Текст книги "Опоенные смертью"

Автор книги: Елена Сулима

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 28 страниц)

ГЛАВА 20

– Мне нужна шляпка! – подошла Алина к управляющему одного из самых дорогих магазинов.

– Но весь ассортимент в вашем распоряжении.

– Нет. У вас такой нет. Я объездила все магазины. Такой, какую мне надо – нет нигде.

– Тогда, давайте посмотрим по каталогу из Парижа.

Алина долго разглядывала каталог, и когда ткнула пальцем в нужную ей шляпку, заметила, как изменился в лице управляющий.

– А вы уверенны, что именно она стоит вашего выбора?

– Не беспокойтесь – я прибью её на стену. Так надо.

– Конечно, если у вас коллекция, мы выпишем вам этот экземпляр.

– Да у меня коллекция… Коллекция памяти.

И зачем ей была необходима эта шляпка, та самая, которую она не смогла приобрести в Ницце? Ну и, слава богу, что не смогла!.. В ней действительно нельзя было ходить. И все-таки она была ей необходима. Лишь прибив это чудовище с огромным бантом на стену, так чтобы, когда она лежала в своей одинокой постели, взгляд упирался в нее, лишь тогда Алина почувствовала, что освободилась от чего-то, что неясно тяготило её. Лишь тогда она взялась за осуществление производства невероятных приключений с людьми по списку.

Брат, со своею женою живший с ней в одной квартире, никак не тяготил её. Но она чувствовала, что им тесно рядом с нею. То она слишком часто занимала телефон, то забывала помыть за собою посуду… Самые добрые отношения легко портятся из-за бытовых мелочей. Решившись повторить фокус с вертолетом, теперь из-за погодных условий и морозов, сократив маршруты до недельного срока, всего за месяц набрала необходимую сумму на отдельную однокомнатную квартиру. Снимать квартиру ей было противно, хотя и разумнее, поскольку на хорошую, окончательную жилплощадь все равно не хватало. Но ей во что бы то ни стало надо было иметь свою.

Постепенно, она и сама не заметила как, дело за которое она взялась однажды, скорее по слабости воли, не чувствуя в себе сил отказать, развилось настолько, что превратилось в основное дело, в её фирму.

"Услуги садистов" – ухмыляясь щелью рта, называла их спонтанно образовавшуюся фирму Надежда. – Устали, надоело жить? Добро пожаловать в ад.

Она, со своим исполосованном театрально-авангардными шрамами лицом, отлично смотрелась в роли привратницы спасительного ада.

Заказов было столько много, что пришлось снимать квартиру под офис и дежурить круглосуточно у телефона. Надежда окончательно переселилась туда, забыв о том, что она дрессировщик собак, фанатично увлеклась дрессировкой человеческой воли к жизни. Она превратилась в верного напарника Алины. Целыми днями они разрабатывали все новые и новые проекты раз и навсегда отбивающие у него животную тягу к саморазрушению потерявших чувство оптимизма, когда-то проигравших, позволивших себя подавить, смирившихся, потерявших цель людей.

Себестоимость их проектов постоянно уменьшалась. Оттого и цена становилась все более и более доступной, если не для основного, как прежде бедствующего населения, то для тех, кто зарабатывал не за счет занятия бизнесом – она стала возможной.

Не только вертолетный десант был теперь у них в арсенале, но и высадка на катере на необитаемый берег незамерзающего залива из-за близкого присутствия ТЭЦ все того же Иваньковского водохранилища. Освоили ещё и катакомбы под горками Ленинскими. Много веков назад в них добывали белый камень для строительства Москвы и система подземных лабиринтов, если их распрямить, была примерно равна пути из Москвы в Питер.

Придумывали и приключения попроще. Связавшись с дигерами, забрасывали горьких пьяниц, когда-то людей достойных, в канализационную систему и там дилеры разыгрывали перед ними адские сцены, внушая чувство ужаса и нежелания повторения. Одновременно, следили за их самочувствием, подкидывая в пару якобы дружка по несчастью. Это был тщательно продуманный спектакль ужасов, с неожиданным блеском фонарей, эхом, страшными звуками, непонятного происхождения мелькающими немыми чудовищами, в коих переодевались ребята Алины, его обычно хватало, чтобы измучившие всю семью горемыки, бросали пить и соглашались лечиться.

Если же с первого раза такие пациенты не понимали, что пора остановиться – начиналась тщательная система слежки. Но едва, упрямо стремящийся спрятаться от проблем мира сего в темной норке собственной деградации, брался за стакан – происходили ужасающие чудеса. То любимая шаурма тут же наполнялась дымом, или начинала гудеть сирена, назначалась всеобщая паника. То по облюбованной скамеечке в парке начинали ползать змеи… То преследовали какие-то типы в костюмах пришельцев. Спрячется такой в доме, заснет в постели – очнется вновь канализационном люке, а если холодно – в теплом подвале, да хоть в квартире оформленной столь мрачно, что рехнуться можно, ан нет – мало?.. – рядом спит женщина в шрамах – мало не покажется. А прикорнет ещё где – все одно – ужасающей местности при пробуждении не избежать – то свалка, то заброшенный дом, в обезлюдившей деревне, посередине заснеженной равнины, полный сухих цветов и протезов. А ещё того хлеще – среди трупов в морге. И никто ничего не мог объяснить. И никто ничего не понимал, и даже собутыльники ему перестают верить. И просыпалось даже в самых упрямых чувство гордости – не позволю! "Не позволю делать из меня игрушку даже потустороннему миру! Оно мне надо!".

Имея власть над чужими судьбами, Алина, тем не менее, не могла прорваться к Алексею. С тех пор как он получил символический подарок куколку, похожую на нее, суеверный страх зависимости от этой странной молодой, но словно живущей вне времени и пространства женщины, заставлял его избегать встреч с нею. Впрочем, по телефону он разговаривал с ней. Их разговоры длились часами. Разговоры обо всем. И вроде бы ни о чем. Темы поднимались настолько глобальные, что бессильна была человеческая жизнь прописаться в них, впрочем, как и влиять на эту глобальность. Алина отмечала про себя, что в фантазиях об "Аристократах духа", его явно клинит. Что-то уж больно не совпадало то, к чему тянулся Алексей с его реальной формой бытия. Все чаше голос его становился особенно мрачным. Он явно с трудом произносил слова. Очень скоро Алина поняла, что он голодает, просто-напросто голодает. Но помощи, боясь оскорбить, откровенно не предлагала.

Вскорости Алексей стал находить у своих дверей огромные сумки с едой. В них было все необходимое, даже витамины и соки. Он гордо объявил ей, что там, в космосе, откликнулись и прислали ему тайных покровителей, чтобы не думая о еде, он мог добиваться освоения космической идеи, зацепляя её своими вибрациями. Ей хотелось плакать от умиления. Никогда она не видела взрослого человека, чтобы он настолько серьезно жил своими фантазиями. Она понимала, что он не совсем нормальный. Вернее совершенно ненормальный, но он был единственным человеком, которого ей было естественно слушать и слушать, не перебивая. А Алексей удивлялся – что нужно этой странной женщине от него, женщине совсем из другого мира, – она же ничего не понимает в его музыке! Неужели мистические связи действительно повязали их, и когда-нибудь его произведения будут зависеть от нее?..

Алина хотела только одного, что бы он жил. Жил и жил, оставаясь вот таким, не вписывающимся никуда. Она не стремилась жить с ним в тесной плотности действительности, а жить в его присутствии. Ощущение, что он скоро умрет, ужасало её постоянно, хотя длилось уже почти год. Не молясь, она словно молилась за него ежедневно, и чувствуя с неудовольствием, что слишком привязалась душой к этому, все-таки городскому сумасшедшему, молилась и приказывала себе оторваться одновременно. И отрывалась. Насильно. Полностью погружаясь в свое дело, постоянно разрабатывая в деталях не только маршруты, но и целую долгоиграющую систему психологического прессинга, не думая о собственной выгоде, поскольку ей это было невероятно интересно. Несмотря на то, что психология делит человечество на весьма малое количество типов – всякий попадавший к ней казался Алине уникумом. Возможность реализовать все новые и новые фантазии – вот что увлекало её. А деньги сами притекали к ней.

Как бы дорого не оценивала труд своих напарников, её положенные пятнадцать процентов от дохода постепенно складывались в крупные суммы. Быть может, оттого, что ей не на что было особо тратиться?.. Работа была настолько увлекательна, что не тянуло её ни в игорные, ни в прочие развлекательные заведения. Она забыла – что такое бильярд, что такое рестораны, вернисажи, богемные тусовки, арт-галереи. В мае она уже смогла продать свою однокомнатную квартирку и купить большую, в доме, сталинской эпохи на набережной Москвы-реки. Ей всегда хотелось жить и видеть – как течет река. В доме с высокими потолками она блаженствовала, ощущая, что ни что не сутулит её, как бы придавливая излучаемую ею энергию, сверху. Правы были архитекторы прошлого, не экономя стройматериалов на высоте потолков философствовала Алина, – они, наверняка, знали нечто более серьезное, чем деньги.

Впрочем, теперь она рассуждала все меньше и меньше, чаще действовала. И дела её шли настолько хорошо, что уже начала подумывать – как бы официально, не таясь, зарегистрировать свою фирму и оформить патент, как "ноу-хау", но её отговаривали, объясняя, что в обществе озверевшим от естественной жестокости, скорее согласятся официально до смерти заласкать, чем признать возможность лечения таким способом. Но все-таки фирму учредили, как благотворительную психологическую помощь.

Однажды в её офис залетела столь взволнованная женщина, что не могла объяснить сразу – в чем её проблема. Женщину принимала Надежда, умеющая ни при каких обстоятельствах не дрогнуть своим фантастическим лицом. Когда её видели клиентки, обращающиеся с просьбами, они сначала впадали в состояние шока, а потом начинали медленно и правильно излагать свои мысли и пожелания.

После часовой беседы, Надежда зашла в кабинет Алины.

– Патологический мот нам подходит?

– Это не болезнь. Это судьба, – усмехнулась Алина. – Если у него есть, что проматывать, то она должна быть счастлива, что муж не безработный лентяй. И чего это нашим женщинам вечно не терпится что-то исправить, кого-то воспитать?.. Хоть бы один мужик заслал свою жену в наше виртуальное путешествие…

– Было. Вспомни – раковая больная, желудок. Мы её отправили голодать в пустыню с бурдюком воды. Не в пустыню, конечно, а поволжскую степь. Выбралась через три дня в деревушку из трех домов. Там наши люди заплатили оставшимся местным старикам, чтобы все соблюдали диету сыроедения и подольше под любыми предлогами не отпускали её. Неужели не помнишь? Так что бабы были. И патологический лентяй был. А вот мотов у нас ещё не было.

– Так в чем же дело? Что, его жене денег не хватает?

– Нет. Зарабатывает он много, но… по её выражению: выбрасывает деньги в форточку.

– Пусть встает под форточкой и ловит. – Усмехнулась Алина.

Ей было некогда переключаться на другую проблему, она читала отчет о похождениях патологического вруна, очередной раз доведшего до истерики всю семью, тем, что объявил приятелям причиной своей тоскливой внешности похороны обоих родителей, неожиданно скончавшихся в один день. Приятели, взрослые, преуспевающие люди, уже давно не верившие своему школьному товарищу, сужавшие ему деньги, лишь бы отвязался, да из милосердия не надеясь, что отдаст долг, вдруг поверили, и выпытав у него день и час похорон, явились к нему домой с траурными венками. На ленточках обвивающие венки были написаны имена родителей вруна. Открыла дверь его мать, ничего не подозревающая женщина, хотя и шестидесяти пяти лет, но явно бодрая, можно сказать в соку и в полном расцвете сил. Скорая помощь еле откачала её от сердечного припадка. Теперь этот враль десятый день проводил в компании глухонемых в забытой богом глуши. В лесном пансионате на Валдайской возвышенности, из которого невозможно было сбежать. Отчет напоминал комедию. С чувством юмора у наблюдателя было все в порядке. Впрочем, как и у Алины, придумавшей болтуну подобное наказание.

– Это её образное выражение: "Бросает деньги в форточку". – Продолжила Надежда. Но выражение это заставило вернуться Алину к собственной фантастической реальности, – уже смутно вспоминалось что-то из её прошлой жизни. А Надежда продолжала, – Он даже на трусики ей потратиться – не то что бы жадничает, но забывает, говорит, что деньги даст потом, потом и не дает. А по ресторанам ходит и её таскает, не замечая, что дома нуждается во всем её ребенок от первого брака. Она вышла за него, как за респектабельного мужчину, а получила второго ребенка, игры которого даже не сдерживаются отсутствием средств.

– Может быть его ограбить? А потом вернуть деньги месяца через три, или шесть?..

– Я уже предлагала это. Она сказала, что это невозможно. Он делает деньги ежедневно, как бы ни из чего – играючи.

– Красиво. С таким не грех и поиграть на "кто – кого". Ладно. Давай устроим ему маршрут номер пять. И по деревням и весям, чтобы катали его на телеге по замкнутому кругу без копейки денег. На какую сумму она способна?

– Говорит, не задумываясь, возьмет у него из кармана тысячу долларов, поскольку в день, обычно, он пускает на ветер чуть ли не тысячу. Врет, конечно… но уверенно.

– Вот видишь, за тысячу и с парашютом не кинешь. Сунуть в мой "джип", а потом выкинуть в чистом поле, километров за триста от Москвы – дешевле получается. Только ты уверенна, что этот новый русский не дознается от неё потом, что произошло, и не устроит нам облаву? Они ребята вспыльчивые. Опасный контингент. У нас же таких ещё не было.

– Я думаю, можно будет подписать с ней такую форму договора, что она сама не будет знать, когда это с ним произойдет. Возьмем внезапным нападением. А когда результат скажется, месяца через три возьмем с неё деньги. Он успокоится, а она не будет знать, что это исходило от нас. Через три месяца побоится признаться ему, когда догадается, что его исчезновение было нашей работой.

– Нормально. Заодно её ценить научим таких вот. Но не проще было бы развестись? Если уж действительно такое несовпадение?..

– Спрашивала. Боится. Уже пожила одна. Сама знаешь, что такое зависимость.

– Какая зависимость – независимость… Не поймешь – что лучше, и кто в действительности от кого зависит. Может, он без неё и деньги бы не тратил на что попало… как мой Кирилл без меня, слышала я, остепенился, по бильярдным и ресторанам меньше шляется, новую жену, во всяком случае, никуда с собой не таскает. А мне бы обидно было, что муж без меня развлекается. Хотя я и ворчала… Мы были красивой парой. Я его так любила… а бежала от него.

– Любила?

– Конечно. Я теперь это понимаю. Он был как я – такой же. Оба свободолюбивые. Единственная проблема была в том, что мне при нем было дано маленькое пространство, а ему большое. Нет, мне порою без него тоскливо никто тебя не поднимает, не тянет играть черти куда, да и с шишками на лбу никто не устраивает театра…

– А этого… музыканта своего сумасшедшего ты тоже любишь?

– Это моя боль милосердия. – Усмехнулась сама над собою Алина.

– На Руси говорят, любить значит жалеть.

– Что полностью опровергает наше занятие.

– Может быть его тоже скинуть?

– Я не знаю – чем он болен. Я не могу понять.

– Шизофренией.

– Но какой заманчивой, какой интересной!

– Да чего там интересного – ты посмотри на результат.

– А что результат, Надежд, какой может быть результат? У мужчин он поразнообразнее, чем у женщин.

– У женщин пик истории, к сожалению один – вышла замуж.

– Вот именно. Вышла замуж и все. Считай – конец истории. Что я буду делать без тебя, когда ты выйдешь замуж за своего укротителя тигров? Он же не сможет жить у нас. У нас даже тигры в цирке голодают, не говоря про дрессировщиков.

– Я уеду туда, прощупаю почву, и мы перейдем на мировой уровень. Тигров тоже можно вписать в систему наших маршрутов. Так что конца истории не будет.

– Н-да… – вздохнула Алина. – Недаром Надежда была последней из зол, вылетевшей из ящика Пандоры. Ты железная леди.

– От железной и слышу.

Алина улыбнулась печально в ответ и занялась своими делами. Но зря Надежда вспомнила при ней про Алексея. Алина ни на чем не могла сосредоточиться – сердце ныло по Алексею. Сердце ныло ещё и по Кириллу… Сердце ныло даже по Фоме, оттого, что встреться он ей сейчас – быть может, она бы перевернула его сознание так, как собиралась перевернуть завтра очередному алкоголику – Пете Дятлову.

По анкете Петя Дятлов, сорока двух лет, пропил все – семью, детей, квартиру доставшуюся в наследство, машину и весь имидж живого человека, превратившись в некий фантом. И все это, якобы, во имя поэзии. Однажды почувствовав себя поэтом, он стал слагать, естественно, напившись, романтически-возвышенные стихи. Поклонялся черным розам, нектарам из бутонов, наброшенным на женские плечи не платкам, а почему-то вуалям, веерам, бутоньеркам. Откуда он их откапывал, никому не было понятно. Но этими видениями он жил, подпитывая физическое тело весьма калорийной водочкой. Бывшая жена, уйдя от него, открыла свое дело, стала прилично зарабатывать, выучила детей, добилась того, что они стали учиться в институте. Казалось бы, все у нее, вопреки былому браку, сложилось хорошо. Но дети страдали от сознания, что их отец – опустившийся алкоголик. И она, сама же бросив его, болела о нем, таком лиричном, и неприспособленном, вечном юноше, теперь уж в теле немощном, но все таком же романтике. Она даже подружилась со многими его любовницами, пытавшимися спасти после неё поэта. Петя всегда, не смотря ни на что, почему-то был твердо уверен в том, что его спасет только любовь. И любовью обделен он не был. Женщин, способных любить и все прощать, ничего не понимавших в поэзии, но чувствовавших высокое "нечто", так и влекло на его поэтический настрой. Они, свято веря в свою спасительную миссию, перебирались к нему, и издавали в своем минигосударстве созидательные указы… А он читал им стихи и продолжал пить. Женщины покидали его в трагическом отчаянии. А он все пил, считая, что все они не те, и продолжал страдать от нехватки любви. Женщины страдали не меньше, чем он, но почему-то не спились, а некоторые, из "бывших", образовали во главе с его бывшей женой союз по спасению Пети-поэта. Они таскали его по всевозможным наркологическим службам, кодировали, плакали, убеждали и с ужасом замечали, как в своих витиеватых фразах он становился однообразным, что стихи – похожими на уже написанные когда-то, а сам же он далее красивого жеста рукой, не был способен уже ни на какое действие. Восхищаясь неким далеким, не подвластным описанию, прекрасным – мочился в постель, месяцами не мылся и пил с кем придется, при этом соблюдая романтически устремленное выражение глаз.

ГЛАВА 21

Петя заснул в доску пьяным, но в своей постели. Проснулся в взопревшем ватном мешке в кромешной тьме. Зарыл глаза, ничего не увидев, поворочался, побурчал под нос невесть что и снова заснул. В прибор ночного видения за ним наблюдал спелеолог по кличке Марлок. Спелеолог истомился. Петя открывал глаза, шарил выключатель, и не нашарив, снова засыпал. Так, при полном отсутствии раздражителей, проспал Петя целые сутки.

Когда же почувствовал, что спать больше не может, сунул руку в карман джинсов, что было естественно, так как засыпал он, обычно, не раздеваясь, достал зажигалку. Маленькое пламя охватило немного пространства, но достаточно, чтобы понять, что он в подземелье. Пете вспомнились пирамиды Египта… лабиринт минотавра… Пете вспомнился поэт Гумилев, и он стал ожидать, что сейчас появится тонконогая девушка с головой гиены. В мозгу закрутилась одна и та же строка: "Я видел голову гиены на тонких девичьих ногах…" Он ждал. Если бы она появилась, – это бы его не испугало. Рациональных объяснений происходящему давно не требовала его душа. Гиеноподобная девушка была бы естественным продолжением полусна-полуяви системы его жизни. Но девушка не появилась. Он ощупал вокруг себя камни и наткнулся на чекушку водки. Это было очень кстати, поскольку начинался похмельный колотун. Петя отпил немного и снова заснул. Истощенный многодневным возлиянием организм требовал отдыха. Он так и спал трое суток. Иногда просыпался, отпивал глоток водки, вылезал из спальника, мочился в двух шагах от него, снова нащупывал свой теплый кокон, влезал в него и снова спал ни о чем не беспокоясь. Наблюдатели же хоть и привыкли к подобным реакциям, все-таки заволновались было, – не летаргический ли сон?.. Но сон был не летаргическим. Сон был самым необходимым лекарством истощенной алкоголем нервной системой.

Тайм-аут прошел. Петя выбрался из кокона, огляделся в кромешной тьме и словно сыч, сказал: – У.

– У-у-у. – глухо отдалось эхом.

Петя снова сказал: – У.

И долго ещё ошарашено укал в полой тишине. Потом ему стало все равно. Невероятное равнодушие окатило его душу и он понял, что давным-давно, ещё в той, предыдущей жизни, ему на самом деле было естественно ничего не переживать и быть равнодушным. Что к себе, что к каким-то там детям, женщинам… Мертвые символы, которые хоть как-то будоражили его сознание, являлись на самом деле оградой. Огромной, поросшей засохшими колючими розами, оградой от живого вечного трепета жизни. Да и была ли она?..

История человечества смешалась в нем с памятью фантазий. Он тщетно перебирал века, виденные им когда-то во сне и наяву местности, и, в конце концов, пришел к выводу, что он в Испании, во времена великой инквизиции. Посажен в каменный мешок за стихи, воспевающие женские прелести. Оставалось только вспомнить эти стихи. И он вспомнил их с невероятной ясностью, и громко прочитал, сопротивляясь религиозной косности человечества. Но ничто не откликнулось на его косвенный призыв к восстанию. Петр встал и пошел искать соратников.

Встал и тут же больно стукнулся о понижающийся потолок штрека. Вспышка в глазах, озарила его память. Он понял, что случайно переступил мистическую черту и попал в затерянный мир – в пещеру к первобытным людям. Его миссия быть Прометеем. Он зажег зажигалку. Но не смог долго удержать пламени. Обжег большой палец. Пока был свет, определил правую стену лабиринта и, слегка опираясь на неё рукой, пошел вперед. Повернул по ней на право. За поворотом наткнулся на ржавую железку. Прощупал её и понял, что там, наверху, сейчас идет война с фашистами. Расстреливают мирное население. А он спасся в одесских катакомбах. Теперь его задача найти отсюда выход. Он принюхался. И ему показалось, что учуял свежий ветерок.

Оставив стену, пошел на струйку свежего воздуха. Пошел и услышал со спины чьи-то шаги. По стене мелькнула вспышка света. Теперь Петр вспомнил, что зовут его Томом Сойером. А там, сзади беглый негр. Ему ничего не пришло в голову, как обернувшись, и сжав кулак, крикнуть:

– Рот Фронт! Своду Луису Корвалану!

Собственные слова повергли его в глубинное изумление. И он застыл, замолчав даже в мыслях своих.

Петр оказался одним из самых тяжелых клиентов. Сопровождавшие его спелеологи замучались двадцать дней подряд плутать за ним, терять его в подземных лабиринтах, находить, мелькая, словно приведения, подбрасывать ему еду, а когда он засыпал на камнях, запихивать его в спальник, так как неизменные плюс семь градусов в катакомбах, не предрасполагали к сну без одеяла. Когда на него вышел все-таки один из проводников, желая вывести, Петр, прошедший через звуковые и зрительные галлюцинации, разучившийся уже рассуждать в слух с самим собой, и решивший окончательно, что он давно умер, а так как умер в пьяном виде, то естественно заблудился в лабиринтах между раем и адом, с трудом складывая слова, как бы удивляясь собственному голосу, спросил пришельца возникшего в туманной дымке света на его пути:

– Ты тоже, что ль недавно умер? Пошли вмести искать, где здесь заседание страшного суда. Надоело так болтаться.

– Жить хочешь? – все понимая спросил Марлок.

Петр вспомнил всю свою жизнь с предельной ясностью. Жизнь от маленького мальчика, впервые разглядывавшего цветы мать-мачехи, до отца семейства… Надо же когда-то было такое, что не в нем, а при нем жил маленький мальчик! Натуральный, которого требовалось защищать, кормить, растить, опекать… Что же случилось потом?! Пьяный период ушел из его памяти, смешавшись с ощущениями снов.

– Он вернулся к нам так, словно и не отсутствовал десять лет! звонила Алине жена Пети. – Мы молчим. Мы ему придумываем новую память. Как вы думаете, я права?..

Но Алина не успела подумать над этим вопросом. Из приемной донесся возмущенный женский голос. В её кабинет вошла Надежда, плотно закрыв за собой дверь. В дверь кто-то бился.

– Вот и пришла расплата за услуги? – улыбнулась, уже давно готовая ко всему, Алина и, отключив трубку телефона, повернулась к подруге абсолютно спокойным лицом: – Я всегда знала, что когда-нибудь нас не поймут.

– Нет. Помнишь того мота? Он не вернулся.

– То есть как? Из несчастных случаев у нас были только ожог, перелом руки… Все покуда живы!

– Да, но этот тип… То есть наша схема на него не подействовала.

– Не перестал проматывать деньги?

– Не знаю я. Он вообще не вернулся к жене. А в Москву вернулся. Его сопровождали наши до вокзала. Там поймал такси и уехал. Но к жене не вернулся.

– Дай-ка мне его дело.

Надежда принесла дискету. Алина сунула её в компьютер и ужаснулась при шрифте десятого размера, оно занимало сто страниц – целый роман!

– Я сейчас его просмотрю, а ты напои её кофе, успокой… сама знаешь, – ответила Алина Надежде и принялась читать.

"Выбросили из джипа вблизи деревни Дрябловка. В костюме, с галстуком… – почему-то наблюдатель не забыл упомянуть именно эту деталь, отметила про себя Алина. И пробежав глазами по экрану, убедившись, что номер 108С был без денег, и словно лось одним махом преодолел десять километров петляющей полевой тропы, пролистнула страницу экрана.

"… добравшись до деревни без особого труда, почистил ботинки лопухами, причесался и вошел избу старух сестер Поликарповых с возгласом:

– Дамы и господа! Я, заседатель Государственной Думы, возмущен тем очковтирательством, которым занимаются местные депутаты! Каким образом оказалось, что вы до сих пор живете без водопровода и магистрального газа, когда в отчетах ваша деревня является образчиком цивилизации. И вот теперь я приехал разобраться на местах…"

Текст был списан с диктофона. Но даже если бы он передавался по памяти, Алина бы поверила, каждому слову. Она ойкнула и захохотала до слез. Перелистала пару страниц назад, до той, на которой были выходные данные объекта номер 108С. Конечно же – это был Кирилл! Другого такого быть не могло.

Его возили из деревни в деревню на телеге аборигены забытой богом местности. Они кормили и поили его, совали деньги, которых он принципиально не брал. Его политические речи перемежались чтением стихов. Старушки слушали его как завороженные. Даже скептические настроенные старики, да редкие мужики, среди которых косили под гостей деревни инструкторы прогона, считали за честь пригласить его в свой дом. Постоянно оправдываясь, что личный водитель его сбежал, или шельма, застрял в тотальном бездорожье, Кирилл ни разу не выказал желания вернуться в Москву. В конце концов, сопровождавшие его тайно наблюдатели, были замечены им, и без всяких вопросов, тут же вписались в великое дело глобального переустройства русской деревни, как личная команда заседателя государственной думы. В Дрябловке, лишь по мановению взмаха его руки, началась реставрация давно завалившейся баньки, так как вскорости туда должны были приехать иностранцы, которые и дадут деньги на водопровод, магистральный газ, и прочие блага необходимые для экзотического курорта. В Тигуново, жители, озабоченные прогнозом окончательной нерентабельности сельского хозяйства в средней полосе России, и тем, что время требует, их выхода на мировую арену с производством нечто более ценного, открыли цех по плетению сувенирных лаптей. Кирилл сам просчитал его рентабельность, с затратами на дорогу, пересылку во все страны мира, и пришел к выводу, что через четверть века эта деревня будет одной из процветающих.

– Дамы и господа! Вы думаете, что деревня обречена на вымирание, в то время как на самом деле деградирует и вымирает городская форма жизни. Все крупные миллионеры во всем мире бегут из городов. Благодаря свершившемуся плану ГОЭРЛО, стала возможна компьютеризация всей страны, отчего через интернет человек сможет чувствовать себя не выброшенным на задворки мира, как рыба на сушу из моря, находясь в самой глуши, но всегда только в центре! Из моря информации! А ведь человеческая сущность на 90 % состоит из информации, как человеческое тело состоит из воды и прочих там всяких белков. И ему требуется обмен этой информации, как белковый обмен – не меньше. Это – некий неотъемлемый процесс жизни существа разумного, как непостижимый процесс фотосинтеза, которым нас мучили в школе ещё на уровне пятого класса! О нет! Мы теперь уже окончили ликбез. Хорошо ли плохо познать это можно – только войдя во взаимообмен понятиями со всем человечеством сразу! Ощущение собственной провинциальности или столичности теперь не зависит от места пребывания, но только от обладания определенным кругозором и количеством информации, которую вам и обеспечит сеть интернет. В Испании, солнечной стране, к 1986 году 96 % процентов населения занималось сельским хозяйством. И что же?! Едва случилась у них та же перестройка, что и у нас – провели они её по уму и посчитали, что гораздо дешевле закупать у стран третьего мира сельхозпродукцию, чем биться за урожай даже в такой стране, с более мягкими климатическими условиями. Нечего держаться и гробить свои жизни на то, что просто отбирает силы и время, являясь абсолютно нерентабельным производством. Оглянитесь на мир. Пора мыслить в мировом контексте на исходе двадцатого столетия… Становиться производителем единственно-возможного продукта. Хотя бы чистого воздуха, так обильно оснащенного кислородом… Замки будут выситься среди этих лесов. Вертолетные площадки помогут плевать на бездорожье. Та же картошка, измучившая вас, сгнивающая наполовину ещё по дороге к рынку, будет доставляться авиацией из какой-нибудь Зимбамбу, и окажется дешевле, чем нашенская, родная вроде бы. Только стоит ли нам жизнь класть на её выращивание. Да вы посмотрите на себя со стороны, господа крестьяне! Разве ж вы работаете на полях?! Да вы ж костьми ложитесь! Костьми! В результате ежегодной бесчеловечно жестокой битвы за урожай! И никто!.. Никто ваших жертв не ценит. А оно вам нужно?..

В следующей деревне он не стал открывать конкурирующую фирму, а потребовав Алининых наблюдателей, ставших спонтанно его телохранителями, связаться по мобильному телефону с ведущими фармацевтическими фирмами, открыл цех по заготовке живицы, сосновой смолы, подсчитав, что не менее чем через год, каждый житель этой деревни сможет позволить себе иметь карманный телефон, а о пропитании вообще перестанет ломать голову. Открыв ещё фермы, которые должны будут заниматься разведением коллекционных бабочек, а так же полезных для сельского хозяйства божьих коровок и особо жирных дождевых червей, он оставил, как забыл навсегда затерянный мир в сорока верстах от города Старицы и отправился в Москву, якобы зарегистрировать свои новые предприятия. Команду, перекинувшуюся на его сторону, рассортировал покуда по деревням, исполнять роли его заместителей.