Текст книги "Добыча хищника (СИ)"
Автор книги: Елена Романова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 16 страниц)
Глава 19
Страх никогда не уходил полностью, если дело касалось Тайгета Касара. Возможно, страх был легкой приправой к блюду под названием «Э. Черникова». Иногда «Э. Черникову» подавали под горячим пряным соусом «Желание», или ягодно-сливочным «Смущение», а иной раз приторным «Стыдом» или кисло-сладким «Возбуждением». Во всяком случае, это блюдо всегда обладало неповторимым вкусом.
Вкушать следовало маленькими порциями, к слову.
Я поерзала в кресле.
Стоило снова оказаться здесь, у пылающего камина в образе строгого адвоката или учительницы, как ко мне возвращалось приятное чувство томления. Да, «Э. Черникову» стоит хорошенько потомить у огня…
Я распахнула пиджак и закинула ногу на ногу, разглядывая черные лаковые туфли. Волосы были собраны в тугой классический пучок, на кончике носа вновь оказались очки.
Я была готова к сервировке и подаче на стол.
После слов Севастьянова я с иронией думала о себе, как о добыче чужака. Этакое блюдо победителя.
Константин хотел поговорить со мной перед самой отправкой, но я не желала тревожить старые раны. Мне было слишком больно думать о нем, как об убийце.
Разместив блокнот на коленях, я подогревалась в адском пламени преисподней – до приятной корочки, кажется.
Ожидание – это еще один вид страданий. Но самое ужасное во всем этом – мне смертельно хотелось его увидеть.
В этот раз все было острее.
Кажется, в сегодняшней подаче слишком много перчинки.
Я подобралась в кресле, ощущая вторжение – пространство раскололось. Сквозь брешь вытянуло весь воздух, и я почувствовала одурманивающий аромат его кожи. Все это было не к месту – я пьянела от его близости.
– Привет, – даже голос ослаб. – Ты хочешь продолжить нашу игру?
Я знала, что он уже в комнате. Кажется, он стоит за спинкой моего кресла и смотрит на меня сверху вниз. Во всяком случае, я ощущаю, что его взгляд скользит по мне, словно лезвие бритвы.
Может, в этот момент он решает свернуть мне шею?
Хотя все происходит наоборот: именно я сворачиваю шею, когда он обходит кресло, появляясь, наконец, перед моими глазами. На нем черные джинсы, толстовка с капюшоном и кеды. Рукава толстовки подтянуты к локтям – я отмечаю, что он любит носить именно так, открывая запястья и кисти рук.
На сей раз он уселся на подлокотник кресла.
– Хочу, – его голос действовал лучше любого афродизиака. – Но правила игры будут другими. Я отвечаю на твои вопросы, ты исполняешь мои желания.
В животе сладко заныло.
– Хорошо, – я коснулась блокнота грифелем карандаша: – Можешь ли ты сдержать желание убить хейэри, если почувствуешь ее кровь?
Он скрестил руки на груди, не торопясь говорить «да» или «нет», а просто пожирал меня глазами.
– Ты прекрасно знаешь ответ на этот вопрос, Эля, ведь я планирую лишить тебя девственности.
Грифель сломался и отлетел в сторону. Я коротко вздрогнула.
– Это не считается вежливым в мире, где я живу, – пробурчала я, краснея. – Упоминать физиологические особенности собеседника – моветон.
– Можешь в отместку сказать, что я мудак.
Он запомнил это ругательство, черт возьми.
– Ты не ответил прямо на вопрос, поэтому остаешься без желания.
– Если тебе нужна расшифровка, то я постараюсь сдержаться.
– Но ты не уверен, что сможешь?
– Не толкай меня к тому, чтобы я проверил это прямо сейчас.
– Я спрашивала на случай, если я натру мозоль этими туфлями, – сказала я, поднимая ногу и демонстрируя ему шпильку, – а не то… что ты подумал.
Он взглянул на мою ногу и повел взглядом выше по узкой брючине, пуговицам на рубашке, моим ключицами, пока не коснулся лица, вернее, призывно-распахнутых губ. Этот взгляд ощущался почти также весомо, как прикосновение.
– Распусти волосы.
– А?
– Это мое желание.
Я вытащила несколько шпилек и позволила тяжелым светлым локонам упасть на спину.
Кажется, чужак красноречиво обозначил характер своих желаний, и мне следовало подумать прежде, чем продолжать.
– Я могу называть тебя Тай?
– Это кличка?
– Это сокращение твоего имени. В разговоре воспитанные люди обычно обращаются друг к другу по именам. Ты, например, постоянно называешь меня сокращенным именем, хотя меня зовут Элеонора.
Пожалуй, возможность лишится привычного имени ему не нравилась.
– Произнеси еще раз, – и на мой недоуменный взгляд, пояснил: – Это имя. Произнеси его.
– Тай.
– Еще.
– Тай.
Сощурил желто-карие глаза и спокойно вымолвил:
– Оно тебе нравится, – утверждение, заставившее меня смутиться. – Хорошо, – и убил меня наповал: – Подойди и прикоснись ко мне.
Вообще-то это было два действия, но – к черту! – я хочу исполнить оба.
Прежде я скинула туфли, потому что вовсе не была уверена, что дрожащие ноги доставят меня до его кресла. Здесь буквально пара шагов, но я не тороплюсь – слишком страшно, во рту все пересыхает от волнения.
– Прости… гм… – я с трудом отрываюсь от своего кресла и ступаю первые шаги навстречу на носочках, будто мне суждено пройти по раскаленным углям или битому стеклу: – Где именно мне разрешено трогать?
Он рассмеялся, но его взгляд, напротив, ожесточился, кадык дернулся – я поняла, что Тайгет на взводе. Его ноздри раздувались, желваки на щеках двигались. И, тем не менее, он был неподвижен, словно все небесные ангелы крепко держали его на месте.
Я остановилась.
Между нами не осталось ничего, что могло помешать нам обо всем забыть. Не знаю, существовало ли пространство или его придумали физики, но преодолеть его, просто протянув руку, мне было сложно. Будто продираясь сквозь толщу времен, предрассудков, страхов и боли, я потянулась к лицу Тайгета Касара…
… из его горла вырвался тихий короткий стон.
Пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста.
Мои пальцы осторожно скользят по его щеке – помоги Всевышний!
Когда-то давно я упала в бездну – она оказалась слишком глубока. На той глубине давление грозит разорвать легкие, толкая кровь в безвольное сердце… на той глубине, я больше не принадлежу себе.
Я касаюсь уголка его рта и громко втягиваю воздух сквозь зубы.
Словно слепец я внимаю свои рукам, будто нет ничего более естественного на свете, чем прикосновения.
Тай распахивает губы, слегка обхватывая мои пальцы – позволяя скользить свободно.
Как же… хочу поцеловать его…
Пожалуйста. Умоляю.
Меня сжигает изнутри – я всхлипываю.
Потребность так сильна, что я теряю контроль. Он – все, что мне нужно. Все, что я хочу. Все абсолютно.
Пальцы другой руки зарываются в его волосы, заставляя его запрокинуть голову и открыться мне. Он так беззащитен сейчас и подвластен мне, что я с шипением прижимаюсь губами к его губам.
Все внутри него напрягается – незримая энергия черным вихрем метет между нами.
Наши губы разъединяются, и я вижу, как его захлестывает жажда, особый чувственный голод, что превращает радужку его глаз в бурлящую магму. Я понимаю, что он перешел черту, и мой страх сейчас – лучшая приманка для него. Этого пробуждающегося чужака, фанатеющего от боли и крови, я почти не знаю, но вижу, как в эту секунду он рвется из мужчины, которого я только что поцеловала.
– Я не сделаю это, – его голос дрожит от напряжения.
– Это хорошие новости, – я несу полный бред, – ты смотришь так… Ты все еще хочешь меня прикончить?
– Спрашиваешь об этом, когда так сладко пахнешь страхом и возбуждением? Да, хочу. Так сильно, что башню сносит.
– Но ведь… ты можешь это сделать.
– Могу.
Он поднимает руку и касается моего бедра. Сквозь ткань брюк я ощущаю это прикосновение, словно ожег.
– Почему ты… играешь со мной? – спрашиваю напрямую. – Ты разве… – и меня начинает трясти от дурацкого волнения, – разве не понимаешь, что… я… что я влюбляюсь в тебя?
Он коротко вскидывает взгляд – его пальцы становиться грубее, они прочерчивают витиеватую линию до моей талии.
– Правда?
Он так искренне удивился, что я смутилась. А в следующую секунду мои глаза увлажнились, и я отвернулась.
– Я – просто безделушка для тебя? Ты просто… забавляешься со мной?
– Кажется, ты задала слишком много вопросов, Эля, и задолжала мне желание.
Я закусила дрожащие губы.
– Ты сказал, – нет ничего глупее, чем расплакаться, но я плачу, – что, когда заберешь все у меня и станешь всем для меня, убьешь. Ты до сих пор планируешь это сделать?
Его вторая рука легла мне на талию – он притянул меня ближе, склонился и уперся лбом мне в грудь. Я почувствовала, его рванное горячее дыхание. Он прижался губами к моему животу, и даже сквозь рубашку я ощутила жар его поцелуев.
– Шесть, Эля… Шесть бусин – шесть ночей.
Я закрыла лицо руками, позволив себе слабость. Мои плечи дрогнули.
– Тебе больно? – он поднял голову.
– Нет. Не дождешься, – размазывая слезы по щекам, огрызнулась я. – Давай свое желание.
Я исполню его в лучшем виде, как злой джин из бутылки.
Он вскинул бровь и медленно поднялся. Теперь между нами едва ли можно просунуть ладонь – так близко мы друг к другу.
– Не двигайся.
– Не двигаться? – переспросила я, проклиная себя за то, что позволила ему видеть себя в момент отчаяния. – Запросто. Сколько угодно.
В первые секунды я всерьез думала, что Тайгет просто испытывает мое терпение, однако, не трогая меня руками, он наклонился к моему лицу и скользнул губами по моей щеке к уху:
– Закрой глаза.
– Что ты собираешься де…
Он мощно притягивает меня к своей груди. Ладонь ложится на затылок.
Он раздвигает мои губы своими и впервые целует глубоко и дразняще-медленно. Его язык касается моего, и я вскрикиваю, будто от боли. Наше дыхание соединяется, движения скользят плавно и сладко, будто все вело к этому с самого начала. С первой нашей встречи в ловушке, я как будто желала узнать вкус его губ, его темную суть, все его помыслы.
Я, как послушная девочка, следую его приказу – не двигаюсь. А внутри все кричит от противоречия.
Наш поцелуй влажный, горячий и бесстыдный.
Впервые мы целуемся так – без тормозов.
Его рука сжимается у меня в волосах, а другой он прикасается к подбородку – я чувствую, как нежно он направляет меня.
Я цепляюсь за ткань собственных брюк, яростно сжимаю и почти хнычу от желания прижаться к своему чужаку и почувствовать, как звенит каждая мышца в его теле.
– У тебя еще остались вопросы, Эля? – хрипло проговорил он мне в губы: – Пора бы задать какой-нибудь из них…
Он вдыхает запах моей кожи, тяжело сглатывает.
– О, Халар, больше, чем убить ее, я хочу быть с ней вечно, – его губы снова накрывают мои.
А в следующую секунду он выпускает меня из своих объятий.
Безмолвно мы усаживаемся каждый в свое кресло. Я забираюсь прямиком с ногами и подтягиваю их к груди. Мы остаемся каждый со своей правдой. Дышим громко и глубоко. Пламя в камине обличительно трещит.
Я нашла свой блокнот обиженно валяющемся под собственной задницей.
Весь мой мир, кажется, стремительно летел туда же.
– Ты… – я даже смотреть не могла на этого мужчину, он теперь и навсегда моя самая большая страсть и самая ужасная ошибка. – Ты… общаешься с остальными? Своими собратьями?
Ему тоже нужно время, чтобы прийти в себя, хотя его поза очень уверенная.
– Нет.
Я заставила себя смотреть в блокнот, потому что вид его рук, лежащих на подлокотниках кресла, ввергал меня в пучину разврата.
– Почему?
– Потому что это излишне. Мы способны ощущать и чувствовать друг друга, как части целого.
– Они знают, что… что с тобой случилось…
– Знают ли, что я нарушаю правила? Это ты хотела спросить?
– А ты нарушаешь правила?
– В некотором роде. Ты ведь еще жива, – его грудь все еще вздымалась от неровного дыхания. – Пока это еще ни о чем им не говорит.
– Это может повлиять на их ирахор?
Бровь Тая изогнулась, больше от гордости за мою сообразительность, нежели от удивления.
– Да.
– Значит, шанс спастись у нас есть?
– Не думаю.
– Потому что ты и сам еще ничего не решил? – спросила я. – Если бы все зависело от тебя, ты бы дал нам шанс?
– Не рационально.
Я вздохнула и потерла лоб, чувствуя раздражение от того, что он так рьяно упрямился.
– Что значит верхняя ступень?
Его позабавило, что я запомнила его пояснения про «татуировку» на его руке.
– У нас нет иерархии. Верхняя ступень отражает мою исполнительность и приверженность ирахору.
Я поджала губы. Уверена, он был очень исполнительным до встречи со мной.
– Когда я освободила тебя из ловушки, ты не думал отомстить за то, что тебя там держали?
– Нет.
– Почему?
– Меня не интересует месть. Я беспристрастен.
– А ко мне?
– К тебе – нет.
Я опустила голову, комкая страницы блокнота. На самом деле, я давно уже не заглядывала в него.
– Могло ли так случится… гипотетически… в теории, – и я прикрыла веки, – что мы смогли бы быть вместе? Просто, как мы. Как ты и я?
Когда тишина между нами стала неприлично тяжелой, я вскинула взгляд – соседнее кресло пустовало.
Еще слишком рано для рассвета.
Еще слишком рано, чтобы расстаться с тобой, Тайгет Касар…
Глава 20
Суров вошел в кабинет Шилова так, будто в лаборатории случилось что-то непоправимое: выражение его лица в этот момент соответствовала знаменитому «дерьмо случается», а в отношении Константина оно случалось слишком часто.
Хлопнув дверью, он прошел к столу полковника и выдавил:
– Могу войти, товарищ-полковник?
– Ты уже вошел, – растерянно вскинув взгляд, ответил Шилов. – У тебя что-то случилось?
Глаза Сурова были стеклянными, будто ему пару минут назад явили голову Медузы Горгоны.
– Когда это закончится? – Константин умел держать себя в руках, но сегодня эта чудо-способность почему-то отключилась, как по щелчку пальцев.
– Что закончится?
Суров облокотился на стол кулаками, нависнув над Петром. Тот вскинул взгляд, оценивая угрозу, как вполне реальную. Суров, этот танк, был широкоплечим, высоким и смертельно опасным. Учитывая его семейные драмы, еще и полностью отмороженным.
– Слушай, я не для этого тебя сюда вернул, – слегка стушевался Шилов. – Она сама попросила – это раз. А, во-вторых, ты знаешь, как с ними работать, – он мотнул головой в сторону двери и покрутил у виска пальцем, подразумевая чокнутых ученых.
– Сама? Кто «сама»? – с трудом сглотнул Константин.
– Сура, – поморщился Шилов, раздражаясь. – Ну не будь идиотом, тебе сколько лет? Чего ты от меня хочешь?
– Что бы ты не подкладывал девочку под ублюдка.
Шилов пожевал губами, устало выдувая воздух из ноздрей.
– Ты на это взгляни, – он взял папку с края стола и протянул Сурову. – Садись, Кость. Ознакомься.
Пыл Сурова поубавился.
Да, он все еще был взбешен, но не настолько, чтобы проигнорировать приказ. Скрежеща зубами, он опустился на стул и резко выхватил папку.
– Что это?
Шилов принялся раздражающе постукивать по столу пальцами, будто успокаивая в себе негодование от топорности сидящего перед ним друга.
– Цифры, Сура. Отчеты.
– И?
– Они нас выкашивают похлеще, чем чума в средние века. От них нет лекарства, понимаешь? Нет никакого спасения. Ни-че-го, – он сжал руку в кулак, – только она, твоя девочка. И даже, если он ее трахнет или даже убьет, а мы будет смотреть на это из первого ряда, я сделаю вид, что ничего не случилось. Пока она дает нам информацию о чужаках, она будет с ним каждую чертову ночь. Это ясно тебе, подполковник Суров? И ты можешь сколько угодно ныть или совестить меня, говорить про справедливость и милосердие, мне плевать. Я сделаю все, чтобы выжили люди, – он провел по короткому ежику своих волос: – Сегодня мы потеряли две тысячи человек личного состава, а сколько они растерзали девок я не имею никакого понятия. Ты забыл, Кость, что стоит на кону? У команды Севастьянова был шанс. Вы потратили в пустую два месяца. Сказать, сколько человек погибло за это время?
Суров провел языком по нижней губе, глядя на Шилова исподлобья.
Он бросил папку на стол и откинулся на спинку стула.
– Я понимаю, – сказал он. – Девочка сейчас отдувается за все человечество.
– Остынь.
Не после того, что он видел.
Севастьянов будет еще несколько часов анализировать запись, а ему и одного раза было достаточно.
Видеть, как его девочку целует и обнимает другой мужик (пусть и пришелец), было физически больно.
Из кабинета Шилова он сразу направился на улицу, чтобы покурить. Стоя под открытым небом Старицы, наблюдая за миллионом звезд над головой, он думал о том, что раз ночь Эля отдала гребанному чужаку, то день – принадлежит исключительно ему.
Он скурил подряд несколько сигарет – не отпустило.
Его жизнь была пустой два последних года с тех пор, как он потерял сестру. Вероника была младше на девять лет, поэтому он всегда ощущал себя ее защитником. Чего ему стоило понять, что это была лишь иллюзия. Чужака, который ее пометил, он запомнил на всю жизнь, но не смог найти и отомстить. Это бессилие и беспомощность пробили брешь в его сердце…
Но Эля будто возвращала его к жизни. Если он потеряет эту девушку, он просто умрет.
Он прождал ее до самого рассвета, совершенно замерзнув.
Когда увидел, как по дороге трясется грузовик, машинально всунул в рот еще одну сигарету. Он беспристрастно стоял, пока солдаты откидывали брезент и опускали борт, но, когда Эля свесила ноги, Суров дрогнул – внутри что-то лопнуло, и по телу разлилось тепло.
Ее маленькие ступни в лаковых туфлях на высоком каблуке смотрелись потрясающе.
Он выбросил сигарету и подошел к фургону, лаконично отвечая на приветствия солдат.
– Привет, Эля.
Ее волосы были распущенны и почти доставали до поясницы.
Какая же красивая девчонка…
– Иди сюда, – он протянул руки, чтобы помочь ей спуститься. – Давай, Эля, я замерз.
Она поспешно соскочила вниз, оказываясь в его власти. Невесомая птичка.
Ее туфельки погрузились в осеннюю грязь, и Суров усмехнулся. Безмолвно он подхватил ее на руки, подбросил, перехватывая поудобнее, и пошел в здание лаборатории.
Если бы мог, не отпускал бы. Никогда.
Она пахла, как фруктовый леденец – сладостью, мармеладом, чистотой.
– Поговорим. Хорошо? – он, не останавливаясь, нес девушку в комнату, где ее разместили вместе с Рудовой.
Инны, слава Богу, не оказалось внутри.
Суров позволил Эле освободиться, и когда она отшатнулась от него, он облокотился спиной на стену и заложил руки в карманы военных брюк.
– Как дела? – спросил, понимая, что она просто в шоке от такого наглого вторжения в ее личное пространство и от вопроса, который и в обычной жизни можно считать простой формальностью.
– Все супер, – это было сказано тоном, который красноречиво говорил об обратном и даже чуть больше: слал Сурова в небезызвестный адрес.
– Хорошо поработала сегодня?
Вообще, он не собирался издеваться, но ревность засочилась в его словах против воли.
– Лучше всех.
Он напрягся.
Она отгораживалась всеми доступными способами, будто вычеркивая его из своей жизни. А как же тот день, который они провели в деревенском домике? Когда пили горячий кофе с молоком, танцевали и смеялись? Да, это был лучший день в его жизни!
Она сняла пиджак и посмотрела на него.
– Я хочу принять душ.
– Хорошо, – он скучающе откинул голову, касаясь затылком стены, – я подожду.
– Вы… вы еще хотели что-то сказать?
– Очень много чего.
– Про Тая?
Суров стиснул зубы.
– У меня собаку так звали. Хорошая кличка, – солгал он. – Не про него. Про него у тебя Суханов спросит и Галоян. Они от этого придурка кипятком писают.
– Ясно, – она смущенно отвела взгляд. – Про что тогда?
– Ты меня избегаешь?
Она прошла вглубь комнаты и села на свою узкую койку, которая скрипнула железными пружинами. Да, в таких местах удобство – последнее дело.
– Глубоководный удильщик приманивает добычу светом, – понуро склонив голову и сжав ладони коленями, произнесла она. – Добыча смотрит на свет и видит только его. Она не видит то, что скрывается во мраке. Но разглядев, она уже не может этого забыть.
– Прости? – сперва он даже не осознал, что она говорит именно о нем.
– То, что вы делали… – ее плечи напряглись.
Это было настолько неожиданно, что Суров оцепенел, словно пораженный ударом тока. Все его страхи воскресли и забили крыльями у него за спиной.
– Ты о моей сестре?
Говорить сейчас о ней – ковырять раскрытую рану спицей. Суров мог запросто истечь кровью.
Эля коротко покачала головой.
– Чтобы поймать Тая, вы использовали приманку.
Суров прикрыл глаза, тихо выдыхая.
– Да, – сказал он, будто ее слова нуждались в подтверждении. – У той девушки была метка. Это решение не было легким. Нам нужен был объект.
Эля поднялась за полотенцем и некоторое время нервно искала его по полкам.
Константин взъерошил волосы, ощущая, как его накрывает чертова опустошенность.
– Эля, – произнес он одними губами, – я до последнего буду за тебя бороться.
Схватив полотенце, она кивнула и поспешила скрыться за дверью душевой.
Суров протяжно вздохнул – вот и поговорили, черт.
***
– Это граната?
– Светошумовая граната, – Крылов поставил передо мной нечто вытянутое с круглой чекой. – «М84». Способна на несколько секунд вывести из строя противника. Яркость света равна семи мегакандел. Удобно носить в кармане.
Не думаю, что мне даже в мыслях будет позволено ее взорвать рядом с объектом. Но от подарка я не отказалась.
Крылов снова затянулся дымом и принялся чинить какую-то железяку.
Я медленно брела по лаборатории, вызывая удивление не меньшее, чем вызвал бы снежный человек, принимающий заказы за кассой «Бургер-Кинга».
– Вот и наша звездочка-Эля, – проворковал Суханов, раскрывая мне руки для жарких объятий.
Галоян, который держал стаканчик с кофе, скривился, будто вместо ванильного капучино обнаружил внутри двойной эспрессо.
Я уклонилась от излишнего внимания профессора Суханова, но Галоян успел преградить мне дорогу.
– Вам будет полезно узнать кое-что…
– Второй раз я на это не поведусь, – нахмурилась я.
Вид у меня был такой, что Галоян сразу отбросил идею со мной договориться.
– Вы скрываете его имя, – на его губах возникла улыбка торжества, которую мне захотелось стереть точным ударом в челюсть. – Ты сказала, что «Тай» – это сокращение его имени. Как его зовут в действительности?
Это последнее, что узнал бы умница-Давид, ведь стоит мне произнести имя чужака, он явится сюда, чтобы всех прикончить.
– Тайфун «Отрыв башки».
Губы Галояна дрогнули. Его психологические штучки терпели фиаско, если дело касалось меня.
– То, что вы потеряли голову, я вижу, – лаконично парировал он. – Об этом я и хотел поговорить, Элеонора. Все ваши реакции – это следствие метки. Имейте это в виду.
– Я знаю.
Неужели они считали, что у меня не хватит мозгов в этом разобраться?
Другое дело в том, что от знания этого факта, мое влечение никуда не делось.
Я преодолела несколько коридоров прежде, чем попала в кабинет Рудовой. Общение с ней казалось таким простым, будто я могла прийти к ней и излить душу, не получив в ответ ни капли осуждения. А, может, мне не хватало материнского тепла, когда можно просто пожаловаться и получить поддержку без тонн грязи и раздражения.
Я влетела в ее кабинет без стука, а когда попятилась было назад от увиденного, она вскинула голову и сказала:
– А, Эля… вовремя, стрекоза, подай вон тот белый флакончик!
Я залилась краской смущения, топорно вошла внутрь, пытаясь не смотреть на обнаженного по пояс Сурова.
Нависнув над металлической тележкой, я судорожно искала тот самый белый флакончик из десяти белых флакончиков.
– «Бетадин», Эля, – закатила глаза Инна: – Посмотри, какой шрам оставила. Да, ты просто мясник.
На спине Константина алела заживающая рана.
Мы с Суровом обменялись взглядами – этот шрам был чем-то большим, чем просто напоминание о том страшном дне. Я вспомнила, как склонилась к нему, когда он совершенно выбился из сил, и поцеловала в щеку.
Рудова с профессиональной отстраненностью обработала рану. Завидую ей – сложно сохранить отстраненность, когда рядом это – машина для убийств. Суров выглядел дьявольски впечатляюще, и эта татуировка медведя лишь придавала ему брутальность, хоть последней и так было с избытком.
Он поднялся с кушетки, выпрямляя спину, а затем подхватил футболку.
– Больше не напрягайте, пожалуйста, руку, – упрекнула Инна.
Я покраснела до состояния помидора, понимая, что он, раненный, таскал меня на руках, как маленькую.
Святое небо, неужели он – этот взрослый, серьезный мужчина – серьезно… рассматривает меня в качестве… Это было куда большей неожиданностью, чем желание Тая со мной просто переспать.
Когда он, морщась от легкой боли, надел футболку, наши взгляды снова пересеклись. Проклятье! Мы смотрели друг на друга так, будто накануне вместе спрятали труп. Эта странная общность, единство, которое возникало только между людьми, сбросившими маски в самые отчаянные минуты жизни, красным указателем мигало над нашими головами.
– Есть кое-что, о чем я не сказала, – проговорила я, и Суров, который уже направлялся к двери, замедлил шаг. – Я укусила Тая за руку, и мне удалось его ранить. Не сильно.
– Что? – Инна застыла. – Ранить?
– Я почувствовала вкус его крови. Если это, вообще, была кровь.
– Ты прокусила его руку?
– Угу.
– Иисусе, – одними губами прошептала Рудова.
Суров молча подошел к двери и громко позвал постового. Я услышала, как он отдал приказ привести Севастьянова.
***
Наше собрание было похоже на сборище доведенных до крайнего отчаяния людей.
По крайней мере, Крылов выглядел, как наш предводитель – был чуть живым и оброс бородой и крошками из снеков – Санта Клаус для бездомных.
В этот клан тайных заговорщиков, конечно, не пригласили Суханова и Галояна. Почитателям высших существ вход на такие мероприятия был заказан, даже если бы они избавились от присущего им снобизма.
Рудова щедро наполняла очередную пробирку моей кровью, будто желая спасти от голодной смерти семейство Калленов[1].
Севастьянов копался в своем ноутбуке, открывая в хронологическом порядке протоколы экспериментов с Таем и зачитывал их вслух, отчего волосы шевелились у меня на голове, точно шипящие змеи.
– Были поочередно отделены части тела путем целенаправленного светового излучения высокой мощности. Объект восстановился в течение двух минут, – пощелкав кнопкой мыши, Алексей Станиславович продолжил: – Сожжение и плавление на высоких температурах в вакуумной печи. Объект не пострадал… Радиационное облучение. Объект восстановился через девять минут… – снова несколько щелчков, заводящих мое сердце, точно мотор старой тачки: – Целенаправленный подрыв. Восстановился за три минуты…
Это еще что за…
Мы точно на стороне добра, черт побери?
– И после всего он даже не злится, – пробурчала я. – По части всепрощения, он святая мать Тереза.
– Если есть хоть одно объяснение тому, что вам удалось его ранить, я хочу его найти, – пробурчал профессор. – Кроме того, объект как-то сказал, что они не убивают друг друга. Почему? Ни один вид не может развиваться без междоусобных стычек и войн. Их смерть лишь их выбор, их ирахор. Что, если ты можешь ранить его только потому, что он передал тебе часть себя?
Мертвецкий холод этих слов врос в меня ледяными шипами.
Почувствовав на себе чужой взгляд, я повернула голову.
Суров.
Ох, он читал мои мысли. Прищур его серых глаз был гораздо мощнее рентгеновского излучения. «Один из них убил твою сестру, – говорил этот взгляд. – Тебе посчастливилось не увидеть, что он сделал с ней и как именно».
Крылов вытащил из кармана флягу и, не смущаясь, сделал много жадных глотков:
– Что? – спросил он, замечая всеобщее недоумение.
– Зато ему нет равных, – хмыкнул в оправдание старшего товарища Воробей.
– Если нужно создать световой меч как у Дарта Вейдера, который искромсает любого пришельца, это ко мне, – сказал он. – Но вот эта вся чехарда с кровью… гм, разбудите, когда я вам понадоблюсь.
Услышав про сон, Севастьянов отвлекся от экрана и взглянул на меня поверх очков:
– Эля, вам нужно отдохнуть.
– У меня будет просьба. Не знаю, насколько это сложно…
– Что нужно, Эля? – голос Константина был спокойным и твердым, будто он был готов исполнить любой мой каприз.
– Вы знаете кто такой Василий Верещагин?
Суров напрягся.
– Его нужно привезти?
Он был готов доставить сюда даже Святой Грааль, но какого-то мужчину… гм…
– Он умер, вообще-то, – выдавила я.
– В армии не изучают русских живописцев? – широкая улыбка озарила лицо Воробей, но тотчас померкла, когда Константин метнул в него выразительный взгляд.
– Нужна его картина. Коллекция его работ хранилась в Третьяковской галерее, – и я смутилась сильнее, когда среди всеобщего молчания Крылов снова припал к фляге.
Взгляды присутствующих метнулись к не менее обескураженному Сурову. Он коротко пожал плечами:
– Это тебе зачем?
– Идея для подарка.
– Прости?
Кажется, затих даже медицинский холодильник, дребезжащий в углу.
– Хочу подарить Таю одну из картин этого художника.
Суров, до сего момента сидящий в кресле, поддался вперед, пронзая меня страшно потемневшим взглядом. Ничего не говоря, он поднялся, в пару шагов преодолел расстояния до Крылова, молча выхватил его флягу.
– У твоего дружка день рождения? – глухо спросил он, делая глоток и морщась от крепости пойла.
– Это вроде троянского коня, товарищ-подполковник, – с ноткой обиды произнесла я. – Надеюсь, мой дружок не читал «Одиссею».
[1] Семья вампиров из серии романов "Сумерки" Стефани Майер.
