Текст книги "Лунный лик Фортуны"

Автор книги: Элис Клэр

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 16 страниц)

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

Жосс достиг аббатства Хокенли поздно вечером. Он не спешил. С одной стороны, было слишком жарко, а с другой – ему многое нужно было обдумать.

Когда он подъехал к воротам – они оказались запертыми, – поблизости никого не было. Но затем, услышав звук копыт, из конюшни вышел один из братьев-мирян и поспешил снять толстую цепь. По всей видимости, он узнал всадника – что было как нельзя кстати, хотя и неожиданно, так как Жосс не узнал его, – взял поводья, помог Жоссу спешиться и сообщил, что сестры находятся на службе.

Сердце Жосса упало. Он устал, проголодался, хотел пить и, по крайней мере, пять последних миль с нетерпением ждал того момента, когда усядется с аббатисой в ее прохладной маленькой комнате и во всех подробностях расскажет о семье бедной Гунноры из Уинноулендз, а аббатиса Элевайз, предложив ему хлеб и кружку восхитительного прохладного вина, будет слушать с неизбывным вниманием.

Конечно, картинка с самого начала казалась весьма далекой от реальности, но человеку позволено мечтать.

Не зная, как убить время, Жосс вдруг подумал, что, возможно, именно сейчас – самый удобный момент для того, чтобы спуститься в долину и взглянуть на святой источник.

Он выбрал тропу, по которой они с аббатисой шли накануне. Солнце стояло еще довольно высоко, и по случаю жары зверюшки и насекомые в высокой траве по обеим сторонам тропинки не проявляли никаких признаков активности, хотя, когда Жосс остановился, чтобы прислушаться, он различил далекое приглушенное жужжание, словно где-то в тени тысячи пчел были заняты своей невидимой работой.

В этот раз Жосс не стал сворачивать с главной тропы, и спустя несколько минут он уже стоял перед небольшой, но довольно прочной постройкой – жилищем монахов. Низкая и тесная мазанка под соломенной крышей располагалась в глубокой тени. Три ореховых дерева раскинули над ней свои ветви, усиливая сумрак. Как и в аббатстве наверху, здесь тоже никого не наблюдалось – наверное, монахи были на службе вместе с сестрами.

Любопытство овладело Жоссом, и он заглянул в приоткрытую дверь. Пол жилища был земляным, на нем стоял грубо сколоченный стол, по обе длинные стороны которого шли скамьи. Спальные места отделялись занавесками, но по причине дневного времени занавески были подвязаны кверху. Само помещение также было разделено – вероятно, для того, чтобы принявшие постриг монахи спали хоть чуть-чуть, но отдельно от братьев-мирян. И те, и другие использовали для ночлега тонкие соломенные тюфяки, а вид аккуратно сложенных покрывал говорил, что они вряд ли давали тепло, впрочем, мягкостью покрывала тоже были обижены. Даже сейчас, в середине жаркого лета, в комнате чувствовалась сырость и присутствовал слабый запах плесени. Наряду с плесенным ощущался и другой, еще более неприятный запах. Либо монахи поставили свой несессариум не очень далеко от домика, либо стоящая днем жара усиливала запах навоза, примешанного к глине, которой были обмазаны стены.

Должно быть, думал Жосс, выходя из помещения, зимой здесь еще хуже, особенно для тех монахов, которые имеют несчастье страдать от недуга, порождаемого сыростью, – боли в суставах. Здесь, внизу, в этой тенистой долине, поросшей высокой травой, в непосредственной близости от источника, воздух никогда не бывает сухим.

Он подошел к примитивно сделанной, накренившейся постройке, примыкавшей к Святыне. Внутри он увидел скамейки, очаг, сейчас погашенный и вычищенный, и деревянную полку, на которой стояли грубо вылепленные глиняные чашки и кувшины. Здесь тоже спали на соломенных тюфяках, но они были скатаны, аккуратно связаны и сложены под одной из лавок. Жосс отметил, что к пилигримам, прибывающим в Хокенли, здесь относились с должным вниманием, но при этом не допускалось ни малейших признаков роскоши. Это и неудивительно, ведь странники, которые приходили сюда как смиренные просители, с честными и набожными сердцами, несомненно, ничего лучше и не ожидали. Разве исцеляющая сила святой воды – не достаточный дар?

Услышав приближение Жосса, из-за постройки вышел брат-мирянин в длинном коричневом платье с поддернутым подолом. Рукава засучены, ноги босы. В руках он держал метлу. Казалось, он тоже знал, кто такой Жосс. Так или иначе, брат-мирянин не попросил Жосса изложить свое дело и не предложил ему, как пилигриму, святой воды. Вместо этого, одобрительно кивнув, он просто сказал:

– Вам, наверное, хочется осмотреть Святыню Богородицы изнутри? Идите вперед, сэр, там никого нет, и вам не помешают.

После чего брат-мирянин вернулся к своей работе – продолжил выметать мусор, накопившийся позади постройки.

Жосс прошел по утоптанной тропинке к Святыне. Хотя он не представлял, что именно ищет, у него было ясное ощущение, что он должен быть предельно внимателен, любая мелочь могла оказаться важной.

Несколько секунд Жосс постоял снаружи, глядя на высокий деревянный крест на крыше и изучая, как построена Святыня. Судя по всему, источник бил из маленького, но глубокого отверстия в земле, а сама постройка состояла всего из двух стен и кровли, роль оставшихся стен выполняли каменные склоны, ограждавшие источник. Рукотворные стены были такими же, как и в домике для монахов, – легкий каркас, обмазанный глиной и навозом, – но здесь они были еще укреплены каменными столбами.

Деревянная дверь под прочной по виду притолокой была приоткрыта.

Жосс толкнул ее и ступил во влажную прохладу Святыни.

Свет проникал сюда только из дверного проема, и, стоя на пороге, Жосс почти перекрывал его доступ. Он подождал, пока глаза привыкнут к полумраку, и шагнул вперед. Земля под его ногами была так же убита, как земляной пол в домике монахов, но что до каменных стен, то казалось, будто рука человека никогда не касалась их, и в результате создавалось приятное впечатление первозданности Святыни, словно бы все вокруг говорило: это – место Святой Девы, мы лишь ухаживаем за ним.

Вода просачивалась из расщелины в глубине Святыни, из того места, где соединялись две каменные стены. За те несчетные годы, что она поднималась и извергалась из земли, образовался водоем. Тихое журчание воды усыпляло и расслабляло, и на какой-то момент Жоссу захотелось прислониться к стене и отдохнуть.

Но нет. У него есть работа.

Он прошел вперед и заметил несколько ступенек, ведущих к краю водоема. Высеченные в скале ступени были влажными от испарений и к тому же – Жосс понял это, когда начал спускаться, – чрезвычайно скользкими. Чтобы удержаться, он оперся рукой о каменную стену, и у него возникло мимолетное чувство единения с бесчисленными посетителями Святыни, которые, как и он, потеряв равновесие, хватались за тот же самый выступ.

Жосс остановился на третьей снизу ступеньке и посмотрел на статую Святой Девы.

Это был единственный элемент Святыни, созданный человеческой рукой. Кто-то поработал на славу, чтобы элемент получился очень хороший. Мастер вырезал статую из какого-то темного дерева. Святая Дева возвышалась над источником, ее ступни были на уровне глаз посетителей, а протянутые к ним руки с обращенными вверх ладонями словно говорили: «Приди и испей моей целебной воды». Стройный, грациозный силуэт был искусно задрапирован в платье с капюшоном. Святая Дева стояла, склонив голову, на ее устах была сдержанная, но доброжелательная улыбка, а над головой сиял нимб – совершенный круг, подчеркивающий святость.

Не сводя с нее глаз, Жосс тем не менее отметил, что основание, на котором стояла статуя, было сделано с большим умом: его форма вторила форме нимба, а поверхность казалась зеркальной. Все выглядело так, будто, всматриваясь в водоем, Пресвятая Богородица могла видеть свое, окруженное нимбом лицо с улыбкой, которую она посылала себе самой.

Это был оригинальный и впечатляющий замысел. Спустившись еще на две ступени, Жосс присмотрелся получше. Основание было врезано в скалу, из которой оно выступало на четыре или пять ладоней; чтобы удержать вес деревянной скульптуры, под него были подведены подпорки, сверху не видимые. Основание было сделано из того же темного дерева, что и статуя, но его поверхность покрывал тонкий слой серебра. Хрупкие босые ноги Святой Девы составляли приятный контраст блестящему металлу. Жосс поймал себя на том, что рассматривает пальцы ее ног, и без особого удивления обнаружил, что улыбается.

Да, Святыня – это поистине впечатляюще место, решил Жосс, поднимаясь по каменным ступеням. Легко понять, какое благоговение она вызывает в людях. Легко поверить, что сама Пресвятая Богородица вдохновила людей на создание этого целительного убежища. Поддавшись благоговейному чувству, Жосс остановился на верхней ступени, еще раз обернулся, чтобы посмотреть на Святую Деву, и, упав на колени, начал молиться.

Элевайз доставляло беспокойство, что во время вечернего богослужения она никак не может сосредоточиться, такая неспособность была ей не свойственна. И дело не в том, что она не могла заставить свой мозг сфокусироваться на чем-то, дело в том, что ее мысли никак не фокусировались на молитве. Решительным усилием воли она отправила множество требующих ее внимания дел на задворки сознания и заставила себя слушать пение хора.

Позже, покидая церковь, аббатиса вдруг ощутила прилив сил, и, словно в этом и заключалась божественная награда за ее старания, мозг неожиданно обрел утраченную было способность. Когда она пересекала двор, направляясь к галерее, из конюшни вышел брат Майкл и сообщил, что Жосс Аквинский вернулся в аббатство, но пошел вниз, в долину, чтобы увидеть Святыню.

Поблагодарив его, Элевайз медленно прошествовала к тенистому местечку в западной части галереи и, опустившись на каменную скамью, которая шла вдоль стены с внутренней стороны, начала упорядочивать свои мысли.

У Жосса наверняка есть новости, которые он должен ей сообщить. По меньшей мере, он принес весть от отца Гунноры. Но явно будет и что-то еще.

Аббатиса давно пришла к заключению, что Жосс Аквинский не относится к числу людей, которые удовлетворяются тем, что им уделяют собеседники; он ни за что не удовлетворится, если есть хотя бы малейшая возможность вызнать что-нибудь еще.

«А я? – подумала она. – Что могу сообщить ему я?»

Теперь, получив возможность вернуться к делам, которые так настойчиво требовали ее внимания в церкви, аббатиса расположила их в порядке важности.

Самым главным, по ее мнению, был вопрос о новенькой, Элвере, которая за те дни, что прошли после смерти Гунноры, довольно сильно изменилась. Поначалу перемены были не столь заметны, но внезапно темп их резко увеличился, а за последние сутки юная девушка и вовсе стала совершенно другим человеком.

Я могла бы понять это, думала Элевайз, если бы изменения произошли сразу, как только мы узнали о смерти Гунноры. В конце концов, они, похоже, симпатизировали друг другу. Что может быть более объяснимо, чем состояние Элверы, потрясенной горем и ужасом от убийства подруги? Хотя Элвера не производила впечатления девушки, нуждающейся в чьей-либо помощи, – Элевайз сказала бы, что совсем наоборот, – но кто знает? Вполне может быть, что как раз перемены, произошедшие в жизни Элверы в стенах аббатства, и заставляют ее вести себя так странно, вселяют в нее чувство полной растерянности, вызывают необходимость в успокаивающем влиянии других сестер, которые более уверены, более надежны в религиозной жизни.

Но если это и вправду так, тогда Элвера, несомненно, привязалась бы к той из сестер, которая демонстрировала спокойную уверенность. Девушка ее умственных способностей – а ведь ясно, что Элвера обладала значительным интеллектом, – не выбрала бы Гуннору.

Оставив это интригующее наблюдение, Элевайз вернулась к вопросу об изменившемся поведении Элверы.

Нет, все не совсем так. На протяжении недели, а то и больше, последовавшей за убийством, Элвера оставалась прежней. Конечно, она была испугана, как и все остальные, но если бы от Элевайз потребовалось дать оценку ее поведения, она сказала бы, что, скорее, отклик Элверы на убийство был меньше ожидаемого, а никак не больше. Да, она подавила в себе смешливость, это верно, однако у Элевайз сложилось впечатление, что то было сделано для формы – в страшные дни после смерти Гунноры никто из сестер не позволил себе улыбки.

Теперь все изменилось. Сейчас Элвера выглядела бледной и подавленной, ее гладкий детский лобик был постоянно нахмурен. Словно бы она, размышляла Элевайз, наконец осознала, что произошло.

Так ли это? Что, просто запоздалое потрясение? Элевайз встречалась с подобным явлением, такое случалось с людьми и после серьезного ранения, и после тяжелой утраты.

Элевайз медленно покачала головой. Нет, тут другое, она была абсолютно уверена в этом, хотя и боролась с соблазном принять такое объяснение и больше не думать о состоянии Элверы. Нет. Что-то еще произошло и расстроило Элверу. Что-то, что случилось после смерти Гунноры.

Уже сутки Элвера находилась в смятении. И ровно сутки назад Жосс Аквинский ворвался в их жизнь, а потом столь же внезапно исчез из нее. И ведь всем в аббатстве было хорошо известно, зачем он приехал и куда направился.

Совпадение было слишком явным, чтобы от него можно было отмахнуться. Очевидно, Элверу встревожило нечто, связанное с самим Жоссом, или, что еще более вероятно, с возложенным на него поручением навестить семью Гунноры.

Почему то или другое стало поводом для ее огорчения?

И почему именно Элвера из всех прочих? Самая юная в сестринской общине, прибыла сюда последней, единственный человек, которого можно было бы назвать другом Гунноры… Элевайз отмахнулась от тревожного предчувствия.

«Что-то я стала чрезмерно впечатлительной, – сказала она себе. – Я позволяю своему воображению уноситься куда-то с мыслью о тайне, интриге, загадке, в то время как Элвера, вполне вероятно, страдает оттого, что приняла происшедшее близко к сердцу. В конце концов, то, что у нас случилось, действительно ужасает. Плюс ко всему вполне понятные опасения. Поскольку она девушка умная, то давно уже догадалась, что рано или поздно ее позовут на беседу с человеком, прибывшим расследовать обстоятельства смерти Гунноры. А ведь верно, – вспомнила Элевайз. – Жосс сам объявил, что хочет поговорить с девушкой. Когда я заметила, что, вполне вероятно, Элвера не задержится в аббатстве надолго, он сказал: «Не разрешайте ей уйти, пока я не поговорю с ней!» До его отъезда случай так и не представился, но зато сейчас – времени хоть отбавляй».

Поднявшись со скамьи, Элевайз покинула галерею и прошла к задним воротам монастыря. По тропинке она дошла до места, с которого открывалась долина внизу, и заметила знакомую фигуру, поднимающуюся к аббатству.

Улыбнувшись самой себе, она вернулась в аббатство. По дороге к своей комнате она позвала одну из послушниц:

– Сестра Анна.

Сестра Анна неловко сделала реверанс.

– Да, аббатиса?

– Будьте любезны, найдите новенькую, Элверу – я думаю, она с сестрой Беатой в огороде. Когда найдете, попросите прийти ко мне.

– Кого?

Элевайз покорно напомнила себе, что сестра Анна – не самая умная из женщин.

– Элверу, сестра Анна. – Сдержав мгновенное раздражение, аббатиса заставила себя улыбнуться: – Если вы будете так добры.

На лице сестры Анны одновременно отразились любопытство и легкое потрясение. Вызов к самой аббатисе – дело серьезное. И чтобы послали за новенькой! Что же она натворила? Элевайз могла лишь вообразить те ужасные догадки, которые роились сейчас в голове сестры Анны.

Нет, хватит. По аббатству и так уже распространилось достаточно сплетен и пересудов. Взглянув на монашенку, Элевайз спокойно произнесла:

– Это дело не должно интересовать никого, кроме Элверы и меня, сестра Анна. Теперь идите.

– Да, аббатиса. – Сестра Анна казалась немного пристыженной. – Простите, аббатиса.

Элевайз проследила, как та поспешила к выходу. Ее белое покрывало развевалось, крупные ноги так и неслись, стуча большими деревянными башмаками. Для сестры Анны особый путь служения Господу в общине Хокенли проходил через огород. Что ж, подумала Элевайз, выращивание крупной, сочной капусты – не менее важно и, без сомнения, более приятно для Бога, чем проведение большей части дня в бесплодных раздумьях о мотивах некой невинной новенькой.

Отбросив мысли о капусте сестры Анны и свои собственные грустные размышления, аббатиса повернулась и направилась в свою комнату. Она не сомневалась, что Жосс станет искать ее здесь. Будет интересно понаблюдать за выражением Элверы, когда они встретятся лицом к лицу.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

Элевайз устроилась за своим дубовым столом, и почти сразу появился Жосс – ей пришлось ждать лишь несколько минут. Она наклонила голову в ответ на его приветствие и еще не успела пригласить Жосса сесть, как он объявил, что видел отца Гунноры и получил его разрешение похоронить Гуннору в Хокенли.

– Слава Богу, – с облегчением прошептала Элевайз. Мысленно она уже погрузилась в детали заупокойной службы и даже стала выбирать место погребения, когда вдруг осознала, что Жосс должен сообщить ей кое-что еще.

– Извините, – сказала аббатиса с едва заметной улыбкой. – У вас, наверное, есть и другие новости?

Жосс рассказал обо всем.

– Ее сестра тоже умерла, да еще как злосчастно! – воскликнула аббатиса. Она не могла припомнить, что когда-нибудь слышала о существовании у Гунноры сестры. Поступлением Гунноры в обитель занимались ее отец и тетя. Отец, как она помнила, хоть и ослаб от долгой поездки, тем не менее сумел найти в себе достаточно сил, чтобы строго выговаривать и даже грубить сестре и дочери на протяжении всего их короткого визита.

– Как там сэр Алард? – спросила Элевайз.

– Умирает, – ответил Жосс. – Чахнет от гнили в легких. Боюсь, что долго он не протянет.

– Раз обе его дочери мертвы, не осталось никого, кому он мог бы оставить свое состояние.

Аббатиса тут же одернула себя: не следовало сразу переходить к практическим делам, надо было сказать хотя бы несколько слов о несчастном больном старике, чьи страдания неизмеримо увеличились с новой тяжелой утратой, уделить пусть минутку короткой, сочувственной молитве.

Однако Жосс ничего не заметил.

– Я собирался спросить вас, – продолжил он, – заходил ли когда-нибудь разговор о том, что сэр Алард может завещать деньги аббатству? Я понимаю, что было приданое, и все же интересно знать, не намеревался ли он заручиться благосклонностью небес, щедро одарив монастырь?

– Конечно, сэр Алард обеспечил Гуннору приданым, но со стороны могло возникнуть ощущение, что он это сделал крайне неохотно.

Аббатиса вспомнила сцену, которая произошла именно здесь, в ее комнате. Тогда, год назад, сэр Алард выглядел тяжело больным, настолько больным, что Элевайз подумала, разумно ли было с его стороны предпринять столь трудное путешествие. Однако он был не из тех людей, к кому аббатиса могла обратиться с подобными словами, даже если бы ей подвернулась такая возможность. Сэр Алард с трудом вошел в комнату, опираясь на массивную палку и тетю Гунноры, швырнул на стол небольшой мешочек монет, пожелал Элевайз и ее монахиням успехов с Гуннорой и тяжело зашагал прочь.

– Нет, о завещании и слова сказано не было. – На секунду аббатиса задумалась. – Полагаю, такое вообще не могло произойти. Особенно если учесть, что, скончавшись, его дочь перестала принадлежать нашей общине.

– То есть его не назовешь человеком, способным на щедрый жест? – заметил Жосс.

Элевайз поколебалась, не желая говорить плохо об умирающем человеке. Но в словах Жосса была правда. И, кроме того, аббатиса не склонна была считать, что мнение Жосса о ней изменится, если она выскажет все начистоту.

– Именно таким было мое впечатление.

– Хм… – Жосс нахмурился.

Элевайз спокойно ждала, понимая, что рано или поздно он поделится с ней своими мыслями.

– Похоже на то, что поместье и деньги скоро перейдут к племяннице, – наконец произнес Жосс. – У нее новый муж, молодой повеса, который, как мне кажется, будет только рад прибрать к рукам состояние дяди своей жены.

– Вы повстречались с ними?

– Нет. Племянница, как мне сказали, живет у мужниной родни, Где-то по пути к Гастингсу. Однако я видел его самого. Мужа. – Жосс хмыкнул. – Не могу сказать, что был так уж сильно впечатлен.

– Вы не считаете, – задумчиво проговорила Элевайз, – что для племянницы, которая вот-вот унаследует поместье дяди, несколько бессердечно не быть с ним рядом, когда он умирает?

– Вот именно! – горячо поддержал ее Жосс. – На мой взгляд, самое меньшее, что она могла бы сделать, – это выказать хоть какое-то уважение, даже если она не в силах проливать искренние слезы сочувствия.

Элевайз уже собиралась расспросить Жосса о том, какое впечатление произвела на него семья Гунноры и что происходит в поместье, но тут она вспомнила о более срочном деле.

– Я бы не хотела прерывать вас, сэр Жосс, но я вызвала сюда Элверу, чтобы вы могли с ней поговорить.

Несколько секунд Жосс смотрел на нее непонимающе, а затем воскликнул:

– Ну конечно же! Новенькая юница, одна из подруг Гунноры.

– Вы обмолвились как-то, что хотели бы ее увидеть.

– Да, действительно. – Он улыбнулся. – Благодарю вас, аббатиса.

– Но до ее прихода я должна сообщить вам, что последнее время Элвера ведет себя странно.

– Странно?

– Она подавлена, очень бледна, глаза воспалены, будто она совсем не спит.

– Да, я и сам заметил, глаза у нее красные.

«В самом деле? – подумала Элевайз. – Никогда, ни на одно мгновение я не должна забывать, как вы наблюдательны, Жосс Аквинский».

– Думаете, она огорчена из-за подруги? – спросил он.

– Возможно. Я сказала себе, что это наиболее вероятное объяснение.

– И тем не менее себя вы не убедили. – Снова улыбка. – Почему же, аббатиса?

– Потому что ее переживания, сэр Жосс, начались лишь после того, как здесь появились вы.

Их взгляды встретились, и аббатиса поняла, что они думают об одном и том же.

– Значит, не убийство так опечалило ее, а его расследование, – тихо проговорил Жосс.

– Именно так.

В этот момент послышался звук приближающихся шагов, и тут же в дверь постучали.

– Войдите, – сказала Элевайз.

Дверь приоткрылась. В проеме появилась голова сестры Анны.

– Элвера здесь, – сказала она, отступив в сторону и пропуская свою подопечную. – Проходи, проходи, девица. Она тебя не съест!

Элевайз заметила, что Жосс отодвинулся назад, чтобы его не было видно за открывшейся дверью. Для сестры Анны и особенно для Элверы все выглядело так, будто Элевайз была одна.

Элвера шагнула в комнату. Сестра Анна последовала за ней.

– Благодарю вас, сестра Анна, – произнесла Элевайз.

– Ох! Но… – пока Анна придумывала предлог, чтобы остаться, Элевайз добавила: – Я уверена, что ваши обязанности требуют вашего неустанного внимания.

Сестра Анна одарила Элверу прощальным взглядом, затем повернулась и вышла, с преувеличенным старанием закрыв за собой дверь.

Элвера стояла перед Элевайз. Несколько секунд аббатиса изучала ее побелевшее лицо и застывшую в напряжении фигуру. Да, определенно, с девушкой что-то не так. Может, она нездорова? Или у нее что-то болит? Но в таком случае разве она не пожаловалась бы на недомогание?

Существовал только один способ выяснить причину этой перемены.

Продолжая смотреть в глаза девушке, Элевайз произнесла:

– Элвера, здесь присутствует человек, который хотел тебя видеть. Перед тобой Жосс Аквинский, он прибыл непосредственно от нашего нового короля. Его светлость приказал ему расследовать убийство Гунноры.

Первое, что сделала Элвера: она зажмурилась и замотала головой, словно надеясь, что, отрицая присутствие Жосса, тем самым заставит его исчезнуть. Затем ее глаза медленно открылись, и Элвера повернулась, чтобы оказаться лицом к лицу с Жоссом.

«Смелости ей не занимать», – подумала про себя Элевайз, а вслух сказала:

– Элвера, как подруга Гунноры ты, вероятно, сможешь помочь сэру Жоссу, рассказав ему обо всем, что ты заметила в последние дни жизни Гунноры. Например, беспокоило ли ее что-нибудь. Или, быть может, она посвятила тебя в какие-нибудь свои тайные опасения.

– Или тайные надежды, – вставил Жосс. Элевайз заметила, что он ласково посмотрел на девушку. – Не волнуйтесь, Элвера, я прекрасно понимаю, что вы, должно быть, очень расстроены потерей вашей хорошей подруги, тем более при таких обстоятельствах, однако…

– Она не была моей подругой! – Элвера разрыдалась. Она судорожно стиснула руками свое черное платье в том месте, где оно свободно ниспадало на округлившиеся груди. Черный головной убор из плотной шерстяной ткани, который сделал бы невзрачной любую другую девушку, не мог скрыть очарования лица Элверы, прелестного даже в ее теперешнем состоянии. – Я едва знала ее! Я была здесь только неделю, когда она умерла! Мы вовсе не были близки!

– Конечно, Элвера, все правильно. – Ничего правильного здесь не было, но Элевайз знала, что они вряд ли добьются от девушки чего-нибудь путного, если немедленно не прекратят ее истерику. – Я обращаюсь к тебе просто как к члену нашей общины – можешь ты чем-нибудь помочь?

– Почему вы спрашиваете меня? – Девушка снова вспыхнула. – Все эти старые монахини уже давно сплетничают обо мне, все говорят: не странно ли, что Гуннора и я были так близки? Наверняка они знали друг друга раньше! Видели бы вы, как они выпучили глаза, когда сестра Анна понеслась через свой капустный огород, чтобы вызвать меня сюда! – Она замолкла, чтобы сделать передышку, а затем добавила дрожащим голосом: – Ни за кем из них не послали, чтобы королевский следователь мог задать им свои ужасные вопросы! – На ее мертвенно-бледном лице выступили капли пота.

Теперь Элевайз точно знала, что творилось с Элверой: девушка была смертельно напугана.

Впрочем, страх там или не страх, однако новенькой было не позволительно говорить с аббатисой таким тоном.

– Элвера, ты забываешься, – холодно проговорила Элевайз. – Не тебе ставить под сомнение мои действия. Ты приняла на себя обязательство быть послушной.

– Я… – В душе Элверы продолжалась отчаянная борьба. Было видно, что она очень хотела бросить в лицо аббатисе дерзкий отказ, но что-то остановило ее. Опустив глаза, Элвера поборола свой порыв и с учтивой скромностью сказала:

– Да, аббатиса.

Ее поведение было столь явно фальшивым, что все это казалось почти забавным.

Встав со стула, Жосс обошел стол и встал рядом с Элевайз.

– Были вы подругами или нет, – сказал он спокойно, – однако несколько сестер заметили, что вы с Гуннорой хорошо поладили. Вы смеялись вместе. Порой она искала вас, и…

– Она не искала меня!

– Элвера, мы знаем, что искала, – мягко возразила Элевайз. – Вы обе искали друг друга. Это факт. Бессмысленно отрицать вещи, которые привлекли к себе внимание и стали предметом разговоров нескольких человек.

– Ну и что?! Не моя вина, если она искала меня. – В голосе Элверы послышались торжествующие нотки. – Разве не так?

– Так, – согласился Жосс. – Полагаю, что так

– Она ни с кем не подружилась, пока была здесь, – продолжала Элвера с видом человека, нашедшего выход и помчавшегося к нему со всех ног. – Она была одинока. А ко мне она приставала потому… – Внезапно угрюмая хмурость омрачила юное лицо, но затем так же быстро Элвера просветлела. – Потому что я была новенькой! – закончила она.

– Ты и была новенькой, – эхом отозвалась Элевайз.

– Да! Новенькой и не настроенной против нее, как все остальные!

– Ты не можешь оскорблять сестер подобным образом, – возразила Элевайз. – Никто не был настроен против Гунноры. То, что она ушла в себя, было ее собственным выбором.

«Боже мой! Я сужу ее, – подумала аббатиса. – И, что еще хуже, выношу ей приговор перед этим испуганным ребенком».

Словно поняв, почему Элевайз внезапно умолкла, Жосс заговорил:

– Элвера, посмотрите на все это с другой стороны. Гуннора верила, что вы ее подруга, ей нравилась ваша компания, ваша веселая беззаботность. Возможно, вас утешит мысль, что вы сделали ее последние дни счастливыми, и…

– Нет!

Одно-единственное слово вырвалось из уст Элверы, но так, словно и оно причинило ей невыразимое мучение. Элевайз и Жосс увидели, как девушка снова закрыла глаза. Только сейчас две слезинки навернулись из-под век и скользнули вниз по бледным щекам.

Жосс выглядел растерянным. Он не знал, как продолжить разговор. Элевайз чувствовала себя не более уверенно, но в ее собственной комнате и в ее собственном аббатстве именно ей следовало что-либо предпринять.

– Элвера, я понимаю вашу боль, но вы должны рассказать нам все, что могло бы помочь делу, – сказала она мягко. – Постарайтесь сосредоточиться и вспомнить тот последний день. Кое-кто слышал, как вы и Гуннора смеялись возле больничного покоя, и сестра Евфимия…

– Она в ярости выскочила из больницы и дала нам хороший нагоняй, – мрачно проговорила Элвера. – Особенно Гунноре, потому, что та была старше меня. Но мне тоже досталось. От сестры Евфимии. Она заявила, что я дитя и что мне надо еще подрасти.

– Не будем об этом сейчас, – сказала Элевайз. – Ты еще встречалась с Гуннорой в тот день?

– Конечно. В трапезной, во время служб, да и в других местах аббатства.

– Я имела в виду, встречалась ли ты с ней наедине?

Вне всякого сомнения, девушка сразу же поняла, о чем идет речь!

– Нет. – Элвера подняла голову и посмотрела Элевайз прямо в глаза. На ее лице появилось выражение странного самодовольства. – Вы же сказали ей, что мы не должны встречаться. Разве не так?

– Это было в другой день! – воскликнула Элевайз. Элвера хорошо знала и это. Ох, кажется, разговор пошел по кругу! – Мы уважаем твои чувства, Элвера, и знаем, каково тебе приходится сейчас, но…

– Нет, не знаете. – Элвера говорила так тихо, что Элевайз еле слышала ее. – Вы не можете этого знать.

– Мы хотим помочь вам, – сказал Жосс. – Мы должны найти убийцу, Элвера. Он должен предстать перед судом и быть наказанным за это преступление.

Элевайз хорошо понимала, что Жосс пытался успокоить девушку, приободрить ее – только так, соединив усилия, они могли изобличить убийцу.

Но когда Элвера снова подняла голову, она не выглядела ни успокоенной, ни ободренной. Неожиданно девушка стала на десять лет старше.

– Я знаю, – тусклым голосом произнесла она.

А затем, не дожидаясь разрешения, повернулась и тихо вышла из комнаты.

Элевайз сидела, уставившись на закрытую дверь. Она услышала, как Жосс, стоявший рядом, шевельнулся и направился к своему стулу.

– Что вы думаете обо всем этом? – спросил он.

– Она напугана.

– Да, несомненно.

– Она знает намного больше, чем сказала нам.

– Она ничего нам не сказала!

Элевайз почувствовала его разочарование.

– Мне очень жаль, сэр Жосс. Как мы убедились, встреча с ней оказалась исключительно бесполезной.

– Эта девушка сообразительна, – сказал он задумчиво. – Не так сообразительна, как считает она сама, но и не из тех, кого можно вынудить раскрыть свои секреты только потому, что кто-то, облаченный властью, приказывает это сделать.