Текст книги "Солнце ближе"
Автор книги: Елена Лагутина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 16 страниц)
– Вот, решила снять эти дурацкие часы. Уже давно собиралась это сделать…
Он ничего не ответил, и Вика, неловко придерживая короткую, едва прикрывающую бедра футболку, спустилась вниз. На лице застыла глупая улыбка. Кирилл продолжал смотреть перед собой, не проявляя никаких признаков жизни. Вика открыла было рот, чтобы хоть как-то разрядить обстановку, но в этот момент он вдруг решительно повернулся к раковине, до отказа открыл кран, нагнулся и принялся жадно и шумно глотать воду. Вика усмехнулась, вспомнив свое пробуждение.
– Ничего нет слаще воды. – Он наконец оторвался от крана, с шумом выдохнул, вытер тыльной стороной ладони влажные губы – впрочем, Вика успела отметить, что полоска влаги только размазалась по лицу, а с подбородка скатилась вниз и побежала по шее маленькая прозрачная капля. Она отвела глаза и улыбнулась:
– Полностью с тобой согласна. Слаще воды нет ничего.
– Лера спит, – он тяжело опустился на табуретку, – а ты почему не спишь?
Вика пожала плечами:
– Не знаю. Я проснулась, а тут – утро. Знаешь, я люблю утро, и мне жалко тратить его на сон.
– Часы, – он покосился на механизм, который Вика все еще продолжала сжимать в руках, – на самом деле дурацкие. Глупые какие-то.
– Глупые часы, – повторила Вика, – нужно вынуть батарейки, иначе они не заткнутся.
Вика открыла маленькую дверцу в задней части розового корпуса и без усилий извлекла батарейки.
– Операция на сердце произведена успешно, – серьезно произнес Кирилл, – пациент мертв.
Они улыбнулись друг другу, и Вика наконец почувствовала, что легкое напряжение, возникшее в первые минуты, спало.
– А я не люблю утро. – Он придвинул табуретку ближе к столу и устроился поудобнее.
– Чай будешь? Кофе?
Кирилл утвердительно кивнул. Вика снова зажгла газ под чайником, достала из шкафа две чашки и присела напротив.
– А почему ты не любишь утро?
Он улыбнулся своей беззащитной улыбкой, которая, как подметила Вика, делала его похожим на ребенка, и сказал:
– Потому что я – сова. А совы, как известно, утром предпочитают спать. Я всегда просыпаюсь с большим трудом и не люблю поэтому утро. Не знаю, я, наверное, непонятно объяснил…
– Да нет, почему же, все понятно. Вы с Лерой в этом похожи – она тоже очень любит спать.
Чайник закипел. Вика, не вставая, протянула руку к плите, выключила газ. Некоторое время она не двигалась, дожидаясь, пока чайник немного успокоится – чтобы не плевался, а потом поднялась и наполнила чашки. Щедро плеснув в свою чашку сгущенного молока, она пододвинула банку Кириллу. Тот от сгущенного молока отказался.
– А почему сегодня так рано проснулся? – Вика продолжила начатый разговор, достаточно бессмысленный, но, впрочем, вполне подходящий для утренней словесной разминки двух малознакомых людей.
– Я еще не проснулся, – возразил Кирилл, – вернее, не собирался просыпаться, я просто хотел попить воды, а тут – ты с этими розовыми часами. На табуретке… А вот теперь – кофе. Сегодня воскресенье, мы с Лерой собирались на дачу. Поедешь с нами?
– На дачу? – Вика удивленно подняла брови. – Тебе не кажется, что в это время года…
– Ерунда, – он перебил ее, не дав возможности сказать все то, что было известно наперед, – у нас там печка, и камин, и вода течет прямо из крана. Поедешь?
– Печка, камин, и вода течет прямо из крана… – машинально повторила Вика и подумала про себя: что еще может быть нужно человеку в воскресенье? Обычный день, и все-таки – воскресенье, изначально стоящее особняком в череде остальных дней недели и всегда так мечтающее превратиться в настоящий праздник.
– Это дача твоих родителей?
Он кивнул:
– Собственной еще не обзавелся. Так ты решила?
Ее немного удивила его настойчивость.
– Если Лера не будет против.
– Лера? Лера – против?! – Он снова улыбнулся, и Вика в сотый раз подумала о том, как изменяется его лицо, когда он улыбается. – Вика, ну что ты говоришь? Лера шагу без тебя ступить не может, ей просто кислорода не хватает, когда тебя нет рядом! Она мне про тебя все уши прожужжала – какая ты замечательная… Я уж, честно говоря, стал сомневаться в реальности твоего существования…
– Почему? – Вика улыбнулась в ответ.
– Неужели ты и впрямь такая идеальная? – Он смотрел пристально и серьезно.
– Стараюсь, – ответила Вика.
– А зачем? – Кирилл продолжал оставаться серьезным, по крайней мере внешне, и это ее немного покоробило.
– Знаешь, мне кажется, что мы с тобой настроены на разную эмоциональную волну, – ответила она, не глядя.
– А меня неотступно преследует другое ощущение.
– Какое? – Она наконец подняла глаза, потому что его молчание уже начинало давить.
– Как будто я знаю тебя уже давно. Как будто я познакомился с тобой еще раньше, чем с Лерой.
В оконное стекло шумно ударилась и отлетела какая-то серая птица. Вика оглянулась, но не успела понять, что это было.
– Но ведь мы на… – Вика вспомнила смешной эпизод их первой встречи, но он перебил ее:
– Нет, я не об этом. Еще раньше.
– Еще раньше?
Что-то всколыхнулось в душе – что-то такое, что лучше было не трогать. И Вика отмахнулась, решив свести все к шутке:
– Наверное, в прошлой жизни. Я была кипарисом…
Шутка удалась и исполнила свое предназначение. Больше к этому разговору не возвращались. Выкурив одну на двоих сигарету, они решили разбудить Леру, чтобы поехать на дачу пораньше. Нужно было успеть купить мясо на шашлык, прогреть помещение, натопить баню. При этом Кирилл планировал к семи часам уже вернуться в город, потому что у него были запланированы какие-то дела.
Дача у Кирилла – вернее, у его родителей – оказалась просто потрясающей. Это не был загородный шикарный коттедж с евроремонтом, и все же здесь было то, что по крупицам, заботливо собранное умелой рукой, создает ни с чем не сравнимое чувство защищенности и уюта. Чувство дома – Вика сразу, едва переступив порог, именно так охарактеризовала свои ощущения. И еще было чувство праздника, чувство воскресенья… В воздухе по-весеннему пахло дегтем – если бы не желтые и багряные листья на деревьях, и впрямь можно было бы подумать, что на улице весна. Вика закрывала глаза, вдыхала смоляной воздух и представляла себе набухшие на деревьях почки и серые проталины на дорогах.
Перед ними было огромное помещение, которое Кирилл скромно назвал кухней. Деревянная, ручной работы мебель – большой круглый стол посередине, стулья с замысловатой резьбой, такие же резные шкафчики с бесчисленным количеством маленьких и больших выдвижных ящиков, дверок и полочек. Большая кадка с огромным лимонным кустом, пестрый выцветший коврик – приглядевшись, Вика поняла, что он сделан из лоскутов разноцветного искусственного меха. Не придумав ничего более оригинального, она тихо прошептала:
– Замечательно! Просто замечательно…
Кирилл улыбнулся – как показалось Вике, немного снисходительно – и слегка подтолкнул их:
– Ну что вы застыли, как две каменные статуи! Проходите.
Лера засмеялась. Она вообще в тот день много смеялась. Вика вспомнила, как Лера хохотала по дороге и, открыв окно, высунула наружу свои длинные ноги, обтянутые темно-коричневыми колготками и обутые в массивные кроссовки «Рибок», шокируя проезжающих мимо водителей. Потом она нашла себе новую забаву – сидя на переднем сиденье рядом с Кириллом, мешала ему вести машину, кидалась ему на колени, кусала запястье, тихонько рычала и скулила, подражая маленькому щенку… Вика несколько раз безуспешно пыталась ее утихомирить, а потом, плюнув, стала смеяться вместе с ней.
– Моем руки. Топим печь. Замачиваем мясо… – Разогнавшись, Кирилл никак не мог придумать окончание своему речитативу.
– Включаем музыку… – Лера нагнулась и нажала на кнопку стоящего на полу магнитофона. Музыка заиграла, а Лера восхищенно ударила в ладоши – как будто бы она сотворила настоящее чудо, и закончила фразу: —…танцуем!
Они с Викой дружно завизжали и принялись отплясывать под какой-то заводной попсовый мотивчик, при этом подпевая исполнителю в два голоса. Вика удивилась, как ладно у нее получается, – она ведь совсем не знала слов.
Уже намного позже – после того как все приготовления к пикнику были закончены, после того как сам пикник уже почти подошел к концу – Вика пожалела, что поехала на эту дачу. Все было замечательно, они трое в тот день были как будто бы одним целым, понимали друг друга с первого слова, с одного взгляда, смеялись – без конца, над любым пустяком, как могут смеяться только очень молодые люди. Народная мудрость, гласящая, что смех без причины – признак не слишком большого ума, наверное, все же ошибочна. Все-таки смех без причины, или почти без причины, – это признак молодости и беззаботности. Они смеялись друг над другом и сами над собой, Лера и Вика мазали друг друга кетчупом, потом Лера придумала, что это кровь, и повалилась на пол, изображая предсмертную агонию.
– Не умирай, любимая! – Вика кинулась к ней, скорчила скорбную и взволнованную физиономию и принялась изо всех сил трясти: – Не умирай!
Лера закатывала глаза, дергалась и извивалась как змея. Кирилл сидел за столом и давился от смеха.
– Я спасу тебя, – он внезапно вскочил со своего места и опустился перед ней на колени, – я спасу тебя, любимая!
Он наклонился над Лерой – совсем близко, Вика почувствовала его дыхание, легкий запах свежевыпитого спиртного и табака, увидела близко от себя его прямые короткие и черные ресницы. Он опять ей не понравился, и она, снова войдя в роль, попыталась его оттолкнуть:
– Уйди! Это ты ее убил, я знаю, знаю! Девочка моя…
Но он уже поднял Леру на руки – легкую, невесомую. Она сразу же перестала дергаться. Вика сидела внизу, на полу, но ей показалось, что она отчетливо разглядела, как дрогнули ее ресницы. Вика хотела что-то сказать, но в тот же момент почувствовала, что игра окончена.
Через минуту Кирилл с Лерой на руках скрылся в дверном проеме, а еще через несколько минут Вика, сидя во дворе, на ветру, пыталась в четвертый раз прикурить сигарету и жалела о том, что поехала на эту дачу. Ветер без конца тушил маленькое пламя спички. Выругавшись, Вика отшвырнула коробок и, порывшись в кармане спортивной куртки, извлекла оттуда зажигалку.
Курить на ветру было не очень-то приятно. Вика выбросила сигарету и принялась от нечего делать разглядывать соседние домики. Было такое чувство, как будто у нее что-то отняли, что-то важное и необходимое, без чего она своей жизни просто не представляла. Хотелось домой – настолько, что Вика уже начала всерьез поглядывать на затихшую в дальнем конце участка под небольшим навесом машину.
Прав у нее не было, но водить машину Вика умела. Нельзя было сказать, чтобы она была в этом деле профессионалом. Лет в четырнадцать она постигала автомобильные премудрости вместе с двоюродным братом, которому родители в честь совершеннолетия купили подержанную «восьмерку». В течение двух недель Вика почти ежедневно сидела на коленях у Артема и выписывала круги во дворе старой пятиэтажки, в которой жил двоюродный брат. Потом настал торжественный момент, когда Вика слезла с коленей, включила зажигание и впервые сделала все сама – от начала до конца. Но потом, к сожалению, начались экзамены в школе, а потом Артем познакомился с какой-то девушкой, и теперь уже ее, а не Вику он учил ездить на машине. Сестра отошла на второй план.
Вика тряхнула волосами: что это, неужели она серьезно об этом думает? Ведь все это было пять лет назад, и с тех пор она за руль не садилась, да и вообще… С чего это? Медленно повернув голову, она увидела позади себя открытую створку окна: узкий вытянутый прямоугольник, занавеска, плавно двигающаяся от ветра. Подоконник, а на нем – ключи. Вика обернулась не случайно; она помнила, что Кирилл бросил ключи от машины на подоконник. Теперь нужно было только протянуть руку, и…
Двигатель завелся с первого оборота. Вика даже удивилась, насколько плавно ей удалось повернуть ключ и отжать сцепление. Машина качнулась и медленно, повторяя в своем движении каждый изгиб дороги, переваливаясь с боку на бок, двинулась вперед. По идее нужно было бы немного прогреть машину, но ей, конечно же, было не до этого. Она улыбнулась собственной дерзости, с удовольствием ощутив где-то в глубине души новое чувство – наверное, это оно и было, то самое чувство полета, которое дано испытать разве что парашютистам или таким же, как она, угонщикам автомобилей. Машина была послушной – несмотря на то что никогда не знала Викиных рук, покорно выполняла все ее требования. Вике это нравилось. В боковом зеркале мелькнуло отражение ее лица – она улыбнулась себе, немного напряженно и сосредоточенно, и снова стала смотреть на дорогу. Слегка поднажав на педаль, она прибавила скорость. Желто-серая придорожная трава стала мелькать быстрее, еще быстрее… Доехав наконец до поворота на дорогу, Вика в последний раз задумалась – но лишь на секунду, потому что заранее знала, что не уступит никаким сомнениям. Дорога была свободной. Она медленно развернула руль вправо, машина плавно и послушно вильнула и медленно выползла на дорогу. Здесь уже все было совсем просто – прямая и ровная асфальтированная дорога, только руль держи. Вика переключила скорость и нажала на педаль – асфальт замелькал перед глазами быстрее, теперь он казался ровным и гладким, однотонно серым. Заметив впереди небольшую вмятину, Вика осторожно повернула руль и плавно объехала препятствие, снова ощутив прилив адреналина. Сердце ухнуло куда-то вниз – и снова прыгнуло на свое место, забилось быстро и ритмично. Вика ткнула пальцем в одну из кнопок на серой панели магнитофона и прибавила громкость. Рядом на сиденье валялась пачка сигарет – она оказалась как нельзя кстати. Кажется, кто-то говорил, что в жизни нет счастья?.. Для чего нужны «секс, наркотики и рок-н-ролл», когда можно просто сесть за руль!
За окном взметнулось легкое облачко дорожной пыли. Вика улыбнулась проезжавшему мимо парню на мотоцикле – вид у него был презабавнейший. Тяжелый шлем, казалось, сейчас свалится на дорогу вместе с головой – такая тонкая шея и такие узкие плечи были у этого парня. Викиной улыбки он, наверное, не заметил, потому что смотрел на дорогу сосредоточенно и серьезно. «А вдруг – милиция? – мелькнуло у Вики в голове. – Я ведь угнала эту машину… Угнала!» Сердце – она ничего не могла с этим поделать – ликовало.
Дорога была почти пустой, как будто все водители сговорились, решив не мешать Вике совершать свои первые дорожные опыты. Редкие машины, попадавшиеся на пути, сначала пугали Вику. Ей казалось, что приближающаяся точка движется прямо на нее, что сейчас они столкнутся, и единственным желанием было – зажмурив глаза, беспомощно отпустить руль. Она не успевала опомниться, как снова оставалась одна на пустой дороге – встречная машина благополучно проезжала мимо. Вика снова улыбалась и ехала вперед. Она представляла себе изумленные и испуганные лица Кирилла и Леры, и ей становилось смешно. Что ж, сами виноваты – не надо было забывать о ней, не стоило оставлять одну, наедине с ветром и гаснущими спичками!
Совсем освоившись, она переключила радиоволну и наткнулась на удивительную мелодию в испанском стиле. Скрипка и гитара – нечто совершенно невообразимое и великолепное. Нажав на педаль, Вика снова прибавила скорость. На повороте ветер прильнул к ее лицу, выхватил из пучка прядь волос и бросил ее в лицо, на какое-то время полностью закрыв обзор. Вика попыталась сдуть прядь с лица, но та словно прилипла. Она даже не поняла, отчего вдруг так вздрогнула машина, почему руль, такой послушный, вдруг так резко вывернулся вправо и закружился, как мельничное веретено… Откинув со лба злополучную прядь, Вика скользнула взглядом по бледнеющему небу и солнцу, стремительно падающему вниз. На какое-то мгновение Вике показалось, что она сейчас столкнется с солнцем – настолько оно было близко.
– Зачем, Вика?..
Вика отвела взгляд. Просто невыносимо было видеть эти глаза, это лицо, склонившееся над ней, тонкие пальцы, то и дело поправляющие сползающую вниз больничную простыню. Лера была как живой укор – хотя сама, очевидно, этого не сознавала. Она улыбалась, стараясь не показывать, насколько сильно измучилась за эти двое суток, которые провела возле Викиной постели. Она старалась изо всех сил, у нее плохо получалось – словно в тумане, Вика разглядела мелкие складочки возле ее рта, темные, почти что до черноты, круги под глазами, тревогу… Она не отвечала, и Лера снова спросила: зачем?..
Вика и сама не знала. Просто в какой-то момент почувствовала себя такой одинокой, брошенной, никому не нужной, настолько незначительной… Ей просто необходимо было что-нибудь совершить. Какой угодно – но поступок. Вот и все. Вика это понимала, но могла ли она объяснить все это Лере, склонившейся над ней? Лере, которая, как выяснилось, проводит в палате интенсивной терапии уже третью бессонную ночь, поминутно вытирая холодные капли пота с Викиного лба. Той самой Лере, которая, как выяснилось, по ночам поила ее с ложечки прохладной водой, а она злилась в бреду – за то, что та не позволяет ей пить больше и все время твердит это слово «нельзя». Сказать ей, что Вика просто заскучала, что она решила доказать самой себе и всем окружающим, что она – существует? Но разве это не было очевидно? Или, может быть, признаться, что она просто хотела приблизиться к солнцу?
– Не знаю, Лерка. Я и сама не знаю.
– Тихо, – Лера осторожно приложила палец к Викиным губам и улыбнулась, – лучше молчи. Ты еще слишком слабая. Я задала тебе вопрос, но это не значит, что ты должна на него отвечать. Это я так, сама с собой…
– Расскажи мне… расскажи, как все было.
– Ты налетела на большую кочку. – Лера и виду не подала, насколько утомительно для нее было пересказывать всю эту историю, воскрешать в памяти все те события, свидетелем которых она не была, но представляла себе так отчетливо. – Машина перевернулась, тебя придавило…
Вика прислушалась к себе. Она не чувствовала боли, а поэтому не могла определить источник, из которого исходила вся эта слабость, физическую точку преломления абстрактных понятий – жизни и смерти… Лера поспешила ответить на ее невысказанный вопрос:
– Осколок лобового стекла. Он рассек тебе вену, и ты потеряла много крови. Очень много крови, потому что «скорая» приехала не сразу, а тот парень, который обнаружил тебя в кювете, не сумел как следует блокировать кровотечение. Он сделал тебе перевязку, но… В общем, – Лера вздохнула, – все обошлось.
Вика попыталась что-нибудь вспомнить. Физически ощущая, с каким напряжением работает мозг, она вдруг смутно различила в памяти знакомое лицо.
– Лера, скажи… Мне это просто показалось, или я действительно видела Кирилла…
Лера удивленно взмахнула ресницами, карие глаза заметно посветлели – так резко сузились зрачки, превратившись в едва заметные крапинки. А потом она вдруг улыбнулась:
– Значит, ты все помнишь!
– Я ничего не помню. – Вика попыталась пошевелить головой, по привычке подкрепляя слова мимикой, и в тот же момент почувствовала внутри сотни булыжников, маленьких и больших, но одинаково заостренных.
– Это мы тебя нашли. Я посмотрела в окно и увидела, что машины нет. Кирилл добежал до поворота, но тебя уже не было. Потом мы взяли машину у соседей. Это мы тебя нашли, – повторила Лера, – но ты была без сознания… Ты была без сознания и вся в крови.
– Потом приехала «скорая»?
– Не было никакой «скорой». Мы остановили попутку. Я уехала с тобой в больницу, а Кирилл остался.
– А что с машиной?
– Ничего. Ничего страшного, просто помялась и лобовое стекло разбилось. Это не важно. Главное – что ты жива. И совсем скоро будешь здорова. Сегодня тебя должны перевести в обычную палату. Или завтра.
– Мы с тобой теперь совсем родные. – Вика вынула из-под простыни бледную кисть и накрыла Лерину ладонь. Она показалась ей горячей. – Ты спасла мне жизнь.
– Да брось ты, – отмахнулась Лера, – любой честный пионер на моем месте поступил бы точно так же. Помнишь, мы когда-то были пионерами…
Вика молча закрыла и снова открыла глаза. Она прекрасно знала, что сейчас чувствует Лера, которая совершенно неспроста начала молоть чепуху. Только можно ли подобрать слова, чтобы выразить это чувство?
Отделение травматологии в Первой городской больнице располагалось на четвертом этаже, и это Вике нравилось – настолько, насколько вообще может нравиться человеку что-то связанное с больницей. Стоя у большого окна, Вика снова наблюдала за солнцем, которое изо дня в день совершало свой привычный ритуал, обходя землю с востока на запад, прокатывалось по небу, строго и неукоснительно соблюдая траекторию движения и время своего присутствия на небе. Ну разве что на минуту – с каждым днем оно уходило всего лишь на минуту раньше, но Вика могла это простить: в конце концов, у солнца могут быть неотложные и более важные дела там, с обратной стороны горизонта, оно, может быть, там нужнее, чем здесь. Тем более что Вике в больнице было совсем не одиноко: в палате она лежала вместе с веселой и разговорчивой женщиной, которая, впрочем, очень поздно всегда просыпалась, но это было даже лучше – она не мешала Вике встречать рассвет. Потом был завтрак, обед, дневная дрема, а вечером приходила Лера.
– Не понимаю, почему меня держат в больнице, – жаловалась Вика.
– Потому что у тебя давление еще не стабилизировалось, ты еще слишком слабая. И потом, твоя коленка…
– Моя коленка здорова. Она чувствует себя прекрасно, – возражала Вика, впрочем, только ради того, чтобы что-то сказать. Лера приносила разные вкусности – шербет, ириски, молочный коктейль, домашние пельмени в кастрюле, обмотанной несколькими слоями газеты и полотенцем, яблоки, бананы и вареную свеклу. Пельмени Вика ела с удовольствием, молочный коктейль пила залпом, а вот фрукты есть что-то не хотелось, и уж тем более вареную свеклу, на которой Лера настаивала от лица лечащих врачей.
– Она тебе необходима! – говорила Лера. Вид у нее был, как у профессора диетологии. Вика улыбалась, подавляла чувство неприязни к свекле, к которой, впрочем, до этого времени была равнодушна, и вгрызалась зубами в бордовую мякоть, тошнотворно сладкую, – только чтобы Лера была довольна. Они вместе жевали ириски и курили в конце длинного и узкого больничного коридора.
Как-то в один из дней больничного заточения к ней в палату вместо Леры заглянул Кирилл. Дверь, приоткрывшись, как-то удивленно скрипнула. Вика обернулась; время близилось к пяти, а это значило, что дверь ошибается, удивляться здесь нечему – Лера всегда приходит в пять часов. Кирилл, прищурившись от яркого света – дверь в палату располагалась точно напротив окна, – сразу не смог разглядеть Вику, сидящую в изголовье больничной кровати с книжкой на коленках. Зато Вика, наоборот, сразу и отчетливо увидела его. Увидела, удивилась, улыбнулась, немного испугалась. Она сразу почувствовала себя провинившейся школьницей или просто нашкодившим щенком…
– Кирилл! – Она сползла с кровати и принялась водить босыми ногами по полу в поисках тапочек.
Кирилл пришел с большим полиэтиленовым пакетом, который они оставили в палате, а сами отправились в коридор – как выражалась сама Вика, «курить и говорить».
– Я разбила твою машину.
– Я сразу понял, что ты сумасшедшая. Сразу, как только тебя увидел. Помнишь, когда ты возникла на пороге и сказала, что у твоей бабушки была точно такая же квартира, как у моих родителей. Я подумал – она сумасшедшая.
– Наверное, – ответила Вика вполне равнодушно.
– Ты ее не разбила. Просто немного покалечила, но ее уже отремонтировали. Теперь как новая.
– Остается только сказать мне спасибо. Кстати, а где Лера?
Вика сидела на краешке облупившегося подоконника в конце коридора – как птица на жердочке, на своем привычном месте, том самом, где за прошедшие несколько дней уже привыкла сидеть с Лерой. Лера не предупреждала, что сегодня вместо нее в больницу явится ее приятель.
– Она тебе не говорила? – Кирилл смотрел с подозрением, как будто не верил, что Викино непонимание искренне. Вика в ответ только покачала головой, пристально вглядываясь в его глаза. Ей показалось – или, может быть, на самом деле? – они как-то странно, непривычно заблестели при упоминании о Лере.
– Пишет какой-то реферат.
– Всего лишь? – Вика не поверила, что такой пустяк может стать для Леры поводом не навестить подругу в больнице.
– Ну да. – Кирилл был немного удивлен, несмотря на то, что вполне отчетливо представлял себе всю картину тесных взаимоотношений подружек. – Я принес тебе свеклу. Вареную, и еще что-то… Там, в пакете.
– Что-то еще – и свекла, – противопоставляя, Вика грамотно расставила интонацию, чтобы показать свое отношение к последнему продукту, – послушай, а ириски?
– Ириски? – Он вопросительно поднял брови и разочарованно продолжил: – Извини, Вика, я даже не посмотрел, что там, в пакете…
– Так принеси! – Вика вышвырнула недокуренную сигарету в открытое окно и требовательно посмотрела на Кирилла.
Он нехотя повиновался, на ходу пробормотав что-то про пагубную страсть к ирискам.
– Зубы портятся? – Вика развернула маленький конвертик со смешной кошачьей рожицей и надписью «кис-кис». Засунула в рот светло-рыжий прямоугольник, сжала, почувствовав привычную обволакивающую десны сладость, и прищурилась от удовольствия.
– Конечно, – Кирилл нахмурил брови, – сама подумай. Эта липкая масса остается между зубами, нарушает кислотно-щелочной… баланс, не смей возражать! Что неизбежно ведет к возникновению кариеса.
– Ты в своем уме? – Вика покрутила пальцем у виска и принялась разворачивать вторую ириску. – Открой рот.
– Я?
– Открой рот и закрой глаза. – Она засмеялась.
Любимые конфеты положительным образом действовали на Викино настроение. Кирилл повиновался. Ресницы у него дрожали, но Вика решила простить ему эту маленькую фальшь. Торжественно закинув ириску ему в рот, Вика разрешила его закрыть.
– Всего лишь ириска. – Кирилл удрученно жевал и смотрел на Вику печально.
– А ты что думал?
– Не скажу. Кстати, свекла в перечне продуктов мамой Лерой была отмечена особо.
Небольшая пауза в его ответе была почти неразличима, а потому показалась Вике несущественной.
– Свекла, – Вика сморщилась, как будто ей в рот положили кусок лимона, – не хочу. Не люблю. Ненавижу!
– Напрасно. – Кирилл, совсем забыв о маскировке, с явным удовольствием жевал ириску, а оттого слегка шепелявил. Порывшись в пакете, он извлек оттуда еще один пакет, меньшего размера, неуверенно развернул его и обнаружил сверток, сквозь который просвечивали бордовые пятна.
– Яйцо в утке, утка в зайце… – тоскливо протянула Вика. – Я не понимаю, ты что – собираешься заставить меня есть свеклу?
– Мне сказали, что она тебе необходима. Лера просила, чтобы я проконтролировал.
– То есть я должна съесть ее у тебя на глазах?
Он кивнул.
– Всю?
Кирилл пожал плечами.
– Сколько сможешь.
Вика вздохнула и, протянув руку, забрала у Кирилла ненавистный сверток.
– Я не понимаю. Я отказываюсь понимать, почему мне нельзя есть ее с майонезом.
Свекла была порезана на круглые ломтики. Брезгливо поморщившись, Вика закрыла глаза и засунула в рот одну бордовую дольку.
– Что… что случилось? Ты что так смотришь? – спросила она у Кирилла, отметив необычное выражение его лица.
– Ты как вампир, – медленно произнес он, – вампир, напившийся крови. У тебя губы, десны, даже зубы красные.
Он говорил, не отводя взгляда от Викиного рта, и это ее смущало.
– Эй, Кирилл, – она отвела руку в сторону и щелкнула пальцем, – оторвись. Ты что, действительно никогда в жизни не видел обыкновенного вампира?
Он наконец посмотрел ей в глаза, но ничего не ответил и только покачал головой. Некоторое время она ела свеклу в полной тишине.
– Вкусно?
– Мерзко. Хочешь попробовать?
– Да нет, спасибо, я уже обедал.
– Ну так поужинай.
Вика настаивала уже всерьез, почувствовав какой-то странный и неуместный спортивный азарт.
– Знаешь что, Вика…
Он вдруг решительно забрал у нее из рук бумажный сверток и дернул оконный шпингалет. Рама легко распахнулась – и в следующую секунду Вике пришлось слегка пригнуться, чтобы ее не задел летящий мимо головы «снаряд». Все произошло настолько быстро, что Вика не успела ничего понять, оглянуться и увидеть, как злополучная свекла шлепнулась на асфальт посреди больничного двора, высыпалась из пакета… Одно колечко даже покатилось.
– Птички скушают. Им полезно… Гемоглобин, говорят, повышается. Отойди немножко, я окно прикрою, чтобы ты не простыла.
Он смотрел как ни в чем не бывало, словно не находя ничего особенного в том, что произошло. Вика сперва онемела от изумления и только вглядывалась в его лицо, пытаясь понять, что же это было – акт милосердия? Некоторое время они молчали, а потом он вынул из внутреннего кармана куртки носовой платок, слегка притянул ее к себе и принялся вытирать рот. Вика стояла не двигаясь, скосив глаза вниз, и наблюдала за движениями его пальцев, когда они слегка касались ее губ, прислушиваясь при этом к собственным ощущениям. Она подняла глаза.
– Не знала, что ты так озабочен уровнем птичьего гемоглобина.
– Ну вот, теперь лучше. – Он придирчиво осмотрел Вику, как будто она была не Викой, а картиной, художественным полотном, а сам Кирилл являлся не кем иным, как автором этого творения. – Ты многого обо мне не знала. Разве не так?
– Так, – согласилась она, – но сегодня я сделала приятное открытие… Ты молодец. Ты настоящий друг! Мы ничего не скажем Лере?
– Про свеклу? – зачем-то уточнил он.
Вика собиралась ответить, но в этот момент его лицо вдруг приблизилось вплотную, и она почувствовала на своих губах его влажные и властные губы. Потом был сладкий привкус вареного сахара, вкус любимых конфет… Она не успела ни о чем подумать. Секунда – и он отстранился, как будто и не было ничего…
– Не скажем. Конечно, не скажем. А теперь извини, Вика, мне пора. Поправляйся.
Он на секунду сжал в своей прохладной ладони ее теплые пальцы, сразу же отпустил и не оборачиваясь сбежал вниз по ступенькам. Вика еще долго стояла без движения, глядя в одну точку – туда, где, мелькнув, скрылся его силуэт. Стояла до тех пор, пока проходившая мимо медсестра не загнала ее обратно в палату. Вечером она долго читала, а потом, уже ложась спать, решила, что на следующий день непременно расскажет Лере обо всем, что случилось.
Оконный проем в больничной палате, где лежала Вика, представлял собой своеобразную рамку, обрамляющую живую картину. Ночью это были луна и звезды, вечером – розовые сумерки, днем – ослепляющее золотом прозрачное осеннее небо. Солнце катилось по нему, строго соблюдая время и траекторию движения. Где-то около девяти часов утра оно показывалось в верхнем правом углу окна, задорно выглядывая из-под серой шторы. Потом серьезно и тихо смотрело в окно, медленно скатываясь вниз – с облака на облако, как по ступенькам – и наконец замирало в левом углу, как будто не хотело покидать эту нелепую, недостойную его величия и великолепия рамку с облупившейся краской… Именно в тот самый момент, когда солнце замирало, обычно появлялась Лера. Было около пяти, разговорчивая соседка на некоторое время замолчала, отыскав что-то интересное в свежем номере газеты «Арбат». Вика немного нервничала.
