355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Элис Клэр » Лунный лик Фортуны » Текст книги (страница 5)
Лунный лик Фортуны
  • Текст добавлен: 21 октября 2016, 20:46

Текст книги "Лунный лик Фортуны"


Автор книги: Элис Клэр



сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 16 страниц)

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Дневная трапеза – все тот же превосходный хлеб, на этот раз поданный к овощной похлебке, содержащей несколько кусочков баранины, – проходила в тишине, нарушаемой лишь мелодичным голосом монахини, читающей Евангелие. Это была притча о талантах. Жосс решил, что для него она имеет особый символический смысл. Призыв использовать свои таланты пришелся ко времени, и его пошатнувшаяся было уверенность в своих силах возросла, когда Жосс напомнил себе, что, несмотря на неопытность, он довольно сообразителен и мозги у него в порядке.

Вот как раз мозгам он и дал работу, поедая овощи с бараниной.

Жосс внимательно оглядел собравшееся общество, стараясь, чтобы его интерес остался незамеченным. Шестьдесят восемь монахинь размещались за длинным главным столом, еще семнадцать сидели за столом поменьше, отделенным от основной трапезной перегородкой. Итого, восемьдесят семь женщин вместе с аббатисой и монахиней, читающей Евангелие. Плюс, напомнил он себе, три монахини, которые избрали уединение в больнице для прокаженных, и, возможно, десять или двенадцать сестер, дежурящих в больничном покое, пока остальные принимают пищу. Значит, приблизительно около сотни.

Может ли одна из них быть убийцей?

Рассматривая женские лица, он не мог заставить себя поверить в это. Жосс мог разглядеть почти всех женщин – лишь одна или две сестры склонились над своими тарелками, и их лица не были видны за покрывалами. Ни у одной не было выражения, которое нельзя было бы назвать спокойным и довольным, если не сказать безмятежным. Перед Жоссом были женщины всех возрастов: от принявших постриг монахинь средних лет и старше, которые носили черные покрывала, до юниц в белых покрывалах послушниц – лишь одна из них, казалось, едва перешагнувшая порог своего двадцатилетия, была в простом черном одеянии, говорившем о том, что эта девушка поступила в монастырь совсем недавно. Может, она и есть та самая «неподходящая» Элвера, подумал Жосс, которая подружилась с погибшей монахиней? Из всех женщин, которых Жосс видел здесь, только она проявляла какие-то признаки огорчения; кожа вокруг ее глаз была красноватой. Жосс перехватил ее быстрый, брошенный в его сторону взгляд; девушка тотчас опустила глаза, едва заметив, что он изучает ее.

Жосса растрогало, что хоть кто-то проливает слезы по Гунноре.

К тому времени, когда трапеза закончилась и он встал, чтобы присоединиться к молящимся монахиням, Жосс уже определенно решил, каким будет его следующий шаг.

Аббатиса Элевайз, казалось, ничуть не удивилась, когда Жосс, выходя вместе с ней из трапезной, объявил о своем намерении увидеть семью Гунноры, если только аббатиса поведает ему, где приблизительно находится их дом.

– Я сообщу вам, – сказала Элевайз. – Проводите меня до моей комнаты, и я расскажу, где они живут и как туда добраться. Полагаю, – добавила она, обернувшись, – что вы последовательны в ваших шагах.

Когда они очутились в тишине маленькой комнаты настоятельницы, Жосс проговорил:

– Могу я задать вам еще один вопрос, аббатиса?

Она опустила голову, что он расценил как разрешение.

– Несколько монахинь во время дневной трапезы сидели отдельно… Я не смог понять, почему.

Элевайз улыбнулась.

– Вы спрашиваете себя, есть ли этому какое-нибудь страшное объяснение? Думаете, они впали в немилость из-за какого-то отвратительного поступка? Или, возможно, заражены от пациентов чумой или сифилисом?

– Ничего подобного! – запротестовал Жосс, впрочем, не слишком искренне.

– Они – сестры-девственницы, – спокойно ответила Элевайз. Все следы веселья исчезли с ее лица. – Как и в аббатстве Фонтевро, наша община разделена. У нас есть отдельные жилища для монахинь, в зависимости от того, какую жизнь в Боге выбрали сестры. Большинство предпочитает более легкий путь – тот, что принят в монастыре Марии Магдалины. Многие из нас жили полной жизнью в миру и не считают себя достойными пребывать с одним лишь Богом. Но те сестры, жизнь которых в миру была безупречной, те, которые, даже перед тем как надеть покрывало монахини, жили тихо, скромно и целомудренно, могут избрать уединение в доме Пресвятой Девы, где они и проводят свои дни и большинство ночей в созерцании и единении с Богом.

Жосс чистосердечно кивал, хотя какая-то часть его разума недоумевала: что же это за жизнь?

– И такие монахини, я имею в виду сестер-девственниц, не присоединяются к вам даже во время еды?

– Устав гласит, что для них лучше всего не прикасаться к тем, кто одной ногой остался в миру. Они молятся отдельно от нас в часовне, живут в отдельном помещении; их маленький дом примыкает к часовне Пресвятой Девы.

Взгляды Жосса и Элевайз встретились, и, предугадав следующий вопрос, аббатиса сказала:

– У Гунноры не было никаких контактов с кем бы то ни было из сестер-девственниц. Будьте уверены, ни одна из них даже не слышала о существовании Гунноры.

«А значит, – казалось, добавила она, – вы можете вычеркнуть этих семнадцать женщин из вашего списка подозреваемых».

Словно услышав это, Жосс со всей серьезностью сказал:

– Благодарю вас, аббатиса Элевайз. Я поступлю именно так.

Она попрощалась с Жоссом в своей комнате, пожелав ему безопасного путешествия и Божьей помощи. Затем, с приятным чувством того, что заслужил ее одобрение, несмотря на некоторые особо назойливые вопросы, Жосс вышел и направился в конюшню.

Там трудилась одна из монахинь. Поверх ее платья был повязан передник из мешковины. Засученные рукава платья демонстрировали мышцы, которыми гордился бы любой моряк. Монахиня вычищала навоз – она управлялась с вилами легко и ритмично, что говорило об их длительном знакомстве.

– Я накормила вашего коня, – сказала монахиня, когда Жосс поприветствовал ее и объявил, что должен ехать. – Вычистила его и все такое прочее. Полагаю, он и не думал, что сегодня снова придется работать. Сами увидите, какой он резвый. – Монахиня улыбнулась, показывая отсутствие нескольких зубов сбоку. – Я хотела, чтобы ваш конь присоединился к нашей компании. Он выглядел бы среди них как король.

Жосс посмотрел в сторону загона, на который показала монахиня. Его коренастый, дружелюбный на вид конь вопросительно поднял голову. Рядом стояли изящно сложенный, но коротконогий пони – слишком маленький для сестер, за исключением самых хрупких из них, – и мул. Жосс понял, что сестра имела в виду.

– Благодарю вас за заботу о нем, – сказал он.

В любой другой конюшне Жосс предложил бы монету или две, но в женском монастыре такое казалось неуместным. Он решил отплатить комплиментом.

– У вас опрятная конюшня, – заметил Жосс, – и в ней чудесно пахнет, сестра…

– Сестра Марта, – подсказала монахиня. – Благодарю вас, сэр рыцарь.

– Жосс Аквинский, – добавил он.

Она снова улыбнулась.

– Я знаю. Знаю также, зачем вы здесь, и могу предположить, куда вы сейчас направляетесь.

Улыбка исчезла с лица монахини, она придвинулась к нему ближе, лицо ее было напряжено.

– Найдите его, сэр. У меня не было огромной любви к Гунноре, Господь накажет меня за недостаток милосердия, но ни одно создание не заслуживает такой участи.

Он перехватил взгляд ее честных голубых глаз.

– Я сделаю все, что в моих силах, сестра Марта. Даю вам слово.

Энергично кивнув, словно соглашаясь, что слово рыцаря ей подойдет, сестра Марта вновь принялась вычищать конюшню.

Поместье отца Гунноры располагалось примерно в восемнадцати милях к юго-востоку от Хокенли. Выехав через час после полудня, Жосс прибыл на место уже в сумерках. Усадьба находилась недалеко от города Ньюэнден, и можно было заночевать там. Этим вечером Жосс намеревался увидеть родной дом Гунноры, собрать как можно больше впечатлений, а затем вернуться на постоялый двор. Семье он представится утром.

Еще в пути Жосс подумал, что в его интересах лучше не привлекать к себе внимания. Он остановился и спешился. Вытащил из дорожной сумы легкий и видавший виды плащ, а вышитую тунику, сняв с себя, убрал в суму. Держа плащ на вытянутых руках, Жосс критически осмотрел его. Действительно, весьма поношен, но все еще подозрительно хорошего качества. С легким вздохом он бросил плащ на дорогу и втоптал в пыль. Затем отряхнул и надел. Накинул капюшон, так чтобы тень падала на лицо: дневное солнце было сильным.

Инструкции аббатисы оказались точными, и Жосс легко нашел дорогу в Уинноулендз, лишь однажды ему пришлось обратиться за помощью.

«Странно, – подумал Жосс, покидая группу домишек, где он переговорил с пожилым человеком, натужно крутившим рукоятку колодезного ворота. – Когда я въехал во двор, старина показался вполне дружелюбным. Я уже подумал, что он вот-вот предложит мне воды. Но, как только я упомянул Уинноулендз, он переменился в лице».

Решив не обращать внимания на суеверия старика, возможно, и придурковатого, и сохранять свежесть рассудка, Жосс двинулся дальше.

Поместье Уинноулендз, которое он видел перед собой, явно процветало. Здесь, на склоне холма, что поднимался к северу из обширных болот, земля была плодородной и могла использоваться по-разному. На густых зеленеющих лугах паслись стада коров; ближе к болотам, там, где трава становилась реже, кормились отары овец. Пахотная земля казалась хорошо обработанной и выглядела плодородной, и садики были ухоженными и аккуратно огороженными. Группами стояли несколько домов. Осмотрев один, который был четко виден с дороги, Жосс отметил, что его крытая камышом крыша выглядит вполне надежной. На двух-трех небольших участках близ домов росли капуста, морковь и лук; еще на одном участке кто-то выращивал крошечные розовые цветы. В огороженном загоне свинья и поросята копались рылами в грязи. Несомненно, здешние места позволяли жить в достатке. Этот край должен быть счастливым.

«Почему же тогда здесь такая гнетущая атмосфера?» – размышлял Жосс, медленно проезжая мимо.

Те несколько человек, которых он видел, – и почему их так мало? где все остальные? – казалось, едва замечали чужестранца, очутившегося среди них. Не странно ли это само по себе? Жосс проехал несчетное число миль по разным землям, и постоянным свойством самых разных людей, которых он встречал – особенно сельских жителей – было их любопытство. Что ж, это можно понять. Они ведут свою тихую жизнь и, возможно, никогда не выезжают за границы поместья, в котором родились и где, в свое время, окончат дни. Год за годом Жосс видел одно и то же выражение лиц. Чужестранец – всегда редкость. Кто-то обязательно беззастенчиво разглядывал его; о возможном происхождении Жосса и цели его путешествия обитатели иных краев рассуждали и спорили днями, если не неделями после его отъезда.

Но эти люди, продолжавшие трудиться на земле Уинноулендз, были поглощены собственными мыслями. Не будет большой неточностью назвать их удрученными, подумал Жосс. А если дело в том, что они вместе с семьей скорбят по умершей? Возможно. Но, несомненно, столь сильное проявление скорби выглядит довольно странно, – чтобы так горевать, нужно хорошо знать покойную. А эти крестьяне, работающие на полях, – имели ли они хоть какое-нибудь представление о Гунноре, кроме самого общего знания, смутного и отдаленного? Знания, ставшего еще более смутным за последний год ее жизни.

«И разве аббатиса Элевайз не сказала, что посланный ею брат обнаружил глубокую печаль этих людей еще до того, как передал им новость об убийстве?» – размышлял Жосс, приближаясь к поместью.

Нет. Что-то еще произошло здесь. Что-то настолько страшное, что затронуло всех людей, благополучие которых зависит от поместья Уинноулендз. И что бы это ни было, оно предшествовало смерти Гунноры.

На вершине небольшого холма он натянул поводья. Напротив, по ту сторону дороги, было главное здание поместья Уинноулендз. В золотистом свете вечера Жосс пристально разглядывал дом Гунноры.

Построенный на века, он, без сомнения, принадлежал богатой семье. Дом отличался внушительными размерами. Из внутреннего, окруженного стеной двора массивные каменные ступени вели ко входу на первый этаж, где, по-видимому, был большой зал. В западной части дома угадывалась солнечная комната, виднелась и домашняя часовня. Две пристройки с башенками на крышах свидетельствовали о том, что когда-то здание было расширено – возможно, чтобы создать пространство для растущей семьи. Под жилыми помещениями располагался большой подвал со сводами; его узкая дверь была приоткрыта, и в темных глубинах Жосс смог разглядеть изобилие запасов.

Из-за дома вышел мужчина в короткой кожаной куртке и шоссах, заправленных в крепкие башмаки.

Он выкрикнул несколько слов, отвечая кому-то невидимому в доме. Судя по всему, от него требовали подбросить дров в очаг, поскольку мужчина исчез в подвале и вскоре появился с корзиной поленьев.

Очаг? В такой жаркий день?

«Там готовится еда», – подумал Жосс. Кто-то внутри решил заняться ужином для хозяина. Но, продолжая наблюдать, Жосс обратил внимание на клубы дыма, выходящие из отверстия в крыше. От уже разведенного огня, что поддерживается весь день для приготовления пищи или нагрева воды, поднимается не такой дым. Это был дым от огня, только что разведенного.

Значит, кто-то приказал человеку в куртке развести огонь. Хотя день все еще был таким жарким, что Жосс чувствовал капельки пота, стекавшие по спине, даже когда он сидел неподвижно.

Жосс услышал цокот копыт – откуда-то справа приближался всадник. Мужчина в куртке тоже услышал эти звуки и начал спускаться вниз по ступеням, чтобы встретить посетителя. Жосс заставил своего коня бесшумно отступить на несколько шагов, чтобы укрыться за выступом холма. Это не было мудрым решением – ведь Жоссу как раз и следовало наблюдать за поведением обитателей Уинноулендз. Спешившись, он пробрался вперед, чтобы получить возможность заглянуть сверху во внутренний двор.

Вновь прибывший был стройным молодым человеком, изысканно одетым по последней моде. Он укоротил свою тунику до середины бедер, срезав богато украшенную кайму, и сделал по бокам большие разрезы, открывавшие взору его мускулистые ягодицы, обтянутые очень узкими шоссами. На ногах у него были мягкие кожаные туфли с вытянутыми носами, явно не подходящие для верховой езды. Желтые волосы были аккуратно подстрижены, на высоком лбу идеально ровно лежала челка, из которой выбивался лишь один старательно уложенный завиток. Гость сказал что-то мужчине в куртке – должно быть, это главный слуга, подумал Жосс, – и мужчина покачал головой. Молодой человек наклонился с коня и заговорил более громко. Жосс смог уловить несколько слов: «…должен увидеть его… именно так… проделал весь этот путь… ты не имеешь права запереть эту дверь передо мной!»

Ответ пожилого мужчины прозвучал так же громко, даже более громко, чем слова молодого человека, – фактически он прокричал:

– Я очень хорошо знаю, зачем вы здесь, и это знает хозяин! Говорю вам, юный сэр, он не хочет видеть вас!

– Я увижу его! Это мое право!

– Вас пустят, когда хозяин будет здоров и захочет этого, ни секундой раньше! Сейчас вам лучше уйти, прежде чем хозяин услышит и выйдет сюда, чтобы вышвырнуть вас!

Молодой человек рассмеялся, издав серию неприятных, неестественных звуков.

– Он? Выйдет сюда? Ха! Если он отважится на такое, Уилл, это будет первый выход за очень долгое время, и ты прекрасно знаешь об этом!

– Я не пущу вас, Милон, так что нечего здесь околачиваться. – Мужчина в куртке – теперь было ясно, что его зовут Уилл, – шагнул в сторону молодого человека, и даже с далекого расстояния Жосс смог увидеть угрозу в его лице. – Убирайтесь! Вам скажут, когда здесь возникнет необходимость хоть что-нибудь вам сказать.

Милон яростно рванул поводья и развернул своего коня. Взглянув на Уилла, он произнес:

– Ну подожди, грязная скотина! Я еще вернусь!

Уилл некоторое время стоял, наблюдая, как тот, пришпорив коня и подняв клубы пыли, бешеным галопом помчался туда, откуда появился, а затем, скривив лицо в гримасе отвращения, плюнул вслед молодому человеку.

Жосс подождал, пока Уилл скроется внутри, дал ему несколько минут на тот случай, если он выйдет опять – как ни поверни, у него не было ни малейшего желания объясняться с Уиллом именно здесь и сейчас, – после чего сел на коня, спустился с холма и направился в Ньюэнден, где ему предстояло переночевать.

Он вернулся на следующее утро.

Вечером Жосс нашел комнату в приличной гостинице, съел хороший ужин, и ему даже принесли горячую воду, чтобы он мог смыть дорожную пыль и пот. Теперь он оделся наилучшим образом как эмиссар аббатисы Хокенли. Жосс и Элевайз договорились, что он выступит именно в этой роли и, таким образом, у него будет веская причина повидать отца Гунноры. Жосс должен был заявить, что в аббатстве настоятельно желают знать, каковы намерения отца в отношении тела его дочери.

Он прискакал к главному дому и уже был готов объявить о своем прибытии, когда из подвала вышел тот самый слуга, Уилл.

– Сэр? – обратился он, взглянув на Жосса из-под руки, прикрывавшей его глаза от солнца.

– Я Жосс Аквинский, – ответил Жосс. – Прибыл из Хокенли по делу личного характера, которое должен обсудить с хозяином Уинноулендз. Я могу видеть его?

Уилл некоторое время смотрел на него, затем медленно покачал головой. Но то не было отказом в просьбе Жосса; скорее, Уилл так выразил свое отчаяние от ситуации в целом.

– Да, дело плохо, – сказал он со вздохом. – Я пытался надоумить его, легонько надоумить, конечно, напомнить, что надо принять решение, послать весть. Вряд ли кому в аббатстве нравится, что у них осталось тело, которое они не могут ни отправить домой, ни похоронить. Мне и самому не понравилось бы такое. – Следовало отдать Уиллу должное, он сформулировал дилемму с восхитительной краткостью. – Но, сэр, это не так-то легко. Он не хочет слушать меня. Он вообще никого не хочет слушать. Он…

Уилл почесал затылок, словно подбирая слова, которые могли бы обрисовать состояние его хозяина.

– Помешался? Повредил рассудок? – предположил Жосс, надеясь, что его прямота не обидит Уилла.

Но тот и не думал обижаться, наоборот, он принял слова Жосса с видимым облегчением.

– Да! Повредился в уме. Да, сэр. Так и есть. Он, правда, и телом поврежден, но тому уже много лет. А сейчас дела еще хуже. Да, сэр, конечно же, гораздо хуже. – Уилл снова печально покачал головой. – Это повреждение в его голове, сэр, вот с чем труднее всего иметь дело. То есть, разве я, в моем положении, могу указывать ему, что надо делать? Нет, сэр, не могу. Но кто-то ведь должен указать? Ох, неправильно все это. Вообще все неправильно.

На этот раз его горестное качание головой продолжалось довольно долго.

Наконец Жосс спокойно спросил:

– Могу я сойти с коня?

В тот же миг, взглянув на него, Уилл засуетился.

– Ох, виноват, сэр, как же я виноват! Конечно, конечно. Вот. Позвольте мне помочь.

Он подскочил, взял коня под уздцы, и Жосс спешился.

– Я привяжу его здесь, в этом миленьком тенистом месте. – Уилл был сноровистым человеком и, продолжая говорить, действовал очень умело. – Потом сниму седло и принесу воды. Ну что, мой добрый приятель? – Он с нежностью похлопал коня по шее. – Держу пари, ты не откажешься!

Когда конь был пристроен, Уилл вернулся к Жоссу. Словно бы все обдумав именно за эти последние секунды, он, судя по всему, принял решение.

– Если желаете, сэр, можете войти вместе со мной и повидать хозяина, – сказал он твердо. – Это не причинит ему вреда. Хуже, чем сейчас, ему уже не будет. Да, похоже, что и лучше тоже…

Лицо Уилла поникло.

– Хороший человек он был, сэр, по-своему, конечно, но очень хороший, – сказал слуга искренне. – Не дайте ввести себя в заблуждение. У него есть свои недостатки, как и у всех у нас, но он никогда не был совсем уж плохим.

С этой сомнительной характеристикой, эхом отдававшейся в голове, Жосс последовал за Уиллом в залу, чтобы встретиться наконец с хозяином Уинноулендз.

Было ясно, что отец Гунноры умирал. Кровать, на которой он лежал, была придвинута к огромному очагу – настолько близко, насколько это было возможно, при том что зала была прогрета солнцем и огонь в очаге еще не зажигали. Он едва пошевелился, когда Уилл тихо спросил:

– Сэр Алард? Вы проснулись?

Затем Уилл сообщил о Жоссе, кивнув в его сторону. На Аларде была отороченная мехом накидка из плотной шерстяной ткани, поверх которой лежало еще и покрывало. Шею облегал воротник полотняной рубахи, достаточно чистый. Возможно, дни Аларда были сочтены, но те, кто ухаживал за ним, преданно выполняли свою работу.

Его лицо было бледно-серым, без какого-либо намека на цвет. Оно было неестественно худым, отчего крупный нос еще сильнее выступал вперед. Запавшие глаза, и без того темные, сейчас выглядели еще темнее, чем обычно. Когда Жосс присмотрелся к полумраку залы после солнечного сияния снаружи, он подумал, что голова хозяина похожа на голый череп.

– Что вам нужно, Жосс? – спросил Алард из Уинноулендз голосом, трескающимся на каждом слове.

– Я прибыл из Хокенли, сэр Алард, от аббатисы Элевайз. Она хотела бы знать, какие будут распоряжения в отношении тела вашей покойной дочери Гунноры.

– Моей покойной дочери Гунноры, – повторил Алард.

К изумлению Жосса, в его словах сквозила едкая, насмешливая ирония.

– Моей покойной дочери…

Наступила тишина. Затем Алард произнес, на этот раз спокойно и невыразительно:

– С Гуннорой делайте что хотите. Похороните ее вместе с монахинями. Раз она пожелала быть с ними в жизни, предоставьте ей остаться с ними в смерти.

– Благодарю вас, сэр, – ответил Жосс. – Аббатиса Элевайз и сестры с облегчением примут ваше решение. – Он помедлил. – Сэр, могу я…

– Убирайтесь.

Слова, произнесенные все тем же невыразительным тоном, повисли в воздухе.

Поскольку Жосс остался там, где стоял, Алард приподнялся, впился в него сверкающими черными глазами и закричал:

– Убирайтесь!

Не успел Жосс сдвинуться с места, как у Аларда начался кашель. Сначала обычный, он стремительно усилился до неистовых долгих раскатов. Уилл расторопно поднес к подбородку Аларда кусок льняного полотна, и тут же брызнула кровь. Выстиранная и разглаженная ткань с застарелыми следами крови мгновенно покрылась новыми пятнами. Жосс, беспомощный и ошеломленный, смотрел, как хозяин Уинноулендз выгоняет из себя то, что осталось от его легких.

Через некоторое время Уилл вышел к Жоссу, который стоял, подпирая стену дома на солнечной стороне.

– Жаль, что вам пришлось увидеть это, – сказал он, подойдя ближе.

Кустарник, растущий напротив подвала, источал аромат лаванды. Жосс вдыхал приятный свежий запах.

– Да уж, – ответил Жосс. – Как долго он в таком состоянии?

– Болезнь развивалась медленно, – отозвался Уилл. – Сначала был просто кашель. Он исчезал, но приходил снова, постепенно усиливаясь, а затем стал мучить постоянно. Хозяин ослаб, ему не хотелось есть… А прошедшей зимой он начал кашлять кровью.

Жосс хорошо знал: это верный признак того, что жить осталось недолго.

– Он бы ушел раньше, – сказал Уилл, – только хозяин очень сильный. То есть, он привык считать, что очень силен. В нем было так много силы, что он тратил ее направо и налево, если вы понимаете, что я имею в виду.

– Понимаю. – Жосс часто видел подобное в других людях.

– Кроме того, он еще не может уйти. – Уилл искоса взглянул на Жосса, будто прикидывая, сколько семейных тайн можно открыть этому чужаку.

– Не может? – переспросил Жосс, стараясь, чтобы его голос звучал равнодушно, без всякой заинтересованности.

Скользнувшая по лицу Уилла улыбка показала, что его не так-то просто провести. Тем не менее он продолжил:

– Нет. Он не может умереть, пока сам не решит, что пора.

– Как это – решит?

– Он хорошо знает, что недолго протянет в этом мире, тем более когда по обе стороны постели стоят священник и лекарь с вытянутыми лицами и только об этом и говорят. Подготовь свою душу, говорит священник, хорошенько исповедуйся, как следует устрой свои земные дела, чтобы заслужить похвалу на небесах. Но это не так-то легко сделать, сэр, правда ведь?

– Да, правда, – согласился Жосс. Его подмывало сказать: «Жизнь вообще нелегка», – но он счел разумным промолчать, чтобы Уилл не отклонился от темы разговора.

– А ведь о живых тоже надо подумать, не только о похвале на небесах, разве не так? Живым тоже кое-чего надо.

– Верно.

– Знаете, год назад, ну, почти год, все выглядело так просто, – сказал Уилл, доверительно наклонившись к Жоссу.

– До того как Гуннора ушла в монастырь? – предположил Жосс. Время, во всяком случае, совпадало.

– Да, так. Но причина вовсе не в этом. – Уилл снова покачал головой. – Прямо скажу вам, сэр, я рад, что я простой человек. У меня есть мой домик, у меня есть женщина и все такое прочее. Мой домик не настолько мой, чтобы я мог его кому-то оставить, а все прочее, что у меня есть, я, по большей части, ношу на себе.

– Понимаю, – сказал Жосс, и это действительно было так. Наконец-то он начал понимать, к чему ведет разговор. Картина постепенно прояснялась.

– Их было две, – неожиданно заявил Уилл. – Гуннора старшая, а еще была Диллиан. Чудесная девушка, но вторая по рождению. Стало быть, Гуннора была первой на выданье. Что ж, сэр Алард поступил по всем правилам и по справедливости, когда предложил ее в жены. Но, сэр, она отказалась! Отказалась наотрез, и никакие угрозы, никакие убеждения, никакие наказания в мире не заставили бы ее изменить решение. Вот сэр Алард и заявил: «Убирайся! Убирайся к своим монашкам! Ты мне больше не дочь!» Тогда, понятное дело, пришла очередь Диллиан. Вы же не скажете, сэр, что старшую сестру обошли? Правда не скажете? И никто не скажет, раз ей предложили, а она ответила: «Нет, спасибо большое, я лучше стану монахиней».

– Нет, не скажу.

– Вот Диллиан и вышла за этого лорда Брайса вместо Гунноры. – Внезапно Уилл замолк, его лицо опечалилось. Через мгновение он справился с собой и продолжил: – Простите меня, сэр, это свежая рана, понимаете. Я все еще вижу, как она подъезжает к дому, зовет меня, смеется, шутит, проказничает, это часто бывало, а потом, конечно, прекратилось, все закончилось, когда она вышла за этого… – Уилл снова горестно покачал головой. – Естественно, все говорят, то был несчастный случай. Она упала с коня, и это чистая правда, и я знаю, что есть свидетели, которые все подтвердят, чистые, добрые души, они никому не хотят вреда, просто говорят то, что было. Но зачем она села на эту здоровенную зверюгу и помчалась галопом? Вот что я хочу понять! И я знаю его, сэр, я знаю этого Брайса. Прямо скажу вам, я не виню мисс Гуннору за то, что она отказала ему. Ах, если бы только у моей милой Диллиан хватило мудрости сделать то же самое, но… мы имеем, что имеем. – Уилл глубоко и порывисто вздохнул. – Женская душа – потемки, разве нет? Так было, и, думаю, так будет всегда.

К этому замечанию, с которым Жосс был вполне согласен, добавить было нечего. Из уважения к печали Уилла он некоторое время помолчал. В любом случае, спешить было некуда. Особенно сейчас, когда Жосс начал постигать, что здесь произошло. Когда он понял или решил, что понял причину невзгод в Уинноулендз.

И причина эта – не смерть старшей дочери, малопривлекательной женщины, чей уход в монастырь, по сути, никого не огорчил. Причина – в смерти ее сестры. «Ах, если бы только у моей милой Диллиан хватило мудрости…» Милая Диллиан, с ее смехом, ее проказами…

– Значит, он потерял обеих? – Жосс наконец нарушил молчание.

– А? – Казалось, Уилл забыл, что Жосс еще здесь. – Да. Одну за другой. Между кончинами и недели не прошло. – Еще один глубокий вздох. – Нет больше дочерей. Нет наследницы, которая удачно вышла бы замуж за хорошего человека. – Уилл поднял голову и встретил взгляд Жосса. – И каждый вздох хозяина угрожает стать последним. Что будет со всеми нами, сэр? Вот что я хотел бы знать!

– Да-да, – рассеянно сказал Жосс.

Мысли роились в его голове. Несмотря на угнетающие обстоятельства, он чувствовал даже некоторое возбуждение, потому что догадки его оказались правильными.

Жосс быстро обрисовал в уме дилемму сэра Аларда. Обе дочери умерли, одна сразу после другой. Других детей нет. Диллиан, по всей видимости, не оставила наследника. А тут еще зять – по общему мнению, как дал понять Уилл, хорошо если просто несчастный муж, но, возможно, именно он – виновник смерти своей юной жены. Человеку такого сорта тесть вряд ли оставит свое несомненное богатство.

Неудивительно, что крестьяне поместья выглядели столь угрюмыми и подавленными. Жосс по собственному опыту знал: нет более верного пути к упадку духа, чем неуверенность в будущем.

При том что вопрос наследования земель Уинноулендз был не решен и решения не предвиделось, будущее каждого в этом поместье рисовалось в самых неуверенных тонах.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю