Текст книги "Опоенные смертью"

Автор книги: Елена Сулима

сообщить о нарушении

Текущая страница: 28 (всего у книги 28 страниц)

– Как это лишнее?!

– Ну… все, что за прямую линию выпирает.

– Так он сделал пластическую операцию, как Майкл Джексон?

– Считай – да, только сам. Он все делает сам.

– Потому что он гений, – продолжил за нее, кивая, совершенно обескураженный Карагоз.

– Д-да, – с трудом выдавила она из себя.

– Клянусь мамой, кошмар какой-то! – Карагоз вспотел, словно в бане, Может, он не гений, а сумасшедший просто?.. Аля, Алечка, с кем ты связалась! Зачем гению резать нос?

– Какая разница?! – чуть не плакала Алина от его вопросов, – Может, он по стилю ему не подходил. Может, болезнь у него какая, у него все лицо в шрамчиках, может… и я знаю, что он сумасшедший, но гений! Верь!

– Верю, верую! – он смотрел на неё и не мог закрыть парализованный удивлением рот. А она продолжала с глазами полными слез:

– А нос опасно оперировать. Вот у него, наверное, и начался некроз. Понимаешь, некроз! Омертвение тканей! Потом ткани начнут разлагаться… и человек умирает от заражения крови. Я у него, правда, очень давно этот некроз наблюдаю. Но не могу я больше! Я разговаривала с ним вчера. Он между делом сказал, что у него какие-то приступы боли во всем организме. Но хотя он к ним привык – уже все! Хватит! Я чувствую, что промедление смерти подобно!

– Так давай вызовем ему "скорую помощь"! – наконец-таки ощущение реальности вернулось к Карагозу.

– Какую "скорую"?! Он ни кому не верит! Он заперся сидит и умирает! Он никогда никого не попросит о помощи! Никогда!.. Он, может быть, даже сам не знает, о том – что с ним. Просто впал в депрессию… А считает, что это у него дух таким образом аристократизируется.

– Какой ещё дух?

– Ну… как тебе объяснить?! Это кристалл человека, остальное все наросты.

– Короста? Он моется?

– Ледяным душем. Но это лишь механическая тренировка воли.

– А-а – разинул рот Карагоз.

– А заражение крови, знаешь, как проходит, сильная температура, упадок сил… человек может даже не понять, что с ним. Просто хочется лечь и заснуть!

– Так что же надо делать?!

– Надо объяснить ему, что это опасно, что он может умереть. Надо убедить его, что надо лечиться!

– Так объясни! Почему ты ему не объяснила?

– Не могла. Долго пыталась и не могла. Словно трамплин какой… Не могу я с ним об этом. Он так себя ведет, что не позволяет опускаться на… Как бы житейские мелочи. Он не дает даже возможности заговорить о его здоровье… Но сейчас!.. В двух шагах отсюда он живет. А я сижу с тобой и пью!

– Пойдем вместе, я скажу ему сам.

– Да не будет он слушать тебя.

– А кого будет?

– Я сама ему должна сказать. Только он мне дверь не откроет. Он телефонную трубку не поднимает, в такие дни, когда боль начинается. Он никому не открывает дверь!! Я не знаю – как, каким способом заставить его открыть дверь. Я заходила к нему перед встречей с тобой, я стучала… у него нет звонка, просила постучать соседа. Я пыталась обмануть его и, сделав вид, что уехала на лифте, вернулась по лестнице… Бесполезно.

– А он там?

– Да. Он очень аккуратный… И если бы не был там, не звучала бы музыка. Там тихо музыка звучала. "Сванс". Такую не крутят по радио… Я не знаю, как к нему проникнуть, – опустила она голову и тут же резко подняла, – А ты можешь вскрыть замок?!

– Могу.

– Пошли.

– Да ты что! А если он ещё жив! Он заявит в милицию!

– Вот как ты! Человек умирает, а ты милиции трусишь?! Да все эти службы вообще вне его! Они для него не существуют. Это же мне надо проникнуть! Мне! А ты… "все сделаю!.." и тут же струсил!

– Аля-я! Алечка! Да я…

Они шагали по ночной Москве широкими шагами. Преодолев Поварскую, свернули на улицу Неждановой.

Только смотри, предупреждала на ходу Алина, будь поосторожней. Он человек особенный. Сначала постучи, тихо, будто сосед. И… ничего не говори, когда откроет, я сразу подойду сама, а ты – в сторону, а то… он же качок.

– Да видел я этих качков.

– Да… не забудь, он все же не простой, ты… это… пары свои поугась. Он же книги всякие по мистике читает, и вообще он бритоголовый!

– Да видел я этих кришнаитов! Экстрасенсов!..

Две бутылки водки, окромя вина, выпил Карагоз, а словно не в одном глазу. Он был уверен в себе и четок в движениях. Он на все был готов ради этой расстрельной женщины.

ГЛАВА 25

Карагоз с Алиной на лифте поднялись на предпоследний этаж кооперативного дома союза художников.

– Что делать дальше, говори, – спросил её Карагоз, когда они на цыпочках поднялись к окну между этажами.

Она знаками показала ему: "тише" и, в ожидании, когда шум от лифта, забудется в сознании Алеши… если он ещё жив… и все-таки он жив, затаив дыхание, чувствовала она, и достав косметичку начала приводить себя в порядок.

Настал момент, и они поднялись на последний этаж, ступили в туннель длинного коридора, по стенам которого располагались двери живописных студий, подкрались к его черной деревянной двери. Карагоз тихо постучал. Ответа не последовало. За дверью было слышно, как высокогорно распевают свои мантры тибетские монахи. Приглушенные удары в бубны и барабаны… Значит, включен магнитофон. Значит – он там. Алина вдруг, словно воочию, увидела, как он, лежа на черном диване, тихо сдавшись смерти, отходит в мир иной под буддистские заклинания. О нет! Что за покорность судьбе! А как же аристократы духа?! Великое противостояние духа! А рыцари медленно спускающиеся с холмов на восходе солнца?! И солнце так палит за их спинами, что видны лишь черные силуэты на конях, продвигающиеся параллельно к единой цели… И никто не касается друг друга!.. Нет! Так просто сдаться смерти все одно, что погрязнуть в безразличном хаосе! Давай! – махнула Алина рукой и Карагоз, прощупав подушечками пальцев замок, вынул из кармана отмычку.

Не успел вскрыть дверь, как дверь распахнулась и Карагоз, онемев от увиденного им человека, рухнул на колени. Все помешалось в его уме.

На фоне каких-то фантастических конструкций, странно мерцающих в полутьме и голубых лучах направленного света, на фоне пения тяжелых голосов, перед ним стоял начисто лишенный волос, даже безбровый человек-нечеловек в длинном серебристом халате с черной повязкой на носу.

– А-а! Клянусь мамой! Мамой клянусь! – завопил Карагоз, рухнул на колени и гулко стукнулся лбом о пол.

– Что Вам надо?! – Горловым басом выдавил из себя чуть было сам не онемевший от удивления Алексей, и на шаг отступил назад.

– Твоя жизнь в опасности, гуру! – обезумевший Карагоз вновь ударил лбом об пол и прополз несколько сантиметров вперед, Алексей опять отступил.

– Клянусь мамой, мамой клянусь! Гуру, гуру! Твоя жизнь в опасности.

Алина, внутренне готовая ко всему, такого и представить себе не могла, "ой, ай, что ж это с ним?!" – единственное, что приходило ей на ум в процессе взятия мистического бастиона. А Карагоз все бился об пол и бился, Алексей отступал, Карагоз снова продвигался вперед. И когда уж не было видно ей подошв его ботинок, Алина подтянулась, сосредоточилась и вошла в оставшуюся распахнутой дверь. Прогуливающейся походкой, словно не видя никого, обошла Карагоза клянущегося мамой, Алексея, пытающегося показать бицепсы сквозь рукава халата, и утверждающего, что его жизнь в его руках, обогнула по серебряной дорожке скелет оркестра, состоявший из подставок под барабаны и прочего, уселась на диван. И тут, словно туман сошел с её глаз, и чувство реальности вернулось к ней. Алина в голос захохотала.

И хохот её с подвываниями был похож на кошмарный сон о Лысой горе.

Алексей окончательно растерялся.

Под глухие удары Карагоза головой об пол, он обернулся, оттого что не понял – показалось ли ему, что мимо прошла женщина, тень ли… или вправду прошла?.. Он обернулся и словно оглох, от её хохота – он увидел как в немом кино – настоящую древнюю жрицу тайны тайн. В полутьме пышные волосы Алины, светящиеся пропускаемым голубым светом, обрамляли её затененное, с тайным блеском глаз, лицо, а над её головой клубился туманно-серый дымок… Против света лампы она казалась совершенно инфернальным видением. Алексей дрогнул и вновь услышал её хохот!.. Так должна была хохотать птица сирин.

Сознание Алексея и без того переполненное текстами литературы по мистике, на мгновение окончательно помутилось, и он застыл в пол-оборота к бьющему гулкие поклоны и к ней, стараясь удержать в поле зрения их обоих одновременно, как советовал Карлос Кастанеда. Тут влажные руки Карагоза коснулись пальцев его босых ног. И в последний раз, полный немого удивления, взглянув на распростертого пред ним в поклоне пришельца, Алексей схватил его за шкирку, и резким движением вышвырнул в коридор. Захлопнул дверь, провернув замок на два оборота и замер, боясь повернуться. Ведьмаческий хохот за его спиною тут же смолк.

Но тот, что оказался за дверью продолжал биться в её черную плоскость.

– Уходи, – обернулся Алексей к Алине.

Она молчала. Он повторил.

– Я никуда не уйду.

– Ты что, не понимаешь, я никого не хочу видеть. – Он весь дрожал, лоб его покрылся испариной.

– Потому что ты болен. – Мрачно прозвучал её голос.

– Да я болен. Я болен этой болезнью двенадцать лет! Это моя жизнь. И никому не позволяю вмешиваться в мою жизнь.

– А я и не спрашиваю у тебя разрешения – голос её звучал глухо, словно эхо, – Не время спрашивать. Тот, кто действительно нуждается в помощи, не просит о ней.

– Но… я не связываюсь с женщинами, я ни с кем не связываюсь, потому что я не могу нести ответственности… я каждый такой раз жду смерти.

– А я могу нести ответственность.

– Но зачем я тебе?! У меня… у меня рак крови! – и он взглянул в неё глазами полными отчаяния, покорившегося смерти человека.

– О! – даже радостно воскликнула она, – Ну я тебе устрою веселую жизнь! Она вскочила с дивана, потирая руки. Я тебе такое устрою! Такой полтергейст! Ох, ты у меня и полетаешь!..

– Ты что? Ты что говоришь? Ты что не понимаешь?

– Я-то как раз очень хорошо понимаю… Только что с тобой? Почему ты думаешь, что это рак?

– Для меня уже больше десяти лет мука носить одежду. От соприкосновения с ней то тут, то там начинает гореть, потом образуется красное пятно, уплотнение и растет шишка. В этот период меня всего трясет, как от тока. И нет сил ни общаться с людьми, ни говорить по телефону. И когда вырастают эти шишки – становится легче. Я сам научился их вырезать.

Боже мой, Господи, мама мия, – вопило все внутри её, и чувствовала, как губы немеют от его боли, едва представила, как он встает, идет в ванную, берет скальпель и медленно врезается по кругу в собственное тело, вырезая бугорок с корнем. "Без новокаина, с обезболивающим нельзя, иначе не поймешь – все вырезал, или нет…" Коленки её онемели, а сердце словно заливали расплавленной магмой, и вся боль – она продолжала слушать на грани обморока.

– …У меня все тело в шрамах, не только лицо. А нос… мне приходиться замазывать белилами, чтобы не было видно красных рубцов. Я ходил в первый год к врачам, они брали анализы крови, но ничего не нашли. Рак тоже так сразу определить невозможно.

– Это не рак, – с неким прискорбием сообщила Анна, – Это не рак, повторила она, – При раке крови ничего такого не происходит. Просто растет печень, пухнет селезенка, а потом… потом уже поздно… Может, это сифилис? Как это у тебя началось?

Алексей сел на противоположный конец дивана, и долго смотрел ей в глаза, – Знаешь, я ведь раньше совсем другим был, – начал он, – Я был веселым парнем из элитарной, благополучной семьи, художником с отличным образованием, академическим стипендиатом… Мы весело жили тогда – вино, девки, компании… Я был мастером перфоманса. У меня была коллекция лучших костюмов для лондонских денди с начала века, вон она ещё висит, он кивком головы указал на каскад костюмов у выхода из комнаты, покрытых пылью. Нарядился и пошел по улицам шокировать народ. А чего – пописал картинку четыре месяца – и год можно было жить. Однажды, шел дождь, я только что получил деньги за проданную в музей картину, и купил себе в "Березке" дорогой японский зонт, за такими тогда в очередях стояли, деньги на них копили, доставали по блату, а я, когда дождь кончился, сложил его и сунул в урну. Мне нравилось – как я живу. Я был мастер подобных акций в этой тухлой совдепии.

– Ты был её рабом, механическим клоуном. Тебе было необходимо хоть чем-то подцепить её, утрировать её голодные пороки. Вот и она тебя догнала.

– Чем же?

– Больными блядями и бесплатной медициной. Ведь никто не мог тогда определить твою болезнь, потому, как и не было у них такой задачи. Им было все равно – есть ты или нет тебя. Оно надо – надрываться за мизерную зарплату. А ты и поверил им, равнодушным, не проявил должного упорства. Ты сдался. Ты, как и все совдеповцы, думал, что та жизнь, что была – будет продолжаться вечно, и ты будешь играть с её проявлениями, как мальчик с кубиками. Ты не был сам по себе. Иначе бы ты не тратил заработанные деньги на дорогие зонты, ты строил бы жизнь по своей независимой абстракции, а не ради того чтобы шокировать. Но теперь!..

– Оставь в покое мою болезнь. Я благодарен ей. Если бы не она, я так бы и шел по жизни талантливым разгильдяем, и все бы превратилось в ничто. Но за годы одиночества, я столько постиг!.. Ты не можешь себе представить, – насколько по-другому относиться к тому, что ты делаешь, что создаешь, что творишь, когда чувствуешь за спиною тень смерти.

– Знаю, – кивнула она,

– Да откуда ты знаешь? Ты обыкновенная тусовочная журналистка и нет в тебе никакой крутизны.

Господи, – подумала она, закатив глаза к высокому потолку, – ну что же мне так везет, то один по колено в могиле, то другой – и все судят меня. Куда не повернись – уже ждут с ярлыком. Обалдеть!..

– С тех пор… – она не смогла проговорить дальше и несвязанно окончила, – …я иду по жизни затаив дыхание. И я знаю, какой бы я не выбрала путь, все кончаются смертью. Но главное – это качество пути. А оно зависит лишь от того, соответствует ли истинному тебе то, что ты делаешь.

– Но что ты делаешь сейчас!

– То, что соответствует мне – прекратить твои заблуждения. Хватит мучаться! Теперь ты стал другим, ты уже никогда не станешь тем, былым, талантливым шалопаем! Ты уже научился постигать, копать в глубину, относиться к себе и к своей жизни серьезно. Ты теперь должен быть свободен от этого физического ужаса! Чтобы идти дальше той же дорогой! Чтобы творить! Я пришла дать тебе свободу… – полушепотом окончила она.

– Освобождает от всего лишь смерть.

– Нет. Смерть это полное потеря всякой возможности быть. Только жизнь дает шансы явить себя. И я не дам тебе умереть. Умереть – это сдаться. Ты будешь жить.

– Но как? А если это, сифилис, как ты говоришь! Я же заражу тебя! Лучше уходи!

– Опомнился. Да хоть сто раз. От сифилиса теперь можно вылечиться, но это не сифилис… двенадцать лет… нет. Ты бы разложился сто раз за это время. У тебя бы провалился нос, да и сам бы ты стал полным дебилом. А вдруг это такая замедленная чума, и у тебя выступают чумные бубоны? увлекшись, перебирала она.

– Люди добрые, помогите! – носился по коридору тем временем совсем ополоумевший Карагоз.

"Нет, не чума… Я докопаюсь. Иначе, что моя жизнь? Зачем? Зачем надо было побеждать собственную смерть?.. И столько раз её, гоняющуюся за другими?! Я найду название и изничтожу его. Если он не захочет ходить по врачам, я притащу их к нему, если он устанет ходить на обследования, я заражусь от него, и найду причину его кошмара через себя, а потом мы вылечимся вместе. Моя шоковая терапия здесь не поможет – это инфекция… или… Да это же разновидность кандидоза! Точно! Считай, всего-то грибок! Я же все тома этой чертовой медицинской энциклопедии наизусть выучила, пока с Кириллом мучалась. Но лечить такие заболевания приходится долго и трудно. Их действительно не определяли совсем недавно. Но я обязательно вылечу его, потому что иначе быть не должно! "– все вопило у Анны внутри.

– Я не дам тебе умереть. – Сказала она твердо. – Я вылечу тебя назло тебе.

– Но почему?!..

Глухие удары в дверь кулаком заставили Алексея обернуться.

– Гад! Ты ж мне куртку порвал, плати за куртку! Клянусь мамой, плати! – хрипел за дверью, приходящий в себя, полтергейст этого вечера

– Я тоже, был когда-то романтиком, но я реалист. Эти… "Бегущие по волнам" – постоянно доводят до кораблекрушения, – проходя мимо, похлопал его по плечу Кирилл. – За это их и стоит любить. Будь мужчиной.

– Он свободен как ветер! Вор в законе, вот это путь! Герой-одиночка! воскликнул Фома и стукнул себя стаканом по лбу.

– Раньше я думала, что взрослые, это серьезно, а теперь поняла… задумчиво произнесла девочка-подросток по имени Аля, проходя мимо.

– А почему вы не устроитесь на работу, не женитесь, не обеспечиваете свою семью? – озабоченно спросила Ирэн.

– Потому что… – ответила Алина, – не обращая внимания на потусторонние вопли.

– Но какое тебе дело до меня?!.. Это же безнадежно.

– Теперь нет, я от тебя не отступлюсь! Помнишь: "До цели она всегда долетает"

– "До высшей точки" – поправил он её.

– А… это для меня одно и тоже.

– С подобными себе не водится, клюв её направлен вверх… Но это же написано было не о тебе, а об Одинокой Птице, французским монахом-мистиком!

– Эта птица – я.

– Но почему?! – он смотрел на неё отчаянно нежно.

– Потому что… – ей трудно было произнести это слово, но оно вырвалось из её глубин с невероятной силой: – Потому что я люблю тебя.

Музыка… мучительно изнывающая, взлетающая и пронзающая музыка скрипки Страдивари… Прорывающая ткань мощного зова тибетской трубы и медленных ударов в гигантские барабаны и голос… космически одинокого человека среди равнодушно мерцающих звезд.

Бред. Бред!

Истинная правда.

ПОСТФАКТУМ

Гул в мозгу становился нестерпимым, тело вибрировало каждой клеточкой. Кто-то подтолкнул её в спину, повязка с глаз слетела, но зрение обволокло пеленой, и она зажмурилась. Ледяной воздух шлифовал слух и кожу, словно наждачной бумагой. Что-то дернуло её так, что перетряхнуло все позвонки, так что показалось – зависла она на крюке, и наступила невероятная тишина, и она прозрела. Под ней простирались холмы, покрытые хвойными лесами, проплешинки полян… ручейками казались реки… И показалась она себе богом, ясным спокойным богом, который вот-вот станет простым человеком.

– И куда ж она теперь? Кругом же сопки, – с облегчением вздохнул, едва увидел, как парашют Алины раскрылся, и прокричал на ухо Кириллу его бывший водитель, а теперь исполнительный директор, той самой конторы, которую проворонила Алина, запутавшись в своих чувствах то ли любви, то ли роли спасателя к Алексею. (Впрочем, "любить" и "спасать" – почти одно и тоже, для людей, живущих в России – все спасают друг друга, иногда даже не понимая – отчего и зачем.)

– Спокойно! – уже твердым голосом хирурга костоправа рявкнул Кирилл, У меня по всему Алтаю под каждым кустом свой юродивый или дервиш сидит. Выведут её на буддистский храм. Пусть пожует их вонючую конину. Дождусь я, как она от экзотики не озвереет. Приготовься! Сейчас высадка у храма. Достань из рюкзака тряпки. Эту – монашескую хламиду. Давай-давай, крутись! Не запутайся! Выходим и действуем молниеносно – придется разом всем ламам мозги свихнуть, дабы одной, но любимой, черт побери, женщине мозги вправить. Итак – запомни: теперь мы воплощение истинного Будды

КОНЕЦ ДВАДЦАТОГО ВЕКА.