Текст книги "Возвращение - смерть"

Автор книги: Елена Юрская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 21 страниц)

ГЛАВА ВТОРАЯ.

Идея блистательно осчастливить город сумасшедшим количеством замужеств с треском провалилась. От целой коллекции мужей – недельки остались только три экземпляра. Число явно не рекордное, но символическое.

Я долго думала, а стоит ли начать все сначала. Тем более, что думать мне приходилось не на голом месте. Хотя – и на нем тоже. Кое-какие бесстрашные кандидаты на мою руку ещё водились. Но сердце молчало. Отказывалось работать в заданном режиме и явно просилось на пенсию. Следователь городской прокуратуры Тошкин – завидный по целому ряду показателей жених – согласился даже, чтобы я не меняла фамилию. Этот компромисс для мужчины с комплексами все ещё свидетельствовал о моем умении казаться незаурядной личностью.

Но...

Во-первых, я стала пугливой. А оттого дула не только на воду, но и на спиртные напитки, что многим казалось признаком надвигающего сумасшествия.

Во-вторых, ко мне пришло осознание собственной ничтожности на фоне быстрых темпов строительства капиталистического завтра. Отражение в зеркале все ещё демонстрировало славянский тип куклы Барби, но глаза уже не горели бешеным огнем ожидания. Моя мама сказала, что я повзрослела.

В-третьих, я оказалась нищей. И мало способной на повышение собственного благосостояния. Быстро сложив в уме (этот боезапас, как ни странно, продолжал действовать исправно), так вот быстро сложив в усе прокурорскую зарплату и свои гонорары за гороскопы и прочую дребедень в газете, я пришла к выводу, что с милым рай в шалаше – явление сезонное, рассчитанное на теплую погоду. А зима приходит исправно. Так что...

Так что мое драгоценное брачное хобби следовало бы отложить до лучших времен. Например, до тех пор, пока я не стану богачкой, или пока мое сердце не дрогнет. Контра спем сперо – как вам этот белогвардейский лозунг в переводе на общедоступный означающий – надеюсь без надежды? То есть сама без себя.

"Не обращайте внимания", – говорю я своим знакомым, которые смотрят на меня, как на опасную маньячку. "Не обращайте внимания, я обязательно ещё выйду замуж. Например, тогда, когда этот вид спорта войдет в список Олимпийских игр. Или когда на горе свистнет рак.".

Жизнь меня не поломала – качнула и поставила на место. Могло хуже, но это было бы не так смешно. В конечном итоге – потерять одного мужа, единственного и на все времена любимого – это трагедия. А четырех из семи статистика. Правда, товарищ Сталин? Оставшийся комплект проявил ко мне жуткое благородство. Олег – мой второй, а по совместительству и отец моей дочери, тихонько погряз в сектантстве и только время от времени звонил и обещал сгноить меня в гинеенне огненной. Я не обращала внимания на его пробелы в знаниях по физике и бурно радовалась, что не забывает. Яша – мой предпоследний, забрал Аньку к израильской бабушке и пристроил её, паршивец, там в школу, пока я не определюсь. Международный скандал затевать было неохота, а на билет в Тель-Авив денег опять же не хватало.

Вот почему самым большим подарком для меня стал поступок пятого Ивана Алексеевича – декана филологического института нашего местного пединститута. Он пообещал пристроить меня на работу. И не куда-нибудь. А н в Академия управления, менеджмента и бизнеса. Это учебное заведение ещё не имело сколь-нибудь долгих образовательных традиций. И на пятилетие получило от города и благодарных родителей машины "мерседес" в количестве двух штук, наборы офисной мебели в количестве семнадцати наименований, двадцать три компьютера, бесплатное подключение к сети "Интернет" и два спальных гарнитура. Лично для ректора и его жены. Потому что эта уважаемая чета вела проевропейскую, а стало быть раздельную половую жизнь.

Кадровая политика академии была выдвиженческой. "А не пристроите ли вы нашего мальчика на работу. Лучше – заведующим кафедрой?" – "А образование у него есть?" – "А как же – среднее специальное: маляр – штукатур. Но вы не волнуйтесь. Мы уже поступили в аспирантуру. Работаем над проблемой экономического обоснования политики туризма в нашем регионе" – "Чудесно! Прекрасно! Вот бы под вашего мальчика ещё какой нибудь детский садик приватизировать..."

Не знаю, какую цену заплатил за мое вступление на поприще экономической науки Иван Алексеевич, но я хотя бы была почти специалистом. В некоторых областях. И поэтому считала себя бесценным подарком, кадром хоть куда и праздником для всех, кто должен был стать моим коллегой.

В холле бывшего института марксизма-ленинизма красовалась вышитая золотом на голубом атласном полотнище надпись: "Спасибо академии за наши прочные знания". Что характерно – особенно впечатляло авторство "Студенты-выпускники". Я прямо чуть не прослезилась, представляя как ночами, долгими и бессонными, перед государственными экзаменами по неизвестному всем маркетингу, эти несчастные передавали друг другу нитки и шили-штопали свое воззвание к будущим поколениям. Моя кафедра называлась скромно "Страноведение". Скромно и политически грамотно. А вдруг завтра все вернется и будет вас и Россия, и Украина, и Белоруссия. Национализм – это грех. Всем известно. Для пущей важности в название кафедры не хватало второй буквы "н", но актуальность этого подсознательного замечания я оценила чуть позже.

– Здравствуйте, – я приоткрыла застекленную дверь и уставилась на человека, который скорее всего стоял тут на стреме. Приключения начались!

– Кто? – лаконично спросил он, озираясь по сторонам. Видимо – в поисках банды, которую я должны была привести с собой. Не думаю, что слава о моих подвигах докатилась и сюда. Но все же – чертовски приятно...

– Я – Надя Крылова, Надежда Викторовна. Буду с Вами работать. Позвольте.

Черты лица милого странника немного разгладились, глаза потускнели, а лоб стал похож на плохо размятый пластилин.

– Если у Вас есть паспорт, то я – Виталий Николаевич. Ассистент. Будущий кандидат наук. Ныне дежурный по кафедре, – он протянул мне потную ладонь, которой я демонстративно побрезговала, нырнув в необъятную сумку в поисках паспорта.

– Устраивает? – спросила я, повертев у него перед носом принципиально не обмененной краснокожей паспортиной, которая была мне дорога хотя бы из-за вкладыша в графе "семейное положение".

– Вполне, – кивнул Виталий Николаевич чуть виновато. У нас тут нездоровая обстановка. Прямо скажем – криминальная обстановка. Приходится соблюдать конспирацию.

– И за это доплачивают? – поинтересовалась я.

– Нет, что Вы. Мы зарабатываем деньги совсем другим способом, ответил Виталий и почему-то смутился.

Я посмотрела на него повнимательнее, продвинувшись от двери к окну. Так сказать – к дневному свету. Который, по мнению косметологов, лучше всего пририсовывал достоинства и недостатки внешнего облика. Виталий Николаевич был невысоким, лысеющим гражданином, решившим отпустить ежик хотя бы на бороде. Глубоко посаженные синие глаза выдавали в нем забитого интеллектуала, а впалая грудь свидетельствовала о неправильном питании, возможно – перенесенном рахите. Так или иначе, он не дотягивал до образа гея – одиночки, широко рекламируемого нашим телевидением. Я хотела бы надеяться, что поняла его неверно. Иначе мне нужно было срочно бежать отсюда. Бежать, пока моя трудовая книжка не упала в недра этого престижного борделя.

– Каким образом? – тихо спросила я.

– Сессией, – прошептал он и приложил палец к губам.

Я вздохнула спокойно и поделилась с ним заранее отрепетированной улыбкой, годящейся даже для королевы в изгнании.

– А к чему тогда такие меры предосторожности? – я слегка тряхнула волосами и присела на краешек стула, не дожидаясь особого приглашения.

– Это у нас местное. Внутреннее. Сейчас Мишин придет. Заведующий Мишин. И он все Вам объяснит. Может, пока чайку? А паспорт не прячьте. Не надо, – засуетился он, проследив за моей нежной попыткой снова нырнуть в сумку.

– Давайте чайку, – любезно согласилась я. И обвела взглядом помещение. Белые обои, пластиковые окна и вертикальные жалюзи свидетельствовали о росте академического благосостояния, о чем, я, впрочем, и так догадывалась. А вот столы можно и заменить – кривокосоколенно стоящие, с лопнувшим лаком, они олицетворяли и все худшее, от чего мы дружно решили отказаться. В правом углу висела календарная репродукция иконы Божьей матери, заботливо укутанная рушником, напротив – деревянный стенд с красными бумажными буквами, сложенными в магическую логорамму "График исполнительности". Я пожала плечами и решила не задавать глупых вопросов.

Мишин вошел на кафедру вместе со звонком. Он суетливо осмотрел комнату, меня, Виталия Николаевича, сел за стол, зачесал седые волосы и спросил:

– Ну?

– Никаких происшествий, – отрапортовал Виталий.

– А это-то и плохо. Затишье перед бурей. Темная ночь перед рассветом. М-да. А?..

– Крылова, – отрекомендовалась я. – Вам должны были звонить по поводу работы.

– М-, – снова задумчиво протянул он и почесал за ухом. Уши у него, надо сказать, были выдающиеся и отстояли от головы под углом девяносто градусов. Если бы он был птицей, то мог бы летать. Без помощи крыльев. М-да. И что Вы умеете делать?

Он вперил в меня два обесцвеченных временем глаза и вполне дружелюбно улыбнулся. Может быть новое поколение и выбирает пепси, но старое предпочитает пробки, которые и использует, чтобы, вставить себе зубы. Ах, я могла бы дать ему адресок, где из его улыбки сделали бы голливудское диво.

– Что Вы умеете делать? – снова спросил он, явно недовольный паузой.

Я решила проявить лояльность и не сообщать ему обо всех моих способностях и навыках. В конце концов – обо мне договаривались. И, кажется, не мыть здесь полы.

– Я – филолог. Разбираюсь в современной литературе. Диплом писала по американцам девятнадцатого века. Немного говорю по-английски.

– В нашей стране это Вам не понадобится.

– Что ж, вполне возможно. С нашими способностями – мы лучше подождем, пока мир выучит русский.

– Хорошо. Я могу Вам дать четверть ставочки для начала. По культурологии. Но работать придется на ноль-семьдесят пять. Иначе – не получится.

Интересная выходит картинка – приходит женщина по нужде, а её тут-же обдирают. Правда, для бедной я слишком вызывающе одета. Последний набег на полутурецкий магазин "Тарас" скушал мои сбережения, но того стоил. Мой ярко красный костюм отлично гармонировал с падающей листвой. Но Мишина раздражал. Я, пожалуй, явилась его воображению в виде лозунга "грабь награбленное".

– Вы согласны? – он наклонил голову и посмотрел на меня участливо. Палач любит свою жертву. А жертва – палача. Вот почему у нас такая любовь с государством.

– Нет.

– Напрасно. Вы должны понимать ситуацию. В нашем заведении работают многие уважаемые люди. Они пишут здесь диссертации, получают звания. Но у них так много забот. О нас с Вами, между прочим. Фамилия Удочкин Вам что-нибудь говорит?

– Олигофренка – не я, дебилка – тоже не я. Вам, например, что-нибудь говорит фамилия городского головы?

– А Сливятин? Слышали, надеюсь? Так вот, он тоже числится на нашей кафедре.

Сливятина я знала слишком хорошо. Он заведовал приватизацией и был большим другом моей последней семьи. Я просто не думала, что теперь он ещё и залезет в мой карман.

– Ну, хорошо. Я буду за них работать. А за деньгами ходить в их приемные. Так устроит?

– Мне кажется, Вы не хотите получить это место. Вы ведете себя слишком вызывающе.

Пожалуй, он и прав. Никак не могу привыкнуть к своему новому состоянию. Гордыня, как дрожжевое тесто, прет из меня, как только я попадаю в какие-нибудь слишком теплые объятия.

– Я хочу получить это место. Действительно хочу. Я даже буду писать за них методички.

– Хорошо. Хорошо. Меня зовут Владимир Сергеевич.

Отличное имя – теперь всех моих шефов зовут Вовами. Судьба коммунизма сделала круг и замкнулась на мне.

– Надежда Викторовна. Очень приятно, – я приподняла облегченный спортом зад от стула и сделала некое подобие книксена. Владимир Сергеевич остался доволен. Он даже причмокнул зубами.

– Пишите заявление. Сейчас соберутся наши дамы и мы посвятим Вас в наши проблемы. Сразу определитесь с дежурствами . У нас очень неспокойно.

– Противопехотные мины? – поинтересовалась я, но была погребена под обломками стула, который неожиданно почил в бозе, не предупредив родных и близких.

– Ну вот. Диверсия, – выдохнул Владимир Сергеевич и радостно потер руки.

Мне говорили, что свой творческий путь армейского запевалы он закончил в звании полковника. Долгое время жил в Казахстане. Был непритязателен, но обязателен. Он даже защитил диссертацию "Коммунистическая партия организатор вооруженных сил Средней Азии и Казахстана в 1953 – 1964 годах". В академия пришел из здания – в смысле из института марксизма-ленинизма, где все это собственно и происходило. Армейская выправка и взгляд на проблему чувствовались во всех его манерах. Но, по крайней мере, он знал, чего хочет.

– Где вы были, девочки. Звонок уже десять минут как? – шеф сдвинул брови и яростно наморщил лоб.

На кафедру явились три девицы. Причем только одна из них могла что-то обещать царю Салтану, потому как была детородного возраста. Две другие девочками считались только при большом приближении к Мишину. И почему я такая злая?

– Это Таня, наша лаборантка, – Мишин ткнул длинным указательным пальцем в спину самой юной участнице событий. Она звонко рассмеялась, явила миру ямочки на щечках, тряхнула кудрями отросшей химии и пропищала детским голоском: "Ой, зачем Вы щиплитесь?"

Дамы переглянулись и прыснули.

– Анна Семеновна, – пробасила высокая, подтянутая женщина, рядом с которой я в своем красном костюме почувствовала себя побирушкой. Впрочем, мне всегда не хватало умения приспосабливаться к обстоятельствам.

– Татьяна Ивановна, можно – Таня, – приветливо сказала другая.

– И все же лучше – Татьяна Ивановна, – уточнила Анна и смерила меня взглядом, одновременно сочетавшим в себе сантиметр, напольные весы и кассовый аппарат.

– Инны Константиновны сегодня не будет, – заявил Мишин. – Надежда Викторовна познакомится с ней завтра!

– Так может отменим стрельбы? – тихо спросил Виталий.

– Давайте правда перенесем. У нас сегодня такое событие, – Татьяна и Анна переглянулись и продемонстрировали мне срок и размер своей дружбы. Похоже было – они знали друг друга со школьной скамьи.

– Это как это не будем? Это почему это не будем? А чем это кончится, вы знаете? – возмутился Мишин.

Я решила не реагировать. Ни на "диверсии", ни на "стрельбы", ни на "чем это кончится". Каждый коллектив так или вырабатывает свой язык общения, который любому чужаку может показаться кодом – шифровкой американского дурдома. Я пришла сюда работать, а стало быть – принять местные правила игры. Даже если они мне не нравятся.

На смоле Мишина зазвонил телефон. Он вскочил и снял трубку. Сейчас все так перемешалось – может быть это аппарат правительственной связи. Тогда понятна и эта вытяжка, и это односложное сухое, но исполнительное "да", "да-да".

Жизнь участников собрания, между тем, шла своим чередом. Народ разбился по интересам и вкушал паузу с наслаждением. Задорная немножко рыженькая Танечка пыталась подслушать, о чем говорят Анна с Татьяной, я тоже. Но обе мы были вынуждены внимать глубокомысленному замечанию Виталия Николаевича.

– А в свободное от занятий время я пишу пьесы и ставлю спектакли. Вот, например, сейчас "Собаки и постели в неорганизованном пространстве трубадуров". Звучит? А как отыгрывается. Загораются руки и на этом фоне сверху падает тяжелый звонкий предмет.

– Кастрюля? – Танечка прыснула в кулачок, приглашая Виталия обидеться и замолчать.

– Кастрюля? Может быть и кастрюля как символ вселенского варева. Да, скорее всего это будет именно кастрюля. Спасибо, – Виталий галантно поклонился и ножки стула под ним подозрительно скрипнули.

Мишин прикрыл трубку ладонью и шепотом скомандовал: "Всем проверить прочность седалищных мест".

– Вот Надежда Викторовна уже упала сегодня, – добавил огорченный невниманием Виталий Николаевич.

Анна Семеновна и Татьяна Ивановна с интересом посмотрели в мою сторону. Ожидали, что я поделюсь впечатлениями? Странноведение какое-то право слово.

– Не переживайте, – улыбнулась Анна широко и искренне. – И не обращайте внимания. Мы недавно отделились от кафедры СГД.

– Социально – гуманитарных дисциплин, – вставила Татьяна.

– Да, и они отдали нам, естественно, всю рухлядь. Кое – что ломается. А некоторым кажется, что нас хотят вернуть обратно или объявить несостоятельными. Война, одним словом.

– Ходят, проверяют наши документы. Протоколы собраний, индивидуальный планы. Мы этими бумагами – во, с головой накрылись. А Вас что тут предлагают читать?

– Культуру вроде, – неуверенно ответила я, понимая что у кого-то изо рта сейчас будут доставать кусок хлеба. И если сей процесс произведется моей рукой, то спасти меня от укусов может только хороший доктор. И главное, я почувствовала, как не привыкла и не умею быть одинокой, незамужней женщиной.

– Да там почти полторы ставки болтается. Поле не пахано, – засмеялась Анна.

– Нюра, ну что ты пошлости всякие говоришь? – Татьяна виновато засмущалась и отвернулась к окну.

– А чего и пошлости. Поле не пахано, баба – не трахана. Птицы давно перестали нестись.

– Виталий Николаевич, как Вам сей опус? – Анна Семеновна лукаво и смиренно. Я бы тоже хотела так достойно стареть, чтобы мудрость и кошелек сочетались в моем облике, а лучше – повлияли хотя бы косвенным образом на умственные процессы. Мне нравилась Анна Семеновна, хотя я не рискнула бы выбрать её в подружки. Просто неохота быть фоном.

Мишин, наконец, закончил вколачивание своих "да" в серенький мертвенький аппарат, потер виски и обратился к нам с речью.

– В здании академии подложена бомба. Только что звонили в мэрию и в милицию. Сей хулиганский акт нельзя списывать на баловство студентов. Предполагается, что повышение террористического фона ("Оказывается, в нашем городе есть и такой. Вот оно в чем дело, – подумала я) связано с прибытием нашего знатного земляка, борца за свободу совести, узника слова Наума Чаплинского . Который, разумеется, сразу же изъявил желание посетить вновь открывшийся ВУЗ.

– Тем более, что он тут совсем недалеко жил, – уточнила Татьяна Ивановна.

– Просто рядом, – согласилась Анна Семеновна и как-то понимающе, даже слишком понимающе улыбнулась. Я на всякий пожарный поддернула юбку.

– Я рад, что вы были с ним знакомы. Это делает честь и преимущество нашей кафедре. Включим этот факт в повестку дня и продолжим заседание. До взрыва осталось около тридцати минут. Думаю – уложимся.

– А что – эвакуироваться не просили? Может возглавить студенство – в организованном порядке? – пропищала Танечка.

– Этим займется деканат. Тридцать минут – это не только время. Это расстояние, которое отделяет нас от безопасного места с одной стороны, и от кафедры СГД – с другой.

А не пора ли моему новому шефу на пенсию? И с одной, и с другой стороны для общества из этого факта прорисовывалась одна сплошная польза. С таким опытом и нерастраченным пылом он вполне смог бы возродить в школе "Зарницы". Если ему, конечно, доверят детей. После нашей смерти под обломками здания. В том, что Мишин спасется, я почему-то не сомневалась.

– А давайте на воздухе, на свеженькой? А? – хорошая мысль родилась у Татьяны старшей. Теперь и она уже казалась мне красивой – правильные черты лица, худенькая, чуть тронутая косметикой кожа, застывшие в каком – то давнем веселье глаза. Все в ней было прекрасною Главное – мысли. Мыслищи просто.

– Нет, вскричал вдруг Владимир Сергеевич и, вскочив со стула, заносился по комнате, как ужаленный. – Нет! Сколько можно препираться! Обсудим и выйдем. Через серный ход. Я отвечаю за вашу безопасность. Нет! Нет! И ещё раз нет! И вообще давно подозревал вас всех к тайной склонности все вернуть. Хотите под крыло этих неучей? Проректорской опеки захотелось. Но пока я здесь начальник...

– Это записывать? В протокол? Или начинать как обычно? – Спросила лаборантка, видимо смирившаяся с возможностью быть навеки соединенной с академическими стенами.

– Никаких протоколов, – Мишин достал из нагрудного кармана очки, протер их плюшевой тряпочкой и немного успокоился. Даже улыбнулся. – Очень трудно работать с женщинами. Невозможно.

Бедный Виталий Николаевич сделал вид, что всецело пребывает в неограниченном пространстве трубадуров. В том самом пространстве, где половые и национальные различия не так уж в сущности и важны.

– Итак, одна за другой на нашей кафедре совершаются бесконечные диверсии. Я не буду говорить о пропаже двух пачек бумаги.

– Мы извели её на постановления, – пискнула Таня и была пришпилена к месту бронебойным взглядом отставного полковника.

– Я не буду говорить о перегорании у нас лампочек. Но стали случаться вещи вопиющие и требующие немедленного реагирования.

– Ракет, – почему – то вставила я.

Сегодня у меня было просто замечательно с военной терминологией. Противопехотные мины, ракеты немедленного реагирования. Еще я знала "магнум", "калашников" и "вальтер". Но до личного оружия дело, кажется, не дошло, хотя и активно двигалось.

– У нас стали ломаться столы и стулья. По два – три на день. Лак пошел пупырышками, местами слез совсем. Раз в неделю я получаю подметные письма, которые немедленно регистрирую в канцелярии. С содержанием вы, надеюсь, ознакомлены.

Анна Семеновна наклонилась ко мне и прошептала: "Студенты пишут "Долой историю предпринимательства". А Мишин этот предмет читает. Получается личное оскорбление с далеко идущими выводами. Ничего страшного. Вы слушайте, потом расскажите. Нам с Татьяной нужно кое-что обсудить." Из маленькой лакированной сумочки фирмы "Булгачи", подделка под которую даже в хороший день стоила около ста долларов, она достала сумасшедшей прозрачности носовой платок и хороший блокнот в кожаном переплете. Потом сделала умные, слегка подобострастные глаза, и принялась что-то усердно писать. Выходило как бы конспектировать. Мишин остался удовлетворенным и на мой бандитский выпад внимания не обратил.

– Какие будут предложения, кроме дежурства на кафедре, организованного по моей инициативе?

Все молчали. А часы тикали. Весьма недвусмысленно намекая, что пора бы с чистой совестью и на свободу. А не то... Комплекс отличницы спасительницы пробудился во мне от летаргического сна и я по ученически подняла руку.

– Слушаю Вас, – удовлетворенно кивнул Мишин.

– А чего они от нас добиваются?

– Я рад, что Вы так быстро отождествили себя с нашим маленьким, но дружным коллективом, – Владимир Сергеевич хмыкнул и задержал взгляд на моей коленке. Да, этот стрелок промаху не даст. И на "Зарницу" ему, пожалуй, ещё рано. Я бы такому свою Аньку не доверила бы. – Они хотят нас вернуть. Мы только второй семестр работаем отдельно. За это время добились определенных успехов. Инна Константиновна вообще пишет докторскую. Но СГД, во главе с Маракой – Вы с ним ещё познакомитесь – желают, во что бы то ни стало, нас расформировать, опорочить и снова взять под свое крыло.

– Опороченными? – спросила я, совершенно не понимая, зачем кому – то люди с дурной репутацией.

– Черного кобеля не отмоешь добела, – заявила Анна Семеновна и быстро придвинула блокнот Татьяне. Это способ ведения переговоров известен каждой женщине со студенческих лет. Главное – быть все время в курсе и удачно вворачивать фразы. А чем заняты твои мозги – кобелем или зловредной кафедрой СГД – это совершенно никого не волнует.

– Грубо, но точно. Именно так, – похвалил Мишин Анну и добавил. – Мы будем бороться. Мы будем сражаться за свою независимость.

Странно. Вроде бы кончился парад суверенитетов, притихло даже в Нагорном Карабахе, а здесь в тихом славянском городке – независимость. Я, пожалуй, встану под знамена Мишина. Именно независимость – это то, чего мне так не хватало в жизни.

– И что надо делать, – живо поинтересовалась я, уже влюбленная в перспективы своей будущей работы. Напрасно мама надеялась, что я остепенюсь – получу звание или должность. Но, впрочем, звание – может быть. Лейтенанта недействующей армии спасения.

– Мы должны разработать четкий стратегический план. Во-первых, стулья, – для военного положения он мыслил вполне логично. Здраво даже. По-хозяйски.

– Поэтому сейчас, когда здание освободится от трусов и предателей, мы пройдем к ним и заберем то, что принадлежит нам по праву. Обменяем.

– А нас не посадят? – усмехнулась Татьяна Ивановна, отмечая в Аннином блокноте понравившиеся ей мысли.

– Так не на что, – хихикнула лаборантка.

– Девочки, это все слишком серьезно. Во-вторых, я предлагаю провести графологическую экспертизу. Но будет лучше, если инициатива будет исходить не от меня лично, а от кафедры. Выявить и наказать виновного.

– Расстрелять! – предложила я, мысленно примеривая пилотку.

Но Мишин не сдавался и продолжал глаголить: "Мы также не должны подавать вида, что догадались об их злонамеренных планах. Мы – разведчики в тылу врага. Поэтому здороваться, беседовать и консультироваться с целью обеспечения меня информацией разрешаю".

Нет, определенно, мне здесь нравилось. Весело. С изыском. Люди приятные во всех отношениях. И не заставляют рыть окопы. Пока.

– Владимир Сергеевич, – лаборантка Таня озабоченно нахмурила носик, давайте лучше заполним планы. И с нагрузкой надо что-то решать.

– Вот Надежда Викторовна этим и займется.

Так, на передовую меня, кажется, не брали. Решили держать в обозе. Испытывать и настаивать. Как хорошее вино со ста граммами тротила. Жаль – в тылу до генерала не дослужишься. Зато и больной на голову не прослывешь.

– И последнее, – начал Мишин, а по кафедре разнесся вздох облегчения, по разрушительной силе равный цунами. – И последнее. Я так понял, что приезд Наума Чаплинского для многих из вас – личная проблема.

– Почему сразу проблема? – встрепенулась сразу Татьяна Ивановна и нервно передернула плечами. – Просто мы давно знакомы. Вместе учились.

– Да что вы! Вот наша козырная карта на топографическом плане! восхитился Мишин. – Поручаю вам организовать встречу с нашим земляком в стенах академии, лучше, конечно, конференцию, но боюсь, мы не успеем подготовиться. Вот это можно записать в протокол.

– Но..., – начала было Татьяна Ивановна.

– Что "но"? Вы дорожите местом? Вы думаете о своих перспективах стать доцентом?

Я втянула голову в плечи и поняла, что слишком долго прожила на другой планете, где было очень беззаботно, где не сражались за кусок хлеба и не ступали по шатким ступеням служебной лестницы. Я была спящей царевной, которая прикемарила в славные застойные, а проснулась, когда надежды на коммунизм иссякли окончательно и бесповоротно. Обидно, что меня так долго никто не будил. Или сомнамбулам не место в рыночной экономике.

– Доцентом в сорок восемь лет? – усмехнулась Анна Сергеевна. – С двенадцатого раза? Владимир Сергеевич, это несерьезно. Если Наум согласится – мы его приведем, но в протокол нас, пожалуйста, не вписывайте. Не стоит.

Мишин удрученно покачал головой и посмотрел на часы. Как по мне, то рвануть должно было с минуты на минуту. Но мое внутреннее время распоряжалось солнцем по своему усмотрению и часто ставило меня в неловкие ситуации. Однако на скрипящем стуле заерзал и Виталий Николаевич.

– А вдруг они подпиливают нам ножки? – вдруг спросил Мишин. – Вы, наверное, идите, а я ещё поколдую над докладной.

От его благородства хотелось даже плакать. Жаль только, что я не знала, где здесь черный выход. А прыгать с третьего этажа как-то и не солидно.

Анна Семеновна легко поднялась, сбросила переписку в сумочку и подошла к зеркалу. Неужели будет красить губы? Фи, какая пошлость. Ра-зо-ча-ро-ва-на. Но, нет. Она лишь притронулась к волосам и раздался подозрительный треск. Мишин насторожился, Виталий Николаевич беспомощно вжался в стул, Танечка испуганно хлопнула глазами.

– Татьяна, – настороженно позвала Анна Семеновна. – Должок.

Треск усиливался, на кафедре явно запахло жаренным. Громогласное мишинское "ложись" и причитающее танечкино "досиделись" прозвучали одновременно.

– Ложись, – снова скомандовал шеф.

А и что – мы люди не гордые. Даром, что костюмчик новый. Я упала на пол и закрыла голову руками. В ноги мне уперлись нечищеные ботинки Виталия Николаевича. Воцарилась спасительная тишина, нарушаемая поскрипыванием половиц, по которым по-пластунски в нашу с Танечкой сторону полз Мишин. "Что это вы, девочки", – засуетилась присевшая от испуга Татьяна Ивановна. "Лежать всем", – прошептал Мишин и накрыл меня своим телом. Я только успела подумать о том, что учения по ГО приносят некоторым большую радость, как прогремел оглушительный, катастрофический, полуатомный взрыв.