Текст книги "Мир в моих руках (СИ)"
Автор книги: Елена Свительская
сообщить о нарушении
Текущая страница: 18 (всего у книги 26 страниц)
Стрела пролетела у его уха. Мечом он разрезал другую. Вскрикнули вдалеке и захрипели – Анжела подстрелила лучника, сидевшего в засаде. И, судя по тому, что новых стрел не пришло, она убила всех его напарников. На грешной земле даже ангелу иногда приходится марать свою душу грязью, а руки – кровью. Он сначала не хотел, чтобы она вообще вмешивалась, потом, когда она успела спрыгнуть с дерева и, подхватив чей-то кинжал, зарезала целившегося в него со стороны, был вынужден признать, что на этой охоте им проще выстоять вдвоём. И драться ей разрешил, научил её стрелять из лука и хоть как-то пользоваться кинжалом и мечом.
На сей раз его даже не пытались укорять и вообще не пробовали уговорить вернуться, не говорили: «А ведьму, одурманившую тебя, вместе сожжём». Им уже надоело. Ему уже надоело. Когда собаки закончились, а улыбка вдруг промелькнула на его губах, люди окружили его и стали сжимать кольцо. Женщина, прячущаяся на дереве, отчаянно кусала руку, которой зажимала рот.
Они кидались на него по нескольку человек сразу. Он хладнокровно взмахивал мечом. Ему, в отличие от них, было что защищать. И он был уверен в своей правоте…
Вот, в живых осталось только трое преследователей… Он тяжело дышал, но продолжал уверенно взмахивать мечом… двое осталось… один… У Франциска заканчивались силы, а у этого воина сил ещё было достаточно… впрочем, у беглеца и злости ещё осталось много… на тех, кто обманул его, заставив обагрить руки в крови невинных… на тех, кто сказал, что так оно и должно быть… на тех, кто пытался отобрать у него его женщину… его Анжелу…
Удар меча попал таки по нему… он схватил лезвие свободной рукой, дёрнул на себя что есть силы… противник, растерявшись на мгновение, невольно подался вперёд… и упал, хлестая кровью из отсечённой руки. Беглец спокойно взмахнул мечом ещё раз, обрывая его муки.
– Свобода! – радостно вскрикнули на дереве.
Анжела торопливо спускалась, чтобы обнять своего любимого и героя.
Его меч уткнулся лезвием в землю. Он упал на колени. И устало завалился на бок.
«Это был последний» – мелькнуло в голове – и он довольно улыбнулся.
Молодая женщина выскользнула из-за плотных кустов, дрожа, огляделась. Заметила распростёртое тело у молодого дуба, рванулась к нему, опустилась подле него на колени, осторожно коснулась его плеча рукой. Молодой мужчина не шелохнулся. Когда она подняла руку, та вся была в крови… Тогда она заплакала, закричала. Стала трясти его, но всё было напрасно. И когда девушка подняла к небу несчастное лицо…
Франциск стоял рядом и растерянно смотрел, как кровь убегает из неподвижного тела… его тела… А рыдающая Анжела почему-то пытается закрыть его рану рукой… запоздало пришло пониманье, что назад пути нет. Рана была слишком глубока. Тело не справится. Но, всемогущий Господь, ты можешь хотя бы ей сохранить жизнь? Его женщине?.. Женщине, которую он любил… что уж врать себе самому? Он любил её… отчаянно… страстно… нежно… но теперь он не мог вернуться назад.
А она всё сидела, всё ждала, когда кровь прекратит течь… как будто верила, что рана затянется, что он вдруг раскроет глаза… кровь перестала течь… и, кажется, только тогда она наконец-то всё поняла.
– Да за что же? Боже, за что?! – женщина вскочила, нащупала кинжал у тела неподалёку.
«Нет! Анжела не смей!»
Но она выхватила чужой кинжал, занесла над своим сердцем…
Он рванулся к ней… хотел схватить за руку, но… его рука прошла сквозь её руку… просто дух… просто бесплотный дух или покинувшая тело душа…
«Н-е-е-е-е-т!!!»
Оружие застыло почти у самой кожи, там, где внутри отчаянно билось сердце. Выронив кинжал, женщина опустила руку на свой живот. Недоумённо провела по нему рукой. Глаза её растерянно распахнулись, когда она ощутила ещё одно движение откуда-то изнутри…
– Ребёнок?.. – тихо спросила женщина, подняв глаза к небу.
«Ребёнок?» он сжался от растерянности, потом вдруг испытал какое-то ликованье.
Ребёнок… их двоих… хотя бы в его теле они навсегда будут едины, навсегда хоть где-то они останутся вдвоём.
– Может, это будет мальчик, справедливый как он? – тихо произнесла Анжела, рассеянно поглаживая живот. – Или… девочка?.. Может, с глазами как у него?..
Она растерянно опустилась на землю, близ чьего-то распростёртого тела. Он растерянно стоял возле неё. Ребёнок… у них будет ребёнок…
Впрочем, когда она оттёрла его лицо своими руками и слезами, оттащила в сторону, подальше от чужих и, то и дело целуя его, принялась разгребать руками землю возле него, он возмутился:
«Да убегай же! Убегай, глупая! Мне-то теперь что?..»
Но она уже не слышала его. И не послушалась. Ей… ей не только ему могилу придётся капать, если она захочет скрыть все следы и попытаться убежать. Анжеле придётся опять замарать свои ободранные руки в земле и чужой крови. Но… может, она сумеет сбежать? О, Боже, хотя бы ей дай сбежать? Хотя бы ради ребёнка, этой невинной и чистой души, ради этого маленького человечка, который ещё в этом мире нагрешить не успел! И… бедная женщина… сегодня она выкопает могилу для своего любимого мужчины и, может, заодно и для всех других… Но она не бросит его. Его тело она точно не бросит: он был уверен в этом. Хотя бы лучше бросила – и ушла. Тогда бы его тело повесили гнить в городе у всех на виду, другим в назиданье, а она бы прошло ушла. Но Анжела бы не ушла, увы. Она, его чистый и нежный ангел, его страстная и пленившая ведьма, его женщина… она не уйдёт и не оставит его на земле одного. Но… о, только бы она успела уйти! Только бы она смогла уйти! Только бы она продолжала жить, даже если и без него! Даже если с другим мужчиной она потом у огня будет переплетать тела и руки в жарких и нежных объятиях… О, только бы она осталась жива!
– Пойдём? – спросили вдруг где-то сбоку.
Франциск недоумённо повернулся.
Прямо в траву упиралось подножие моста. Другой его край уходил куда-то в небо. На мосту стоял паренёк. Худощавый. Темноволосый. Со слегка вившимися волосами. Кутающийся в старый плащ с меховой полоской, свивающейся в узор, чем-то похожий на змею… и камень, висящий на кожаном шнурке, чем-то напомнил клык волка. Хотя… клык был великоват. Форма как-то отличалась от волчьих, видимых им в логове каких-то безумных еретиков. Над левой бровью был неровный шрам, как будто от чьих-то когтей.
– Пойдём со мной? – незнакомец улыбнулся.
– Ты не похож на ангела, – проворчал мужчина.
Взор его опять притянулся к женщине, копающей расцарапанными руками ему могилу.
– Я – не ангел, – серьёзно признался парень.
– Не ангел? Ну, тогда понятно…
Да и мог ли он всерьёз верить, что когда-нибудь именно ангела пришлют за ним?..
– В этом мире ты уже ничего не сможешь сделать, – грустно добавил парнишка.
Франциск снова посмотрел на него. Тот серьёзно стоял на краю моста, уходящего в небо. Странно, лицо паренька не было ни страшным, ни злым. И мост уходил куда-то на небеса. Его ждёт чистилище? Или его сбросят с моста туда, где разверзается земля, прямиком в лаву или чей-то котёл? Ждать, чтобы ангел пришёл за ним, молодой инквизитор не дерзнул бы, ещё до того, как Анжела пришла в его жизнь. Ещё задолго до того. Потому что он однажды задумался, что, быть может, в пламени костра даже святые бы сгорали и орали от мук…
– Но в моём мире я дам тебе силу. Ты станешь очень сильным, – парень улыбнулся.
«Лжёт без смущения. А впрочем, чего ещё ожидать от обитателей ада?»
Франциск снова посмотрел на всхлипывающую женщину. Интересно, всё-таки сын или дочь?.. Жаль, он уже не увидит…
Мост вдруг придвинулся к нему, парнишка протянул руку, его ладонь легла мужчине на плечо:
– Не смотри. Я знаю: больно на это смотреть. Может, пойдёшь со мной?.. В моём мире ты сможешь всё.
– В твоём мире? – он бы насмешливо улыбнулся, если бы это могла одна только душа.
– Я сделал свой собственный мир, – странный посланник с того света улыбнулся, – Там все слабые смогут стать сильными. Там люди даже могут летать!
– Но…
«Вот туда-то меня зачем?! Я не заслужил, чтоб туда…»
– Ты здесь ничего не сможешь сделать. Увы. Пойдём?.. – и парнишка потянул его на мост.
Франциск покачнулся. И правая полупрозрачная нога коснулась подножия моста… какая-то невидимая мощная сила сгребла его и уволокла за собой…
– Не обижайся, там тебе понравится, – говорил парень, идущий за ним, тащимым по длинному мосту какой-то неведомой и невидимой силой, – Это очень красивый мир. Хотя и в нём люди чудят… А в том мире, ты бы ничего уже сделать не смог: там твоё тело уже умерло. В моём мире я дам твоей душе новое тело. Не волнуйся. Я уверен, что она выживет! Ты же всех нападавших убил, верно?.. Она будет жить и будет помнить о тебе… но в том мире ты уже бессилен…
– Почему? – прокричал Кайер, подняв лицо к небу, – Почему я не могу вернуться?! Отчего только я? Только я один?..
Никто ничего не ответил ему. На Горе справедливости кроме него никого не было. И Небеса равнодушно молчали.
Обхватив голову руками, парень отчаянно закричал…
Его нашли на дне оврага, исцарапанного, измученного… Он уже не плакал, только безучастно смотрел на небо… на рассветное небо…
– Пойдём, – сказал краснокрылый хранитель, склонившийся над ним.
– Нет, – отрезал мужчина.
– Послушай, я понимаю, что тебе тяжело, – парень присел рядом, – Но все хранители проходят через это. Понимаешь, дар всех нас делает бессмертными!.. Ну, долгоживущими… а люди, наши друзья, родные и любимые… люди обычные столько не живут…
– Ты не понимаешь, – Кайер мрачно сел, – Ты ничего не понимаешь! Это из-за его подарка всё! Из-за его «доброго дела»!
– Но драться-то с чернокрылыми было зачем? – грустно вздохнул изначальный хранитель.
– Я не просил его ни о чём! Я не прощу ему того, что он со мной сделал! – белокрылый поднялся.
– Ты куда?..
– Схожу-ка ещё разок на эту вашу «Гору справедливости»…
– Дар тебе отдали и обратно не возьмут.
– Что бы я ни сделал? – на лице Кайера вдруг появилась странная улыбка.
– Никогда ещё не было, чтобы у кого-то забрали обратно его дар.
– И чудно… – улыбка призванного стала шире, а в глазах заплясал какой-то странный огонь.
– У тебя Равновесие нарушилось. Сильно, – вздохнул его наставник, – Давай, подправлю?..
Он протянул руку к новенькому, но тот вдруг исчез.
– Уже перемещается, – улыбнулся краснокрылый, – Замечательно! Вскоре он полностью научится контролировать свой дар. И перестанет проситься домой.
Кайер стоял на Горе справедливости, на чёрно-белой каменной плите. И мрачно смотрел на небо, закутавшееся в тёмные плотные тучи.
– Слушайте меня внимательно, местные ангелы и дьяволы! Слушай меня внимательно, местный Бог! Мне плевать, кто вы там! И ваши шуточки у меня уже поперёк горла стоят! Если вы не исправите всё, я вам жестоко отомщу: я уничтожу этот мир! – парень осклабился, – И это будет несложно сделать.
Киа стоял за ним, молча. Страж Небес хмурился. Он чувствовал, какой хаос бушует в молодом мужчине, приведённом из другого мира. Видел клокочущую в нём Тьму. Но тот успокоится когда-нибудь… когда-нибудь он точно успокоится. Однажды Кайер поймёт, что Киа не желал ему зла. А только хотел сделать ему подарок. Ему, этому несчастному, пострадавшему почти также, как и он сам. Только у Киа был свой собственный мир – он всё-таки сумел сотворить его – а у этого человека из другого мира ничего своего не было. Он поймёт. Однажды он поймёт, что намерения Киа были чисты. И однажды он простит ему тот порыв сочувствия и стремление помочь.
Они кружились друг против друга. Лихорадочно. Расчётливо. То слетались ближе, то уклонялись. Иногда кто-то падал из этой суматошной стаи вниз. Сверху они казались птицами. Белыми, чёрными и… красными…
Он стоял снизу, между береговых скал. И взгляд его завис над морем, там, где шла жаркая схватка. На губах мужчины, выглядевшего молодым, играла лёгкая улыбка. Они сражались. Они снова сражались друг с другом! И на этот раз даже изначальные хранители выступили против чернокрылых! У людей ближайшего материка как-то резко ухудшалось самочувствие. Волны бешено нарывались на берег. А уж воздух над морем, у берега… тот, кто чуял внутреннее и невидимое, мог бы провалиться в бездну ужаса и боли, если б хоть на мгновение ощутил, что творилось с равновесием главных сил в этом пространстве… а творилось ужасное, ведь пространство здесь и так было повреждено, да ещё и те, кто обязан был его лечить, теперь страшно схватились между собой…
Улыбка Кайера стала ещё шире. Это ещё одна его победа. Стоило только немножко их подтолкнуть. Даже не потребовалось самому в этот раз вступать в игру. Ростки недоверия и злобы, посаженные ими самими до его прихода и лишь немножко подкормленные им, выросли и зацвели цветами новой войны. Войны, захватившей самих хранителей Равновесия. Разумеется, они не видели его сверху. Они даже не чувствовали его присутствия. И, тем более, не подозревали о его участии в жизни этого мира. И это было даже смешно…
Пространство за его спиной вдруг захлебнулось от боли и внезапно взметнувшегося хаоса. Кайер быстро обернулся. Киа стоял, кусая губы, наблюдая за происходящим в небе. Страж Небес… который не мог сберечь ни небеса, ни чьи-то души. Который лишь бездействовал или иногда лез с укоряющими словами. Он что-то почувствовал, опустил голову, встретившись со взглядом своего противника. Поняв, что не успел исчезнуть и оттого стал замеченным, одарил Кайера мрачным взором. Тот лишь улыбнулся шире и насмешливо поднял бровь.
«Ну, каково тебе?..»
Чуть помолчав, Страж Небес беззвучно ответил, из сердца, так, чтоб их разговор не слышал никто другой:
«Тебе ещё не надоело?..»
Их противостояние продолжалось уже несколько тысяч лет… А, впрочем, даже несколько десятков тысячелетий подряд. Один стремился то расшатать Равновесие в пространстве, то в душах обитателей мира. Другой лишь наблюдал, изредка вступая в диалог, но никаких активных действий не предпринимал.
«Неужели, тебе всё ещё не больно на это смотреть?..»
Киа лишь поморщился. Но в его взгляде Кайер успел заметить ледяную бездну и вихри мятущейся Тьмы. Он подозревал, что будучи Творцом этого мира, Киа в какой-то степени считает его обитателей частью себя, сочувствует им. Хотя и не знал, что тот считает каждого из родившихся здесь частью от части своей души и способен чувствовать их боль как свою.
«Какой же ты Бог, если ты спокойно смотришь, как я разрушаю созданный тобой мир?..»
Киа вновь не ответил, лишь нахмурился.
«Кстати, вся эта ситуация довольно-таки смешна, не находишь? – Кайер усмехнулся, пристально наблюдая за отголосками внутренней битвы, отражающимися на лице его давнего противника, – Посланник Небес, притащенный тобою лично, отказался тебе помогать и помогает твоему миру сгинуть поскорее»
Киа вновь не ответил.
«Если этот мир погибнет, то ты погибнешь вместе с ним? Или сотворишь новый?»
И снова тишина. Небо разорвал отчаянный крик – и краснокрылая хранительница камнем упала в воду. Киа непроизвольно сжал рубашку над сердцем, там, куда примерно и ранили ту женщину.
«Значит, тебе всё-таки больно! Так что же ты ждёшь? Ты думаешь, я прощу тебе твою «доброту»?! Ты всерьёз веришь, что однажды я приду просить у тебя прощения?!»
Киа молчал. Их противостояние шло уже несколько тысяч лет. И этот чужак перекраивал его мир как хотел. И всё-таки Страж Небес почему-то не вмешивался. Может, его самого мучила совесть?.. Может, он боялся поединка со своим врагом, так как мог сам потерять в нём жизнь?.. Может, его не столь сильно заботила участь живущих здесь?.. Или… он всерьёз надеялся, что однажды злость Кайера выдохнется?..
Но Кайер не собирался прощать то сделанное ему добро, ведь он не просил ни возможности жить заново, в новом теле, ни бессмертия, ни каких-то особых сил, дающих могущество, ни нового мира, где смог бы занять иное место, ни этих чужих ему людей. Но ему зачем-то подарили всё это. Неужели, он должен был за это благодарить?! Он, навечно разделённый с той женщиной, которая единственная любила его и мечтала о девочке с глазами как у него?! Воспоминания об Анжеле поблекли за прошедшие тысячелетия, но боль утраты, перемешанная с яростью, лишь разгоралась ещё сильнее. Иногда он надеялся, что всё-таки получил лишь долголетие, а не бессмертие. И ещё отчаянней мстил, надеясь или разнести чужой мир, ставший ему тюрьмой, на мелкие осколки, или быть убитым рукой его разгневанного Творца. Но Киа молчал…
Кайер оторвал взор от потемневших глаз создателя этого мира и вновь посмотрел на небо. Крылатых фигур в глубине его стало ещё меньше. Разрушитель снова улыбнулся. Вдруг дёрнулось, взорвалось что-то в пространстве за ним… он спокойно обернулся, намереваюсь встретить долгожданный удар своего врага с улыбкой. И лишь заметил взметнувшийся старый потрёпанный плащ. Киа ушёл. Киа снова ушёл. Страж Небес снова оставил свой мир в его руках.
«Может, он ещё безумнее, чем я?..»
Впрочем, фантазия пришельца из другого мира была не настолько богата, чтобы всерьёз обдумывать мысль, что Творец чужого мира сам хотел сгинуть от его руки…
Киа снова смолчал… снова ушёл… почти никакой реакции на происходящее не показал… его равнодушное пренебрежение отравляло сладость от очередной победы. Впрочем, не настолько омрачало её, чтобы потерять ощущение этой сладости…
Киа снова смолчал… снова ушёл… что ж, ему же хуже!..
Сгинули в истории краснокрылые изначальные хранители Равновесия… Затерялись имена не очень приметных белокрылых и чернокрылых, погибших на долгой войне… В мире людском затёрлось, стёрлось, потерялось море ничем не приметных людей…
Однажды разрушитель задумал создать в чужом мире тайную инквизицию. Хранителей, управляющих Тьмой и восстанавливающих Равновесие ею, уже достаточно ненавидели, что их белокрылые недруги, что простые люди. И всего немного сил пришлось вложить, чтобы образовался тайный клан. Чтобы прислужники какого-то богатея, снабжавшего тайное общество деньгами и вещами, коих у него было немерянно, затравили нескольких простых селян, якобы за пособничество и сговор с чернокрылыми. Лютовали чернокрылые, узнавшие об гибели невинных людей и пятне обвинений, лёгших на их плечи. Ликовал Кайер, издалека – дар Посланца Небес позволял ему и это – наблюдавший за происходящим. Он был неприметным, хоть и стоял на крыше городской башни.
Страж Небес тоже был незаметным, если хотел укрыться от чужих глаз. Впрочем, иногда, после особо сладких своих побед, Кайеру удавалось его почувствовать. И вот сегодня, спустя несколько тысячелетий, в очередной раз победив по-крупному, мститель вдруг ощутил колебания чужого мира и точку боли, явственно звучавшей в его глубине.
Разрушитель Равновесия закрыл глаза, напрягся.
Киа стоял на краю скалы, нависшей над морскими глубинами. Волны, сильные и яростные, обдавали его всего крупными и мелкими брызгами, налетая на скалу. Они вымочили ему всю одежду ещё давным-давно, но Страж Небес не замечал. Он молча стоял, сжав рубашку над сердцем. Ветер пытался сорвать его старый потрёпанный плащ, клык на кожаном шнурке. По щекам паренька – хотя неизвестно, сколько тысячелетий было ему на самом деле – текли редкие слёзы. Он до того погрузился в свою внутреннюю боль, что уже ничего не замечал…
Кайер вдруг выступил на плоский сколотый край скалы за его спиной. И бесшумно двинулся к нему. Но его враг не оборачивался. И даже не замечал. И ещё он стоял почти у самого края скалы, нависшей над морской пучиной…
Рука врага уже почти коснулась спины парнишки, оставалось только лишь нанести последний удар – и этот мир больше некому будет защищать, так как даже сила изначальных хранителей меркла перед силой и умом Посланника Небес. Но вдруг Киа что есть силы заорал. И Кайер непроизвольно отступил назад.
Вдруг его давнего врага окутало пламенем, сплетённым из бирюзовых и изумрудно-зелёных языков. Кокон разбухал, нарастал… Кайер невольно отшатнулся, больно приложившись об поверхность скалы, чтобы избежать прикосновения с коконом… вдруг тот был опасен? И в следующий миг мысленно обругал себя за трусость… Но проверить содержимое таинственного проявления силы Творца не успел: тот ступил вниз со скалы… и зелёный кокон искрами рассыпался над бушующим морем… и искры попадали в воду… какое-то время они всё ещё сияли из-под воды… всё тускнее и тускнее…
Кайер потрясённо смотрел на воду, потом яростно заорал сам.
Неужели, всё?.. Неужели ушёл тот, кто, быть может, был единственным способным оборвать эту бесцветную давно опостылевшую жизнь?! И… он ушёл сам… так и не вступив ни в одно прямое сражение… Кто из них был большим безумцем?! И… почему?.. Почему Киа снова молча ушёл?! О, только бы не насовсем! Только бы не насовсем он ушёл, тот единственный человек, который знал про его боль!!!
Месть поблекла… сладость от новых её шагов потускнела… Кайер ещё пытался делать что-то… но даже растущая активность тайного ордена местных инквизиторов уже не грела ни его гнев, ни его гордость… Он не этого хотел! Не этого! Он всего лишь хотел, чтобы наконец-то закончилось всё! Всё, что он чувствовал, помнил и знал: потому что этот чужой мир стал для него огнём преисподней. Мир, который был в его руках. Мир, в котором он мог творить всё, что хотел. Его земли. Его игрушки, на которых можно было хоть до бесконечности срывать злость. Его враги. И… его тюрьма. Даже боль его обитателей – а они все могли испытывать боль – не грела его душу.
Страх перед загробным падением в ад воплотился наяву. Или… может… это и был ад? Ад, полный одиночества и тоски, который вполне заслужил когда-то молодой инквизитор, пытавший невинных людей и зажигавший для них костры?.. И… разлука с Анжелой… её появление и пропасть, вставшая между миром, где осталась она, и миром, куда попал он… Это было трагичной случайностью или местью настоящего Бога за несправедливость, сотворённую когда-то Франциском?.. Или же Анжела действительно была ангелом, посланным с небес, чтобы спасти его душу?.. Ангелом, которого он не сберёг?..
А Киа молчал… он пытался ощутить его появление, но безрезультатно… как будто даже Киа, единственный с кем бы он мог заговорить обо всём, исчез… и… может это тоже было частью наказания жестокого инквизитора?.. Ведь даже Киа просил его остановиться! Неназойливо, отчаянно просил сойти с этого пути… У Кайера было столько возможностей отказаться от мести, но он проворонил каждую из них… он ни разу не пытался заговорить с Киа о чём-нибудь кроме своей мести… ни разу не пытался понять его… и вот теперь Кайер-Франциск остался один… эти люди… его невольные и слабые игрушки… разве мог он с ними говорить?.. Разве могли они понять его?! Может, Бог этого мира смог бы… может, это был ангел или тот, настоящий Бог, пытающийся в последний раз докричаться до него… но теперь Кайер остался один…
История 20 – Инквизитор двух миров
Помнится, пару раз в его ордене жгли еретиков-алхимиков. Те пытались создать Философский камень, который подарит бессмертие и возможность получать бесчисленное количество золота из ничего или из ерунды. Тогда молодой инквизитор думал, что эти сумасшедшие недостойны смерти. Теперь усомнился, а так ли это было?.. Бессмертие и могущество сопутствовали гордому и вечному одиночеству. Вечное одиночество и ад внутри – это ли то, к чему следует стремиться?.. Но он оказался заперт внутри этого мира и непрошено подаренных ему могущества и бессмертия. Или, если Бог милосерден, то… может, однажды ад закончится или начнётся новое, какое-то иное наказание?..
Из пучины воплотившегося кошмара Кайера вырвали… песни. Он случайно подслушал их, бредя по площади какого-то городка.
А в свете звёзд пылает нить между мирами,
Но хрупок и опасен этот тонкий древний мост,
И по нему те странники, что не были Творцами,
Спешили, чтобы спеть для жителей далёких звёзд…
Поющий оказался внешне не примечательным и бедно одетым мужчиной средних лет. Длинные усы только портили его лицо, так как не были выстрижены с почитаемым ныне у аристократом изяществом и аккуратностью. Но его голос… Его божественный голос, пронзающий до глубины души… Его глаза, в которых, казалось, скрываются мудрость и вечность…
Путник замер напротив сидящего менестреля. Тот вдруг оборвал песню и серьёзно взглянул на него. В этот полдень рядом больше никого не было, потому лишь один человек, сейчас остановившийся напротив, огорчился оборвавшейся песне.
– Почему ты поёшь там, где никого из людей нет? – недоумённо спросил инквизитор двух миров.
– А я, по-твоему, никто? – усмехнулся странный менестрель, едва приметно касаясь своего струнного инструмента.
Из-под его пальцев, казалось, то вытекала бодрая песнь звенящего ручья, текущего в небольшой роще, у которого усталый путник опустился на колени, чтобы зачерпнуть прохладной освежающей воды, то вылетал грозный рёв бури…
– Для себя поёшь? – растерялся Кайер.
– Каждый в этом мире поёт песню для себя, – был ответ.
От лёгкого звона струн инквизитору-иноземцу вдруг вспомнился тот лес, омытый дождём, и звонкий смех любимой… всего на мгновение из памяти всплыл яркий образ полузабытого лица…
– Какую песню? – спросил он, дрожащим голосом.
Менестрель задумчиво и с полуулыбкой взглянул ему в глаза. Что-то было такое в них… если бы Бог, тот, настоящий, мог бы иногда попадаться у людей на пути и смотреть им в глаза, то, может, он смотрел бы именно так?.. Серьёзно… дружелюбно… и так, словно видел этот мир насквозь… И… мог ли этот плохо одетый человек видеть будущее? Знать, какую цену ему нужно заплатить за освобождение усталой души?
– Да почем мне знать-то? – беззлобно проворчал менестрель, – Каждый поёт свою собственную песню.
– Но, всё-таки…
Под резкими движениями гибких длинных пальцев инструмент, казалось, слился, с шумом грозы. Казалось, вот-вот в небе засверкают рассекающие и разрывающие его на части молнии.
– Я и свою-то песню не знаю! Откуда мне твою-то знать?..
Под нежными прикосновениями пальцев струны, казалось, зашелестели, как одежды любимой…
И Кайер вздрогнул. Потому что ему вдруг привиделась девушка. Но не та. Не Анжела. У этой, чужой, были длинные чёрные волосы, почти до колен. Зауженные глаза. Серые. Нос с небольшой горбинкой… нет, всё-таки приплюснутый… густые изящные росчерки бровей, длинные чёрные-чёрные ресницы… Меховая короткая юбка и какой-то лоскут с кожей и костяными бусинами на груди… нет, с бусинами из позвонков каких-то рыб… На груди, на кожаном шнурке, у неё весел кусочек дерева с выдолбленным зверем… кажется, с зайцем, но… у зайца того были огромные клыки… В руках она сжимала пучок из разноцветных трав… и глаза её нежно смотрели вперёд… на менестреля… Тот вдруг вздрогнул, поднял взгляд. Кажется всего на миг он тоже увидел её, а потом она пропала…
Вздохнув, мужчина грубо протёр лоб рукой.
– Кажись, солнце голову напекло…
– Но, кажется, я тоже её видел, – растерянно сказал Кайер.
– Её?.. – менестрель вдруг поднялся, выронив инструмент, – Что именно ты видел?
Мужчина растерянно описал своё виденье.
– Это она, – менестрель снова вздохнул, – Я вижу иногда её во сне. И одним Небесам известно почему… – тут он приметил треснувший инструмент у своих ног, поднял его, прижал к груди, огорчённо поцокал языком, поглаживая линию разлома.
И ушёл, больше ничего не сказав.
Это был странный менестрель. Одни говорили, что он из селян. Другие, мол, внебрачный сын какого-то талантливого аристократа. Он ходил везде. Не просил денег ни за свои песни, ни за свои истории. Впрочем, обычно люди сами норовили чем-нибудь одарить его, услышав, как он рассказывает или поёт, хотя бы своей улыбкой, если ничего больше у них в карманах не было. Он пел обо всём. О людях, о зверях, о птицах, гадах или рыбах. Он пел о королях и о нищих. О стариках и детях. О женщинах и о мужчинах. Он пел про людей ничем не примечательных и про особенных. О простых ремесленниках, о поэтах, о торговцах, о воинах, о разбойниках… Он пел обо всё и ни о чём. Но чью бы историю он ни напевал, все они звучали очень живо и убедительно, пробирали до глубины души. Казалось, будто он сам прожил множество разных жизней или наблюдал множество разных судеб людей и неразумных существ. Все они, все их жизни, малые и большие, важные для других или ничем не примечательные, волновали его.
Звали его Камиллом. Как-то раз один из обиженных аристократов – кажется, менестрель в глаза ему рассмеялся о его достижениях или важности его предков – прозвал его Камиллом Облезлые усы, хотя усы у менестреля были самые что ни на есть обыкновенные, вполне себе густые, хотя и небрежно, на свой манер, подстригаемые. Прозвище прилипло к имени менестреля как репей к плащу. Впрочем, это ничуть не навредило ему. Скорее, наоборот. Ведь теперь среди простых Камиллов он стал самим Камиллом Облезлые усы! Его запоминали и за песни, и за прозвище. Те, кто видел и слышал его впервые, потом приставали к знакомым с разговорами, с чего, мол, его прозвали за облезлые усы? Никакие они не облезлые! И эти разговоры только добавляли ему славы и популярности. Впрочем, не в усах и не в его таинственных появлениях и исчезновениях – его неожиданно можно было застать то на городской площади, то в чаще леса на берегу ручья – было дело. Всё дело было в его песнях. Тот, кто хоть раз слышал, как он пел, уже не мог его забыть. Потому что Камилл Облезлые усы пел обо всё так, словно видел это своими глазами или, более, словно сам там жил.
Кайер, услышав всего четыре строки из его песни, уже не смог не думать о нём. Он забыл про месть, превратившись в глаза и уши, постоянно искал, где на сей раз блуждает и поёт Камилл, о чём он рассказывает и поёт?.. Никогда прежде – ни в родном мире, ни в чужом – искусство так не волновало инквизитора Франциска-Кайера. Когда он слушал песни этого странного менестреля, то, казалось, он снова живёт…
В целом Камилл был дружелюбным человеком, хотя временами мог запанибратски обращаться хоть к богачам, хоть к королям, хоть к аристократам. Хотя с Кайером у них разговоры как-то не клеились: почему-то, едва приметив его, Камилл мрачнел и норовил уйти. И иногда даже Кайеру казалось, что странный менестрель каким-то нутром чует его присутствие. Когда он пытался подкрасться к нему, прикрывшись силами Посланника Небес, взгляд Камилла вдруг перетекал со слушателей – если таковые имелись, не важно, человек или брошенный кем-то на улице облезлый исхудалый пёс – и попадал туда, где стоял и прятался иноземец.
– Ты преследуешь меня, что ли? – не вытерпел как-то Камилл, – Куда ни пойду – везде мне мерещится твоя физиономия, даже если на улице ни души и темнота хоть глаз выколи!
– А ты, что ли, меня намеренно избегаешь? – не выдержал и Кайер.
– А на что мне твоя физиономия? Портрет, что ли рисовать?..
