Текст книги "Сферы Снов (ЛП)"

Автор книги: Элейн Каннингем

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 22 страниц)

Глава Первая

Лето быстро превращалось в воспоминания. Зажигающиеся в небесах над Глубоководьем звёзды были первыми вестниками зимних созвездий: Королевы Мороза Орил, Белого Дракона, Слёз Эльфийской Девы. Дивные и причудливые звёздные узоры были прекрасны, но обитатели великого города нечасто обращали на них внимание, зачарованные величием, расположенным ближе к земле.

Но торопящегося по тёмным улицам юного лорда не интересовали не только на звёзды, но и сам город, его толпы и всё остальное – всё, кроме предстоявшей ему встречи. В его мыслях ярко горел образ полуэльфийской женщины, почти достаточно ярко, чтобы осветить мрак продлившегося несколько долгих месяцев расставания.

Почти достаточно ярко, чтобы затмить глубокую неприязнь, которую он испытывал к причине их многочисленных разлук.

Данила Танн отбросил эти мысли. Зачем они нужны такой прекрасной ночью? Эрилин, как и обещала вернулась в город как раз вовремя, чтобы успеть на Бал Самоцветов – первый бал в осеннем сезоне праздников. Он упрямо выбросил из головы мысли о последних двух подобных мероприятиях, которые вынужден был посетить без неё; прошлые балы отмечали ещё два прошедших лета и напоминали ему о пока что невыполненных обещаниях.

Комната, которую Эрилин снимала для своих нечастых визитов в город, была расположена в Южном квартале, где селился рабочий класс, на третьем этаже старого каменного здания, которое в лучшие дни служило домом какому-то члену гильдии, которому с тех пор уже давно изменила удача. Данила перехватил крупный пакет, который нёс с собой, прижав его рукой к боку, чтобы открыть чрезмерно большую дверь.

Он шагнул в переднюю и приветственно кивнул в сторону закрытого занавесом алькова справа. Единственным ответом стало хмыканье скрытого стражника, который нёс там свой дозор – стареющего дварфа, чьи грубые пятнистые руки по-прежнему крепко держали арбалет.

Данила прыгал через три ступеньки за раз. Дверь в комнату Эрилин была заперта и запечатана магией, которую наложил он сам. Он открыл замки и снял печати, тихо, но с большей спешкой и меньшей грацией, чем обычно. Он распахнул дверь и к своему удивлению обнаружил, что Эрилин по-прежнему крепко спит.

Какое-то мгновение ему достаточно было просто стоять и смотреть. Данила давно привык любоваться спящей Эрилин, и в то время, когда они путешествовали вместе на службе арфистам, провёл за этим занятием немало безмолвных часов. Будучи лишь наполовину эльфийкой, она погружалась в человеческий сон вместо глубокого, чуткого транса своих эльфийских предков. Может быть, это была мелочь, но Даниле казалось, что необходимость Эрилин во сне – связующее звено между ними, которое она не может отрицать и от которого нельзя отказаться.

Данила изучал полуэльфийку, отмечая небольшие изменения, которые принесло с собой лето. Её чёрные волосы немного отросли, и на подушке лежали рассыпавшись непослушные кудри. Хотя это казалось почти невозможным, она стала ещё тоньше, чем во время их последней встречи, когда они расстались на дороге к северу от Врат Балдура. Во сне она казалась белой, как фарфор, и почти такой же хрупкой. Губы Дана изогнулись в ироничной улыбке, когда его взгляд скользнул к лежавшему в ножнах рядом с нею мечу.

Неприязнь, чуть ли не ненависть заполнила его сердце при взгляде на лунный клинок, волшебный меч, который свёл их вместе – и в то же время разделил.

Сейчас лунный клинок был тёмным, а его магия милосердно молчала. Красноречивого зеленоватого света, сигнализирующего об очередном призыве от лесных эльфов, не было.

Данила встряхнул головой, прогоняя мрачные мысли, и скользнул в комнату. Одним плавным движением он поставил свой пакет на стол и достал из-за пояса парные кинжалы.

Тихий свист стали разбудил спящую воительницу. Эрилин моментально проснулась, бросившись на звук практически сразу, как только открыла глаза. В руке она сжимала длинный, сверкающий нож.

Данила шагнул вперёд, скрестив кинжалы в парировании. Нож полуэльфийки высек искры в сгущающемся сумраке, скользнув вдоль скрещённых граней. Хотя Эрилин ловко прервала свою атаку, долгое мгновение они стояли практически лицом к лицу – в позе любовников, пускай и над скрещённым оружием.

– Вижу, ты по-прежнему спишь с оружием под подушкой. Приятно знать, что некоторые вещи никогда не меняются, – заметил Данила, возвращая в ножны свои кинжалы. Он сразу же пожалел о своих словах. Даже в его ушах шутка прозвучала натянуто – вызов, почти обвинение.

Эрилин бросила нож на кровать.

– Проклятье, Дан! Почему ты продолжаешь вот так ко мне подкрадываться? Просто чудо, что ты до сих пор жив.

– Да, мне часто это говорят.

Повисшее между ними молчание было долгим и не особенно приятным. Эрилин неожиданно вспомнила, в каком она сейчас растрёпанном виде. Её глаза широко раскрылись, а руки потянулись к спутанным волосам.

– Бал Самоцветов. У меня даже костюма нет.

Он испытал нелепое удовлетворение от того, что она помнила и придавала достаточную важность его миру, чтобы беспокоиться о таких вещах.

– Нам необязательно идти, если ты не хочешь. В конце концов, ты только что вернулась.

– Этим вечером, – согласилась она, – после долгой поездки, последние две ночи которой я провела в пути. Но тебя ждут, а я обещала пойти с тобой.

Похоже, Эрилин услышала в своих словах то, что мог бы услышать Данила, поскольку её взгляд помрачнел от воспоминаний о других обещаниях, которые она не сдержала. Она прочистила горло и кивнула на стол.

– Что в пакете?

Данила позволил отвлечь себя от темы.

– Когда я узнал, что тебя задержали, я взял на себя смелость приобрести подходящий для Бала Самоцветов костюм.

– Ах. Дай догадаюсь: сапфировый?

Они обменялись быстрыми, осторожными усмешками. Когда они только стали парой, Данила изо всех сил старался убедить её и всех остальных, что он просто чудаковатый, пустоголовый денди, и сочинил несколько невыносимо банальных од, сравнивая её глаза с этими драгоценными камнями. Чтобы вонзить нож ещё немного глубже, Эрилин подняла бровь и начала напевать мелодию одного из этих ранних сочинений.

Её подначка сняла висевшее между ними напряжение. Данила хмыкнул и притворно поморщился.

– Самое лучшее в старых друзьях – то, насколько хорошо они тебя знают. Конечно, именно это в них одновременно и самое худшее.

– Старых друзьях, – повторила она. Эти слова были произнесены ровным тоном, но в них содержался вопрос. Неужели им суждено быть просто старыми друзьями, и только?

Данила давно пытался придумать ответ на этот вопрос, и ему казалось, что он наконец нашёл подходящий. Насмешливые комментарии Эрилин стали прекрасным предисловием. Может быть, их жизни изменились, но неизменным осталось одно: сильная и зачастую необъяснимая любовь, родившаяся в тот день, когда она похитила его из таверны. Он разорвал бумагу, в которую был завёрнут пакет, и достал оттуда платье из тёмно-синего бархата – редкой эльфийской работы, отличавшееся дорогой простотой.

– Сапфир, – подтвердил он с усмешкой, – с соответствующими камнями. Не стану заставлять тебя слушать песню, которую я подготовил к этому случаю.

Эрилин улыбнулась и взяла платье из его рук – затем, чтобы отбросить его в сторону с той же небрежностью, с которой она отбросила нож. Данила распахнул руки, и она скользнула в его объятия.

– Я скучала по тебе, – пробормотала она, прижимаясь к его груди.

В устах молчаливой полуэльфийки подобное признание было редкостью. На самом деле, с момента той ночи четыре года назад, когда они решили объявить о своей помолвке на Балу Самоцветов, Данила мог по пальцам пересчитать все случаи, когда они говорили о подобных вещах. Тогда в дело вмешались довольно драматичные обстоятельства, и они начали все больше отдаляться друг от друга.

Этот путь, поклялся он, сегодня ночью должен прекратиться.

Он взял её за плечи и отстранил, не отпуская рук.

– Посмотри в пакете. Хорошенько рассмотри то, что найдёшь – ты больше никогда не увидишь эту вещь так близко.

Эрилин озадаченно улыбнулась ему, потом подчинилась. Её глаза расширились, когда она достала чёрный шлем с закрытым лицом.

– Шлем лорда, – прошептала она, назвав один из волшебных артефактов, что отмечали и скрывали личности тайных лордов, мужчин и женщин из всех слоёв общества, которые правили городом. Её лицо приобрело понимающий вид.

– Твой?

Дан с сожалением кивнул.

– Не слишком приятная ноша. Хелбен навязал его мне четыре года назад. Я бы уже давно тебе рассказал, но...

Его голос умолк. Эрилин коротко кивнула в знак понимания. Все знали, что тайные лорды никому не сообщают о своих личностях, кроме супругов – и даже на такое нарушение конфиденциальности смотрели неодобрительно. Только Пьергейрона, сына Паладина, Первого лорда города, знали по имени.

– Почему говоришь сейчас? – она оглянулась на сапфировое платье, и её лицо потемнело от воспоминаний о том, какое заявление они хотели сделать на Балу Самоцветов четыре года назад.

Данила готов был к подобной реакции, но всё равно испытал боль, увидев её.

– Теперь я могу рассказать тебе, поскольку намереваюсь оставить это дело, – легкомысленно произнёс он. – В последнее время между арфистами и некоторыми паладинами Глубоководья появились определённые разногласия. Лорд Пьергейрон, как можно было ожидать, рьяно поддерживает сторону добродетели. Он любезно – можно даже сказать, страстно – пожелал освободить меня от этой должности. В свою очередь, я сообщил высокоуважаемому Хелбену Арансану, что не намереваюсь становиться наследником его мантии в качестве будущего защитника Башни Чёрного Посоха.

Эрилин нахмурилась при упоминании родича и наставника Данилы – и её бывшего начальника-арфиста.

– Я думала, он давно расстался с этой идеей.

Дан заметил, что она уклоняется от прямого разговора, выгадывая время, чтобы переварить то, что он сказал.

– Внешне – да, но как ты прекрасно знаешь, наш добрый архимаг предпочитает действовать в тенях и тумане. Некоторое время тому назад, когда я провозгласил о своих намерениях стать бардом не только в шутку, но и по-настоящему, он с готовностью согласился. Но продолжал давать мне ценные книги заклинаний, делиться крошками своей силы, сообщать мне тайны, которые привязывали меня к нему и к арфистам. Я и сам не заметил, как начал посещать его почти ежедневно. Я даже руководил другими арфистами.

Он вздрогнул.

– Наш дорогой Хелбен весьма коварен.

Эрилин улыбнулась его дурашливому тону, но в её глазах сверкнул гнев.

– Даже собственная тень Хелбена не смогла бы дать ему лучшего описания! Хорошо, что ты сумел освободиться. Ты по-прежнему носишь брошь?

Это было больное место, поскольку у них обоих были причины дорожить брошками, которые отмечали их как арфистов, членов полусекретной организации, посвятившей себя поддержанию Равновесия в мире и сохранению историй о великих деяниях. Эрилин все меньше нравилось общее направление арфистов и конкретно указания Хелбена Арансана. После их последней общей миссии, спасения Изабо Тион, Эрилин попрощалась с Хелбеном и арфистами.

Но Данила пока был к такому не готов. Он коснулся своего плеча там, где приколотая к рубахе и скрытая под плащом пряталась в изгибе полумесяца крошечная серебряная арфа.

– Эту брошь доверил мне хороший человек. В его честь я всегда буду носить её и стараться быть достойным его доверия.

И доверия его дочери.

Эти слова остались непроизнесёнными, но продолжающаяся борьба во взгляде Эрилин давала понять, что они услышаны.

– Я тоже ношу бровь арфистов в честь моего отца, но по другой причине. Моя преданность принадлежит другим.

– Да, я прекрасно об этом знаю, – сказал Данила с большей горечью, чем хотел. Он поднял руку, обрывая её объяснение. – Нет, не надо. Мы уже шли по этой дороге. То, что ты совершила, ты совершила из любви ко мне. Я хотел бы, чтобы результат был другим, но не могу винить тебя за намерения.

Его взгляд снова упал на лунный клинок, наследственный эльфийский меч, которому каждый носитель мог добавить одну волшебную силу. Для матери Эрилин меч создавал волшебные врата между миром её человеческого любовника и далёким эльфийским островом Эвермит. Это привело к трагедии для всего эльфийского народа, и много лет спустя стало причиной долгой цепи событий, которые привлекли к Эрилин внимание арфистов Глубоководья. Даниле поручили за ней следить. В ходе этой миссии между ним и Эрилин возникли собственные узы: доверие, дружба и нечто более глубокое и бесконечно более сложное, чем любовь. Эрилин уступила Даниле право на лунный клинок и его силу. Этим поступком она нарушила многовековые традиции, согласно которым только истинный наследник мог владеть лунным клинком. Сама того не зная, она обрекла Данилу на вечную службу волшебному мечу.

Данила с радостью заплатил бы за их связь такую цену, но такого выбора ему не предоставили. Столкнувшись с результатом своего поступка, Эрилин поклялась освободить друга от невольной службы. Сделав это, она разрушила загадочную эльфийскую связь между ними. Когда эта связь прервалась, меч даровал Эрилин другую силу.

Теперь лунный клинок предупреждал её, когда лесному народу требовалась помощь героя. В лесах Фаэруна было разбросано немало небольших групп эльфов, и многие из них подвергались опасностям и лишениям. Эрилин снились тревожные сны, а её меч светился зелёным светом чаще, чем гас. Хотя она понимала, что у неё всего лишь один меч, и что она не может успеть к каждому попавшему в беду эльфу, призыв был слишком силён, чтобы не обращать на него внимания. Эльфийка была связана с лунным клинком узами души. С тех пор она почти постоянно находилась в пути и не могла жить иначе.

– Ты делаешь то, что должна, – мягко сказал Данила. – А у меня были обязанности здесь. Но больше меня ничто не держит в Глубоководье. Нет причин, по которым мы не могли бы путешествовать вместе.

Но причины были, и они оба об этом знали. Эрилин была странностью для лесных эльфов, которые редко имели дела с чужаками среди своего народа, а тем более с лунными эльфами с человеческой кровью. Но тем не менее, в глазах лесных эльфов она стала частью многовековой легенды о лунном клинке, которым владела. Тем самым Эрилин наконец достигла того, к чему стремилась всю свою жизнь: быть принятой эльфийским народом. Ни одному человеку такого не добиться.

– Да, совсем никаких причин, – не слишком уверенно отозвалась она. Она встретила его взгляд и сумела выдавить грустную улыбку. – Похоже, ты освободился от всех обязанностей, кроме одной. Сегодня ночью ты должен выполнить свои обязательства перед семьёй. Когда этот бал начинается?

Данила прищурился, выглянув в окно. Сумерки уже закончились, и с улиц внизу поднимался слабый свет фонарей.

– Через час, кажется. Если поторопишься, мы как раз сможем по-светски опоздать.

Он подчеркнул последнее заявление хитрой улыбкой.

– А если не будем торопиться, можем опоздать скандально.

– Соблазнительное предложение, лорд Танн, – сказала она строгим тоном, но глаза смеялись. – Мне нравится его дух, но случай неподходящий. Отправляйся без меня, а я присоединюсь, как только смогу. Поскольку это вечер твоей семьи, твоё отсутствие будет замечено и запомнено.

– Леди Кассандра видит всё, – пробормотал он, упомянув внушающую трепет женщину, которая дала ему жизнь и которая железной рукой правила активами семьи Танн.

Сине-золотистые глаза Эрилин засветились суровым, сухим сиянием, какое свойственно воинам, услышавшим имя своего кровного врага.

– Что правда, то правда. Но я уверена, что даже не опаздывая, мы сумеем вызвать какой-нибудь скандал.

– Вот это по-нашему, – одобрительно отозвался он.

* * * * *

До того, как Эрилин вышла из экипажа возле ворот поместья семьи Танн, прошло не больше отведённого на это часа. Просторный, внушительный особняк из белого мрамора занимал почти целый двор в Северном квартале, и каждый клочок его территории гремел и сверкал. Похоже, Данила позволил себе поэтическую вольность, когда говорил об оставшемся до начала времени. Судя по всему, праздник продолжался уже достаточно долго.

Эрилин окинула сцену взглядом прищуренных глаз, как воин, оценивающий возможное поле боя. Хотя Бал Самоцветов был одним из последних торжеств летнего сезона, в этом ярком месте зимние холода и грязь казались далёкими и несущественными. Даже ночной мрак не мог подступиться сюда. Луна, висевшая над островерхими крышами особняка, была полной и яркой, как летняя роза, а в окружающих здание садах парили светящиеся шары, зажигавшиеся и гаснувшие, как огромные разноцветные светлячки. Из открытых окон доносился смех и весёлая музыка.

Эрилин последовала за небольшой группой припозднившихся гостей, проклиная тесные юбки, вынуждавшие её делать мелкие, семенящие шаги. Внутри семейного особняка Танн в главном зале, освещённом светом тысяч свечей, собрались десятки гостей. Танцоры, одетые в яркие костюмы цвета различных драгоценных камней, приседали и кружились в такт музыке. Другие гости пили редкие вина, служившие краеугольным камнем состояния Таннов, или слушали искусных музыкантов, которые, казалось, стояли повсюду. Пары отправлялись в затейливо украшенные альковы и садовые беседки, чтобы собрать последний урожай летних романов.

Зрелище, вынуждена была признать Эрилин, оказалось потрясающим. Этот званый вечер считался главным событием сезона, и купеческая знать постаралась соответствовать. Каждый гость пытался перещеголять других в изысканности наряда, красоте или изяществе манер. Каждый понимал – это подразумевалось! – что в такую ночь всё должно быть идеально. Кассандра Танн, матриарх семьи и один из столпов знатного общества, не удовлетворилась бы меньшим.

Единственная диссонирующая нота, если заливистый смех можно было так назвать, исходила из дальнего угла главного зала. С рождённой опытом уверенностью Эрилин направилась туда.

Данила начал рассказывать о своих злоключениях с любившим загадки драконом, когда Эрилин скользнула в обступившую его толпу. Это был комедийный пересказ, значительно отличавшийся от истории, которую слышала Эрилин. Она сомневалась, что товарищи Данилы, пережившие вместе с ним те мрачные события, узнали бы его рассказ. А может, и узнали бы. Эрилин заметила, что в словах барда часто звучала истина, даже когда он скрывал её за весельем и позолотой.

Она рассматривала человека, который был её партнёром-арфистом и который по-прежнему держал в своих руках её сердце. С первого взгляда Данила казался покладистым и весёлым модником, щедро одарённым природой, удачей и доброй компанией. Он был высок, строен и грациозен, с неплохим лицом и фигурой, и прекрасно чувствовал себя среди пышных нарядов и изысканных манер, каких требовал подобный вечер. Рукава его дорогого изумрудно-зелёного камзола были усеяны разрезами, открывающими яркую золотую парчу внизу. Золото блестело и на его жестикулирующих руках, и даже в светлых прядях густой шевелюры, опускавшейся ниже плеч.

Золотой, решила она. Вот подходящее для него слово. Эрилин не могла сходу назвать привилегию, которой он бы не пользовался, или задачу, которую он не смог бы решить с почти небрежной лёгкостью. На вид Данила казался абсолютно довольным собой. И в этой высокой оценке он был не одинок, поскольку плутовская улыбка и задор в серых глазах вызывали инстинктивные ответные улыбки у многих из тех, кто видел юношу.

Эрилин поражало, что этот золотой, весёлый человек, которому всё так легко даётся, видел нечто достойное любви и заботы в ней, в эльфийке, которая посвятила свою жизнь опасности и долгу. И всё равно, когда Данила увидел Эрилин, в его глазах засияла искренняя радость, выдавая фальшивость яркой маски, надетой им в её отсутствие.

– Эрилин, ты должна это увидеть! – позвал он, повысив голос, чтобы перекрыть аплодисменты, которыми встретили его историю. Он взмахнул предметом в своей руке – полурасцвётшей розой редкого, глубокого синего оттенка.

По собравшимся прошёл заинтересованный шепоток. О подобных розах, известных лишь на далёком Эвермите, ходили легенды. Данила каким-то образом сумел раздобыть у эльфийского народа несколько таких сокровищ. В честь своей госпожи он решил вырастить эльфийский сад во дворе у себя за домом, сад, который сможет потягаться с лучшими садами Эвермита. Эрилин не раз слышала эту историю от дам Глубоководья, всегда сопровождаемую завистливыми вздохами. И сейчас в её сторону обратилось множество взглядов, некоторые ревнивые, другие – просто любопытные. Толпа расступилась, оставив девушку стоять в одиночестве.

Не один взгляд задержался на мече, что висел у неё на поясе. Эрилин была единственным гостем в зале, вооружённым подобным образом. Конечно, лунный клинок был бесценной вещью, и стоил больше, чем драгоценные камни на дюжине собравшихся, но всё-таки это было оружие. Скорее всего, некоторые из гостей слышали о её грозной репутации и посчитали меч убийцы не просто дурным тоном, но настоящей угрозой.

Эрилин проигнорировала эти взгляды и подошла к Даниле. Она провела пальцами по его протянутой руке и символической розе, которую он держал, и отступила, чтобы понаблюдать за заклинанием, которое он, очевидно, собирался прочесть.

Данила поднял розу на вытянутой руке перед собой и пропел ей несколько слов. Когда он убрал руку, синий цветок остался висеть в воздухе. Продолжая петь, бард достал из кошеля на поясе щепотку чёрного порошка с резким животным запахом. Он рассыпал его на полу под розой, быстро подсластив зарождающееся заклинание слоем другого порошка, который пах лугом и летним дождём. Последовала серия быстрых, грациозных жестов, сопровождаемая песней на эльфийском языке.

Вокруг колдующего барда начала скапливаться сила в виде зелёного мерцающего света. Аудитория Данилы погрузилась в ожидающее молчание, изумрудная аура расширилась, поглощая и их тоже. В помещении утихал смех и шум разговоров – гости ждали эффекта заклинания. На их лицах виднелись различные степени любопытства, восторга или – в случае тех, кому известна была репутация Данилы в подобных делах – опасения.

Его заклинание закончилось на высокой, звенящей ноте. Некоторые из наблюдателей ответили на музыку робкими аплодисментами, но большинство просто таращились на происходящее перед ними превращение.

Синяя роза начала расти – не так, как растут розы при обычном ходе событий, а с той же самой зловещей скоростью, с какой тролль отращивает отрубленные конечности или гидра выпускает две новых головы взамен отсечённой воинским топором. Но в отличии от этих чудовищ, эльфийская роза не прекратила расти, когда достигла предназначенного ей природой размера.

Стебель розы удлинился, превращаясь в ствол, который в свою очередь пустил новые побеги, вознёсшиеся к потолку, и корни, которые заскользили по гладкому мрамору пола. Раздался шорох распускающихся листьев. Бутоны буквально лопались, раскрываясь, звук был похож на хлопки крошечных бутылей игристого вина, которые откупоривают невидимые пикси. За пару мгновений десятки, дюжины, сотни редких синих роз покрыли волшебный куст.

Огромный розовый куст.

Эта штука достигала уже половины высоты зала, и побеги начали гнуться под собственной тяжестью. Но куст не собирался замедлять свой рост. Эрилин решила, что это может стать проблемой. Она поморщилась и опустила ладонь на рукоять меча.

Вознёсшись ввысь, ветви грациозно описали медленную, ленивую дугу, опускаясь к мраморному полу.

Потрясённые голоса резко затихли и раздались вновь секунду спустя – тревожными вскриками. Многочисленные ветви розового куста устремились к гостям подобно жадным шипастым когтям сотен пикирующих соколов.

Крики звали Хелбена Арансана, кузена семьи Танн и самого могущественного волшебника во всём Глубоководье, но архимаг в зале отсутствовал. В нарастающем беспорядке зазвучали отчаянные речитативы, когда несколько младших магов попытались сдержать вышедшее из-под контроля заклинание. Лучшее, чего они сумели добиться – изменить оттенок цветов с их эльфийского синего на более обыденный. Но куст не останавливался.

Происходящее заняло меньше времени, чем рассказ о нём. Несколько мгновений после завершения своего заклятия Данила с отвисшей челюстью стоял в самом центре зелёного вихря, нетронутый диким ростом ветвей и шипов. Он сразу увидел, что Эрилин повезло меньше. Слишком много раз она была свидетельницей его якобы «вышедшей из-под контроля» магии, и Данила испугался, что девушка может не понять, насколько серьёзна сегодняшняя угроза. Она стояла, напрягшись, но не убегала от приближавшихся шипов.

Данила быстро придумал выход.

– Элегард аквилар! – крикнул он, молясь о том, чтобы Эрилин смогла догадаться об истинном положении дел по старому боевому кличу эльфов.

Как он и надеялся, взгляд сапфировых глаз полуэльфийки стал спокойным и уверенным, взглядом готового к битве воина. Её лунный клинок со свистом вылетел из ножен навстречу приближавшимся ветвям. Она подняла меч как раз вовремя, чтобы отклонить первый натиск листьев, а затем погрузилась в ловкий, отработанный ритм.

Некоторые из шипастых побегов нырнули в толпу отступающих гостей, хватаясь за их яркую одежду и путаясь в развевающихся волосах. Началась паника, знать пустилась наутёк и испуганно хлынула к выходам. Грациозные танцовщицы путались в своих пышных юбках и падали. Куртуазные джентльмены на бегу спотыкались о тела распростёршихся на полу дам. Музыканты оставили свои посты – все, кроме остроумного уйлинейского дудочника, который застрял на первых грустных нотах песни «Моя любовь – это дикая роза».

И во всей этой неразберихе сверкал и рубил клинок Эрилин. Вокруг неё образовалась куча из отрубленных побегов, мешая воительнице продвинуться вперёд и сразить источник заклинания.

Розовый куст, конечно, а не самого заклинателя.

По крайней мере, Данила на это надеялся.

Но полной уверенности он не испытывал. Эрилин продвигалась к нему, прорубая себе путь через назойливую зелень, и выражение её глаз было мрачным и яростным.

Данила не мог её винить. Он был известен своими ошибочными заклинаниями, но никогда не обращал одну из своих шуток на Эрилин. Он вздрогнул, когда один из побегов пробился через её защиту и схватил эльфийку за юбку. Сапфировый бархат с громким треском разошёлся, платье разорвалось от бедра до лодыжки, а на обнажившейся ноге остался тонкий, набухающий кровью след.

Рука Данилы инстинктивно метнулась туда, где обычно висел его собственный меч, и он шагнул к Эрилин, прежде чем вспомнил, что сейчас безоружен.

– Стой, – приказала она. Эрилин бросилась вперёд, и её клинок просвистел так высоко и близко, что Данила почувствовал ветерок на лице.

Он отступил на шаг, затем начал поворачиваться, осматриваясь и пытаясь найти какой-то способ преодолеть зелёную преграду между ним и Эрилин. Неожиданно куст прекратил своё наступление. Застывшие ветви, как будто готовые снова взметнуться ввысь, начали мерцать зелёным светом. Отсечённые ростки рассеялись дымом. Куст исчез – весь, кроме единственной, наполовину пожухшей синей розы, оставшейся на мраморном полу.

Уголком глаз Данила заметил, что гости с выражениями тревоги и любопытства на лицах понемногу возвращаются в зал. Но его внимание было приковано к мрачной, растрёпанной женщине перед ним, и когда он попытался найти слова объяснения, Даниле показалось, что его обычно ловкий язык стал тяжёлым, как камень.

– Какое восхитительное представление. Очередное, могу заметить, – заметил благородный, женский и слишком знакомый голос поблизости.

Не оборачиваясь и не видя, куда устремлён взгляд льдисто-синих глаз владелицы голоса, Данила знал, что ироничный комментарий его матери относится сразу к его взбунтовавшемуся заклинанию и реакции Эрилин.

Как, похоже, и сама Эрилин. Взгляд полуэльфийки метнулся к лицу Данилы, потом к мечу, который она по-прежнему сжимала в руках. Она бросила оружие обратно в ножны и повернулась к хозяйке.

– Приношу свои извинения за беспокойства. Очередные, могу заметить, – сухо отозвалась Эрилин. Она указала на свою порванную юбку. – С вашего позволения, леди Танн, мне стоит переодеться.

Кассандра Танн с вежливой неприязнью смерила полуэльфийку взглядом.

– В этом отношении я вынуждена с вами согласиться, – сказала она с паузой, которая безмолвно кричала «и только в этом». – Сюзанна проводит вас в гостевую комнату с подобающим гардеробом. Выбирайте, что вам по вкусу.

Это был приказ, едва замаскированный вежливостью. Эрилин поблагодарила обоих коротким кивком, потом повернулась, чтобы пройти за служанкой, скользнувшей вперёд по приказу госпожи.

Данила поймал Эрилин за руку, когда она решительно прошла мимо.

– Поговорим об этом позже, – сказал он тихо, чтобы слышала только она.

Она встретила его взгляд и подняла чёрную бровь.

– Можешь держать пари на этот... – начала она.

В это мгновение снова зазвучала танцевальная музыка, заглушив её последние слова. Но Данила был вполне уверен, что ухватил главное.

Он следил, как уходит девушка – привычной походкой, поскольку узкий бархат больше не стеснял её шаги. Он вздохнул и повернулся к главе семьи, второй из двух самых страшных женщин, которых он когда-либо знал.

Кассандра Танн приходилась Хелбену Арансану сестрой, по крайней мере, так считало почти всё Глубоководье. Кроме того, она была матерью девяти детей, которые, в свою очередь, обеспечили её небольшим стадом внуков. Скорее всего, она уже разменяла седьмой десяток, но несмотря на избороздившие лоб недовольные линии, казалась не более десяти лет старше своего младшего сына. Её аккуратно уложенные волосы были такими же густыми и светлыми, как и у него, а фигура – юной и подтянутой. Возраст не смазал изящные, плавные и тонкие линии челюсти и скул. Слухи утверждали, что Кассандра обязана красотой зелью долголетия, но Данила в это не верил. Скорее всего, годы просто боялись её трогать.

– Отличная вечеринка, – легкомысленно прокомментировал молодой бард. Он сцепил руки за спиной, глядя на возобновившиеся танцы. – Они легко забывают неприятности, не так ли?

– И хорошо, что так, – парировала Кассандра. Резкий тон разительно отличался от притворной вежливой улыбки. – Твой возмутительный трюк едва не стал концом всего мероприятия.

Данила смотрел, как Мирна Кассалантер, молодая женщина с яркими волосами красно-коричневого цвета и взглядом голодной хищницы приближается к его старому другу Регнету Амкатре. Ходили слухи, что семья Кассалантер ожидает помолвки между их домом и юным наследником богатой семьи Амкатра – слухи, которые скорее всего сама Мирна и распустила. Дан знал, что сам Регнет имел другое мнение на этот счёт. Пока бедолага вёл Мирну к площадке для танцев, на его лице проступила едва прикрытая галантностью паника. Похоже, вечер выдался нелёгким для всех.