Текст книги "Хорошая жена (ЛП)"

Автор книги: Элизабет Бушан

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 16 страниц)

Глава 5

Мэг словно особой милости просила разрешения отвезти Хлою в школу в день выпускного экзамена. Хлоя ворвалась в кухню.

– Мама? – она была бледна, и дрожала то ли от страха, то ли от возбуждения.

Я крепко прижала ее к себе. Потом я повела ее наверх, заставила принять ванну и выпить кружку чая.

С розовым от пара лицом она погрузилась в воду.

– Моя дорогая мамочка. – она молчала почти минуту. – Я ничего не могу делать. Я не могу двигаться. Я не могу думать.

Было слишком холодно для конца июня, и я положила полотенце греться на радиатор отопления.

– Давай вымоем волосы?

Форма головы была такой знакомой, такой любимой. Шампунь склеил волосы в длинные пряди. Я очень осторожно потерла и промыла их, оберегая глаза от пены.

– Сегодня начинается моя жизнь, мама, – сказала она, когда я вытирала ее полотенцем, как в детстве, когда она была маленькой, мягкой и слабой. – Какой она будет?

* * *

Через несколько дней, проснувшись рано утром и не открывая глаз, я протянула руку вперед. Если бы Уилл лежал рядом, я коснулась бы теплой спины или твердого плеча. Этим ранним утром я пообещала себе: надо быть добрее друг к другу, чем я все чаще пренебрегала в последнее время. Сегодня его половина кровати казалась особенно пустой и холодной.

Я встала, натянула джинсы и футболку, отдернула шторы и посмотрела, как летний день просыпается для жизни. Прошла секунда или две, прежде чем я заметила две фигуры, спускающиеся по дороге. Они двигались медленно, задумчиво, словно связанные друг с другом.

Хлоя остановилась около лаврового дерева, и я видела, что в ней не осталось ничего детского. Саша наклонился и что-то прошептал ей на ухо. Она ответила, повернулась к нему и обвила руками его шею. Саша откинул голову и рассмеялся. Я очень давно не слышала, чтобы он так смеялся.

Осознав, что я шпионю, я отступила от окна.

Когда я варила кофе, в кухню заглянула Хлоя.

– Что ты здесь делаешь так рано, мама? – она фыркнула. – Кофе? Великолепно. Можно мне сесть?

– Вы гуляли всю ночь? Вы что-нибудь ели?

Хлоя покачала головой, ее длинные волосы рассыпались по плечам.

– Ты всегда задаешь одни и те же вопросы, мама.

– Конечно, мы бодрствовали всю ночь. – Саша, который вошел вслед за ней, достал из шкафа чашки. – Ничего страшного. – он улыбнулся мне, дразня. – Разве ты не помнишь?

– Смутно, – ответила я кислым тоном. – Как клуб?

Глаза Хлои и Саши встретились, у них был общий секрет.

– Блестяще. – голос Хлои звучал выше, чем обычно.

Я достала хлеб и сунула в тостер два ломтика.

– Я надеюсь, вы не наделали… глупостей.

В глазах Хлои вспыхнуло предупреждение. Дальше ни шагу.

– Да… – Саша расстегнул куртку и пристроил ее на спинку стула. – Клуб неплохой. Мы с ребятами могли бы дать там концерт, просто чтобы помочь.

Саша так старался не показать, как отчаянно они нуждаются в выступлениях. Он никогда бы не признал, что за два года погони за славой и успехом не поднялся над землей ни на дюйм.

Хлоя сгорбилась над своим кофе. На щеках алел легкий румянец, а на губах играла улыбка. Она выглядела счастливой и беззаботной.

Тост застрял в тостере, я вытащила его, рассыпав по полу фейерверк крошек, и положила перед ней.

– Возьми тосканский мед.

– А что случилось с английским медом? – она взмахнула невероятно длинными ресницами. – И всем английским вообще, если на то пошло. Итальянская паста, итальянская ветчина, итальянское то да се. – она снова захлопала ресницами, и Саша, казалось, пришел в восторг. – Мама, ты должна наконец поехать туда в этом году.

Я принесла совок и замела крошки.

– Да, я планирую поехать туда с твоим дедом.

Хлоя закатила глаза к потолку.

– Ты всегда так говоришь.

Пока они ели и пили, я сидела за столом и ломала голову над повесткой дня комитета по делам бездомных Ставингтона. Наконец, Саша поднялся и взял свою драгоценную куртку.

– Приятных снов, – сказал он и исчез.

– А как насчет тебя, дорогая?

Хлоя допила свой кофе и присела на корточки рядом со мной.

– Ты не должна вмешиваться, мама. Больше никогда.

Я обхватила ее одной рукой. В уголке рта осталось пятнышко меда, и я стерла его пальцем.

– Он твой двоюродный брат, Хлоя.

Счастливое выражение исчезло с ее лица.

– Он мой самый лучший человек, мама. Он моя плоть и кровь. Он знает меня, а я знаю его.

– Он твой двоюродный брат, – повторила я.

Хлоя выпрямилась.

– Забудь об этом, мама, – сказала она ровным незнакомым голосом. Потом она тоже ушла.

Я посмотрела из окна на небо, где собирались фиолетовые, как спелые сливы, дождевые облака.

* * *

Позже мы с Хлоей перебирали мешки со старой одеждой, сложенные в нашем гараже.

– Здесь всего так много, мама. Я не понимаю, почему мы должны этим заниматься.

Я вывернула сумку, и водопад грязных свитеров и брюк хлынул на пол. Их затхлый запах – запах несчастья и грязи – заставил нас отпрянуть.

– Тьфу, – сказала Хлоя. – выброси их.

Я сама удивилась своей горячности:

– Я не могу. Они еще могут быть полезны. Пригодятся кому-нибудь.

Хлоя заглянула во вторую сумку.

– В самом деле, – она вытащила розовый кардиган, подозрительно похожий на кашемир, – есть что-то вполне приличное.

Я собрала одежду в охапку и побрела на кухню, где Бриджит мыла раковину.

– Не могли бы вы загрузить это в машину?

Она сделала шаг назад.

– Это неприятно.

– Нет, – согласилась я, – но они буду выглядеть лучше, когда мы их постираем и погладим.

Бриджит угрюмо загрузила вещи в машинку и захлопнула дверцу. Следовавшая за мной Хлоя вручила ей моющее средство.

– Этот забавный винтаж, [8]8
  Под «винтажем» подразумевают оригинальную или аутентичную вещь не моложе 20 лет, в которой четко виден «писк моды», отпечаток времени ее создания. То есть, если это, к примеру, просто черный свитер-водолазка 70 годов – то это секонд-хенд. А если это свитер с фасоном 70 годов (расклешенные рукава, запах, широкая резинка внизу) или с оленями, как тогда было модно – винтаж. Винтаж и антиквариат – разные понятия, предметы одежды, относящиеся к категории антиквариата, выступают обычно в качестве объекта коллекционирования или средства вложения денег. Винтаж хотя бы изредка, но используется по прямому назначению. Подробнее


[Закрыть]– сказала она. – Как ты думаешь, я могу оставить себе этот кардиган? ^{2}

* * *

Я подвезла Мэг к врачу по пути в город. Она теребила ремень безопасности.

– Саша сказал мне, что ты… говорила о них с Хлоей. Я понимаю, ты не одобряешь, что они проводят вместе столько времени…

Я свернула с дороги на выезд, уже не удивляясь, как быстро информация распространяется по дому.

– Он обсуждал это с тобой?

– Конечно. Мы обо всем говорим. Ты же в курсе.

Это было несправедливо, но я удержалась от ответа, сжав зубы.

– Хлоя просила меня не обсуждать ее дела.

– Скажи мне, – Мэг рылась в сумочке. – Ты возражаешь против моего сына или его генов?

– Я люблю Сашу, и Хлоя разделяет ваши гены.

Мэг опустила козырек над пассажирским сиденьем и красила губы ярко-красной помадой, пока я боролась с системой парковки, специально придуманной, чтобы доводить водителей до безумия.

– Ты же помнишь, Фанни, – сказала она, – мы были лучшими друзьями.

Я чувствовала, как ее взгляд прожигает дыру в моей щеке.

– Мэг, – произнесла я опрометчиво, – я думаю, пришло время провести некоторые изменения.

Она всегда была остра, как бритва.

– Хочешь избавиться от меня? – она издала короткий смешок. – Я бы так и поступила на твоем месте. – она нервно заправила волосы за ухо. – Уилл знает, что у тебя на уме?

– Мы не обсуждали это. Но Хлоя скоро уедет из дома, и я подумала… может быть, пришло время для дома поменьше.

– Он не захочет. Он никогда не оставит нас с Сашей. – она бросила на меня настороженный взгляд. – А ты не оставишь его, не так ли, Фанни?

– Разве Саша не уйдет из дома тоже?

Мэг бросила помаду в сумку.

– Да.

Как моя мать ушла из Эмбер-хауса практически с пустыми руками, Мэг приехала в Ставингтон почти без ничего, с одним чемоданом и небольшой сумкой Сашиной одежды для своих поездок к нему в выходные дни. «Я не знала, что выбрать» – сказала она.

Спустя годы, когда я разговаривала с Робом в день восемнадцатилетия Саши, он сказал мне, что просил Мэг забрать все – мебель, одежду, фарфор – но она решительно отказалась, говоря, что хочет освободить пространство для своего горя. Роб был озадачен, но я странным образом понимала смысл ее слов.

Мэг подняла руки перед глазами.

– Почти не дрожат. Мне уже лучше. Та ночь была просто ошибкой. Знаешь, я собираюсь выйти на новую работу.

– Конечно.

Я проехала через парковку и остановилась у входа.

Мэг взялась за ручку дверцы.

– Я не уверена, что смогу справиться самостоятельно.

Я наклонилась, чтобы поднять стекло с ее стороны.

– Мэг, – крикнула я ей вслед. – Я не это имела ввиду.

* * *

После заседания комитета я поехала в Лондон. Снова пошел дождь. Я смотрела сквозь лобовое стекло. Мой отец часто говорил об итальянском лете, и я понимала, почему. О, поехать туда, где жарко, спуститься в долину, сидеть под оливковым деревом и смотреть, как сквозь его листву мелькают огненные языки.

Уилл оставил записку на полу прихожей нашей лондонской квартиры, я чуть не наступила на нее: «До встречи в посольстве. Не забудь о Паскуале. Пжлст, не опаздывай».

Конечно, я опоздала. Я сделала ошибку, приняв ванну, пока я отмокала в воде, телефон звонил дважды. Первым был журналист из солидного таблоида: они планировали обзор наиболее перспективных фигур в партии, не могли бы они взять интервью у моего мужа? Я предложила им обратиться в офис Уилла. Вторым позвонил личный секретарь Уилла, предупреждавший меня, что в разговорах с итальянской делегацией я должна избегать любых политических вопросов. То же самое касалось их жен. За кого он меня принимает, хотела бы я знать?

– Одной из последних сенсаций в Италии стала находка этрусских бронзовых изделий, очень хорошо сохранившихся, как пишут, – сообщил он.

Я нарисовала сердечко на запотевшем зеркале.

– Хорошо, поговорим о бронзе.

– К сожалению, миссис Сэвидж, они довольно… эротические. Но вы можете упомянуть их между делом. И… миссис Сэвидж… если бы вы могли избежать слов «автомобиль» и «налог»… мы сейчас на непростом этапе переговоров.

Выслушав подробнейшие инструкции и немного опаздывая, я добралась до Уилла на такси. Он улыбнулся и поцеловал меня в щеку, но пожатие его пальцев было почти болезненным.

– Ты опоздала.

– Пробки. – я переплела его пальцы со своими и попыталась привлечь его внимание к моему списку важных дел. – Нам надо поговорить о Хлое.

Он сжал мои пальцы, а затем отбросил их.

– А что с ней?

– О ней и Саше. Я немного беспокоюсь.

– Мэг говорит, что это ерунда. Просто они близки, как двоюродные брат и сестра, такое иногда бывает.

– Ты говорил с Мэг? Я пыталась дозвониться тебе всю неделю, но ты был занят…

– Привет, Тед. – Уилл плавно переключился на одного из своих коллег-министров.

В длинном и узком зале для приемов подавали хорошее шампанское. В соответствии с инструкциями я говорила о погоде и садовых растениях с послом в пестром галстуке, о винах с младшим консулом, который сообщил мне, что был воспитан на пиве. Я отвела Антонио Паскуале в сторонку и поразила его моим знанием итальянского языка и итальянских вин. Прощаясь, он поцеловал мне руку, и я знала, что хорошо сделала свою работу.

Вернувшись в квартиру, Уилл сразу направился к подносу с напитками, что было необычно для него, и налил себе стакан виски.

– Я убит. Жена Паскуале просто вампир.

– Тебе надо что-то съесть.

– Слишком устал.

– Я тоже. – я скинула туфли и свернулась калачиком на диване. – Расскажи мне, что происходит?

Уилл вздохнул.

– Нет сил.

– О. – я изучала свои ноги в колготках.

– Извини, дорогая.

Я потянулась к подушке и обняла ее.

– Как ты отнесешься к тому, что я поеду с папой в Италию?

Уилл вытянулся.

– Когда?

– После отъезда Хлои. В сентябре, скорее всего. Мы еще точно не решили.

– Без меня?

– Да.

Уилл поставил стакан и сел рядом со мной.

– Конечно, ты должна ехать. Я знаю, что это для тебя значит. – он сделал паузу. – Но обязательно в этом году? У меня так много… – он забрал у меня подушку и обнял меня. – Ты нужна мне рядом. – я почувствовала, как он наполняется энергией, сосредоточившись на задаче вернуть меня в свои ряды. – Просто сейчас я не уверен, что смогу обойтись без тебя. – он сделал еще один глоток виски. – Возможно, я эгоист. – Когда я не ответила, он резко сказал: – Фанни, ты меня слушаешь?

Я подняла глаза и увидела моего прежнего Уила: умного, веселого, страстного, волевого человека, в которого я влюбилась, и я подумала: а какой он сейчас видит меня, и видит ли вообще.

– Наш брак становится таким странным, – услышала я свой голос. – Я всю неделю пыталась поговорить с тобой о дочери… Дождусь ли я своей очереди?

– Не говори глупостей. – в его голосе прозвучало раздражение.

– Это правда.

Он взял меня за подбородок.

– Это потому, что я разговаривал с Мэг? Просто она позвонила, когда я был около телефона, глупышка.

– Частично из-за нее. – я пожала плечами и начала теребить тесьму на отброшенной подушке. – И из-за многого другого.

Он вздохнул.

– Честно говоря, я не думаю, что есть причины беспокоиться о Хлое.

– Но тем не менее, я беспокоюсь. И я огорчена тем, что беспокоюсь о ней только я.

– Она уедет в Австралию и забудет Сашу, она будет встречаться с другими людьми. В ее возрасте нормально влюбляться – если она вообще влюблена. Но это проходит.

Вероятно, он был прав, но мне за этот вечер уже надоели политические ответы. Я тяжело поднялась на ноги, подошла к окну и выглянула в бархатную летнюю ночь.

– Я хочу поехать с отцом, Уилл. Думаю, он не очень хорошо себя чувствует, и я хочу провести это время с ним.

– С ним вместо меня…

Я обернулась и посмотрела на него.

– Я забуду то, что ты сказал.

Уилл поставил бокал на стол.

– Ты действительно предложила Мэг съехать?

– Не совсем, – ответила я. – Идея была высказана, но на голосование не выносилась.

– Не думаешь, что должна была бы обсудить это в первую очередь со мной? Она расстроена и подавлена, это может плохо на нее повлиять.

– Обсудить с тобой? Отличная идея. Именно это я и пыталась сделать всю неделю. Может быть Манночи сможет втиснуть меня в твое расписание? Или мне позвонить по горячей линии? – я направилась к двери. – А сейчас я иду спать.

Когда я шла по коридору, он сказал мне вслед.

– Я не могу причинить ей боль, Фанни. Я не могу оставить ее.

Глава 6

Мы с Уиллом вернулись в Эмбер-хаус из нашего прерванного медового месяца посреди ночи, усталые и насквозь пропахшие дыней, которую я купила по дороге. Ее сладкий и спелый аромат заполнил собой весь салон автомобиля.

Ранним утром следующего дня мы выпрыгнули из постели, натянули чистую одежду из распакованных чемоданов и поехали в Ставингтон. Манночи встретил нас на улице перед дверью штаб-квартиры партии.

Уилла сразу взяли в оборот аппаратчики, и Манночи материализовался около моего локтя.

– Вы должны познакомится с председателем ассоциации и выслушать ее.

– Меня посадят в колодки, если откажусь? – спросила я, и сразу поняла, что для него это звучит совсем не так забавно, как для меня.

Офис бурлил людьми и был заставлен стульями, копировальными аппаратами и коробками с коричневыми конвертами. Резкие трели телефонных звонков то и дело прорезали рабочее гудение. Манночи отбуксировал меня к столу, где женщина инструктировала пожилую пару перед сортировкой брошюр.

– Не лениться, – она обращалась ко всем одновременно. – Не допускать ошибок.

– Перл, это Фанни.

Полная, тяжелая женщина, она поднялась на ноги.

– Вовремя.

Она всегда изъясняется такими короткими приговорами? Сдержав порыв нервного веселья, я сказала:

– Мы с Уиллом постарались прибыть как можно скорее. Мы вернулись из Франции ночью.

Перл Верикер должна была познакомиться со мной до свадьбы – жена нуждается в проверке – но в то время она была в больнице. Высокая и длинноносая, она не беспокоилась о моде. Ее хлопчатая блузка выбивалась из юбки, и она носила телесного цвета колготки с белыми кожаными туфлями на шнурках. Однако, ее взгляд был умным и беспощадным. Наконец, она протянула мне руку.

– Я буду звать вас Фанни, потому что нам придется часто иметь дело друг с другом. – если я надеялась на несколько слов сочувствия о моем пропавшем медовом месяце, то я сильно ошибалась. – Как вы можете себе представить, наш главный боевой пост здесь. Надеюсь, у вас удобная обувь. – она посмотрела на мои голые ноги под короткой джинсовой юбкой. – Мне очень жаль, но будет лучше, если вы наденете колготки и юбку подлиннее. Какими бы революционными ни были наши идеи, мы должны выглядеть респектабельно. Вам должны были это сказать.

Она имела ввиду: Вы должны были это знать. Я покраснела от стыда за свое невежество.

Молодая женщина с грудой конвертов попыталась протиснуться мимо нас. Рука Перл Верикер взлетела подобно шлагбауму. Где Марсия их взяла, хотела бы она знать. Последовал оживленный обмен информацией, и Марсия была выпущена на волю.

– Моя работа заключается в том, чтобы следить. Не спускать глаз, – без паузы продолжала она, – надеюсь, вы здоровы, у нас впереди несколько тяжелых недель.

– Я уверена, Уилл проинформирует меня.

– Ваш муж, Фанни, новичок в этой игре. Вы уже решили, где будете жить, если мы победим?

– Пока мы живем у моего отца в Эмбер-хаусе.

Перл покачала головой.

– Это не годится. Вам нужен тихий, дешевый, скромный дом с Ставингтоне. Здесь ваши корни.

* * *

– По видимому, нам нужен небольшой и недорогой дом в твоем округе, – сообщила я Уиллу в уединении спальни Эмбер-хауса.

Уилл снял один носок и обернулся.

– Конечно, мы должны жить там. Если выиграем. Ты это знала.

– Нет, я этого не знала.

Уилл снял второй носок и бросил его на пол.

– Я тебе объяснил.

– Ты сказал, что это вероятно. Но я не хочу жить там. Основная часть бизнеса Баттиста находится в Лондоне. Ты забываешь, что здесь я прожила почти всю жизнь. Я хочу остаться в Лондоне.

– Фанни… – Уилл подошел и сел на кровать. – Дорогая… посмотри на меня. Это важно. Мы должны пойти на жертвы. Помнишь, что мы верим друг другу? Мы договорились. – он скользнул на колени около кровати. – Никто не говорил, что будет легко.

Я видела, как при этих словах его лицо просияло светом веры и убежденности.

– Уилл, мы не должны жить там. Мы сможем приезжать, часто.

– Полумерами не обойтись. Это классовая война. Теперь я это ясно вижу.

Я смотрела в любимые темные глаза.

– Уилл, я могу считать себя первой жертвой этой войны?

– Миссис Сэвидж, это не пойдет нам на пользу.

* * *

Я сделала все, что от меня требовалось. Перед началом кампании я не была экспертом, но Манночи сделала все, чтобы я им стала. Постоянно находясь рядом со мной, он бормотал инструкции, поставлял информацию, требовал моих ответов. Он рассказывал мне о мигрантах, владельцах строительных компаний, местных налогах, обитателях кварталов, которые скорее всего проголосуют за Уилла. Он неустанно вооружал меня фактами, статистикой, советами, и научил меня главному правилу это странной войны. Пленных не брать.

– Никакой милости к падшим? – поддразнила я его.

Он был абсолютно серьезен.

– Нет. И не позволяйте никому убеждать вас в обратном, Фанни.

К тому времени мы были друг для друга «Фанни» и «Манночи». Его христианское имя, сказал он, не годится для общественного употребления.

Я завоевала Манночи, но потеряла Уилла, то есть моего собственного Уилла. Он был скрыт за стеной помощников с блокнотами, потенциальных избирателей, а так же избирателей, которые его ненавидели. Им восхищались и его хулили в равной мере. Но одно было неизменно: где бы Уилл ни появлялся, везде он привлекал пристальное внимание.

– Не говорите ничего, – приказала Перл Верикер. – Ни слова. Это не ваша функция.

Вот так, молча, я забиралась в автобус и до звона в ушах выслушивала инструкции. Я стояла в заднем ряду на трибунах во время выступлений, и протискивалась вперед (молча), чтобы встать рядом и принять аплодисменты. Соответственно одетая, держа Уилла за руку я присутствовала на фотосессиях, и результат был неплох.

– Нам повезло, что вы красивая, – сказала Перл. – Ваш муж учел наши пожелания. – я посмотрела на нее, и она похлопала меня по плечу. – Это шутка, Фанни.

Если Перл начала шутить, я полагаю, мы с ней добились прогресса в отношениях.

Я покорно тащилась по улицам в течение нескольких часов подряд и стучала в двери. Чаще всего открывали женщины, и я видела часть интерьера с корзинами мокрого белья, ожидающего, чтобы его вывесили на просушку, детские велосипеды и коляски в прихожей, раскрытые школьные ранцы на полу. Иногда появлялись их мужья. Если я им не нравилась, они это высказывали незамедлительно; если их тон был угрожающим, Манночи прикрывал мое отступление.

Мои ноги распухли, плечи болели от сумки с брошюрами. Это действительно была война, хоть и приходилось бороться на внутреннем фронте. Мы ставили галочки в списке напротив многоквартирных домов, где коридоры разили мочой, и тихих домиков с чистыми занавесками на окнах, на улицах, обсаженных аккуратными деревьями. Мы тащились по засыпанным гравием дорожкам к дверям ухоженных особнячков, построенных промышленными баронами на рубеже веков. Никто не умел так, как их обитатели, облечь свою враждебность в такую смертоносно-вежливую форму. «Не думаю, что любой из вас собирается осчастливить нас чем-то, кроме новых налогов, – сказала одна подштопанная косметологами и увешанная тяжелыми драгоценными камнями женщина. – Не могу представить, сколько вы зарабатываете за день. – она собралась захлопнуть дверь перед нашими лицами. – Как, вы сказали, вас зовут?»

Однажды вечером Манночи отвел меня в сторону. Он выглядел смущенным.

– Фанни, не могли бы вы держать свое мнение об общественном транспорте при себе?

Я была поражена.

– Я что-то не так сказала?

– Судя по всему, да, вас слышали наши активисты за утренним кофе.

– Я сказала, что должно быть больше автобусов.

Манночи выглядел обеспокоенным.

– Вот именно. Не забывайте, вы играете в команде.

Вечером накануне голосования я рассчитывала спокойно поужинать с Уиллом в местном китайском ресторанчике. Но в последнюю минуту его задержали в штаб-квартире, и нам пришлось обойтись бутербродами, которые наколдовал Манночи. Уилл едва прикоснулся к ним, но выпил два стакана ужасного вина.

Телевизор в другом конце комнаты извергал горящие прогнозы и предварительные результаты. Я расслабила ноющие плечи. Всего несколько часов… и у нас будет кусочек личной жизни, мы сможем вернуться к нашим делам и зарабатывать на жизнь вместе.

Подошел Манночи.

– Цифры неплохие.

Мужчины пустились в обсуждение, а я съела свой бутерброд с курицей. Я слушала их вполуха, и в этот момент у меня в голове промелькнула мысль, что брак с Уиллом вывел мою лодку в более бурное море, чем я предполагала. Наконец, Манночи поднялся, и Уилл схватил меня за руку.

– Ты слышишь? Цифры. У нас есть шанс. – он до боли сжал мои пальцы. – Как думаешь, у нас получится?

Мое сердце было переполнено любовью и надеждой, и я погладила его по руке.

– Да, дорогой. Я верю.

В полночь мы прибыли в ратушу. Сюда уже доставили две последние урны и подсчет голосов завершался. Члены счетной комиссии склонялись над бюллетенями, проводя по строчкам пальцами в резиновых перчатках. Бюллетени были сложены стопками, два человека пересчитывали их, один отмечал результаты подсчетов.

Уилл с другими кандидатами, сохраняя дистанцию, шагали взад и вперед вдоль стен. Председатель избирательного комитета поднялся с микрофоном на сцену.

Кто-то коснулся моей руки, и я оглянулась.

– Привет, – сказала Мэг. – к сожалению, я не могла приехать раньше. – она была румяная, оживленная, в безупречном красном платье и нарядных туфлях. – Но я не могла пропустить большой день младшего брата.

– В час тридцать Перл Верикер затащила меня в боковую комнату.

– Нужно хорошо выглядеть, – сказала она. – Давайте я вас проверю. Юбка достаточно длинная? Колготки? Макияж? Где ваше обручальное кольцо? – ее глаза были устремлены на мою голую левую руку.

Я вытащила его из кармана.

– Оно мне мешает. Еще не привыкла.

– Носите его, Фанни.

Я втиснула в него свой опухший красный палец, чувствуя зуд и жжение. К моему удивлению, возмущение от ее бесцеремонного вмешательства был не менее острым. Но как уже было сказано раньше, я оказалась с ней в одной упряжке, так что торговаться и спорить было слишком поздно, с этим уже ничего не поделаешь.

Я взяла себя в руки и пошла поговорить с нашими работниками, средний возраст которых был значительно выше моего, но там была пара человек помладше.

– Разве не забавно, что наши противника всегда кажутся уродливее наших сторонников? – прошептала я одному из них на ухо.

Я наливала апельсиновый сок в пластиковые стаканчики, когда случайно подняла глаза и поймала взгляд Уилла. Мы довольно долго смотрели друг другу в глаза, наши губы растянулись в слабой улыбке. Он просил меня сохранить веру. Короткое и бесполезное, мое раздражение угасло. В 3:00 утра я стояла рядом с Уиллом на трибуне, когда председатель зачитал голоса, и Уилл был объявлен депутатом от избирательного округа Ставингтон. Мы стояли бок о бок, чувствуя себя оглушенными, почти растерянными. Радость и гордость горячим взрывом наполнила мою грудь. Казалось, будущее предрешено.

Внизу неукротимая Перл внезапно села и прижала платок ко рту. Манночи неистово хлопал, а пара партийных работников танцевала.

Уилл обнял меня за плечи и поцеловал, а я безмолвно пообещала отдать ему все, что я имела и даже больше. Я обещала сделать для него все возможное.

– Уилл, – Мэгг протиснулась на трибуну, ее красное платье резко выделялось на фоне темных костюмов, она взяла его за руку. – Дорогой Уилл…

Мелькали вспышки фотографов, приветствовали еще кого-то, Манночи продолжал хлопать.

В тот же день фотография была опубликована в «Ставингтон-пост». Она была зернистой и размытой, так что трудно было разобрать некоторые лица на трибуне. Улыбающийся Уилл стоял высокий и прямой. Он выглядел молодым, счастливым и полным надежд. Рядом с ним улыбалась стройная светловолосая женщина. Это была не я. Это была Мэг.

* * *

Моим первым заданием в качестве жены депутата было навести порядок в крошечной двухкомнатной лондонской квартире Уилла. Мне надо было выкроить место в шкафу для моей одежды, рассортировать коробки и документы, и сделать перестановку в гостиной, чтобы поставить мое старинное кресло. Стиснув зубы я искала место для полки с моими рабочими папками.

Я села на кровать и моя нога коснулась одного из брошенных ботинок Уилла. Я подняла его и мое сердце растаяло. Он был частью Уилла, мужчины, которого я любила. Я просунула руку внутрь. Углубление в стельке было отпечатком его ступни. Второй палец Уилла был длиннее, чем первый и я потерла пальцем углубление в коже. Эту станет моим секретом, моим тайным знанием.

Зазвонил телефон.

– Фанни Сэвидж? Меня зовут Эми Грин. – она объяснила, что ее муж был заднескамеечником, и она организует в Вестминстере тусовку для новых жен. – Нам, старушкам, нравится заботиться о вас, девочках.

При всей живости, в ее словах звучала немалая доля горечи. Я вежливо спросила, как долго уже ее муж в политике.

– В качестве депутата или просто члена партии? Двадцать пять лет, три месяца и два дня.

– О.

Она глухо прокашлялась.

– Вам лучше узнать заранее, что Парламент ненавидит женщин. Ненавидит их. Будьте осторожны.

Уилл выступил со своей первой речью в октябре, когда депутаты собрались после продолжительного отпуска. Накануне вечером мы спорили, какого цвета костюм он должен надеть. Я выбрала серый. Он предпочитал синий. Разве это имело значение? Видимо, да. Цвета (как считали аппаратчики) имели тайное значение. Меня несколько озадачило это открытие.

– Я понимаю, что это ерунда, – решительно утверждал он, – но в этот раз, думаю, я должен послушать советников.

Я потерла плечи, затвердевшие от напряжения.

– Ну-ка, сделай несколько глубоких вдохов и выдохов. Расслабь мышцы.

Я не сказала Уиллу, что у меня самой от волнения сосет под ложечкой. Я должна была наблюдать, какое впечатление произведет Уилл на своих соратников, когда поднимется на ноги и будет говорить о социальной пользе удешевления жилья. Это первое выступление повлияет на его будущее – и мое.

– Я не должен испортить эту игру, Фанни, – сказал он.

– Мы с твоей сестрой не подведем, – заверила его я. – У нас отличные места на галерее, откуда прекрасно видны все лысины.

Он издал приглушенный смешок.

Речь Уилла приняли хорошо.

По крайне мере, я так думаю, потому что, когда он поднялся на ноги, откашлялся и заговорил легко и свободно, мое внимание переключилось на другие предметы.

В этом были виноваты нервы, я знаю, но я поймала себя на мыслях о деревьях. О высоких платанах, когда зимняя нагота только подчеркивала бескомпромиссную крепость их ветвей. О тополях, раскачиваемых летним ветерком, об оперенных серебристой листвой акациях и удивительных красных кленах. Но деревьями, которые особенно много значили для меня, были кипарисы, эти Sempervirens Cupressus, темными восклицательными знаками усеявшие пейзажи средневековой и ренессансной итальянской живописи. И самшиты, которые, в сущности, не являются деревом. Вероятно, самшит был завезен в Италию римлянами, и его стволы и корни так тяжелы, что тонут в воде.

Мэг покосилась на меня, и я виновато покраснела. Я обещала Уиллу следить за каждым его словом, чтобы составить полный отчет.

Ты говорил слишком быстро. Ты слишком много жестикулировал, твои руки отвлекали слушателей. Не смотри на свои ноги. И так далее.

– Он прирожденный оратор, – прошептала Мэг.

Мэг неверно расценила мое молчание, как отсутствие внимания. Сама она была полностью поглощена Уиллом: действительно, я подозревала, что она не способна думать ни о ком другом. Ее доклад будет безупречным и очень полезным.

Она положила маленькую руку с изысканной формы ногтями на мою кисть. Сегодня ее ногти были розовыми в полном соответствии с тоном помады.

– Тебе еще многому надо научиться, Фанни, – сказала она взволнованным шепотом. – Развивать чувство юмора. Тогда ты будешь лучше справляться.

Я стиснула зубы. Мимоходом оскорбив мое молниеносное чувство юмора, она заодно предположила, что я недостаточно компетентна? Разве моя неопытность и невежество были настолько очевидны?

– Буду иметь ввиду, – пробормотала я.

Мэг сжала пальцы.

– Пожалуйста, не обижайся, – сказала она. – Ты такая хорошая, Фанни, и я всего лишь пытаюсь помочь. – она понимающе улыбнулась. – Я была с ним немного дольше, чем ты.

* * *

За дверьми Палаты общин толпились фотографы, рука об руку, мы остановились в дверном проеме и несколько секунд позировали им.

«Новая Золотая пара парламента», гласил заголовок в воскресной газете. Камера запечатлела Уилла озабоченным, но неотразимым. Я выглядела несколько хуже; после недолгого изучения фотографии, я пришла к выводу, что у меня настороженный, почти испуганный вид.

Во всяком случае, Манночи, который ночевал на диване в нашей квартире, был удовлетворен.

– Это произведет впечатление на избирателей.

Мне показалось, что Уилл изучал фотографию слишком долго.

– Я получился лучше, чем ты, – произнес он.

– Я тоже так думаю. – я сосредоточилась на сковороде с жареным беконом. – Но я это переживу.