем, насколько драгоценен стал для меня Уилл, как важно было, чтобы он добился всего, чего желал.