Текст книги "Добыча хищника (СИ)"

Автор книги: Елена Романова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 16 страниц)

Глава 31

Вся наша жизнь состоит из выбора.

Иногда последствия бывают непредсказуемыми.

Константин улыбнулся Шилову, который выглядел чересчур бледным.

Свет был приглушен, раздавался звук аппаратуры. Это напоминало превращение задрота Стивена Роджерса в капитана Америку, за одним лишь исключением – Константин мог погибнуть уже спустя секунду.

– Постойте, – полковник остановил Севастьянова, склонился над кушеткой, на которой лежал Суров и сдавлено зашипел: – Время еще есть. Не обязательно делать это сейчас…

– Блядь, – Константин тоже потянулся к другу, приподнимая голову, и шепнул, сохраняя беспечную веселость: – Только не плачь, ладно?

– Придурок! – зрачки Петра расширились, и он резко отстранился и приказал Севастьянову: – Продолжайте!

Константин понимал, что смерть – не такой уж плохой исход. И этот исход его бы устроил, он слишком устал. Да и фраза «выспишься на том свете» сейчас очень уместна. Он хотел освободиться от боли, ненависти и от удушающей злости.

Севастьянов, завернутый в костюм доброго доктора, был сосредоточен на процедуре и почти не глядел на подопытного – какое облегчение. Суров спокойнее воспринимал его холодный профессионализм, нежели волны бушующих эмоций.

В комнате было столько народа, что Суров мог счесть себя суперзвездой.

– Док, – шепнул он, когда взмыленный Севастьянов передал вакцину в руки какого-то профессора медицины, – не могли бы вы сделать мне член потолще, пока я в отключке?

Скрытые под масками лица повеселели, но ненадолго.

– Please, keep an eye on the indicators (Пожалуйста, следите за показателями), – сурово отдернул на ломанном английском какой-то китайский коллега.

– Сейчас вам введут сыворотку, – произнес Севастьянов, – это будет болезненно.

– Без проблем, – Константин уставился в потолок, предоставив медикам делать свою работу: – Надеюсь, я проснусь без этой штуки? – он слабо пошевелил нездоровой рукой с аппаратом Илизарова.

Впрочем, его вопрос должен был прозвучать иначе: «Надеюсь, я проснусь?»

Наверное, все вокруг думают, какой же он смельчак, просто загляденье! Им не понять, что испытывает дух, рвущийся из тела, не способного противостоять врагу. Лучше боль, ад, смерть и агония, чем ничего впереди. Ничего он не вынесет точно. Оно сожрет его, как глухой космос. Безвозвратно.

Суров и сам не заметил, как потерял сознание.

Вспышка боли была не настолько сильной, на самом деле. Гораздо больше его мучила нехватка кислорода, когда легкие начинают гореть огнем. Угасающее сознание рисовало причудливые картины: вот он получает пулю в грудь и истекает кровью, лежа на черной вспаханной пулями земле. Это было в его жизни еще до появления на Земле чужаков. Он и до этого убивал. Великий грешник – вот кто он… А теперь он тот, кто готов отдать жизнь за любого человека. Неужели это и есть выбор?

А после он видит другую картину: его сестра засыпает у него на груди. Он баюкает ее в руках, пока она не перестает дышать.

Это воспоминание надолго погружает его в чернь. В полном мраке он ощущает, как его раздирают тысячи демонов. Боль настолько дикая, что он орет, полностью теряя лицо и гордость.

А затем все проходит.

Он просто сидит и курит. Это старый дом, в котором он вырос… лавочка, сделанная его отцом. Скрипит раскидистый каштан, шумят его ветви… и речка за соседними домами бурлит, словно магма. Это простой летний день, когда он приехал на похороны матери.

А в следующую секунду он уже далеко за пределами страны, на задании. Он снимает снайпера, притаившегося в заброшенном здании, а когда добирается до него, понимает, что это девчонка. Он запомнил это лицо: смуглое, скуластое, окровавленное, и глаза, в которых притаился страх. И, несмотря на это, Суров добивает ее без жалости.

Чем он лучше, проклятье?

Тем, что прикрывался долгом? Военной доблестью?

Константин погружается глубже – нет, это не пропасть. Это сраная дыра в его сердце, куда он летит со скоростью брошенного в воду камня.

Где-то на границе миров он начинает мыслить очень ясно – он понимает то, чего не понимал раньше – не бывает добра и зла без выбора, который мы делаем каждый день, каждую секунду.

Прикосновение этого познания так сильно, что Константин ощущает, как его сердце снова начинает биться, будто его заводят извне. Удар за ударом.

А следом за мраком появляется свет.

«Вы – это конец одного мира и начало другого».

И прежде, чем окончательно прозреть, Суров ослеп на мгновение. Мгновение длиною во всю его жизнь.

Его первый вдох был настолько болезненным, что он прослезился. Кровь ударила в онемевшие конечности. Он соскользнул с каталки и упал на холодный пол, с удивлением понимая, что его оставили одного.

И почему он, мать его, еще не мировая знаменитость?

Где все эти шизики, медики и светила науки, когда ему просто нужно добраться до сортира?

Он тихо рассмеялся, слыша лишь гулкое эхо.

Кажется, он просто умер.

С трудом усевшись, он прислонился спиной к стене, разглядывая помещение, где стояли вскрывочные столы и холодильники – да, он точно помер! Вот умора…

Сигарету бы.

Константин откинул голову назад, но затем неожиданно сосредоточился на разглядывании собственных рук – чертового аппарата не было. Сжав пальцы, он понял, что полностью здоров.

Нужно порадовать Севастьянова и Шилова. Должно быть, Петька уже выплакал все глаза…

Пару минут Константин пытался совладать со своими ногами. Силы возвращались быстро. Слишком быстро, если учитывать, что он только что ожил.

Интересно, те крысы, свиньи и хомячки, на которых Севастьянов ставил эксперименты, точно померли, или пора открывать свое кладбище домашних животных[1]?

Поднявшись, он содрал с себя смятую больничную сорочку.

С каждым шагом, он чувствовал, как нечто мощное, сильное и волевое, вливается в него, словно эликсир бессмертия. С каждым биением сердца, его тело становилось все более выносливым.

Когда он вышел в коридор, щеголяя голой задницей (а не слишком ли часто он ее демонстрирует?), он обнаружил прикорнувшего на вахте солдата. Спать на посту? – ну-ну.

Похлопав парнишку по плечу, он дождался, пока постовой вскинет голову, и сказал со всем пафосом, на который был способен:

– Мне нужна твоя одежда, ботинки и мотоцикл[2].

[1] Здесь имеется в виду место, описанное С.Кингом в книге «Кладбище домашних животных»

[2] Знаменитая фраза из фильма «Терминатор 2: Судный день»

***

Конечно, первой прибежала Рудова.

Не говоря ни слова, она схватила Сурова за запястье, считая удары его сердца. А потом она в сердцах воскликнула:

– Этого не может быть! – и почти шепотом: – Не может быть… нет, невозможно…

Константин, которому все-таки предоставили штаны и футболку, лишь коротко улыбнулся:

– В смысле? – он тоже приложил пальцы к трепещущей вене, нащупывая сердцебиение: – Пульс есть.

– Вы живы! – сердито произнесла она. – Живы!

– Я думал это будет хорошей новостью, – он все-таки осклабился, позволяя себе иронию: – и, кроме того, я забыл написать завещание.

В следующую секунду она загоготала, стирая слезы с щек. Сев рядом с Константином на кушетку, она достала сигареты и протянула ему раскрытую пачку.

– Я решил бросить, – ответил на это он.

– Вот как? И почему? – Рудова без обиняков зажала сигарету губами и со смаком прикурила.

– Меня отпустили «оттуда» под обещание быть хорошим мальчиком.

Впервые Суров чувствовал себя легко. Может, призрачный шанс победы над чужаками давал ему эту легкость? Он будто освободился от груза прошлого, от тягости того выбора, который он сделал когда-то.

– Сколько дней прошло? – спросил он, видя, что Рудова всерьез раздумывает над его словами.

–С момента смерти прошли почти сутки. Но вы погибли не сразу.

– Не сразу?

– Произошла регенерация. На самом деле, мы такого даже в фильмах не видели. Аппарат Илизарова срочно сняли. А потом – остановка сердца. Реанимировали почти десять минут.

Константин повернул голову, глядя, что Рудова умолкла, тревожно поджав плечи. Воспоминания о его смерти приносили ей боль. Эта боль была так понятна, что он чувствовал ее где-то в районе солнечного сплетения. Эта боль приносила ему понимание и трепетную благодарность в ответ. А еще желание утешить.

Он вдруг услышал еще несколько сильных эмоций. Они улеглись где-то в его сознании, отраженные его собственным странно-изменившимся мироощущением. Он понимал эмоции, как понимают музыканты звучание нот в песне.

Эмоции и чувства – вот, что дано людям, как мерило познания. Вот, что обращает наш выбор в ту или иную сторону. Самое большое благо, полученное людьми, – быть частью одного целого, того космоса, что обитает внутри нас самих.

В комнату ввалились все разом, заставляя Константина снова улыбнуться. Шилов, Крылов, Воробей, Севастьянов… – ну, и ботаники. Суров ощущал объединяющее их чувство радости.

Петр просто дернул его за футболку на груди и притянул к себе.

– Э-э… мужик, – наигранно отстранился Суров, но в следующую секунду принял эти крепкие дружеские объятия.

А вот следом пришли люди, которые ощущали лишь терпкий азарт и предвкушение чего-то грандиозного. Беря анализы, обследуя каждый миллиметр его тела, они все больше и больше обретали уверенность и чувство превосходства над чужаками.

– Шило, – Константин тихо позвал друга, пока ученые возились с аппаратурой, – Эля в курсе?

– Нет.

– Ее никто не забирал этим утром? – догадался он по тому неприятному чувству вины, что испытал Петр.

– Кость, с ней все хорошо. Теперь нет смысла возить ее туда-обратно.

Вместо всесокрушающей злости, Суров ощутил понимание.

Он соскочил с кушетки, отрывая от рук датчики.

– Погоди, – испуганно произнес Петр. – Уже стемнело, ты же не хочешь…

– Все в порядке, – Константин положил руку ему на плечо, слегка сжал: – Я не стану умирать, обещаю.

Останавливать его не было смысла.

Теперь и не получится.

Глава 32

Правильная сервировка – залог успешного ужина.

Я не могла избавиться от навязчивой тревоги, даже сидя за столом. Дело в том, что страх никогда не уходил полностью. Он был изысканной приправой, если дело касалось ужина с Тайгетом Касаром.

На противоположном краю стола тоже стояли тарелки и бокал, хотя единственным блюдом для Тая в этой комнате была я сама.

Он уже достаточно привык к моим выкрутасам, чтобы удивляться подобным представлениям. Хотя, клянусь, он чувствовал какой-то подвох, потому что выбрал в качестве сегодняшнего наряда образ изысканного джентльмена, и вопреки его любви к черному, он надел белоснежную рубашку, оттеняющую его цвет кожи.

Несмотря на то, что я встретила его, сидя за столом, и еще ничего не успела сказать, он молча подхватил бутылку вина, которую я поставила на середину столешницы. Я с жадностью наблюдала за его сильными руками, когда он вытащил пробку и, подойдя ко мне, наполнил мой бокал. Мой взгляд упал на его ремень, находящийся на уровне моих глаз, а затем я повела взглядом выше к его лицу и сглотнула. В груди разлилось жаркое томление.

Он так красив, что я теряю уверенность в том, что собираюсь сделать.

– Какой букет, – с легкой насмешливой улыбкой произнес Тай.

– Это красное полусладкое…

– Я не про вино, Эля.

Его ответ заставил меня смущенно заткнуться.

Конечно, не про вино. Сейчас я испытываю так много эмоций, что тону в них, словно в сиропе. Но сильнее всего – желание ощутить тепло его тела и головокружительный вкус его губ.

Тай вернулся на свое место и с усмешкой взглянул на пустые тарелки перед собой.

– Для меня будет какое-то особое блюдо?

Почему в его голосе столько соблазняющей хрипотцы, и почему я размышляю долго ли расстегивать эти маленькие пуговицы на его рубашке? Я вспыхиваю, вспоминая, насколько под этой рубашкой красивое тело.

– Тай, у меня к тебе серьезный разговор, – шепчу я, пытаясь снизить градус накала между нами.

– Покорми меня для начала. Я очень голоден.

Ох… разве можно быть настолько сексуальным?

Вместо того, чтобы парировать, я просто утыкаюсь носом в свою тарелку, принимаясь за еду.

– Сегодня никто не приехал за мной, представляешь? – проговорила я, пережевывая пищу. – Я очень удивилась. Надеюсь, с профессором Севастьяновым, подполковником Суровым и Инной Владимировной все в порядке.

– Они живы.

Запивая еду вином, я вскинула на Тая взгляд.

– Обычно они всегда меня забирали.

– Тебя это беспокоит?

Я кивнула, и Тай слегка сощурил глаза.

Он скрестил руки на груди и откинулся на спинку стула, улавливая все мои эмоции.

– Тай, – я облизала губы, пытаясь подобрать правильные слова. – Я понимаю, что скоро люди погибнут, и… – сокрушенно вздохнула: – сколько у нас времени?

– Не беспокойся об этом.

Классный совет от того, кто вечен. Ему совершенно не стоит бояться смерти.

– Несложно догадаться, что конец близок, ведь каждый день по всему миру умирают тысячи людей, – пробубнила я, – просто дай мне знать, когда стоит попрощаться.

Тай вскинул бровь, не спуская с меня взгляда. И этот немой вопрос вынудил меня пояснить:

– Если людям суждено погибнуть, я ведь тоже умру? Прежде, я хотела бы попрощаться с некоторыми людьми с базы. Я очень к ним привыкла и… с тобой я бы тоже попрощалась.

– Со мной? – Тай смотрел на меня расслабленно, будто мы обсуждали сейчас не мою смерть, а шахматную партию. – Можем сделать это сейчас, Эля.

– Сейчас? – опешила я.

Он рассмеялся, и я насупилась, осознав, что он подтрунивает надо мной.

– Это не смешно, Тай! Это очень серьезно!

– Я предельно серьезен. Почему бы нам не попрощаться сейчас, чтобы не упустить это в будущем.

Я сделала несколько глотков вина, раздумывая, стоит ли поддержать эту игру.

– Если считать, что люди, вообще, внезапно смертны, – хмыкнула я, – то это не такая уж плохая идея.

– Получается, это последний ужин? – уточнил Тай.

– Ну… получается так.

– Тогда стоит подать последнее блюдо, пока оно еще горячее, – произнес он. – Сними с него обертку, Эля, и разложи на столе.

Ах, вот оно в чем дело!

Мое негодование тотчас улетучилось.

Встав из-за стола, я молча стянула с себя толстовку и штаны, оставшись в белье, а затем подошла к Таю, и забралась на стол перед ним, опустив ступню между его ног.

Мог ли он представить, что я сделаю это? Выражение его лица говорило об обратном. Тай был ошеломлен – он медленно опустил голову, взглянув на мою ногу на своей промежности. Его вздох был просто бесподобен.

Его горячая ладонь скользнула по прохладной коже, уводя мое колено в сторону. Волна дрожи прокатилась по всему телу, когда его пальцы прошлись по внутренней стороне бедра и прикоснулись к полоске кружев.

– Твой эстетический вкус удовлетворен? – дрожа от смеси желания и стыдливого стеснения, я не смела пошевелиться, когда его пальцы, убрав ничтожную преграду, прикоснулись ко мне: – Тай…

– Отличная подача, Эля, – он не торопился вставать, а лишь придвинулся ближе, – уверен, на вкус так же божественно.

– Тай, – вцепившись в его рубашку и стиснув ее в кулаки, я удерживала его на расстоянии. – Что ты собираешься… Не надо…

Кажется, было поздно говорить «нет». Это «нет» уже не имело для Касара никакого значения.

Если любовь между нами и являлась чем-то плохим, то он собирался весьма бесстыдно осквернить этот стол, и я вряд ли уже смогла бы думать исключительно о еде, впредь сидя за ним.

– «Не надо» и «пожалуйста» не лучшие слова, чтобы остановить меня, – произнес он, поднимаясь и сдвигая меня на самый край стола, ближе к себе. – Неужели ты боишься?

– Нет… то есть, да…

– Это же последний раз, Эля. Хочешь его запомнить?

Я запомню каждую ночь рядом с тобой…

Встав между моими бедрами, он обхватил ладонями мою голову и с желанием заскользил губами по моей скуле к виску, а затем уткнулся мне в волосы, вдыхая их аромат:

– Этот мир ничтожен по сравнению с тобой, Эля, – его горячий шепот, его слова, его голос заставили меня задохнуться, – ты лучшее, что есть во всей вселенной.

Невозможно любить его сильнее, но у него раз за разом получалось усилить во мне чувства настолько, что я забывала дышать.

Я просто свихнулась – как еще это можно назвать?

Скажи еще… пожалуйста…

– Доверься мне, – сладкий нежный поцелуй обжег мои губы.

Тай был невероятно горячим, и я придвинулась ближе, желая ощутить этот жар внутри. Я уже давно и безоговорочно ему верила – он мог делать со мной все, что угодно.

… и он делал.

Позволив мне лечь на спину, он распаковал свой подарок окончательно и приступил к дегустации.

Думаю, он распробовал достаточно, когда, сорвав горло дыханием, я запустила пальцы в его волосы. И, все-таки, он был хищником, потому что его взгляд, когда он оторвался от меня, чтобы заполнить меня иначе, был слишком красноречив. Этот мужчина едва сдерживал собственную тьму, которая требовала крови.

– Твое сердце бьется для меня, Эля? – он склонился ко мне, прикасаясь губами к трепещущей жилке на шее: – Неужели ты подумала, что умрешь без моего разрешения?

Я умру, если не прикоснусь к нему сию же секунду.

И я прикасаюсь – привстав ласкаю его напряженный рельефный живот, наблюдая, как он закрывает глаза и стискивает зубы. Его ноздри трепещут, он хрипло и глубоко дышит.

Его пальцы стискивают мой подбородок. Золотистые глаза затуманиваются от удовольствия, но Тай смотрит напряженно. Он все еще не отпускает себя, и ему стоит большого труда, чтобы не причинить мне боль.

Его язык вторгается мне в рот, и вместе с тем он приподнимает меня за ягодицы и заполняет собой до хриплого гортанного стона.

– Открой глаза, Эля, – он убрал от моего лица пряди влажных волос.

Смотреть на него – это просто грешно. Нет большего бесстыдства, чем наблюдать за тьмой, клубящейся на дне его зрачков, когда он занимается со мной любовью.

Этот мужчина – мой, а я – его.

Даже смерть не в силах разлучить нас, потому что мы одно целое.

Меня затапливает наслаждение. Я погружаюсь во мрак – это мрак его души – пусть, он хоть трижды порочен, я люблю его. Я буду его светом. Я буду вечно гореть для него, даже если погибну.

– Тай, – шепчу его имя, утыкаясь лицом в его плечо, ослабевая, а затем полностью: – Тайгет Касар.

Мой мир. Моя Вселенная.

Его пальцы стискивают мои волосы у основания шеи. Он сладко заканчивает, даже не думая о сохранности стола, который скрипит от его толчков.

Люблю его поцелуи, когда он удовлетворен – они наполнены нежностью. Они ласковы и податливы настолько, что я не хочу прерываться. Я знаю, что меня может ждать второй раунд и даже третий. После главного блюда, Тай обожает второе, а после десерт.

Он переносит меня на диван и садиться, не спуская с себя.

– У нас получается отличное прощание, Эля, – гладит меня по скулам, а я пытаюсь поймать губами его пальцы. – Твои эмоции и вкус безупречны. Это мой любимый деликатес.

– Я хочу это, – я прикасаюсь к монетке на его груди.

Он покорно склоняет голову, чтобы я сняла.

Завладев чем-то, что принадлежит ему, я внутренне визжала от восторга, будто мне достался автограф Стиви Уандера.

Эта монета была горячей, сохраняя тепло его тела.

Склонившись, я облизала мочку его уха, потянула зубами за сережку, вынуждая Тая ахнуть.

– Хочешь и это, девочка?

Я хочу тебя.

Могу ли я получить его полностью? Всего?

Он никогда не станет ручным. Он не перестанет быть чужаком. И все-таки он в полной моей власти – сейчас точно.

– Что это, Эля? – он едва касается моего подбородка, даря ощущение полной защищенности и трепета, будто теперь я его божество, и я ценнее Халара.

– Что? – улыбаюсь.

– Твои эмоции… – его глаза сощуриваются, и он откидывает голову на подголовник, будто прислушиваясь к ним: –…как это приятно. Что ты испытываешь сейчас?

– Я счастлива.

– Детка, – от тянет за монетку, заставляя лечь себе на грудь, – ты можешь быть счастливой всегда?

Я всегда счастлива рядом с тобой.

– Ты назвал меня деткой? – покрываю поцелуями его подбородок и губы. – Теперь это мое имя, Тай.

Он такой горячий, что я наслаждаюсь нашей потрясающей близостью. Его прикосновения – лучшая одежда для меня, она укроет от всего. Его взгляд – весь мой мир.

– Раз уж мы прощаемся, нужно сказать друг другу напоследок что-то важное, – я утыкаюсь лицом в его шею.

Тай вдруг становится задумчивым. Он выводит узор на моем обнаженном бедре.

– Пообещай мне, Эля, что будешь счастливой для меня.

Каждую секунду собственной жизни – клянусь!

– Обещаю, – шепчу я. – Пообещай, что ты – только мой… навсегда.

Почему я так жадно хочу его присвоить?

Несмотря на то, что я – человек, и мне суждено погибнуть, а он вечен, как космос, я хочу ему запомниться. Какой бы долгой не была его жизнь, я хочу наверно в ней остаться.

Наше прощание так реалистично, что некая тревога колет холодной иглой в самое сердце.

– Обещаю, Эля, – сегодня Тай слишком терпелив к моим человеческим порывам, – а теперь нам стоит сказать друг другу «прощай».

Я не собираюсь отпускать его даже на секунду.

Хочу нежится в его руках вечно. Иметь от него больше, чем просто подвеска.

Его теплые пальцы порхают по моей коже, и я засыпаю, чувствуя абсолютную безопасность и негу, окутывающую тело. Если можно придумать альтернативный мир, в котором мы сможем любить друг друга вечно, я хочу оказаться там.

Засыпая, я чувствую легкий поцелуй в макушку. Сквозь сладкие сновидения до меня доносится только одно: «Прощай…»