Текст книги "Добыча хищника (СИ)"
Автор книги: Елена Романова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 16 страниц)
Глава 27
– Какого хрена ты забыл у меня в комнате, Шилов?
Щелкнула настольная лампа, освещая осунувшееся лицо полковника.
Уже почти утро – на базе постоянно шумят двигатели вертолета, раздается тарахтение грузовиков. Сюда почти сутки свозят оборудование и людей, необходимых Севастьянову. И Константин чертовски устал…
…но за всю ночь он даже глаз не сомкнул. Разве он мог спать, зная, чем именно этой ночью занималась Эля со своим сраным гуманоидом. А ведь об этом все вокруг трепались – этот чужак трахает его девочку, как самую последнюю шлюху. Каких только подробностей он не услышал от солдат, а те еще от кого-то – байки распространялись, словно чума. И, ощущая себя полным кретином, Суров хотел знать больше, все чертовы подробности их отношений.
– Когда ты последний раз спал, Кость? – щелкая выключателем, спросил Шилов. – Хреново выглядишь.
Сдернув полотенце с бедер, Суров прошел к шкафу. Ему было плевать, что он сверкает задницей перед старшим по званию. Во всяком случае, именно Шилов приперся сюда, когда Константин отмокал в ванной, свесив истерзанную руку с бортика.
А теперь он стоял перед шкафом, машинально выбирая одежду.
Он взглянул на себя в узкое зеркало, располагающееся на дверце. Глупо сравнивать себя с пришельцем. Суров понимал, что юные девочки сходят с ума от мрачных утонченных красавцев, а он слишком суров и властен, чтобы даже казаться манящим принцем. Он просто бульдозер. Мужик.
– Надень, наконец, штаны, – велел Шилов.
Суров посмотрел на него с ухмылкой:
– Только не говори, что ты педик, Петь. Прости, я не по этим делам.
– Сура, слушай… – голос Шилова вдруг надломился. – На меня давят. Если идея Севастьянова не выгорит, нам останется только молиться или… рассчитывать на твою Элю.
Ее имя.
Одевшись, Суров потянулся за сигаретами.
Он ни в чем ее не винил – она всего лишь юная девушка. Такая чистая и смелая – ангел, спустившийся с небес, чтобы открыть всем глаза.
Но именно сейчас Константин предпочитал оставаться слепцом. Его ненависть к чужаку, который забрал у него даже надежду на ее любовь, рубцом прошлась по его сердцу. Больше всего на свете он мечтал не просто убить его, а искупаться в его черной крови. Отвечать болью на боль – разве это не справедливо?
Закурив, Суров уселся напротив Шилова:
– Значит, к Севастьянову и молитвам у тебя меньше доверия? – криво усмехнулся он.
– Я ничего не списываю со счетов. Даже Галояна.
Суров насторожился:
– Ты хочешь в чем-то признаться, Шило? – и выпуская дым из легких: – Давай, облегчи душу, старик. Побуду твоим духовником на сегодня.
– Мы оба военные, Суров. И оба знаем, что такое долг.
– Я бы прослезился, если бы не слышал это от бесчувственного куска дерьма, – Суров осклабился: – С какого хрена такие пламенные речи?
Шилов взглянул на наручные часы.
– Твоя девочка…
«Твоя»…
Если бы это было правдой.
– … побывала в Никольской резервации, которая подверглась нападению.
Суров затушил сигарету, вперив в Шилова стеклянный взгляд. Нет, он не сразу поверил. У него будто щелкнули над ухом пальцами – он вздрогнул.
– Как она там оказалась? – спросил он, едва сдерживая негодование.
– Я приказал.
– Что ты сделал? – прошелестел голос Константина.
– Там оставались выжившие. Женщины…
– Что ты, блядь, сделал?!
Суров вспомнил ее трогательное прощание – она прощалась! – ее невинный поцелуй, в котором теперь оказалось столько смысла, что Суров до скрежета стиснул зубы.
– Неужели ты не понимаешь, что она пытается спасти на… – Шилов не успел договорить, потому что Константин проехался кулаком по его зубам.
Ударить старшего по званию? Да, он просто псих.
Но разве это имеет значение, когда весь мир катиться в ад?
Петр слетел со стула и впечатался в стену.
– Поэтому она и просила тебе ничего не говорить, – прохрипел он, вытирая кулаком окровавленные губы. – Сура, ты хоть понимаешь, что в нормальном мире ты уже себе места не найдешь? Ты хренов Рембо…
Да плевать…
– Где она сейчас? Где Эля?
– Объект увез ее. Машина без слежки…
– Идиоты, – выдавил Суров.
Шилов снова сел за стол, чертыхаясь. Он прижал к губам рукав форменной куртки:
– Посмотри это, – положил на стол флешку, – твоя девочка держит этого урода на крючке.
Суров молча притянул к себе лежащий на столе ноут, вставил флешку и включил видео – запись из Никольской резервации. Он увидел площадку перед убежищем, а затем, как Эля полоснула стеклом по своей руке, и как чужак спас ее.
– Она ему нужна, Костя, – убежденно заявил Шилов. – На что он готов пойти ради нее, как думаешь?
Суров взглянул на Шилова взбешенными, налившимися кровью глазами.
– Он ее просто имеет, Петь. Ему нравится весь спектр ее эмоций. В этом вся ее ценность для него. Или ты думаешь там внеземная любовь? Он убивал таких девчонок пачками, насиловал, мучил, избивал. А теперь добрый и пушистый, потому что влюбился? Ты это мне хочешь сказать, Шило? Ты рехнулся совсем? С каких пор ты веришь в сказки?
– Почему он не поставит на нее метку снова?
– Потому что ему нужно жрать. Помимо Эли, он сношает еще с десяток разных меченных девчонок. Он продолжает свою великую охоту, пока Эля выполняет возложенную тобой миссию по спасению человечества. Она всего лишь слабая девочка, и она влюбилась в него без памяти, только потому что проводила с ним слишком много времени. А он играет, как кот с мышью. Как еще тебе объяснить?
– Даже, если я сверну этот проект, чужак не оставит ее в покое.
– Просто не давай ей делать безрассудных поступков. Она своей жизнью сегодня рисковала из-за тебя, Шилов! Ты мог просто отвести ее в гостевой дом, где она была бы в безопасности. Когда у Севастьянова будет результат, я положу этому конец.
– Ждать этого можно еще с десяток лет.
– Сделай так, чтобы этот результат появился уже через пару дней.
Шилов удивленно вскинул брови, и Суров склонился над столом:
– Ты же умеешь стимулировать людей, товарищ-полковник. Боль и страх смерти – лучшее средство в достижении целей.
– Ты свихнулся, Кость… – пожалуй, это вылетело из уст Петра совершенно необдуманно и искренне.
– Я хочу, – и тот сощурил светло-серые глаза, в которых лед мешался с кровью, – убить этого выродка, заставить его страдать, забрать у него девочку… Если он любит боль, то я сделаю эту боль невыносимой. Я уничтожу и размажу его. Мне нужно это как можно скорее!
Суров не заметил, как побледнел Петр. Сердце Константина сладко забилось, стоило подумать, что все его мечты станут явью уже совсем скоро.
***
Сны иной раз бывают просто мега-реалистичными.
Вкус этих снов приобретает запретную сладость похоти. А еще тягучей призрачной боли. И, тем не менее, это очень приятно. Медленные движения губ, жар крепкого сильного тела и учащенное дыхание – это всего лишь крупицы сновидения, не так ли?
Я тянусь руками, чтобы обнять за шею самое безжалостное существо во Вселенной, для которого любовь – лишь пустой звук. Вдыхаю аромат его кожи, и внутри у меня все замирает, пока искры внутреннего огня не прокатываются по телу, заставляя трепетать.
В полусне касаюсь шеи Тая носом, а затем пробую кончиком языка – совсем чуть-чуть, но он ворчит что-то невнятное.
Его невозможно ненавидеть дольше секунды.
Спать в его руках так приятно – почему я не забралась ему на колени раньше? Нет в этом мире местечка лучше… и безопаснее, невзирая на то, кем является этот мужчина.
Его рубашка распахнута на груди – он надел ее после душа, она еще влажная. Его ладонь по-хозяйски лежит на моем бедре – мы сейчас просто одно целое, и неважно, что я слишком вымотана и хочу спать, я чувствую себя бесконечно счастливой рядом с ним.
Помешательство…
На самом деле, я рада оказаться безумной. И пусть Тай будет моим вечным наваждением.
Мы всю ночь занимались любовью, и теперь я засыпала в его объятиях, сидя на его коленях.
– Давай договоримся, Эля, – его голос такой восхитительно глубокий. – Больше ты не делаешь таких глупостей.
Я уже проваливаюсь в сон и тихо смеюсь, а затем снова целую его в шею.
– Только, если ты скажешь, что любишь меня.
– Если я солгу, тебя это устроит?
– Нет…
Проклятье, я пьянею рядом с ним. Разве может быть так невероятно хорошо, когда мир залит кровью, а я предаю собственный разум, просто желая быть счастливой? Я обманываю себя на каждом шагу, при каждом вдохе – я хочу верить, что Тайгет Касар способен на чувства.
– Приятного аппетита, Тай, – лениво играю пальцами прядями его черных волос у основания его шеи. – Уверена, никто еще не любил тебя так сильно.
Он наслаждается моими эмоциями, словно редким деликатесом. Когда-то он сказал, что станет всем для меня – это время пришло. Если он и планирует меня съесть, пора бы озаботиться приготовлением и подачей.
В глубине моего сознания зарождается боль: думать, что для него я всего лишь изысканный десерт, невыносимо.
– Тай, – зову мягко, пытаясь отпугнуть сон. – Я хочу быть твоей женой.
Какие только глупости не рвутся из меня, когда его руки бережно прижимают меня к себе.
Я чувствую, как замирает его грудная клетка, а затем он делает глубокий вдох. Он удивлен. С ума сойти, я до сих пор умудряюсь удивлять его!
– Отлично. Представь, что мы женаты.
Нет, я все же сплю.
Что он сказал?
Это все в самом деле?
– Тай, – я не хочу терять эту сказочную нить сновидений, но реальность слишком сурова, чтобы я и дальше бежала от нее: – Те чужаки сказали, что твой ирахор изменился. Что это значит?
Сейчас никаких потрясений с ним не происходит – его дыхание по-прежнему размеренное и глубокое.
– Это значит, что я выбираю иной путь.
– Какой?
– Я больше не так исполнителен.
Я не хочу открывать глаза. Пусть еще пару мгновений этот мир будет наполнен лишь моими грезами.
– Я у тебя… – и мне страшно продолжить, но я вдруг становлюсь настойчивой: – единственная?
Он смеется, и его дыхание касается моих волос.
– Тебе так важно это?
– Да.
– Восхитительно. Этого еще не было между нами.
– Чего?
– Ревности, – он выдергивает меня из мира иллюзий, – но она мне нравится. Ты можешь не переживать, дурочка, я сплю только с тобой.
А другие? Есть ли женщины, которых он…
Я сворачиваюсь клубочком и прячу лицо у него на груди.
– Откуда столько отчаяния, Эля? – его пальцы зарываются в мои распущенные волосы: – Твои эмоции слишком быстро сменяют друг друга.
– Я боюсь того, о чем я не хочу знать.
Он снова смеется и расслабленно перебирает мои спутавшиеся пряди.
– Так могла сказать только ты.
– Мне страшно…
Пожалуйста, успокой меня.
Он слышит меня без слов. Ему не нужно намеков.
Он слегка тянет меня за волосы, открывая доступ к моим губам, и ласково целует.
Я приподнимаюсь, потому что этот поцелуй буквально наполняет меня жизнью. Острая волна возбуждения сдергивает с меня остатки сна.
Какое чудовищное преступление так страстно желать одного из чужаков.
– Я умру без тебя, – шепчу ему в губы.
Это такая же правда, как и то, что я нуждаюсь в дыхании.
Тай стягивает с меня одеяло, усаживает на себя, и я не могу сдержать стон удовольствия. Особенно, когда его взгляд становится серьезным до чертиков.
– Я хочу касаться тебя. Пожалуйста, – прошу его.
Видеть его таким, каким никто никогда не увидит – сбитым с толку, подчиненным удовольствию и сгорающим от желания – просто божественно. Глядя в его ярко-карие глаза, я вижу, насколько нравлюсь ему. Я тону в этом ощущении – быть ему необходимой.
– Останься со мной, – я прикасаюсь ладонями к его щекам, – на весь день. Навсегда.
Он прижимает меня к себе, а затем поднимается вместе со мной из кресла, чтобы отнести в постель.
– Ты потеряла много крови, Эля. Тебе нужно поспать.
Придумай мне другое имя.
Я обхватываю его ногами, чтобы не соскользнуть.
– Ты можешь называть меня как-нибудь иначе? – обнимаю его за шею, и не упускаю возможности зарыться пальцами в его густые волосы. – Что-нибудь милое?
– Хочешь получить какую-нибудь кличку? – в его голосе слышится усмешка, хотя я узнаю в нем много иных ноток: нетерпение, азарт и удовольствие: – Вроде той, что ты дала мне?
– «Дорогая», например?
– Я иногда называю тебя глупой дурехой.
Я ерзаю, обхватывая его плотнее и устраиваясь удобнее, пока его ладони не оказываются на моих ягодицах.
– Искушение, Эля. Ты – мое искушение.
Наши губы снова встречаются.
Тай падает вместе со мной на кровать. Свечи, которые я зажгла, когда мы только приехали сюда, трепещут. На стенах пляшут тени.
– С тобой мне сложно удержаться, – он нависает сверху. – Я хочу… – его горячий шепот ласкает мой слух: – всю тебя.
– Я уже твоя.
– Еще нет, – его взгляд падает на мою перебинтованную руку, – я не должен этого делать.
Он уже сделал это несколько раз.
– Если ты хочешь, – я касаюсь его запястье, очерчиваю рисунок его вен, – все в порядке.
Что я предлагаю ему?
Себя всю.
Разве не это ему нужно?
Я понимаю, как велик соблазн забрать из меня душу до последней крупицы. До самого конца, пока не перестанет биться сердце.
Он опускается на меня, его пальцы снова тянуться к бинтам. Если он развяжет их – этот раз точно будет последним.
– Тай, – шепчу, и на моих глазах выступают слезы: – просто солги мне. Скажи, что любишь меня.
Он останавливается. Взгляд возвращается к моему лицу и замирает – в нем рушатся миры, и взрываются галактики. Опустившись еще ниже, он зарывается лицом мне в волосы. Его дыхание сбивается – он сжимает зубы.
– Тай…
– Подожди.
Он сладко целует меня в голову, ухо, скулу… пока не добирается до губ.
– Какая же ты дурочка, Эля, – шипит тихо: – Твоя примитивная любовь… человеческая оценка происходящего – это полное дерьмо, – он обхватывает мое лицо ладонью: – То, что ты для меня – это гораздо больше…
***
Играя ключами от своего Патриота, Константин двигался по коридору.
Рука чертовски ныла. Разумеется, он совершенно не заботился о ней. Наверное, Рудова захотела увидеть его именно поэтому.
– … как тебе эта девчонка?
– …хорошенькая мордашка и задница… Но, кажется, она спит еще и с Суровым…
– Там после этих двоих ловить нечего…
Не останавливаясь ни на секунду и даже не обдумывая ничего заранее, Константин толкнул дверь, откуда доносились обрывки фраз, и вынул свой давно засидевшийся в кобуре ПЛ.
Суров застал солдат за распитием чая, когда у них выдалась свободная минутка.
Они и встать не успели – кажется, вид подполковника лишил их дара речи.
Суров молча схватил одного из них, сидящего за столом за щеки, и с силой втолкнул дуло ему между зубов. Слегка надавив на спусковой крючок, Константин лишь холодно усмехнулся, заметив в глазах сержанта ужас.
– Какого хрена ты здесь болтаешь, ублюдок? – спросил он совершенно спокойно, поглядывая на других ребят, оторопело отскочивших в стороны. – Если я и кончу вас здесь, то никто и не узнает.
– Товарищ-по… – робко начали они наперебой.
Врезав сидящему рукоятью по черепу и раскроив до крови, Суров толкнул дулом другого, поддел его подбородок и уставился ему в глаза:
– Здесь любая сплетня – государственная тайна, мразь. Знаешь, что я сделаю с тобой за разглашение?
– Этого больше не по…
Суров сложил его пополам ударом под дых.
Схватившись за столешницу, он перевернул стол:
– Какого хрена у вас здесь такой бардак. Сержант!
– Да, товарищ-подполковник! – вскочил на ноги тот, несмотря на заливающую его глаза кровь. – Убрать здесь все и в санчасть. Какого черта ты так саданулся башкой об косяк?
Лейтенант на секунду растерялся, а затем промямлил.
– Не заметил, товарищ-подполковник.
– Нам здесь кровь не нужна. К Рудовой бегом!
Отвесив пинка еще и третьему, он вышел в коридор. Кажется, у Инны сегодня будет слишком много работы – пора бы остановить сплетни, которые плетутся вокруг Эли, словно кокон из паутины. Она не должна чувствовать себя так, будто в чем-то виновата. Если понадобится, он заткнет и Галояна с Сухановым.
Суров хотел прокатиться.
Сидеть и ждать, пока найдут Черникову, – пытка. А ведь уже утро. Где она, черт побери?
– Подполковник Суров! – Воробей поймал его почти у самого выхода. – Вы поедете за Элей?
– Что хотел? – кажется, Суров был способен приревновать ее даже к столбу.
Артем протянул ему пакет.
– Там вода и печенье. Если она захочет есть.
Суров был привычен к жестокости, смерти и боли, но на заботу он порой не знал как реагировать. Что это за зверь такой, вообще?
Он молча взял пакет. По инерции, наверно.
Черт, а ведь он даже не подумал, что она будет голодна. Единственное, что его беспокоило – поскорее забрать ее от чужака.
Он шумно выдохнул, провожая оптика пытливым взглядом.
Ох, ему нужна скорость… чтобы педаль в пол, чтобы ощущение смерти холодило нутро, чтобы чувствовать хоть что-то. Когда Эли нет рядом с ним – он бесчувственный.
И он постоянно вспоминает тот поцелуй.
В его жизни не было ничего более сладкого, чем короткое касание ее губ. Он даже думать боялся, что будет, если между ними произойдет что-то посерьезнее.
Черт, эти мысли сводили его с ума.
Он выехал с территории базы, точно безумец. Машина рычала, несясь по пустой дороге, мокрая поверхность которой бликовала под лучами белого осеннего солнца. Он хотел бы ехать вечно, пока не вылетит с орбиты. Может Шилов прав, в этом мире для него больше нет места?
Дотянувшись до звякнувшего телефона, он взглянул на экран – фото со спутника. Следом раздался звонок, и Суров произнес:
– Я заберу ее.
– Сура, ехать далеко. Ты провозишься с этим до вечера. Не лучше оставить ее там? С ним она в безопасности.
– Конечно, в безопасности, – раздраженно проговорил Константин. – Поторопи Севастьянова, полковник. Девочку я заберу, – и бросил телефон на соседнее сидение, вдавливая педаль в пол.
Почему именно сейчас он думал о том, что, забрав Элю, он уже не вернет ее обратно?
Глава 28
Заглушив двигатель, Суров выключил фары и оглядел дом сквозь лобовое стекло. Что это за…
…хреново респектабельное жилище?..
…в стиле французского шале, с мансардой и большой террасой…
…наполненное светом, словно китайский фонарик в сумраке утреннего неба…
Точно с обложки журнала.
Константин машинально схватил пачку сигарет, не спуская глаз с окон, сжал фильтр зубами. Кажется, он начал слишком много курить.
Когда он вышел на улицу, выпуская дым из легких, ветер врезался в него с немой мольбой: «Уходи!»
Паранойя…
Во дворе дома, под крышей стоял темно-зеленый «Рено». Внеземной мудак припарковался словно добропорядочный семьянин, который привез свою жену в семейное гнездышко.
Чувствуя удушающую ярость, Суров облокотился ладонями на холодный капот – ему просто нужно успокоиться. Мрачно усмехнувшись, он взглянув на стеклянные двери террасы, – почему чужак выбрал именно это место? Неужели он привык брать только самое лучшее? А ведь он приготовил тут все заранее: в доме есть свет и, наверняка, тепло.
Сделав несколько глубоких затяжек, он затушил сигарету об капот и взъерошил светлые волосы.
Двери, ведущие с террасы в дом, поехали в стороны с тихим щелчком, пропуская мужчину внутрь. Суров почувствовал себя, словно вор, посягнувший на чужое. Неосознанно он старался двигаться бесшумно.
Первое, от чего он просто остолбенел – это разбросанные на полу окровавленные вещи.
Вдоль его позвоночника пронесся холодок. Может, Суров и был непробиваемым, как танк, но сейчас страх пронзил его сердце и застрял там намертво.
Распахивая одну за другой двери, он в безмолвной панике рыскал по дому с одной лишь мыслью: «Только бы она была жива! Только бы…»
В спальне он ожидаемо обнаружил большую постель, в которой, словно маленький воробушек, спала Эля. Крошечная, безмятежная и юная, она вытянула восхитительно-маленькие обнаженные ступни из-под одеяла.
Суров застыл. Застыл, словно преступник, и вместо облегчения, он вспыхнул от ярости и страшного желания овладеть ей прямо сейчас.
Он нерешительно приблизился.
Хотел окликнуть ее, но не смог вымолвить ни слова, осознав, что под одеялом она полностью обнажена.
Ее губы распухли от чужих поцелуев.
Именно в этой постели она отдавалась тому, кто пришел в этот мир, неся смерть и боль всему человечеству.
Константин стиснул зубы. Он присел на кровать, испытывая странную дрожь возбуждения. Эля сладко потянулась, выгибая спину – одеяло сползло с ее хрупких плеч, оголило ключицы и ложбинку грудей.
Суров сглотнул.
Он коснулся ее подбородка, медленно склонился и пропал… Его дыхание участилось. Он с горячностью поддался к ее губам и жарко, развязно поцеловал эту девушку. Эля потянулась навстречу, раскрывая губы и касаясь его языком. Но это изумительное удовольствие продлилось недолго – ее глаза распахнулись, и она смущенно отпрянула, вытирая губы.
Хлопая ресницами, она не сразу сообразила, кто перед ней.
Ее глаза болезненно блестели, кожа была бледной.
Суров многое хотел сказать ей, но, заметив пропитавшиеся кровью бинты на ее руке, процедил сквозь зубы:
– Что этот мудак сделал с тобой? – не дожидаясь ответа, он снова склонился, поднимая ее вместе с ворохом белья. – Давай-ка покажемся Рудовой, Эля. Ты вся холодная… Сейчас, малышка, обними меня за шею.
Вместо душившей его ревности, он испытал безумную жажду защитить эту молодую неопытную женщину от мерзавца, кто ее лишь использовал.
– Не нужно, я… – испуганно возмутилась она.
– Еще как нужно, – он поморщился, потому что придерживать ее лишь одной рукой было довольно непривычно, – возьмись покрепче, Эля.
– Голова кружится…
Суров тихо выругался, проклиная гребанного чужака.
– Твоя одежда в крови, я отнесу тебя в машину прямо так, – он зашагал к выходу, чувствуя, как девушка прижалась к нему.
Ее волосы касались его щеки и пахли цветочным мылом. Самый невероятный запах на свете.
Когда она была такой беззащитной, доверчивой и находилась в полной его власти, Суров стыдился сам себя, а вернее своих грязных мыслей.
– Он не виноват, я просто не рассчитала силы, когда делала этот порез, – прошептала Эля на ему на ухо, касаясь теплым дыханием его кожи, – он старался не делать это слишком часто…
– Он что… пил твою кровь? – опешил Суров. – Чертов кровосос!
– Он сказал, что в доме есть все, что нужно… Даже еда… – ее тихий шепот был лучшим доказательством того, что гуманоид не заслуживал даже сносной смерти.
– В самом деле? – ехидно заметил Суров, толкая дверь ногой и быстро сбегая со ступеней во двор: – Какой заботливый сукин сын.
– Он придет за мной, если увезете…
– Переживу как-нибудь.
– Я его люблю.
Константин стиснул зубы. Изловчившись, он открыл дверь «Патриота», и усадил Элю на сидение. Заглянув ей в глаза, беспечно ответил:
– Разлюбишь. В твоем возрасте это сплошь и рядом. Ничего серьезного.
Она смотрела на него сквозь полуприкрытые веки. Такая хрупкая.
– Я люблю его больше жизни.
– Юношеский максимализм, Эля.
– Я хочу всегда быть только с ним…
– Синдром жертвы.
Она слабо улыбнулась, потому что Суров был способен на любую отговорку, лишь бы не воспринимать ее слова всерьез.
– Тебе Воробей передал воду и печенье. Прости, это не самый полезный завтрак, но сейчас тебе нужно поесть что-нибудь сладкое, – хорошенько укутав ее в одеяло, он положил пакет ей на колени, – нужно поторопиться, малыш.
– Пожалуйста… я не хочу уезжать, – попросила она. – Тай все-равно заберет меня.
– Ну это мы еще посмотрим. Не списывай меня со счетов раньше времени, хорошо?
– Инна Владимировна посмотрит меня, и я вернусь.
– Не думаю.
Суров сел за руль и сдал назад, выезжая на дорогу.
– И больше не строй планов по спасению мира за моей спиной, маленькая заговорщица, – увидев, что она возиться с бутылкой, он притормозил и напоил ее из своих рук: – Какого черта этот чужак сделал это с тобой?
– Ему было трудно сдержаться.
– Не оправдывай его, Эля. В этом случае он, вообще, не должен был тебя трогать. Подумай, что именно ты значишь для него.
Она насупилась. Конечно, она понимала, что ее ненаглядный Тай едва ее не прикончил.
– Как ваша рука? – вдруг спросила она.
– Спасибо за заботу, малышка. Я в норме.
Эля покраснела. Возможно, его обращение задевало какие-то болезненные струны в ее душе?
– Не хочешь, чтобы я тебя так называл?
– Просто… – она спряталась в одеяло по самый подбородок, – вы поцеловали меня.
– Эм… – Константин почувствовал, что смущается, как школьник, – ага.
– Больше никогда не делайте так.
Положив на руль кисть, он с усмешкой взглянул на нее:
– Запрещаешь?
– У меня… – она запнулась, и, несмотря на бледность, на ее щеках вспыхнул румянец: – другой мужчина.
– По утрам он имеет свойство растворяться в воздухе. Это не считается. Забудь о нем, малышка. Я заменю его во всех сферах твоей жизни.
Конечно, Суров не скупился на бахвальство. Но он понимал совершенно точно, что не так-то просто вытравить из сердца этой девочки поганца, который засел там, словно рыболовный крючок.
***
Преданность Хатико меркла перед моим желанием снова оказаться рядом со своим мужчиной. Кто станет отрицать, мне положена волшебная пилюля под названием Тайгет Касар. Ее следует принимать внутрь, строго по расписанию…
А все, что между этими приемами, – гнетущая реальность, от которой мне хотелось бежать прочь без оглядки.
– Давление низкое. Анализы плохие, – покачала головой Инна Владимировна, подключая капельницу, – это ж надо было придумать, Эля!
Она метнула взгляд в сидящего на стуле Сурова.
– Ей положен постельный режим, подполковник. Это не шутки! Что за идиоты ей помогали? Чья это, вообще, идея?
Она не ругалась на меня. Напротив. Зная ее, эту черствую грубоватую женщину, я лишь глупо улыбалась.
– А ты не смейся, стрекоза! Посмотри на себя! В кого превратилась? У тебя истощение… А вы, – и она засунула руки в карманы халата и нахмурилась: – подполковник! Взрослый человек! Военный! Вы избегаете меня, что ли? Я несколько раз просила вас зайти! Вы хотите добиться сепсиса? Я же вижу, что швы воспалились!
Суров тоже улыбался.
Больная рука – это меньшая из его проблем.
Но все-таки он позволил Рудовой делать все, что той необходимо, и даже не возмущался. Иногда наши взгляды соприкасались, и мы опять испытывали странное единство. Оба искалеченные и влюбленные не пойми в кого. Оба безответно. Забавно, что мы с ним настолько разные, но так сильно похожи.
Закончив с Суровым, она велела ему ждать на кушетке, а когда он всунул в рот сигарету, нахально выхватила и молча бросила в урну. Константин выглядел при этом страшно оскорбленным, но даже голоса не подал. В пределах медпункта он был лишь пациентом и преспокойно с этим мирился.
– Полежите спокойно, детки, – усмехнулась она, стягивая перчатки. – Я скоро вернусь.
Хлопнула дверь, и воцарилась тишина.
Мы с Константином лежали на койках друг напротив друга.
– Товарищ-подпо… – начала я, желая напомнить ему, что мне следует до темноты вернуться в дом, из которого он меня забрал.
– Ты хоть когда-нибудь преодолеешь этот психологический барьер, Эля? – спросил он, глядя в потолок. – Я такой старый для тебя?
– Сколько вам лет?
– Тридцать шесть.
Он был старше вдвое, и это определенно меня пугало. Кроме того, разве он сам не приказал обращаться к нему по званию?
– Молчишь? – усмехнулся он. – Но у меня есть и плюсы. Я хотя бы человек.
Не уверена, что он умеет флиртовать. Он просто предлагает себя с такой прямолинейностью и настойчивостью, что я теряюсь. Я не знаю, как противостоять такому человеку, но одно очевидно без слов – он никогда не отступает. Наверное, мир будет обращаться прахом вокруг, но он – несокрушимый – будет идти к своей цели даже по трупам.
И имя у него под стать. «Константин» означает стойкий.
– Простите, но я… – мои слова проникнуты смущением.
– Не торопись. У нас все может получится. Я сделаю для этого все возможное. Просто дай мне эту возможность.
Он же не может говорить это серьезно, зная, что происходит между мной и Таем? После того, как я сказала ему о чувствах к другому?
– Я не могу остановить этого чужака физически, – продолжил Суров. – Не могу уберечь тебя. Это то, что чертовски меня бесит. Но я не отдам тебя, Эля. Если ты ослеплена своими чувствами, то я буду твои здравым смыслом. В конце концов, ты будешь благодарна мне за то, что я для тебя делаю.
Я сглотнула.
Он решил все вот так?
Если подумать, то он решал за меня много раз с первой нашей встречи, когда силой затолкал в свою машину, а затем, когда решил включить меня в проект, и даже тогда, когда я была вынуждена входить в ловушку, а после каждую ночь встречаться с Таем. Константин никогда не оставлял выбор за мной.
– Если вы не позволите мне вернуться, Тай придет сюда.
– Да, – согласился Суров, закладывая руку за голову, – будешь ли ты его любить, малышка, если он всех тут порешает?
– Что?
– Не хочешь провести такой эксперимент?
Я повернула голову, взирая на него с немым укором.
– Вы шутите?
– Нет.
Решительно спустив ноги на пол, я села на кушетке. Меня переполнял гнев – вот-вот перельется через край.
В кого превращаются люди, стоя на пороге собственной гибели? Что толкает их на отчаянное безрассудство? Что именно заставляет их проявлять самые низменные свои качества? Почему, столкнувшись с неизбежным, они не умеют сохранить лицо? Даже в минуты отчаяния быть достойными? Оставаться людьми, черт побери?
– Если такое человечество должно погибнуть ради более достойного, кто мы такие чтобы быть против? – с горечью сказала я.
Суров тоже поднялся. Его взгляд, обращенный на меня, лишился мягкости.
– То есть твоя сестра умерла заслуженно?
Я застыла.
Это было слишком подло с его стороны!
– Думаешь, эта ответственность дается легко? – его взгляд, его голос, его напряжение говорили о том, что теперь мне не стоит ждать пощады: – Я видел столько смертей, Эля… Когда я собственноручно убил свою сестру и рыдал, прижимая ее мертвое тело к груди, это было заслужено? Когда я отдал беззащитную девушку твоему гребанному Таю, это было заслуженно? Когда я видел, как умирали сотни людей? Видел обескровленные растерзанные тела… Ты думаешь, это легко?
Его голос сорвался.
Я вцепилась руками в край кушетки, сраженная его словами. Меня колотили эмоции. Такие сильные, что хотелось спрятаться, чтобы выть… в одиночестве. От боли.
– Да, Эля, – нахмурился Суров, – мы делали здесь много плохих вещей. Мы великие грешники, черт побери. Хочешь знать, как далеко я могу зайти в этом? – и он подошел ко мне и присел на корточки: – Хочешь, Эля? – его голос превратился в злой, проникновенный шепот: – Я люблю тебя, малышка. Люблю очень сильно. Но, если мне потребуется убить тебя ради спасения остальных, я сделаю это. Я сделаю, зная, что буду презирать себя до конца своей жизни, но это цена других жизней, которую я заплачу сполна. А к чему готова ты, Эля? Умереть, – злая усмешка приподняла уголок его губ, – это самое простое. Готова ты к тому, что твой Тай умрет?
Он опустился на колено, обхватил ладонью мою щеку и припал к моим губам.
Этот поцелуй был болезненный, горький и чувственный. И Константин разорвал его первым и заглянул в мои глаза:
