Текст книги "Мир в моих руках (СИ)"

Автор книги: Елена Свительская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 26 страниц)

Долго и мрачно молчала. Потом, насупившись, спросила:

– Скажи честно: тебя ещё что-нибудь волнует, кроме блага этого мира? Неужели, тебе ничто не дорого кроме него? Ничто не интересно?

На миг показалось, что падаю в бездну в чёрных глазах…

– У меня была звезда, ради света которой я жил несколько сотен лет, – с горечью признался он, – Однажды я обрёл её, но слишком поздно понял это. И потерял. Теперь у меня не осталось ничего кроме этого мира и моих обязанностей чёрного хранителя и чёрного Старейшины.

– Я так смотрю, вы ещё долго будете собираться на разговор, – влез Карст, – Давайте хоть поедим сначала. Я как раз обед приготовил.

– Так много! – ахнула я, увидев стол, заставленный кушаньями.

– Да порою не знаешь, кого и когда в дом занесёт, – усмешка.

– А… – смущённо потупилась.

– Что? – уточнил рыжий.

– А если… если однажды мы станем врагами? Вы же даже не знаете, кто я и для чего тут. Вдруг окажется, что вы врага тут кормите?

– Да было такое дело… – вздох, – Тут сложно понять, кто будет другом и союзником, а кто – врагом, – поварёшка указала в сторону Тайаелла, – Вот, ярчайший образец. И года не прошло ещё, как были заклятыми врагами и бились не на жизнь, а насмерть. А теперь сей парень живёт у нас в доме и нас же объедает. Ещё и красные перья отрастил!

– Я уж промолчу про некоторых белокрылых, которые обитают в логове Тьмы… – завёлся краснокрылый.

– Давайте не будем об этом? – тихо и устало произнёс Гаад, – Тайаелл, успокойся. А то ещё полиняешь. И давайте, действительно, перекусим. У меня такое ощущение, что это будет длинный день.

Уже успела прилично набить себе живот, как вдруг меня осенило:

– А это… какой сегодня год? Какой эпохи?

Они недоумённо переглянулись. И назвали. Смущённо почесала голову. Названия единиц измерения были все сплошь незнакомые, но… Что-то отчасти было очень знакомое в этом. Очень похоже на те слова, которые называла мама. А, точно! Она ж ещё говорила о политической обстановке! Но не опасно ли мне показывать, насколько я в курсе? Эх, спросить или смолчать? А, ладно, спрошу в каком-нибудь городе, у незнакомых. У меня такое мутное ощущение, будто с временем какая-то тёмная история… И мне ещё посоветовали верить своим ощущениям, эх…

– А ты знаешь про наше летоисчисление? – внимательный взгляд Старейшины опять вызвал стойкие ассоциации со словом «рентген».

– У вас слова другие… Любопытно!

– А у вас какой год? – ложка отца замерла, будучи недонесённой до рта на какие-то пару сантиметров.

– Две тысячи пятнадцатый от Рождества Христова.

Ложка выпала и со смачным всплеском утонула в тарелке, разбрызгивая бульон овощного супа на всех окружающих. Мне в глаз залетело так, что едва проморгалась.

– Десять лет прошло… – задумчивый взгляд на меня, – Странно. Целых десять лет…

– Так… из того мира уже кто-то приходил? – заинтересовался Тайаелл.

– Кария, – как-то грустно выдохнул Гаад. – И, кажется, ещё кто-то был, – он нахмурился, пытаясь вспомнить.

– Кария?!

– Последняя Посланница?! – краснокрылый и повар оживились

– Так она… оттуда? – Карст как-то уж очень внимательно посмотрел на меня. Потом – На Гаада. И опять на меня.

– О, так мы сможем что-то узнать о Карии! – ликовал Тайаелл.

– Она в своём мире была из обычных людей, – грустно уточнил Старейшина, – Навряд ли этой девочке что-то о ней известно. Тем более, у наших миров разрыв во времени.

Испуганно уточнила:

– Большая разница?

Подумав, он уныло ответил:

– Похоже, что у вас прошло десять лет, а у нас – десять дней.

Чашка выпала из моих рук, расплескав фруктово-ягодный морс по лицам и одежде хранителей.

У нас прошло почти десять лет, а у них… только десять дней?! И… и как же я теперь отцу расскажу про себя? Ну, привет, папаша, там дней десять назад у тебя с моей мамой что-то было, и вот тебе я – почти взрослый уже человек и ваша дочка по совместительству! Я бы на его месте не поверила, что явившийся через полторы недели ребёнок уже примерно десяти лет – это мой собственный. К тому же… разница во времени… Разрыв между двумя мирами… И как я вообще умудрилась появится на свет?! А, точно, мама, кажется, что-то такое уточняла: она была в больнице на операции… И прямо с операционного стола вдруг попала в папин мир! Там у неё тело было схожее, но здоровое – она не сразу даже обнаружила, что с сердцем что-то не то – так естественен было его здоровый ритм. И в этом мире у них была ночь с моим отцом… А в её мире я родилась не сразу… Вообще, беременность у неё проявилась через несколько месяцев после операции. То ли сказалась разница во времени, то ли разрыв большой между двумя мирами, то ли… у меня был ничтожно мал шанс родиться?.. И когда я выдержала битву за жизнь, тогда только и проявилась в мамином теле? Прошло дольше девяти месяцев там…Так, что-то я уже запуталась во времени… Но моя жизнь… моя жизнь! Это что, получается, вот этот разрыв между двумя мирами – он проявился внутри меня? Или…он мне однажды как-то аукнется? И… и, наверное, во мне есть что-то от обоих миров… Поверить не могу: я – ребёнок двух разных параллельных или, даже, далёких друг от друга миров! Не дочь двух народов, нет, я – дочь двух разных миров! Ужас! Волосы дыбом встают!

– Возможно, что из вашего же мира приходила Эррия, – вдруг добавил отец.

– Эррия? – повторила я, словно смакуя на вкус произнесённое им имя, – Эррия…

Нежностью веяло от этого имени… И жгло, и кололо оно меня…

Эррия… кто ты? Кто ты… для меня?

– Десять дней назад от нас ушла Кария, Посланница Небес, а ещё, как ни странно, хранительница с даром менять цвет крыльев, – объяснил Гаад, заметив мой интерес, – чёрные хранители приняли её за чёрную. Белые – за свою. А она оказалась изначальной – краснокрылой, способной управлять не только Светом и Тьмой, но и Третьей силой. Её сила долго пряталась и от нас, и от неё самой. До неё несколько веков Посланников не было. И мир был в очень тяжёлом состоянии. И ещё – она была первой Посланницей за несколько тысяч лет со времён Великого раскола. До неё было много Посланников-мужчин. Предшествующую ей Посланницу Небес звали Эррией.

Эррия… Посланница Небес… Мне надо выяснить о ней побольше… Я почему-то уверена в этом.

– Кажется я вот про это «рождество»… Так оно звучит? Будто я ещё где-то о нём слышал, – вдруг сказал Тайаелл, дёргая прядку волос.

– Про Эррию очень мало сведений. Да и мирами Посланников почти никто из хранителей не интересовался, – озадаченно произнёс Гаад, – Где ты слышал слово из того мира? В каком источнике?

Но Тайаелл, как ни силился, не смог вспомнить. Мол, слышал где-то, случайно. Давно… Обрывок чьего-то разговора… вопрос…

– До появления Карии? – допытывался Гаад.

– Кажется, задолго до того… – краснокрылый наморщил лоб.

Жизнерадостно уточнила:

– О, так из моего мира не только я и Кария?

– Кто-то ещё есть… – растерянно сказал Старейшина.

А что-то наши сюда зачастили… Или же оба мира связаны ещё теснее, чем мы предполагаем?.. Ой, а если это были слова Кирилла? Он же тоже связан с обоими мирами! И он когда-то уже успел изучить камни на дороге по Белой земле! И даром своим пользоваться уже научился! И… если так подумать… вот он сделал себе взрослое тело, но другие хранители его не узнали. По крайней мере, те, которых видела я. Значит, он давно уже здесь не был?.. Ну, допустим… вот он сказал, что уже умирал… Может, его здесь как раз и убили? Но… это было задолго до маминого появления… Хм, возможно, десятки или сотни лет отделяли того спрашивающего о «рождестве» от нашего мира… тьфу, от моего времени! А тут-то могло пройти не столь и много… Но если здесь «задолго до того», то сколько лет прошло в мире моей мамы?! Так, у меня проснулся азарт первооткрывателя и следопыта!

Гаад отодвинул тарелку и серьёзно спросил:

– Назовёшь своё имя, дитя?

Помявшись, прислушавшись к себе – возмущения или отторжения от его просьбы не ощутила, так что вроде всё в порядке – представилась:

– Надя. Ну, а если полностью: Надежда.

Повисла долгая задумчивая тишина.

– По смыслу похоже на имя прошлой Посланницы, Карии, – наконец сказал Гаад, – Для некоторых народов её имя читалось как «Вера», «Надежда», «дающая надежду, «приносящая надежду».

Вера и Надежда… Кстати, да, у нас с мамой имена похожие. Для полного комплекта не хватает Любы-Любови. Эх, как ни копни, а всё становится ещё более запутанным!

– Так хочешь попытаться разобраться в причине твоего прихода с моей помощью?

Посмотрела в глаза отца. Кажется, он искренне хотел помочь. И ему ещё самому хотелось разобраться. Но я боялась признаваться, кто я ему. Вдруг не поверит? Вдруг я – первый ребёнок двух миров? Как тогда доказать возможность моего существования? И надо ли? В общем, решила прояснить ситуацию с Кириллом, а про маму умолчать.

Гаад расспрашивал очень подробно. О многих неважных вроде бы вещах, таких как случайности, зацепившие меня события, чьи-то слова или действия, мои мысли или чувства по поводу чего-то… Стоило заикнуться о первом видении – и пришлось и это в подробностях описать… Сложно было всё вспомнить в хронологическом порядке… А уж чувства, мысли и детали… А отец всё спрашивал, спрашивал, но ничего сам не говорил… Наверное, уже и сам вконец запутался во всей этой мешанине фактов и сведений.

Как и ожидалось, Кирилл его очень заинтересовал. Хранитель то выпытывал новые подробности, то долго и напряжённо молчал. Да и Карст с Тайаеллом притихли как мыши под веником…

Сначала показалось, будто стены кухни раздвинулись, а потом увидела горную тропу и поднимающегося по ней…

Лицо его было так серьёзно, словно от него сейчас зависело существование целого мира. Или же в его мрачных глазах таились отблески страшного плана, из-за которого может погибнуть этот мир. Одежда простая, ничем не отличающаяся от принятых здесь. Время от времени появляется кривой шрам: от скулы на середину щеки и ещё косая неравномерная линия до подбородка – и исчезает через несколько секунд, словно тает на бледной коже. За спиной сложены крылья, белые, большие, будто соколиные. Иногда перья на них от кончиков и почти до основания меняют окраску, становясь то грязно-серыми, то иссиня-чёрными. И как будто начинают обжигать жгучим сумраком.

Вот он поднялся на вершину горы. К большой и гладкой каменной пластине, местами белой, местами чёрной. И, отчасти, красной. Казалось, над красными пятнами временами вспыхивают и пропадают тусклые красноватые искорки. Парень медленно взошёл на самый центр пластины, встрепал тёмно-русые волосы.

– Ты, скорее всего, знаешь, для чего я пришёл сюда. Но для глухих я хочу повторить, – усмешка исказила его лицо, отчего то приобрело какое-то жуткое выражение.

Он молчал, словно ждал, будто сейчас молния расколет небо – и убьёт его. Или же что-то подобное случится, но только тишина недоверчиво взирала с разных сторон. Сейчас даже птицы над горой не летали.

– Я требую, чтобы ты поговорил со мной! – прокричал странный хранитель.

И никто не ответил на полный ярости крик.

Зеленоватая дымка окружила его правую ладонь – и вдруг каменный меч появился в его руке, тёмно-синий, настолько тёмный, что иногда казался чёрным.

– Или я разрушу что-нибудь ещё! Ты слышишь?! Я превосходно научился разрушать – и ты это видел!

Но то ли не было никого, до кого отчаявшемуся хотелось докричаться, то ли тот равнодушно взирал за всеми его действиями. И снова не дождавшись никакой реакции, хранитель с криком ударил лезвием меча по плите. И снова ничего не произошло. Он заорал ещё отчаяннее. Новый удар и… лезвие лужей растеклось по плите.

– Я не перестану требовать справедливости! Не хочешь говорить со мной с Горы справедливости, так тебе же хуже! – продолжал надрываться в отчаянном крике пришелец.

Он выбросил меч – остатки того истаяли зеленоватой дымкой. Выпрямился, зажмурился…

И мир, сотканный из чёрно-белых нитей, затрещал от появившегося острого клина, смёрзшегося из зелёного света…

Кирилл продолжал сгущать свою силу, которая отзывалась дикими чуждыми для этого мира звуками и волнами. До того, как гора под ним дрогнула от присутствия невиданной доселе мощи. Вот, теперь он открыл глаза, но взгляд куда-то в пустоту… Клин приобретает форму странного оружия: помеси копья и меча… Воздух накаляется от жгущего жара. Кажется, явившаяся энергия вот-вот испепелит самого создателя, но нет: тот стоит и даже не морщится. Напряжён, как натянутая стрела. Воздух затих будто бы перед страшной грозой. От напряжения сдавливает что-то внутри меня. Я вдруг замечаю себя, как отдельного наблюдателя. Я уже не являюсь частью стонущего от боли пространства, но часть его ощущений отзывается во мне…

Тихий вскрик, от которого гора ещё раз вздрогнула. И лезвие оружия хищно устремляется к трёхцветной плите…

Мир застыл. Как и я. Казалось, пространство застыло, а воздух завяз в тщетной попытке задержать лезвие его оружия. То ли миг, то ли вечность вне времени…

Лезвие с противным скрежетом впилось в каменную плиту, брызнули во все стороны каменная пыль и каменные крошки…

Моё тело пронзило жгучей болью. Непонятно в какой части меня свилась эта боль, но мир словно поблёк на несколько мгновений. И со стоном упал на каменную вершину светловолосый и белокрылый парень… Однако же он быстро собрался с силами, сел. Рот его открылся… и в пространство слетело несколько звуков… то ли слово без смысла, то ли имя дерзкого чужака…

Кирилл обернулся к поднимающемуся белому Старейшине. Из глаз непонятного хранителя стекали кровавые слёзы. Две струйки кровавых слёз… на правой щеке струя достала до подбородка – и вот на тёмную одежду сорвалось несколько капель – и по левой щеке стекали скудные капли, ещё не ставшие ручейком…

История 10

Благ произнёс тоже самое. Кирилл с усмешкой качнул головой.

– Я – не он, – холодно произнёс темноволосый.

– Его уже нет, но ты слишком похож на него, – грустно отозвался светловолосый, потирая ноющее от ушиба плечо.

– Избавь меня от ненужных мне историй, – прозвучало не как просьба, а как угрожающее требование.

– Ты в нашу первую встречу сказал те же самые слова, какие он – когда спас меня впервые, – Благ впился в него взглядом, будто хотел просмотреть насквозь.

– Его нет. Ты сам это сказал, – Кирилл устало встрепал свои волосы, размазывая кровавую струю в кривое пятно.

– Тот же жест был и у него, когда он уставал или хотел отвязаться от неприятного разговора, – Старейшина довольно улыбнулся.

– Вполне может статься, что людей больше, чем жестов, – Кирилл задумчиво потянул за хвост оружия, всаженного в каменную плиту на треть или четверть.

Оружие замерло, словно сплавилось с трёхцветной плитой воедино. Подёргав его ещё несколько раз, он выпустил своё творение из рук и мрачно повернулся к белому хранителю.

На какой-то миг крылья чужака стали белоснежными, потом – грязно-серыми.

– У меня к тебе дело есть. Нечего лясы точить.

– «Лясы точить»? – светлая бровь взметнулась вверх, – Он тоже поначалу неясные словечки и выражения говорил…

В руке Кирилла появился длинный меч с тонким и узким лезвием.

– А ты не хочешь попросить вернуть Кэррис?

– Разумеется, сестра мне дорога, но…

– Она не твоя сестра. Только дальняя родственница, из потомков, – темноволосый сощурился, – Видимо, не слишком важная для тебя.

– Ты откуда знаешь?.. – удивился Благ, и поспешно прибавил, – Что она из моих потомков? Конечно же она мне дорога! Но я не о том собирался с тобой поговорить…

– Нам больше не о чем разговаривать. Или ты выполняешь моё требование – и мне наплевать как ты это осуществишь – или я разделаюсь с Кэррис.

Благ опять повторил то сочетание звуков. Кирилл поморщился.

– Когда ты стал таким? Мы же были заодно! – Старейшина был страшно огорчён.

– Значит, так, суть договора: или ты притащишь ко мне на разговор Стража Небес, или Кэррис ты больше не увидишь. Сроку даю – неделю. Но если не замечу особой спешки, то уговор оборвётся намного раньше – вместе с её жизнью.

– Ты не посмеешь! Ты не можешь так поступить! – Благ испуганно мотнул головой.

Кирилл только усмехнулся – и теперь его крылья стали чисто-чёрными.

Белокрылый в четвёртый раз произнёс то сочетание звуков. И добавил с тоской:

– Неужели, ты уже всё забыл? Все те года, когда мы…

Отблеск серо-зелёного света… Жгучая струя Тьмы сшибла Старейшину с ног и прокусила ему повреждённое при падении плечо. Чернокрылый хранитель очутился подле него, приставил клинок к груди.

– Не называй меня чужим именем. Мне оно не нравится.

Но Старейшина, словно обезумевший, ещё несколько раз повторил его… Имя, в котором не было смысла… Чуждое моему миру, своё в этом, но… бессмысленное… Словно Благ пытался звучанием этого имени пробудить в душе напавшего какую-то струну… будто бы известную ему…

Лезвие прочертило на груди распластавшегося глубокую рану.

– Помни, Благ: у тебя есть только неделя. А может быть, даже меньше.

– Но… но… Сдался тебе Страж Небес?! Ты спятил?

– О, я спятил давным-давно, – осклабился чернокрылый, – Но это к делу не относится. Мне нужен разговор со Стражем Небес. И точка. Разумеется, пока ты будешь суетиться в попытке достать его хоть из-под земли, хоть с неба, я не буду бездействовать. И ежели эта скотина не прислушается ни к тебе, ни ко мне – ему же хуже! – и Кирилл сорвался на крик, – Я тебя в покое не оставлю, слышишь, Страж Небес?! Ты же помнишь, на что я способен, не так ли?! А потому, рано или поздно я доберусь до тебя! – взмахнул крыльями, вдруг ставшими грязно-зелёными, и пропал…

Благ сел, пряча лицо в ладонях. Опять повторил то непонятное имя: он не хотел верить, что тот его не признал. Не хотел быть забытым тем человеком. Человеком ли? Хранителем ли?.. Он уже и сам запутался, кто тот такой. Чужеземец, чем-то напоминавший хранителя Равновесия…

Я встряхнула головой. Не сразу осознала, что по-прежнему сижу за большим столом в кухне Гаада.

– У тебя было видение? – встревожено спросил отец.

Кивнула. Наверное, так оно и есть. Понять бы ещё, к чему?..

– Расскажешь?

Почему-то мне не хотелось врать. Ответила коротко, но подробно, как могла. Чёрный хранитель взглянул куда-то вбок, налево. Застыл на несколько секунд. Растерянно повернулся к Карсту:

– Проверь, не расколота ли плита на Горе справедливости копьём. И осторожно: враг может быть неподалёку. Если столкнёшься с ним, скажи: тебя Старейшина чёрных хранителей послал. Хочет пообщаться с тобой. Попробует чем-нибудь помочь, насколько в его силах. Сошлись на нашу давнюю вражду с Благом. Мол, нам наплевать, будет жить Кэррис или нет. Возможно, это Кирилла зацепит – и я смогу поговорить с ним, узнать о его настоящей цели, ради которой он развёл эту шумиху.

Карст исчез. Упала на лавку со звоном ложка, свалилась с неё на пол – и опять прозвучала резкой нотой.

С надеждой уточнила:

– Ты понял, кто он?

Гаад качнул головой. Добавил:

– Судя по цвету силы – он чужак. Как и ты. Но вот что-то в рассказанном им тебе меня напрягает. Уж слишком хорошо этот Кирилл пользуется своей силой в нашем мире. И хранителем умеет притворяться. Белым… И в твоём видении – и чёрным. Но вот сдался ему этот Страж Небес?!

– Гаад, не гневи Небеса, – вмешался Тайаелл, – Ты же помнишь последствия той критики?.. – Старейшина скривился от напоминания, – По-моему, раз всё так обернулась, значит, кто-то всё-таки следит за нашими молитвами, хотя бы произнесёнными на Горе справедливости.

– Ежели этот Страж Небес действительно существует, мне бы самому хотелось задать ему несколько вопросов, – мрачно отозвался Гаад. – Ты продолжай, Надя. Может, мы ещё что-нибудь поймём из твоего рассказа.

– Пойми, кто я, пожалуйста.

– Ты чем-то связана с нашим миром.

Угу, мне это и самой известно! Но как связана и зачем?..

Гаад продолжил расспросы. Он всё время уточнял какие-то мелочи, любил задавать неожиданные вопросы вообще о полной, на мой взгляд, ерунде. И мне иногда становилось дико сложно скрываться от разбалтывания маминого секрета. А факты, видения и ситуации, мои мысли и предположения постепенно иссякали, всё более приближаясь к черте, когда уже только про маму история и останется…

Их стояло двое. В пустоте. Кирилл и Благ за его спиной. Первый – безоружный, даже не думавший прикрывать спину или повернуться лицом к пришедшему. Второй – с копьём в руке, пока ещё не направленным в его сторону.

– Ты точно не хочешь поговорить? – устало спросил Старейшина.

– Тебе уже сказано: для чего ты мне нужен, – холодно отозвался пришлый.

– Когда ты стал таким?..

– Ты вообще обо мне ничего не знаешь, но почему-то задаёшь такие глупые вопросы.

– Так расскажи!

Темноволосый резко развернулся. Их взгляды встретились. Из глаз Кирилла смотрела бездна. Пустота внутри, как и вокруг них. Резко захватывающая пропасть, без дна. То обжигающая холодом, то жаром…

Я невольно шарахнулась назад, подальше от этих глаз. И в этот миг чётко осознала своё присутствие там. Стою и смотрю на них со стороны. Они меня не замечают, но я могу видеть их. И теперь их состояние уже не так отчётливо ощущаю. Растерянность Блага и отчаяние Кирилла уже где-то далеко от меня…

– Зачем ты пришёл с оружием? – вдруг тихо и горько произнёс странный хранитель, – Ты хочешь узнать, какого цвета у меня сердце?

Новое виденье: золотистая спираль среди темноты. Нет, не из металла. Из огня. И по ней ползёт красная искорка. Вверх… вниз… вверх… вниз… Бесчисленное количество взлётов и падений… Грудь, пронзенная ножом… мечом… фигура, охваченная пламенем… Искра светится тускло, обессилев, но всё равно движется… из одной пропасти к другой…

Благ отбросил копьё – и оно истаяло снопом искр.

– Прости, я запутался. Ты так хорошо притворился чужим – и я едва не поверил.

…Спираль вдруг расплелась в одну нить и запуталась в огромный узел. Красная искорка застряла внутри, тусклый свет от неё был почти не приметен…

– Зачем прощать? И кого? – горько сказал Кирилл, – Я всегда был один. Один против всех. Всем чужой. И учти, я серьёзно сказал: приведи ко мне Стража Небес – или больше не увидишь Кэррис.

Благ опять позвал его по имени… Имени, не имевшему смысла… Но поздно: темноволосый парень уже растаял в пустоте. Благ вдруг сел, устало прикрыл лоб рукой. Он успел увидеть ту бездну. Он и сам едва не утонул в ней…

– На Горе справедливости плита для обращений расколота неизвестным оружием. А…

– Помолчи!

Я рассеянно оглядела кухню в доме Гаада. Всё было как раньше. Вот, даже Карст уже вернулся. Но внутри меня осталось жуткое ощущение от соприкосновения с бездной… Что такое скрывает этот мальчишка? И… мальчишка ли? После этих видений мне начало казаться, будто Благ его узнал. Кто он ему? Если белый Старейшина признал Кирилла, выходит, тот уже бывал в мире моего отца. Ровно столько, сколько понадобилось, чтобы завязалась какая-то связь с одним из местных хранителей.

– Снова видение? – участливо спросил отец, – Новое или прежнее?

Устало взлохматила короткие пряди. Уже запуталась. Не меньше чем тот мальчишка. Если он мальчишка. Если он вообще человек… Но Кирилл пришёл не из бездны: почему-то в этом уверена. Бездна не является его частью, нет. Просто с его душой что-то случилось. Что-то очень страшное. И эта бездна выедает его изнутри… Иногда мне даже не жаль, что привела его сюда. Кажется, я подарила отчаявшемуся человеку надежду. Но ради чего он так старается? Что если его спасение принесёт гибель этому миру?

Мы долго молчали. Картинка всё никак не хотела складываться у меня в голове. Пазлы валялись повсюду, кучками и по одиночке. Такие пёстрые пазлы!

– Пойдёмте, поплаваем! – вдруг предложил отец, – У меня уже голова закипает от новых сведений.

И мы единодушно двинулись к озеру близ его дома. Обычное вроде озеро, но вид зеркальной глади воды будто бы мягким пухом коснулся чего-то внутри у меня.

Здесь всё началось. Нет, не совсем здесь. Для меня всё началось намного раньше и даже не здесь. Просто это место воскресения моей надежды…

Тьфу, что за нелепые мысли в моей голове? Товарищи мысли! И те мысли, которые не товарищи, тоже! Это моя голова? Точно моя?!

…Но озеро на Белой земле мне нравится больше, потому что там мы были с ним…

Эй, это моя голова или не моя?!

Обхватила голову руками и отчаянно закричала.

Ты – это я. Я – это ты.

Отстань!

Я вдруг покосилась на гладь воды… И замерла, от нового, яркого виденья…

Благ стоял на большом плоском камне, смотря на горизонт. Там, где голубое небо сливалось с сине-серой водой. В той точке происходило невозможное: в ней небо и земля встречались и становились одним целым.

Хранитель долго смотрел вдаль, не шевелясь, не слыша плеска волн, разбивающихся о камни, не чувствуя, как ветер треплет его светлые волосы. Здесь, на морском берегу, ему удавалось на некоторое время забыть о внутренней боли…

Сзади испуганно мяукнули.

Благ вздрогнул, скользнул взглядом по бодро снующим от горизонта к суше волнам, играющим мягкими, грязно-серыми или коричнево-зелёными боками.

Кот, вымочивший лапы, серый с синими пятнами, испуганно пятился от подползающей к нему волны, выгибал спину и отчаянно шипел. Кот ненавидит воду, однако же попёрся вслед за последним своим хозяином, единственным, кого признавал и кому доверял.

Благ невольно усмехнулся, потом приметил, что края волн, обнимающих берег, под лучиками солнца, проникающего сквозь крону прибрежного дерева, как будто превращаются в жидкое серебро… И это было изумительно красиво… А перед камнем шуршали кустики травы, дерзнувшей вырасти прямо в воде на мелководье. Чуть поодаль, слева, из воды выступал маленький камень. Белоснежная чайка, разрезав бледное небо своими острыми крыльями, опустилась на этот крохотный уголок среди волн без особого трепета… И замерла, спокойно смотря на шумное море, которому не составило бы труда её смыть с камня, утащить под воду и утопить… И эта тёмная вода, и это светлое море, и этот забавный кот, делающий несколько робких шагов вперёд, к хозяину, и испуганно шарахающийся назад от подступающих волн – всё это было удивительно красиво…

Я почему-то расплакалась. Гаад, уже успевший окунуться, вдруг появился около меня, подхватил на руки, закружил…

Благ набрал полную грудь воздуха, прислушался к родившейся внутри него музыке, пригляделся к родившейся мечте – ей, мечте, всё равно, что творится вокруг и что случилось с человеком – она всё равно придёт и поманит сказкой… нереальной, но такой сладкой-сладкой…

Хранитель робко пропел:

Льются через край лучики зари,

Побеждая в мире тьму ночную.

Помолчим чуть-чуть! Нет уж, говори!

Долго не слыхал милую мою, родную…

Слова возникали где-то внутри него и упорно рвались наружу… Благ тихо добавил:

Верю, тишина вечною не будет!

Нахмурился, отчаянно прокричал:

Только иногда вся моя беда ликует…

И тогда боюсь, будто никогда не убудет

Ледяного вихря, что давно в сердце моём дует!

Казалось, что боли стало чуточку меньше. И лучше отдаться ветру, льющейся неведомо откуда песне, чтобы только не вспоминать…

Вечность жду тебя, ведь обещала мне,

Если путь найдёшь обратно, то вернёшься…

Мне приснился сон. О твоей судьбе…

И твоё лицо… Ждал, что обернёшься…

А ещё оказалось, что боль можно отдавать словам – и выплёскивать из себя вместе с ними…

Я во сне с тобой, я шучу, молчу и тебе пою…

И для нас одних на века звёзды и рассветы…

Молча посидим? Нет, поговорим! Я тебя молю!

Но окончен сон… Где ты? Где ты?! Где ты?!

Благ сжал голову руками, отчаянно прошептал:

Я схожу с ума: сон смешался с днём…

Впрочем, не беда! Лишь бы иногда

Увидать тебя! И пускай ледяным огнём

Я сожгу себя! Лишь бы хоть когда…

Задумчиво повторил:

Я во сне с тобой, я шучу, молчу и тебе пою…

И для нас одних на века звёзды и рассветы!

Молча посидим? Нет, поговорим! Я тебя молю!

И сорвался на крик:

Но окончен сон: я опять один! Где ты? Где ты?!

Неожиданно прервался – кот испуганно следил за хозяином – и расхохотался. Долго смеялся, отчаянно, громко, а потом заплакал.

Зверь не выдержал, грудью ринулся на ненавистную воду, сжался как пружина, распрямился, взлетел на камни, выступавшие над берегом и волнами. И полетел по камням, не смотря вниз, на воду между ними, к растерянному и дорогому ему человеку… Добрался, не сорвавшись, запрыгнул на колени к хозяину, жалобно мяукнул, отвлекая от тягостных мыслей…

Странно, я будто бы видела их двоих… Старейшину белых и того чудного кота… Я их уже видела… Я их точно уже видела! Но где? Когда? Во сне? Наяву?

– Потерпи! – тихо попросил отец, – Ты со временем к этому привыкнешь. Иногда это даже интересно: знать о случившемся вдали от тебя. Но иногда это будет больно: чья-то чужая боль будет ощущаться как твоя собственная. Станет казаться, что тебя уже нет. Будто тело или сердце уже не твои. Это пройдёт. Все хранители проходят через это. У кого-то, правда, слабее, у кого-то – на грани… Просто ты начинаешь ощущать, где не хватает Равновесия. Когда ты приведёшь в порядок изначальные силы в том месте или человеке, ты успокоишься…

Плача, качнула головой.

– Папа, мне страшно! Я схожу с ума!

Он вдруг замер, как-то молча заглянул мне в глаза.

– Мне страшно! – всхлипнула, потянулась к нему.

Старейшина меня легонько обнял, я обхватила его шею руками. Стало хорошо и уютно. Словно мы и не расставались никогда. Словно он всегда был тут, рядом со мной.

– Обычно события, происходящие с их близкими, зацепляют людей больше всего. Радостные и грустные. Или те, которые они сами увидели. Но когда люди слышат о случившемся где-то, с чужими людьми, то кого-то это цепляет, кого-то – слабо, кому-то и вовсе всё равно. Вот только стать хранителем – это сродниться со всем миром. Чужих не осталось. Чужих просто нет. Все свои. Ты со всеми связана невидимыми нитями. Поэтому отныне их боль ты можешь воспринимать как свою. Но их радость и спокойствие – станут и твоей радостью, твоим спокойствием. С одной стороны, такое единение с миром безумно пугает, но с другой – ты получаешь силу умиротворять всё вокруг…

Отец говорил, говорил… Часть его слов я слышала, часть пролетала мимо моего сознания…

– Ну вот смотри: есть люди с хорошим нюхом. Есть обычные. Есть те, у кого заложен нос. У тебя бывал когда-нибудь заложен нос?

Тихо пробурчала:

– Бывал.

– Вот, а теперь твой нос очистился от соплей. И ты почувствовала разные запахи. Много запахов. Ещё ярче, чем прежде…

Он говорил, говорил… Я понимала: его слова – правда. Но не то. Мне не это хотелось узнать…

Я не для этого пришла…

А для чего ты пришла ко мне?

Голову опять скрутило болью. Очнулась у кромки воды. Гаад одной рукой обнимал меня, а другой осторожно стряхивал воду мне на лицо.

– Может, тебя в постель отнести? – заботливо предложил он.

– Нет. Вдруг я опять не вернусь? – сердито мотнула головой, – Пойдём лучше купаться!

– Только на глубину не лезь, – строго сказал Гаад.