Текст книги "Повседневная жизнь дворянства пушкинской поры. Этикет"
Автор книги: Елена Лаврентьева
Жанры:
История
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 23 (всего у книги 42 страниц)
«Кавалер ни в коем случае не имеет права оставить после какого бы то ни было танца даму среди залы: это, во-первых, верх неприличия, а во-вторых, у дамы, может быть, закружилась голова, а вы ее бросаете на произвол толпы танцующих, отчего она может упасть, чем, конечно, скомпрометирует вас в глазах общества и вас назовут невеждой, и дамы будут в другой раз все безусловно вам отказывать…»{94}
«На балах или семейных вечерах, между фигур кавалер обязан занимать даму легким разговором, но не касаясь специально научных предметов, какие дама, может, и не знает, чем сконфузите ее»{95}.
Последние правила взяты из книги, изданной в 1886 году. Однако им следовали и в пушкинское время.
Девушка, протанцевав и раскланявшись со своим кавалером, «садилась в кругу дам или близ подруг своих» и наблюдала, как танцуют другие: «считалось неучтивым развлекаться разговором посреди общего веселья». Во второй половине XIX века это правило было уже забыто, и девушка, возвратясь с кавалером на свое место, могла вести с ним оживленную беседу. Удаляться во время танцев в соседнюю комнату с кавалером да еще расхаживать с ним под руку – это бы выглядело неслыханной дерзостью в глазах мамушек и тетушек «онегинской эпохи». 22 февраля 1883 года дочь писателя Т. Л. Толстая запишет в дневнике: «Как-то перед четвертой кадрилью я искала Кислинского, что-то нужно было. Мещерский попадается… Он говорит: "Не надо Кислинского, пойдемте со мной в ту залу, там свежее, и поговорим".
Я сначала сделала очень торжественное лицо и сказала, что не пойду, но он так трогательно просил, что я пошла, и мы очень долго с ним гуляли под руку и разговаривали прелесть как хорошо. Тоже за это досталось»{96}.
Но как и в начале, так и в конце XIX века балы, по словам А. Глушковского, были средством, «чтобы составить себе выгодную партию».
Светский этикет не запрещал даме оставаться на балу без мужа в случае, если он по каким-то причинам покидал бальную залу. Дочь поэта, Дарья Федоровна Тютчева, рассказывает о первой встрече своих родителей на балу в Мюнхене: «Это произошло в феврале на бале. Маменька танцевала, а муж ее, чувствуя себя нездоровым, решил уехать с бала, но не хотел мешать жене веселиться. Когда он подошел к ней, она разговаривала с каким-то молодым русским. Сказав жене, чтобы она оставалась и что он уедет один, он повернулся к молодому человеку и сказал ему: "Поручаю вам мою жену". Этот молодой русский был папа. Приехав домой, г-н Дёрнберг слег– он заболел тифом и более не встал на ноги»{97}.
Нередко на балу после танцев устраивалась лотерея. «Вечером Анна Петровна и я пошли на бал к генерал-губернатору Тутолмину даваемый в честь дня рождения императрицы Елизаветы, – 25 января 1808 года сообщает в письме Марта Вильмот. – Была устроена лотерея, в которой каждая дама получила приз. Я выиграла пучок спаржи с вложенными стихами и сладостями. Молодая Татищева выиграла свиток с нотами, очень кстати ее таланту»{98}.
«Видно, на лотереи мода, – пишет в 1833 году А Я. Булгаков брату, – но мне не было такой удачи, как Трубецкой намедни разыгрывал у князя Дм. Вл. (Голицына. – Е.Л.) прекрасный портрет (большой масляными красками) Петра Великого, и выиграл его какой-то бедный живописец. Вот это весьма кстати: можно продать и получить 100 руб.»{99}
«На балах у Куракина разыгрывались безденежно, в пользу прекрасного пола, лотереи из дорогих вещей»{100}.
Согласно правилам светского этикета гости не должны были отказываться от предложенных лотерейных билетов, платных или бесплатных, а «хозяева не должны ни в каком случае принимать выигранных вещей, но отдать их обратно в лотерею»{101}.
О балах{102}
«1. Приглашения на бал делаются по крайней мере осьмью днями прежде назначенного дня, для того чтоб дать время дамам приготовить все принадлежности к нарядам.
2. Хозяин дома встречает дам и чиновных людей: говорит им вежливости, провожая в зал, и всячески старается усадить их.
3. Некоторые считают доказательством вежливости, занимая беспрестанно разговорами танцующих с ними, которых в первый раз видят: большая ошибка.
4. Хозяин должен наблюдать, чтобы все дамы танцевали, и упрашивать снисходительных кавалеров, чтоб подымали тех, которые просидели бы целый век в креслах, как жемчужины в раковинах. Все дарование состоит в том, чтоб разделить безобидно танцевальную ту работу.
5. Люди, не имеющие слуха (то есть имеющие неправильный слух), должны непременно воздержаться от танцев.
6. Сесть на место женщины, начавшей фигуру в контрадансе, было бы невежливо: когда нет других стульев, кроме для дам, то стойте на ногах, с шляпою в руках, до первого обморока.
7. На бале у банкира, поставщика или богатого управляющего трудно утолить жажду. Требование или похищение стакана лимонада или аршата не причтется невежливости.
8. Провинциалы и простаки потчуют только в наши времена дам из конфектных своих коробочек, как Сганерелли из табакерки своей.
9. С того времени, как начали мало танцевать, и вовсе не ужинают, танцевальная зала занимается ломберными столиками: между тем как любителей экарте обыгрывают наверное, ловкий человек усугубляет заботливость занять дам.
10. Так как читатели наши не посещают никогда публичных балов, кроме тех, которые бывают в оперном доме, то довольно объяснить им короткое сие замечание, в котором весьма мало исключения: свежесть там поддельная, лица фальшивые, ум – запрещенный товар и корсеты подбиты ватой».
Балы и маскарады{103}
«Бал есть удовольствие, многими предпочитаемое всем прочим. Хозяин бала, хотя и без всякой претензии на изысканность, требует от гостей своих, чтобы они исполняли правила, принятые хорошим обществом, как условие, необходимое для всеобщего удовольствия, тем более что всякий неловкий поступок, некоторым образом компрометируя хозяина, первому ему делает неприятность. Если хозяин пригласил кого на свой вечер, то обязан не ставить его ниже других; но приятно ли ему сравнить с другими, достойными своими знакомыми того, кто ведет себя неприличным образом, по дерзости ли, по невниманию или, наконец, по незнанию – это почти все равно: невежество останется всегда невежеством.
На бале или чаще на вечере требуется совершенной привычки к обществу и знания его законов. Начнем с обязанностей хозяина.
Когда хотят сделать у себя танцы, хозяин или хозяйка едут, за несколько дней до вечера, приглашать своих знакомых, или посылают к ним письма, в которых, если зовут на вечер без церемонии, прибавляют: "запросто". Это для того, чтобы дамы могли одеться приличным образом.
Приглашенные с своей стороны дают ответ, могут они быть или нет; если нет, то извещают об этом, изъявляя сожаление.
При наступлении назначенного вечера хозяин и особенно хозяйка должны быть одеты ранее назначенного часа для приезда гостей и быть готовыми принимать их. В это время круг деятельности хозяев гораздо обширнее, и потому правила гостеприимства не связывают их обязанностию занимать каждого из гостей своим присутствием; хозяин дома обязан только, при приезде нового лица, встретить его; и сказав ему несколько приветствий, может оставить приехавшего на его произвол.
Хозяева дома также должны думать об удовольствии нетанцующих: для этого в других комнатах открывают столы для карточной или других игор; эта внимательность хозяина предохраняет нетанцующих и пожилых людей от скуки и стеснения танцующих. Дальнейшие распоряжения хозяев зависят от особых обстоятельств.
Гости приезжают немного позже назначенного времени. О бальном туалете… заметим, однако, что на него должно обратить особенное внимание. Дамы иногда приезжают с букетом цветов. В течение всего вечера невежливо войти в танцевальный зал без перчаток.
Пред открытием танцев молодые люди ангажеруют дам. Те из них, которые нетвердо знают фигуры танца, должны отказаться от него или, по крайней мере, становиться во вторых парах.
Первая обязанность кавалера, желающего танцевать, – сыскать себе vis-à-vis, запомнить его и после уже этого выбрать даму; подходя к ней с веселым видом и легким поклоном, просить ее в подобных выражениях: "Угодно ли вам (если знают имя и отчество, употребляют его) сделать мне честь протанцевать со мной эту кадриль?.. Могу ли я ожидать счастия танцевать с вами?.." Если дама ангажерована, то ее можно просить и на следующую кадриль, но не более; когда и на эту она ангажерована, ей делают поклон и отходят, не обращаясь с просьбою к соседке: эта последняя может оскорбиться и подумать, что ее просят потому только, что другие отказали. Если дама не ангажерована, то она не имеет права отказать кавалеру из желания танцевать с другим – это более чем невежливо.
Образованная дама равно любезна со всеми. Когда она устала и хочет пропустить кадриль, то выходит в другую комнату, чтобы избежать отказа тому, кто будет просить ее, и тем не заставит его подумать, что она лишает себя этого удовольствия из нежелания танцевать с ним.
Дама должна хорошенько запомнить кадрили, на которые она дала слово, в противном случае из этого часто бывают разные неприятности. Желательно, чтобы таблетки, привешиваемые на маленькой цепочке к букетъерке, и служащие для записывания кадрилей, на которые дама ангажерована, вошли во всеобщее употребление. Это предохранило бы дам от обязанности помнить своих кавалеров; что же касается до последних, то те из них, которые много танцуют, очень благоразумно поступят, если будут записывать ангажерованных ими дам и vis-à-vis.
Кавалеры должны заблаговременно просить дам, но никак не перед кадрилем. Когда музыканты дадут сигнал, кавалер отыскивает своего vis-à-vis и, подойдя к ангажерованной им даме, предлагает ей руку и приводит на избранное место.
Когда начнутся танцы, всякий порядочный человек танцует просто, с благородной грациею, не выказывая своего искусства. Кто станет в обыкновенной кадрили делать скачки и антраша, тот будет предметом смеха и образцом оригинальности.
Между фигурами кавалер обязан занимать свою даму не до такой, однако ж, степени, чтобы надоесть и утомить ее; всякий серьезный разговор здесь не у места; общество, в котором они находятся, танцы и т. п. бывают предметом их разговора. Некоторые, по неумению подцержать разговор, чтобы занять время, позволяют себе насмешки, чаще над физическими недостатками и нередко так, что тот, к кому они относятся, замечает их; они, забывая, что иногда отвратительная наружность скрывает в себе душу добродетельную, возвышенную, обижают такими шутками человека, которого недостатки от него не зависят, а сами теряют всякое к себе уважение благомыслящих людей.
Когда какой-нибудь невежда осмеливается жать руку даме, слишком приближаться к ней и говорить неприличные комплименты, она должна с достоинством и холодностию отнять руку и заметить ему, что она не относит к себе его незаслуженных похвал, и все это без вспыльчивости и крупных слов, неприличных женщине.
По окончании танца кавалер приводит даму на место, с которого он ее взял, кланяется ей и отходит; впрочем, он может продолжать начатый разговор; он может также просить ту же даму на несколько кадрилей, но не должен посвящать ей одной целого вечера.
В обязанности хозяина наблюдать, чтобы все гости его веселились; и потому, если он замечает, что некоторые из дам не танцуют, он должен, незаметным образом, просить своих кавалеров танцевать с ними, которые с удовольствием должны исполнять справедливое желание хозяина.
Заметим еще, что было бы весьма некстати заводить серьезные и деловые разговоры, требующие много времени и долгого суждения в местах, куда собираются для удовольствия и отдохновения от дневных трудов.
По окончании танцев хозяин приготовляет ужин; он просит гостей садиться за стол или брать кушанья, установленные на нем или же подносимые на подносах. Иногда хозяин, из большой любезности, сам подносит блюдо; в таком случае кавалеры, имеющие претензию на услужливость, не должны брать этого труда на себя.
По окончании ужина гости уезжают, большею частию, чтобы не отвлекать хозяина от других, не прощаясь и не благодаря его за вечер, потому-то, в течение недели, хозяину делают утром благодарственный визит.
Наши замечания о маскарадах не будут длинными. Мы будем говорить о маскарадах публичных, ибо частные маскарады у нас в среднем кругу не приняты.
В маскарадах дамы бывают замаскированными в домино, мужчины же в бальном костюме со шляпою на голове.
В маскараде свобода царствует более, чем где-нибудь. Здесь в обществе предполагается совершенное равенство, потому мужчина и женщина говорят друг другу "ты".
Кавалер не может подходить к маске; это допускается только тогда, когда он ее узнал. Разговаривать с чужими масками совершенно не принято порядочными людьми; иногда это может делать маска; но, во всяком случае, разговор с незнакомым мужчиной не может быть интересным.
В маскараде женщины играют самую важную роль: они интригуют кавалера, рассказывают ему следствие его проделок и интриг, и часто умная маска ставит мужчину в совершенное недоумение; при удачной маскировке, изменении походки, манер и голоса узнать ее почти невозможно.
Приподнять маску, чтобы разглядеть некоторые черты лица, ею скрытого, есть грубое невежество; равным образом, кавалер не должен, когда маска оставляет его, преследовать ее или добиваться о ней сведений от человека ее».
Глава XVII.
«С прислугой всегда следует обращаться добродушно, однако, вместе с тем, не унижая и собственного достоинства»{1}
О враждебном противостоянии «деспотических вельмож» и «бесправных слуг» написано так много, что позволим себе не распространяться на этот счет. В этой главе речь пойдет о «семейных», «близких отношениях господ с прислугою», а также правилах, которые «регулировали» эти отношения. Иностранцев, побывавших в России, поражало громадное количество челяди в домах столичных дворян.
«В субботу я была представлена госпоже Полянской, ее муж – племянник Дашковой, – пишет из Петербурга Марта Вильмот. – Живут они в огромном, как дворец, доме, и помимо ливрейного у них несколько десятков лакеев, попадающихся на каждом шагу. Чтобы избавить господ от труда отворять и затворять двери, возле каждой комнаты сидит слуга…»{2}.
О том, как распределялись обязанности между лакеями, читаем в воспоминаниях И. А. Салова:
«Я очень любил, когда мы останавливались у Ольги Васильевны Кошкаровой… Это была типичная старуха, пройти которую молчанием нельзя. ..Жила Кошкарова великолепно. Дом ее был громадный, двухэтажный, с большими комнатами, с паркетными полами и огромной залой в два света. Меня больше всего удивляло, что в дверях каждой комнаты, вытянувшись стрункой, стоял лакей в башмаках и чулках. Лакеи эти торчали на своих местах даже и тогда, когда в комнате никого не было…
Позвонит, бывало, Ольга Васильевна серебряным колокольчиком, и лакей мгновенно вздрагивал, словно его кольнул кто-нибудь, становился на цыпочки и, почтительно подойдя к барыне, весь превращался в слух. Барыня приказывала ему что-нибудь, он быстро поворачивался назад и точно так же на цыпочках подходил к следующему лакею и шепотом передавал ему приказание барыни, тот в свою очередь делал то же, и в конце концов исполнялось приказание барыни, но не тем лакеем, который его непосредственно получал, а совсем другим лицом. Эта церемония всегда удивляла мать.
– Помилуйте, – говорила она, – вы живете совершенно одни, а у вас в каждой комнате по лакею, а горничных даже и не сосчитаешь.
– Ах, боже мой! – возражала Кошкарова. – Да куда же мне девать всю эту сволочь, когда у меня дворовых людей более трехсот душ?
И действительно, дворня у нее была многочисленная, и так как каждый из ее дворни имел свой собственный домик и свою усадьбицу то вокруг ее дома был словно маленький городок»{2}.
«Каждый отвечает только за свои обязанности и никогда не преступает положенного предела, – недоумевает француз Ф. Ансело. – Однажды, будучи приглашен в дом к одному вельможе, я не смог получить стакана сладкой воды, потому что не сыскался слуга, хранящий ключи от буфета, – и это в доме, где держат больше сотни лакеев!»{3}.
Сын московского почт-директора А. Я. Булгакова вспоминал: «Прежде, чем мой отец сделался почт-директором, мы имели двух официантов для присмотра за столом, одного буфетчика, двух лакеев для выезда, 4 комнатных, главного повара, 2 поваренков, 2 кучеров, 2 форейторов, 2 конюхов. При матушке (урожд. княжне Хованской) состояли: одна ключница, одна старшая и две младшие девушки, две няньки, две прачки, людская кухарка и казачок для прислуживания за утренним чаем; итого: 26 душ, на шесть человек господ. Если же считать сверхштатных и чернорабочих, то наберется свыше сорока»{4}.
М. Гершензон рассказывает о доме «коренной» московской хлебосолки М. И. Римской-Корсаковой:
«В доме, кроме своих, живут какие-то старушки – Марья Тимофеевна и другие, еще слепой старичок Петр Иванович, – "моя инвалидная команда", как не без ласковости называет их Марья Ивановна; за стол садится человек 15, потому что почти всегда из утренних визитеров 2 – 3 остаются на обед. Всем до последнего сторожа живется сытно и привольно; Марья Ивановна сама любит жить и дает жить другим»{5}.
«В старых домах наших многочисленность прислуги и дворовых людей, – пишет П. А. Вяземский, – была не одним последствием тщеславного барства: тут было также и семейное начало. Наши отцы держали в доме своем, кормили и одевали старых слуг, которые служили отцам их, и вместе с тем пригревали и воспитывали детей этой прислуги. Вот корень и начало этой толпы более домочадцев, чем челядинцев»{6}.
В. В. Селиванов отмечал в своих воспоминаниях: «Рабские отношения дворовых смягчались близкими отношениями господ с прислугою. Там нянька, которая вынянчила самого старого барина или барыню, или старинная наперсница девичьих шашней, не только сама пользовалась привилегией почти равенства с господами, но и все ее родство сближалось с молодым поколением господ. Там какой-нибудь грамотный домашний юрист-консультант, поверенный по делам или приказчик, отлично знавший свое дело, и сами они, и их семейства пользовались исключительной близостью к господам, а чрез них и другие, кто сват, кто кум, сплачивались как будто в одну семью, составлявшую что-то общее и нераздельное с господскою семьею. Барышни имели своих наперсниц между горничными, молодые люди нуждались в тайных послугах молодых дворовых людей…»{7}.
Крепостные дворовые были не только слугами в помещичьем доме, но и няньками, дядьками-воспитателями.
«Николай Афанасьевич вполне напоминает знаменитую няню Пушкина, воспетую и самим поэтом, и Дельвигом, и Языковым, – рассказывает И. Аксаков о дядьке поэта Ф. И. Тютчева. – Этим няням и дядькам должно быть отведено почетное место в истории русской словесности. В их нравственном воздействии на своих питомцев следует, по крайней мере отчасти, искать объяснение: каким образом в конце прошлого и в первой половине нынешнего столетия в наше оторванное от народа общество – в эту среду, хвастливо отрекающуюся от русских исторических и духовных преданий, пробирались иногда, неслышно, незаметно, струи чистейшего народного духа?»{8}.
* * *
«Пословица "каков барин, таковы и служители" хотя стара, но тем не менее справедлива. Без сомнения, разумеется сие только о служителях, довольно долго находившихся в каком-либо доме, чтоб примениться к господствующему в оном тону; в сем же случае заключение сие справедливо. Камердинер-хвастун верно служит у хвастуна; скромные имеют вежливых служителей; в порядочных домах и служители благонравны и трудолюбивы, а сварливые и развратные бывают у господ, которые сами сварливы и безнравственны. Из всего того следует, что добрые примеры (многословные увещания совершенно излишни) лучшее средство к образованию добрых служителей.
Сколь убедителен мой совет ласково обращаться со служителями, столь мало могу я одобрить, если кто открывается им во всей своей наготе; делает их поверенными в тайных своих делах и предприятиях; непомерным жалованьем приучает к роскошной жизни; недовольно их занимает; предоставляет все собственной их воле; делает их неограниченными хозяевами своей казны, и тем побуждает к обману; произвольно лишает себя всякой власти над ними, унижается до обращения с ними запанибрата, до подлых с ними шуток. Между сотнею таких людей едва ли найдется один, который не употребил во зло подобной слабости, которая даже не приобретает привязанности. Доброжелательное, степенное, серьезное, всегда равное обращение, отдаленное от высокомерной важности; верное, достаточное, но чрезмерное, соответственное услугам жалованье; строгая точность везде, где требуется от них порядок и исполнение принятых ими на себя обязанностей; ласковость и снисходительность, если они испрашивают исполнение благоприличной просьбы; доставление какого-либо беспорочного удовольствия; благоразумие в распределении занятий, дабы не обременять их бесполезными работами и поручениями, только к нашей забаве клонящимися, не терпя, однако, праздности, заставляя их трудиться для самих себя, соблюдать всегда опрятность и стараться о своем образовании; пожертвование собственною пользою, если имеешь случай доставить им лучшее состояние; отеческое попечение о их здоровье, благонравии и доставлении способов к честному пропитанию: вот вернейшие средства иметь хороших, верных служителей и быть от них любимым. Я присовокупляю еще совет: не держать слишком много служителей, а тем, которых имеем и иметь должны, платить хорошее жалованье. Благоразумно с ними обращаться и с пользою их занимать. Чем более у кого служителей, тем хуже услуга.
С чужими служителями мы во всех случаях должны обращаться учтиво и ласково; в отношении к нам они люди свободные. Сверх того, надлежит взять в соображение, что нередко служители имеют великое влияние на своих господ, в благосклонности коих мы можем иметь нужду; что часто мнение и речи низшего класса людей решают добрую или худую нашу славу, и наконец, что сей класс гораздо взыскательнее, легче считает себя обиженным, всегда недовольнее своим содержанием, нежели люди, коих воспитание научило презирать мелочи.
Не бесполезно, кажется, здесь предостережение – избегать болтливости в обращении с парикмахерами, цирюльниками и модными торговками. Сии люди (впрочем, не без исключения) весьма склонны переносить вести из дома в дом, заводить сплетни и услуживать в подлых делах. Лучше всего обращаться с ними просто и сухо.
Утайку съестных припасов, кофе, сахару и т. д. служители обыкновенно не считают за воровство. Хозяева обязаны отнимать у них всякий к тому случай. К достижению сего лучшие средства суть следующие два: первое, собственный пример умеренности и обуздания своих желаний, и второе, иногда давать служителям добровольно то, что бы могло бы возбудить их лакомство»{9}.
Наставления, полезные для слуг{10}
«I. Не будь никогда до того враг своему спасению, чтобы причинять обиды твоим хозяевам или хозяйкам, похищая неправдою их имение и присвоивая оное себе, под каким бы то ни было предлогом, даже ни для того, дабы дополнить жалованье, или награждение за оказанныя им тобою услуги, ниже подаяния в милостину [82].
II. Не отдавай другим того, что принадлежит твоему хозяину или хозяйке, хотя бы то было справедливо, что они оказали им услугу, или нет; ибо раздавать добро свое есть дело хозяев, а не твое.
III. Ничего не теряй чрез свою неосторожность; ибо в таком случае, равно как и в двух предъидущих, кроме того, что ты тем грешишь, ты еще обязан будешь вознаградить цену причиняемого им тобою убытка.
IV. Будь всегда послушен твоему хозяину или хозяйке во всем, что не есть противно справедливости и благоразумию, как Св. Апостол Павел в том тебя научает; и во всем, что согласно есть Божественными законами.
V. Воздавай должное им почтение, говорит тот же Апостол и С. Петр требует, дабы ты старался учинить их довольными твоим поведением, и остерегался наносить им печаль; что случится, когда ты будешь противоречить их желаниям и сопротивляться их воле, когда она согласна с волею Божиею, как уже выше сего сказано.
VI. Когда ты узнаешь, что кто ни будь причиняет ущерб их имению, или когда делается в доме что ни будь противное благонравию, не медли дать им о том знать.
VII. Берегись злословить их и открывать кому либо об их недостатках и худом поведении; ибо Дух Святый глаголет, что Бог гнушается тех, кои ропщут и злословят ближняго своего.
VIII. Не разглашай того, что хотят они содержать в тайне и что может нанести им обиду или причинить неудовольствие, если о том узнают другие.
IX. Служи больше из любви, нежели ради своей корысти или по принуждению.
X. Не пренебрегай их советов и не издевайся над ними, опасаясь, дабы не быть за то наказану от Бога.
XI. Если будешь толико гнусен, то станешь желать им зла и их злословить, то ты первой будешь проклят и наказан от Бога.
XII. Предавайся с охотою трудам, для коих ты рожден, и убегай со тщанием праздности, яко источника всех пороков.
XIII. Почитай Бога в твоих хозяевах, и когда будешь им повиноваться, верь твердо, что ты повинуешься тогда Богу…
XIV. Чем больше кажется тебе нрав их сердитее, чем нетерпеливее и склоннее ко гневу, чем хуже кажутся тебе природныя их свойства и чем труднее их удовольствовать, тем с вящшею радостию должен ты служить им; думай, что ты действием милосердия Божия вошел в дом их, дабы лучшее принести покаяние, и что ты находишься в истинном месте для своего спасения.
XV. Всякой день, прежде нежели ляжешь спать должен ты помолиться; делай всегда испытание своей совести, то есть рассматривай мысли, слова и деяния, кои были неугодны пред Богом, и коими ты мог преступить, а хочу сказать, согрешить против его заповедей.
XVI. Благодари всегда за полученныя тобою благодеяния от Господина и Госпожи, которым ты служишь, говори об них всегда хорошо и не терпи, что бы другие слуги при тебе говорили об них худо или с презрением.
XVII. Если приметят в тебе какую ни есть слабость и покажут тебе, что ты нехорошо исправил свою должность, благодари тех, кои сделают тебе сию милость.
XVIII. Самой важнейший совет есть тот, чтоб ты почитал состояние, в котором находишься; ибо служить Богу в лице твоих Господ, есть царствовать; при том помни, что Господь наш пришел в Мир сей с тем, дабы служить, а не с тем, дабы ему служили.
XIX. Взирай на сего Божественного Спасителя в твоих деяниях, дабы подражать ему сколько можешь, то сия мысль облегчит печаль твою и работу, и учинит тебя достойным награды безконечно большей, нежели та, которой ты ожидать можешь от твоих Господ.
XX. Не знаешь ли, что Иисус Христос сказал: блаженни страждущие, и блаженни есте егда поносят вам, и ижденут, и рекут всяк зол, глагол на вы, яко благо твористе (Мф.: 21:5).
XXI. Помни, что где бы ты ни находился, Бог тебя видит и примечает твои поступки и что некогда потребует от тебя точнаго и вернаго отчета».
* * *
«После детей должно помышлять о ваших слугах; берегитесь, чтобы не впасть в погрешность некоторых людей, которые думают, что поелику слуги живут на их кошт, и весьма ниже их, то они не обязаны об них пещися, не смотреть за их поступками. Искусной слесарь имеет столько же причин презирать колесы у своих машин; потому что они деревянныя; ваши слуги суть колесы в семействе; и сколько бы основательны ни были ваши приказы, но естьли они их пренебрегут и не исполнят, то всеобщее смятение последует в вашем доме. Притом сколь велико ни есть различие между вами и ими в рассуждении щастия, не надобно, однако, позабывать, что природа не много полагает разности, чтоб вам препятствовать почитать их почтенными друзьями; и вы столько ж обязаны хорошо обходиться с теми, которые сего достойны. И им свидетельствовать ласковость, сколько они должны повиноваться вам, когда вы им что повелеваете. Не надобно им говорить очень гордо, и приказывать им высокомерным образом. Кроме того, что глупо поступать с ними таким образом: сие может возродить в них к вам отвращение. И ежели где можно примечать ненависть, которую они имеют к своим господам: то сие по большой части в лености исполнения того, что им приказано. Вместо того вы изведаете самым опытом, что чем менее вы будете властительнее, тем более вас станут слушаться. Не давайте своих приказаний с крайнею опрометчивостию, хотя они и не будут исполнены точно. Крайне также избегайте крика и безпрестанных ворчаний»{11}.
Об обхождении со слугами{12}
«Очевидное проявление порядка и благоустройства во всем домашнем обиходе есть самая верная вывеска хорошего свойства хозяина. Большая часть людей составляют мнение о нас по первому впечатлению, и, в этом отношении, прислуга есть едва ли не главный предмет, на котором мы основываем первоначальное свое суждение.
Выбор прислуги зависит всегда от нашего произвола, и потому-то, будет ли она наемная или собственная, ее благообразие, ловкость, учтивость, чистота и опрятность есть всегда следствие наших приказаний или того порядка, который мы водворили в доме.
Если люди опрятно одеты, вежливы, не вступают сами в разговоры с гостями и не сплетничают с посторонними слугами, то смело можно сказать, что они живут у такого господина, который держит свой дом в совершенном порядке. Если же, напротив, вы видите прислугу дурно одетую, оборванную, запачканную, непочтительную и неловкую, при всем вашем неудовольствии, пристающую к вам с разговорами или жалобами на господ своих; а при желании вашем остановить от неприятного для вас разговора, уже готовую наделать вам грубостей, то, без всякого сомнения, подобный беспорядок ясно изобличает неумение господ держать себя в отношении к слугам и несмотрение за ними.
Можно быть добрым и снисходительным к ним и в то же время строгим и взыскательным. И потому для водворения в доме своем отчетливого во всех отношениях порядка, должно внушить прислуге своей обязанности ее как в отношении себя, так и посторонних, и научить, как следует обходиться с посетителями.
Прислуга должна быть одета опрятно, чисто, хотя без подражания модам и одежде господ. Мальчиков можно одевать в казакин или куртку; взрослых в ливрею, сюртук или фрак. Во время стола прислуга должна быть в белых перчатках.
При первом звонке прислуга порядочного человека отнюдь не заставляет вас ждать у крыльца или подъезда; вам немедленно отворят двери и, сняв верхнее платье, почтительно введут в приемную комнату или залу, ни в каком случае не оставляя ждать в передней: затем вежливо спросят, как доложить о вас хозяину дома, и тотчас же исполнят приказания ваши. Такое вежливое обращение прислуги с первого разу делает на вас приятное впечатление и дает хорошее мнение о хозяине дома.
