Текст книги "Мне не забыть"

Автор книги: Елена Свиридова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 19 страниц)

– Почему? – спросил он.

– Не знаю… Мне так хорошо с тобой…

– Тогда почему ты плачешь?

– Мы расстанемся, ты уедешь и забудешь меня, – прошептала Лера и подумала: «Господи, что же я говорю, какая я дура! Где моя гордость? Разве можно говорить мужчине то, что думаешь! Я пришла к нему потому, что не могла не прийти. На что я надеялась? Мы никогда не будем вместе, для него это случайный эпизод, очередное любовное приключение… У нас нет и не может быть будущего. Он действительно забудет меня, но зачем же я сказала об этом вслух! Теперь он, наверное, презирает меня…»

Юрген нежно погладил ее мокрые от слез щеки и, старательно подбирая слова, сказал:

– Если мужчина и женщина хотят быть вместе, им нельзя помешать. Ты хочешь быть со мной?

– Хочу… Но все это так сложно… – И опять Лера разозлилась на себя за сказанные слова.

– Почему? – спросил Юрген. – Ты замужем?

– Нет.

– У тебя есть кто-то?

– Нет…

– Значит, ты можешь уехать со мной?

Лера не могла поверить тому, что услышала. Ей показалось, что она летит с обрыва в пропасть и ничто не может удержать ее. Не было страха, а был невыносимый, безумный восторг свободного полета в бездну…

– С тобой? Куда?

– Ко мне домой. В Германию.

Неужели все может быть так просто? Так не бывает… Она засмеялась и сказала:

– Это правда?

– Правда, если ты любишь меня.

– Я поеду с тобой куда захочешь. Я всегда буду любить тебя, я не хочу никогда расставаться с тобой! – говорила Лера, целуя его глаза, волосы, губы. И ничто в мире не существовало больше для них обоих, кроме любви, и так продолжалось до тех пор, пока за окном не начало светать…

В зале было установлено несколько кинокамер, Клаус водрузил свой штатив прямо на сцену. Срочно протрезвленные осветители возились с приборами, протягивали по проходу кабель.

Лера, впервые в жизни оказавшаяся в роли ведущей, при виде направленных на нее кинокамер и осветительных приборов от волнения чуть не лишилась дара речи. В сознании мгновенно проносились ужасные мысли: – «Зачем я согласилась, теперь я опозорюсь перед огромной толпой, а главное – перед Юргеном. Но у меня не было выбора! Судьба послала мне серьезное испытание, и я должна справиться!.. Я должна…» И, глубоко вздохнув, она поднесла ко рту микрофон.

– Спасибо всем, что пришли на наш вечер! Мы очень рады, что проведем его все вместе, – сказала она первое, что пришло ей в голову, совершенно забыв приготовленный текст.

Представитель райкома подозрительно покосился на нее, сверяя ее слова с напечатанным и утвержденным текстом. Красовский одобрительно улыбнулся из зала, стараясь поддержать свою подопечную. Наташа озабоченно говорила что-то оператору, потом запорхала по залу подобно летней бабочке, делая какие-то указания то звукооператору, то осветителям. Но все это было как в тумане, как во сне. Лера не видела ничего, кроме яркого света, а собственный голос казался ей чужим, непослушным и звучал откуда-то издалека. Она прошла по сцене, почти не чувствуя ног, и взгляд ее остановился на спокойном, улыбающемся лице Юргена. Туман рассеялся, сцена обрела форму, пол под ногами перестал ускользать, слова зазвучали вдруг сами собой.

– Я долго думала, с чего начать наш разговор. – Лера смотрела в зал, отделенный от нее световым барьером и постепенно обретавший очертания. Как много людей! Какие разные лица… Молодые работяги, приодевшиеся как на праздник, длинноволосые хиппи, накрашенные девицы… Лера искала взглядом среди них кого-то одного, кого можно было бы выбрать в собеседники и, обращаясь к нему, чувствовать себя увереннее. Она знала этот давно испытанный прием, к которому прибегали многие артисты. Вдруг ее взгляд остановился на двух парнях из общежития – чернявом и рыжем, они смотрели на нее, и Лера, улыбнувшись, как добрым знакомым, продолжала:

– Знаете, мне, конечно, очень повезло, что именно меня выбрали ведущей этого вечера. Мне очень приятно познакомить вас с нашими немецкими друзьями, которые приехали сюда, потому что любят нашу страну и хотят узнать о ней как можно больше. Они хотят, чтобы у них на родине тоже знали правду о том, как мы живем, они снимают фильм о Советском Союзе. – Лера подошла к Юргену, взяла его за руку и подвела к микрофону. – Юрген Грасс – будущий режиссер, еще он замечательно поет и, главное, знает русский язык. Поэтому вы сможете разговаривать с ним без переводчика, задавать ему вопросы. А сейчас я передам ему микрофон и попрошу представить его друзей – студентов киношколы, расположенной в немецком городе Гамбурге.

В зале вдруг заулыбались, зашумели, захлопали… И Лера, оправившись от недавнего испуга, заметила наконец Красовского, который одобрительно кивал ей из первого ряда.

– Дорогие друзья! – сказал Юрген. – Мой русский не очень хороший. Я имел мало практики. Я могу ошибиться.

– Ничего! Давай, Юрген! – крикнул чернявый парень. – Мы не обидимся.

Пока Юрген рассказывал о Зигфриде, Хайнце, Вернере, Клаусе, бегавшем с кинокамерой по залу, Лера незаметно ушла со сцены, надеясь, что ее миссия выполнена, и отправилась искать Наташу.

Посыпались вопросы из зала, на которые Юрген едва успевал отвечать. Он вызвал на помощь Вернера и Зигфрида, оставив себе скромную роль переводчика.

Их спрашивали обо всем – нравятся ли им русские девушки, какая зарплата у немецких рабочих, сколько стоит водка в Германии, как они относятся к войне.

– Мы пацифисты. Мы против войны, – спокойно ответил Юрген.

– А твой батя небось убивал наших солдат? – прозвучал чей-то злой голос.

– Мой отец антифашист. Он всегда ненавидел Гитлера.

– А если у вас будет новый Гитлер, вы опять пойдете убивать нас?

– Нет.

– А если вас заставят?

– Это нельзя. У нас такой закон. Я иду в армию, если хочу. Заставить никого нельзя.

– Вот бы у нас такой закон ввели! – громко сказал какой-то парень.

И тут же представитель райкома что-то зашептал Красовскому, а тот молча кивнул.

Молодые немцы, которые держались с достоинством и не боялись отвечать на провокационные или просто глупые вопросы, явно нравились публике. А уж когда Юрген взял гитару и запел, в зале повскакивали с мест. Он был в ударе, пел на немецком, на английском и даже на русском.

Вдруг рыжий парень с наколкой на руке поднялся с места и выкрикнул:

– Эй, ведущая, ну-ка спой! Чего стесняешься? Помнишь, как в общаге…

Он явно привлек к себе внимание, зал зашумел. Лера испуганно посмотрела на Наташу.

И тут Юрген, оборвав песню, заявил на весь зал:

– Это очень правильно. Она поет лучше всех! Прошу на сцену.

– Я не буду петь, я не могу, – вспыхнув, прошептала Лера Наташе.

– Иди, – Наташа легонько подтолкнула подругу.

А Юрген с такой нежностью поглядел на нее и так обворожительно улыбнулся, что она не смогла устоять. Когда она пела свои романсы, он, быстро схватывая мелодию, подыгрывал ей на гитаре.

Красовский, все это время контролировавший ситуацию, то отвлекая райкомовского деятеля, то помогая Наташе проводить съемки, настолько был потрясен пением Леры, что стремительно вышел из зала и закурил прямо в дверях.

Потом, в полутемном фойе, в отсветах мигающих разноцветных прожекторов, Лера и Юрген танцевали, прижавшись друг к другу и забыв обо всем на свете. «Какая красивая пара!» – прозвучал неподалеку чей-то восхищенный голос. Они услышали, улыбнулись друг другу.

Рядом Наташа танцевала с Зигфридом, то и дело выискивая взглядом Красовского, но того нигде не было видно.

Неожиданно появились чернявый и рыжий и пригласили танцевать Наташу и Леру.

– Знаешь, мы тебя тут в телевизоре видели, – сказал рыжий Лере. – Здорово ты этого прокурора зацепила. Молоток. Моя бы воля – пришил бы гада!

– А что он тебе сделал?

– Одного кореша посадил.

– За что же?

– Да ни за что! Ладно, твой кавалер скучает. А мы к вам заглянем вечерком, споем, о том о сем покалякаем.

– Конечно, заходите.

Не дожидаясь окончания вечера, Юрген и Лера незаметно вышли из здания… Улица встретила их приятной свежестью, легкий ветерок обдувал их разгоряченные лица… Юрген остановил такси…

Громко разговаривая по-английски, они на этот раз беспрепятственно проникли в гостиницу. Лера держалась непринужденно, ее вполне можно было принять за иностранку. Они поднялись на этаж, вошли в номер, и Юрген, усмехнувшись, сразу запер дверь на ключ. Было тихо, только откуда-то доносилась приятная музыка… В этот день все получалось легко и просто, никто не мешал влюбленным, словно какие-то высшие силы решили оберегать их покой и счастье.

Быстро раздевшись, они вместе забрались под душ, смеялись, брызгали друг в друга водой и прямо под душем стали заниматься любовью.

Потом они лежали рядом в постели и долго разговаривали полушепотом, стараясь поделиться друг с другом всем, что касалось их прошлого и что было важным для них обоих. Юрген узнал, что Лера с детства мечтала стать певицей, еще совсем девчонкой выступала вместе с цыганским ансамблем, это были друзья ее матери. С ними было так весело и хорошо, она до сих пор не может их забыть. Потом они исчезли из ее жизни так же внезапно, как появились… Лера долго тосковала, оставаясь одна, вспоминала их песни, но однажды мать услышала, как Лера поет. Она почему-то ужасно рассердилась и заявила, что, если Лера не выкинет из головы эту цыганскую дурь, она покончит с собой.

Лера взрослела и видела много непонятного, абсурдного в поведении своей матери. Иногда с ней было просто невыносимо. Она бывала очень ласковой и нежной, а иногда ужасно несправедливой и вызывала у дочери смешанные чувства любви, жалости и ненависти. Может быть, мама стала такой, потому что ожесточилась на жизнь и боялась одиночества? Лера росла без отца, родители разошлись, когда она была совсем маленькой… Кем был ее отец и куда он исчез? Она ничего об этом не знала.

Вообще в истории семьи Голицыных было много странного, даже страшного, но Лера не стала рассказывать Юргену о том, что родители матери погибли в сталинском лагере, а мать с сестрой несколько лет жили в детском доме… Она боялась, что он не сможет это понять, да и сама она мало что знала и понимала… Конечно, ей хотелось разобраться в том, что происходило в ее семье, но заводить об этом разговор было совершенно бесполезно, он каждый раз заканчивался слезами и истерикой. Лера не желала причинять боль и без того несчастной и явно нездоровой матери. Так и не получив ответы на волнующие ее вопросы, она замкнулась в себе, а петь перестала совсем, чтобы зря не травить себе душу.

– Ты снова стала петь для меня? – спросил Юрген.

– Конечно! Я подумала, что так я смогу лучше всего выразить свою любовь к тебе! – Лера уже не пыталась сдерживать свои чувства.

– Какой я счастливый, – сказал Юрген.

Общаясь с Лерой, он все лучше узнавал русский язык. Он многое понимал, непонятные слова переспрашивал, и хотя сам говорил с ошибками, это его уже не смущало.

– Ты так хорошо знаешь русский! – хвалила его Лера.

– Спасибо моей маме! Она помогла мне познакомиться с тобой!

Лера попросила рассказать о его семье. И он стал рассказывать, немного запинаясь и подсмеиваясь сам над собой. Оказывается, многие считают, что его мать владеет русским лучше, чем немецким. Она еще хорошо говорит по-французски, а вот немецкий у нее с особым выговором. Правда, в Германии в каждой провинции – свой акцент, и он настолько различен, что иногда мы с трудом понимаем друг друга, словно говорим на разных языках! Семья Юргена в отличие от Лериной была счастливой и благополучной, мать с отцом обожали друг друга, любили своих детей, стремились дать им хорошее образование. Мать учила их иностранным языкам, прививала любовь к музыке. Отец занимался бизнесом, старшая сестра Марта работала у него на фирме. Хотя их семья была обеспеченной, дети со студенческих лет самостоятельно зарабатывали себе на жизнь, любая работа считалась у них достойным занятием. Сестра подрабатывала сиделкой в больнице, а сам Юрген был даже уборщиком мусора. На вопрос Валерии, откуда знают русский его родители, Юрген ответил примерно так: «Мама жила в России когда-то в детстве, когда мой дедушка что-то строил в вашей стране. Потом она работала в школе, учила русскому немецких детей. Наверное, она выучила и папу». О том, что его отец во время второй мировой войны был в русском плену, Юрген решил промолчать, боясь отпугнуть девушку излишними подробностями из историй своей семьи, в которых он сам, сказать по правде, не очень разбирался. Знал он только, что его отец с сожалением вспоминал о своем участии в войне против русских, но вообще на эту тему говорить не любил.

Несмотря на то, что у каждого из молодых людей были свои тайны, связанные с драматическими судьбами не только их семей, но и стран, в которых они жили, разговор так сблизил их, что они чувствовали себя почти родными, и необычайная нежность друг к другу заполняла их души. Лере было так хорошо с этим молодым красивым немцем, как никогда прежде ни с одним мужчиной. Она ощущала себя в каком-то нереальном мире, где секс перерастал в нечто возвышенное, космическое.

– Я думала, так не бывает, – сказала она, уронив голову на грудь Юргена.

– Я тоже… – тихо ответил он.

Они заснули обнявшись, не в силах ни пошевелиться, ни оторваться друг от друга…

На другой день Лера, конечно, опоздала на работу. Счастливая, с гордо поднятой головой, она вошла в здание студии.

– Ты где пропадаешь? – бросилась ей навстречу Зина.

– Где хочу, там и пропадаю, – холодно ответила Лера, – но, как видишь, не пропала.

– Срочно иди к директору, – напыщенно произнесла Зина.

– Что, выговор за опоздание или премия за удачную съемку? Ты случайно не в курсе?

– Понятия не имею, велел тебя встретить, вот и все. Мне какое дело?

– Не хочешь составить мне компанию? – усмехнулась Лера.

– Нет уж, иди без меня. С меня хватит! У меня и так из-за тебя одни неприятности!

– Дура ты, Зинка, – сказала Лера презрительно, – думала, квартиру тебе дадут за твою бдительность и усердие? Ничего у тебя не вышло, вот и злишься. – Лера быстро направилась вверх по лестнице, а Зина осталась в вестибюле с раскрытым ртом.

– Опаздываете, Голицына, – сказал директор с упреком и какой-то странной печалью в голосе.

– Так получилось, извините… – Лера томно опустила глаза.

– Вам через полчаса в аэропорт, а вы гуляете, – проигнорировав томный взгляд, сухо сказал директор.

– В командировку? А как же наша передача?.. – пролепетала Лера, растерявшись от неожиданного поворота событий.

– Да какая командировка! В Москву!

– Но почему же? Что случилось? – У Леры словно все внутри оборвалось. – У меня практика только началась! И передача не закончилась! Что я такого натворила?! – спросила Лера со слезами в голосе.

– Да ничего вы не натворили! Вот, читайте. – Он протянул Лере телеграмму.

«Матери плохо, тяжелое отравление. Срочно вылетай. Тетя Жанна».

– Мне очень жаль, что так получилось, – смягчившись, сказал директор. – Вы способный журналист, а толком не поработали у нас. За контакт с немецкими кинематографистами могу вас только поблагодарить, – он странно усмехнулся, – нас вовремя не информировали, сами знаете – бардак… Сейчас разберемся с транспортом, заедете в общежитие за вещами, и в аэропорт.

– А билет? – спросила Лера растерянно.

– Не волнуйтесь, броня у нас есть. Мы все-таки областной телецентр, как-никак… – произнес он таким тоном, словно оправдывался перед самим собой.

– Спасибо… – упавшим голосом сказала Лера.

– Да не за что, мы ведь тоже люди… А вот, кстати, и ваш попутчик! – Директор встал из-за стола и пошел к распахнувшейся настежь двери навстречу Красовскому, протянул ему руку. – Привет, Леонид. Жаль, что улетаешь. Ну, я тебе компанию подобрал, так что не будешь скучать в дороге.

– Ценю, Саша, – улыбнулся Красовский, пожимая протянутую руку, – позаботился о старом друге.

– Свободных машин сейчас нет, возьмешь мою «Волгу», – сказал директор. – Ну а передачу без вас, сами, доделаем. В райкоме уже интересовались, просили материал показать перед эфиром. Будут, конечно, крамолу выискивать, ну, и на себя хотят посмотреть, какие они умные и прогрессивные.

При виде Красовского Лера почему-то смутилась, подумав, что их словно нарочно сводит судьба, есть в этом что-то фатальное. Но через мгновение ее мысли обратились к Юргену, она стала соображать в отчаянии, что же делать, как предупредить его? «Неужели я улечу, не простившись с ним? Неужели я больше его не увижу? Нет, это невозможно, это страшнее конца света! Конечно, он узнает на студии, что я улетела, ему все объяснят… Но как он воспримет это? Как передать ему мой московский телефон? Наташи, как назло, нет на студии. Господи, и что же с матерью, неужели нарочно это сделала?.. Зачем она так себя и меня мучает!» Когда эти мысли, путаясь, проносились в сознании девушки, она услышала мягкий голос Красовского.

– Валерия, если не трудно, подождите меня в приемной, у меня разговор ровно на пять минут.

– Конечно, подожду… Лера выбежала за дверь и бросилась к секретарше. Ей нужен был срочно телефонный справочник города. Быстро отыскав номер гостиницы, где жил Юрген, она попыталась дозвониться туда, но линия была занята. Наконец номер соединился, раздались длинные гудки. «Подойди, ради Бога! Неужели не слышишь! Сними трубку, пожалуйста!» – мысленно умоляла Лера. Но номер не отвечал. Она набрала еще раз – бесполезно. И тут из кабинета директора вышел Красовский.

– Поехали! – обратился он к Лере.

– Да-да, сейчас. – Лера набрала номер в последний раз, бросила трубку и, схватив сумочку, бросилась к двери за Красовским.

– Вот сумасшедшая, – то ли осуждающе, то ли сочувственно произнесла секретарша ей вслед.

Старая директорская «Волга» стояла у подъезда студии, рядом лениво прохаживался водитель.

– В аэропорт, – сказал Красовский, пропуская Леру на заднее сиденье.

– А вещи? Они у меня в общежитии, я ведь ничего не знала…

– Конечно, заедем за вещами… – Красовский почему-то нервничал. – На Енисейскую, – сказал он водителю.

– А путевка? – водителю явно было неохота вообще куда-нибудь ехать.

– А, черт! Забыл! – Красовский посмотрел на часы, на Леру. – Подождите, я мигом. Времени до вылета осталось в обрез.

– Леонид Аркадьевич! – во двор выбежала запыхавшаяся секретарша. – Вы путевку забыли.

– Спасибо, дорогая, выручила, – он галантно поцеловал ей руку, сел на заднее сиденье, захлопнул дверцу и, протянув водителю путевку, сказал:

– Теперь поехали наконец!

– Теперь поехали, – водитель включил зажигание и медленно тронулся с места.

– Ты огорчена? – спросил Леру Красовский, неожиданно перейдя на «ты».

– Чем? – сказала она рассеянно, думая о своем.

– Ну, хотя бы болезнью матери…

– Да, конечно. Я огорчена и тем, что не закончили передачу…

– Я понял, – сказал Красовский сухо.

– Леонид Аркадьевич, а вы почему уезжаете? – спросила Лера вдруг. – У вас тоже кто-то заболел?

– Упаси Бог, у меня некому болеть… Просто надоело все, понимаешь! И, пожалуйста, зови меня Леонид, без этих церемоний, я ведь не старик еще. – Он замолчал, закурил, глядя на дорогу. Лера заметила, что у него подрагивают руки.

– Не думай, я не алкоголик, – сказал он, перехватив ее взгляд.

– А почему я должна так думать? – удивилась Лера.

– Да так, обо мне много разного говорят…

– А вам, Леонид, разве не безразлично, что говорят о вас? – удивилась Лера еще больше.

– Иногда бывает не безразлично…

– Вы такой талантливый и независимый человек. У нас на курсе все обожают вас, только и говорят, что о ваших фильмах.

– Это правда? – он улыбнулся, и на лице его опять появилось простодушное детское выражение, которое Лера уже заметила однажды.

– Конечно.

– А о моем ужасном характере тоже говорят? Признайся, ты ведь, наверное, слышала, что я вредный, неуживчивый, что у меня полно врагов и жены от меня сбегают…

– Ну, слышала немного… – Лера смущенно улыбнулась.

– Знаешь, – Красовский повернулся к ней и поглядел прямо в лицо. – Если бы я позволил себе расслабиться, я, наверное, влюбился бы в тебя… Я понял это, когда ты пела. Женское кокетство, внешняя красота давно уже меня не трогают. Но талант, творчество – единственное, перед чем мне трудно устоять.

Она промолчала, почувствовав холодок, пробежавший внутри. Этот человек задевал какие-то тонкие струны в ее душе и не был ей безразличен. Он, наверное, вообще никого не оставлял равнодушным, его должны были или бояться и ненавидеть, или обожать, как Наташа… Лера подумала, что если бы не влюбилась без памяти в Юргена, то наверняка увлеклась бы Красовским, и неизвестно еще, что было бы хуже для нее, не лучше, а именно хуже, потому что все сейчас, по ее мнению, складывалось для нее как нельзя более скверно.

– Но ты можешь не опасаться, я слишком самолюбив! Когда я вижу, что меня предпочитают неотразимому Гансу Гансену, я отхожу в сторону. – Его хрипловатый голос вдруг зазвучал красиво и чисто. – «Но самая глубокая, тайная моя любовь отдана белокурым и голубоглазым, живым, счастливым, дарящим радость, обыкновенным. Не хулите эту любовь, Валерия (у него там Лизавета, не в этом суть), она благодатна и плодотворна, в ней страстное ожидание, горькая зависть, малая толика презрения и вся полнота целомудренного блаженства». – Красовский вновь замолчал, закуривая очередную сигарету. Лера вспыхнула. Будь он проклят со своей эрудицией! Он действительно невыносимый человек… И кто дает ему право называть Юргена обыкновенным!

– Не обижайся, – тихо сказал Красовский, словно читая ее мысли, – я здесь ни при чем, это Томас Манн, прочитай при случае «Тонио Крегера», он замолчал, а когда заговорил снова, голос его прозвучал жестко и безжалостно: – Конечно, ты понимаешь, что твой роман абсолютно бесперспективен?

Лера сжалась, как от удара. Так думать могла только она сама, но как посмел он говорить ей об этом? Она еле сдержалась, чтобы не закричать. Кто дал ему право так говорить с ней?

– Но… почему вы… – Как ненавидела она сейчас и его, и свой срывающийся голос!

– Почему я? Потому что ты мне небезразлична, я не скрываю этого. Но не думай, что во мне говорит примитивная ревность. Это не моя стихия. Просто мне хотелось бы предостеречь тебя, чтобы ты не строила иллюзий, а потом не испытывала разочарований. Я хорошо знаю жизнь. Или ты и вправду надеешься, что он увезет тебя с собой?

– Господи, какая же я дура! Зачем я слушаю вас! – Лера с трудом сдерживала слезы.

– Успокойся, – Красовский сжал ее руку, и Лера почувствовала с ужасом, что почему-то не может освободиться от его крепких холодных пальцев. – Он уедет и забудет тебя. И это – единственная правда, которая существует. Ты, конечно, можешь не верить мне, но я всегда говорю людям правду. Она не всегда соответствует нашим желаниям, но ее необходимо знать и не бояться…

Лера хотела что-то сказать, возразить этому жестокому правдолюбцу, но, словно под действием гипноза, не в состоянии была произнести больше ни слова.

Когда машина остановилась во дворе общежития, до вылета оставалось ровно полчаса. Лера стремительно вбежала в комнату и увидела Наташу, ничком лежавшую на кровати.

– Что с тобой? – Она бросилась к подруге, испуганно тронула ее за плечи. Наташа повернула к ней опухшее от слез лицо.

– Он уезжает. Я знаю. Это все… Я не могу больше здесь оставаться…

– Поехали с нами! – решительно сказала Лера. – Он ждет в машине. Как-нибудь сумеем тебя посадить в самолет.

– Лерка, как все нелепо. Ему нравишься ты…

– Ты с ума сошла. У нас с ним явная взаимная антипатия!

– Я никуда не поеду… – Наташа вытерла полотенцем промокшее от слез лицо. – Ну и дура же я, прости, что болтаю всякие глупости.

– Ну что ты, – Лера обняла ее, – мы обязательно скоро встретимся! Вот мой телефон и адрес, – она быстро написала на листке бумаги, – позвони, когда будешь в Москве, и, очень тебя прошу, передай Юргену!

– Конечно, передам!

Лера быстро побросала вещи в чемодан и выбежала из общежития.

– Сколько можно копаться, – сердито сказал Красовский, укладывая в багажник ее чемодан, – мы опаздываем на самолет.

Лера молча села в машину.

– Вы можете ехать быстрее? – раздражаясь все больше, резко обратился Красовский к водителю.

– Тут дорога скверная, видите, какие повороты крутые… – проворчал водитель.

Лера молчала, боясь каким-нибудь нечаянным словом еще больше разозлить самолюбивого гения, и думала о своем. Конечно, Наташа не забудет дать Юргену ее телефон… Но позвонит ли он? Если позвонит, смогут ли встретиться? И как вообще все сложится дальше?.. Лера осознала четко и ясно, что готова уехать с прекрасным, белокурым и голубоглазым «Гансом Гансеном» не только в Германию, но и на край света, только бы быть рядом с ним. Пусть язвит этот вздорный гений с мерзким характером! Ей на все наплевать! Вся ее прежняя жизнь казалась ей теперь пустой и бессмысленной, а будущее без Юргена вообще представлялось ужасным. Но позвонит он или не позвонит? Погрузившись в эти мысли, Лера прикрыла глаза и вдруг почувствовала резкий удар, услышала звон разбитого стекла. Голову пронзила резкая боль, ярко вспыхнуло в глазах и стало темно… Очнулась она на коленях у Красовского, который одной рукой прижимал ее к себе, а другой отчаянно растирал ей виски. С трудом открыв глаза, она увидела буквально в сантиметре от себя искореженную и вогнутую внутрь дверь машины. Весь салон был засыпан мелким битым стеклом. Лера пошевелилась, кажется, она была жива, только страшно болела голова, словно что-то разрывало ее изнутри.

– Ты в порядке? – осторожно усаживая ее на сиденье, спросил Красовский с надеждой и тревогой в голосе.

– Кажется… Только кружится голова… – Лера огляделась – машина была здорово разбита. Рядом на дороге водитель «Волги», весь исцарапанный, но, по счастью, живой, ругался истошным матом с шофером встречного «газика», левое крыло которого было смято в гармошку.

– Он на повороте выехал на встречную полосу и вмазал нам в бок, – объяснил ситуацию Красовский.

– Удар пришелся на меня, я ведь сидела слева… Почему же я жива и почти цела? – удивленно сказала Лера, разглядывая покореженную дверь.

– Так получилось, – усмехнулся Красовский, – везучая… – Он осторожно платком вытер кровь у нее со лба. – Ты сразу после удара потеряла сознание, я страшно испугался, – он, конечно, опять закурил, – но очень быстро пришла в себя, а кровь у тебя на лбу от осколка…

– А вы… как? – спросила Лера участливо, вспоминая, как несколько минут назад очнулась у него на коленях и как он испуганно прижимал ее к себе… Наверное, он спас ей жизнь…

– Я в полном порядке, сейчас отвезу тебя в больницу. Поймаем попутку, и я отвезу тебя в больницу. На самолет мы все равно опоздали! – Красовский с трудом открыл правую дверь, которая была цела, но, видно, от удара заело замок, и вышел из машины, стряхивая с одежды осколки. Лера подумала, что судьба предоставила ей прекрасный шанс остаться здесь, в этом городе, и снова увидеть Юргена. Разве она виновата, что попала в аварию? Правда, ничего страшного с ней не случилось, но последствия могут проявиться позже, конечно, надо обследоваться… И кто сможет осудить ее за то, что в таком состоянии она не сумела вылететь в Москву? Лера представила себе, как она лежит в больничной палате с перевязанной головой, вокруг бегают врачи и медсестры, на краю кровати сидит Юрген и с нежностью глядит на нее, а в дверях палаты появляется Красовский с букетом цветов… «Может быть, я теперь останусь калекой», – шепчет Лера сквозь слезы. «Я все равно буду любить тебя и никогда не расстанусь с тобой», – страстно говорит Юрген. «Я тоже», – произносит Красовский, приближаясь с букетом…

– Я поймал машину. – Красовский подал Лере руку и помог выйти из разбитой «Волги», подвел ее к старому желтому «Москвичу» и бережно усадил на заднее сиденье.

– Пожалуйста, в аэропорт, – с внезапной решимостью произнесла Лера.

– Вы же сказали – в город? – водитель удивленно поглядел на Красовского.

– В аэропорт, – повторила Лера.

– Ну и ну, – Красовский нервно усмехнулся, – не знаю, у кого из нас более вздорный характер! Ладно, поехали в аэропорт, если дама просит.

– Это будет подороже, – сказал водитель, стараясь извлечь выгоду из ситуации.

– Не имеет значения. Только не спешите, пожалуйста, на самолет мы все равно опоздали.

Лера, рисуя в своем воображении столь увлекательные картины своего пребывания в больнице, неожиданно услышала из подсознания голос проснувшейся совести: «А что будет, если мать умрет и ты больше не увидишь ее, даже не простишься с ней?» Этот голос оказался вдруг сильнее ее собственного эгоистического желания, она испугалась всерьез и резко изменила решение.

– Наверное, ты поступила правильно, – тихо сказал Красовский, осторожно сжав ее руку, – мужиков у красивой женщины бывает много, а мать одна…

«Он, наверное, дьявол, – подумала Лера с ненавистью и восторгом одновременно, – он все видит насквозь и умеет читать мысли… Лучше было бы никогда с ним больше не встречаться».

Входя в здание аэропорта, они услышали, как диктор объявляет о задержке московского рейса по техническим причинам еще на полчаса. Теперь все складывалось удачно, у них даже оставалось время выпить по чашке кофе. Теперь они почти не разговаривали, видимо, сказывалось нервное напряжение нескольких последних часов.

А в самолете Лера снова и снова думала о Юргене, проигрывала в памяти каждую их встречу, во всех подробностях, и чем больше она думала о нем, тем более страстно желала его. Тут все было ясно, она влюблена по уши, и если им не суждено быть вместе, для нее это крах всей жизни! Что же касается Красовского, то он, совершенно очевидно, был если не самим дьяволом, то уж по меньшей мере демоном, а с этой публикой отношения у Леры были достаточно сложные и не всегда самые лучшие. Уже в Москве, перед тем, как Лера вышла из такси, Красовский протянул ей свою визитную карточку.

– А если я вам не позвоню? – с вызовом сказала Лера.

– Позвонишь. Не сейчас, когда-нибудь позже, но обязательно позвонишь!

Тетя Жанна встретила Леру в вестибюле больницы, где лежала мать. Она держалась холодно, но сдержанно, по ее страдающему выражению лица и фальшивому голосу Лера сразу поняла, что тетка решила заключить временное перемирие с ненавистной племянницей. Возможно, где-то в глубинах своей злобной и черствой души она действительно сочувствовала сестре и по-своему переживала за нее.

– Твоя мать пыталась покончить с собой, – произнесла тетка трагическим шопотом.

– Зачем она это сделала? – в упор глядя на тетку, спросила Лера.

– Это мне неизвестно, – сухо ответила тетка. – Она проглотила большую дозу снотворного, но, видимо, сама страшно испугалась и позвонила мне; к счастью, я приехала вовремя. Квартира была заперта, пришлось взламывать дверь… О Боже, Софи воспользовалась отсутствием дочери, как это все ужасно!