Текст книги "Опоенные смертью"

Автор книги: Елена Сулима

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 28 страниц)

ГЛАВА 17

– Когда я увидела тебя в первый раз в Онкологическом центре, я знала, что ты не умрешь. – Спокойно говорила Надежда, сидя перед Алиной в морской тельняшке за кухонным столом, оголенная столешница которого была покрыта несмываемыми пятнами, прожжена брошенными мимо пепельницы сигаретами. Впрочем, такой вид стола нисколько не смущал обеих.

– Почему? – спросила Алина. Она очень устала за сегодняшний день, а ещё это долгий пересказ Надежде о том, что хочет от неё врач-онколог, вконец измотал её. Впрочем, ей показалось, что Надежда, слушавшая её внимательно и долго не перебивая, все поняла с первых слов и была готова помочь ей.

– Потому. Я не различаю людей по лицам, но по свету исходящему… Ты была так удивлена. Да. Ты всю жизнь подавлялась обстоятельствами, характерами других… но те, что тебя окружали, излучали короткие лучи света. А ты – долгие. Ты не разучилась удивляться. Понимаешь?

– Нет. – Рассеяно ответила Алина. – Ты про ауры?

– Не ауры. Есть нечто большее. А ладно. Ты так сейчас растеряна из-за страха собственной слабости так, что ничего не замечаешь. А ведь слабости в тебе нет. Есть жалость, нежность, трепетное отношение ко всему живому, но не слабость.

– Ой, ты шлифуешь шрамы? – не способная сконцентрироваться на сказанном отвлеклась Алина, – Поздравляю!

– Нет. Я не шлифую шрамы. Я влюблена и любима. Я выхожу замуж. От того и шрамы на моем лице воспринимаются под другим углом зрения даже теми, кто не знает о том, что со мной.

– Но шрамы на твоем лице, прости, стали какими-то декоративными полосками… Я никогда не спрашивала. Это у тебя откуда?

– Это спасло мне жизнь.

– То есть как?

– А так. Жизнь моя подходила к логическому концу. Каратистка. Жена известного каратиста. Красивая, сильная. Легко вступающая в борьбу с любым мужчиной. О, это состояние победительницы, это пьянящее чувство непобедимости!.. И вдруг перестройка. Избалованный жизнью муж, сын весьма влиятельных в то время людей, привыкший получать от неё все, что захочет, оказался без денег, никому ненужный… Он не вытерпел и пол года. Застрелился. Я опять почувствовала себя сильнее его. Я почувствовала себя такой сильной!.. Что потеряла всякий интерес к борьбе. Среди баб тогда равных мне не было. Это сейчас появляются новые Амазонки. А я… Я почувствовала, что мне нет равных, соревновательный момент кончился во мне, и потеряла всякий интерес к жизни. Я бродила по ночам по улице с надеждой, что ко мне хоть кто-то пристанет, лишь для того, чтобы потешиться, чтобы снова ощутить хоть что-то. Но таких идиотов не оказалось. Я сникла. Я стала толстеть, хотя и продолжала машинально тренировки. Всю свою жизнь, начав заниматься каратэ с десяти лет, я шла по одному направлению и не могла его изменить. Я выбирала цель, чтобы сокрушить её. Я раскидала все цели. Я была победительницей, вместо пьедестала, взбирающейся на руины. Однажды ночью, я, не думая, просто кинулась в поножовщину. Вариант был проигрышным сразу. Но мне уже хотелось только одного – погибнуть в борьбе.

– Странно. А я думала. Что тебя порвали собаки во время дрессировки. Слушай, а не кажется ли что нас так затюкали изначально, что мы слабые, что мы начинаем делать черти что, действовать во вред себе, лишь бы доказать хотя бы не всем, а себе и близким, что мнение это ложное.

– Кажется. Я это поняла. Потому и решила резко свернуть. Взглянула в зеркало и не узнала себя. Это была не я. Но эта новая говорила со мной старой совсем иным языком. Она ненавидела мою гордыню, она презирала мое стремление быть сильной. Она говорила о другой силе, о той, которая есть в маленьких хрупких женщинах, не способных шлепнуть даже ребенка. О той… Она решила победить меня прежнюю, чтобы открыть мне иные горизонты. Но эта сила навсегда стала недоступной для меня. Чтобы наступить на горло всем свои волчьим воям, чтобы снести барьеры обозначенные мне с детства, ведь мой отец воспитывал меня как мальчишку, мне надо было все стереть, начать с нуля. И тогда я сделала совершенно радикальный поворот – я устроилась в больницу уборщицей, и стала мыть полы. Чтобы забыть о себе непобедимой. Так простая поножовщина спасла мне жизнь. Иначе бы сейчас я, если бы не умерла, лежала бы под забором алкоголичкой. Я забыла сказать тебе, что я ещё и крепко поддавала в последние годы. Особенно после самоубийства мужа.

– А теперь… теперь ты действительно выходишь замуж? И тебе это надо?

– Да. За испанского дрессировщика тигров. Я же дрессирую собак. У меня всегда были собаки…

– Но прости, если откровенно – даже дрессировщик мужчина. А мужчины любят женщин не за их мастерство и профессионализм… Ты не боишься, что он просто ищет в тебе помощника. Что он будет эксплуатировать твою силу и…

– Мужчины любят тех женщин, которые сделали себя сами, если это настоящие мужчины. А играются теми, что как перышки, летят по воле случая. Но не любят. А нравится им в их женщинах то, что они сделали для них.

– Интересно вещаешь. Но это все внешне – внешне мой муж сделал для меня много, фактически райскую жизнь. Но практически сковал, волю, да что волю – даже желания я много лет высказывала с опаской, с оглядкой. Я стала зависима от него не только материально, но и психически. А внешне все было красиво, внешне он считался с моей личностью – мы почти все время носились по круизам… в Москве каждый день – рестораны, бани, бильярдные, пока я не заболела окончательно. Он думал, что развлекает меня, но все служило только его интересам. Любил ли он меня или нет?

– Он любил он тебя за то, что ты была сильной. Сильной духом. Неломающейся. Подави он тебя окончательно – вытер бы о тебя ноги и дальше пошел. Впрочем, он добился кое-чего, поскольку ты была менее плотским созданием. Твой ментал на физиологическом уровне не выдерживал состояния борьбы с мужчиной, поскольку рацио, то есть дух был куда меньше привязан к материальному набору благ, вот ты и заболела.

– Но и теперь я не чувствую себя материалисткой.

– Зато научилась сопротивляться. А теперь от тебя требуется научить этому других. Быть может в этом и есть смысл явления твоего духа в этой материи. Освободившегося от страхов тела. У меня, как и у тебя есть и знакомые вертолетчики, и кое-кто из начальства спортивного аэродрома под Чеховом. Но прыжка будет мало. Он должен оказаться действительно в пустыне. А мы её предоставить не можем. Впрочем, в трестах, да и в двухстах километрах от Москвы – такая глушь! У меня есть мастера спорта по спортивному ориентированию. Зашлем его куда-нибудь за Иваньковское водохранилище под незаметным присмотром охотников и моих ребят, спортсменов. Мне тридцать процентов от твоего гонорара.

– Половина… да хоть весь.

ГЛАВА 18

Николай Иванович, внешне крепкий мужчина, пятидесяти пяти лет от роду, экономист по образованию, в советские времена работавший заведующим одного из крупнейших складов медикаментов, а после экономических переворотов открывший свою сеть аптек по Москве и московской области, никогда не бедствовал. Всю жизнь прожил в достатке и комфорте, но жизнью был не удовлетворен. Постоянно хотелось чего-то большего. Планы его явно превосходили его возможности. Вечно что-то было не так. Раньше, когда был молод, боялся жить на широкую ногу. Приходилось прятаться. Не позволять себе то, что мог себе позволить, благодаря естественным при его должности левым доходам. Теперь снова приходилось прятаться, не только от государственного рэкета, но и от бандитского. Вел дела он честно. Но быть может оттого не всегда удачно. Постоянно приходилось что-то выдумывать, выкручиваться, и ещё бороться с конкурентами. При этом, имея деньги жить не по деньгам скромно. А ему всегда казалось, что он создан для роскоши.

Последние годы Николай Иванович чувствовал, что больше не способен отстаивать свое понимание нормальной жизни. Чувствовал, что все – запас его энергии окончился, и он смертельно устал.

Устал. И лежал, глядя в потолок часами. Бессонница мучила его. Жена принесла снотворное. Он покривился, но выпил. Сон был единственным лекарством от мрачных мыслей одолевавших его. Жить не хотелось. Хотя и был он человеком удачливым для других. И не хотелось жить без точно объяснимой причины. Впрочем, жизнь и так вот-вот должна была закончиться. Закончиться… какая жалость.

Николай Иванович поворочался, поворочался и заснул.

Никому неизвестно, что ему снилось тогда. Он и сам вспомнить не мог, настолько последующие события перечеркнули все предыдущие впечатления и мысли.

Он даже не помнил, как запихнули его в мешок сильные руки. Помнит лишь, что вдруг почувствовал, что он в мешке. Мелькнула мысль: уж не перепутали ли него с трупом. Начал отчаянно сопротивляться, брыкаться, кричать. Но его уже везли в какой-то машине. Везли и везли. Гладкое шоссе кончилось, начались колдобины. Он устал. Он устал сопротивляться и лежал в мешке, прислушиваясь к признакам похитивших его людей. Но… – тишина. Они как будто специально не разговаривали между собой, что бы он не запомнил тембра их голоса. Ни особенности произношения.

Николай Иванович понял все однозначно – похищение с целью получения выкупа. Он был реалистом. "Идиоты, – думал он – Я и так одной ногой в могиле. Неужели Анька будет платить за меня? За меня, итак полу труп. Нет. Не для этого я копил все эти годы деньги. Так хотелось, хоть детям что-то оставить после себя. Лишь бы не платила. Я все одно пропал. Если смогу выберусь сам. Только бы не сломалась. Она же врач. Она же знает, что мне осталось не долго. А ей – жить и жить… Нет смыла расставаться из-за меня – все одно останется с деньгами. А дачу?.. Только бы не продавала дачу!"

Неожиданно гул, невыносимо механический гул, прервал его мысли, и все внутри похолодело. Никогда Николай Иванович не видел вертолета вблизи, но понял сразу, что это вертолет. Машина остановилась. Взяв мешок, в котором находился он, за концы, крепкие мужчины понесли его. Как бы он не извивался в центре вертолетного гула, только усиливал свое ощущение полета в самую глубину Дантевского ада. Когда уже замер, отчаявшись, почувствовал, как его опустили на пол. И понял – что в вертолете окончательно, и что вертолет набирает высоту. Страх пошевельнуться, соскользнуть сего плоскости в пропасть сковал все его мускулы. Только сердце настолько учащенно билось, что казалось, заглушало рев пропеллера и шуршание разрываемого им воздуха. Несмотря на этот сердечный бой в ушах, ему самому казалось, что все – он уже умер. Умер и оттого, что у смерти нет времени – это будет длиться всегда.

Неожиданно на него навалилось месиво тяжело дышащих тел. Задрали мешок, но не снимая его с головы, связали руки. Перетянули тело ремнями, пропустив один из них между ног. Он мог брыкнуться. Но уже не сопротивлялся. Его пристегнули спиной к чему-то живому, должно быть к такому же пленнику, как он.

В последний момент с него сдернули мешок, натянули очки, и он увидел, что стоит в арке, которая летит над клубящейся пропастью в розоватых оттенках. "Если клубящийся ад так красив, то я согласен… Я на все согласен" – последнее, что подумалось ему перед падением в пропасть.

Оказалось, что он шагнул в небо. Небо в оттенках лучей вот-вот готового взойти солнца.

Он не успел обрести голос, перед тем как ухнуть в небо… и все… Он полетел вниз головой с невероятной скоростью сквозь плотный, жесткий воздух.

Зазвонил телефонный звонок.

Алина встревожено схватила трубку, но это был не Алексей. Карагоз что-то ныл о том, как он изнемогает от желания ещё хоть раз увидеть её.

– Стоило ли будить меня в четыре утра ради этого? – возмутилась Алина.

– Но я хотел убедиться, что ты ночуешь дома. – Наивно объяснил Карагоз.

– Улыбайся. – Приказал ему чей-то голос со спины, и Николай Иванович безвольно подчинился, насильно растянув губы в улыбке. И ощутил свободу и счастье настолько, словно их можно было пощупать.

Что-то резко дернуло Николай Ивановича и падение прекратилось. То, что он увидел, не поддавалось его способности описывать красоту.

Когда они приземлились. Николай Иванович уже пришел в себя. Полный не то что бы возмущения, а чувства собственного достоинства, которое требовало объяснений, выпутался из строп парашюта, обернулся… человек в очках лишь взмахнул рукой улетая от него на дельтаплане с моторчиком. Это было выше всякого разумения.

Николай Иванович долго провожал взглядом его уменьшающийся силуэт, пролетающий над лесом. Высоко-высоко над человечком парил вертолет. На западе, далеко, где-то за лесом он пошел на снижение.

"Значит, там тоже поле. Значит, там жизнь". – Подумал Николай Иванович и пошел безропотно в ту сторону. Во что бы то ни стало выбираться с этой полузатопленной лесной поляны. Он посмотрел на парашют. Подумал – может быть стоит взять его с собой, чтобы потом, если путь будет долгим, завернувшись в него спать. Все-таки он был в одних трусах. Но тут увидел рюкзак. В рюкзаке был его спортивный костюм, даже свитер, кроссовки, которые он приобрел несколько лет назад, чтобы заняться бегом, да только вот все было – недосуг. А ещё несколько зажигалок, флягу с водой, солдатский котелок, перочинный нож, леску на катушке с крючком на конце, плед верблюжьей шерсти. Два батона черного хлеба, пакет картофельного пюре… соль…

Все было слишком аккуратно уложено и сложено. Слишком напоминало старания жены. И полностью выходило за рамки возможного осмысления.

Э… нет! Нашли с кем шутить! Не сдамся я! – пригрозил Николай Иванович небу, и закинув за спину рюкзак, твердым шагом пошел в спину солнцем палимый.

ГЛАВА 19

Анна Викторовна, решившаяся на такой неординарный поступок, теперь в день по несколько раз звонила Алине.

– Как он там?!

– Идет.

– Господи, уже третьи сутки!

– Все дело в том, что он почему-то идет прямо в противоположную сторону от ближайших деревень. Наши ребята недавно передавали по рации, там даже мобильные телефоны почему-то не работают, что сами замучались с ним.

– Я же не дала ему даже тушенки, думая о том, что вегетарианство полезно таким больным. А он наперекор мясо очень любил. Я думала поголодает два три дня…

– Не голодает он. На леску с крючком утку в озерке поймал ваш Николай Николаевич. Дикую.

– Ах! Неужели! Не может быть! Он у меня такой неприспособленный!..

– А вот у наших ребят скоро провизия кончится. Замучились его тропить. Ходит по лесу, как хочет. Никакой системы.

Неделю длились их переговоры. Неделю чуть ли не каждый час Алина давала отчет Анне Викторовне о том, что знает. Но знала она немного. На связь по рации с сопровождающим их по бездорожью газиком, её охотники, шедшие по следу нечаянного Робинзона, выходили лишь раз в сутки. Но Анна Викторовна требовала и требовала отчета по несколько раз на дню. Пришлось научиться выдавать ей суточную информацию по частям, с каждым разом прибавляя подробности. Временами она горько сожалела о том, что решилась на такое. Но едва Алина предлагала приказать охотникам выйти на её мужа и вывести к какой-нибудь деревне, сразу отказывалась.

– Нет, – отвечала она твердо. – Если он ещё жив, не ранен, пусть идет. Лишь бы шел. – И бросала трубку.

Алина, ввязавшись в это дело, так была поглощена им, что уже забыла про свои обязательства перед редакциями, но про Алексея забыть не могла. "Нет, конечно, у него не будет скорой смерти. Но то, что нос его атрофируется – это точно. И вообще, что это у него за болезнь такая, из-за которой у него столько маленьких черточек шрамов на теле?!"

Она звонила Алексею, но никто не подходил к телефону. Впрочем, залетевшая к ней выпить чашечку кофе Ирэн, обмолвилась, что проходила мимо его студии и слышала душераздирающие вопли, которые он издает, подражая тибетским ламам, которых никогда живьем не слышал. А если и слышал на пленке, то явно думает, что те звуки, которые они издают, дуя в морские раковины, они выдавливают из своего горла.

– И надо человеку так себя истязать?! – возмущалась она.

– Он не истязает. Он выгоняет из себя болезнь. – Поняла Алина.

– Ты хочешь сказать, что у него совсем первобытное мышление?

– Нет. Просто действие, требующее такой невероятной самоотдачи, заставляет его не думать о своей болезни. – Отвечала Алина и бежала к телефону с единственной мыслью-криком: "Алеша!"

Но это перезванивала Анна Викторовна. Не свершенное дело с Николаем Ивановичем мучило Алину, там все было под контролем, но Анна Викторовна со своим нетерпеливым волнением, сама же все это затеявшая, стала невыносимой.

– Как вы думаете, уже октябрь все же – он не простудит почки?

– Он рубит лапник на ночь, покрывает себя им, или разводит такой костер из поваленных деревьев, что его пламя наверняка видно со спутника.

– Ой, Алина, я забыла ему дать очки!..

Алина засыпала и просыпалась с её голосом.

И вдруг все кончилось – не прошло и двадцати дней. Николай Иванович вышел на сопровождавший его тайно "Газик". Как потом говорил: по нюху. Вышел и все. Игра окончилась. Его, прокоптившегося дымом костра, исхудалого, но словно помолодевшего духом и энергией тела, пришлось везти до Конаково.

Анна Викторовна спешно отдала Алине часть – в две тысячи долларов, остальное пообещала отдать после того, как получит результаты анализов, вернулась домой и приняла ангельский вид, ожидающей возлюбленного Сольвейг.

На самом деле с ужасом в сердце Анна Викторовна ожидала, что ей придется объясняться с мужем. Объяснять необъяснимое.

Он ворвался в дом со счастливой улыбкой то ли юноши, то ли дикаря поцеловал жену, обнял её за плечи и не мог от неё оторваться.

– Мы будем жить долго-долго. Мы будем жить долго и счастливо, твердил он.

За последующий месяц лишь раз Анна Викторовна позвонила Алине:

– У нас медовый месяц – сообщила она со звонкими, девичьими нотками в голосе. – Что с ним было – вразумительно ответить не может, но главное – он так хочет жить!.. Он так уверен в себе! И ни что его не раздражает!

– А если он узнает, что это вы натворили с ним такое.

– О нет! Ему сейчас не до того – у него такие планы!

– А как с анализами.

– Я боюсь его тревожить мыслями об этом.

Алина вздохнула спокойно, несмотря на отсутствия истинного результата и снова начала заниматься своей журналисткой работой.

Иногда Алине позванивали участники авантюры – нет ли ещё подобной работки. Все-таки, если не ей, то им, выставившим суммы в три раза перекрывающие затраты Анна Викторовна заплатила сразу, ещё до начала предприятия, выдав деньги Алине, как аванс – покрывающий изначальные расходы. Деньги кончились. Ребятам хотелось подработать еще. К тому же такое занятие, показавшееся по началу слишком тяжелым – по прошествии времени их здорово забавляло. Рассказ "бывалых" постепенно перекраивались в анекдоты. Они приглашали Алину к себе в гости и в который раз в подробностях описывали, как заблудший в чаще лесной, городской житель с удивлением оглядывал местность, и постепенно превращался в первобытного человека. Он то молился стволам деревьев, то небу. То угрожал сгущающимся тучам, и чувствовал себя властелином, угрозы которого возымели действие, если все-таки тучи рассеивались, и не шел дождь. Несмотря на осень, в той местности стояла солнечная сушь. Действительно не шли дожди. Везде шли. А там нет.

– В колдуна мы его превратили, – смеялись ребята. Воспоминания не только забавляли их, но и вызывали желание снова отправиться сопровождающими наблюдателями в новые приключения.

И лишь в начале декабря в дом её ворвалась Анна Викторовна. Молча, отодвинув Алину, она прошла в её комнату, и торжественно медленно отсчитывая деньги, выложила сто долларовые банковские пачки на стол. Когда на столе образовалась куча денег, болезненно напомнившая Алине о её былой жизни, о Кирилле, о Монте-Карло… Анна Викторовна, прервав загадочное молчание, дидактически громко сказала:

– Это раз. А два… – Глаза её уставились в зрачки Алины, которая, мучительно сморщившись, как бы взывала пожалеть её и не продолжать. Но Анна Викторовна продолжила молча, протянув ей непонятный список с фамилиями и телефонами.

– Я не понимаю – замотала Алина головой, понимая втайне, но не желая понимать.

– Я не давала твоего телефона, деточка. Зачем рисковать. Когда снимешь помещение под офис, который в любой момент можно перенести, тогда и будешь светить свое местонахождение. Мало ли чего. К тому же рэкет… А деньги пойдут, как я понимаю – немалые. Но пока же – ты сама позвонишь им, узнаешь, в чем дело, и что от тебя требуется. Я нашла юриста, он с удовольствием поступит тебе на службу, чтобы юридически грамотно составлять заверения в том, что ты ни в чем не виновата, и в случае несчастного случая родные и близкие не будут иметь к тебе претензий. Только требуй заключения врача на возможность физических нагрузок в турпоходе. Есть такая форма. И не бери сердечников. Остальные все выдержат. Они сами не представляют, какие возможности таятся в их организмах. С каждого поставленного тебе клиента беру один процент.

– Но тут так много! Если для вашего мужа мне и удалось кое-как уговорить и задействовать человек семь… Четверо вообще работали, как в экспедиции две недели. То получается, что теперь мне потребуется не то, что взвод, – рота бравых ребят!

– Что ж придется расширять производство. Но если будете выбрасывать на землю сразу по несколько человек, то себестоимость перемещения на вертолете резко упадет. Я все продумала. Тут у меня не только раковые больные. Сосед по даче, богатейший человек, готов все отдать, чтобы спасти брата алкоголика. Есть и истерик. Сынок приличных родителей, извел всю семью. Раньше таких при церкви розгами пороли, а теперь даже психиатры не считают нужным с ним возиться. Сам, мол, должен изъявить желание лечиться. А как он может изъявить что-либо, если не понимает, что болен?.. Но теперь, благодаря всевозможным международным конвенциям и защитникам прав человека у психиатров лечатся только добровольно, или в случае, если это угрожает жизни больного. Но мы же знаем, – выпаливала она слова с невероятной скоростью, – что как бы эти истерики не угрожали покончить жизнь самоубийством, они скорее прикончат всех вокруг, чем погибнут. Вы представляете, что он-то удумал – чуть в чем ему откажут – сразу бежит и ножку закидывает за балкон! Мать его – за сердце. Отец тащит её ванну. Потому, как самое главное для истерика, – что бы все видели и переживали его возможное самоубийство. Вот они и прячутся в ванной чуть ли не каждый день. А он оглянется, видит, что никто не видит, и успокаивается. Только они из ванной – он снова, подлец, на балкон!.. Так и вытягивает из них деньги. Им легче один раз заплатить, чем всю жизнь мучаться, да понимать, что такого психа и подлеца вырастили. Если он уж так хочет сброситься с высоты – сбросьте его. Сбросьте его и, пожалуйста, деточка. И без инструктора! Иначе у его матери когда-нибудь сердце откажет. Да и отец уже один инфаркт перенес. А этот везде выживет. А еще… Надеюсь, вы все поймете по списку. Если что – звоните.

– А как анализы вашего мужа? – совершенно пораженная Алина еле успела выговорить вдогонку.

– Естественно, нормальные. – Убегая, прокричала Анна Викторовна.

Алина обреченно села перед кучей денег, подпирая руками тяжелую голову в полном не знании ни что делать с деньгами, ни что делать вообще.