Текст книги "Опоенные смертью"

Автор книги: Елена Сулима

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 28 страниц)

Они пили вино, она что-то рассказывала о своих ощущениях от моря, неба, гор, вкуса вина… сладких желе, фруктов… И он смотрел на мир через призму её ощущений и мир становился объемней, ярче, наполненный музыкой её голоса, он целовал её руку, она тихо смеялась.

Вовсе не от вина у неё кружилась голова, а от его нежного взгляда. Мир легкий, эфемерный вокруг, настолько, что казалось легко можно пройти сквозь его миражные здания, приобретал тепло, питал её пьянящим соком любви. И казалось ей, что она способна прожить с ним вечность, чувствуя себя единственной любящей и любимой, маленькой и защищенной его разумностью, его практичностью, рационализмом. Но главное – любовью. И любовь их может быть невероятно большой, без границ, вмещая в себя все, весь мир, и море, и этот закат, и зеленый луч, который вот-вот блеснет и она поймает его в свои зрачки, потому что рядом есть он, его любовь, без которой нет ни её, ни его самого.

– Ну а зонтик, с "Монако – Монте-Карло" написанными такими маленькими, маленькими буквами, ты мне прости. Да и шляпка… согласись, ты была не права. Костюмы мне действительно нужны…

– О нет! Шляпка была отличная. С неё только бант сорвать… Я такую модель видела только в кино!

– Но мы же не в кино!

– Еще бы! Такого не бывает ни в одном кино! Потому что не объяснимо! Жадностью это оправдать нельзя. Она стоит меньше твоих костюмов. Да и вообще, не нам с тобою говорить о деньгах. Что это? Безумное крохоборство? Вредность?! Это… это… просто сказочный сволочизм! Ну что, что стоило тебе купить мне такую мелочь!

– Вот именно, потому, что мелочь. К тому же зеленая! Ты завтра же забудешь про свою шляпку. Я тебя знаю.

– Но сегодня!

– Все. Пора тебя выгуливать. Я понял, что нам надо как можно чаще менять пейзажи. – Сказал он. Расплатился, взял по-простецски со стола очередную бутылку с Шато и, не обращая внимания на удивленный вид официанта, по видимости оттого, что он никогда не видел, чтобы пили такое дорогое вино тридцатилетней выдержки в таких количествах, Кирилл вышел с Алиной под руку на набережную.

– Черт, забыл купить у них бокалы. Придется, пить, как школьники из горла, – вздохнул он, снял кожаную куртку, подстелил под себя, так чтобы хватило Алине, и сев, продолжил: – Вот если бы ты захотела тот перстень с изумрудом…

– Ясно, почему тебе приятней перстень в несколько десятков тысяч долларов – я умру, а он останется. А шляпка, зонтик – из них конечно денег не сделаешь. Их не заложишь. А я идиотка, пожалела тебя. Подумала, зачем тебе разоряться на такие безумно дорогие украшения для полудохлой жены. Я и не думала, что это выгодно для тебя. Что у тебя все в казну!

– Да ничего мне не выгодно. Ты можешь и его умудриться потерять в пять минут, что я не знаю. Все дело в том, что ты вдруг стала относиться к вещам, как к воздушным шарикам.

– Но это же так естественно. Ты посмотри, что осталось из вещей от людей прошлого века? Да ничего. Все растворилось, разложилось во времени. Если конечно не считать предметы антиквариата, но это как марки, этикетки… Но судя по дому моего дядюшки – все это так неудобно…

– Остался дом твоего деда, осталась мебель в нем, которой можно было бы ещё пользоваться и пользоваться. Это просто мы, со своими революциями привыкли уничтожать, и ценить лишь все новое… Здесь дело не в жадности, не в скупердяйстве, а в элементарной аккуратности.

– Но ведь шляпку тебе мне купить жалко, потому что кто-нибудь из нас обязательно сядет на неё для начала, а потом я её вообще забуду её на лавочке в каком-нибудь сквере. В третьих – я действительно не представляю, куда и к чему её надеть. А вот перстень… Но и его так просто не наденешь.

– Да хоть бы ты его потеряла на следующий день, повторяю тебе – я бы слова тебе не сказал, клянусь! Но он был как раз для тебя!..

– Но ты не купил же его мне в подарок, сам по себе, сюрпризом.

– Но попробуй я купи тебе его, не примеряя?! Стоит все же не дешево.

– А вот как!

– Потом доскажешь. Посиди здесь, я попробую найти туалет. Сторожи бутылку. Он ввинтил бутыль в гальку, и ушел.

Алина посмотрела ему вслед, потом на эту почти опорожненную бутылку. Все унизительные для неё моменты этого дня вспыхнули в ней с особой яркостью и вдруг погасли. Все стало пусто. Словно окончилось, заставлявшее проливать её горькие слезы кино и экран погас. Она встала и пошла.

Городок спал. И вдруг гигантскими трухлявыми, изъеденными муравьями, пнями казались здания в стиле модерн. Они лепились друг к другу, теснились невыносимо, так, словно старались вытеснить её из их серого покоя. Алина шла и шла, словно гонимая чуждым миром. Она дошла до строительного забора огораживающего годами ремонтируемый Средиземноморский дворец, преодолела перегороженную улицу, с её хламом, запахом разрухи, и пошла вперед в сторону железнодорожного вокзала, прошла туннель, над которым походили пути, ещё несколько неожиданно откровенно невзрачных улочек, на которые не заходят туристы, вышла на большую дорогу и очнулась. Холодно. Пронизывающий ледяной ветер валил с ног. Куда идти-брести?..

Мимо неё пролетел шикарный "Опель", и вдруг вернулся задним ходом, остановился.

ГЛАВА 5

К ней вышел мужчина лет шестидесяти в элегантном костюме, он что-то спрашивал её по-французски, но она лишь твердила по-английски «ошибка, ошибка» и добавляла: – пардон.

Потом она поняла, что его встревожил её одинокий вид на дороге, и он хочет помочь ей. Названия гостиницы она не помнила. Но помнила адрес своего домика в Каннах, его-то и произнесла с трудом. Он предложил её сесть в машину, развернулся на трассе, явно нарушая правила. Впрочем, трасса была пуста, и помчал её в Канны.

Они остановились у её бывшего дома. Алина напрасно звонила в звонок в калитке, хотела расшатать замок, но этот ржавый старинный агрегат оказался слишком прочным. Она больше не владела ключами этого дома. И он стал чужим.

– Слиип, спит, мой муж-хазбенд, – пояснила она подвозившему её мсье Оноре. Он понял её. С этих слов начался их эсперанто. Он предложил ей мобильный телефон. Но телефона в номер гостиницы в Ницце она не помнила, его мобильный тоже. Это Кирилл имел феноменальную память на цифры. Такую, что она даже не утруждала себя никогда запоминаниями. И даже в случае потери своей телефонной книжки всегда могла обратиться к мужу. "Я без него вся какая-то никчемная" – с горечью подумала она.

Оноре вышел из машины, и мимикой, жестами, смесью слов из нескольких языков объяснил ей, что не может оставить такую женщину ночью одну, и предлагает ей переночевать у него, и звонить из его дома её мужу. У Алины не было выбора. И они снова помчали по шоссе в обратном направлении, когда миновали вокзал Ниццы, Алина заволновалась. Куда они едут вообще?! Но пожилой Оноре был настолько элегантен в каждом своем движении, что заподозрить его в дурном, – только показывать себя с дурной стороны. "Он, наверняка везет меня в свою деревушку, поскольку иметь жилье в Ницце, слишком дорогое удовольствие", – подумала Алина и успокоилась. Машина летела вверх к горам. Перед их низкорослыми вершинами светился дворец. Уж не во дворец ли он меня везет? Кто он такой? – захватило дух Алины, словно при быстрой езде. Они остановились, едва поравнялись с дворцом. Переведя про себя с обезображенного французским прононсом английского Оноре, Алина поняла, что эта бывшая резиденция русских царей, теперь отель "Регина". Настроение её испортилось. Идти в столь шикарный отель с неизвестным мужчиной, словно проститутка не хотелось. Она попросила отвезти её снова на английский бульвар, к отелю "Негреско", где она сможет начать ориентироваться, но мужчина успокоил её, сказав, что это очень опасно в такую безлюдную зимнюю ночь. И свернув налево, покатил уже тихим ходом мимо таких вилл, которые Алина не видела даже в кино. Впрочем, они явно не вмещались в русское понятие "вилла" – это были настоящие дворцы. Оноре притормозил перед огромными воротами. Что там – за глухим забором не было видно. Ворота разъехались в разные стороны, и они въехали в парк с огромными деревьями. Их кроны нависли сгустившейся тьмой, но вдруг стол света прорвал тьму. Казалось, это ракета, которая вот-вот взлетит, но это оказался замок с неожиданно включившейся подсветкой.

Легкое чувство страха… она неуверенно оперлась на галантно предложенную руку.

Как самочувствие, "лярусс"?

– Файн. – вернулось к ней самообладание. Она во все глаза смотрела очередную серию фильма своей пусть и угасающей, но жизни. И понимала, что ничего не понимает.

Густое южное небо посветлело. На его фоне чернели силуэты гор и кроны деревьев, а на черном фоне деревьев светлели мраморные скульптуры. Исследовательский инстинкт, очнулся в ней словно некий капитан Немо на дне океана и повел вперед. Она, затаив дыхание, обернулась. Оноре ждал её уже на вершине мраморной лестницы у распахнутой двери. "Уснуть и умереть" мелькнуло в голове у Алины, и она пошла на свет распахнутого холла сияющего в блеске зеркал.

И вдруг заметила, что её и недоумение и онемение нравится хозяину. Она мысленно проверила линию своей спины и, пройдя в дом, мимо хозяина, сама предложила ему, играючи, войти в собственный дом.

И все-таки она не могла с небрежностью пройти мимо того, что видела белый камень высоких стен, темные картин в тяжелых рамах, легкая лестница, словно не ведущая, а возносящая вверх. Светлая таинственность и ясность силы воли человека взорвала её душу с трудом скрываемым восторгом. Восторг, словно пламя водой, погасила печаль. Что, кроме церквей, да и то порушенных, изуродованных – оставила история её родины ей? А дворцы, старинные дома? Питер, Подмосковье? Все не так и не то. Ничего не могло удержаться на её земле неугомонной земле и двух сотен лет… Но хилые стены привычных времянок украшались куда изощреннее и богаче стен толстенных и вечных…

Они вошли в огромный зал. Да. Здесь можно устраивать балы. Или просто жить и взирать из своего гулкого одиночества на историю человечества.

Когда Алина вошла в зал оформленный, хоть и современно, но вполне в соответствии с аскетизмом аристократа, живущего вдали от всевозможной суеты, он появился в дверях следующей залы с книжечкой в руках, и поманил её к себе. Алина подошла. Он пропустил её впереди себя в другую залу длинный, метра в четыре, стол был накрыт. Но тарелка с приборами стояла одна. Он сел туда, где стояла тарелка, во главе стола, предложив ей выбрать место.

Алина посчитала, что будет глупо ютиться где-то сбоку от него, и не воспользоваться свободой пространства, поэтому села напротив. Тут же появился строгого вида старик и поставил перед ней приборы. Оноре, что-то сказал старику, и тот положил перед Алиной книгу. Освещение было неяркое, и Алина, ещё и не взяв её, подумала, что это библия. Но это оказался словарь. Так за ужином они вышли на новый виток беседы.

Вслед за словарем принесли половинку дыни со сладким портвейном в её полости, и прозрачными ломтиками сырокопченого мяса. Это полагалось есть ложкой. Алина пустилась тут же в мысленный анализ французской культуры, пояснив сама себе, что есть сладкое перед горячим – объясняется жадностью французов. Так они стремятся сразу умерить аппетит гостя. Но очень быстро поняла, что сладкое вино – это аперитив, и подсознательный аналитик в ней мгновенно скончался, остался немой наблюдатель. После дыни тот же пожилой слуга принес огромную красную рыбу на блюде. Ловко отделил от хребта одну половину – положил Алине, отделил кости и вторую половину положил Оноре. Рыба оказалась наисвежайшей.

Когда дошли до кофе – Алина, хоть и была умеренна в еде, чувствовала, что не может двинуться. К кофе подали мороженое нескольких сортов и экзотические фрукты. Потом они переместились в другую комнату, и сели у камина. Их беседа лилась непринужденно, не смотря на нехватку слов, потерю времени на поиски в словаре. О чем – да ни о чем особенном. Чуть прошлись по истории Франции. Об известных на весь мир комедиях, артистах… чуть поговорили о России. Для Алины было открытием то, что ещё во времена Ивана Грозного Россия считалась страной носительницей высокой культуры, что когда во Франции ещё ели руками, в России уже пользовались вилкой. Еще немного мелочей, исторических анекдотов… Сочувствие к русским эмигрантам, как к людям высокой культуры, особенно первой волны, достойно принявшим бремя нищеты, достойно прожившим жизнь и не сломавшись… Ели, конечно, не считать алкоголизма. Потом Алина тщетно пыталась объяснить, что ещё не все культурные люди сбежали из России. Но Оноре сочувствовал ей – ему казалась, что она живет среди бандитов и алкоголиков – разве можно жить такой женщине там? – удивлялся он, но она усмехалась – где дано – там и можно. Он был владельцем нескольких судов и пароходов – коммерция всех масштабов интересовала его. Но Алина не решилась вселить в него оптимизм, по поводу России, как партнера. Все-таки он не сделал ей ничего плохого, чтобы заниматься перед ним "распальцовкой". Потом, она подумала о том. Как хорошо было бы прожить оставшиеся дни в этом замке, блуждать по его комнатам, залам, переходам, вдыхать свежий воздух в саду и никогда, до последних дней своих, не выходить за забор. Но тут ей вспомнилось, что Кирилл не сможет без нее, что Кирилл, наверное, сейчас, уже устав её искать, вернулся в гостиницу и надеется, что она найдет его. И из-за чего весь этот сыр-бор произошел – из-за какой-то шляпки? Да нет, она не столь мелочна, но он!.. Нет, все равно надо позвонить. Он же не спит. Он же волнуется. Оноре может обзвонить все четырех-звездочные гостиницы Ниццы – их же не так и много, спросить, не остановились ли у них такие-то и, таким образом, вычислить название той гостиницы, в которой они остановились.

Но в ответ на её предложение сияющие глаза Оноре вдруг стали стальными. Он сначала делал вид, что не понимает её, а потом положил на козлоногий карточный столик, словно карту из колоды презерватив.

– Какая же ты дрянь! – вскочила Алина. – А я то думала – что это он со мною так таскается?.. Благородный человек! Везде одно и тоже! А я-то дура!..

Она без труда распутала лабиринт его комнат и слетела с крыльца, Он шел за ней, что-то объясняя то ли ей, то ли себе под нос, на ломаном английском. Единственное, что она смогла понять по дороге – это то, что он одинок, но кто не одинок в этом мире, и ему нельзя общаться с соседями, потому что это дурной тон.

Ворота открыть она не могла. Резко обернулась к нему – Ну же.

– Ты не сожалеешь? – спросил он.

– Сожалею, я видела в тебе друга, – ответила она по-английски и добавила по-русски, – а напоролась на обыкновенного кобеля.

Он был обескуражен не столько её словами, сколько презрительным тоном:

– Но все русские женщины только и мечтают об этом, – неуверенно произнес он и, открыл двери.

– Русская русской рознь – прохрипела Алина. И лишь оказавшись в полном одиночестве под ночным небом Ниццы, почувствовала, как холодно… как страшно.

ГЛАВА 6

Она пошла вниз по узкой улице сопровождающей её глухими заборами, держа направление к морю. Металлические таблички на воротах не могли не привлечь её внимание – у этих дворцов не было номеров как у обычных домов у них были названия – среди них запомнилось одно – явно русского происхождения – «Вилла Ксения». Больно кольнуло от нежности хозяев к своей недвижимости, словно это не дома, а яхты, способные пронести их по всем волнам, сквозь все шторма.

Алина, опустив голову, шла мимо и мимо, свернула в переулок. И то, что она увидела, заставило её застыть на месте. Строки из Вознесенского сложились в восторженную песню в её голове на самых высоких нотках: "Спасибо, что в роще осенней ты встретилась, что-то спросила, и пса волокла за ошейник, а он упирался, спасибо!"

Навстречу ей действительно двигалась изящная растрепанная женщина и с трудом волокла за собою огромного упирающегося пса. Дотянув до Алины, она остановилась, и Алина поняла, что это не сон.

Одета она была весьма странно – длинная норковая шубка с оторочкой из чернобурки не могла скрыть полы нескольких разномастных ночных рубашек, напяленных со сна.

О! И здесь есть свои сумасшедшие, – удивилась Алина, а женщина лет сорока пяти, а может, и гораздо старше, но женственность её, скользящая в каждом движении, была куда вдохновеннее, чем у юных особ, остановившись, женщина начала объяснять быстро-быстро, но понятно. О том, что сейчас полнолуние, а полнолуние плохо действует на животных, и её пес совсем одурел – гулять не хочет. А она – сова, её муж уехал в долгую деловую поездку – и теперь она может побыть самой собой – то есть, совой. А когда он дома, он будит её в одиннадцать часов!.. А она любит просыпаться к обеду. Но обедать вообще не любит, потому что от его обедов у неё уже стали нарастать складки на животе, вон какие бедра!.. А раньше она такой не была. И вообще зовут её Линн, но в принципе она испанка, а папа её был американец.

Линн начала видимо на французском, но, заметив, что гостя стала чаще кивать, после того как она перешла на английский, поняла, что та не француженка. Ее даже не смутило, что когда она говорила про полнолуние, Алина взглянула на небо, но никакой луны, ни месяца там не обнаружила. После небольшой паузы, при которой они разглядывали друг друга, как любовались, Алина спросила:

– Но мама была испанкой?

– Нет, мама вышла замуж за другого. – Услышала в ответ, после чего поняла, что задумываться не стоит, так как наплывает другая реальность, при которой вполне естественно, что Линн – испанка, потому что её отец американец, а мама вышла замуж за другого.

– А ты англичанка? – чуть передохнув от своего страстного монолога, спросила Линн.

– Ноу. – замотала головой Алина, не найдя более слов.

– Я знаю – ты итальянка. Итальянки так мотают головой, а ещё у них пышные волосы.

– Ноу.

– Но откуда ты?!

– Рашн. Россия.

– О! Я знаю! Это рядом с Польшей. Там есть Сибирь. Много Сибири.

– Много Сибири. – Согласилась Алина.

– Тогда пошли ко мне пить кофе, – По-простому предложила Линн, и Алина согласилась. Линн резко развернулась и, упиравшийся до этого лохматый пес, с размером побольше кавказкой овчарки, завилял хвостом и побежал впереди. Теперь тормозила хозяйка.

– Как тебя зовут? – спросила Линн, подавая кофе гостье, усадив её в каминном зале ещё более шикарной виллы, чем та, которую ещё полчаса назад покинула Алина.

– Алина – еле выговорила Алина, высовывая нос из-под груды опутавших её пледов.

– Алина? Алин?.. Линн?! Ты есть Линн! О! Ты как я! Я знаю! Я все знаю! Ты любишь долго спать. Ты уступаешь. Ты умеешь прощать и не любишь плохих новостей.

– Все не любят плохих новостей. – Печально усмехнулась Алина.

– Нет. Ты как я – не можешь долго думать о плохом и обижаться на своего мужчину. Поехали, я тебя к нему отвезу. Мы сделаем ему сюрприз. А то мне скучно. Мне нельзя знакомиться с соседями. Мне нельзя говорить с прислугой, с управляющим, даже с его женой. Я не могу уже разговаривать с подругами, потому что они вышли замуж не за тех людей.

– Это ты так решила?

– Нет! – смешно взвилась она на высокой ноте. – Это муж так придумал. Он знака земли. Он без фантазии. А я пешком ходила по Непалу. Я была и хиппи и буддисткой. Я люблю двигаться. Я люблю говорить. Я люблю любить. Смотри! – Она резко выдернула Алину из кресла и, стряхивая с неё по дороге уже ненужные пледы, провела в комнату, в которой зеркала по стенам были расположены под углами и множили отражение человека в какой бы точке комнаты он не находился, – Я здесь делаю так. И она начала гримасничать и смеяться сама над собой. Как это по-английски?

– Не знаю, – сказала Алина, ужаснувшись – до чего может довести одиночество, – но по-русски это называется кривляться.

– Я делаю кривляться, – сходу без акцента повторила Линн незнакомое ей слово, – и мне кажется, что здесь много, много разных людей, а ещё я пишу картины, но их никто не видит, потому что он не хочет, чтобы я делала выставки как простая художница, это неприлично. А ещё я пишу маленькие поэм… Может быть, я была бы великим поэтом, если бы не вышла замуж за богатого мужчину. Но когда мы полюбили друг друга – я не знала, что он был богатый. Я бы ушла, но не умею не любить. Ты тоже. Я знаю. Я отвезу тебя к твоему мужчине. Он богат?

– Для русских – да.

– А мой муж мне не покупает то, что нравится мне, если ему не нравится. Я хочу, а он не хочет.

– И мне – совершенно обалдев, от скорости её речи, рассеянно улыбнулась Алина.

– Вот и хорошо. Поехали. Все богатые мужчины упрямые. Но если бы они не были бы упрямые, они бы не были богатые. Я тебя к нему отвезу. А то он плачет. Сейчас полнолуние. Сейчас даже мужчины могут заплакать.

Выходя из виллы Линн, Алина в последний раз оглянулась на шикарный дворец. Стало прозрачно грустно. Алина поежилась и оглянулась. "Ты хотела бы здесь жить? Жить всегда?" – честно спросила она себя. О нет! Я могу отсюда уйти, попасть в другое место, идти куда хочу, а она никогда, ни куда. И она вдруг поняла Кирилла, почему он всегда боялся приобретать недвижимость и становиться недвижным. А ещё она почувствовала, какую боль она причинила ему своим внезапным исчезновением. Захотелось прижаться к Кириллу тепло в тепло, плотно и нежно. Так… – что если бы шар земной ушел из-под ног, и они сорвались в космическую бездну, все одно бы – не оторвались друг от друга.

Кирилл, не обнаружив Алину на пляже, сразу пошел в гостиницу. Но и в гостинице её не обнаружил. Озадаченный он спустился в бар. Хотел спросить, – не заходила ли жена. Но почему-то сразу понял по лицу сонного управляющего, что не заходила. Он вышел из отеля и пошел вверх по улице по направлению к вокзалу. Шел, шел и зашел в смутно светящиеся двери недорогого отеля, с работающим ночью баром. Дежурный портье прошел в бар, и стал барменом. Услышав заказ Кирилла, мимикой и жестами принялся объяснять, что на ночь много пить вредно – заболит голова.

Кирилл кивнул и угрюмо и изменил заказ, попросив двести грамм водки. Портье презрительно насупился, но налил. Разговаривать с ним Кириллу больше не хотелось. Он попросил телефон и позвонил в Канны, никто не поднимал трубку в ответ.

Кирилл попросил дежурного вызвать такси до Канн. Подъехав к домику Алининого деда, нажал кнопку звонка. Никто не открыл калитки. Едва отъехало такси, Кирилл перемахнул через каменный забор. Свет не горел в окнах, впрочем, это не смутило Кирилла. Алина могла спать. О том, как она могла проникнуть в дом без ключей, он даже не задумался. Постучался в дверь, позвонил. Тишина. Решив, что Алина на него крепко обиделась, разбежался и, взлетев на крыльцо, всеми своими девяносто девятью килограммами ударился о дверь. Дверь чуть подалась… Разбежался еще…

Канны давно не слышали таких мощных ударов среди ночи. Но было три часа утра. Самый крепкий сон. Оттого старикам соседям снилась бомбежка времен войны, во всяком случае, никто не вызвал полиции.

Он вошел в спальню и включил приобретенный перед отъездом телевизор, нашел работающий канал. Шел фильм о байкерах, живущих в землянках в долине гор и их врагах безработных интеллигентах нагородивших в тех же горах крепость из стертых шин. Под этот фильм и заснул, поставив телевизор на таймер. Проснулся часов в десять утра. Алина спала рядом.

Он разбудил её, тряся за плечи:

– Где ты была?!

И не дождавшись ответа, рассказал, как искал её сначала в гостинице, про бармена-наглеца, вздумавшего его учить в час ночи… а потом прервался, помолчал немного и сообщил, что отныне она должна ходить хотя бы в костюмах при карманах, а в них должны быть деньги. И торжественно медленно, выложил перед ней на столик тысячу долларов. Потом подумал, и выложил пять. Увлекся и построил пирамиду из пачек купюр – "для начала". Посчитав, что для первых самостоятельных дней, даже если скупит все самые чудовищные шляпки Лазурного берега, ей хватит. Она недоуменно посмотрела на пирамиду из денег, и снова заснула.

Кирилл, умиленный такой безмятежностью, ощутил щемящую нежность, посидел, молча, разглядывая лицо любимой, вздохнул, боясь потревожить её сон, и вызвал Сержа, – рванул на цветочный рынок в Ниццу.

Цены были сногсшибательные. Но если брать оптом… От опта продавцы отказывались, но когда Кирилл, нарисовав, как мог, на клочке бумаги розу и выписал рядом единицу с тремя нулями – продавец ошизел на глазах.

– Это будет очень дорого стоить! Ви сумасшедший! – перевел ему призванный в помощники Серж.

– Объясни ему, что не сумасшедший, а просто из России, и пусть не гнется, как ива на ветру, столько за день он все равно не продаст, а я беру тысячу.

Такого количества роз не привозил на рынок ни один из цветочников. Пришлось тащиться по приглашению в оранжерею, недалеко от парфюмерной фабрики Граасса, ждать пока срежут необходимое количество, а потом тащиться впереди фуры с цветами.

– Вази будем покупать? – спросил невозмутимый Серж по дороге.

– Какие ещё вазы? – не понял Кирилл.

– Цветы быстро погибнут.

– А вот и пусть. На то они и цветы.

В ответ Серж вздохнул с неподдельной тоскою. Он совершенно не понимал – как же живут в России. Неужели, так и живут?..