Текст книги "Лунный лик Фортуны"

Автор книги: Элис Клэр

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 16 страниц)

Матильда сообщила Жоссу, где их найти, излагая сведения столь кратко, что он вынужден был попросить ее объяснить подробнее. Было совершенно ясно, что ей не терпится поскорее вернуться к любимой теме о том, как восхитительно для девушки, еще не достигшей двадцати лет, унаследовать целое состояние. О, если бы только все это досталось ей, Матильде, и будь ей двадцать, как бы она распорядилась богатством! Боже, у нее были бы драгоценности и чудесные наряды, ей не пришлось бы чистить и готовить, и она не проводила бы свою жизнь, прислуживая другим людям, это уж точно.

– Ну конечно, не проводила бы, – поддакнул Жосс, сомневаясь, однако, что она его услышала. Постаравшись удалиться как можно быстрее – что ему, впрочем, удалось не сразу, – он направился к воротам. Неожиданно Матильда очнулась от своего сна наяву и крикнула:

– Вы скажете им, сэр рыцарь?

– Скажу им что? – спросил он, хотя знал, каким будет ее ответ.

– О наследстве, конечно! И о смерти несчастного старика, – добавила она, тщетно пытаясь принять подобающее случаю скорбное выражение.

Жосс заколебался. Потом сказал:

– О нет. Не думаю, что это будет уместно. Я для них посторонний, вряд ли мне пристало сообщать такие новости.

Матильда странно посмотрела на него. Опасаясь, что она вот-вот спросит, почему, будучи посторонним, он так далеко зашел в семейные дела, Жосс опередил ее. Быстро попрощавшись, он пришпорил коня и направился на поиски дома мужниной родни Элверы-Эланоры.

Ее там не было.

Кто бы ни выдумал историю о затянувшемся визите Эланоры к родственникам мужа, он никак не предвидел, что найдется человек, который явится с проверкой. Слуга, вышедший навстречу Жоссу, сначала объявил, что Эланоры здесь нет, а затем сказал, что должен пойти спросить хозяйку, так как, вполне возможно, она назначила визит, но не сообщила прислуге. Когда он вернулся, с ним была не только хозяйка, но также сам хозяин и три или четыре домочадца. Родня Милона, отвлеченно заметил Жосс, была создана по иной выкройке, чем Милон. Трудно было поверить, что это флегматичное, закованное в броню благоразумия семейство произвело на свет такого утонченного желтоволосого юношу.

Мало того, что здесь не было Эланоры, так никто ничего и не знал о каком-нибудь ее предполагаемом визите. Хозяин и хозяйка, в недоумении обменявшись сердитыми взглядами, повторили это несколько раз. Насколько им было известно, Эланора Арсийская была совершенно счастлива, живя дома с мужем, и собиралась там и остаться.

Жосс понимал, что оказался в глупом положении – несколько членов семьи поглядывали на него так, словно перед ними стоял едва ли не полный идиот, – и к тому же он испытывал неприятное чувство вины: ему было неловко слушать, как они радостно говорят о живой Эланоре, когда он знал, что она мертва. Жосс сказал, что сожалеет о своей ошибке, извинился за причиненное всем беспокойство и откланялся. Затем поспешил прочь и отправился в долгий обратный путь.

Он вернулся в Хокенли, когда сумерки уже превращались в ночь. Ему было жарко, его одежду покрывала грязь, он зверски проголодался и был измотан до предела; сейчас он ни на что не годился, только бы поесть да поспать. Брат Савл участливо взял на себя заботы о Жоссе. Он не стал задавать никаких вопросов, лишь коротко поведал о том, что произошло в Хокенли после отъезда Жосса.

– Бедная девочка лежит в том же склепе, куда положили сестру Гуннору, – сказал он, поставив перед Жоссом большую деревянную тарелку, доверху наполненную дымящейся ароматной тушенкой. – Аббатиса просидела с ней весь день.

Жосс услышал озабоченность в его голосе.

– Она тяжело переживает это, – заметил он.

Брат Савл горестно покачал головой.

– Как и все мы, сэр. Как и все мы. – Нахмурив брови, он посмотрел в сторону Святыни. – К тому же все эти печальные события отбивают у людей желание приходить за водой. Это неправильно. Многие, страдающие от недугов, нуждаются в исцелении, а сейчас эти ужасные смерти отпугивают их.

Столь печальное следствие совершенных убийств огорчает брата Савла больше всего, подумал Жосс. Взглянув на него, он заметил, что доброе честное лицо брата покрылось от горя морщинками.

– Мы найдем человека, ответственного за все это, Савл, – сказал Жосс мягко, – и заставим его предстать перед правосудием. Это я тебе обещаю.

Савл обернулся, посмотрел на Жосса, и на какой-то миг улыбка смягчила его черты.

– Да, сэр. Я знаю, что так и будет.

Жосс почувствовал, как от мысли, что в него так верят, в его душе разгорается теплый огонек удовольствия.

И в этот огонек Савл подлил еще немного масла, сказав:

– Аббатиса тоже знает это.

Жосс спал десять часов и проснулся, чувствуя себя намного бодрее. Должно быть, во сне его мозг напряженно работал: проснувшись, он точно знал, что делать дальше.

После завтрака, приготовленного Савлом, Жосс спустился по тропинке туда, где были найдены две монахини. Сначала он постоял на одном месте, потом на другом, медленно обошел полный круг, внимательно изучая все, что было поблизости от этих мест. Затем, придя к определенному решению, Жосс начал очень тщательно осматривать рощицу рядом с тропинкой.

С тех пор, как выяснилось, что Милон, по крайней мере, два раза, а возможно, и больше, приходил по ночам в тихую долину, Жосс считал вполне вероятным: молодой человек должен был иметь укрытие. Возможно, не так много людей приходило сюда по ночам; скорее всего, думал Жосс, здесь вовсе никого не бывало. И все же вряд ли человек с недобрыми намерениями был настолько самонадеян, чтобы стоять на открытом месте.

Очень медленно Жосс прошел по тропинке, напряженно вглядываясь в каждый ярд. Его глаза искали малейшие признаки того, что здесь ступала чья-то нога. Ничего… Ничего! Раздосадованный и разочарованный, Жосс готов был вернуться, когда совсем рядом с тем местом, где низкий кустарник начинал густеть, он кое-что увидел.

Мне следовало поискать это раньше, подумал он. Молодой человек был сообразителен: он выбрал путь через гибкий кустарник. Но не настолько сообразителен, чтобы проверить, не оставил ли он следов.

Пробираясь через густую листву, Жосс отклонился в сторону, чтобы не задеть две маленькие, обломанные ветки – единственный знак того, что здесь прошел Милон. Возможно, их придется предъявить как доказательство его теории.

Когда молодой человек сошел с тропинки, он стал менее осторожным, и обнаружить его следы оказалось легче. Пройдя с пятнадцать шагов, Жосс вышел на крошечную полянку, окруженную кустарником. Низкая трава здесь была вытоптана, и кто-то соорудил простенькое укрытие из сломанных ветвей. Наверно, одно из своих ночных бодрствований Милон провел под дождем.

Какой-то предмет привлек взгляд Жосса. Что-то маленькое, почти спрятавшееся под опавшими листьями. Опустившись на колени, Жосс расчистил это место и увидел две створки устричной раковины, соединенные вместе. Приподняв верхнюю створку, он увидел под ней крошечную жемчужину.

Что-то подобное он видел и раньше. Порывшись в памяти, Жосс вдруг увидел свою старую няню, читающую молитву после женитьбы младшего брата Жосса. Она молилась за плодовитость четы и, когда закончила, вложила в устричную раковину одну жемчужинку. Это сработало. Первенец – сын невестки Жосса – пришел в мир одиннадцать месяцев спустя, а вскоре последовали две девочки и еще один мальчуган.

Те двое, молодожены, встречались здесь-часто, думал теперь Жосс. Пробираясь в темноте, рука об руку, они ложились на голую землю и занимались любовью. Кто из них принес сюда жемчужину? Милон, с нетерпением ожидавший ребенка, чтобы унаследовать состояние, на которое он надеялся, или Эланора, страстно влюбленная в своего молодого мужа и желающая угодить ему своей беременностью?

Как и с невесткой Жосса, амулет сработал.

Неожиданно Жосса охватила глубокая печаль. Он положил устричную раковину обратно в тайник. Над маленькой лесной полянкой витал дух тех двух юных влюбленных, и впервые Жосс почувствовал отчетливое неприятие того, что должен был сделать.

Но если мои доводы верны, Эланору убил Милон, напомнил он себе. И они оба были настолько алчными и завистливыми, что замыслили убийство Гунноры.

Твердо решив сочувствовать лишь тем, кто этого заслуживает, Жосс снова вышел на тропинку.

Он нашел спокойное место у пруда, в каких-нибудь пятидесяти шагах от обнаруженного им тайного укрытия, и сел на берег, чтобы подумать. Им владело стойкое убеждение, что Милон все еще где-то поблизости; он должен быть здесь, ведь у него срочное дело в аббатстве.

Как заключил Жосс, только одна вещь со всей определенностью связывала Милона с убийством Эланоры и, следовательно, Гунноры. И она – хотя Милон не мог знать об этом – лежала в полной безопасности в комнате аббатисы Элевайз. А где эта вещь могла находиться, по мнению Милона? Вне всякого сомнения, то был ужасный для него миг, когда он понял, что ее нет на теле жены. А в самом деле, почему ее там не было? – промелькнула у Жосса мысль. Он был уверен, что за день до смерти, когда он задавал Эланоре свои вопросы, она носила талисман под платьем. Почему же она сняла его той ночью? Аккуратно завернула вместе с обручальным кольцом, спрятала под матрас…

Впрочем, сейчас это не столь важно.

Итак, Милон обнаружил пропажу. Понял: Эланора оставила крест в монастыре. И, скорее всего, предположил, что она спрятала его в том единственном месте, которое монахиня может расценивать как личную территорию, – в своем спальном уголке.

Милон должен вернуться за ним! Конечно! И быстро, до того как кровать Эланоры будет отдана другой новенькой, которая может обнаружить то, что там спрятано. Будь я на его месте, я бы не мешкал ни минуты, подумал Жосс. Ведь крест раскрывает подлинную личность Элверы, и как только становится известно, что она – Эланора Арсийская, Милон сразу же оказывается вовлеченным во все это дело.

Жосс вспомнил о двух других крестах, принадлежавших Гунноре и Диллиан. Наверняка Милон каким-то образом заполучил крест Диллиан. Может быть, после смерти Диллиан крест остался у ее тети, тещи Милона? Похоже, что так, ведь эта женщина была единственной оставшейся в живых родственницей Диллиан, не считая Эланоры, у которой уже был ее собственный крест. Как бы то ни было, каким бы путем он ни заполучил его, Милон хорошо знал, что с ним делать. Оставить возле тела Гунноры, как будто его уронил убегающий в панике грабитель, и все это для того, чтобы те, кто найдет ее, подумали, что монахиня убита при ограблении.

Но они так не подумали. Потому что аббатиса Элевайз знала: этот крест не мог принадлежать Гунноре – и тогда, и сейчас крест девушки находился у аббатисы.

У Жосса начали путаться мысли. Мне нужно что-нибудь предпринять, решил он. Что-нибудь положительное и, хорошо бы, полезное, чтобы заполнить предстоящий день.

После недолгих раздумий он решил отправиться в Тонбридж. Может быть, задав несколько вопросов, он узнает что-нибудь о Милоне. Молодого человека, с его изысканным нарядом и бросающейся в глаза стрижкой, не так-то легко не заметить. Казалось маловероятным, что Милон рискнул остановиться в городе на постоялом дворе, но, с другой стороны, ему нужно что-то есть. А в Уилденском лесу что-то не видать заведений, торгующих снедью.

Поскачу в Тонбридж, подумал Жосс. Угощу себя хорошим обедом и несколькими кружками превосходного эля Матушки Энни.

А вечером, когда начнет темнеть, вернусь сюда и дождусь Милона.

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

В Тонбридже было полно народу. Жосс понял, что сегодня базарный день.

Вся торговая жизнь маленького городка сосредоточилась вокруг церкви. Подняв глаза, Жосс заметил, что в недалеком прошлом она была надстроена – явное свидетельство растущего благосостояния города. С трех сторон церковь окружали прилавки; создавалось впечатление, что их владельцы и продавцы прижались к стенам из песчаника, уповая на высшее покровительство. Слышались болтовня и смех, покупатели торговались с продавцами и сплетничали друг с другом; обменяться новостями было не менее важно, чем приобрести новые товары и домашнюю скотину.

Интересно, говорят ли здесь об убийствах в аббатстве? – подумал Жосс.

Конечно, говорят! Он ни минуты не сомневался в том, что эти преступления стали главной темой пересудов. А все, о чем говорилось здесь, с большой вероятностью будет повторено в более влиятельных лондонских кругах.

Пообещав себе, что он представит королю исчерпывающее объяснение, как только сможет это сделать, Жосс быстро зашагал через рынок

Во многих палатках продавалась местная продукция, включая домашний скот, который был выставлен поодаль. Было немало палаток ремесленников, где Жосс, если бы пожелал, мог купить себе новый пояс или красивую деревянную скамеечку для дойки. Вдобавок, по причине близости города к главному торговому пути из Гастингса и Уинчелси в Лондон, в нескольких палатках продавались более экзотические товары. Тончайшие ткани, пряности, сверкающие драгоценные изделия с бриллиантами, которые, Жосс был уверен, не пройдет и месяца, потеряют свой блеск.

Уловив какой-то острый аромат, тотчас перенесший его в Лангедок, Жосс решительно повернулся спиной к соблазнам базара, и, работая локтями, двинулся через толпу к мосту.

Гостиница тоже была битком набита. Матушка Энни занималась своим тяжелым ремеслом – подавала еду и напитки.

Она встретила Жосса так, словно он был постоянным посетителем, который по каким-то неведомым причинам давно не заглядывал.

– А вот и вы, сэр! – воскликнула она. – Ну и как вы теперь? Хорошо, я надеюсь? Кружку эля в такой жаркий день? Вот! Отличная мысль!

Жоссу было интересно, не с таким ли самозабвенным энтузиазмом приветствовала она своих клиентов, когда в поте лица занималась своим прежним ремеслом? Если так, его ничуть не удивляло, что она заработала достаточно денег, чтобы открыть гостиницу.

– Все хорошо, благодарю вас, госпожа моя, – сказал он, как только смог вставить слово. – И спасибо за превосходный эль. Между прочим, я проголодался за десятерых.

– Что желаете? – Спрашивая, она уже наливала эль следующему посетителю. – Сегодня у меня огромный выбор, как всегда бывает по базарным дням.

– Да, вижу.

Жосс посмотрел на большие деревянные тарелки соседей: карп под соусом, угорь, тушеная баранина, зайчатина, что-то очень похожее на пирог с дичью… Судя по окружающим, пироги шли особенно хорошо.

– Порцию пирога, пожалуйста.

Энни нагрузила пирогом тарелку, проворно отрезала ломоть хлеба, положила его сверху на поджаристую корочку пирога и затем с грохотом поставила блюдо перед Жоссом.

– Ешьте, – сказала она, разглядывая его с ног до головы. – Мужчина с таким красивым и мощным телосложением, как у вас, регулярно нуждается в хорошем угощении. – Она наклонила голову, устремив на Жосса многозначительный взгляд. – Это если не говорить о других аппетитах.

Ему только показалось, или она действительно вопросительно подняла бровь?

Что ж, если и так, если даже он и впрямь не прочь быстренько с ней перепихнуться, сейчас было не время. Она все еще смотрела на него. Какую бы плату ни взыскало с Энни бывшее ремесло, едва ли оно неблагоприятно повлияло на нее. Ее кожа все еще была свежа; она сохранила большинство своих зубов, и у нее действительно была прекрасная грудь…

Когда Энни удалилась – движения ее округлых бедер, казалось, говорили: «Ты не знаешь, чего лишился!» – Жосс огляделся, чтобы понять, нет ли здесь кого-нибудь, кого он встречал раньше. Ему показалось, что в дальнем углу он увидел Мэтью. Покончив с едой, Жосс направился туда, чтобы побеседовать с ним.

Перед ним действительно был Мэтью.

– Доброе утро, незнакомец! – приветствовал он Жосса. – Пришел, чтобы купить чего-нибудь на базаре? Или чтобы продать своих птичек?

Мэтью расплылся в улыбке. Он шутил – одеждой Жосс совсем не походил на куровода.

– Пришел, чтобы найти кое-кого, – ответил Жосс.

– И кого же?

Разве может повредить делу, если он спросит кое-кого из посетителей, не видели ли они Милона? Пусть даже молодой человек узнает, что Жосс идет по его следу, – вряд ли это станет для него сюрпризом. Если, конечно, Жосс прав насчет его вины.

А у Жосса не было ни малейших сомнений на этот счет.

– Молодой человек, совсем еще юнец. Стройный, одет по последней моде, желтые волосы, стриженные челкой, на лбу – локон.

Мэтью пробормотал что-то вроде: «чертовски хорошенький паренек». Затем его бровь изогнулась от напряженной сосредоточенности, и он заговорил:

– Знакомая внешность, да, точно знакомая. Думается, я и вправду видел похожего парня, но это было уже сколько-то времени назад.

– Точно?

– Гм… Точно. Он проскакал верхом мимо меня по дороге на Касл-Хилл. Парень направлялся к вершине холма.

Каслхиллская гряда, вспомнил Жосс. Между Тонбриджем и Хокенли. Если память Мэтью не подводит, это действительно стоящая новость.

– Конечно, я дал весьма смутное описание, – заметил Жосс, стараясь, чтобы его голос звучал равнодушно. – Наверное, под него подошел бы десяток молодых людей. Прибывшие в замок гости из Лондона, проезжие торговцы…

– Парень, о котором я думаю, вовсе не торговец и не гость в замке, – ответил Мэтью со всей определенностью.

– Почему вы так уверены?

– Потому что он не появлялся вблизи замка, да и на рынке тоже. – Мэтью вздохнул, будто спрашивая: «Ну разве это не очевидно?» – Как я сказал, он скакал по дороге в холмах. Тогда он попался мне на глаза в первый раз. А во второй раз он крался по задворкам дома пекаря. Тогда я подумал, что он голодный.

– Значит, вы видели его дважды.

– Ну, дважды. – Мэтью взболтал остававшийся в кружке эль – его там было на полпальца. – Иссушающая это работенка – вспоминать разные разности, – заметил он.

Жосс перехватил взгляд парня за стойкой. Отпив из принесенной кружки, Мэтью продолжил:

– Еще несколько местных видели его, этого вашего хорошенького юнца. Мы славно посмеялись. – Вспомнив о чем-то, он захихикал.

Даже ради собственного спасения Жосс не смог бы догадаться, что они нашли такого забавного.

– Над чем?

– Над его туфлями! – захохотал Мэтью. – Ему приходится вдевать эти дурацкие мысы в стремена точно так же, как добрая хозяйка вдевает нитку в иголку!

Стараясь, чтобы голос не выдал его волнение, Жосс спросил:

– И как давно это было?

Бровь Мэтью опять изогнулась.

– Гм… Надо поразмыслить. Это был не последний базарный день и не предпоследний. Или все-таки последний? – Жосс ждал. – Это было две недели назад, – наконец решительно объявил Мэтью. – День туда, день сюда.

– Так туда или сюда?

– Гм… Ну, туда. Или сюда. В общем, день или два.

Давить на него дальше было бессмысленно.

В любом случае, подумал Жосс, я получил сведения, в которых нуждался. В момент убийства Гунноры Милон Арсийский находился где-то поблизости.

– Я полагаю, вы узнали бы парня, если бы увидели его снова? – спросил Жосс с безразличием в голосе. Вполне вероятно, ему понадобится свидетель присутствия Милона в Тонбридже.

– Ну это зависит…

– От чего?

Напустив самодовольный вид, говорящий о том, что он не хотел бы быть обвиненным в беспечном обращении с истиной, Мэтью произнес:

– Во-первых, от стрижки. Я обратил на нее больше внимания, чем на его лицо. И от туфель, о них я уже говорил. И еще от туники. Чистая морозилка для задницы, вот что такое его туника. – Он ухмыльнулся. – В общем, если юнец заявится сюда в том самом виде, я узнаю его. Но опять же, если он наденет старый плащ и накинет капюшон, так и знайте – он может весь вечер носить мне эль, и я его не узнаю. Понимаете, к чему я клоню? – напористо спросил Мэтью, словно отчаявшись доказать свою честность. – С этими чужаками все очень не просто.

– Конечно, не просто. – Жосс вынужден был согласиться, что доводы Мэтью не лишены смысла. – Что ж, спасибо, что уделили мне время. – Незаметно для окружающих Жосс положил на стол несколько монет. – Это на тот случай, если вы не будете уверены в третий раз, – заметил он.

– Да, да, такая вероятность есть всегда. – Грязная лапа Мэтью выскользнула, как крыса из мусорной кучи, и монеты исчезли. – Премного благодарен, сэр.

Уверенный, что сделал все возможное, чтобы обеспечить будущее сотрудничество Мэтью – если в нем возникнет необходимость, – Жосс расплатился по счету и вышел.

Он вернулся на базар. Прокладывая путь мимо рядов палаток, он не увидел никого, хотя бы отдаленно похожего на Милона, пусть даже переодетого в плащ с капюшоном. Прекратив свои попытки и с облегчением повернувшись спиной к колышущимся, толкающимся толпам, Жосс отправился обратно в Хокенли.

Он остановился на вершине холма. День был жаркий, солнце нещадно палило с ясного голубого неба, а на долгом утомительном пути к аббатству было не так много тенистых мест. Позволив коню свободно пастись в прохладе на зеленой лужайке под дубом, Жосс расслабился в седле и окинул взглядом путь, который уже проделал.

С высоты хорошо просматривались очертания местности. В эти вечерние часы видимость была хорошей. Далеко на севере Жосс смог различить линию холмов. Его взгляд скользнул с запада на восток, по течению реки Медуэй, и спустился вниз, в долину. Несколько секунд он разглядывал величественный замок, возвышающийся над мостом. Городок Тонбридж, изнутри казавшийся многолюдным и оживленным, отсюда, с этой вершины, выглядел маленьким и незначительным. Всем своим существованием он был обязан тому, что в этом месте река пересекалась с главной дорогой.

Со всех сторон вокруг города на четко выделяющемся пространстве, ограниченном с внешней стороны лесом, были сельскохозяйственные владения; сейчас, в середине лета, наносные земли давали обильный урожай зерна, фруктов и хмеля.

«Ничего удивительного, что на базаре столько народу», – подумал Жосс, натягивая поводья и поворачивая коня на дорогу.

Ему нужно было как-нибудь убить время. Дорога на Хокенли огибала огромный выступ Уилденского леса. Внезапно приняв решение, Жосс нашел место, где подлесок был более редким – возможно, здесь пролегла тропа барсука или оленя, – и поехал туда, наклоняясь под деревьями.

Даже теплым июльским вечером под пологом ветвей было прохладно и сумрачно. Жосс легко мог понять, откуда пошла зловещая репутация леса. Пробираясь через чащу, которая становилась все более и более непроходимой, он боролся с настойчивым желанием оглянуться.

Здесь преобладали дубы, смешанные с березами и буками. Жосс предположил, что некоторые из этих исполинов простояли столетия. Их массивные стволы были непомерно широки в обхвате, а ветви, соединяясь высоко над землей, образовывали плотный купол, не пропускавший солнечный свет. Многие деревья были увиты густым плющом, который внизу, у земли, смешивался с ежевикой, орешником, остролистом, боярышником, и все это превращалось в сплошные заросли.

Кое-где Жосс видел следы хорошо проложенных дорог. Возможно, некоторые из них, судя по высоте обочин, были такими же древними, как старые дубы. Были ли это останки дорог, сотворенных римлянами, – прямых, основательных, проложенных на века? Или это то, что осталось от путей железной старины, протоптанных людьми еще до того, как началась история? Людьми, которые знали лес как брата, понимали его природу и могли проникать в самое его сердце; людьми, поклонявшимися дубу как богу, именем которого они творили неописуемое насилие.

А если верить некоторым рассказам, они творили его и по сей день…

Жосс, уже и так исполненный тревоги, решил, что сейчас – не самый подходящий момент, чтобы позволить воображению разгуляться.

Выехав на опушку, он натянул поводья и огляделся по сторонам. Впервые с тех пор, как Жосс оставил солнечный свет внешнего мира, ему попались свидетельства присутствия человека. Не то чтобы их было много – всего лишь горстка убогих, примитивно построенных лачуг, не более чем каркасы из жердей, покрытые ветками и дерном. От дождя в них еще можно спрятаться, а на большее они не годились. Когда-то здесь жгли древесный уголь, но с тех пор прошло изрядно времени: участки земли, на которых разводили костры, уже не были голыми, они покрылись маленькими зелеными ростками – природа начала брать свое.

Жосс спешился, привязал коня и приблизился к самой большой из лачуг. Наклонив голову, он вошел внутрь. Недавно здесь горел костер. Положив руку на угли, Жосс почувствовал слабое тепло. На земляной насыпи лежал тюфяк, набитый папоротником. Причем срезанным совсем недавно.

Это мог быть кто угодно, уверял себя Жосс, садясь на коня. Всякие беглецы и скитальцы знали о старых лачугах. Скорее всего, это лишь простое совпадение, что кто-то пришел сюда и залег на несколько дней, пока тепло, обдумывая свой дальнейший маршрут.

Не обязательно это был Милон Арсийский.

Но, выезжая во внешний мир – трудно сыскать более привлекательную перспективу, сказал себе Жосс, – он не мог удержаться от мысли, что это явно был Милон.

Жосс рассказал аббатисе о том, что задумал. Он заметил, как Элевайз восприняла его слова, еще до того, как она сумела скрыть свои чувства: аббатиса не хотела, чтобы он это делал.

– Не беспокойтесь, – тихо проговорил он. Не дерзко ли с его стороны предполагать, что она волнуется? – Я смогу справиться с мастером Милоном. А он, вполне вероятно, даже не явится! – Жосс попытался рассмеяться.

– Он убийца, – возразила Элевайз так же тихо. Казалось, никто из них не хотел говорить о подобных вещах вслух в священных стенах монастыря. – Он прибегнул к убийству – если, конечно, вы правы. А совершив такое однажды, думаю, он не затруднится совершить это снова.

Жосс удивился ее проницательности: перед ним была монахиня, жизненный опыт которой позволял ей проникнуть в сознание убийцы.

– И в самом деле, аббатиса, часто наблюдалось, что после первого раза убивать становится легче. – Внезапно он осознал, о чем они говорят. – Но мы говорим только об одном убийстве, а ведь их было два!

– Да, были две смерти. – Аббатиса посмотрела на него. – Но мы пока не знаем, что обе жертвы погибли от одной и той же руки.

«Нет, знаем!» – хотелось ему закричать. Жосс сдержал свой порыв.

– Убил он обеих или нет, аббатиса, я твердо решил, что надо предпринять, – заявил он.

– Я знаю. – Она слабо улыбнулась. – И могу понять. Но, сэр Жосс, разрешите мне, по крайней мере, послать с вами несколько братьев-мирян?

– Нет, – тотчас ответил он. Жосс любил действовать в одиночку. – Вы очень добры, аббатиса, но в нашем случае главное – соблюдать тишину. Малейший намек на то, что его ждут, – и Милон удерет.

Элевайз раздраженно фыркнула.

– Я не предлагаю вам отряд сплетничающих монахов, жалующихся на свои больные кости и ноющих, что их вытащили из кроватей, хотя, возможно, некоторым из них не помешало бы принести такую жертву. Нет. Я предлагаю, чтобы вы приняли помощь брата Савла и, может быть, еще одного человека по его выбору. Не сомневайтесь, он знает, кто может подойти.

– Уверен, что так и есть. – Жосс высоко ценил брата Савла. – Но… – Он уже готов был отказаться, когда вдруг ему пришло в голову, что в словах аббатисы есть резон. Милон, испуганный тем, что будет обличен как убийца Гунноры, без колебаний убил во второй раз. Несмотря на то, что женщина, которую он должен был устранить ради своей безопасности, была его собственной женой. При таких обстоятельствах может ли навредить, если во время бодрствования Жосса рядом с ним будет Савл? Нет, Жоссу и впрямь понравилась эта идея.

– Благодарю вас, аббатиса, – сказал он. – Могу я спросить брата Савла, согласен ли он?

Жосс подумал, что сейчас Элевайз снова заговорит о втором брате. Но, словно поняв, что она добилась от Жосса всех возможных уступок, аббатиса просто кивнула и ответила:

– Я сообщу брату Савлу. А сейчас, сэр Жосс, вы должны поесть. Я уже распорядилась, чтобы вам приготовили. По крайней мере, я должна быть уверена, что вы отправились на вашу ночную работу не на пустой желудок.

Милон Арсийский, сын заботливых родителей, баловень матери, которая потворствовала ему больше, чем другим, более достойным сыновьям, пребывал в кошмарном сне.

Этот кошмар не имел ничего общего со страхом перед величественным и зловещим Уилденским лесом, в котором Милон прятался и который грозил свести его с ума – по крайней мере, молодой человек пытался убедить в этом самого себя. И он не имел никакого отношения к необходимости, вставшей перед беглецом: выживать за счет хитрости. Буханка хлеба, украденная там, жирный жареный цыпленок, украденный здесь, яблоко, сорванное, когда никто не смотрел в его сторону, и оказавшееся гнилым лишь наполовину, – все эти ловкачества были для Милона маленькими триумфами, о которых ему нравилось вспоминать.

Довольно часто ему удавалось уверить себя, что он вполне сносно заботится о собственной персоне.

Порой он забывал об истинном кошмаре. Однажды целое утро Милон был счастлив. Лежа на животе над ручьем на краю леса, всматриваясь в чистую прозрачную воду и пытаясь поймать пальцами ускользающую серебряную рыбку, он мысленно вернулся в ту жизнь, к которой привык. А когда встал и очистил свою промокшую, испачканную и сильно изношенную тунику, он уже почти с радостью подумал о том, что будет в обед на столе.

И в тот же миг память проснулась – это было мучительно больно.

Его мозг все чаще отстранялся от боли. Милон ощущал, что не помнить становится все легче и легче. Как приятно – продолжать в мыслях жить на этой чудесной земле, где всегда вот-вот наступит обеденное время и Эланора ждет его.

Эланора.

Рыжие волосы – сильные, непокорные, полные жизни… Как и она сама – страстная, энергичная… Ее любовная пылкость и его любовный жар так совпадали, что вся семья и друзья говорили: какая они прекрасная пара, как подходят друг другу. И тогда они отворачивались и хихикали.

Этот их взаимный физический голод они обнаружили сразу. Но были и другие совпадения, которым понадобилось чуть больше времени, чтобы выйти на поверхность. Например, их общее представление о том, что им должно принадлежать. И если это «что» не преподносилось им на блюдечке, они оба готовы были протянуть руки, чтобы схватить.

Какой ясный ум был у его Эланоры! Какой прекрасной она была сообщницей! Как веселились они вместе! Пока…

Нет.

На этом его мозг переставал работать. Отказывался продолжать воспоминания.

Когда такое случалось, Милон возвращался к своему ручью и занимался чем-нибудь полезным, например, чистил и точил свой нож. Или пробирался в свое укромное место. Но там ему зачастую приходилось переживать новую атаку ужаса.

Однажды ночью, вскоре после того, как он впервые пришел сюда, той ночью, с ясным небом и бриллиантовым светом луны, он увидел поблизости человека. Он подумал, что увидел человека, постоянно поправлял себя Милон. Человека в длинном белом одеянии, который держал в руке нож в виде серпа. Человека, который разговаривал с деревьями.