Текст книги "Адвокат вампира (СИ)"

Автор книги: Елена Комарова

Соавторы: Юлия Луценко
сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 22 страниц)

Глава 10. Портрет

Последние слова Ирен затихли, и комната погрузилась в тишину. Женщина сидела в кресле, обняв себя за плечи, и в ее глазах продолжали отражаться потрясения прошлого. Молчал и Аурель, подперев ладонью подбородок и задумчиво покачивая носком ботинка.

– Папа́ говорит, что зависть – это моветон, – наконец произнес он. – Тем не менее, я завидую. Какая жалость, что я не присутствовал при тех событиях!

– Вы тоже интересуетесь демоническими культами? – с улыбкой спросила Ирен, искренне благодарная графу за эту непосредственность, развеявшую мрак воспоминаний.

– Терпеть их не могу, – доверительно сообщил Аурель. – Будь я там, уж позаботился бы, чтобы никто из этих мерзавцев никогда больше… – глаза графа кровожадно полыхнули алым, но заметив выражение лица своей собеседницы, он явно смутился и быстро закончил: – никого не побеспокоил. Да. – Он подлил ей еще вина в бокал и продолжил: – Какие драматические события вам довелось пережить! Теперь я понимаю, почему от вас не удалось скрыть мою сущность! – Ирен ответила удивленным взглядом, и он всплеснул руками, досадуя на непонятливость – и ее, и свою собственную. – Вы говорили, что ваше внимание привлекло отсутствие у меня отражения в зеркале, но ведь это был не первый мой выход в свет, а заметили только вы. Потому что уже знали: не все, что кажется плодом воображения, им является.

– Профессор Ван Хельсинг тоже об этом говорил, – согласилась женщина. – Если бы меня просто попытались убить, наверное, это не так бы повлияло. Но то существо… Вы не знаете, что это за создание? – Ирен сама удивилась своему вопросу. – Просто животное или действительно демон?

Аурель покачал головой.

– Увы, не знаю. Здесь вам бы лучше побеседовать с папа́. – Он тоже чуть улыбнулся, извиняясь. – Мне о многом известно больше, чем людям, просто в силу моих способностей, но… помните, на балу у леди Аскотт я сказал, что провинциал? В нашей глуши, да простят меня папа́ и дядя за то, что я так пренебрежительно говорю об отчем доме, но это правда – в нашей глуши ничего подобного просто не может случиться. Хотя кое-какие детали вашего рассказа напомнили мне о другой истории… если вам, конечно, интересно ее услышать.

Ирен энергично кивнула.

– Итак, – торжественно начал граф, – это случилось, помнится, лет пятьдесят назад. Мне тогда было… – он прикрыл глаза, пытаясь сосчитать, – не вспомню, конечно. Я был подростком. – Он запнулся, встретившись взглядом с Ирен, и поспешно добавил: – По нашим меркам, разумеется. В деревню, соседствующую с замком, нагрянули какие-то проповедники. Крестьяне быстро их прогнали, начиналась страда, было не до разговоров о сверхъестественных карах и спасении, тем более, живя веками бок о бок с нашим родом, им волей-неволей приходится смотреть на некоторые вещи по-другому. Так вот, потом эти люди, представьте себе, имели наглость заявиться к нам!

– Чего же они хотели? Пожертвований?

– Денег, наверное, они тоже хотели, просто не успели договорить. Когда папа́ услышал, что ему, графу Августу фон Виттельбурхартштауфену, предлагают уверовать в какого-то великого господина, который восстанет из океанских глубин, чтобы поработить мир, он даже не поверил ушам. «Простите, – довольно вежливо спросил он у непрошеных гостей, – восстанет из глубин, я не ослышался? Здесь, в горах Трансильвании?» Увы, великолепного сарказма в его голосе ни один служитель культа не оценил, за что и поплатился. Всех спустили с лестницы. А надо сказать, лестница в нашем замке – настоящее произведение готического искусства, крутая, длинная и каменная до последней ступеньки.

Ирен отставила в сторону бокал и от души рассмеялась, но тут же спохватилась и закрыла ладонью рот. Смех в комнате пленника в столь поздний час мог привлечь ненужное внимание.

– С тех пор вот уже пятьдесят лет в Трансильвании следа нет ни одного выходца из глубин, – закончил Аурель. Он вдруг посерьезнел. – Я вспомнил об этом потому, что на руках у тех людей тоже были татуировки. Мне показалось это довольно интересным, я даже – к удивлению папа́, поскольку обхожу эту часть библиотеки стороной – полистал несколько книг по оккультным наукам. Правда, ничего толком не нашел и быстро охладел к оккультизму.

Ирен промолчала, печально улыбнувшись и погладив почти полностью зажившие ранки на шее. С недавних пор в моменты задумчивости она стала бессознательно касаться шеи в том месте, где под шерстяной тканью были скрыты от посторонних глаз следы «поцелуя носферату».

– Я видела подобные татуировки у Дориана Грея, – сказала она.

– Грей защищается от меня, – усмехнувшись, пояснил Аурель. – Жаль, что помимо этих дикарских украшений он применил и некоторые другие средства.

– На вас эти знаки не оказывают воздействия?

– Абсолютно никакого. Хотя удивительные бывают совпадения, – посерьезнел Аурель. – Еще немного, и я начну верить в судьбу. Вы знаете, я ведь не хотел ехать в Лондон! Будет мне урок. Не стоило недооценивать людей. В короткий срок я нажил врагов, обрел друзей и познакомился с вами, моя дорогая мисс Адлер. Вам кто-нибудь уже говорил, что вы удивительная женщина? Впрочем, что я, конечно, говорили.

Часы на каминной полке мелодично прозвенели. Было четыре часа утра.

– Как поздно! – воскликнула Ирен. – Вернее, как рано!

– Вам надо возвращаться к себе?

– Горничные встают через час, – покачала головой Ирен. – Лучше вовсе не ложиться. Тем более спать я почему-то не хочу. – Она задумчиво посмотрела на графа. – Признайтесь, это какой-то ваш трюк?

– Никакого трюка! – запротестовал Аурель, и было видно, что он чрезвычайно доволен собой.

– Значит, у меня есть еще час свободного времени, – заключила Ирен. – Скажите, а почему вам не хотелось ехать в Лондон? Это прекрасный город.

Аурель небрежно махнул рукой, довольный, что Ирен остается, и продолжает беседу.

– На самом деле, мне ужасно надоело в Трансильвании. Не поймите превратно, я всем сердцем люблю мою родину, ее великолепные леса, величественные горы, песни ее жителей, чудесные города и замки некоторых наших друзей… но со временем душа все сильнее начинает просить новых ощущений. Я читал о великолепии просвещенных европейских столиц, меня влекло искусство, Рим, Флоренция, Париж… особенно Париж. Но рара заявил, что и слышать не хочет ни о какой Франции, и говорил это так яростно, что у меня не хватило духу поинтересоваться причинами. Наконец он сказал, что не против расширения моего кругозора и поэтому согласен на поездку в Лондон. Тем более, оттуда как раз вернулся дядя Влад. Но я грезил о Париже… Наши споры длились долго и заканчивались безрезультатно, пока в один из своих визитов не вмешался дядя и не предложил мне место в военной академии. В итоге, поставленный перед выбором между Трансильванией, армейской карьерой и путешествием в Лондон, я выбрал последнее. Правда, рара поставил мне еще одно условие…

– Какое? – полюбопытствовала Ирен.

Граф опустил глаза.

– Я не могу вам о нем рассказать, – смущенно сказал он. – Но клянусь, в нем нет ничего предосудительного! Прошу вас, мисс Адлер, – умоляюще протянул он, – давайте поговорим о чем-то другом.

– Хорошо, – кивнула Ирен. – Сейчас мне очень нужен ваш совет… точнее, ответ на один вопрос. И снова придется обратиться к вашим особым знаниям. – Аурель с готовностью кивнул. – Быть может, вам известно… возможно ли для человека связать себя с некоей… вещью?

– Для чего? – деловым тоном уточнил вампир.

– Если бы я знала! – вздохнула Ирен. – Может быть, чтобы перенести в нее свою… уязвимость?

– О, этого сколько угодно, – Аурель махнул рукой. – Банальность. И обычно заканчивается все плачевно – стоит разрушить предмет, и в тот же миг все, что он отводил от хозяина, обрушится ему на голову. Сам я с таким не имел дела, – добавил он извиняющимся тоном, – однако это распространенное колдовство.

– А можно ли отвести от себя влияние времени?

Граф нахмурился и склонил голову к плечу.

– Вы имеете в виду – заполучить вечную молодость? Обычно для этого используют другие средства, но – почему бы и нет?

– Тогда я хочу поведать вам одну трагическую историю.

Закончив свой рассказ о художнике Бэзиле Холлуорде и написанном им портрете, Ирен спросила:

– Вы сказали, что чувствуете в мистере Грее какую-то двойственность. Быть может, это и есть тот самый портрет?

Аурель поднялся из кресла, прикрыл глаза, покачался немного с пятки на носок.

– Увы, увы, те чары, которые держат меня запертым в доме, не дают ничего понять…

– Будь вы на месте мистера Грея, где бы вы спрятали портрет?

– Лично я бы вынул полотно из рамы, плотно скатал его и носил с собой в саквояже. Но прежде всего я бы не допустил, чтобы моей жизнью управляли какие-то жалкие масляные краски на каком-то жалком куске холстины!

– Не сомневаюсь, что вы так бы и поступили! Но нам надо думать как Дориан Грей.

– О, это просто! – фыркнул Аурель. – Человек, подобный Дориану Грею, не будет прятать свой портрет. Напротив, я полагаю, он повесит его в таком месте, куда можно свободно приходить и упиваться своей властью.

– Свободно приходить… Разумеется, половина прислуги не годится, – задумчиво протянула Ирен. – Не подходит и первый этаж, там все время ходят лакеи, камердинер, дворецкий. По этой же причине не подходит и второй этаж.

– В доме есть третий этаж, кажется, там чердак, – подсказал Аурель. – Мне позволено пройти несколько ступенек вверх по лестнице. Выше путь закрыт, как, впрочем, и ниже. Но идемте, я хотя бы провожу вас до лестницы.

– Это опасно.

– Не опаснее, чем сидеть здесь в ожидании того, что приготовил мне Грей, – вскинул голову Аурель. – Ну!

На третьем этаже было несколько дверей, похожих друг на друга, и все, как одна, запертых. Аурель уверенно кивнул в сторону ближайшей. «Здесь», – одними губами произнес он.

Заклинание Грея – неожиданно для графа и его спутницы – пропустило его наверх. «Это неспроста», – нахмурилась Ирен. – «Доверьтесь мне, – прошептал Аурель и сжал ее локоть, – я чувствую, что ни Грея, ни его собаки нет в доме».

Зато присутствию Ауреля Ирен была несказанно рада: темнота коридора, почти осязаемая, пугала ее. Горящая свеча не разгоняла тьму, скорее напротив, за границей света мрак становился плотнее, гуще, чернее, но рука молодого графа, поддерживающая ее, была тверда, словно мрамор.

– Никудышные мы с вами сыщики, – с досадой прошептала женщина. – Ни ключей не украли, ни отмычки не нашли.

– Не важно, я умею вскрывать замки.

– Боже мой, зачем вам это?!

– В детстве папа́ прятал от меня сладости в буфете и запирал на замок. Зубы, знаете ли, являются предметом особого ухода всех носферату, но сладкого временами хотелось просто невыносимо. – Ирен недоверчиво взглянула на него, и Аурель согласно кивнул. – Разумеется, я шучу. На самом деле, это один из уроков, которые преподавал мне дядя Влад. Люди не всегда убивают носферату сразу же. Иногда их, то есть нас, запирают на замок в подвале или где-нибудь на мельнице, в общем, захочешь жить – вскроешь замок до рассвета. – Аурель рассказывал и, вооружившись позаимствованной у Ирен шпилькой, одновременно колдовал над замочной скважиной, пришептывая что-то на своем языке.

Секунда, две, три… замок сдавленно скрипнул, щелкнул и открылся.

– Гениально! – Ирен сжала пальцы графа и получила в ответ странный взгляд. В темных зрачках на секунду отразился свет лампы, и они опять сверкнули алым.

– Давайте войдем, – сказал Аурель, кашлянув, и первым переступил через порог.

Портрет был здесь. Громоздкая, занавешенная тяжелым покрывалом картина сразу бросалась в глаза. Ирен медлила, страшась откинуть покрывало и оказаться лицом к лицу с Дорианом Греем. Настоящим Дорианом, если верить тому, что рассказал ей Джонатан Харкер. Она обвела взглядом комнату. Шкаф, набитый книгами и старыми учебниками, стол с придвинутым к нему стулом, массивный сундук… Как, должно быть, славно было прятаться в нем в детстве… Это была старая классная комната, хранившая, по всей видимости, множество воспоминаний.

– Ну же, ну же, – Аурель нетерпеливо дернул за покрывало. Подняв облачко пыли, оно упало на пол. Ирен единым взглядом охватила открывшийся ей лик, вскрикнула, махнула рукой. Свеча упала на пол, и Аурель поспешно раздавил ее каблуком.

– E urât, – пробормотал он, сглатывая. – Scârbă. Мерзость…

– Закройте, – прошептала Ирен, пытаясь отдышаться и сосредоточиться не на искусно наложенных друг на друга мазках, из которых выступал чудовищный по своему облику господин, а на подписи художника, сделанной киноварью, подписи размашистой, уверенной, дерзкой: «Холлуорд». – Вы уверены, что он… оно… это не живое?

Аурель странно дернулся и внезапно кинулся к двери, по пути больно оттолкнув молодую женщину в сторону так, что она ударилась плечом о раму портрета. В дверном проеме мелькнуло жуткое лицо слуги Грея с пылающими злобой глазами. Николае издал горлом не то хрип, не то всхлип, в полумраке блеснули когти.

Носферату зашипел, как дворовый кот при виде соперника, показал враз удлинившиеся клыки, но тут же лицо его исказилось гримасой боли, он согнулся, схватившись за голову, повалился на колени, застонал, словно кто-то вытягивал из него душу. Ирен застыла: из темноты выступил Дориан Грей в расшитом персидском халате и домашних туфлях. Повинуясь кивку хозяина, Николае остался стоять на месте, а Грей повернул газовый рожок, и в комнате стало светло.

При взгляде на корчившегося на полу графа Грей дернул губой, как если бы ему показали какую-нибудь пошлую картинку, затем демонстративно поддернул рукава халата, небрежно демонстрируя запястья, увитые татуировкой.

– Достаточно, друг мой? – вкрадчиво спросил он. – Я не слышу. Достаточно?

Аурель сквозь зубы пробормотал что-то.

– Прекратите! – воскликнула Ирен, не заботясь о последствиях.

Николае подскочил к ней и, вцепившись в плечи костлявыми пальцами, подтащил к Грею. Тот потер руки (Аурель притих на полу, видимо, адская пытка кончилась) и осторожно приподнял указательным пальцем лицо Ирен за подбородок, вглядываясь в знакомые черты.

– Подумать только, мисс Адлер, какими судьбами, – нарочито растягивая слова, сказал Грей. – Я всегда знал, что вы необычная женщина, но – все-таки женщина. А вот сегодня вам удалось удивить меня… Да, мисс Адлер, вам следовало быть более осторожной, встречаясь с вашим другом. Надо было тщательнее соблюдать конспирацию. И продумать варианты отступления. Тогда, быть может, вас не удалось бы так легко поймать в ловушку.

– Мы квиты. Вам тоже удалось удивить меня, – сказала Ирен, дернув подбородком. Грей убрал руку и шагнул к Аурелю. Ткнув жертву в живот носком туфли, он проворковал:

– Полежите пока так, дорогой друг.

Он встал напротив портрета, откинул голову, любуясь открывающимся перед ним зрелищем. Сделал знак Николае, и тот подтащил упирающуюся Ирен ближе.

– Вы не находите, что в абсолютном уродстве таится своеобразная красота? – Грей впился взглядом в картину. – Как притягательны нам пороки, не потому ли, что они так уродливы? И как удивительно вглядываться в это отвратительное изображение, совершенно непохожее на отражение в зеркале. – Он коснулся кончиками пальцев своей щеки, провел вверх и вниз, наслаждаясь гладкостью кожи. В газовом свете его волосы отливали золотом, а лицо казалось высеченным из лучшего мрамора рукой античного мастера, ожившей скульптурой юного Аполлона, прекрасного и жестокого бога. Ирен передернуло.

– Однако я вижу явное сходство, – резко сказала она. – Опознать вас в этом изображении несложно. Одного только не понимаю, если это ваш нынешний истинный облик, то как вы подобного добились? В прошлом я была знакома с мужчинами, ведущими не слишком праведный образ жизни, но к сорока годам они не превращались в подобные… археологические экспонаты.

Губы Грея побледнели от ярости, но Ирен продолжала:

– Хотя у меня есть некоторые догадки. Конечно, врожденная предрасположенность… Кому-то самой природой дано преодолевать воздействие времени, а чья-то красота вянет быстро, как срезанная роза. Позвольте предположить, в списке вещей, которые доставляли вам удовольствие все эти годы, есть опиум. И дамы, о которых не принято говорить в приличном обществе. – Ирен прищурилась. – Право слово, мистер Грей, с вашим состоянием вы могли бы позаботиться о том, чтобы избежать дурных болезней.

– Да, – с вызовом произнес Грей, – я могу упиваться своими пороками, купаться в них, делать то, о чем мечтают все, но не решаются подвергнуть испытанию свои благообразные личины. Пороки… когда они не оставляют след на моем лице, пороки становятся тем, чем и должны – удовольствиями.

– Жаль, что вас не прирезали в каком-нибудь притоне, – спокойно сказала Ирен.

– И что вы не попались мне раньше, – добавил с пола граф. – Я бы с удовольствием нарушил обещание и выпил вас досуха.

– Не стоит, Аурель, – Ирен снова обернулась к Грею. – Вряд ли вам пришлась бы по вкусу его кровь.

Дориан Грей приблизил к ней свое прекрасное юное лицо, искаженное отвратительной гримасой. Снова схватив Ирен за подбородок, он силой заставил повернуть голову в сторону картины.

– Итак, вам известно о носферату, – прошептал он ей на ухо. – Думаю, вы догадались, что привлекло меня в особенностях их рода? Догадались или нет? – Грей еще крепче сжал ее лицо, несомненно, оставляя синяки. – Обещаю, что непременно навещу вас потом.

– Оставь ее! – сказал Аурель, с трудом поднимаясь.

– Стоять! – сорвался на крик Грей. – Тебя я пока не трону, а вот ее…

– Если хоть один волос упадет с ее головы… – начал было Аурель, но Грей прервал его, расхохотавшись.

– Я даже не предполагал, что носферату способны на такие проявления эмоций! Сюжет, достойный драматурга: хищник воспылал чувствами к своей жертве. Или, как вы это называете, к своей еде?

Аурель взглянул на него и с ненавистью отчеканил:

– Я разумное существо! А вот вы, Грей, – животное!

Он попытался броситься в сторону Грея, но Николае, одной рукой удерживая Ирен за плечо, другой схватил ее за шею так, что она невольно вскрикнула. Граф застыл.

– Здесь нам больше нечего делать, – светским тоном сказал Грей, накидывая на портрет покрывало. – Вы сей же час вернетесь в свою комнату. А мисс Адлер…

– Хозяин, – просипел Николае, – отдай ее мне…

– Хорошо, но не сейчас. Запри ее. Там, внизу, ты знаешь, где…

Грей вышел из комнаты первым.

Глава 11. Последнее противостояние

Медальон из тускло-серого металла словно потяжелел в руке, когда Абрахам Ван Хельсинг достал его из сейфа, чтобы перенести на столик поближе к окну. Это был грубо обработанный диск размером примерно с пол-ладони, по краю бежала цепочка символов, уже едва различимых от времени, в центре темнели переплетающиеся линии – то ли буквы неведомого алфавита, то ли ритуальные пиктограммы. В небольшое отверстие с одной стороны профессор протянул кожаный шнурок, хотя вряд ли когда-то эту вещь носили в виде украшения, даже в очень древние времена. Дело было не в неприглядном виде – сама мысль о том, чтобы позволить медальону коснуться тела, вызывала неприятие. Мелкие значки казались насекомыми, готовыми вот-вот зашевелиться и перебежать на тело, а от долгого и пристального взгляда на символы в центре – в попытке разгадать их смысл или хотя бы рассмотреть форму – начинала кружиться голова. Говорят, что у многих старинных вещей есть свой характер, а то и собственные чувства. Эта древняя вещь, без сомнения, обладала нравом тяжелым и мрачным.

Ван Хельсинг взвесил медальон на ладони и убрал в карман пиджака. Промелькнула мысль, что стоило бы для начала обернуть его в несколько слоев материи, но профессор отказался от нее, решив, что ему не придется носить с собой эту неприятную вещь долго.

За спиной тихо скрипнула дверь, пропуская Джонатана.

Адвокат молча кивнул профессору и поставил на стол коробку из толстого картона. Внутри теснились в своих узких гнездах револьверные патроны, чуть поблескивая округлыми белыми головками-пулями. Ван Хельсинг поправил на носу очки и достал из коробки один из патронов.

– Боеприпасов нам должно хватить, – сказал он. – Правда, хотелось бы их сэкономить. Серебро – ценный металл, и пули из него могут еще понадобиться. Вы уже проверили их?

– Если вы имеете в виду, проверил ли на соответствующем объекте – то нет, увы. Кажется, в Лондоне зверь только один, – сказал Джонатан и выложил из кармана собственный «смит-и-вессон». – Будем полагаться на экспертное мнение господина Игоря… Будь с нами Квинси, держу пари, он бы пришел в восторг.

– И потребовал бы отлить пули, подходящие под его любимую модель, – вздохнул Ван Хельсинг. – Самого крупного калибра, чтобы разгромить все на своем пути.

Оба замолчали, погрузившись в воспоминания, пока профессор заряжал свой револьвер.

Американец Квинси Моррис, обожавший оружие, патриотично отдавал предпочтение американским же образцам, и все соглашались, что в искусстве проделывания дырок в ближнем своем жители бывших колоний достигли подлинных высот. По совету Квинси Джонатан приобрел и свой револьвер, вежливо отказавшись от любимых моделей приятеля – тяжелых, длинноствольных, способных пробить несколько сосновых досок с двадцати шагов или уложить дикого кабана. Сперва Квинси и Джонатану пытался привить правильное понимание оружия, но в итоге, смирившись с тем, что Джонатан безнадежен, с гримасой уныния на лице ткнул пальцем в небольшой револьвер, вполне пригодный для ношения в кармане, и буркнул что-то о дамских хлопушках… Будь он в Лондоне, бросился бы на предполагаемую охоту первым. Но здесь его не было, и домой американец не вернулся, сложив голову на трансильванской земле.

– А вы нашли, что искали? – первым нарушил тяжелую тишину адвокат.

– Ах да, – кивнул Ван Хельсинг и вновь извлек на свет медальон.

Джонатан подался вперед и с трудом сдержал гримасу отвращения.

– Что за мерзость! – воскликнул он, отстраняясь. – Где вы ее раздобыли?

– У меня много знакомств, Джонатан, и о некоторых я не готов сейчас вам рассказать. Вам это напомнило перстень покойного Годфри Нортона? – невесело усмехнулся профессор.

– Пожалуй, да, – переборов первые эмоции, Джонатан встал и чуть наклонился, рассматривая медальон, но не приближаясь к нему. – Похожие ощущения.

– Они вас не обманывают, – кивнул Ван Хельсинг. – По окончании нашего дела я избавлюсь от этой вещицы и не меньше десяти минут буду оттирать руки спиртом и святой водой. Но нам нужно противопоставить что-то черной магии, которая преграждает пленнику путь из особняка.

Именно это не позволяло вызволить графа. Мало было незаметно проникнуть в дом – с этим справились и Эрик, и Ирен, не составило бы труда и для остальных. Мало было бы даже обезвредить охрану, которой, к слову, почти не было – никто не нес стражу у дверей его комнаты, носферату почти беспрепятственно бродил по особняку на Парк-лейн. Но внутри его удерживали не засовы и не решетки, а магия.

Как темпераментно выразился по поводу заклинания граф Дракула: «Самая натуральная подлость! Он вывернул наизнанку одно из наших правил: мы не можем войти без приглашения, а этот Грей запретил приглашенному покинуть дом без разрешения хозяина. К чему придет мир, если все начнут обращаться с правилами, как им заблагорассудится?»

«Насколько я понимаю, Грей применил два заклинания, – продолжал Ван Хельсинг. – Одно закреплено за домом, и оно не позволит графу покинуть его. Второе запрещает ему наброситься на хозяина и домочадцев».

Увы, это ни на шаг не приблизило друзей к решению задачи. Ни Игорь, ни сам Дракула не могли преодолеть запирающие Ауреля чары. Правда, граф с мрачной усмешкой предлагал свернуть шею Дориану Грею, отмечая почти универсальность этого метода, но применить его мешало обещание Грея немедленно убить пленника в случае угрозы своей жизни.

«Возможно, этот мерзавец блефует, – говорил Дракула, расхаживая по гостиной и перемежая рассуждения ругательствами на нескольких языках, – попав в дом, я бы это понял. Какого дьявола я не могу туда попасть?!»

Терпение никогда не входило в список сильных сторон знаменитого вампира. Но только оно и оставалось: ждать, ни на миг не прекращая поисков решения.

Абрахам Ван Хельсинг привлек все свои многочисленные связи в самых разных кругах. Консультанты из Трансильвании поделились всеми знаниями о подобной магии, было потрачено немало средств и еще больше обещано личных услуг и заключено особых сделок, но лишь накануне ночью профессор вернулся с очередной встречи с долгожданным трофеем. И слава всем богам, потому что запаса времени у них больше не было.

Изначально Ван Хельсинг и Джонатан планировали проникнуть в особняк, забрать Ауреля и увести в безопасное место – как можно быстрее и как можно незаметнее.

«Словно осуществить кражу под пологом ночной темноты, за тем лишь исключением, что мы проведем ее средь бела дня, и никто не пострадает», – иронично описывал их будущие действия профессор.

«В уголовном суде это вряд ли сочтут смягчающим обстоятельством», – парировал Джонатан, и Ван Хельсинг ободряюще похлопал друга по плечу: «До суда мы вряд ли дойдем. То есть, доживем».

В конце концов, это было всего лишь очередной опасной авантюрой. По сравнению с вторжением в замок графа Дракулы – так и вовсе легкой прогулкой.

И все планы пришлось спешно менять, включая в них новую и непредсказуемую фигуру.

– Как эта… вещь действует? – отстраненно поинтересовался Джонатан.

Ван Хельсинг забрал медальон и вернул его в карман, поморщившись от прикосновения.

– Достаточно просто принести его в дом, и воздействие амулета должно ослабить чары сдерживания. Граф Дракула потребует гарантий безопасности для родственника, прежде чем разыграть свою карту, а Грею придется некоторое время выполнять его требования. – Зарядив револьвер, он щелкнул барабаном, взвесил оружие в руке и спрятал в карман. – Это наш шанс, Джонатан, возможно, единственный. Дракула ясно дал понять, что даже не рассматривает нас в качестве союзников и будет действовать по собственному усмотрению. Значит, нам придется позволить ему отвлечь внимание от нашего визита.

Против воли Джонатан улыбнулся.

– Вы готовы?

– Да, – Джонатан встал. – Грей отпустил всю прислугу сегодня утром. Эрик сообщил, что в доме остались только охотники…

– Я понимаю, что вас тревожит, – сказал Ван Хельсинг, внимательно глядя в глаза молодому человеку. – Но сейчас у нас уже нет выбора. Мы должны идти и сделать то, что должны.

– Нет, вы не понимаете! – с неожиданной горячностью в голосе возразил адвокат. – Я не смог попасть в дом Грея вчера вечером, оставил мисс Адлер записку, просил ее покинуть особняк как можно скорее. Вас не было здесь, но, к счастью, заглянул Эрик, и я попросил его позаботиться о мисс Адлер… По его словам, она все еще у Грея. Почему он не помог ей уйти?

– У него наверняка были на то причины, – спокойно сказал Ван Хельсинг. – Или обстоятельства, которые он не мог преодолеть на тот момент. Не поддавайтесь эмоциям, Джонатан. Не сейчас. Нам понадобятся абсолютная рассудочность и спокойствие, в противном случае мы погибнем все.

В прихожей, уже застегнув пуговицы на пальто, профессор вдруг торжественно протянул другу свою трость.

– Мне прислали ее сегодня утром, – с гордостью сказал он. – Это именно то, чего мне недоставало в гардеробе.

– Опасаетесь, что Грея оскорбят не соответствующие моде костюмы грабителей? – Джонатан взял трость и с интересом повертел в руках. – Кажется, осина?

– Именно.

Пальцы скользнули по гладкой полированной поверхности, коснулись набалдашника. Уверенным движением Джонатан снял его и с понимающей усмешкой изучил заостренный конец.

– Думаете, она пригодится? – спросил он, возвращая трость владельцу.

– Интуиция подсказывает, что лучше захватить эту вещицу с собой, – махнул рукой профессор и снова накрыл осиновый кол набалдашником. – Идемте, друг мой. У нас мало времени.

Дориан Грей коснулся пальцем узла шейного платка – отражение послушно повторило его движения.

Зеркала одновременно привлекали и отталкивали его. Они помогали подобрать идеальное сочетание оттенков и найти именно ту деталь, которая вновь заставит свет подражать изысканному вкусу Дориана Грея. Но иногда, в самом разгаре этого сложного занятия, он останавливался, замирал и приближал лицо к холодной стеклянной поверхности, внимательно, миллиметр за миллиметром, изучая собственную внешность, пока перед глазами не начинали плясать цветные пятна, из которых складывались гротескные картины. Воображение вырывалось из-под контроля разума, и Грей будто наяву видел, как бледнеет, желтеет и высыхает его нежная упругая кожа, как пробегают по ней морщины, и их становится все больше, как блекнут яркие глаза, обвисают веки, как редеют и седеют его великолепные золотые волосы – и как всего за один шаг молодость в самом ее расцвете уступает место дряхлости. Тогда он отшатывался от зеркала и сжимал за спиной кулаки, борясь с желанием разбить стекляшку вдребезги.

Однажды, около двух лет назад, он не совладал с этим порывом – и злосчастное видение разделилось, из каждого осколка на Грея смотрел отвратительный жестокий старик. Он приказал служанке убраться в комнате и пошел в кабинет, где взял со стола нож для разрезания бумаги и поднялся на третий этаж в бывшую классную комнату. Целый час он просидел перед портретом. Его мысли путались, словно кто-то чужой и жуткий шептал ему о невыносимости существования, о том, как чудовищный портрет поработил его душу. Грей сам не знал, что остановило тогда его руку, уже готовую нанести удар, но он снова спустился к себе, приказал подать новый костюм и через час уже вел светскую беседу за обедом у герцогини Монмаут. Чувства, подобные пережитым, больше никогда его не посещали.

Первое, что он сделает после обращения, – уничтожит портрет.

Маленькая стрелка на часах приближалась к десяти. Ждать оставалось совсем недолго. Сегодня последний день, когда он смотрит в зеркало человеческими глазами и видит свой облик. Но некоторые говорят, что отражения останутся в глазах тех, чьи жизни он заберет, чтобы жить самому – вечно.

Без четверти десять. Помощники заканчивали последние приготовления к визиту графа Дракулы. Вся прислуга получила выходной, о чем им сообщили сразу же после завтрака и тогда же запретили возвращаться в дом до заката. Некоторые радовались неожиданно появившемуся свободному времени, кто-то, наоборот, досадовал. Тем не менее, всего за полчаса в доме не осталось никого из непосвященных.

Грей остановился на лестнице, рассматривая сверху мраморные полы, устланные коврами. Наемники застыли в стороне, никто из них не заговаривал с ним первым. У этих угрюмых людей была своя цель, ради которой они прибыли в Лондон. Все боевые позиции были заняты, оружие готово, охотники ждали команды.