Текст книги "Мне не забыть"
Автор книги: Елена Свиридова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 19 страниц)
– Говори, дочь моя, – старец кивнул головой, и борода его упала на землю и поползла к стоящей на коленях женщине… Женщина медленно поднялась, седая борода старца обвила ее всю, и одежда на ней побелела, как нетронутый снег.
– Я пришла из-за синих гор, из-за глубоких морей, из-за жарких пустынь, прослышав про мудрость твою. Я скакала через темный лес, сорок разбойников гнались за мной, и вот я здесь…
– Говори, дочь моя, – повторил старец.
Огонь в пещере то вспыхивал, то затухал, странные тени мерцали, и казалось, стены пещеры светятся, сверкают драгоценными камнями…
– Я жила в прекрасном дворце, – говорила женщина, – но дворец был разрушен. Я скиталась в лесах и городах. Дикие звери ходили за мной и служили мне верной защитой. Двадцать женихов просили моей руки, но я отвергала их, потому что не любила. Долго блуждала я в одиночестве, и было пусто мое сердце. И я стала петь. Услышав мой голос, явился белокурый принц и дал мне любовь, какую не ведала я прежде. Я пела ему свои песни, но злая рыжая колдунья отняла у меня голос. И принц покинул меня. Я звала его, но он меня не услышал, так слаб был мой голос… Я не хотела жить больше и решила умереть. Но тут двадцать женихов стали преследовать меня. Я бежала от них. Они обратились в разбойников и искали меня повсюду. Семь дней и семь ночей я мчалась на коне к тебе, о мудрый старец. Страдания терзали меня, пили мою кровь, как вампиры. Прошу, скажи, могу я вернуть свою любовь и свой голос? А если нет – как мне принять смерть?
Старик встал, пошел в глубь пещеры, волоча свою длинную белую бороду, и женщина снова оказалась в черном.
– Эй, старуха, иди, раскинь-ка карты.
Старуха явилась словно ниоткуда, она сидела у очага и помешивала зелье, бурлящее в котле над огнем. Ее лицо… Господи! Да это же цыганка Магда! Карты вылетели из ее рук и запарили в воздухе, словно диковинные птицы…
– Все, – сказала она, – слушай мое слово.
Вдруг пещера погрузилась во тьму, и женщина, повернувшись, откинула черные пряди волос с лица… Лера, задыхаясь от непреодолимого ночного кошмара, увидела свое лицо…
– Трудное твое счастье, – шептала цыганка Магда. – Даром его не вернешь… Отдай душу дьяволу – другого пути нет… Сама увидишь… У тебя и так на роду написано, что ты подруга дьявола, не бойся, он один поможет тебе…
– Бабушка, не отдавай меня ему! – взмолилась Лера, заливаясь слезами…
– От судьбы не уйдешь…
И все исчезло вдруг – и пещера, и огонь, и тьма. С трудом оттолкнувшись ногами от земли, Лера поднялась в воздух, совсем низко полетела над дорогой, перелеском, напряженно работая руками, словно выплывая из глубокой воды на поверхность, и вот, наконец набрав высоту, полетела над деревьями и домами, и руки во сне ныли от усталости, потому что трудно было лететь… Но вот, приземлившись в незнакомом месте, она села на черную выжженную землю, и тотчас явился сам дьявол, в рубашке с распахнутым воротником и темных джинсах. Он был худ, некрасив, смугл, но взгляд у него был такой проницательный, куда там начальнику первого отдела! И лицо его кого-то очень напоминало, но Лера никак не могла понять – кого.
– Здравствуй, господин мой, – сказала Лера. – Она знала, что это он, хотя он ей и не представился.
– Привет, – он закурил, усмехнулся, – давно тебя жду. Ну, называй, какая твоя цена!
– За что? – спросила она непослушным голосом.
– Сама выбирай. За любовь или за голос.
– А можешь ты мне вернуть и любовь, и голос? А я тебе душу даром отдам, без всякой расписки. Бери, и все.
– Смотрю, совсем ты запуталась, – дьявол улыбнулся и поглядел на нее, но глаза его почему-то были в темных очках, и не видно было его взгляда. – Как ты без души любить собираешься?
– Ну, пусть хоть один миг, и забирай ее…
– Маловато будет… – он задумчиво затянулся сигаретой. – Один миг…
– А что ты предлагаешь?
– Долгосрочный контракт… Я верну тебе и любовь, и голос, и ты насладишься ими вполне, и будешь жить еще долго, а потом, когда умрешь, будешь со мной вечно, и душой, и телом…
– А если я не соглашусь?
– Я, знаешь ли, никому не навязываюсь.
– Я согласна, – сказала Лера, – но ты меня не обманешь?
– Конечно, обо мне всякое говорят, но в делах на меня можно положиться. Славы, богатства хочешь?
– За дополнительную плату?
– Да что ты, я не мелочный… Так, заодно, чтобы включить в контракт…
Лера хотела что-то сказать, но рот не слушался, она словно онемела, а дьявол между тем снял темные очки и своим пронзительным взглядом смотрел ей прямо в глаза…
Она проснулась в холодном поту, не понимая толком, сон это или не сон, но постепенно пришла в себя: конечно же, это сон… Мать еще не выходила из комнаты, Лера поглядела на часы. Половина десятого. Она достала из сумки визитку Красовского и быстро набрала номер. Кто мог ей сейчас помочь, кроме дьявола? Она все решила, она приготовила свою речь. И хотя дрожала рука, и голос, наверное, тоже дрожал бы, она знала, что сможет попросить его отправить ее обратно, на практику, туда, где остался Юрген. Номер не отвечал. Она набрала еще раз. Снова длинные гудки… Ну почему же так… Она уже все решила. Вот, еще один телефон. Лера позвонила по нему, и через некоторое время ленивый, заспанный женский голос произнес, что Леонид Аркадьевич утром улетел в командировку, а когда будет, неизвестно.
Юрген тосковал в ожидании отъезда в Москву, где он надеялся снова встретиться с Лерой. Билеты были уже заказаны, Клаус проводил последние натурные съемки, у всех было чемоданное настроение и все, кроме Юргена, с нетерпением ждали возвращения домой, в Германию. В Москве группа должна была пробыть несколько часов, и эти часы Юрген мечтал провести с Валерией. Но в день вылета рейс на Москву задержали по каким-то непонятным причинам, что привело Юргена в отчаяние. Теперь времени на все оставалось впритык, немцев из одного московского аэропорта сразу повезли в другой. В дороге Юрген нервничал, не реагировал на дурацкие шутки Вернера. Оказавшись в Шереметьеве, он с трудом нашел возможность позвонить Лере. Услышав в трубке незнакомый женский голос, он от волнения стал говорить с сильным акцентом, и в ответ прозвучало, что ошибся номером, таких здесь нет. Он набрал номер еще раз и, к величайшему своему удивлению, услышал то же самое. Потеряв всякую надежду дозвониться, он набрал номер еще, и на этот раз ему никто не ответил. Так и не простившись с Лерой, не повидав ее, даже не услышав ее голос, он сел в самолет, который через три часа должен был приземлиться в Германии. Он не знал тогда, что следующая их встреча произойдет только через семь лет…
Лера все еще ждала, что Юрген позвонит ей, надеялась встретиться с ним, но проходил день за днем, а от него не было никаких известий. И с каждым днем ее тревога росла, а надежда таяла…
Максим, напротив, появлялся довольно часто. Когда он приходил, мрачная атмосфера в доме заметно разряжалась. Он вел беседы с Софьей Дмитриевной о политике, о кино, рассказывал анекдоты и очень скоро завоевал ее симпатию. В свободные от дежурств вечера он, с благословения матери, приглашал Леру на концерты, на вечеринки к друзьям или просто посидеть где-нибудь в кафе. Он был тактичен, ненавязчив, не докучал Лере откровенными ухаживаниями и тем самым все больше располагал ее к себе. Ей было приятно проводить время с этим симпатичным, неглупым парнем, не лишенным чувства собственного достоинства. Конечно, он не был так божественно красив и романтичен, как Юрген, так эрудирован и остроумен, как Красовский, но эти его недостатки скрашивались легкостью и простотой в общении и явной доброжелательностью. Внешне его отношения с Лерой выглядели вполне дружескими, и хотя в его взгляде, обращенном к ней, можно было увидеть не только дружбу, Лера старалась не придавать этому значения и попросту тянула время, избегая всяких объяснений. Она прекрасно понимала, что любое выяснение отношений может привести к разрыву, и хотя она и не была влюблена в Максима, привязывалась к нему все больше и не хотела совсем его терять.
Со времени Лериной очень короткой и очень бурной поездки на практику прошло около месяца. В квартире раздался телефонный звонок, Лера тут же бросилась к трубке.
– Наташка, как хорошо, что ты приехала! – дрогнувшим голосом сказала Лера.
– Ты хандришь, моя дорогая? – Наташа говорила бодрым уверенным тоном. – Из дома можешь смотаться?
– Конечно, могу. – Лере очень хотелось встретиться с подругой, ведь только от нее она могла хоть что-то узнать о Юргене! Последняя надежда что-то прояснить и, может быть, успокоить не проходящую, а только слегка притупившуюся боль в душе…
– Тогда поехали лечить хандру. В семь у метро «Тургеневская». Идет?
Лера, окинув взглядом закрытую дверь в комнату матери, мгновенно вылетела из квартиры.
– Лерка! Что с тобой? – Наташа обняла подругу. – Бледная, худая, одни глаза остались. Нельзя так себя мучить!
– Я вовсе себя не мучаю! Наоборот, неплохо провожу время, – улыбнулась Лера.
– Что-то не похоже, – Наташа с беспокойством разглядывала подругу.
– Ладно, хватит смотреть на меня, как врач на пациента! Лучше расскажи, что было после моего отъезда.
И Наташа стала рассказывать…
Как и предполагал директор студии, с передачей о немцах возникли проблемы и ему пришлось отдуваться перед районным и даже областным начальством. Материал смотрели несколько раз и после просмотра заставляли убирать все новые куски, как раз те, которые были наиболее интересными и зрелищными. В первую очередь сократили до минимума интервью с Юргеном и другими немецкими студентами, оставив две или три самые обтекаемые фразы. Все остальное разрешили дать как изображение, наложив на него соответствующий дикторский текст. Написать этот текст поручили главной редакторше – очень осторожной и совершенно бездарной. Далее было велено вырезать всякие битловские и блатные песенки, а также цыганщину. В результате после урезания и редактирования получилось довольно куцее нечто с примитивным текстом, это показали один раз по местной программе и сдали в архив.
Во время эфира Наташа плакала от стыда и обиды, глядя на экран монитора. Директор говорил, что передачу могли вообще запретить, хорошо, хоть что-то показали, но для Наташи это было слабым утешением. Правда, после показа были какие-то звонки в студию, появилась даже статья в районной газете с хвалебным отзывом, но скоро о передаче забыли и студийная жизнь снова погрузилась в routine and stagnation, как любил выражаться Красовский. Конечно, если бы он не уехал, все было бы по-другому…
– Иногда мне кажется – ему на все и на всех наплевать, кроме самого себя, – сказала Лера. – Он наверняка мог остаться, просто не захотел… Для него важно только то, что делает он сам…
– Знаешь, Лерка, а я ведь уговорила директора отдать мне весь оставшийся материал, хочу сделать из него свою курсовую.
– Ты мне покажешь его? – дрожащим голосом спросила Лера.
– Конечно!
– Ладно, куда мы идем?
– Адик – мой старый друг, – проговорила Наташа, охотно сменив тему. – Знаешь, он добрый парень, он такой – последнее отдаст. В общем, тебе он понравится, сама увидишь.
– Ты меня сватаешь, что ли? – усмехнулась Лера.
– Совсем ты глупая девочка! Я просто хочу показать тебе современный underground и отвлечь от твоих маниакально-депрессивных мыслей. Адик учится в Гнесинке, сочиняет музыку, Ваня пишет стихи. У них потрясающие песни. Иногда выступают в закрытых клубах, потом получают по шее, потому что не соответствуют… И идут разгружать машину в соседнюю булочную. Поняла?
– Что уж тут не понять…
Через пять минут они оказались в мрачного вида дворе огромного старого кирпичного дома, поднялись на лифте на три этажа, потом прошли по какому-то непонятному переходу и поднялись пешком еще на два этажа по лестнице, остановились у огромной обшарпанной двери. Наташа позвонила, через некоторое время дверь распахнулась и на пороге появился высокий худощавый длинноволосый парень хипповатого вида. На нем были заплатанные джинсы, футболка в разноцветных разводах, он улыбался во весь рот и то и дело поправлял спадающие на нос большие очки с толстыми стеклами.
– Привет, – он чмокнул Наташу в щеку, протянул руку Лере и обеих провел в квартиру.
Квартира показалась Лере огромной. Высокие потолки, длинный коридор, заставленный какими-то шкафами и тумбами, старый дубовый паркет, изрядно истертый. В огромной комнате в углу стоял старый рояль, было много громоздкой мебели, и на одном из диванов с высокой спинкой спал какой-то парень.
– Девочки, жрать нечего, – Адик, извиняясь, развел руками, – зато бухла полно. Серый не пьет, а мне одному скучно. В одиночестве пьют алкоголики, а я еще не дошел до этой стадии. Давайте тяпнем, мои хорошие.
Он разлил по бокалам какое-то красное вино, протянул Наташе и Лере.
Все чокнулись, выпили.
– Натали, где ты откопала такую красивую чувиху? – спросил Адик, с интересом разглядывая Леру.
– Что, запал? – рассмеялась Наташа.
– Ты меня смущаешь, – сказал Адик, кокетливо улыбаясь.
– Не строй из себя красну-девицу, лучше скажи, у тебя хлеб есть? – деловито спросила Наташа.
– Поищи на кухне. Ладно, девочки, за вашу несравненную красоту! – Он осушил еще один бокал. – Правда, Натали, изобрети что-нибудь, мы с Серым последний раз вчера хавали, вот видишь, у него уже голодный обморок.
Наташа с Лерой удалились на кухню. Там в большом старом буфете они обнаружили муку, в пустом холодильнике нашли остатки какого-то масла.
– Сейчас будем печь блины! – гордо заявила Наташа.
Лера молча села на диван, и тот тоскливо взвыл всеми пружинами.
– Знаешь, Адик один в этой избушке-хоромине с пятнадцати лет!
– Везет… – тихо сказала Лера, жадно затягиваясь болгарской сигаретой с фильтром.
– Да это как сказать. У него папаша – большая шишка, мамаша – художница. Они, естественно, развелись, и мальчик им стал помехой на пути к счастью. Его поселили с бабушкой, а бабушка возьми да и помри. А у папочки – женушка молодая, у мамочки – муженек молодой. Выписали к сыночку какую-то дальнюю родственницу, а он ее и извел.
– Как? – удивилась Лера.
– Да очень просто. Рок-музыкой.
Наташа тем временем уже развела тесто в кастрюле, разогрела сковородку и разлила по ней густое пенистое нечто.
– Между прочим, у меня никогда первый блин не бывает комом. Ты удивляешься, да? – она повернулась к подруге.
– Блинам?
– Да при чем здесь блины! Как он старушку извел. Думаешь, магнитофоном?
– Я еще ничего не думаю…
– Он сам – музыкант, и, между прочим, потрясный. Он сам музыку пишет, но это – чистый рок. Посмотришь, у него в другой комнате все стены одеялами обиты, чтобы соседи не доставали.
– А кто на диване спит? – спросила Лера, закуривая вторую сигарету.
Наташа вдруг расхохоталась.
– Восьмой поэт России!
– Кто?
– Ладно, сама увидишь, он еще проснется!
Как это ни удивительно, ни один из Наташиных блинов в самом деле не подгорел. Она аккуратно складывала их на большую старинную тарелку с отбитым краем, и когда готова была уже целая гора, она закричала неожиданно громко, так что у Леры резануло в ушах.
– Господа, кушать подано!
Лера ошалело взглянула на подругу, а Наташа раскатисто рассмеялась.
– Неплохо у меня голос поставлен, а? Жаль только, петь не умею. Я как-то попробовала, а Адик говорит – ты скачешь из одной тональности в другую, как заяц по капустным грядкам. Я не обиделась, потому что это правда. Я и сама слышу, что вру, а сделать ничего не могу. Вот художественной чтицей мне в свое время предлагали стать, да я сама не захотела.
– Чтицей? – Лера вдруг хмыкнула. – Смешное слово.
– Ну а как еще сказать? Художественной читательницей или читальницей?
– Да ну тебя, – смеясь, сказала Лера.
– Вот видишь, как хорошо. Ты уже развеселилась, что, собственно, и требовалось в задаче…
В кухне наконец появились мужчины. Адик, издавая восторженные звуки, тут же проглотил два блина. Следом за ним вошло немного странное, но при этом обаятельное существо, сероглазое, кудрявое, юное и еще более худое, чем сам Адик. Это и был Серый, или Ванечка Серов, который молча уставился на Наташу, потом на Леру, потом на блины и снова – на Наташу.
– Очнись, Серый, – сказал Адик, – пока ты будешь любоваться прекрасными дамами, я сожру все блины. Тебе снова придется ложиться в спячку, как медведю, но для медведя ты слишком худ и с шерстью у тебя плоховато.
Все расхохотались, и только на лице Вани ни один мускул не дрогнул. Все так же молча он протянул руку, взял блин и стал меланхолично жевать его.
– Ты бы сказал что-нибудь, Серенький, – Наташа ласково тронула его за руку. От ее прикосновения он неожиданно вздрогнул, и его бледное личико залилось румянцем.
– Оставь его, Натали, он еще не проснулся, – сказал Адик.
– Я еще скажу… – вдруг произнес Серый приятным вкрадчивым голосом, – или прочту…
Он снова замолчал, сжевал еще три блина, снова поглядел на Наташу и пробормотал словно самому себе:
– От божественной пищи, приготовленной твоими руками, меня сегодня посетит вдохновение…
Адик снова налил вина всем, потом полез в холодильник, извлек оттуда пыльную бутылку минералки, протянул Ване.
– Спасибо, друг мой верный, за заботу… – произнес тот нараспев.
Лера отпила из своего бокала несколько глотков. Она заметно повеселела, ей было хорошо в этой странной запущенной квартире, с этими чудными ребятами, которые, видимо, жили, пренебрегая всякими условностями. Здесь каждый вел себя как хотел, делал что хотел, и никто никого за это не осуждал.
Ванечка, молча удалившись, уселся на диван и что-то строчил в тетради, положив ее на колени.
– Натали, а ты, между прочим, рассказала подруге, кто мы такие? – с неожиданным пафосом спросил Адик.
Лера засмеялась.
– Вы так говорите, Андрей, словно хотите меня напугать… – У нее чуточку кружилась голова от выпитого вина. – У вас какая-нибудь тайная секта?
Наташа схватилась за живот от хохота. Она вообще была смешлива.
– Ничего подобного, – сказал Адик обиженно, – я просто не хочу, чтобы ты подумала, – он обращался исключительно к Лере, – что мы какие-то там хиппари или пижоны. Мы на самом деле очень серьезные люди. Серый – он вообще гений, он большой поэт, я думаю, на сегодняшний день он – восьмой поэт России, если брать в историческом срезе. А в будущем, вполне возможно, он станет номером один всех времен. Себя я гением не считаю, но я – один из создателей совершенно нового направления в современном искусстве, которое пока никем не признано, но это – вопрос времени.
– Ой, сейчас будет научно-рекламно-познавательная лекция на два часа! – Наташа зевнула.
– Не хочешь – не слушай, – обиделся Адик.
– Извини, но я уже столько раз слышала… Ты рассказывай, рассказывай, я лучше к Серому пойду…
– Тебе не скучно? – встревоженно спросил Андрей Леру, когда они остались одни.
– Наоборот, мне очень интересн-но, – Лера старалась отчетливо выговаривать слова, чувствуя, что хмелеет.
– Так вот, мы – то есть я, Серый и еще двое наших друзей-музыкантов – работаем в совершенно новом направлении, которое мы назвали бард-роком. Оно не имеет ничего общего с тем, что на Западе называют хард-роком, равно как и с авторской песней в ее каэспэшном варианте. В то же время мы взяли лучшее из того и другого и, по-своему переосмыслив…
Лера слушала Адика с большим напряжением, мысли в ее голове рассеивались, слова ускользали, правда, она периодически кивала, когда Адик спрашивал, не надоело ли ей слушать, но сама она была уже где-то далеко, ей даже казалось в какие-то мгновения, что она, оторвавшись от земли, парит в облаках… И там, сквозь облака, в призрачном тумане ей снова мерещилось прекрасное улыбающееся лицо Юргена.
– Чувствую, я утомил тебя теорией, – сказал Андрей, – пойдем, лучше сама послушай…
Лера встала с дивана, чуть качнулась, Адик спокойно взял ее под руку. Когда они вошли в комнату, Лера с удивлением увидела, что Наташа сидит на полу рядом с диваном, подобрав под себя свои длинные ноги, а Ванечка перебирает рукой ее пышные светлые волосы с такой трепетной нежностью, что у Леры защемило сердце.
Адик усадил Леру в кресло, снял со стены гитару.
Вдруг Лера, в каком-то внезапном порыве, вскочила с кресла, взяла у него гитару, ее пальцы побежали по струнам, она запела… Она слушала себя с удивлением, словно это был не ее голос, а какой-то чужой – красивый, чистый, глубокий… Этот голос легко выводил характерные цыганские переливы, срывался на плач, произносил незнакомые слова, которые рождались внезапно в глубинах сознания и легко слетали с языка. Лера не сразу поняла, что импровизирует на ходу, просто произнося вслух то, что пела ее душа.
– Это фантастика, – прошептал Адик, – жалко, магнитофона нет… Вот это находка!
Лера замолчала, бросила гитару, закрыла лицо руками и выбежала из комнаты…
Очнулась она в коридоре. Увидела испуганное лицо Наташи. Потом Ваню, который прикладывал мокрое полотенце к ее лбу… Адик обнимал ее и спрашивал встревоженным голосом:
– Тебе плохо? Хочешь воды?
Она замотала головой, и снова все поплыло куда-то… Она обмякла в чьих-то руках и почти не чувствовала, как ее несут в комнату и укладывают в постель…
Через несколько дней, пасмурным ранним утром, Валерия сидела в приемном отделении районной больницы в ожидании своей очереди. Услышав свою фамилию, она встала и на негнущихся ногах пошла в операционную.
– Вы не хотите оставить ребенка? – глядя ей в глаза, спросила женщина в белом халате.
– У меня нет такой возможности… – сухо ответила Лера.
– Вам двадцать два года, вы не девочка, но у вас впереди вся жизнь. Возможно, вы никогда уже не сможете иметь детей, я обязана предупредить вас… Подумайте.
– Я уже подумала, иначе не пришла бы сюда, – резко сказала Лера.
– Ложитесь на кресло, – скомандовала врач, – новокаин переносите, аллергии нет?
– Нет. – Медсестра натянула на ноги Лере белые матерчатые чулки, Лера глубоко вздохнула и закрыла глаза… Потом, в палате, время тянулось бесконечно. Женщины на других койках оживленно болтали, делились друг с другом своими семейными проблемами, поносили мужиков, волновались за оставленных дома детей… Лера молчала, притворившись спящей. На душе было так гадко и тяжело, что хотелось умереть. Вечером прибежала Наташа с пакетом фруктов, Лера встала, накинула халат, и они крадучись пошли курить под лестницу. Наташа была единственным человеком, знавшим о том, что Лера в больнице. Лера наотрез отказалась ставить в известность о случившемся кого бы то ни было, даже Наташиных друзей.
– Ребята очень беспокоятся за тебя, – сказала Наташа, – пришлось соврать, что у тебя это от переутомления…
– Я не могу здесь больше находиться, – сказала Лера подруге, закуривая вторую сигарету, – не могу слушать эту бабью болтовню, я с ума сойду!
– Завтра утром я приеду за тобой, а сегодня потерпи, выпей таблетку. Постарайся заснуть. И обязательно ешь яблоки, в них железа много, тебе это сейчас необходимо.
Оставшись одна, Лера легла на кровать лицом к стене и, не обмолвившись ни с кем ни словом, снова притворилась спящей. Она беззвучно плакала, уткнувшись лицом в подушку. Никогда в жизни еще ей не было так скверно, обидно, одиноко. Теперь, когда все уже осталось позади, она снова и снова думала о прекрасном голубоглазом иностранце, который, внезапно возникнув в ее жизни, так же внезапно исчез из нее навсегда. Несколько дней она прожила в замечательной, волшебной сказке и даже поверила в реальность этой сказки. Какая же она дура! Как только они расстались, он тут же забыл о ней! Но ведь он позвонил! Значит, он все-таки думал о ней! Что же случилось потом, почему больше не было ни звонков, ни писем? Неужели она была для него всего лишь мимолетным увлечением? Неужели прав был Красовский, когда говорил, что Юрген уедет в Германию и забудет ее? Ей так не хотелось верить в это, и в то же время, не находя никаких других объяснений его исчезновению, она все плакала и плакала, накрывшись одеялом с головой. Ночью, когда наконец в палате наступила тишина, Лера заснула, и ей приснился Юрген…
Утром Наташа, как и обещала, приехала в больницу за Лерой. Она понимала состояние подруги и старалась как-то разговорить ее, чтобы у той стало легче на душе.
– Понимаешь, ты не из тех женщин, которых бросают, – сказала она уверенно.
– А из каких же я женщин? – улыбнувшись, спросила Лера.
– Из тех, которым предлагают руку и сердце. Да ты и сама прекрасно это знаешь. Он не мог просто так уехать и забыть о тебе, тут что-то не так.
– Что тут не так? Все именно так, как и должно было быть. Он просто не захотел больше встречаться со мной, зачем ему все эти сложности! Что у них там, девушек мало! А здесь он просто решил поразвлечься скуки ради!
– Лерка, ты сама понимаешь, что это неправда, – пыталась убедить ее Наташа. – Ты бы видела, какое у него было лицо, когда я передала ему записку с твоим телефоном и адресом. Да он чуть не плакал, когда узнал, что ты улетела в Москву! Я, конечно, совсем мало знаю его, но кое-что я в людях понимаю. Он не притворялся, клянусь тебе. Он любит тебя, просто что-то случилось, он не смог тебе дозвониться, а письма из Германии идут очень долго, если вообще доходят.
– Я никогда больше не увижу его… Ладно, закончим с этим. Надо возвращаться к жизни, работать, впереди – дипломный курс, а я расклеилась, как какая-то сопливая дамочка из мелодрамы! Тьфу ты, самой противно и стыдно!
– Все ты говоришь правильно, только стыдиться тебе нечего. Любовь – это счастье, даже если ничего не складывается. Думаешь, мне легче? Твой далеко, за границей, мой любимый – здесь, в Москве. Да что с того. Я ему действительно не нужна, и тут ничего не поделаешь. Быть бы мне на твоем месте… Если бы ты захотела, тебе он предложил бы и руку, и сердце…
– Сильно сомневаюсь, – усмехнулась Лера. – Его, по-моему, вообще женщины не интересуют, а со мной он просто валял дурака, он и сам об этом сказал.
– Это правда? – оживилась Наташа.
– А зачем я тебе врать буду! Леонид Аркадьевич – очень интересный человек, и я рада, что мы с ним познакомились достаточно близко, но он – одинокий странник, мне кажется, ему вообще никто в жизни не нужен, во всяком случае – надолго…
– Может быть, ты и права, – задумчиво сказала Наташа, но тогда тем более у меня нет никаких шансов…
– Знаешь, Наташка, что я думаю… – Лера поглядела на подругу потеплевшим взглядом, – какое счастье все-таки, что мы с тобой встретились.
– Да, это точно. Вроде знакомы недавно, а сколько уже пережили вместе. И с кем еще можно говорить обо всем об этом, кроме как друг с другом!
Девушки обнялись и какое-то время сидели молча, словно боясь нарушить неловким словом ту дружескую симпатию и теплоту, которую испытывали друг к другу. А потом Наташа сказала тихо:
– Я уверена, и нам когда-нибудь повезет по-настоящему.
– Знаешь, я тут случайно встретилась с одним парнем… – Лера чуть лукаво поглядела на подругу, – он, в общем-то, ничего… Хочешь, познакомлю?
– Конечно, хочу! Уверена, он мне понравится! Ревновать не будешь?
– Вот еще не хватало! И вообще – мы просто друзья.
– Дорогая моя, дружба с мужчиной – это иллюзия, поверь моему опыту.
– Интересно, но ведь ты дружишь с Адиком и Ваней!
– С Адиком – да, но это редкое исключение, и потом мы сто лет знакомы. А Ваня – это особый случай…
– По-моему, он просто влюблен в тебя.
– Не просто. С ним все не просто. Понимаешь, он «отмороженный».
– Это как? – удивилась Лера.
– Ну, он смотрит мне в глаза, держит за руку, читает стихи… Но я для него – не женщина, понимаешь, я муза, светлый образ, прозрачный, бестелесный, как недоступный космос земному существу… Он поэт, и как все поэты – не от мира сего. Он не хочет понимать, что я обычная, земная, и мне перед ним ужасно стыдно…
– Стыдиться тут нечего, – сказала Лера серьезно, – если он видит тебя такой, значит, все это есть в тебе, просто не каждому дано увидеть. Для кого-то, наверное, и Беатриче была обыкновенной бабой, и не каждый за ней пошел бы в ад…
– На эту тему у него тоже стихи есть. В сущности, он – гений, и сам он прозрачный, бестелесный, а не я… Его беречь надо. А я не стою ни его, ни его стихов, потому и стыдно… Ладно, хватит об этом.
– Кто чего стоит – это только время покажет, – задумчиво сказала Лера.
– Ах ты, мой философ! Пойдем-ка отсюда, а то заболтались тут, будто и поговорить больше негде! – Наташа подхватила Лерину сумку. – А ты, пожалуйста, больше не хандри, обещаешь?
– Обещаю, – улыбнулась Лера.
Дождливое лето сменилось ясной золотой осенью.
У Леры начались занятия в университете, и она почти не бывала дома. Дипломный курс да еще работа в отделе писем молодежной газеты не оставляли времени для хандры. Иногда она встречалась с Наташей, которая упорно трудилась над своей курсовой…
Уголек заметно подрос и стал любимцем Софьи Дмитриевны. Когда он мурлыкал, забравшись к ней на колени, она приходила в полный восторг и готова была простить ему и объеденные цветы в горшках, и разодранный в клочья диван, и вообще любые прегрешения.
Максим прочно утвердился в роли друга семьи, и, что самое удивительное, он пользовался особым расположением тети Жанны и дяди Миши. Однажды его с Лерой даже пригласили на званый ужин. Тетка сказала:
– Валерия, ты не должна на меня обижаться… Я понимаю, что бывала несправедлива к тебе, но я всегда переживала за Сонечку. Она такая одинокая, беззащитная, а ты так мало уделяла ей внимания! Но кто старое помянет – тому глаз вон!
Лера, усомнившись в искренности тетки, ответила с иронией:
– Что ж, худой мир лучше недоброй ссоры.
Но тетка иронию не уловила, у нее вообще было плохо с чувством юмора.
Бард-роковцы создали свой ансамбль под названием «Квадро», в состав которого, кроме Адика вошли двое его друзей по Гнесинке, ударник и бас-гитарист, четвертым членом группы, конечно, был автор… Underground, забросив родную булочную на произвол судьбы, готовился к выходу на поверхность…
Итак, стояла ясная московская осень, и в ее золотисто-пунцовом затишье еще ничто не предвещало бурю…
В один из осенних вечеров «отмороженный» восьмой поэт России с печальным лицом склонился над пишущей машинкой… Вокруг него гремела музыка, прорываясь к соседям сквозь обитые одеялами стены, но поэт ничего не слышал…
– Вовчик, давай ля! – кричал Андрей на бас-гитариста.
– Ну даю, десять раз! – проворчал Вовчик, в сотый раз уже извлекая медиатором один и тот же звук.
– Не ля, а бля у тебя!
Ударник Геша захохотал.
– Отставить смех! – возмутился Андрей.
– Не Адик ты, а ад кромешный… – вдруг нараспев произнес Ваня.
Тут уже Андрей не удержался, и все трое музыкантов буквально закатились от хохота.
А Иван все так же задумчиво созерцал пишущую машинку, и ни один мускул не дрогнул на его лице.
