Текст книги "Последняя любовь"
Автор книги: Элиза Ожешко
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 15 страниц)
IV
День стоял жаркий, балкон Тарновских был залит солнцем. Регина быстрыми шагами ходила по небольшой гостиной, Генрик сидел с книгой у стола, поглядывая временами на задумчивое лицо сестры.
– О чем ты задумалась, Регина? – спросил он наконец. – Не грусти, сестричка, подойди ко мне. – Когда она остановилась перед ним, он взял ее за руку. – Почему сегодня нет цветка в волосах? Он тебе очень шел.
– Какой ты добрый, Генрик, – ответила Регина, целуя брата в лоб. – Скажи, ты давно видел пана Равицкого?
– Вчера.
– А почему он уже два дня не был у нас?
– Наверно занят.
– Генрик, зайди к нему сегодня и пригласи к нам.
– С удовольствием, я всегда рад видеть Стефана.
Они снова замолчали. Регина по-прежнему ходила по комнате, а Генрик углубился в книгу, лишь изредка с улыбкой поглядывая на сестру.
Вдруг с шумом отворились двери, и в комнату, шелестя шелками, благоухая и сияя улыбкой, вбежала Изабелла.
– Pardonnez, madame! [63]63
Извините, мадам! (фр.).
[Закрыть]– воскликнула она, пожимая Регине руку, – что я пришла без приглашения. Mais je suis extrêmement pressée [64]64
Я очень тороплюсь (фр.).
[Закрыть], y меня сегодня множество визитов, а вас я непременно хотела повидать, тем более что у меня поручение от графини. Bonjour, monsieur [65]65
Добрый день, сударь (фр.).
[Закрыть], – прибавила она, с кокетливой улыбкой подавая Генрику кончики пальцев.
Все сели. Изабелла устроилась так, чтобы продемонстрировать Генрику во всем великолепии красивые белые плечи, едва прикрытые легкими, прозрачными кружевами. Из-под маленькой белой шляпки золотистые локоны падали ей на шею, которую украшала нитка крупного жемчуга. Опершись на мягкую подушку и кокетливо откинув голову, она из-под полуопущенных ресниц посмотрела на Тарновского черными блестящими глазами.
Сидящие рядом женщины, обе красивые и молодые, составляли удивительный контраст. Они были подобны двум лучам, из которых один, идущий от ясного солнца, светит и греет, а другой – от фейерверка, рассыпается на тысячи искр и гаснет, оставляя после себя мрак и неприятный запах серы.
– Figurez-vous, madame, – со льстивой улыбкой говорила Изабелла, – графиня просто жить без вас не может. Она просила попенять вам за то, что вы так редко у нее бываете. Et pour vous aussi [66]66
Это относится и к вам (фр.).
[Закрыть], monsieur Тарновский, вы с сестрой живете отшельниками.
– Поблагодарите, пожалуйста, графиню за внимание, – холодно, но, как всегда, вежливо ответила Регина. – Я приехала в Д. пить воду и по нездоровью не могу часто бывать в обществе.
– Qu â са ne tienne [67]67
Не отговаривайтесь этим (фр.).
[Закрыть], – вскричала Изабелла, – мне известно, что вы с братом часто бываете у пани Зет. – Говоря это, она насмешливо поглядела на Генрика.
– Да, знакомство с пани Зет, – с достоинством ответил молодой человек, – доставляет нам с сестрой большое удовольствие.
– У нее, кажется, хорошенькие внучки? – со смехом спросила Изабелла.
Тень неудовольствия промелькнула по лицу Генрика.
– Панны С. очень милы и красивы, а главное, воспитанны и добры, – отрезал он.
– Графиня просит вас пожаловать сегодня к ней на чашку чая. Il у aura, je crois, beaucoup de monde [68]68
Я полагаю, там будет много народу (фр.).
[Закрыть], и вы всех нас очень обидите, если не придете. Мы вас ждем, – повторила она, прощаясь с Региной. – Если вы не придете, я буду думать, что vous cloitrez, ou bien que vous portez un deuil de coeur. Adieu, méchant! [69]69
Вы всех избегаете или что у вас на сердце траур. Прощайте, злодей! (фр.).
[Закрыть]– добавила она, с улыбкой подавая руку Генрику.
– Чем я заслужил этот эпитет? – с иронией спросил молодой человек.
– Vous êtes cruel! [70]70
Вы жестоки! (фр.).
[Закрыть]– уже в дверях прошептала Изабелла и вышла, еще раз повторив приглашение.
Брат и сестра посмотрели друг на друга и рассмеялись.
– Пойдем к графине? – спросил Генрик.
– Не знаю, что-то не хочется.
– Это может быть занятно. Увидишь новых людей, рассеешься. Я сейчас пойду к Стефану и уговорю его тоже прийти на этот чай. Графиня давно передавала ему приглашение через доктора К. Ну как, пойдешь?
– Может, пойду, – неуверенно проговорила Регина.
Генрик пожал на прощание руку сестре и собрался уходить, но Регина задержала его, весело улыбаясь:
– Ты никуда не зайдешь по дороге?
– Не знаю, – тоже с улыбкой ответил Генрик, – разве что к пани Зет.
Несколько часов спустя перед заходом солнца в большой гостиной с распахнутыми в сад окнами сидела графиня в платье серебристого цвета с большим декольте; на руках ее блестели браслеты и кольца, прическу украшал тонкий, как паутина, кружевной бант, словно готовый вспорхнуть мотылек. На лице престарелой красавицы толстым слоем лежали румяна и пудра, а серые глазки быстро перебегали с предмета на предмет.
Вокруг нее, болтая, ходили и сидели гости. Среди дам, как всегда, бледная и, как всегда, в черном, изящном платье, выделялась Регина Ружинская. Глаза других женщин светились весельем и кокетством, губы непринужденно улыбались, только в ее глазах не было и тени кокетства, чуть розовее обычного, губы не улыбались, и все ее кроткое, серьезное лицо выражало спокойную грусть. Радом с ней, вся в белых кружевах и голубых лентах, сидела Изабелла, строя глазки Тарновскому. По другую сторону от Регины стоял, картинно опершись о столик, граф Август и что-то рассказывал. Расположившись на мягких кушетках, дамы обмахивались веерами и беззаботно болтали с молодыми людьми. Вевюрский забавлялся у окна с попугаем графини, потихоньку заставляя его произносить имя «Регина», а Януш сидел одиноко в углу и смотрел со слезами в глазах то на потолок, то на Ружинскую. Генрик разговаривал в стороне с молодым человеком, у которого было приятное открытое лицо.
– Comtesse! Где вы его откопали? – шепотом спросил у хозяйки Вевюрский; он оставил попугая и, стоя теперь за стулом его хозяйки, показывал на молодого человека, беседующего с Тарновским.
– Mon Dieu! – ответила графиня. – Это Витольд Шляхецкий; a-t-il le désavantage de vous déplaire? [71]71
Неужели ему не повезло и он вам не нравится? (фр.).
[Закрыть]
– Я с ним не знаком, но вижу, галстук он повязывает bien drôlement, ma foi? [72]72
Довольно страшно, честное слово! (фр.).
[Закрыть]
– Que voulez-vous? Cést un pauvre diable! Mais je connais un peu sa mère [73]73
Что вы хотите? Он ограничен в средствах. Но я немного знаю его мать (фр.).
[Закрыть], родственницу пани P., и потому изредка его принимаю.
– Значит, вы живете неподалеку от Вильно? – спрашивал Тарновский юношу, чей галстук, ничем, впрочем, не примечательный, привлек внимание Фрычо тем, что был недостаточно элегантно повязан.
– Да, – отвечал тот. – Мое имя говорит о том, что я живу недалеко от столицы древних Витольдов. Я сею лен, коноплю, а в Д. приехал с немолодой уже и больной матушкой.
– Пожмем же друг другу руки, – сказал Генрик. – Оба мы занимаемся хозяйством, – вы сеете лен и коноплю, а я – золотую пшеницу.
– Скажите, – немного погодя спросил Витольд, указывая на Регину, – кто эта дама в черном? Я давно смотрю на нее, меня поразила ее редкая красота и необычное выражение лица.
– Это моя сестра, – с улыбкой ответил Генрик.
– Да, теперь я вижу, что вы похожи, – сказал молодой человек, переводя взгляд с Генрика на Регину.
Тут в гостиную вошел доктор К. и поздоровался с Тарновским.
– Je ne sais vraimen [74]74
Я, право, не знаю (фр.).
[Закрыть], что вы находите в Ружинской? – в другом конце гостиной спрашивала Клементина у Вевюрского, который, отойдя от графини, присоединился к другому кружку.
– Бледна и скучна, – вставила Констанция.
– Fi, mesdames! – запротестовал Фрычо. – Ружинская хороша собой и очень элегантна. Только почему она вечно в черном? Ну хотя бы сегодня. Платье на ней безукоризненное и, видно, дорогое, но опять, черное.
– Это неспроста, – заметила Клементина.
Между тем отворились двери, и на пороге гостиной, в разных уголках которой велись эти разговоры, появилась стройная фигура Стефана Равицкого.
Есть люди, чьи высокие нравственные достоинства отражаются на их внешности. Благородство, ум, энергия в соединении с чувством прекрасного, которое присуще истинно образованному человеку, придают достоинство и изящную простоту чертам их лица и движениям. Они помимо своей воли выделяются в толпе, и даже тот, кто не способен ни оценить их, ни понять, инстинктивно склоняет перед ними голову.
Именно таким человеком был Равицкий. Он никогда не задумывался над тем, как войти в гостиную, как поклониться, точно так же он не догадывался, что его внешность, озаренная внутренним светом, невольно привлекает людские взоры, заставляя тех, кто его не знает, спрашивать: «Кто это?»
И на этот раз, когда Равицкий вошел, все взгляды обратились к нему. Даже графиня привстала, приветствуя его. Дамы, незнакомые с ним, шептали: «Кто это?», мужчины почтительно пожимали ему руку. Граф Август и тот с важностью протянул ему свою, а Вевюрский, грациозно изогнув стан, сказал:
– Приятно видеть вас здесь!
Когда граф Август встал, чтобы поздороваться с инженером, Януш, заметив подле Регины свободное место, направился к ней, но на полдороге увидел, что стул графа занял доктор, и со вздохом вернулся в свой угол.
От внимания Регины не ускользнуло впечатление, произведенное Равицким. Вокруг она слышала тихий шепот: «Какое поразительное лицо! Quelles manières distinguées! [75]75
Какие изысканные манеры! (фр.).
[Закрыть]Не молод, но как привлекателен! Кто он? Dites donc! [76]76
Скажите наконец! (фр.).
[Закрыть]Инженер? В самом деле? Mon Deiu! Et il a lâir dûn prince!..» [77]77
Он выглядит как аристократ!.. (фр.).
[Закрыть]и т. д.
С гордостью и глубоким удовлетворением смотрела Регина на человека, на лице которого так ясно отражалась его прекрасная душа, что излучаемое им обаяние уловили и оценили даже те, кто находился с ним на разных общественных полюсах.
– Regardez, Constance [78]78
Посмотрите, Констанция (фр.).
[Закрыть], – шепнула на ухо своей соседке Клементина, – как оживилась Ружинская с приходом инженера!
И правда, на лице Регины проступил легкий румянец, губы раскрылись в улыбке. Отвечая доктору, она глазами следила за Равицким, стоящим в кругу мужчин.
– Вам не кажется, – ответила Констанция, – il n est plus jeune ce monsieur Равицкий? [79]79
Что господин Равицкий не молод? (фр.).
[Закрыть]
– Quâ ca ne tienne [80]80
Какое это имеет значение (фр.).
[Закрыть], он очень интересен!
В представлении этих молодых женщин, кроме молодости и старости, красоты и уродства, у мужчины не могло быть других положительных или отрицательных качеств.
Начали разносить чай и фрукты, гости пили, ели, прохаживались по гостиной, собирались группами. Равицкий, Тарновский, Витольд и доктор составляли отдельную группу, к которой время от времени, привлеченные беседой, присоединялись другие гости.
Регину окружали молодые дамы и мужчины, ищущие с ней знакомства. Стефан же не подошел к ней ни разу, и взгляд его, встречаясь со взглядом Регины, был серьезен и, казалось, безразличен.
Изабелла подсела к Генрику и громко щебетала, стараясь привлечь внимание молодого человека, поводя красивыми обнаженными плечами.
Между тем стемнело, комнаты ярко осветились, в саду заиграла музыка.
– Messieurs et mesdames, не хотите ли танцевать? – предложила графиня и обратилась к Регине: – Вы, конечно, любите танцевать?
– Я уже несколько лет не танцую.
– Est-ce possible! Mon Dieu! [81]81
Возможно ли! Боже мой! (фр.).
[Закрыть]– воскликнула графиня. – В ваши годы!
– Не танцуете? Возможно ли это? – со всех сторон посыпались возгласы.
Граф Август напыжился и величественнее, чем всегда, просил Регину изменить своему обыкновению. Фрычо, грациозно кланяясь, умолял хотя бы об одном туре польки. Януш с горестным вздохом заметил, что, если Регина не будет танцевать, вечер уподобится цветам без солнца и небу без звезд. Регина не поддавалась уговорам и на вопросы, почему она не танцует, отвечала:
– Танцы вредны для моего здоровья.
Увидя, что уломать красавицу невозможно, все наконец отступились и начали готовиться к контрдансу. Огорченный Вевюрский пригласил Клементину, граф Август с кислой миной подал руку Констанции, Януш избрал некое бледное и воздушное создание.
Изабелла подошла к Генрику и коснулась веером его руки.
– А вы танцуете?
– Разумеется, но я не знаком ни с одной дамой.
– Eh bien! Может, вы пригласите меня? – Изабелла улыбнулась.
Начался контрданс. Генрик и изабелла танцевали неподалеку от Регины. Красавица поминутно наклонялась к Тарковскому, что-то шептала ему, заслоняясь веером, белыми точеными руками то и дело поправляла жемчуг на шее и розу в волосах.
Женское кокетство, как и прочие человеческие достоинства и недостатки бывают разных видов, и женщины, жаждущие триумфа и преклонения, идут к цели разными путями. Для одних приманкой служит физическое недомогание, часто при этом напускное. Они укладываются в трогательной позе на мягкой кушетке и желанным свидетелям своих страданий подают дрожащую, словно от боли, руку, закатывая затуманенные и подернутые слезой глаза. На эту удочку попадаются люди чувствительные и слабые, которых тянет к существам слабым и беспомощным. Они верят в нелепое утверждение Мишле: «La femme est une malade» – «женщина – существо болезненное».
Другие прикидываются набожными, ангельски добрыми, даже учеными. Они часами стоят на коленях перед алтарем, перебирают четки, возводят очи горе, а когда полагают, что на них смотрят, – подают милостыню нищим. Если надо, они садятся с ученым видом за книгу, вставляют в разговор заумные слова, вычитанные или подхваченные случайно. Эти нравятся ханжам, филантропам и литераторам.
Третьи завоевывают сердца неотразимым оружием – женскими уловками, – кидают пылкие взгляды, обольстительные улыбки, обнажают плечи и принимают позы, которые в выгодном свете выставляют их формы. Эти впрягают в свою колесницу пылких, страстных, еще не искушенных молодых людей или людей, преждевременно состарившихся, которые, выпив до последней капли напиток жизни, ищут, как наркотика, сильных впечатлений.
К числу тех, для кого на авантюрных блужданиях по свету ставкой является женское обаяние, принадлежала Изабелла. Но игра с огнем опасна, и Изабелла порой сама загоралась от своего фейерверка, и люди говорили о ней разное. Однако эти пересуды не вредили ее доброму имени и общественному положению. Скандал грозит женщинам, если они не таят своих чувств и, не дай Бог, вознамерились порвать узы брака. Подобный поступок признают безнравственным, с негодованием отвернутся от несчастной и призовут кидать в эту женщину камнями – чем большими, тем лучше.
Но если все шито-крыто, тот, кому провидение поручило опеку над женщиной, в довольстве и покое без забот и подозрений съедает свой обед, хозяйствует, играет в карты и засыпает сном праведника. Дети здоровы, в доме порядок, стоит ли обращать внимание на какие-то мелкие прегрешения? Внешние приличия соблюдены, и все довольны. А если кто-то в слово «приличие», вкладывает иной смысл и осуждает про себя ветреницу – кому до этого дело?
Ложь, фальшь, притворство ежеминутно, всю жизнь!
Кто-то там снова печется об истине, о правде поступать согласно своим взглядам. Но ведь главное в обществе – это соблюдение приличий, – разве они покоятся не на правде и праве?
Этим летом Изабелла отчаянно скучала в Д. Вевюрский, граф Август и даже слезливый Януш – давно испытали огонь ее батарей; на других не стоило тратить пороха.
В глазах Тарковского полыхал знойный юг, отражалась жизнелюбивая натура украинца. Он был красив, благороден, обаятелен. Изабелла оценила это еще в тот раз, когда, сидя на террасе у графини, увидела его в парке. Что влекло ее к молодому человеку? Суетность? Безотчетный порыв? Или то и другое, смешанное с капелькой более благородного чувства, более глубокого волнения?.. Она не отдавала себе в этом отчета, изучая приемы внешнего обаяния, она разучилась заглядывать в свое сердце.
Как бы то ни было, Регина с беспокойством наблюдала за атакой, предпринятой красавицей на ее брата. Она знала, что Генрик умен и благороден и прежде всего ценит в людях сердце, но человек невольно поддается пагубным страстям, а Изабелла так красива, Генрик же молод… Волнение за любимого брата охватило ее с такой силой потому, что ей было известно, какое несчастье для умного человека полюбить бездушную красавицу и испытать нравственное падение и унижение.
Шелковое платье Изабеллы шелестело по сверкающему паркету, в ее волосах ярким пламенем горела роза, жемчужное ожерелье вздрагивало на груди от учащенного дыхания, глаза лучились и сверкали, губы торжествующе улыбались.
Регина взглянула на брата, – она знала его, как самое себя, – и заметила, что он слегка возбужден, хотя скрывает это под напускным равнодушием.
Контрданс кончился, послышались мелодичные звуки вальса. Несколько пар, то сходясь, то расходясь, кружились по залу, и среди них Регина видела брата, державшего в объятиях Изабеллу. Она склонилась к нему на плечо, и они неслись в вихре танца.
Немного спустя обольстительница, оставив партнера, медленно проходила по залу.
– Вам не кажется, – подойдя к ней, сказал граф Август, – что сегодня здесь собралось очень смешанное общество?
– Разве? – рассеянно спросила она.
– Кого тут только нет. Инженер, доктор, какой-то бедный шляхтич.
Изабелла не слушала, мысли ее были далеко.
– Отчего вы так рассеянны? – снова зашептал граф Август. – Даже не слышите, что я говорю. Раньше вы были другой, – добавил он тише.
– Оставьте меня в покое со своими воспоминаниями, – нетерпеливо промолвила Изабелла и, проходя мимо Генрика, обратилась к нему: – Votre bras, monsieur [82]82
Вашу руку, господин (фр.).
[Закрыть]Тарновский, мне хочется пройтись по парку, здесь так душно.
Генрик подал ей руку, и они покинули комнаты.
Тихая, безоблачная, лунная ночь дышала теплыми испарениями. Молча шла вдоль цветников молодая красивая пара. Изабелла одной рукой изящно приподнимала край платья, оберегая его от росы, другую, слегка дрожащую, положила на руку спутника. Генрик не смотрел в ее сторону. Он чувствовал на лице ее горячее дыхание, смешанное с дыханием летней ночи, и в свете луны видел ее белоснежную руку. Они медленно шли тенистой аллеей. Лунный свет, проникая сквозь густую листву, рисовал у их ног серебряные сети. Молодого человека охватило возбуждение. Это было и неприятно и сладостно. Тихая теплая ночь, аромат цветов, лунный свет, далекие звуки музыки и трепещущая женская рука в его руке – все наполняло упоением, одурманивало, как опиум. В душе он был недоволен собой и этой странной прогулкой вдвоем, но возвращаться не хотелось, и он молча шел дальше.
– Пан Тарновский, – заговорила наконец молодая женщина. – Хорошо, что вы приехали сюда! Надеюсь, вы не скоро уедете?
– Напротив, – словно через силу ответил Генрик, – я уеду отсюда как можно скорей.
– Боже, какой вы недобрый, – прошептала Изабелла, и рука ее задрожала еще сильнее. – И вы не будете ни о ком жалеть, ни о ком вспоминать?
Голос ее прерывался от волнения – напускного, а может, и искреннего. Генрику казалось, что ее рука жжет, точно палящий огонь.
Впервые с тех пор, как они вышли из дома, он решился взглянуть на Изабеллу. Она медленно шла рядом, устремив на него взор, исполненный страсти и печали; при свете луны ее лоб был ослепительно бел, а золотистые волосы окружал серебряный ореол. Они остановились, и взгляды их встретились. Генрик в бессознательном порыве схватил ее руки и крепко сжал их. Изабелла вздохнула, откинула голову и, не отнимая рук, изогнулась, как бы защищаясь. В этой позе, с высоко вздымавшейся грудью, она была еще обольстительней. Генрик, у которого щеки пылали, притянул ее к себе.
Но в эту минуту его взгляд случайно упал на куст роз – их свежие цветы отливали при свете луны непорочной белизною.
В мире иногда возникает необъяснимая связь между, казалось бы, далекими предметами. Так белые розы напомнили молодому человеку милое, бледное личико Ванды. Оно улыбалось ему сквозь слезы, блестевшие в лучах луны, и заслонило лицо стоящей перед ним искусительницы. И Генрик, отступив на шаг, отпустил Изабеллу.
– Не пора ли нам вернуться в комнаты, не то вы можете простудиться? – сдерживая волнение, спросил он.
Изабелла, закусив губу и приподнимая платье, молча последовала за Тарновским.
А что происходило в этот миг, когда безумие охватило Генрика, с Вандой, чье сердце впервые забилось от любви? С безмятежной улыбкой на стадальческом лице она сладко спала, и ее сновидения были подобны белым голубям, взлетающим к небу. Может, это вздох ее души и пробудил Генрика от дурмана.
Порой любовь, как ангел-хранитель, оберегает душу от искушения и изгоняет из нее грешные помыслы.
Когда Изабелла и Генрик вернулись в зал, там танцевали польку. Как ни в чем не бывало Изабелла самоуверенно пошла танцевать, а Генрик, нахмурившись, в задумчивости остановился рядом с доктором К.
Среди танцоров никто не мог сравниться с неутомимым Вевюрским. Он страстно любил танцевать, и по этой части никто не мог с ним состязаться. На этот раз, желая покрасоваться перед Ружинской, он превзошел самого себя. Тучный и круглый, как мячик, носился он по залу, едва касаясь пола, и лихо подскакивал. В порыве неизъяснимого восторга он поднимал кверху сияющее блаженством лицо, а в перерывах между танцами отирал розовым батистовым платочком пот в покрасневшего лба.
Доктор К., стоя в дверях, с иронической улыбкой взирал на подскоки толстяка.
– Знаете, – шепнул он Генрику, – Вевюрский очень похож на свою венскую карету, которой он так гордится.
– Как это? – Тарновский слегка улыбнулся, хотя лицо его было по-прежнему хмурым.
– Карета и ее владелец одинаково легки и вместительны. Вот увидите, вальсировать Вевюрский не будет – он знает, ветер может произвести опустошительные действия на его голове: встанут дыбом волосы, и откроется столь тщательно скрываемая плешь. Он, конечно, смешон, и таких, как он, здесь еще несколько человек. Но было бы неверно, – продолжал доктор, – судить по ним о здешнем обществе. Они – исключение и потому обращают на себя внимание. У нас теперь достаточно рассудительных, образованных людей, которым каждый честный мыслящий человек может с уважением пожать руку. Даже в салоне графини, хотя его завсегдатаи – бездельники и вертопрахи, вы встретите таких людей. Например, вот эти. – Он показал на сидящих в сторонке двух мужчин средних лет. – Они – земские деятели, владельцы крупных имений, люди исключительно порядочные. Один приехал сюда лечиться, другой привез больную жену. Я знаю обоих давно, бываю у них дома в деревне. Вы встретите у них старинное гостеприимство, по при этом они не чураются цивилизации и просвещения. В беседе с ними вы забываете, что находитесь в глубокой провинции, настолько хозяева в курсе всех событий. Они из своего медвежьего угла пристально следят за тем, что происходит на свете, не отставая от самых образованнейших людей, живущих у источников науки. Хозяйство у них образцовое и приносит прибыль не только им, но и окружающим. Крестьяне у них живут зажиточно, – владельцы обращаются с ними не как с движимым имуществом, а как с равными, как с союзниками по труду. Или вон те трое молодых людей – местные жители. Они окончили курс наук в университете, приобрели специальные знания, которые, несомненно, постараются употребить с пользой, ибо с воодушевлением молодости понимают свои обязанности по отношению к обществу. Они приехали в Д. развлечься, и я не нахожу в этом ничего плохого. Когда молодежь избегает развлечений, это признак пресыщения или апатии, ведь умный человек умеет извлечь для себя пользу и в развлечениях, в общении с людьми. И среди женщин не все подобны разряженным куклам, которые выставляют напоказ драгоценности и кокетливые улыбки. Только что прошли мимо вас две молодые зажиточные помещицы, живущие неподалеку от Д. В них очарование соединяется с серьезностью и достоинством. Они не пренебрегают развлечениями, но от этого не страдает их семейная жизнь. Приехав сюда на несколько недель со своими почтенными и разумными мужьями, чтобы потанцевать, поглядеть на людей, полюбоваться здешними красивыми видами, они со спокойной, чистой совестью вернутся к детям и книгам.
– А я и не думал, – возразил Генрик, – что те несколько чудаков, с которыми я тут познакомился, представляют здешнее общество. Из своих скитаний по белому свету я вынес твердое убеждение, что ни одно общество не состоит только из праведников, точно так же, как и из одних негодяев. Натуры изломанные встречаются всюду – это результат дурного воспитания и нелепых предрассудков.
– Да, – согласился доктор, – все дурное и хорошее в людях зависит от воспитания. Зерна истины и добра, зароненные в податливый детский ум, дают прекрасные плоды. И, наоборот, фальшь и глупость калечат ребенка, и он вырастает нравственным уродом. Взять хотя бы Вевюрского. Единственный сын и наследник большого состояния, он рано лишился отца, а любящая мать от одной мысли, что надо сыночка отдать в школу, падала в обморок и истерически рыдала. Понимая, однако, что сыну надо дать образование, она наняла двух гувернанток – англичанку и француженку, которые занялись воспитанием ребенка. И вот мальчик вместо школьной комнаты проводил время в гардеробной, вместо суровой, закаляющей волю дружбы сверстников он должен был довольствоваться обществом двух сентиментальных гувернанток и легкомысленных субреток, а вместо географии, истории, арифметики и геометрии учился французскому и английскому языкам да игре на фортепьяно, а главное, искусству грациозно кланяться. Это была первая ступень образования, после чего нежная мать, осыпав сына тысячами поцелуев и снабдив изрядной суммой денег, отправила его за границу. Там, где другие черпают знания, Фрычо прошел курс салонно-закулисных наук и вернулся домой совершеннейшим денди, виртуозом по завязыванию галстука, знатоком мод и хороших манер. И вы полагает, что из такого юноши может вырасти человек, полезный обществу?
– Конечно, нет, – сказал Генрик. – И это еще раз убеждает в том, насколько необходимо женщинам высшее образование – ведь именно они призваны выполнять священные обязанности матери и благотворно или губительно влиять на развитие и будущность детей.
– По-моему, – подхватил доктор, – этот вопрос в наше время наиболее важный. Женщина-мать! Что может быть священней этого! Она зароняет в душу ребенка семена добрых или дурных наклонностей, она озаряет его первыми лучами света и знаний, она вливает в детское сердце сладость благородных чувств. Материнские слова всю жизнь – как бы долга и мятежна она ни была – звучат в душе человека. Ее нежный голос невозможно забыть. Моя матушка была доброй и разумной женщиной, и я по собственному опыту знаю, что память матери служит нам предостережением и советом, точно глас, идущий с небес. Но чтобы выполнить свой священный долг – вырастить достойных людей, – женщина-мать сама должна быть добродетельна и образованна. До тех пор, пока уделом женщины будет праздность и суета, пока их будут считать куклами, капризными детьми, богинями, цветами, но только не людьми, в обществе не будет прочных устоев и по свету будут порхать Фрычо Вевюрские.
Меж тем танцы кончились. Развеселившихся гостей не привлекала тихая беседа, и они стали упрашивать Регину, чтобы она спела: Фрычо, граф Август и Януш распространили по городу весть о ее изумительном таланте. Регина не заставила себя долго просить, и вскоре ее чистый и сильный голос разнесся по залу. Она пела модную в то время песенку о калине, и чем дольше она пела, тем глубже и выразительней звучал ее голос. Равицкий в задумчивости стоял напротив певицы, и лицо его было бесстрастно.
Регина пела в тот вечер долго, словно испытывала потребность излить свои чувства, которые старательно скрывала от посторонних. Когда она кончила, со всех сторон посыпались комплименты.
– Charmant, délicieux! [83]83
Прелестно, изумительно! (фр.).
[Закрыть]– восклицали дамы.
– Mon Dieu! Vous chantez comme un ange! [84]84
Боже мой! Вы поете, как ангел! (фр.).
[Закрыть]– послышался из глубин кресла голос графини.
Вот смолкает музыка, которой все домогались, словно нуждались в ней, понимали и чувствовали ее, и какую похвалу, кроме банальных комплиментов, можно услышать в светском салоне? Ведь в этом пленительном искусстве равнодушные слушатели ищут лишь чувственного наслаждения. Им безразлично, что вложил в слова своей песни поэт, какие чувства теснятся в груди музыканта. Грустная или веселая песенка, мастерски или просто бойко исполненная, для них все – «charmant» и «délicieux».
– Veuillez prendre mon bras [85]85
Позвольте предложить вам руку (фр.).
[Закрыть]. – Граф Август с важностью подал Регине руку и проводил на прежнее место.
– Не хотите ли лимонаду? После пения это полезно, – с поклоном спросил Фрычо.
– Примите в дар этот цветок, – томно прошептал Януш и протянул Регине лилию, сорванную им в саду при лунном свете.
– Благодарю, – кивнув молодым людям, ответила Регина и с улыбкой подошла к Равицкому. – Должна сделать вам замечание, – сказала она, подавая инженеру руку, – вот уже два дня вы у нас не были.
– Я был занят, – ответил Равицкий, – скоро мне придется отсюда уехать, поэтому надо удвоить усилия, чтобы закончить работу. А вы, я вижу, – прибавил он, – не принимаете участия в общем веселье.
– Я уже давно не танцую, – сказала Регина.
– Что это, каприз, зарок или… причиной тому пережитое горе?
– Я не капризна, – с улыбкою ответила Регина – по таким пустякам зароков не даю, просто настроения нет. Чтобы танцевать, надо чувствовать себя непринужденно и на душе должно быть спокойно, а это бывает только в молодости или когда человек легкомыслен или счастлив.
– Счастлив? – переспросил Стефан. – Но это такое растяжимое понятие. Что вы понимаете под словом «счастье»?
– Вообще или для меня лично?
– Для вас.
– Для меня счастье – это теплая и сердечная семейная атмосфера.
– По-моему, такая жизнь доступна каждой женщине?
– Не всегда, – коротко возразила Регина.
Во время разговора Регина смотрела инженеру в лицо, словно хотела что-то прочесть на нем, но ничего не прочла, – оно было замкнутым и ничего, кроме доброжелательства, не выражало. Стефан тоже не спускал глаз с Регины. На ее лице, как у всякой любящей женщины, лежал отсвет глубокого чувства.
Генрик, подойдя к Регине, спросил, не пора ли домой, и они стали прощаться.
Изабелла едва кивнула Генрику и, поджав губы, проводила его взглядом до дверей.
Ревицкий еще раз пожал Регине руку и сказал:
– До завтра!..
После ухода Тарновских вечер у графини как-то разладился, у Изабеллы и остальной молодежи испортилось настроение. Даже Фрычо притомился – красоваться перед Региной было не так-то легко, и, огорченный ее ранним уходом, вместо того чтобы развлекать, по своему обыкновению, дам, сам стал забавляться с любимым попугаем. Гости постепенно расходились, но час был ранний, и несколько человек уселись за двумя столиками: графиня, Изабелла, еще три дамы и граф Август – за одним, за другим – Равицкий, Витольд, доктор и двое помещиков, которых доктор отрекомендовал Тарновскому как почтенных и серьезных людей.
Между мужчинами завязался оживленный разговор. Витольд рассказывал о своем хозяйстве, Равицкий объяснял ему, какую выгоду даст постройка железной дороги.
Неожиданно их внимание привлекли повышенные голоса за соседним столом. Там несколько раз громко повторили имя Ружинской. Стефан замолчал.
– Не танцует, всегда в черном! В этом что-то кроется, – говорила Клементина.
– Она одевается в черное, так как знает, что ей это к лицу, – возразил граф Август, защищая Регину.
