Текст книги "Хорошая жена (ЛП)"

Автор книги: Элизабет Бушан

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 16 страниц)

– Но ведь им нужен ты, а не я.

– Ты исчезла так внезапно, – возразил он. – Ты никого не предупредила. Я словно проснулся и обнаружил, что живу с человеком, которого совсем не знаю.

Это признание порадовало меня. Оно подтверждало, что наша жизнь не была столь предсказуемой и однообразной, как я привыкла думать. Я прихлопнула еще одного комара.

– Разве у тебя не все под контролем?

– Прекрати.

– Уилл, я подсчитала, что отработала на тебя пять тысяч семьсот сорок пять дней моей жизни. Только потому, что взяла на себя одно обязательство в день нашего бракосочетания. Минус двести шестьдесят шесть дней родов и праздников.

– Так много? – парировал он. – Надо же, как летит время.

Я не успела взять себя в руки и рассмеялась.

– Так то лучше, – сказал Уилл.

* * *

На следующее утро за завтраком Бенедетта казалась усталой и грустной. Я забеспокоилась, что прибавила ей слишком много работы, но она махнула рукой.

– Это из-за моего сына в Милане, – сказала она. – Думаю, он приобрел плохие привычки. И боюсь, что он тратит слишком много денег. Ничего не откладывает. Я зову его приехать домой. Я говорю, что ему нужна его мама. – она растерянно развела руки. – Он тоже говорит, что должен приехать ко мне. Но как это сделать?

Что делать? Вопрос, который мы все задаем себе.

Я сидела за столом, пила кофе и ела хлеб с абрикосовым джемом. Луч солнца пронзал кухонное окно и освещал изображение Мадонны в массивной рамке, стоящей на полке среди кастрюль.

– Бенедетта, – спросила я. – Как была разрушена ферма?

Бенедетта сложила руки на столе.

– Это было очень плохо. Тебе не надо это знать. В этом не было никакого смысла.

– Пожалуйста, расскажи мне.

Она тяжело поднялась на ноги.

– Мне надо проверить помидоры.

Я последовала за ней. Было только 9:00, но солнце уже пощипывало кожу. Бенедетта шла между грядками и вырывала сорняки.

– Лусилла была сестрой твоей бабушки, – призналась она наконец.

– Я не знала, что у нее была сестра.

Бенедетта пожала плечами.

– Когда ей исполнилось девятнадцать лет, она вышла замуж за фашиста и уехала жить в Рим. Я была еще маленькой, но сплетни… Фашисты заставляли людей воевать, они приезжали из Рима, избивали мужчин или забирали их в тюрьму, если они отказывались. – в рассказах о войне довольно много сходства, и я могла предположить, что произошло дальше. – Этот человек приехал с Лусиллой в большой машине и потребовал, чтобы все мужчины Фиертино шли в армию. Ни один из членов семьи не стал говорить с Лусиллой, и нам, детям, запретили подходить к ней. Я помню, как мы шли по дороге с братом, а она стояла за воротами Fattoria, плача и рыдая. В конце концов, муж посадил ее обратно в машину, и они уехали. – Бенедетта сорвала два спелых помидора и дала один мне. – Ешь, Фанни.

Насыщенный красный, почти цвета крови.

– Потом они вернулись?

– Да, они вернулись. В конце войны твоя бабушка и твой отец ушли с холмов. Немцы взорвали там несколько домов, – Бенедетта указала в сторону Fattoria, – чтобы союзникам было труднее пройти по дороге, а в холмах устраивали засады. Каждый дом в деревне был поврежден. Это было очень плохо. Думаю, они вернулись, потому что Лусилла не знала, что еще можно сделать. На этот раз она сама была за рулем автомобиля. А он сидел сзади, очень бледный, очень жирный, в обнимку с бутылкой коньяка. Она поддерживала его руками и повела в Fattoria просить помощи у своей сестры, твоей бабушки. Она не знала, что там никого нет. – Бенедетта оттянула ткань платья около шеи, чтобы немного охладиться. – Да. – пот блестел в складках шеи. – Той ночью там никого не было, и никто не знает, что произошло. Знаешь, мы каждый вечер прятались в разных домах, и никогда не оставались на вторую ночь в том же месте.

Я слышала некоторые из этих историй от отца; ему их рассказала бабушка. При повторениях истории обычно улучшаются, но в них сохранялись непосредственность и простота, с какой люди готовились к худшему. По ночам женщины складывали свое имущество в коляски и вместе с детьми переносили все, что могли, в безопасное место. Это была лотерея. Часто они выбирали неправильный дом, и под обстрелом их убежище уже не было безопасным. «К тому времени, – говорил мой отец, – мы привыкли к секретам. Знали, куда надо прятать масло, ветчину и сыр. Где надо укрывать кур».

Дойдя до конца грядки, Бенедетта выпрямилась.

– Никто не хотел указать Лусилле и ее мужу безопасный дом. Партизаны сообщили нам, что немцы собираются заминировать дорогу, ведущую из долины на север, так что мы прятались в церкви. Но в конце концов, это были не немцы. Это были… Партизаны спустились с холмов и потребовали выдать им мужа Лусиллы. Никто ничего не сказал, потому что Лусилла все еще была одной из нас.

– И?

– Это была я. – Бенедетта говорила так тихо, что я почти угадывала ее слова по губам. – Я слышала, как партизан спросил: «Где этот человек?». И я подбежала к нему и крикнула: «Я знаю, я знаю», – пропищала она тонким детским голосом. – В Fattoria. – вернувшись на кухню, Бенедетта остановилась перед изображением Мадонны и перекрестилась. – Меня учили всегда говорить правду. Потом мы увидели, что ферма горит. Нам было видно из церкви… но они, должно быть, уже были мертвы.

Я села.

– Мы должны думать так, – сказала я.

Казалось, что прошел час, хотя на самом деле минута или две. Бенедетта добавила:

– Лусилла была хорошей женой, верной до самой смерти.

Позже за пошла на кладбище за деревней. Странная смесь фигур из белого камня, надгробий из цветного мрамора, фотографий на металлических пластинках и грязный пластмассовых цветов. Мне потребовалось некоторое время, чтобы найти Лусиллу, ее не было среди Баттиста, ее семьи. Она была похоронена в северной части кладбища, в самом углу. Ее камень был простым и плохо обработанным, лаконичная надпись гласила: «Лусилла Баттиста. 1919–1944». Кипарис над ней вонзался в твердое голубое небо. Не было никаких упоминаний о ее муже или детях.

* * *

Рауль забрал меня из Casa Rosa в 10:00. Он был одет в отлично скроенные льняные брюки и рубашку, но под глазами у него лежали темные круги.

– Мы едем в Кортону. А потом в Тарквинию смотреть этрусские артефакты. – он одел темные очки. – Я знаю, твой отец всегда ими интересовался. Потом я привезу тебя обратно в Фиертино, и ты сможешь переодеться и отдохнуть. Мне надо будет отлучиться по делам в соседнюю деревню. А потом мы отправимся в La Foce, где мой друг Роберто угостит нас ужином.

– Со мной?

– Он ждет тебя.

Я не могла удержаться от улыбки при виде его уверенности.

– Ты уверен?

– Абсолютно.

Когда мы добрались до Кортоны, над холмами собирались кучевые облака, но было жарко. В затененном сумрачном ресторане мы заказали итальянские закуски и легкий, острый Пино Гриджо. Я ела и пила с ощущением нереальности происходящего, словно я вернулась домой, но не узнаю ни людей ни предметы. Но мне хотелось знать, что произойдет дальше.

– Спасибо за обед, Рауль. – я подняла свой бокал. – Знаешь, что самое приятное? Не думать о расписании.

В его глазах застыл вопрос.

– Позволь мне быть честным, Фанни. Я надеялся, что ты отблагодаришь меня другим образом. – от этого прямолинейного предложения что-то сжалось у меня в животе. – Мне кажется, это неизбежно, поэтому лучше сказать сейчас, чтобы ты успела подумать и решить.

В Тарквинии мы купили билеты в палаццо пятнадцатого века, где хранились этрусские находки. Мы полюбовались на пару терракотовых крылатых лошадей, бронзовое зеркало перед статуей Афродиты и бронзового Геракла, усмиряющего лошадей Диомеда.

Отойдя на несколько шагов, я случайно бросила взгляд через плечо и увидела их. Я их узнала сразу. За стеклом красиво освещенной витрины лежал надгробный камень. Он был размещен на задрапированном тканью возвышении. Две лежащие рядом фигуры, мужчина и женщина. Она была молодой, с огромными серьгами и ямочками улыбки в уголках рта. Одна ее рука лежала поперек груди, почти касаясь мужчины. Его рука обнимала ее плечи, он тоже улыбался. Надпись гласила: «Супружеская пара, пятый век до н. э.».

То, что я уже знала.

Я прочитала путеводитель:

– «Жители богатых полей Тосканы, славившейся своими пшеничными полями и виноградниками, позже пришедшей в упадок».

– Они выглядят такими естественными, – прокомментировал Рауль, – такими понятными.

Рауль взял у меня путеводитель.

– «Этрусские женщины пользовались свободой, чтобы выходить из дома, участвовать в праздниках и пить вино. Этрусские мужчины уважали своих жен и дорожили их обществом.»

– Ах, – сказала я.

Рауль подчеркнул:

– «При этом они не ограничивали их».

Глава 18

Уилл поразил меня однажды, заметив, что по его наблюдениям депутаты часто не знали за что они голосуют: они просто следовали указаниям лидеров фракций. Он рассказал мне об этом, когда мы ехали на родительское собрание в школу Хлои. Хлое было пятнадцать лет и она вошла в возраст, когда жизнь кажется пьесой, а она исполняет в ней главную роль.

Мы опоздали. Это случилось потому, что Уилл пропустил свой поезд до Ставингтона. «Сделка в чайной комнате». Он влез в машину со словами:

– Не говори ничего, Фанни. Прости, прости.

Я выжала сцепление.

– Если помнишь, в прошлый раз мы явились так поздно, что должны были сидеть за спиной директрисы на стульях для сотрудников.

– Скажи спасибо. Нам пришлось любоваться ее тылом, он безопасней, чем вид спереди.

Уилл всегда умел рассмешить меня. Я протянула руку и положила ему на бедро.

– Так что было на этот раз?

– Было кое-что, – ответил он, став серьезным. – Я хотел бы обсудить это с тобой.

Если Уилл надеялся проникнуть в аудиторию незамеченным, он сильно ошибался. Как только мы вошли в зал, директриса навалилась на него и захватила в плен с помощью старших преподавателей. Я разыскала встревоженную Хлою.

– Твой отец хочет знать, надо ли нам готовиться к страшным сюрпризам?

Хлоя выглядела довольно бледной.

– Разве что по фак ин математике, – сказала она.

– Не ругайся, дорогая.

Она еще больше скисла.

– Мама, ты не в курсе. Наше поколение не считает слово «фак» ругательным. Это просто слово из нашего словаря.

– Не могла бы ты его не использовать?

Она бросила на меня предупреждающий взгляд.

– Это так же неуместно, как попытка читать мне лекции о сексе. Знаешь, мы очень хорошо информированное поколение.

Не очень хорошо информированное, как выяснилось. Математика Хлои была ниже всякой критики, так же как физика и химия; и учитель географии сомневался, что Хлоя хорошо ориентируется на глобусе.

– По крайней мере, – сказала я Уиллу по возвращении в Ставингтон, – за ее итальянский мне краснеть не пришлось.

– Хорошо. – Уилл бросил кипу грязной одежды на кухонный стол.

Я простонала:

– Корзина для грязного белья в углу.

Уилл выглядел удивленным.

– Ах да, конечно. – я смотрела, как он складывает одежду в корзину. – Фанни, мы можем поговорить? – он повесил пиджак на спинку стула. – У тебя случайно не припрятана здесь бутылка?

– А тебе хотелось бы?

– Нет. Нет. Конечно, нет.

Мы с Уилом договорились не держать дома алкоголь, потому что это было бы несправедливо к Мэг. Вином мы наслаждались в Лондоне. Это не было большой жертвой, и мы пришли к согласию. Но иногда случались дни…

– Это касается голосования о рыбалке и охоте.

– Я думала, что все уже обсудили, и наша партия решила голосовать за запрет.

– Это так, – согласился Уилл. – Я никогда не рыбачил и не охотился, но не могу согласиться с запретом. Мы собираемся отменить фундаментальную свободу, и я не уверен, что поступаю правильно.

Я повязала вокруг талии фартук, подаренный Хлоей. На нем была изображена кошка на сиденье кресла и ее сердитый хозяин, стоящий рядом, ниже полукругом изгибалась надпись «Никогда не сдавайся». Я достала из холодильника сыр и грибы, и поставила разогреваться в духовку пирог с заварным кремом, который успела приготовить утром.

– Но тебе придется, ты лидер фракции.

– Нет, не придется. Я имею право проголосовать против. В конце концов, я в это верю, это вопрос совести.

Я протянула ему пару холодных помидоров, бледно-красных и почти безвкусных.

– Не мог бы ты их порезать, Уилл? – я сходила за салатом в кладовую, чтобы дать себе несколько секунд на размышление. – Ты потеряешь место лидера.

Уилл трудился над помидорами, если не со знанием дела, то с усердием.

– Активисты слишком усердно борются за права животных, – сказал он.

Я замерла над салатницей. Это меняло дело.

– Ты не можешь, – категорично заявила я. – Ты можешь поставить под удар Хлою. Они могут узнать, где она учится, и сделают ее своей целью. Мы все станем их мишенью.

Уилл пересыпал помидоры в миску.

– Не думаю, что Хлое что-то угрожает. Они найдут цели получше.

– Откуда тебе знать?

Уилл пожал плечами.

– Фанни, меня просто лишат должности, можешь не сомневаться. Стану обычным членом парламента. Но я не могу поступиться своими принципами.

С неожиданной тревогой я поняла, что мы незаметно пришли к конфликту интересов, и Уилл хочет, чтобы я выбрала его сторону.

– Уилл… – Я услышала свой голос и обернула руки передником. – Пожалуйста, не делай этого. Не жертвуй всем, чего ты добился. Цифры показывают, что билль пройдет, даже если ты проголосуешь против. Это было бы… бесполезно.

Уилл ответил совсем тихо:

– Ты изменила свой мотив.

Я отвернулась, прежде чем стыд отразился на моем лице.

– Пирог готов.

Вечером в постели Уилл спросил:

– Это твое последнее слово?

Я ухватилась за край простыни и натянула ее на грудь.

– Да. Ты всегда поступал, как считал правильным, и я поддерживала тебя. Но у нас есть Хлоя. Я должна подумать о ней, и ты тоже.

– А убеждения и принципы?

Я хотела сказать, что он слишком много требует от меня. Я собиралась трусливо возразить, что моим делом является застилать простыни и ставить еду на стол, и на некоторые вопросы я не могу ответить. Я могла бы объяснить, что малейший намек на угрозу для Хлои заставит меня отказаться от любых принципов.

Но это не помогло бы. Если я все еще обладала хоть каплей честности, то должна была признать, что эти оправдания не совсем правдивы. Конечно, выступая против охоты, я не сожалела о рыбе и птицах. Конечно, я бы умерла ради Хлои. Тем не менее, я привыкла к роли жены политика. Медленно и с трудом, но я приспособилась к шаблону и была довольна своей ролью.

Он потянулся ко мне.

– Иди сюда.

Я повиновалась. Уилл воспользовался мной подчеркнуто небрежно и без нежности, потому что я это заслужила, и я не стала протестовать.

На следующей неделе я присоединилась к Уиллу в нашей квартире в Вестминстере. Он сидел на диване. Смеркалось, но он не включал свет.

– Ты видела результаты голосования, Фанни. Но я не считаю, что поступил правильно.

Я села рядом и взяла его за руку.

– Не знаю, что сказать, Уилл, кроме того, что нам всем приходится делать свой выбор.

– Можешь сказать, что я дурак.

Сейчас не было никакого смысла повторять свои доводы.

– Или реалист.

Диван был обтянут дешевым грубым хлопком, я выбирала его когда-то давно для старой квартиры. Уилл отнял руку и вскочил на ноги.

– Это должен был быть мой вызов, мое решение, Фанни. Никто не может заставлять меня голосовать так или иначе.

Я проглотила кислый комок в горле.

– Я не знаю, – ответила я. – Но это бы ничего не изменило.

Уилл засунул руки в карманы. Он уже смирился с ситуацией и просчитал ее преимущества.

– Так и есть, – в его улыбке сквозила ирония. – Лучше не думать об изменах. Мы их совершаем, а потом движемся дальше. Нам пора одеваться на прием.

Я слушала внимательно и могла расслышать его иронию и разочарование в себе. И во мне. Уилл был прав.

* * *

Вернувшись в Casa Rosa, я разделась донага и вымылась в бассейне под окном, выходящим на долину. Вода стекала с моих плеч сквозь пальцы, прохладная и чистая, а я думала о страданиях Лусиллы, моей неизвестной двоюродной бабушки, и об ужасных вещах, которые случились с ней. Бедная Лусилла: выходя замуж, она думала, что собирается строить свою личную жизнь. Однако, из-за участия ее мужа в политике, эта жизнь перестала ей принадлежать.

Жесткое полотенце царапало плечи, обожженные солнцем. Я втерла крем в кожу рук и ног и наклонилась, чтобы обрезать ногти на ногах. Они казались почти белыми на фоне загорелой кожи.

Рауль постучал в дверь ровно в 20:00.

– Можно войти? – сегодня вечером он облачился в классический льняной костюм.

Я отошла в сторону.

– Да, да, проходи.

Без дальнейших церемоний он шагнул за порог и обнял меня, я его.

– Не смотри так испуганно, – приказал Рауль, прижимая меня к себе.

– Но я должна быть испуганной, – возразила я.

Он прикоснулся пальцем к губам.

– Ш-ш… Я знаю. – он накрутил прядь моих волос на палец и потянул вниз, пока моя кожа не сморщилась. – Я так давно хотел это сделать. Ты никогда не стригла волосы, Фанни? Такие густые и темные.

– Придется подстричься, когда постарею.

Рауль наклонился и поцеловал меня. Его губы были сухими, от него слабо пахло вином и дорогим лосьоном после бриться – невысказанное обещание таинственного наслаждения. Я положила руки ему на грудь и мягко оттолкнула.

– Мы не опоздаем?

Он отпустил меня.

– Фанни, как мне нравится твоя невинность.

Я посмотрела на него с удивлением.

– Но я не невинна, – в моем голосе звучал протест. – Совсем нет.

Мы с Раулем вернулись в Фиертино в предрассветные часы после щедрого ужина в семейном кругу в La Foce с изумительным вином золотого 1970-го года. Разговор велся почти исключительно о винах: новые технологии, новые производства, использование дубовых бочек… Итальянский лился из меня легко и свободно, и винная терминология не доставляла мне ни малейшего затруднения.

Мы ели душистую, как лето, дыню. Мясо было настолько нежным, что распадалось на волокна при соприкосновении с вилкой. Виноград, поданный к сыру, был почти черным и лопался от сока.

Рауль был в ударе. Элегантная комната и мебель была для него единственно достойной оправой. Он часто посылал мне взгляд или касался плеча. Посмотри, словно говорил он, каким соблазнительным может быть соблазн. Пожалуйста, наслаждайся. Ты уже можешь почувствовать вкус того, что у нас будет. Свет, радость, комфорт и полнота чувственных удовольствий.

Я болтала и смеялась, пила вино и радовалась прикосновению льняной одежды к моей коже, тяжести волос на моих плечах.

Я рассказывала нашему хозяину о бизнесе моего отца и представляла, как меня завтра разбудит Рауль. Я буду скользить между сном и явью, безоружная и слабая, почти на грани сознания, и позволю ему делать то, что он хочет. Я остановлюсь, чтобы определить свои ощущения, смаковать и запомнить вкус. Изысканный, полный, безупречный.

Хозяйка подала кофе в крошечных хрупких чашечках, и я рассказала ей о моей дочери. Она такая умная, такая красивая… и вдруг меня охватил ужас от того, как легко я собираюсь уничтожить доверие и счастье Хлои. Так же легко, как разбить одну из этих кофейных чашек.

Мы ехали обратно по холмам в ярком лунном свете. Темные и строгие пальцы кипарисов указывали в небо. Рауль припарковал машину перед Casa Rosa.

– Я спрошу тебе еще раз, могу ли я войти? – он наклонился и откинул волосы с моей горячей щеки. – Я так хочу тебя, но я не могу не спрашивать. И я отчаянно боюсь.

Он снова поцеловал меня, и я была поражена тем, насколько этот поцелуй отличался от всех прежних. У нас с Раулем не было привычных путей, общего языка, заученного за долгие годы, ничего, кроме почти забытой близости в домике на дереве. Если это было так, было ли это плохо?

– Я всегда любил тебя, – сказал он, – долгое время. Это не значит, что я не люблю Терезу. Она никогда не узнает, что я говорю тебе, потому что я ни за что не навредил бы ей. Ты понимаешь меня?

Я коснулась его щеки.

– Прекрасно понимаю.

Это был чрезвычайно интимный момент.

В салоне автомобиля было слишком жарко, я открыла дверь и вышла, чувствуя слабость в руках и ногах, пылающую кожу, грубость ткани, прилипшей к телу.

Я посмотрела в ночное небо, усыпанное звездной пылью.

– Не могу поверить, что может сделать разница в несколько сотен миль, – сказала я стоящему рядом Раулю. – Нигде в Англии нельзя увидеть такого неба… ничего, столь прекрасного.

– Ты счастлива, Фанни? – спросил он.

– Кто знает? Несколько лет назад я бы сказала, что да. Но сейчас я не знаю.

– Звучит вполне оптимистично. Нет ничего определенного, поэтому нам всегда есть к чему стремиться.

– Хотя это не очень удобно.

Рауль не смотрел в небо.

– Мне потребовалось довольно много времени, чтобы добраться до дома на дереве, – сказал он. – Но я все потерял в тот вечер. Это не дает мне покоя. Меня так же поразило, как быстро секс может разрушить отношения.

Я позволило моей руке отдохнуть в его пальцах.

– Знаешь… Я ведь ничего не знала о сексе, или почти ничего, и я была напугана опытом. – я улыбнулась. – Но я выросла. Потребовалось некоторое время, и к тому моменту ты уже вернулся во Францию. Жизнь пошла по-другому. Просто мы начали слишком рано.

Рауль взял меня за руку, и мы побрели к дому. В лунном свете Casa Rosa казался выше, чем был на самом деле, его окна чернели таинственными провалами.

– Тебе грустно, Фанни?

– Я приехала, чтобы похоронить Альфредо. Я еще не вполне решила, где именно, но, думаю, он может подождать. Мне кажется, он бы хотел, чтобы я немного подождала. И… я полагаю… Я сбежала сюда, чтобы некоторое время побыть одной и подумать. Мне перестала нравиться моя жизнь, но я не знаю, что делать дальше.

Я коснулась деревянной колонны около двери.

– Даже дерево стало горячим.

Рауль подтолкнул меня к колонне. Я чувствовала себя красивой, загадочной и взволнованной. У меня было ощущение взлетающей птицы. А почему бы нет? Однажды Уилл предал меня. Почему я тоже не могу? Неопределенность, тайна, флирт… я могу их почувствовать. Потом я уберу эти воспоминания под крышку с надписью «Частная жизнь», и Уилл ничего не узнает.

Рауль положил руку мне на грудь, а пальцами другой провел вверх от талии по ложбинке вдоль позвоночника. Такой уверенный жест.

– Во второй раз нам повезет больше, Фанни.

Я опустила голову и ждала капитуляции. Я была готова сдаться.

Я почувствовала рывок короткой боли, прошлое все еще держало меня на своем крючке. Что это было, что я обещала себе когда-то давно? Если бы я работала рядом с Уиллом, если бы я наблюдала коварных политиков в джунглях Вестминстера, я бы боролась за свою веру и лелеяла свою преданность.

И тогда я холодно и трезво подумала об Уилле, я поняла, что как только Рауль войдет со мной в Casa Rosa, наш брак умрет. И что у нас останется? Мужчина и женщина, живущие под одной крышей, два чужих человека в пустых комнатах.

– Нет, – резко сказала я. – Рауль, я сделала ошибку.

– Фанни…

– Я бы хотела, но я не могу. Я не могу забыть о нем.

– Нет, ты можешь.

– Не таким образом. Я не могу идти с тобой. С тем, что у меня в голове.

– Могу ли я сказать, Фанни, что сейчас я не способен понять, что у тебя в голове? – рука Рауля сжала мое плечо и упала.

– Мне очень жаль. Я не ожидаю, что ты меня поймешь.

– Это не относится к делу, – произнес он и отступил назад.

В эту минуту от стены дома отделилась фигура. Женщина в длинной батистовой юбке, которая плавно колыхалась при движении.

– Привет, – сказала Мэг. – Я ждала твоего возвращения. Я не была уверена, что таксист высадил меня в нужном месте. Но потом я заметила винный справочник на кухонном столе. – она выступила вперед и луна залила ее серебряным светом. – Привет, Рауль, давно не виделись. Фанни не отпускает вас от себя, когда вы приезжаете.

Рауль ни на мгновение не смутился. Он подошел к Мэг и поцеловал ее в щеку.

– Фанни не сказала о…

Мэг обняла Рауля.

– Замечательно. – она коснулась щеки. – Мы должны чаще встречаться. Уилл не сказал мне, что вы здесь.

– Уилл не знает, – сказала я.

Мэг перевела взгляд с Рауля на меня.

– Ну, что ж…

Рауль положил руку мне на плечо.

– Я буду на связи. Может быть, мы пообедаем где-нибудь вместе до моего отъезда.

Мы все знали, что это фикция.

– О, да, – ответила Мэг. – Было бы очень мило.