Текст книги "Добыча хищника (СИ)"
Автор книги: Елена Романова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 16 страниц)
Глава 23
Совершенно справедливо бояться смерти, но бояться собственных реакций на близость другого человека – дурость, как по мне. И, тем не менее, я не могу избавится от чувства, что все идет наперекосяк. Кроме того, я никак не могу свыкнуться с мыслью, что потеряю невинность с пришельцем из космоса.
Мы тратим добрых два часа на то, чтобы найти подходящий дом, запустить генератор, и разжечь камин. Мне требуется душ, и это не прихоть, а жизненная необходимость, ибо только под мощными струями горячей воды до меня доходит, что именно я делаю. Полотенце, шампунь и мыло для слабаков, заключаю я с легким сердцем, потому что здесь вообще нет средств гигиены. Не удивительно, если учесть сколько лет пустовал этот дом.
Кроме старого жесткого ковра перед камином в комнате не было ничего, что напоминало бы мебель. Хорошо хоть все стекла на окнах были целы, и дом протопился быстро, что позволило мне прошмыгнуть к огню в одной лишь футболке на голое тело. Устроившись на ковре, я смущенно натянула футболку на колени.
Присутствие в комнате Касара делало мое положение совсем удручающим, потому что отступать было некуда. Глядя на него, стоящего у темного окна, я чувствовала, как горят у меня уши. Тай повернул голову – во всем мире не нашлось бы ничего более соблазнительного, чем его взгляд, обращенный ко мне.
Он снял пальто, демонстрируя безупречный стиль: черная рубашка очерчивала его широкие плечи и мощную грудь, брюки – узкие бедра. Я втянула воздух, смущаясь сильнее – этот мужчина был невероятно сексуален.
И это пугало.
Не сказать, что я была ханжой. Хорошая фантазия и интерес не позволяли мне считать себя даже скромницей. Я росла в мире, где девушки встречались с парнями и строили с ними отношения, но я даже в мыслях не могла сравнить известных мне мужчин с Тайгетом Касаром.
Взглянув на меня, едва дышащую от волнения, он накалил ситуацию до предела, расстегнув манжеты рубашки.
Проклятье!
– Мы не могли бы сперва немного поговорить, чтобы я расслабилась?
Мои глаза лезут на лоб, когда он не просто игнорирует мои слова, но переходит к пуговицам на груди. Я на секунду теряюсь, глядя, как следом он стягивает рубашку.
Пульс взлетает – кровь пламенеет, несется по венам и сжигает сердце.
– Договоримся сразу, Эля, – клянусь, его хриплый голос был соткан из порока, – ты делаешь все, что я скажу.
– Это… – выдавила сипло, – не слишком увязывается с романтичностью момента, Тай.
Наши взгляды встречаются: его остается серьезен, несмотря на мою шутку.
– Ш-ш-ш, – приблизившись, он опускается передо мной на колени и протягивает руку, лаская пальцами мои горячие и сухие губы: – Будет условие: не прикасайся ко мне без разрешения.
Вот так? Только не бросай меня в терновый куст?..
Я смущенно улыбаюсь и оттого чувствую дьявольскую неловкость. Стыжусь собственной неопытности…
Господи.
– Может, нам придумать стоп-слово… – скрываю смятение за наигранной бравадой. – И в первый раз обойдемся без шлепков?
Может, ты уже заткнешься?
Я краснею от собственной дурости. Меня всю трясет от страха, но я стойко держу маску беспристрастного циника. «Делай со мной, что хочешь!» – вот мой девиз на сегодня.
Тайгет смотрит пронзительно – проклятье, как же он серьезен!
– Не искушай меня, Эля, – от его интонации по моему телу проносится волна жара и устремляется вниз живота.
– Шевелится можно?
– Еще слово, и я действительно тебя отшлепаю.
Он склоняется и целует меня.
Ох… я жалею только о том, что этот поцелуй скоро прервется. Мои руки приподнимаются, и я сжимаю пальцы в кулаки, помня о предостережении.
– Тай, я… – выдыхаю коротко, – уже хочу прикоснуться к тебе. Можно?
Его взгляд падает вниз на мои обнаженные ноги. Он поддевает пальцем ворот моей футболки и тянет вверх, заставляя тоже встать на колени. Теперь мы лицом к лицу и, кажется, полностью принадлежим друг другу.
Его «да» пронзает мое сознание раскаленной иглой, и мое дыхание учащается.
Тянусь к его лицу под грохот собственного сердца. Мои пальцы прикасаются к его подбородку и скользят по слегка колючей щеке. Под моей ладонью – весь смысл жизни.
Тайгет резко тянет воздух сквозь стиснутые зубы, и я отдергиваю руку.
– Тебе не нравится?
Он кусает нижнюю губу:
– Продолжай.
Я прикасаюсь смелее.
– Так? – веду пальцами по его шее вниз.
– Да, – его кадык дергается, он закрывает глаза.
Демонстрация его наслаждения сводит меня с ума.
Мои ладони оказываются у него на груди, а затем прикасаются к животу.
– Твою мать…
Его пресс напрягается, четко очерчиваются косые мышцы – он резко перехватывает мои руки и укладывает меня на спину, а сам нависает сверху в одной из самых страшных своих ипостасей. Его взгляд, в котором бьется яростная всесокрушающая жажда, заставляет меня замереть.
Тишину комнаты разрывает лишь наше хриплое дыхание.
Тай несдержанно впивается мне в губы, а затем сладко лижет мой рот, и это хорошо настолько, что я едва могу сохранить выдержку.
Порхание бабочек в животе слишком быстро перетекает в адское томление, требующее умелых мужских ласк.
Его ладонь замирает под моим подбородком – Тай коротко шипит от ощущения кровотока под своими пальцами. Мой бешенный пульс лучше самых громких стонов.
Я снова стискиваю кулаки, потому что опять хочу касаться его.
– Спокойнее, Эля, – звук его голоса напрочь лишает меня разума. – Не шевелись.
Он выпрямляется надо мной и смотрит сверху вниз с желанием, способном пробудить блудницу в любой женщине. Поздно думать о нравственности и долге. Поздно беспокоится даже о собственной безопасности.
Тай расстегивает ремень, и я зажмуриваюсь и прикрываю глаза предплечьем. Сердце бьет с оглушительной силой.
– Я не запрещал тебе смотреть…
Не слушай, Эля.
Не смотри.
Не влюбляйся в него без памяти!
Не падай в эту бездну окончательно.
Горячие губы снова накрывают мой рот. Широкая ладонь прикасается к моему бедру и скользит выше, под футболку.
Я не дышу и покрываюсь мурашками. Мое тело реагирует остро – я готова к нашей близости. На самом деле, я уже растворяюсь в грезах и почти улетаю в чертов космос от одного лишь предвкушения.
Тай снимает с меня футболку и накрывает собственным телом. Плотно прижимает к полу, позволяя почувствовать…
О, черт…
Он убирает пряди растрепавшихся волос с моего лица, освобождая себе доступ к мои распухшим от поцелуев губам:
– Спокойнее, Эля. Расслабься, – его язык касается моего подбородка. – Я попробую тебя… вот так, – слегка прикусывает мою нижнюю губу, и в следующую секунду слизывает выступившую капельку крови и умопомрачительно стонет.
– Пожалуйста… Тай… я…
Кажется, теперь он просто обожает мои губы, не желая освобождать их из плена болезненных поцелуев.
Я чувствую напряжение его мышц и тяжесть его тела. Он просовывает ладонь мне под ягодицы, укладывает удобнее, подминая под себя, и я чувствую его горячую, твердую плоть… Боже…
Сглатываю.
Страх так плотно мешается с желанием, что я крупно дрожу и забываю обо всех предостережениях, касаясь его разгоряченной кожи.
Его движения стремительно теряют мягкость. Но даже его грубость мне нравится. Нравится в нем все. И хорошее, и плохое.
Я ощущаю сумасшедшую потребность ему отдаться – мне почти больно, какая-то часть меня жаждет быть наполненной.
– Девочка… – его голос хрипит.
Несколько сладких, коротких поцелуев, и Тай обездвиживает меня, прижимается губами к уху и шепчет:
– … замри…
Он разводит мои бедра шире, с нескрываемым наслаждением входит в меня и, когда я шиплю от боли, останавливается.
Его взгляд затуманивается от удовольствия.
Теперь каждый его поцелуй – посягательство. Каждое его движение – безжалостное присвоение. И он, пожалуй, теряет голову…
Его ладони становятся влажные, на лбу блестит испарина, он стискивает зубы и сдерживает себя, не желая сорваться.
– Тай…
Звук моего голоса действует на него, как спусковой крючок. Он ослабевает контроль.
На секунду.
Всего секунда, и я принадлежу ему всецело.
Он входит в меня. Сразу и полностью.
Я коротко вскрикиваю, и Тай вновь останавливается, опускает голову и тяжело дышит.
Его пальцы впиваются в ворс ковра – он дрожит и облизывает губы, его ресницы прикрыты, мышцы на руках и груди играют под лоснящейся от пота кожей. Он делает еще одно движение, вынуждая меня ахнуть.
– … как же, сука, приятно, – шипит тихо.
Меня пронзает его взгляд – он резко вскидывает ресницы. Янтарь в его глазах отливает кровью.
Еще одно движение, и Тай смотрит мне в лицо напряженно.
Он собирает в кулак мои волосы на затылке и начинает неспешно двигаться, давая мне привыкнуть.
– …вот так – да, – обхватывает пальцами мой подбородок и целует: глубоко, жарко, безжалостно.
Его движения задают ритм. Наше дыхание вторит этим толчкам.
«Я исполнителен», – в отношении него это верно на все сто процентов. А может и больше. Он исполнителен в каждом движении.
Я ловлю раскаленный воздух губами.
Боль уступает место терпкому наслаждению. Мы соединяемся тесно, горячо и потрясающе сладко.
И я не хочу ни о чем жалеть.
Мне слишком хорошо, чтобы даже думать об этом.
***
Постоянный свет стал извечным сопровождением любой деятельности для Севастьянова. Он забыл, когда спал в темноте. Стыдно признаться, но темноты он боялся до чертиков. Еще с детства. А теперь, в своем почтенном возрасте, он убедился окончательно – во мраке живут самые настоящие чудовища.
Он проснулся от требовательного стука в дверь.
Севастьянов мог поклясться, что задремал всего на секунду. Он потянулся за очками и свесил ноги с дивана, который стоял у стены в его рабочем кабинете.
По ту сторону двери уже отчаянно ругались. Ругались грязным солдатским матом, принадлежность которого можно было определить сразу – к Севастьянову пожаловал Петр Шилов. В отсутствии дам полковник никогда не стеснялся в выражениях.
Распахнув дверь, Алексей Станиславович надел очки и, наконец, слабое зрение позволило ему увидеть подполковника Шилова, выражение лица которого говорило само за себя – случилось нечто ужасное.
– Эля? – спросил Севастьянов, вдруг испытав, как холодное беспокойство проникает ему в кровь и разносится по всему телу.
– О девочке нам ничего не известно, – без утаек выдал Шилов. – У нас ЧП. Наш объект уничтожил другого чужака.
– Уничтожил?
– Убил.
– Боже, – Севастьянова хватило лишь на вдох. – Они могут убивать друг друга… – он скрылся вглубь комнаты, чтобы взять экранирующий комбинезон. – Их регенерация не действует друг на друга, следовательно, мы были правы. Из крови Эли можно извлечь компоненту, чтобы научится их истреблять. Господи, мы должны продолжить исследования!
Он снова вышел в коридор, тщательно приглаживая седые волосы, растрепавшиеся во время сна.
– Как насчет крови других девушек с меткой? Мы могли бы… – произнес Шилов, но Севастьянов позволил себе бестактность, прервав его на полуслове.
– Другие не подойдут. Слишком мало времени скихр воздействовал на их организм, чтобы они могли навредить чужакам. За пять лет мы тщательно исследовали кровь различных женщин, получивших метку. Дело в том, что Эля – особенная девушка. Она продержалась с меткой почти шесть дней. Но сейчас без скихра ее кровь не имеет для нас экспериментальной ценности.
– Того, что вы у нее уже взяли, вам будет недостаточно?
– Я не знаю.
– У вас есть какие-нибудь мысли насчет…
Севастьянов внезапно остановился и раскрыл рот, будто некто незримый ударил его по голове. Он взглянул на Шилова рассеянно.
– А что если… – вылетело из его рта.
– Что, если что? – переступив с ноги на ногу, нетерпеливо осведомился полковник.
Севастьянов обернулся к нему с видом более решительным, чем когда бы то ни было. Пожалуй, такого воинственного вида Петр у него еще не видел.
– Вы должны вернуть мне руководство проектом, товарищ полковник. Я не хочу отчитываться перед Сухановым или Галояном. Они проповедуют совершенно другую религию – искусство дипломатии. Я убежден, что с чужаками нельзя договориться.
– Мне нужны хоть какие-то результаты.
– Боюсь, для этого придется действовать очень скверными методами, – Севастьянов снял очки и принялся задумчиво протирать стекла.
– Скверными? – само это слово в устах Шилова прозвучало странно педантично, а ведь сам Петр предпочел что-то вроде «дерьмовыми».
– Вы знаете, что, когда король Франции Генрих II получил удар копьем в голову и умирал почти одиннадцать дней, по приказу его жены трем преступникам отрезали головы, чтобы имитировать подобные ранения и найти способ спасти короля. Есть некоторые основания полагать, что эти преступники были еще живы в момент, когда им намеренно наносились бесчеловечные увечья. Это не помогло Генриху выжить, но наука в области нейрохирургии того времени ощутимо продвинулась вперед. Так вот, – и Севастьянов заглянул в глаза Шилова, словно ища там понимания: – Методы и правда могут быть скверными.
А ведь Шилов никак не мог ожидать такого от доброго профессора биологии, который никогда не отличался особой кровожадностью. Впрочем, если учесть, что он расчленял чужака в прямом смысле, – может, не такой уж он добрый.
– Дайте мне хоть что-то, – сказал полковник. – Я не могу принимать решения без предварительного одобрения. А проект Суханова приносит хоть какой-то результат.
– Этот результат – целиком заслуга Элеоноры, – Севастьянов поморщился. – Чтобы действовать мне нужны… гм, некоторые полномочия.
– Говорите прямо, черт возьми.
– Доброволец.
Шилов шмыгнул носом и склонился над Севастьяновым, который был ниже его на целую голову.
– Доброволец?
– Или не совсем доброволец, – Алексей Станиславович снова надел очки, и теперь его глаза казались двумя хищными бусинами, – возможно, этот человек уже у нас есть. Нужно только дать ему достаточную мотивацию.
– Вы опять говорите загадками, – помрачнел Шилов, ибо как военный он слишком не любил намеков.
– Если мне удастся выделить компоненту, нам необходим человек, которому я смогу ее вколоть.
– Б… – Шилов несдержанно выругался. – Вы, профессор, хотите сказать, что готовы начать эксперимент по выведению сверхчеловека?
– Желательно такого, который был бы готов очень на многое.
– Охренительного безумца, одним словом, – хмыкнул Шилов. – Вы опять намекаете на кого-то конкретного, док?
– Боюсь, так… боюсь, так.
Шилов расплылся в улыбке – кажется, у него есть тот, кто совершенно слетел с катушек на ненависти к чужакам. О, это определенно лучший кандидат на роль подопытного кролика.
Не успела эта мысль утвердиться в его черепной коробке, как в коридоре показался Крылов.
– Система определения координат засекла наш Урал, – бросил он полковнику. – Эля жива.
– Что ж, – хмыкнул он, – надеюсь, она развлечется.
Не стоит лишать Сурова возможности узнать, как именно его девочка провела эту ночь.
Глава 24
Полковник Шилов, разумеется, не был мерзавцем.
Да, он согласился бы называться, как угодно: солдафоном, бесчувственным куском дерьма или даже циничным тираном, но лицемерных поступков он никогда не совершал. И, более того, считал это последним делом. Особенно, в отношении друзей.
Но с Костей ему придется сыграть.
Он и сам понимал, что игра эта будет нелегкая, потому что Сура никогда не был дураком. Ему лучше выдать правду, пусть и тошнотворную. А вот эти сраные интриги лучше оставить Галояну и Суханову.
Его уже тошнит от вечного перетягивания каната. Люди умирают, а эти заносчивые уроды только и хотят, что прославить свое имя.
Шилов всегда работал на результат. Всегда четко, последовательно и до конца, даже если нужно разбить лбом стену.
А сейчас он несколько оробел, стянул с головы шапку и сел за стол, утянув руки на колени. На боевых заданиях он никогда не тушевался, но стоило посетить подобные кабинеты, сплошь пропахшие дорогим кофе, он начинал нервничать. Может, потому что он слишком прямой и не дипломатичный, а еще вспыльчивый – с этим высокое начальство мириться не любит.
Прочистив горло, он взглянул на своих собеседников – не сказать, что его прибытие хоть кого-то обрадовало.
– Товарищ-генерал…
– Говорите, полковник.
Эти люди – мать их – хотят только готовое решение.
Они уставшие, осунувшиеся и злые. Это можно понять. С нашей стороны такие потери, что мама не горюй.
– Мне нужны лучшие специалисты в области медицины, генетики, нейрохирурги, гематологи… у меня есть список.
– Предлагаете свезти их к вам со всей России?
Шилов усмехнулся, что можно было счесть оскорбительным.
– Со всего мира.
Повисла пауза.
Что б вас, черт.
Шилов краснел от невысказанных слов, которые застревали в его горле грязными матюками.
Всему миру грядет Армагедон, а они все еще не желают объединиться?
– Севастьянов может дать результат, но он не специалист во всех областях.
– Подполковник…
– Мы должны выжить, – прорычал Шилов, в секунду прощаясь с самообладанием. – Со всем уважением, генерал, мы теряем слишком много людей.
Щелкнула зажигалка. Один из мужчин поддался вперед, закуривая.
Слишком спокойный, он глядел на Шилова из-под полуопущенных век. И взгляд этот был настолько тверд, что полковник осекся.
– Когда будет этот результат? – прозвучал его голос.
– Это экспериментальная работа, я…
– Когда?
Шилов почувствовал, что потеет. Воротник его рубашки прилип к шее и чудовищно сдавил, лишая кислорода.
– Дайте нам пару недель…
Над столом протянулась рука, и Шилов замешкал. Достав папку, он передал документы со словами:
– Гм… там еще список оборудования…
– Мы обеспечим вас всем, чем нужно, – и с усмешкой: – Дайте нам пару дней.
Шилов смутился. Растерянно кивнув, он поинтересовался:
– Могу идти?
– Можете.
Не успел он покинуть кабинет, ему в спину прилетело:
– Полковник, вы уверены в человеке, которого выбрали?
Обернувшись, Шилов неосознанно потер шею.
– Я знаю, он сделает все, что от него зависит…
… вот только он еще не знает об этом.
Развернувшись на каблуках, полковник поспешил к двери. Он получил все, что хотел, но почему же так паршиво на душе?
***
Шилов прибыл в Москву на рассвете.
Пролетая над городом, он озадаченно смотрел вниз.
Живот у него крутило от волнения… или это хренов кофе, который он выпил перед отлетом?
Москва еще никогда не была такой темной, пустой и покинутой всеми. Кусок чертовой земли, пропитанный кровью и тьмой. В территориях, лишенных жизни, не было никакой ценности, поэтому все контрольные пункты, заграждения и кордоны свернули. А когда Москва опустела, словно холодное кладбище, люди вернулись. Здесь вновь загорелся маячок надежды – Военный госпиталь Бурденко стал принимать тяжелых пациентов.
Когда Шилов вошел в палату, вдыхая запах фенола, Суров уже пришел в себя. Его руку объяли металлические кольца аппарата Илизарова. Тяжелые веки приподнялись, Константин поймал затуманенным взглядом фигуру друга.
– А-а, это ты, старый маразматик… – прошелестел его хриплый голос. – Принес мне апельсинки?
Шилов скрыл усмешку.
Между ними была разница почти в пятнадцать лет, и Петр всегда чувствовал себя старшим товарищем своего безбашенного дружка. На самом деле, он знал, каким воистину жизнерадостным Сура мог бы быть, если бы кое-что страшное не случилось с его сестрой. А еще он был редкостным подонком, потому что девчонки вешались на него гроздьями, он был крутым, большим и сильным. Но, помимо этого, Шилов знал, какой Сура отчаянный смельчак. И хороший друг.
– Захлопнись, Сура, – вымолвил он, улыбаясь. – Я принес тебе только проблемы.
– Давай ты скажешь, что у тебя две новости: хорошая и плохая…
Петр окинул друга внимательным взглядом – да, ему ж хреново. А лыбиться, как мальчишка.
– Ну, примерно так и есть.
– Начни с хорошей.
Шилов уселся на соседнюю пустующую койку.
– Их можно убить.
– Ох, – Суров расслабил шею и запустил пальцы в длинную светлую челку, – это просто… у меня сейчас случится эрекция.
– Идиот.
– Какая плохая?
– Я не могу вернуть тебя в проект.
Константин не удивился.
Его дыхание было все-таким же спокойным.
– Сигареты есть? – спросил он.
– Ты после наркоза, Кость…
– В жопу засунь свою жалость.
Нет, он точно нарывается.
Петр, недовольно прохлопал карманы. Пришлось собственноручно угостить друга сигаретой, а затем и подкурить ее, потому что Суров был не способен шевелится.
– Хочешь сдохнуть раньше времени? – спросил Шилов, глядя на то, с каким наслаждением Константин втягивает густой, терпкий дым.
– Мы все сдохнем раньше времени.
– Сура, – теперь Шилов улегся на соседнюю койку, запрокинув руки за голову: – Есть еще кое-что…
– Звучит паршиво.
– Да, очень паршиво, – отчего-то Петр не мог избавится от ощущения, что совершает ошибку: – Он ее трахнул.
Рука у Константина дрогнула и повисла с койки с зажженной сигаретой между пальцев. Глубокая складка залегла между его бровей, лицо ожесточилось, а желваки заиграли на щеках.
– Она жива?
– Да.
– Кому я успел так задолжать, блядь?.. – прорычал Суров тихо. – Какого хрена ты мне это рассказываешь?
– Не уверен, что она выйдет из проекта. Живой.
– Дальше, – он приблизил дрожащую руку к губам и затянулся.
– Ну, хватит, – Петр сорвался с места и выхватил сигарету, – ты убьешь себя!
– Кому какое дело?
– Не думай, что мне все-равно! Я… – Петр взъерошил короткие волосы и заметался туда-сюда, – я могу вернуть тебя только при одном условии: ты примешь участие в эксперименте Севастьянова.
Суров засмеялся: сначала тихо и сдавленно, а затем совершенно безумно.
Казалось, реальность, наконец, добралась до него и победила.
– Петь, – наконец, он повернул голову, пронзая взглядом ошарашенного полковника, – мне дополнительная мотивация не требуется. Мне срать, что со мной будет.
– Ты можешь умереть.
– Я могу все, что угодно, – Суров уставился в потолок. – Закончил с предостережениями?
– Кость, я…
– Просто скажи, что нужно делать.
Шилов стиснул сигарету в кулаке, ощущая легкую боль.
Что он творит, в самом деле?
***
Проснувшись, я резко села.
Огонь в камине угас, оставляя тлеющие угли. Взглянув в окно, я с сожалением поняла – ночь закончилась.
Я снова одна.
Воспоминания нахлынули на меня, точно горячая волна.
Тай… черт возьми…
Он сделал это несколько раз.
И мне, по меньшей мере, должно быть стыдно, что я допустила в отношении себя столько… сладкого разврата, позволяя Таю все, что ему хочется. Но вместо стыда я чувствовала лишь упоение.
Тайгет Касар стал моим первым мужчиной.
Все внутри трепетало, стоило мне вспомнить – я, пожалуй, полюбила его до умопомрачения.
Одевшись и затушив угли, я натянула шапку и распахнула дверь. На пороге стоял Галоян, за его спиной бродили мужчины в форме, на фоне светлеющего неба вырисовывалось несколько грузовиков.
Взгляд Галояна утратил все человеческое:
– Ну что, Эля, – на его губах расцвета неприятная усмешка. – Хорошо покувыркалась? – он шагнул мне навстречу, толкая обратно в дом.
Дверь за нами закрылась.
Пока он шел на меня, рассматривая мое лицо, его губы кривились от отвращения.
– Ты все испортила, – выдохнул он. – Неужели не понимаешь, что ты для него теперь кусок мяса. Он попользовался тобой, получил удовольствие. Как думаешь, для чего он убрал метку? Неужели для того, чтобы ты осознала, что готова спать с ним и без нее? Он просто хочет метить других женщин. Он никогда не изменится. Кого ты увидела в нем, дура? Человека?
Эти слова вонзились в меня ядовитым жалом, болью кольнуло сердце, и я зарычала:
– Хватит!
– То, к чему это все ведет, просто безумие, – вены на ее шее вздулись. – Они и правда решили, что одолеют этих существ… придурки! И теперь мы в одной лодке… Только тебя спасает то, маленькая сучка, что ты крутила задницей еще и перед Суровым. Осталось лечь еще и под него, и ты точно останешься в выигрыше.
Мне показалось, что вся кровь схлынула с моего лица.
О чем он говорит…
– Мой проект свернули, Эля, – прохрипел он. – И ты тоже теперь не нужна. Как думаешь, куда девают ненужных людей?
Я не знала, что ответить, ошарашенно втягивая воздух.
– Знаешь, что они придумали, а? – усмехнулся Галоян. – Убить их. Они решили посягнуть на существ, пришедших карать нас, как самых последних грешников. Разве это не библейский апокалипсис, когда вскрываются все гнойники общества? Как думаешь, Эля? Похоть, порок, гордыня, убийство… как далеко мы еще зайдем, прежде, чем смиренно попросим их о снисхождении? Неужели Севастьянов всерьез верит, что сможет их победить?
Стиснув зубы, я упрямо смотрела этому человеку в глаза.
– Марс тоже некогда был покрыт морями и океанами, Эля, – запальчиво продолжил Галоян. – Какая сила лишила эту планету магнитного поля и уничтожила атмосферу?... – и он истерично рассмеялся: – О, Господи, они всерьез считают, что сила, повелевающая вселенной, проиграет им?
Я дернула головой, сдерживая слезы, и Давид стиснул мои плечи, мотнул меня из стороны в сторону.
– Он не человек, Эля, и никогда не станет твоим. Он здесь, чтобы уничтожить нас.
Эти слова были гораздо унизительнее и больнее пощечины. Они были правдой, черт возьми.
– Неужели ты собралась спокойно спать с ним, пока мир за пределами твоих грез будет рушиться? – наконец, прошипел Галоян. – Все, кого ты любила когда-нибудь, мертвы. Все, кого ты знаешь, будут убиты. Твоя сестра…
– Не смейте говорить о моей сестре, – предостерегла я, и мой голос был столь угрожающе низок, что Галоян умолк.
– Когда ты начинала все это, неужели думала, что все будет легко? – издевательски бросил он. – Или ты думаешь, что кроме тебя, никто здесь не терял близких? Пока ты жрешь, спишь и трахаешься, как самая последняя шлюха, там, – заорал он и ткнул пальцем в окно, – умирают люди! Они умирают в таких мучениях, что их можно причислить к лику святых!
Он задохнулся, пошатнулся и осел прямо на пол. Схватившись за голову, он тяжело дышал, не в силах произнести ни слова.
