Текст книги "Солнце ближе"
Автор книги: Елена Лагутина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 16 страниц)
На мгновение Вике показалось, что она слышит ту музыку, что звучала два года назад в китайском ресторане. И в ту же секунду она увидела, как серебристый «мерседес», вынырнув из-за поворота, притормозил возле подъезда. Открылась дверца, взвизгнула сигнализация. Вика отпрянула от окна.
«Сейчас, – подумала она, – это не будет слишком долго. Минута… Может, пять минут. Он заходит и видит. Это как укол, нужно просто зажмуриться…»
Она остановилась в дверном проеме и огляделась вокруг. Вот он, журнальный столик. Два фужера, конфеты, фрукты. Сейчас он это увидит, и… Вика вдруг так отчетливо представила себе, как он все это увидит. Она словно смотрела вокруг не своими, а его глазами. И в этот момент ей стало страшно. Она внезапно ощутила себя на двадцать лет постаревшей, одинокой, влюбленной, соскучившейся, ожидающей только одного – поцелуя…
– Господи, какая же… какая же ты тварь! Дура! Разве можно вот так, сразу! За что? Что он тебе сделал?!
Лихорадочно метнувшись на кухню, она достала из ящика большой полиэтиленовый пакет, снова вернулась в комнату и принялась быстро складывать в пакет все остатки вчерашнего ужина – вместе с фужерами, которые теперь казались ей особенно зловещими. В этот момент Вика услышала, как в дверь позвонили. Смахнув со стола остатки апельсинов, она снова бросилась на кухню, запихала пакет под мойку, закрыла дверцу, снова понеслась в комнату. Звонок настойчиво повторился. Вика схватила журнальный столик и быстро поставила его к стене, смахнула невидимую пыль, лихорадочно огляделась по сторонам, подбежала к зеркалу. Сделав еще несколько бесполезных движений, она включила телевизор и наконец помчалась открывать дверь.
– Викуля!
Едва переступив порог, он сгреб ее в охапку, и Вика с трудом увернулась от поцелуя в губы.
– Один день тебя не видел, а кажется, целый месяц. Ты спала? Почему долго не открывала?
– Я телевизор смотрела. Наверное, сразу не услышала.
– Телевизор смотрела, – повторил Павлик, – ну иди ко мне скорей, радость моя…
Вика поспешно ретировалась в комнату, сделав вид, что не услышала его последнего восклицания. Она пыталась вспомнить слова, с которых должен был начаться этот разговор – она ведь все продумала, – и теперь почему-то не могла вспомнить. Усевшись в кресло, она уставилась в экран телевизора. Там совсем некстати показывали какую-то детскую передачу. Павлик зашел в комнату, уселся на ковре у ее ног, взял ее ладони в свои, легонько сжал и принялся внимательно следить за тем, что происходит на экране.
Ситуация с каждой минутой становилась все более глупой. Вика не произносила ни слова, а Павлик, видимо, всерьез подумавший, что она увлечена событиями, происходящими на телеэкране, внимательно, слегка нахмурив седеющие брови, смотрел телевизор. «Пялимся в этот чертов ящик как два идиота. Зачем?!» На экране появилось веснушчатое детское лицо – девочка лет восьми, не осознавая еще, что кокетничает, поджала нижнюю губу, повела глазами из стороны в сторону и, улыбнувшись наконец простой детской улыбкой, принялась декламировать стихотворение.
– Вот ландыш белеет в затишье лесном. Глядит незабудка, склонясь над ручьем…
Смешная и очаровательная девочка не выговаривала букву «р», отчаянно заменяя ее на «л». Ямочки играли на ее круглых щечках, то появляясь, то исчезая. Вика улыбнулась – это симпатичное детское лицо, эта непосредственность и старание, с которым она декламировала четверостишие, – все это заставило ее немного расслабиться. Она скользнула взглядом по лицу Павлика. Тот сидел, почему-то нахмурившись. Словно почувствовав, поднял лицо, заглянул в глаза и тихо сказал:
– Знаешь, Вика… Я тебе никогда об этом не рассказывал. У меня ведь тоже была дочка.
В голосе его сквозила такая боль, что Вика невольно сжала пальцами его руку. От этой неожиданной нежности он словно ожил, поднес к губам Викины пальцы, прикоснулся и снова заговорил:
– Ее звали Алена. Аленушка. Маленькая, черноволосая, остроглазая. Она умерла. Ей было восемь лет. Знаешь, у меня есть ее фотография…
Он поднялся и протянул руку к своей кожаной сумке. «Не надо!» – холодея от страха, мысленно прокричала Вика, но было уже поздно. Павлик снова опустился перед ней на колени и протянул маленькую цветную фотографию, слегка помятую на концах.
– Совсем маленькая. Она даже не училась в школе. Не пошла в первый класс, потому что болела. А читать умела, и буквы писала, и числа складывала. Так хорошо, знаешь… Быстро так. Такая умница была. Аленушка.
– От чего… от чего она умерла? – спросила Вика, почувствовав, как сел голос.
– У нее было врожденное заболевание… Послушай, давай не будем об этом. Ведь правда она была очень красивой?
– Правда. – Вика разглаживала пальцами загнутый уголок фотографии и смотрела на детское лицо – темные густые волосы и глаза – светлые, прозрачные. Вылитый отец. Она сказала об этом Павлику.
– Да, Алена была похожа на меня. Ну разве что форма лица у нее какая-то особенная, ни в отца, ни в мать. А в остальном – как две капли воды.
Некоторое время они молчали. Вике казалось, что она сходит с ума. Теперь, после всего этого, просто невозможно было себе представить, как ей начать разговор. А начать его было необходимо – ведь она решила, она дала себе слово!
– Почему ты мне никогда не говорил об этом? – тихо спросила Вика.
– Тебе? – Он улыбнулся жалобной улыбкой и ответил просто: – Не хотел, чтобы тебе было грустно, родная.
Он снова поднял на нее глаза. Ничего, кроме любви, Вика в них не увидела. Грусть отступила на задний план – она затаилась где-то в самой их глубине, и теперь они светились только любовью. Сначала он целовал кончики ее пальцев, потом – запястье, долго целовал ладони, каждую линию на них… Через час Вика, уже лежа на кровати, протянула руку и незаметно для задремавшего Павлика выдернула из розетки телефонный шнур. Александр должен был позвонить в шесть, но Павлик определенно уйдет не раньше восьми. Вике не хотелось разговаривать с Александром в присутствии Павлика.
Накинув на себя халат, Вика терпеливо выслушивала прощальные слова Павлика, прислонившись к дверному косяку.
– Ты извини, Викуля. Так получается, но я не смогу прийти ни завтра, ни послезавтра. Мне нужно уехать на два дня в район. Там застряло несколько вагонов с зерном…
Вика даже не пыталась сделать вид, что слушает его. Слегка нахмурив брови, она придирчиво изучала рисунок на обоях, причудливые и непонятные извилины, рождающиеся одна от другой и теряющиеся в непонятном и бесконечном лабиринте. Маленькое табло электронных часов в прихожей показывало двадцать минут девятого. Вика зевнула.
– Ничего страшного. Я найду чем заняться, Павлик, – успокоила она его, как маленького ребенка, а про себя облегченно подумала, что по крайней мере два дня ей не придется больше никому врать, выдергивать телефонный шнур из розетки и наблюдать в окне призрак серебристого «мерседеса». Целых два дня она может совершенно спокойно наслаждаться своим счастьем. Все получилось как-то глупо – тот разговор, к которому Вика так готовилась, которого так ждала, так и не произошел между ними. Но быть слишком жестокой ей тоже не хотелось, а поэтому она не очень сильно укоряла себя за то, что смалодушничала.
Он притянул ее к себе, поцеловал в сомкнутые и равнодушные губы. Замешкавшись на пороге, достал из внутреннего кармана пальто пачку денег и молча положил на тумбочку.
Он делал это не в первый раз – за прошедшие два года Павлик регулярно оставлял ей деньги на тумбочке, когда уходил. Вика обычно молча чмокала его в щеку – этот вопрос почти не обсуждался. Павлик никогда не комментировал свои действия – он просто клал деньги на тумбочку, целовал Вику и уходил. Так было всегда. Порой Вика даже не замечала момента, когда деньги оказывались на тумбочке – деликатный Павлик умел делать это незаметно. И вот теперь…
– Павлик, – она торопливо окликнула его, схватила деньги и протянула обратно, – мне не нужно, у меня есть!
Он застыл на пороге – словно она из-за спины ударила его. Некоторое время они так и стояли, в полной тишине, потом Павлик обернулся. В его глазах, в выражении лица Вика не заметила ничего необычного – все та же преданность, отеческая забота и легкое недоумение.
– Ну что ты, Вика. Возьми, я же тебе принес. Мало ли на что может понадобиться. Прошу тебя, возьми. Ты же сама недавно говорила, что к нам приезжает какой-то театр – извини, я не помню название – на гастроли.
– Ленсовета. – Вика набрала в легкие побольше воздуха, чтобы продолжить наступление. Ей казалось, что с минуты на минуту она сорвется, выгонит его, все ему скажет. – Мне не нужны деньги, Павлик, я же сказала…
– Хорошо. – Он не дал ей договорить. Вика молча, расширенными от удивления глазами смотрела на то, как он снова берет пачку и кладет ее обратно в карман. – Если будут нужны, то ты, пожалуйста, не стесняйся, скажи…
Вика оторопело смотрела на него, не в силах произнести ни слова. Она никак не ожидала, даже представить себе не могла, что он так быстро покорится, послушается ее, не станет возражать… Да что это с ним случилось?!
Но Павлик уже захлопнул за собой дверь. Вика некоторое время стояла без движения, прислушиваясь, как закрылись и снова открылись, но уже внизу, двери лифта. Ей хотелось подойти к окну и посмотреть, уехал ли он. Почему-то ей казалось, что он сейчас вернется и снова станет предлагать ей взять эти деньги, которые она теперь уже ни за что в жизни не возьмет. Но Павлик не вернулся. В вечерней тишине Вика отчетливо услышала, как заработал мотор его машины, потом звуки начали отдаляться, и все стихло. А она все стояла в прихожей, так и не понимая, что же произошло с Павликом.
Закрыв дверь на ключ, она вошла в ванную и застыла напротив зеркала, в первую же секунду ощутив прилив настоящей ненависти к самой себе. На нее смотрело чужое лицо, и все же Вика знала, что это была она. Синие, глубокие круги под глазами, растрепанные волосы, розовые пятна на бледных щеках, блестящие, словно покрытые лаком, бледные губы. Прошедшие сутки она практически непрерывно занималась любовью. Сначала – с любимым мужчиной, до исступления, а потом, после недолгого перерыва, – с тем, которого не любит и не любила никогда. Которого просто пожалела, вместо того чтобы прогнать. Тело болело, глаза слипались. Это было невыносимо.
Теперь Вике казалось, что она никогда не сможет отмыться от прикосновений Павлика. Странно, но до сих пор она не сознавала, насколько ужасно спать с мужчиной, которого ты не любишь! И это вдвойне ужасно, если твое тело еще не успело остыть от поцелуев и ласк того, другого, любимого. Но только в тот момент, когда захлопнулась дверь за Павликом, Вика смогла понять, насколько ужасно все то, что произошло.
Выйдя из ванной, она завернулась в махровое полотенце, села в кресло, закурила сигарету и тупо уставилась на телефонный шнур, который выглядывал из-под кровати. Включить телефон, дождаться звонка и провести остаток вечера и ночь с Александром… Это было просто дико. Это показалось Вике последним кругом ада. Ступить в него она не решилась, а потому телефонный шнур так и остался лежать под кроватью до наступления следующего дня.
Проснувшись рано утром, она долго сидела возле окна, смотрела, как тает ночь – темное ущелье, отделяющее один день от другого, – встречала солнце, пила кофе и курила. Легкий порыв свежего весеннего ветра выманил ее на улицу. Почти до полудня Вика бесцельно бродила по парку, расположенному неподалеку от дома, смотрела, как распускаются почки на деревьях, сидела на скамейке возле пруда, листала небольшой томик стихов, слушала птиц и голоса людей. Постепенно ей становилось легче, вчерашний кошмар уходил в прошлое, реальность обретала свои черты. На душе было уже не так мерзко, как накануне. Вернувшись, Вика распахнула в квартире все форточки, подключила наконец телефон, громко включила музыку и принялась мыть полы. Это был неосознанный порыв – вчерашний день все еще жил здесь, в этой квартире, и ей хотелось стереть последнее воспоминание о нем. Чтобы ничего, совсем ничего не осталось.
В домашних хлопотах незаметно пролетело почти два часа. Некоторое время Вика возилась на кухне, стараясь ни о чем не думать, и все же понимала, что с каждой минутой тревога ее растет. Вода в кране, казалось, производила слишком много шума. Вика закрутила кран, оставив лишь тоненькую струйку – теперь по крайней мере можно быть уверенной в том, что шум воды не заглушит телефонный звонок… Она закрыла форточку, потому что с улицы тоже доносилось слишком много посторонних звуков. Оставив в раковине посуду, она зашла в комнату, мокрыми руками сняла телефонную трубку, послушала… Гудок был – значит, со связью все в порядке. Вика снова положила трубку, поискала глазами тряпку, нашла ее и стерла мыльную пену с матовой поверхности телефонного аппарата.
В четыре часа, переделав все возможные дела, дочитав начатый накануне роман, она уже решила, что Александр не позвонит. В течение дня телефон ожил лишь однажды, но, увы, Вика услышала на том конце лишь мамин голос с давно ставшим привычным вопросом о ее самочувствии. Но именно в тот момент, когда Вика уже отчаялась и решила, что ждать больше не стоит, телефон снова зазвонил. Сняв трубку после первого же звонка, она почувствовала, как перехватило дыхание, как застучало сердце…
– Ну наконец-то, – вздохнула она, не сумев сдержаться. Почти весь день она уговаривала себя быть сдержанной в предстоящем разговоре, не проявлять эмоций, не показывать, насколько беззащитно ее чувство. И все-таки сказала именно то, что так рвалось наружу.
– Прости, я не мог позвонить раньше. И еще раз – прости.
– Еще раз – за что? – От одного звука его голоса Вика просто сходила с ума. Казалось, она может слушать его бесконечно. – Послушай, – заторопилась она, не став дожидаться его объяснений, – приходи скорее. Я жду тебя, я ужасно соскучилась, Александр!
– Я тоже соскучился, – тихо ответил он и, как показалось Вике, нахмурился. Она совершенно отчетливо видела его лицо, каждое движение губ, произносящих слова, которые долетали до нее через расстояние. – Но я уже сказал – прости. Прости, Вика, но сегодня не получится увидеться. Только завтра.
– Завтра? – Вика едва не выронила трубку из рук, услышав этот чудовищный приговор. Завтра казалось недостижимым. Двадцать четыре часа протяженностью в век. – Ты с ума сошел! Я не могу ждать до завтра!
Он не отвечал, но Вика сразу поняла, что причина его молчания совсем не в том, что он раздумывает, Приговор был окончательным…
– Да что случилось?
– Ничего особенного, – ответил он, – просто у меня на сегодня назначена встреча.
– Встреча? У тебя назначена встреча? – Вика повторяла его слова, пытаясь уловить смысл, понять наконец, что же встало между ними. – Какая встреча? С кем?
В следующую секунду она пожалела о том, что задала этот вопрос. Но было уже поздно, и ее понесло по течению, сопротивляться силе которого она была не в состоянии.
– С женой.
– С женой? Встреча с женой? Так ты…
– С бывшей женой.
– Так ты женат?!
Она слышала и не слышала его, натыкаясь на каждую фразу, как натыкаешься в темноте на острые углы, отпрянув, бросаешься в другую сторону и снова не находишь выхода.
– С бывшей женой, я же сказал. Мы в разводе уже…
– С бывшей женой. Да, конечно. Почему ты мне не сказал?
Она полностью напрягла слух, но не слышала ничего, кроме далеких, едва различимых гудков и слабого потрескивания.
– Почему ты мне не сказал, Сашка? Ты не слышишь меня?
– Почему… почему я должен был тебе говорить, Вика?
– Почему ты должен был…
– Да прекрати ты без конца переспрашивать! – Он внезапно взорвался, и Вика зажмурила глаза, словно в ожидании удара. – Я не должен был тебе ничего говорить. И ты меня не спрашивала.
– Я тебя не спрашивала, – чувствуя, что провоцирует новую волну раздражения с его стороны, Вика снова отозвалась эхом. – Что ты хочешь этим сказать?
– Ничего. – Его голос постепенно менялся, становясь почти неузнаваемым. – Ты и не должна была меня ни о чем спрашивать. Я ведь не спрашивал тебя…
– О чем ты меня не спрашивал?
Ее вопрос спровоцировал назревающий взрыв.
– Ни о чем! Я не спрашивал тебя, откуда этот загар… Откуда этот южный загар в конце апреля. Солярий, насколько мне известно, – не то место, которое дамы посещают в закрытых купальниках. И многое другое… Не спрашивал, откуда ты берешь средства к безбедному существованию – ведь ты, насколько я понимаю, нигде не работаешь.
По голосу было понятно, насколько неприятен ему этот разговор.
– Сашка! – Она хотела закричать, попытаться остановить его, но голос куда-то пропал. Ее шепот он не услышал.
– Ты просила позвонить вчера вечером. В шесть часов. Я не спрашиваю тебя, где ты была…
– Я была у подруги! – Вика наконец нашла в себе силы оборвать его жуткий монолог. – Я была у подруги, поздно вернулась…
– Я звонил тебе всю ночь, Вика. Всю ночь. Я сам не знаю, сколько раз набирал твой номер. Сто, двести раз… Тебя не было дома.
– Я… я была дома!
– Послушай, – он перебил ее, теперь его голос звучал спокойно и ровно – как будто бы ничего не случилось, – я не думаю, что ты обязана передо мной отчитываться. Мы с тобой… мы ведь почти не знакомы. Поэтому ложь была бы глупой, а правда не совсем уместной, да и ненужной. Разве не так?
Вика зажмурила глаза. Она не могла поверить, что все может разрушиться вот так, в один момент, что разочарование снова придет именно в ту минуту, когда она так сильно ожидала радости. Некоторое время они молчали. Вика не находила слов, мысли путались. Страх и предчувствие надвигающейся беды полностью охватили ее.
– Молчишь… Значит, я прав. Я позвоню тебе, Вика. Как только у меня будет время.
– Сашка!.. – закричала она, на минуту всерьез подумав, что сможет перекричать эти чертовы гудки, частые, монотонные, бесчувственные. Повесив трубку, она, как тряпичная кукла, спустилась на пол, закрыла лицо руками и беззвучно разрыдалась.
Узкий и прямой солнечный луч падал в комнату через окно, освещая суетливое движение невесомых, почти прозрачных частиц. Вечернее солнце светило мягко, прощаясь, успокаивало, дарило надежду на то, что завтра все будет иначе. Возможно, Вика просто пыталась себя в этом убедить, наблюдая, как медленно движется по комнате солнечный луч, становясь почти с каждой минутой все короче.
«Человек всегда должен на что-то надеяться. Без надежды жизнь не имеет смысла. Жизнь без надежды – это прошлое без будущего. А ведь человек все-таки живет тем, что впереди. Прошлое – это только опыт, это основа для будущего…» – рассуждала Вика, пытаясь убедить себя в том, что в жизни еще не все потеряно. Кажется, прощаясь, он обещал позвонить. Но сколько раз она сама точно так же абстрактно обещала кому-то позвонить, заранее зная, что звонить не станет! «Я тебе позвоню» – прекрасная отговорка для тех, кто, не собираясь поддерживать дальнейших отношений, предпочитает обходиться без их выяснения. Эти три слова, дающие надежду, могут иметь совершенно противоположный смысл: я тебе никогда не позвоню. Чаще всего так и бывает… «Глупо… Боже мой, как глупо! – в сотый раз подумала Вика, не в силах справиться с чувством досады. – Он ничего не понял, даже не пытался понять, выяснить что-то. С другой стороны, он прав – ведь мы почти не знакомы, и долгое выяснение отношений было бы неуместно. Мы почти не знакомы… А то, что я его люблю, не имеет значения».
Поднявшись, она прошлась по комнате, не задумываясь, взяла тряпку и принялась механически стирать пыль с тумбочки. Все это она уже делала, в квартире была стерильная чистота, и все же это было лучше, чем сидеть в кресле и смотреть в одну точку, упиваясь своей болью. «Позвонит или не позвонит?» – без конца спрашивала она себя и не могла найти ответа. Совершенно случайно взгляд ее остановился на собственном отражении в зеркале. Брови сошлись на переносице, образуя единую ломаную линию, глаза – как после пытки. «Черт возьми, остается только найти ромашку, сесть посреди комнаты прямо на пол и отрывать лепестки, глотая слезы. Позвонит или не позвонит? Но разве мне семнадцать лет? Ведь не семнадцать, не двадцать и даже уже не двадцать пять. Тогда почему?! Эй, дама в розовом платье, где же ты? Вернись, черт бы тебя побрал, приди мне на помощь!»
Вика откинула волосы со лба, подошла к окну и попыталась прикурить сигарету. Но спички, попавшиеся под руку, были влажными. Погасла одна, другая, третья… Вика досадливо выругалась, огляделась по сторонам в поисках зажигалки, которую так и не смогла обнаружить. Снова, все так же безуспешно, попыталась зажечь спичку – и вдруг, сама, наверное, того не ожидая, отшвырнула в сторону злополучный коробок, бросила сигарету на пол, а пачку, почти полную, безжалостно смяла в руке. Пальцы побелели от напряжения, но она все продолжала сжимать их. Другой рукой поспешно открыла створку окна и, разжав наконец пальцы, выбросила пачку на улицу.
– Я же не курю, – тихо и спокойно произнесла она вслух, – я бросила курить. Бросила. Тогда зачем мне сигареты?
Шумно и глубоко вздохнув, она закрыла окно и огляделась по сторонам. В поле зрения попал телефон. Не раздумывая она направилась к нему, набрала привычный номер телефона и вскоре услышала знакомый голос.
– Привет, Ленка. Ты что-то пропала, не звонишь. Никаких новостей?
– Новостей – куча! Ты извини меня, мне просто сейчас некогда, столько дел навалилось… Но ты узнаешь об этом первая! – торжественно произнесла Неверова, от восторга срываясь на фальцет. – Я выхожу замуж!
– П-поздравляю, – оторопев от неожиданности, слегка заикаясь, произнесла Вика, – значит, все-таки?
– Да! Да! И еще раз – да!
– А на свадьбу пригласишь?
– Конечно, приглашу, – рассмеялась Ленка, – будешь у меня свидетельницей.
– Я правда очень рада за тебя! Только, знаешь… За тобой – должок.
– Должок? Я вроде не занимала…
Впервые за последние сутки Вика искренне, от души рассмеялась. Несчастная Ленка, коммерция так сильно въелась ей в мозги, что она все воспринимает в переводе на деньги.
– Да что ты ржешь как сумасшедшая, – не вытерпела Неверова, – говорю, не занимала!
– Да я не об этом, – Вика вытерла выступившие на глазах слезы, – я о девичнике!
– О девичнике?
– Ну да, о чем же еще!
– Конечно, обязательно. А я-то думала… – Ленка наконец тоже от души рассмеялась. – Я только еще точно не знаю, какого числа у нас будет регистрация.
– Это не важно. Мы устроим девичник сегодня, – категорично заявила Вика.
– Сегодня? Да с чего это?
Некоторое время Вика молчала, надеясь, что Ленка, старая подруга, сама все поймет, и Вике не придется рассказывать ей о своем мерзком состоянии.
– Вика, у тебя депрессия… – Ленка, умница, все-таки догадалась.
– Хуже, – вздохнула Вика, – меня спасет только девичник. Ты и я – больше никого не нужно.
– А что у тебя случилось-то?
– У меня? Ничего особенного. Просто я курить бросила.
– Ты?! Бросила курить?.. – Лена наконец поняла, что Вике не слишком приятен этот разговор. И уж если она бросила курить, значит, случилось что-то невероятное. – Ладно. Ты да я да мы с тобой… И правда, ведь давненько мы с тобой не сидели, по душам не говорили. Приезжай ко мне.
– К тебе? А может, ты ко мне?
– Нет уж, – возразила Ленка, – первый прием борьбы с депрессией – выйти из дома. Сменить обстановку, вдохнуть свежего воздуха. Так что жду тебя через сорок минут. К тому же это все-таки мой девичник.
– Уже выезжаю, – покорно согласилась Вика, повесила трубку и принялась собираться.
В тот вечер у Неверовой она жутко напилась – наверное, первый раз в своей жизни выпила одна целую бутылку коньяка. А выпив коньяк, пролила море слез, наговорила кучу глупостей – и наконец почувствовала облегчение. Она порывалась уехать домой на такси, но Ленка, не сделавшая по причине своей беременности ни одного глотка спиртного, домой ее не отпустила. Вика, с трудом раздевшись, завалилась спать на Ленкиной широченной кровати красного дерева, еще несколько минут всхлипывала и бормотала, что ей нужно домой, а потом наконец заснула.
Утром нестерпимо болела голова, и все же Вика решила не злоупотреблять Ленкиным гостеприимством. Прощаясь, она сказала, что ужасно завидует Ленке.
– Ты завидуешь, что я выхожу замуж?
– Ну да, – согласилась Вика, не совсем уверенная в том, что говорит искренне, – я тоже мечтаю выйти замуж.
– Так выходи, – улыбнулась Ленка, для которой с недавнего времени все стало слишком просто.
– Выходи! – передразнила ее Вика. – За кого выходить-то? За Павлика, что ли?
– За Павлика! – рассмеялась Ленка. – А что, неплохая идея! Богатый, солидный, любит тебя, а от жены сбежит по первому же твоему слову…
– Нет уж, спасибо. Сыта по горло солидным, богатым и… Что там еще, не важно. Не хочу больше! Не нужно убегать от жены.
– Все будет хорошо, – Ленка поправила шарф у Вики на шее и внимательно, как-то по-матерински, посмотрела в глаза, – вот увидишь. У тебя все будет хорошо.
– Ты как курица-наседка, – беззлобно ответила Вика, – еще живот не округлился, а уже – мама… Ладно, прорвемся!
Спустившись вниз, Вика долго стояла возле Ленкиного подъезда, пытаясь справиться с нахлынувшим головокружением. Домой идти не хотелось. Вика даже представить себе не могла, каким будет ее возвращение туда, где за последнее время с ней столько всего случилось. Некоторое время она просто шла по улице, вперед, без цели, потом поняла, что впереди набережная, и зашагала быстрее… Но в какой-то момент остановилась как вкопанная, несколько секунд стояла на месте, смотрела перед собой – туда, где серебрилась уже совсем очистившаяся ото льда вода, а потом решительно повернула назад, прочь от воспоминаний и глупых надежд на случайную встречу.
Остановив попутную машину, Вика назвала свой адрес. Через несколько минут она уже открывала дверь ключом – нарочито медленно, потому что слышала, что там, в квартире, звонит телефон. Пальцы дрожали от нетерпения, но Вика все же заставила себя спокойно, не торопясь, повернуть ключ в замочной скважине – один, потом другой раз… Когда Вика оказалась внутри квартиры, телефон уже молчал.
…Она бесцельно ходила из комнаты в кухню, пыталась читать, смотреть телевизор. Поняв наконец, что ее не спасет ничего, кроме забытья, проглотила две таблетки димедрола, разделась и принялась ждать, когда же они подействуют. Уже находясь на грани между реальностью и забытьем, она вдруг подумала: «Кажется, я правда бросила курить… Это хорошо. Это просто замечательно!» Проснувшись на следующий день утром, она вспомнила, что ей снился Павлик.
* * *
Павлик смотрел на нее своими прозрачными глазами и снова твердил о том, как сильно соскучился. Это был уже не сон – Вика проснулась почти два часа назад, привела себя в порядок. Звонок в дверь застал ее за чтением газеты. Она снова просматривала объявления о работе – только на этот раз более внимательно. Нервно, сама того не замечая, постукивала пальцами по светлой лакированной поверхности кухонного стола, задумчиво вертела в руках ручку и что-то подчеркивала. Она даже не знала, радоваться или огорчаться тому, что ее оторвали от этого занятия.
– Ты даже не позвонил.
Она смотрела, прищурившись, как играют огоньки от лампочки в его потемневших от приглушенного света глазах. Павлик казался ей немного растерянным, и радостным, и грустным – так, наверное, выглядят поэты в минуту вдохновения. Небрежно распахнутая короткая кожаная куртка, прядь волос, неожиданно упавшая на лицо, розовый румянец на щеках – все это делало его внезапно помолодевшим, но от того еще более беззащитным.
– Я звонил, но у тебя, кажется, повреждение на линии. Сплошные короткие гудки. – Павлик без повода рассмеялся и притянул Вику к себе. – На улице уже почти лето, Викуля!
Вика позволила ему несколько раз дотронуться губами до лица, отстраненно подумав: «Повреждение на линии… Ведь такое тоже бывает. И очень часто. А я об этом даже не знала». Потом она все-таки отстранилась от Павлика и скрылась в дверном проеме. Подняв телефонную трубку, не услышала абсолютно никаких звуков.
– Да, ты прав. Повреждение на линии, – подтвердила она, наблюдая за тем, как он торопливо снимает с себя верхнюю одежду. – Интересно, это надолго?
– Сейчас позвоним, узнаем. – Павлик достал из внутреннего кармана мобильный телефон и вопросительно посмотрел на Вику: – Ты знаешь, по какому номеру можно…
– Не нужно, – она оборвала его, – не нужно ничего узнавать. Какая разница, мне все равно не нужен телефон. В крайнем случае могу позвонить из автомата.
Некоторое время Павлик молча смотрел на нее, видимо, отметив несколько необычные нотки в ее голосе, немного изменившееся выражение лица. Ни слова не сказав, опустил мобильник в карман, повесил куртку на вешалку и снова улыбнулся.
– Знаешь, Викуля, у меня для тебя новости.
– Да? – Вика отреагировала достаточно вяло, продолжая думать о своем.
– Видела дом, который строится на набережной? Одноподъездный, с двухъярусными квартирами?
– Сейчас по всему городу строятся десятки таких домов, – ответила Вика, припоминая высокий силуэт кирпичного здания, расположенного как раз напротив кафе «Андалузская лагуна». – Так в чем дело?
Они продолжали стоять в прихожей. Вика рассматривала Павлика, думая о том, что, возможно, сегодня она видит его в последний раз, и совсем не замечая того, что застыла в проходе, не давая ему возможности зайти наконец в комнату.
– Вика, мы так и будем здесь стоять?
– А что, – равнодушно прореагировала она, – здесь очень мило.
Вслед за Викой он направился в кухню и опустился напротив нее на табуретку.
– Дело в том, что этот дом уже сдан. И я покупаю в нем квартиру… Я покупаю в нем квартиру и дарю ее тебе. Ну подумай, сколько ты можешь жить в этой «хрущевке»? Трубы прогнили, батареи текут, кухня крошечная…
Павлик, наверное, еще очень долго мог бы перечислять ужасающие бытовые подробности Викиного существования, если бы она его не перебила:
– Ты с ума сошел. Я не просила тебя покупать мне квартиру. Мне не нужны такие подарки.
– Пустяки! – Павлик махнул рукой. – Послушай, родная, ведь у меня никого нет, кроме тебя. Для кого же… для кого же еще все это? Тебе не стоит отказываться, Вика. Я понимаю, это немного неожиданно…
– Да замолчи ты наконец! – Вика поднялась со своего места и встала у окна, повернувшись к Павлику спиной. Он замолчал, ошарашенный тем, что она повысила голос. В первый раз за два года этой тихой идиллии она позволила себе закричать на него. Вика и сама почувствовала себя немного неловко. Было такое ощущение, будто она отругала ребенка, который и сам не знал, что поступает плохо. Но именно в тот момент – Вика сразу поняла это – рухнул невидимый барьер, последняя преграда, которая, возможно, так и не позволила бы ей сделать то, что она собиралась сделать уже давно.
