Текст книги "Солнце ближе"
Автор книги: Елена Лагутина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 16 страниц)
– Она любит меня! – прокричала Вика. – Ты не понимаешь, она тоже меня любит!
– Любит, – спокойно произнес Кирилл, – конечно, любит. А как можно не любить такую преданную собаку?
Размахнувшись, она ударила его по щеке. Расширенными от ужаса глазами она смотрела, как он медленно поднес ладонь к лицу, провел там, где только что, обдав кипятком, прошлась Викина рука. Пунцовое пятно медленно разливалось, бледнея.
– Вот это уже поступок, – тихо сказал он, – еще немного, и ты станешь человеком… Тебе только один раз… хотя бы один раз в жизни, хоть на минуту нужно просто забыть о ней. Забыть, что ты рабыня, и подумать о себе. Просто представь, что ее нет. Ну, попробуй…
Он снова приблизился. Его губы были близко, но на этот раз он не собирался действовать силой. Вика смотрела, опустив глаза, как пульсирует у него на шее голубая жилка, вдыхала его запах и изо всех сил пыталась не слышать его слова.
– Я ведь помню, какими глазами ты провожала нас в тот день в спальню. На даче, помнишь, ты сидела на полу и смотрела снизу вверх… Я даже догадываюсь, почему тебе пришло в голову сесть за руль и умчаться подальше… Разве не так, Вика?
Он выждал некоторое время, но не получил ответа. Вика, зажмурив глаза, вспоминала тот день, дорогу, бегущую навстречу, а потом подняла глаза и снова увидела все ту же голубую жилку, в которой ритмичными толчками пульсировала кровь.
– Так, – тихо, одними губами, прошептала она.
– Тогда попробуй… Попробуй забыть о ней и сделай то, что ты хочешь… – его шепот вился вокруг мочки уха, с каждым прикосновением губ даря вспышки неизведанных ощущений, – сделай то, что ты хочешь.
Несколько секунд они стояли не дыша, а потом Вика, вздрогнув, резко обвила руками его шею и приникла губами к той самой голубой жилке, в тот же момент почувствовав, что это – не предел ее желаний.
Некоторое время они жадно целовались, стоя у окна, а потом он поднял ее на руки и отнес на кровать. Не отрывая губ, он медленно и очень умело – Вика успела это отметить – стянул с нее лямки комбинезона, приподнял футболку и приник к груди. Вика нетерпеливо подняла руки, он снял футболку и снова стал целовать ее шею и грудь. Дрожащими пальцами она расстегнула его рубашку, попыталась проделать то же самое с брюками, но ей не хватило опыта. Кирилл, бережно отстранив ее, сделал все сам. Она вытянулась на кровати, чувствуя, что сходит с ума – каждое прикосновение его губ к телу рождало целую волну незнакомых волшебных ощущений. Она даже представить себе не могла, насколько это замечательно – когда твое тело целует мужчина. Перебирая пальцами его мягкие волосы, Вика думала только об одном – чтобы это никогда не кончалось. Приоткрыв глаза, она заметила, как замелькала комната – как будто Вика и Кирилл занимались любовью на крутящейся карусели. Это сравнение немного позабавило ее, и она решила высказать ему свои мысли:
– Послушай…
Она не узнала своего голоса. Это был голос-стон, исходящий из самой глубины, в которую она никогда раньше не заглядывала. Карусель перед глазами не исчезала – вот мелькнуло кресло, вот телевизор, вот оконные шторы, взлетающие вверх, вот большой глиняный кувшин, черный корпус рояля, зеркало… Он продолжал ее целовать в тот момент, когда она увидела зеркало, и волшебная карусель резко остановилась.
В зеркале, висящем почти напротив, немного наискосок от кровати, отражались мужчина и женщина. Два абсолютно обнаженных молодых тела. Одно – совершенно белое, почти неразличимое на фоне смятой простыни, нежное и тонкое. Второе – смуглое, сильное, мужское тело, властно подмявшее под себя то, другое. Сплетенные воедино тела – Вика и Кирилл. Вика и Кирилл?!
Вскочив, она прижала колени к подбородку и обхватила себя руками. В глазах застыл ужас.
– Что с тобой? – приподнявшись, он смотрел с удивлением.
– Я не могу, Кирилл. Это… это просто безумие, – прошептала она, – так нельзя. Я не могу.
– Да что случилось? – Он нежно дотронулся пальцами до ее бедра, но она вздрогнула, отшатнулась, как будто обожглась.
– Не надо, прошу тебя. Это невозможно. Я совсем не хочу.
– Ты просто боишься. Ты боишься, маленькая моя девочка, – прошептал он, – ведь у тебя не было никого? Скажи, ведь правда?
– Не в этом дело. – Вика еще плотнее прижала к себе колени, ощутив внезапный холод. – Я просто не могу этого сделать. Не могу, потому что Лера…
– Ты снова, – оторвавшись от нее, он приподнялся и сел рядом, – ты снова об этом. Да перестань же, не думай! Неужели нельзя хотя бы один раз в жизни не думать, а просто чувствовать, Вика! Просто чувствовать… Ведь тебе было хорошо!
– Возможно, – Вика нахмурилась, – но теперь уже не будет. Это просто порыв… Это водка. Я не могу, Кирилл. Я не хочу этого. Ничего не будет.
Некоторое время он смотрел на нее не мигая, как будто хотел пронзить своим взглядом насквозь, а потом внезапно обмяк, опустил плечи и откинулся на подушку.
– Как хочешь. Возможно, ты права.
Вика вздохнула, почувствовав, что одержала победу. С плеч как будто свалилась тяжелейшая ноша, и теперь она просто не могла поверить в то, что весь этот кошмар закончился. Руки безвольно упали вниз – она почувствовала сильную слабость и упала на подушку рядом с Кириллом.
– А знаешь, – спустя несколько минут задумчиво проговорил он, – все-таки ты сильная.
Он положил свою ладонь поверх ее ладони и легонько сжал. Вика ничего не ответила. Она продолжала смотреть в зеркало. Все та же картина – те же два обнаженных тела, только теперь – рядом, уже не одно целое, а просто рядом, как будто бы насытившиеся друг другом. В этот момент Вика поняла, что эта глупая история наконец завершилась – больше между ней и Кириллом никогда не будет никаких недоразумений.
«Странно, – подумала она, закрыв глаза, – как все это странно. Интересно, он знает про Леркину беременность? Надо бы встать, одеться…» Она представляла себе Леру – с животом, слегка выпирающим из-под шелкового халатика, с огромным пузом, с коляской, с розовым младенцем на руках, счастливую, безмятежную, все такую же стройную. И Кирилл – гордый, улыбающийся. Вот они идут по улице втроем – она, Лера и Кирилл, на руках у него – ребенок. Совсем маленький, он обязательно будет таким же красивым, как и его мама. Вика открыла глаза. Ей вдруг показалось, что что-то изменилось. Она никак не могла понять, что именно, – они с Кириллом все так же продолжали лежать на кровати, и зеркало… Вика снова посмотрела в зеркало и сразу же поняла, что изменилось. Теперь в нем отражалось уже не два человека, а три.
В дверном проеме стояла Лера – стояла как застывшее изваяние и неподвижными, стеклянными глазами смотрела в то же зеркало. Перед глазами потемнело, и снова комната закружилась – еще быстрее, чем тогда… Когда Вика услышала крик, она отстраненно подумала: «Это не человек. Человек не может так кричать…» А Лера все кричала, все продолжала кричать, зажмурив глаза, изо всех сил, надрывая голосовые связки.
Позже, вспоминая весь этот кошмар, Вика никак не могла восстановить хронологию событий. Что было сначала, что потом – только крик, который еще много месяцев не смолкал у нее в сознании. Только этот дикий крик.
Два черных зрачка, медленно расширяющихся, полностью заполонивших своей чернотой прозрачную голубизну глаз, и ужас, взметнувшийся тяжелой волной, – Вика почувствовала его физически, словно ее с головой окунули в ледяную и неподвижную воду. На минуту ей показалось, что она на самом деле тонет. Глаза Кирилла исчезли – теперь перед ней стремительно мелькали его руки, одежда, слышались какие-то слова, лишенные смысла, как будто он говорил на чужом, непонятном для нее языке. Она тоже протянула руку и попыталась накинуть на себя хоть что-нибудь из одежды, но у нее ничего не получалось. Лера все кричала, и Вика подумала о том, что отдала бы все на свете, только бы этот крик прекратился. Она зажала уши, но крик от этого стал только еще громче. Это становилось невыносимым. Лерино лицо, перекошенное гримасой ужаса, полностью изменившееся, чужое, незнакомое, страшное. «Это зеркало, – подумала Вика, лихорадочно сжимая в руке кусок простыни, – это просто зеркало, чертово зеркало…» Оглядевшись по сторонам, она заметила на полу, невдалеке от кровати, утюг. Быстро вскочила на ноги, наклонилась, подняла его и изо всех сил выбросила вперед.
Звук от удара на мгновение почти заглушил Лерин крик. Осколки зеркала, как хрустальный водопад, осыпались на пол. Теперь вместо зеркала напротив Вики зияла черная дыра с неровными, рваными краями.
В ту же секунду в комнате воцарилась мертвая тишина. Лера замолчала. Вика подняла глаза и посмотрела на Леру – теперь уже на настоящую Леру, а не на ее призрак, живущий в зеркале. Зеркала больше не было, а призрак оставался. Лицо – белое как полотно, губы абсолютно неразличимы, глаза – две черные впадины. Трудно было поверить в то, что она жива. Вика сделала шаг вперед и увидела, как Лера отшатнулась от нее, заслонив руками лицо, как будто на нее надвигался страшный фантом. Теперь Лера смотрела сквозь пальцы на то, как лихорадочно и испуганно Кирилл натягивает на себя брюки и рубашку, как медленно, слегка пошатываясь, шаг за шагом приближается Вика – такая же бледная и абсолютно обнаженная. И в этот момент произошло что-то совсем невероятное – Лера улыбнулась.
Лера улыбнулась и, почти беспечно оглядевшись по сторонам, остановила рассеянный взгляд на журнальном столике – там лежала ее тетрадь с конспектами. Она подошла, почти твердой походкой, взяла тетрадь в руки – некоторое время Вика, пораженная произошедшей переменой, не видела ее лица, – затем обернулась и тихо сказала:
– Ты извини. Я звонила, но никто не брал трубку, и я подумала, что тебя нет дома. А мне нужна была тетрадь – вот я и решила воспользоваться твоим ключом. Просто мне нужна была тетрадь.
Голос был совершенно чужим. Вика знала абсолютно точно, что никогда в жизни не слышала этого голоса. Она стояла на месте как вкопанная, не в силах пошевелиться и не зная, что ей делать. А Лера, отвернувшись, уже сделала первый шаг по направлению к выходу. И в этот момент Вика почувствовала, как внутри что-то оборвалось.
– Лера! – тихо окликнула она ее, но Лера не обернулась. – Лера! – снова окликнула Вика, подбежала и коснулась ее плеча.
Лера медленно – слишком медленно – обернулась, глядя куда-то в сторону. Вика увидела, как побелели ее пальцы, судорожно сжимающие коричневую тетрадку. Внезапно они разжались, и тетрадь, раскрывшись на мгновение веером, упала на пол и снова превратилась в простой коричневый прямоугольник. Раздался звук пощечины. Вика зажмурилась от неожиданной мысли – сейчас кожа на щеке разорвется. Когда она открыла глаза, то увидела перед собой Лерины губы. И увидела – именно увидела, почти что не расслышав, слово, слетевшее с них – «шлюха».
Через несколько минут не было уже ни Леры, ни Кирилла. Вика осталась одна. Она сидела на полу, посреди комнаты, сжавшись в комок и обхватив голову руками, раскачиваясь из стороны в сторону, и все повторяла и повторяла это слово, уже почти потерявшее свой смысл и превратившееся в простой набор гласных и согласных звуков.
* * *
Вика повторяла его в одном ритме с шагами секундной стрелки на часах, успокаивала, убаюкивала себя этим словом… Она понятия не имела, сколько времени прошло с тех пор, когда этот полубред постепенно вытеснил из сознания реальность и превратился в тяжелую и мутную дрему. Проснувшись, она вздрогнула и огляделась по сторонам, не понимая, где она и что с ней произошло. Сознание не дало и нескольких секунд пощады – сразу же, едва она открыла глаза, вспомнилось все то, что совсем недавно она видела во сне. В этом кошмарном сне, который на самом деле не был сном. В комнате было почти светло. Вика разглядела груду осколков на полу, возле того места, где было зеркало. Повернувшись, увидела смятую постель. С другой стороны, на полу, совсем недалеко, лежала коричневая тетрадь. Это было все, что осталось. Повернув голову, она ощутила жуткую боль в каждой клеточке своего тела. Голова кружилась, перед глазами плыло. Приподнявшись, она снова огляделась вокруг. Ничего не изменилось. Ничего, что могло бы дать хоть смутную надежду…
Почти полчаса она провела в ванной, под теплыми струями, несколько раз намыливаясь и смывая с себя пену. «Как будто от этого можно отмыться», – мелькнула странная мысль, и она принялась тереть себя мочалкой еще более ожесточенно. Лерина пощечина осталась на щеке едва заметной розовой полосой. Вика, стоя перед зеркалом, задумчиво провела по ней пальцами. Сделав над собой усилие, она как могла привела себя в порядок, расчесала спутанные волосы, слегка припудрила круги под глазами, убралась в квартире. Даже помыла полы. На все это ушло почти два часа, и тем не менее день все еще не наступил. Было только девять часов.
Она опустилась на диван и принялась обдумывать предстоящий разговор с Лерой. Вика даже представить себе не могла, с чего она его начнет, этот разговор, какими словами сможет вымолить себе прощение. Мысли путались, а в ушах почему-то все еще звучал, громко и отчетливо, тот самый крик, который сводил ее с ума. Это было невыносимо, и от этого никуда нельзя было деться. Вика понятия не имела, что ей теперь делать. Почему-то вспомнился тот самый разговор в ночном клубе, когда стильный мальчик Денис пытался доказать ей, что психология – это всего лишь теория, и ничего больше. Наверное, он прав… Только Вике от этого не легче.
Она сидела, вжавшись в диван, и прислушивалась к шагам наверху. В первый раз в жизни она прислушивалась к ним так внимательно, с затаенным чувством страха. Кажется, это была не Лера – Лера ступает не так грузно и ритмично, Лера более невесома и беспорядочна. Она часто бегает по комнате вприпрыжку, она так редко надевает тапочки, что ее шаги бывают почти неразличимы…
Вскоре Вика поняла, что не может больше сидеть на одном месте. Поднявшись, она принялась ходить по комнате. Отсчитывая шаги, курила сигарету за сигаретой, смотрела в окно. Шнур от телефонного провода продолжал лежать на том самом месте, куда еще вчера его бросил Кирилл. Какой-то суеверный страх помешал Вике снова включить телефон. Преодолев сомнения, она все-таки сделала это, а потом очень долго вертела в руках трубку. Но набрать знакомый номер так и не решилась. А через несколько минут телефон зазвонил сам.
Вика вздрогнула, услышав этот звук, на мгновение застыла не двигаясь, а потом помчалась к трубке, побежала так быстро, словно от этого звонка зависела вся ее жизнь.
– Вика? Господи, ну наконец-то!
Это была не Лера. Это была Лерина мама, Лариса… За последние сутки Вика уже не первый раз поразилась тому, как сильно может измениться человеческий голос. До неузнаваемости.
– Я… – Вика почувствовала, что в горле пересохло, и не смогла выдавить из себя ни слова.
– Вика! Прошу тебя, поднимись, или нет, я сама сейчас к тебе спущусь…
Через минуту Лариса уже звонила в дверь. Фиолетовые, судорожно сжатые губы, черные мешки под глазами – сейчас ей можно было дать шестьдесят лет.
– Что… что случилось?
Лариса не отвечала. Вика, вся превратившись в зрение, всматривалась в ее глаза, пытаясь прочитать в них ответ. Она уже поняла, что что-то случилось с Лерой – что-то страшное, ужасное и, возможно, непоправимое.
– Почему ты молчишь?! Почему? Скажи хотя бы – она жива?
– Жива, – выдохнула наконец Лариса, – она жива…
И разрыдалась, уткнувшись лицом в ладони.
Третье утро подряд начиналось для Вики одинаково: в половине седьмого она уже стояла, бледная, равнодушная, с неестественным блеском в глазах, у дверей палаты интенсивной терапии. Это была не та больница, в которой совсем недавно лежала она, это была совсем другая больница, другое отделение. Но в реанимацию не пускали ни под каким предлогом. Вика стояла у стены и взглядом побитой собаки провожала медсестер и врачей, выходящих из запретной двери.
– Пожалуйста, прошу вас… Только на минуту, на одну минуту. Я только посмотрю. Она моя сестра. Мне очень нужно. Пожалуйста.
Эти слова она повторяла по нескольку раз в день, с одинаковой интонацией. Ответы тоже были одинаково равнодушными – в реанимацию посетителей не пускают.
– Скажите хотя бы, как она…
– Лучше. Сегодня – уже лучше, – услышала Вика на третий день своего дежурства в больничном коридоре. Ее присутствие мало-помалу начинало раздражать больничный персонал, многие смотрели на нее с жалостью. Замечая жалость в глазах врача или медсестры, Вика тут же подбегала и снова начинала упрашивать, чтобы ее пустили в палату, но снова натыкалась на суровое равнодушие. Приходили Лариса и Лерин отец, но их в палату тоже не пускали. Они разговаривали с врачом в приемной и уходили, а Лера продолжала торчать в коридоре.
– Как она? Скажите, как она?
– Девушка, и не надоело вам здесь торчать? Все равно ведь не пустят. Это же реанимация, а не простая палата.
– Пожалуйста… Я заплачу.
– Да что вы! – отмахивались от нее. Никто не хотел брать деньги у «этой полоумной», как окрестил Вику на второй день ее пребывания в больничном коридоре медперсонал. Она стояла там с утра до вечера. Иногда выходила на лестницу, курила. После пяти становилось спокойнее, а в семь часов больница закрывалась, и Вику выгоняли. Она шла по темной улице, мелкие колючие снежинки били в лицо, но она даже не чувствовала прикосновения снега. «Все будет хорошо, – повторяла она сотни раз в день, – все будет хорошо, она выживет, она не умрет. Она ведь сильная…» Где бы Вика ни была – в больнице, на улице или дома, – перед глазами стояла одна картина.
Лера. Одна, в ванной. Проверила, крепко ли заперла дверь. Нахмурилась, напряженно вслушиваясь в тишину – никто не услышал? Слезы по щекам. Вода, тихо стекающая по стенке ванны – чтобы не было слышно плеска. Вода – прозрачная, розовеющая, красная… Наверное, ей было больно, потому что она все-таки закричала. А может быть, просто стало страшно – в самый последний момент. Дверь сломали, когда Лера уже была без сознания… Леркиного ребенка больше нет. Но Леру все-таки удалось спасти, хотя она, наверное, этого совсем не хотела.
– Как она, доктор?
Усталый взгляд, отделенный толстыми стеклами очков, капля пота, стекающая со лба, – странно, ведь в больнице прохладно. Седые брови, нависающие сплошной изогнутой линией над темными щелками прищуренных глаз.
– Сегодня лучше. Но в общую палату переведем не раньше четверга.
– Четверга? А сегодня какой день?
– Сегодня вторник. Послушай, иди домой. Ты совсем измучилась, ну зачем ты здесь стоишь? Даже дни недели не знаешь.
– Я хочу ее увидеть. Мне очень нужно ее увидеть. Мне нужно сказать ей несколько слов. И все.
– Все это я уже слышал, и неоднократно…
Он продолжал задумчиво смотреть на нее.
– Она тебе кто?
– Подруга, – ответила Вика, почему-то не осмелившись соврать, – просто подруга. Но очень близкая.
– С ней все будет в порядке. Опасности уже нет, она просто очень слаба. Знаешь, когда человек теряет много крови…
– Я знаю, – ответила Вика, – я сама недавно лежала в больнице, и я тоже потеряла много крови…
«Почему он не уходит, – подумала она, – почему так долго?..»
– Только на минуту. Идем.
Она даже не поверила в то, что слышит. А он приоткрыл дверь палаты, вошел и, обернувшись, кивком головы позвал Вику за собой.
…Она не сразу узнала Леру. Это полуживое существо практически ничем не отличалось от подушки, на которой лежало. Она полностью сливалась с серым постельным бельем. И только волосы – яркое, неуместное и дерзкое пятно – теперь казались чужими, как будто бы Лера надела парик. Губы, щеки, рука, лежащая поверх простыни, – все было прозрачно-серым. Лера лежала под системой. Желтоватая жидкость из пузатого флакона, подвешенного вниз головой, стекала в ее вену. Вика сжалась от страха. Она просто не ожидала увидеть такое.
Казалось, Лера спала. Но в тот момент, когда Викино лицо появилось из-за спины доктора, она словно почувствовала ее присутствие и приоткрыла глаза – ресницы дрогнули, зрачки расширились. Вика заметила, как медленно они расширялись, и это напомнило ей что-то неприятное. Она хотела заговорить, но не смогла произнести ни звука. Лера некоторое время молча смотрела на нее, а потом ее губы дрогнули, приоткрылись, вытянулись вперед, снова разошлись… Вике не нужно было долго думать, чтобы понять, какое именно слово произнесла сейчас Лера. Однажды, совсем недавно, Вика уже видела, как Лерины губы произнесли это же слово. Вика услышала его так отчетливо, как будто бы Лера прокричала слово «шлюха» на всю палату. В следующую секунду Лера отвернулась к стене. Доктор вопросительно смотрел на Вику. Не говоря ни слова, она повернулась и медленно направилась к выходу.
* * *
В тот же день Вика, никого не предупредив, ни слова не сказав даже Ларисе, уехала из города.
Восемь месяцев Вика прожила у дяди и тети. К занятиям в институте она так и не вернулась, с работы ее уволили. Лере она ни разу не позвонила – просто не знала, что сказать. Когда она наконец снова переехала в родительскую квартиру, на седьмом этаже жили уже другие люди: Лерины родители свою квартиру продали и купили частный дом где-то на окраине города. С тех пор Вика больше никогда не видела Леру. Через пару недель после возвращения она устроилась на бухгалтерские курсы, а еще через некоторое время нашла себе новую работу.
