Текст книги "Лунный лик Фортуны"
Автор книги: Элис Клэр
Жанр:
Исторические детективы
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 16 страниц)
– Я сделала все, что могла, – кротко молвила Элевайз.
Жосс улыбнулся.
– Да, конечно. И я благодарен вам, аббатиса. – Он снова нахмурил свои густые брови. – Но почему она отрицает их дружбу? Вы верите этому удобному объяснению, что все попытки сближения шли от Гунноры, а Элвера просто не противилась им?
– Ни на секунду не верю. Во-первых, такого просто не было – если уж на то пошло, я видела собственными глазами, что зачинщицей была Элвера. А во-вторых, Гуннора не принадлежала к тому типу женщин, которые добиваются расположения кого бы то ни было.
– Хм… Зачем же лгать?
– Она ужаснулась, когда увидела, что вы прячетесь за дверью, – заметила Элевайз.
– При моем появлении многие ведут себя точно так же. – На лице Жосса появилась веселая улыбка. – Впрочем, говорят, в юности я был хорошеньким.
Как ни абсурдно, даже непристойно было желание рассмеяться, но Элевайз еле подавила его в себе. Сосредоточившись, она произнесла:
– Вы заметили выражение лица Элверы, когда предположили, что она сделала счастливыми последние дни Гунноры? И как она посмотрела, когда вы заговорили об убийце Гунноры?
Жосс кивнул.
– Да, продолжайте.
У Элевайз возникло ощущение, что Жосс уже знает, какими будут ее следующие слова, и тем не менее она закончила свою мысль:
– Полагаю, сэр Жосс, что наша маленькая Элвера несет бремя вины.
Еще раз кивнув, он добавил:
– И необычайно тяжелое бремя.
Между Повечерием и Утреней, когда большинство сестер спали первым сном, тем сном, лишенным всяких сновидений, который влекут за собой утомительная дневная работа и чистая совесть, одной из них в спальне не было.
Как и Гуннора в ночь своей смерти, она проскользнула к выходу и спустилась по лестнице, осторожно перешагнув третью ступеньку. Стараясь держаться в тени деревьев, она пробралась к задним воротам, отодвинула засов и очутилась на тропинке.
Тонкая, изящная девушка откинула уродливое головное покрывало, и на упругих, волнистых волосах, еще не плененных вимплом и барбеттой, заиграл нежный лунный свет. Ступая по невысокой траве, она вдыхала полной грудью, словно была счастлива от ощущения свободы, от того, что вырвалась из заточения монастырских стен и хотя бы на короткое время оказалась вне поля зрения вечно подглядывающих, сплетничающих монахинь.
В том, как она выбирала дорогу, не было неуверенности. Случайный наблюдатель наверняка подумал бы, что она приходила сюда и раньше, и оказался бы прав. Для любого в аббатстве, кто хотел встретиться с чужаком наедине, тайно, ночью, вне монастырских стен, это был единственный путь. А она ждала таких встреч. О, как она их ждала! Она жаждала их. Почему? Для этого были тысячи причин.
Приближаясь к месту встречи – небольшой полянке, хорошо спрятавшейся среди подлеска в стороне от тропинки, – она перешла на бег. Только бы он пришел! Он должен! Ведь сегодня – день недели, в который он всегда ждет.
Она свернула с тропинки и стала пробираться через кустарник. Остановилась. Нежно произнесла его имя и прислушалась.
Ни звука.
Пройдя в заросли еще дальше, она позвала снова.
Некоторое время она стояла, насторожив слух, и наконец различила звук шагов.
Она обернулась. Ее лицо озарила улыбка облегчения и любви.
Когда он приблизился, она шагнула в его объятия.
ВТОРАЯ СМЕРТЬ
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
Жоссу предложили кров в том домике в долине, где останавливались приходившие к источнику пилигримы. Как он и ожидал, здесь не было особенно уютно, но пол недавно подметали, и солома в его тюфяке оказалась вполне свежей.
То ли из-за распространившихся слухов о недавнем убийстве, то ли в силу каких-то иных причин, но сейчас Святыню никто не посещал. За все долгие летние дни сюда явилось лишь несколько пилигримов, чтобы набрать чудесной воды. И, разумеется, никто не изъявил желания остаться на ночь.
Жосс испытывал едва ли не раздражение при мысли о том, что какой-нибудь мужчина (да пусть даже женщина) позволил вздорному, суеверному страху встать между ним и возможным исцелением от досаждающих ему болезней и напастей. Какая чушь! Даже последний идиот в королевстве мог бы понять, что это преступление не было случайной вспышкой насилия. Кто бы ни расправился с Гуннорой, он каким-то неведомым образом был вовлечен в ее тайную запутанную жизнь.
Нет, поправил себя Жосс. Конечно, сторонние люди не в состоянии понять этого. Ведь его догадки не мог бы разделить никто, кроме аббатисы, а она – в этом Жосс не сомневался ни минуты – не стала бы сообщать о них кому-либо еще.
Нет. Для внешнего мира это убийство оставалось тем же, чем оно казалось с самого начала. Случайным злодеянием, совершенным отпущенным на волю преступником.
Мысленно подстегивая себя, Жосс поклялся удесятерить усилия и доказать обратное, раз и навсегда.
Стараясь расположиться как можно удобнее в своем убогом прибежище, он закрыл глаза и заставил себя расслабиться.
Спал он плохо. Ему не давали покоя картины насилия, встававшие перед его мысленным взором, и убежденность в том, что внутри его тюфяка обитают живые существа. Существа, которые, помимо всего прочего, решили поживиться его кровью. Поэтому Жосс почувствовал облегчение, когда тусклый сероватый рассвет окрасил на востоке небо.
Он встал, почесываясь, вышел во двор и зашагал в расположенную неподалеку уборную, скрытую за забором из штакетника. Делая свое дело, он задержал дыхание. По-видимому, с тех пор, как здесь вырыли эту яму, прошло довольно много времени, и ее содержимое уже приближалось к самому верху. Затем он подошел к корыту с водой, стоявшему возле задней стены жилища. Окунув голову, Жосс прополоскал свои коротко остриженные волосы, затем плеснул воды на шею. Это помогло ему окончательно проснуться, хотя он не почувствовал, что стал намного чище. Он заметил на запястьях несколько неровных кругов, состоявших из мелких красных точек. Этих следов от укусов, по его глубокому убеждению, не было, когда он ложился спать.
Что-то я становлюсь неженкой, укорил себя Жосс, разглядывая открывшийся перед ним пейзаж, детали которого постепенно прояснялись в свете начинающегося дня. Вытряхивая воду из ушей, он подумал: блохи, вши, жесткий тюфяк, постоянный запах дерьма – какое это имеет значение для бывшего вояки? Я слишком избалован роскошью двора, слишком долго наслаждался чистотой и сладкими ароматами аквитанских дам. Нужно привыкать к здешним обстоятельствам.
Жосс все больше убеждался в том, что за пределами тесного мира женского монастыря англичане пахли довольно дурно.
Ход его мыслей прервался, потому что взгляду открылся какой-то предмет, лежавший на тропинке. Той, что была поуже и вела к пруду.
На той самой тропинке, где нашли Гуннору.
Не тратя времени, чтобы поднять тревогу, Жосс бросился туда. Он бежал со всех ног, и все равно какое-то глубокое внутреннее чувство подсказывало ему – слишком поздно.
Она лежала ничком на берегу пруда, и ее лицо и плечи были под водой. Просунув руки под мышки, он оттащил тело от берега, потом перевернул на спину и приник щекой к полураскрытому рту.
Никаких признаков дыхания.
Ее лицо было мертвенно-бледным, губы посинели. Чуть высунувшийся язык выглядел распухшим. Перевернув ее на грудь, он с силой надавил руками на спину в области легких. Как-то раз он видел, как одного утопленника спасли именно таким образом: сдавливание выжало воду из тела и увело несчастного от гибели, мужчина начал кашлять, извергнул ил из гортани и вдохнул живительный воздух…
Но тот человек провел под водой лишь две – три минуты, а эта девушка, эта несчастная девушка лежала в пруду – Жосс вынужден был посмотреть фактам в лицо – уже несколько часов.
Вне всякого сомнения, она была мертва.
Жосс сел на корточки, вглядываясь в знакомые черты. Он почувствовал, как по его щекам побежали слезы, и смахнул их рукой. Рассеянно подумал, что у ее волос рыжеватый оттенок. Они такие вьющиеся, упругие… Было бы печально в назначенный день коротко остричь их, чтобы надеть барбетту и вимпл. Жосс не заметил этого вчера… Ну конечно, не заметил. Вчера на ней было черное головное покрывало будущей монахини.
Он снял с себя тунику и накрыл ею голову и верхнюю часть тела девушки. А затем, полуобнаженный, отправился к аббатисе Элевайз с вестью о том, что Элвера утонула.
Если аббатиса и была удивлена, что какой-то раздетый мужчина срочно хочет видеть ее перед Заутреней, она не подала вида.
Когда Жосс добрался до монастыря, он нашел одну из сестер, дежуривших ночью в больнице, и кратко рассказал ей о сути своего неотложного дела. Вскоре из спальни сестер вышла Элевайз. Безукоризненно одетая, она спустилась по лестнице, принеся с собой едва уловимый аромат лаванды.
«Поистине, аббатиса – исключение из общего правила, – отвлеченно подумал Жосс. – Она благоухает, как аквитанская дама».
– День добрый, сэр Жосс, – приветствовала она его. – Как мне сказала сестра Беата, это вы нашли ее?
– Да, леди.
– Она утонула?
– Да. Утонула.
Аббатису охватила та же ужасная мысль; Жосс мог прочитать это в ее глазах. Она обернулась, но сестра Беата уже скрылась в больнице, всем своим видом показывая, что утонувшие новенькие – не ее забота, во всяком случае, не тогда, когда на ее попечении находятся больные и страждущие.
– Вы думаете, она сама совершила это над собой? – тихо спросила Элевайз.
Жосс пожал плечами.
– Не знаю. Возможно.
Аббатиса медленно склонила голову.
– Мы оба отметили вчера ее душевное состояние, – произнесла она все тем же спокойным, сдержанным тоном. Но Жосс видел, как дрожат ее руки, как нервно сжимает она свои сильные пальцы.
Будто осознав это, она сложила руки, спрятав кисти в рукавах.
– Мне следовало побыть с ней, успокоить ее, – проговорила Элевайз. – Если она оборвала свою собственную жизнь, в этом виновата я.
Жоссу захотелось встряхнуть ее. Сказать, что, в конце концов, каждый мужчина и каждая женщина на этой Божьей земле сами отвечают за себя. Что если душа настойчиво стремится к саморазрушению, это ее собственный выбор.
Но вместо этого он только произнес:
– Если Элвера оборвала свою собственную жизнь, аббатиса, значит, ее жизнь пошла столь ужасно вкось, что она сама посчитала недостойным продолжать земной путь. А за это, согласитесь, вы не можете винить себя.
Некоторое время Элевайз не отвечала. Затем, едва слышно вздохнув, она произнесла:
– Нужно, чтобы ее тело принесли в аббатство.
– Не сейчас. – Жосс словно со стороны услышал в своем голосе настойчивые нотки. – Я лишь мельком осмотрел ее. Давайте вернемся туда вместе. Возможно, там найдется что-то, о чем нам следовало бы знать.
Аббатиса пристально смотрела на Жосса. Казалось, она не слышала его, и Жосс подумал, что Элевайз не в себе. Но вдруг она резко встряхнулась и сказала:
– Конечно. Показывайте дорогу.
Аббатиса свернула с тропинки, прошла к жилищу братьев-мирян, и Жосс расслышал, как она сообщила одному из них о новой смерти.
– Немного погодите и следуйте за нами, – сказала она. – И захватите что-нибудь, на чем можно перенести тело.
Брат бросил взгляд на Жосса, тихо произнес несколько слов и исчез внутри помещения. Вскоре он появился снова, держа в руках коричневую накидку, и кивнул в сторону Жосса.
Аббатиса подошла к Жоссу и передала ему накидку.
– От брата Савла с наилучшими чувствами, – сказала она.
– Простите, что предстал перед вами в таком виде, – запоздало извинился Жосс, одеваясь. – Я прикрыл своей туникой ее лицо.
Аббатиса кивнула. И затем в молчании они направились к Элвере.
Именно аббатиса Элевайз заметила пятна на горле Элверы, и только лишь потому, что Жосс из деликатности предоставил ей развязать ворот накидки и обнажить мягкую, молочного цвета кожу.
Жосс внимательно осмотрел руки девушки. Правая, которая подверглась воздействию воды, была безжизненно белой и сморщенной, но левая в воду не попала, она оставалась на сухой земле, и что-то здесь смущало Жосса. Он хотел было поделиться своими соображениями с аббатисой, как вдруг увидел, что Элевайз чем-то поражена.
– Что? – спросил он. – Что такое?
Элевайз указала рукой.
У Элверы была длинная, тонкая, изящная шея. На горле, на небольшом расстоянии друг от друга, ясно вырисовывались два отпечатка больших пальцев. А на нежной коже позади и чуть ниже каждого уха – по два ряда других пальцевых следов.
Элевайз наложила свои пальцы на эти отпечатки. Кто бы ни совершил преступление, его руки были гораздо больше.
– Ее задушили, – тихо произнес Жосс. – И я бы сказал, что сделал это мужчина.
Аббатиса гладила поврежденную шею так нежно, будто пыталась утишить причиненную девушке боль.
– Задушили, – повторила она. Затем, подняв глаза, встретила взгляд Жосса. – Да поможет мне Господь, но я очень, очень рада. Я так боялась, что она убила себя, – быстро сказала Элевайз.
Жосс понял, что она имела в виду. Но он также знал и другое (даже недолгого общения с аббатисой было достаточно, чтобы это предположить): очень скоро она осознает смысл только что произнесенных ею слов.
Ему не пришлось долго ждать. У аббатисы перехватило горло. Она замерла, затем прижала руки к лицу и сквозь них прошептала:
– Что я говорю?! О Господь мой Всевышний, прости меня!
Он смотрел на нее, полный сочувствия, и не знал, что делать; казалось, самое лучшее – не делать ничего, притвориться, будто ничего не заметил. Жосс с горечью усмехнулся – едва ли это возможно.
Через некоторое время он заговорил:
– Аббатиса, я не хочу мешать вам, но брат Савл…
Она опустила руки. Ее лицо было мертвенно-бледным, а в глазах была такая боль, что у Жосса сжалось сердце.
– Благодарю вас за напоминание, – очень тихо сказала она.
С видимым усилием Элевайз овладела собой. Она склонилась над телом Элверы и, словно заботясь о спящем ребенке, поправила тунику Жосса на голове девушки. Затем, поднявшись, обернулась, чтобы взглянуть на тропинку, ведущую к святыне.
– Брат Савл уже идет сюда, – сказала она почти обычным голосом.
Жосс тоже обернулся.
– Да, вижу.
Вдруг он вспомнил о великом множестве следов на том месте, где была найдена Гуннора, следов, уничтоживших все признаки, которые мог оставить убегающий убийца. Жосс быстро подошел к Савлу и коротко переговорил с ним. Затем, чувствуя на себе взгляды Савла и аббатисы, начал медленно продвигаться по тропинке в обратном направлении.
Низкая трава на тропинке высохла, земля окаменела, и шансов найти здесь хоть что-нибудь было немного. Но Жосс заметил, что высокая трава между тропинкой и прудом примята – словно чья-то нога, оступившись, скользнула вбок, на более рыхлую землю у воды.
Едва смея надеяться, Жосс опустился на колени и двинулся дальше на четвереньках.
Очень осторожно он раздвинул высокую траву. И увидел совершенно отчетливые следы ног. Кем бы ни был убийца, он оставил на мягкой земле три… четыре… пять следов. Возможно, он оглядывался, не в силах отвести глаза от того, что оставалось позади него, и не заметил, что бежит не по тропинке. Но он определенно бежал, в этом не было никаких сомнений. Пятки не оставили следов, зато мысы глубоко впечатались в рыхлую почву, как будто человек отталкивался от земли изо всех сил.
Жосс внимательно осмотрел следы.
И постепенно разрозненные части головоломки начали соединяться в цельную картину.
Он встал и пошел к аббатисе, махнув рукой Савлу: теперь брат мог подойти к ним. Пусть сколько угодно людей месят здесь землю – лишь бы они не затоптали следы, найденные Жоссом на берегу пруда. По крайней мере, до тех пор, пока он не придумает способ запечатлеть их форму.
Элевайз поднималась по склону к аббатству позади Жосса и Савла, которые тащили Элверу на носилках. Казалось, ни для того, ни для другого их печальная ноша не была слишком тяжелой. «Может, это те же носилки, на которых принесли Гуннору?» – рассеянно думала Элевайз. Мужчины – Савл держал носилки возле головы Элверы, Жосс возле ног – были погружены в горестные размышления.
Они миновали ворота. Брат Савл повернулся к Элевайз.
– В больницу, аббатиса?
Она кивнула.
– Да, в больницу. Но подождите, Савл, я спрошу сестру Евфимию, где именно мы положим ее.
Аббатиса обогнала мужчин, и тут же сестра Евфимия вышла ей навстречу. Энергичным кивком – Элевайз хорошо знала, что Евфимия всегда справлялась с горем, прибегая к нарочито показной деловитости, – сестра показала на крохотную боковую нишу, не более чем углубление в стене, отгороженное занавесками.
– Туда, пожалуйста, – распорядилась она.
В этой же нише сестра Евфимия обряжала Гуннору.
Мужчины внесли тело Элверы и положили на узкую лежанку. Они уже повернулись, чтобы уйти, когда Элевайз сняла с трупа тунику Жосса и молча вернула ему. Несколько мгновений Жосс внимательно смотрел на аббатису, но она не смогла прочитать выражение его лица. Затем, со своим обычным коротким поклоном, Жосс вышел.
«Я не заслужила его почтения, – подумала Элевайз. – Во всяком случае, сегодня утром – уж точно».
В ней все еще гнездилось сильное чувство вины. Аббатиса испытывала острую необходимость выполнить какую-нибудь неприятную работу, заставить себя, милости ради, сделать что-нибудь такое, что она ненавидела.
Глубоко вздохнув, она обратилась к Евфимии:
– Несправедливо, сестра, что вы одна должны нести это бремя – обряжать еще одну юную жертву. Если разрешите, я помогу вам.
Распахнутые глаза сестры Евфимии выдали ее изумление.
– О, аббатиса, но ведь вы… – Евфимия внезапно умолкла.
Она не привыкла подвергать сомнению слова настоятельницы, хотя и знала о брезгливости Элевайз.
– Очень хорошо, – наконец сказала она. – Сначала нужно снять с несчастной девочки одежду – она вся мокрая почти до пояса. Для похорон мы наденем на нее сухую.
Аббатиса заставила свои непослушные руки взяться за работу. Евфимия приподняла мертвую девушку, а Элевайз распустила завязки на черном платье и стала стягивать его с остывшего тела. Пятна на шее Элверы приняли синевато – серый оттенок, они четко вырисовывались на сухой коже. Когда обнажилась грудь, Евфимия тихонько вскрикнула.
– Что такое? – спросила Элевайз.
Евфимия не ответила. Вместо этого она обеими руками ухватилась за ворот платья, быстро – гораздо быстрее, чем это делала Элевайз – спустила его к ногам девушки, затем развязала нижнюю рубашку и сняла ее тоже.
Положив свои руки на живот девушки над лонной костью, Евфимия нахмурилась, задумалась на мгновение, а затем начала оглаживать низ живота.
– Аббатиса, – обратилась она к Элевайз, – я должна провести внутреннее обследование. Извините, но это необходимо.
Элевайз уже открыла рот, чтоб возразить, но осеклась, кивнула в знак согласия и отвернулась. Она не могла заставить себя смотреть на это.
Спустя некоторое время раздался голос Евфимии:
– Можете открыть глаза, я закончила.
Элевайз с облегчением увидела, что Евфимия накрыла Элверу от плеч до бедер куском ткани. Не глядя на Элевайз, сестра заговорила:
– Элвера была беременна. Месяца три как, может, немного больше. Я подумала об этом, когда увидела ее грудь. Потемневшие соски – верный знак. У юных девушек они обычно нежно-розовые, особенно у рыжеволосых, как она. Но когда я ощупала ее живот, я поняла, что это так и есть. Я знаю, что такое увеличившаяся матка.
Элевайз, потрясенная до глубины души, молча взирала на Евфимию.
Неправильно истолковав ее взгляд, Евфимия добавила:
– Аббатиса, я совершенно уверена. Нет никаких сомнений.
– В вас я нисколько не сомневаюсь, – с трудом проговорила Элевайз. Внезапно у нее пересохло во рту. – Три месяца, вы сказали?
– Может, больше. Матка возвысилась над лонной костью.
Элевайз рассеянно кивнула. Две недели в ту или иную сторону не играли большой роли. Решающим фактом – во всяком случае, для Элевайз – было то, что Элвера переступила порог монастыря уже беременной. И беременности этой было, по меньшей мере, два месяца.
– Она… Она знала? – спросила она.
– О да. – Евфимия с чувством кивнула. – Не могла не знать, если только не была совсем уж наивной, в чем я сильно сомневаюсь. – Она с нежностью взглянула на тело. – Ах ты, маленькая болтушка… Да, такой уж она была. Мне не раз приходилось выговаривать ей за беспечность, пусть даже она пробыла у нас всего ничего. Но я бы не сказала, что она была затворницей, ничего не знающей о жизни. Женских дел у нее уже не было месяца два или три, грудь побаливала, мочилась она куда чаще, чем обычно. Вероятно, не раз и не два она чувствовала сильное недомогание, ее тошнило, порой накатывалась усталость…
Элевайз прекрасно помнила симптомы раннего этапа беременности.
– Да, все бывает именно так…
Она напряженно вспоминала, пытаясь воссоздать в малейших подробностях мотивы, которыми Элвера объясняла свой приход в монастырь. Как теперь понимала Элевайз, эти мотивы были насквозь фальшивыми. Хотя некоторые детали ускользали, две врезались в память прочно: Элверу не интересовали мужчины – девушка сама подчеркнула это, повторив свои слова, – и она даже вообразить не могла, что когда-нибудь у нее будут дети.
Эти два утверждения, в свете нового открытия, оказались чистейшей ложью.