Текст книги "Офицеры-2"

Автор книги: Елена Караваешникова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 15 страниц)

Незаметным для окружающих движением Шуракен отстранился. Нинка увидела холодок в его глазах, усмехнулась и подняла рюмку.

– Славка, – с вызовом сказала она, обращаясь к главе администрации, – налей-ка мне, а то иностранец наш совсем разучился баб обхаживать.

Уже пьяный Морозов с радостной готовностью схватил бутылку водки и стал лить в подставленную рюмку, косясь на Нинкину грудь, рассветным солнышком розовеющую сквозь бирюзовые загогулины. Водка лилась через край.

– Ой, Славик, как ты меня любишь, – играя голосом, сказала Нинка.

Славик даже вспотел от таких слов, дал косяка на Шуракена и в конце концов решил, что лучшим выходом для него сейчас будет произнести речь. Он встал, солидно поправил скособочившийся галстук и стал говорить, как по телевизору, о надеждах, которые возлагает новая Россия на таких людей, как он сам и его школьный друган Сашка Гайдамак, отборный, можно сказать, представитель народа. Под конец он выразил уверенность, что теперь, кончив шляться по заграницам, Сашка сядет на землю и займется наконец хозяйством. При этом мент, начальник районного ОВД усмехнулся в усы, давая понять, что он человек более просвещенный насчет личности Шуракена.

Дело пошло. Речь главы вдохновила батюшку. Он поднялся, покачиваясь, отбросил с лица влажные локоны и сказал, что вера и крестьянство испокон веков спасали Россию. Старый, сурово пьющий скептик Кутенков высказался по этому случаю в том смысле, что испокон века на Руси два слова были главные и оба из трех букв – одно Бог, второе вы сами знаете.

После того как батюшка простился с хозяевами и, загребая бутсами, побрел восвояси, дым пошел коромыслом. Кутенков извлек ненаглядную свою гармонь и для затравки выдал гражданам матерную частушку. Задетые за живое бабы переглянулись, и одна в ответ проголосила такое, что Кутенков только крякнул и, чтоб замять эту тему, заиграл душевное: «Ты ждешь, Лизавета, от друга привета...»

Совершенно трезвый Шуракен холодно и неприязненно наблюдал, как напиваются гости.

– Что ты смотришь на нас, как на неродных? – вдруг спросил Кутенков. – Не нравимся мы тебе? Внук фронтового дружка Алешки Гайдамака даже пить с нами брезгует, словно не к себе домой вернулся. Во дела.

– Ничего, дед, все нормально.

Шуракен вылез из-за стола, аккуратно обошел Нинку. В прихожей он накинул свою летную куртку, вышел на крыльцо и достал сигареты.

«От чего ушел, к тому и вернулся. По уши в дерьме сидят, жопа сгнила. Славка Морозов им вешает, они уши развесили, слушают...» Шуракен почувствовал, как к сердцу подкатила волна злобы и тоски. Прямо завтра уехать бы отсюда, да некуда.

Из дома неслось пьяное пение и отвратительные взвизги гармони.

Шуракену захотелось сгрести все пьяные хари за шиворот и выкинуть за ворота. Может, и здорово было бы выкинуть всех к чертовой матери, но нельзя – с ними теперь жить. Да и не виноваты они ни ухом ни рылом в том, что с ним случилось. Это его судьба сломалась, а они как хотят, так и живут.

Шуракен бросил окурок в снег и пошел в сарай.

Как только он открыл дверь, Дуст, повизгивая, мохнатым клубком подкатился под ноги. Шуракен запер его в сарай, чтобы по пьяни гости не затоптали щенка.

– Ну как ты тут, маленький? Соскучился? Пойдем погуляем.

Шуракен сунул щенка под куртку и до половины застегнул молнию. Большая круглая голова Дуста с коротко обрезанными ушами и одна толстая лапа торчали у него из-за пазухи. Выйдя из сарая, Шуракен увидел Нинку. В дубленке и белом пуховом платке она стояла на крыльце и ждала его.

– Пойдем, Саша, проводишь меня.

Они вышли за ворота. Улица была освещена фонарями, в окнах некоторых домов еще горел свет. Снег поскрипывал под каблуками Нинкиных модных сапог.

Шуракен никогда не забывал своей первой любви. Уходя в училище, он рассчитывал, что станет офицером и женится на Нинке, но ей некогда было его ждать. Она была красивая девка в самой поре, от ухажеров отбоя не было, но по-серьезному замуж звал только Каляй. Нинка погуляла в невестах два года и от безнадеги пошла замуж. В течение десяти лет Шуракен видел Нинку от случая к случаю во время коротких наездов к матери. Он знал, что семейная жизнь ее не сложилась – Каляй пил по-черному. Под конец, когда Нинка стала уже полновластной хозяйкой «Колоска», семейные отношения превратились в великое противостояние по разные стороны прилавка. Водку в своем магазине Нинка мужу не продавала, а он требовал. Она гнала его из магазина – он со злости пинал ногами дверь и орал. В конце концов Нинка ушла от Каляя, вернулась в родительский дом.

Шуракен и Нинка молча дошли до Нинкиного двора. Шуракен остановился. Нинка открыла калитку и взглянула на него приглашающим взглядом. Ночью у калитки с запорошенными снегом кустами сирени ей удивительно к лицу была белая кружевная шаль.

– Заходи, – сказала она.

– Поздно уже и пьяных гостей полон дом.

– Ничего, они и без тебя обойдутся. Заходи, раз приглашаю.

– Да нет, пожалуй, видишь, со мной щенок. Маленький еще и глупый, нагадит в доме.

– Возишься с собакой, как с ребенком. На веранде его оставь, не пропадет, – сказала Нинка и пошла к дому.

Шуракен вроде бы двинулся следом, но Нинка с удивлением заметила, что он принял ее приглашение без особой радости. Обычно мужики иначе реагировали на подобную милость. Но если сказать честно, то гости редко переступали порог ее дома. Нинка была женщина с характером, ей бы не всякий подошел. Как и Шуракену, Нинке было двадцать восемь лет. Зрелое тело гуляло. Груди по ночам наливались огнем, твердели так, что торчали холмиками, даже когда она лежала на спине. Ей не хватало не только любви, но даже просто тепла мужского тела в постели.

По темным ступеням Шуракен поднялся на веранду. Нинка оставила дверь в комнаты открытой. На нетопленой веранде поскрипывали промерзшие половицы.

– Заходи же скорей, не студи дом, – крикнула Нинка.

Шуракен расстегнул молнию на куртке, вытащил щенка и пустил на пол.

– Подожди здесь, Дуст, я недолго.

Давая понять, что он не намерен задерживаться, Шуракен не снял в прихожей куртку. Так и вошел в комнату.

За последние два года Нинка разбогатела. Перестроила дом, купила дорогую мягкую мебель. Сейчас она гордилась тем, что комната выглядит, как городская. Она зажгла шелковый торшер у дивана. Он, как маяк, указал направление движения.

Но Шуракен, переступив порог, так и стоял с тем отчужденным, официальным выражением на лице, с каким он сидел за столом. Нинка подошла вплотную и, просунув руки в нагретое его теплом меховое нутро куртки, обхватила, прильнула грудью. Она была под стать ему, крупная, рослая. Когда они стояли так, прижавшись друг к другу, желанные части их тел находились в самом убедительном соответствии: ее женское против его мужского, его мужское против ее женского.

Но Нинка вдруг почувствовала, как мускулатура под его свитером пришла в какое-то осторожное и непокорное движение. Шуракен мягко освободился от ее объятий, как будто вежливо разомкнул захват противника.

– Почему? – удивилась Нинка.

– Ладно, я пойду, – невнятно проговорил Шуракен.

– Да брось, куда ты пойдешь. Успеешь, там у тебя до утра гулять будут.

Закрыв глаза, Нинка снова прижалась к Шураке-ну. Настойчивым лисьим движением запустила руку под свитер. Гладя гладкую, пока прохладную кожу, лаская тело, от которого шло ощущение силы, она потянула молнию на джинсах.

Шуракен вдруг резко перехватил Нинкину руку. Нинка вздрогнула всем телом, жест Шуракена обжег ее обидой. Она ни черта не поняла и взвилась от злости, увидев непробиваемую невозмутимость и вдумчивую серьезность, как всегда нарисованные на физиономии Шуракена. Нинка ударила бы его, если бы Шуракен не держал ее за руки. Она дернулась, чтобы вырваться.

Шуракен без усилия притянул ее к себе. Голова у Нинки пошла кругом. Веки отяжелели и опустились сами собой. Нинка почувствовала губы Шуракена. Они были горячие и горькие от табака.

Готовая ответить на поцелуй, Нинка вдруг с удивлением и неудовольствием почувствовала, что объятия Шуракена разжались, и, открыв глаза, она увидела только, как его спина исчезает в проеме двери.

«Баба у него есть, что ли, или натаскался по свету, насмотрелся блядей! Нос от своих воротит», – Нинка со злости укусила себя за кулак.

Перед оскорбленным Нинкиным взором так и замелькали кадры американских видеофильмов. Прямо строем пошли, играя накачанными задами и сиськами, Шерон Стоун, Мадонна и прочие секс-агрессорши.

Стало обидно до слез.

11

Ставр уже не соображал, сколько времени он сидит в карцере. Может, сутки, а может – неделю. Когда лагерь был военной базой, это помещение использовалось как арестантское, соответственно оно и было оборудовано: ничего, кроме серых бетонных стен в зловонных потеках мочи. Под низким потолком имелось узкое отверстие, позволявшее просачиваться внутрь скудным порциям дневного света. Воздух оно почти не пропускало. От духоты и жары Ставр все время был в поту. Голова разламывалась от боли. Временами он отключался, проваливался в тяжелую бредовую сумятицу.

Когда охранники привели его сюда и Хиттнер сам открыл дверь, Ставр заглянул в вонючую душегубку и заявил, что не войдет туда.

– Нет, войдешь, – ответил Хиттнер. – Войдешь, потому что у тебя нет другого выхода. От тебя кровью пахнет, и, если ты вернешься в казарму, они порвут тебя на куски. Ты кишки свои с пола собирать будешь, понял?

Сейчас Ставр думал, что лучше бы Хиттнер его сразу расстрелял или позволил вернуться в казарму, тогда все кончилось бы быстрее и не столь омерзительно.

Ночью, сидя на полу в кромешной тьме, Ставр услышал, как поворачивается в замке ключ и гремит засов.

«Все! – вспыхнуло в голове. – Но почему ночью? А-а-а... здесь все происходит ночью».

В нем взметнулась бешеная ярость. Если бы его поставили к стенке сразу после того, как он убил Буффало и был еще пьян от крови, высокомерия и злости, а гордость его не была унижена скотским пленом, Ставр спокойно принял бы смерть, и у него нашлось бы мужество засмеяться. Но теперь в нем накопилось столько ненависти, что он уже не мог покориться обстоятельствам. Ставр решил, что теперь и Хиттнер, и прочий сброд надолго запомнят, во что им обойдется его смерть. Долго будут помнить. Все, кто жив останется.

Дверь открылась. Сразу вспыхнул луч фонарика. Метнулся по стенам, нащупывая Ставра, и ослепил его.

– Давай выходи, – произнес голос Хиттнера.

Защищая глаза от яркого света, Ставр тяжело поднялся с пола. Пролезая в дверь, он намеренно горбился и шатался. Но Хиттнер, очевидно, уже слишком хорошо представлял, с кем имеет дело.

– Давай без глупостей, – предупредил он. – Не в твоих интересах сейчас устраивать шум.

Хиттнер погасил фонарь. Осмотревшись в темноте, Ставр с удивлением обнаружил, что, кроме Хиттнера, больше никого нет. Странно, человек с его репутацией, кажется, заслуживает эскорт по крайней мере из пяти охранников с автоматами.

– Спокойно, Ставр, отдышись пока, я закрою дверь. На вот, глотни джину. Это здорово успокаивает нервы.

Хиттнер сунул Ставру флягу и преспокойно повернул ключ в замке арестантской.

– Идем, – сказал он.

– Куда? Меня расстреляют?

– Тебя это беспокоит? – рассмеялся Хиттнер, похоже, он был в очень хорошем настроении. – Ты видел, как расстреливают? Самое неприятное в этом деле, что человек дьявольски живучая скотина. В нем сидит десять – двенадцать пуль, а он корчится, весь в крови, и скребет ногтями землю. Иногда это продолжается довольно долго. Но ты не нервничай, обычно я ставлю поблизости кого-нибудь из моих парней с пистолетом, чтоб сразу выстрелил в затылок. Вот только похорон с воинскими почестями я тебе обещать не могу. Ты же так и не сказал, кто ты. А теперь у меня есть основания думать, что никаких воинских почестей тебе вообще не полагается, потому что таких, как ты, сжигают в полиэтиленовом мешке в крематории для животных.

– Ты или спятил здесь, Хиттнер, или намеренно выводишь меня из себя.

– Не угадал, просто хотел поболтать с тобой напоследок. Может, тебя и расстреляют, но не здесь и не сейчас. Ты улетаешь из лагеря, за тобой прислали вертолет.

– Какой вертолет? Хиттнер, не пори мне мозги, я зол, и мне не до шуток. Кто, мать твою, прислал за мной вертолет?

– Этого я не знаю. За тебя заплатили, остальное меня не касается, не имею привычки задавать лишние вопросы.

– Я знаю, что ты вербовщик, Хиттнер. Ты продал меня?

– Да, а что?

– Кому, черт возьми?

– Пораскинь мозгами, может, сам догадаешься, кто захотел выложить за тебя денежки. А мне так на это наплевать.

За конторой Хиттнера стоял тот самый джип, радиатор которого Буффало продырявил, стреляя в Ставра. С тех пор машину починили.

– Садись, – приказал Хиттнер. – До того места, где ждет вертолет, нам еще ехать полчаса.

Залезая в джип, Ставр вдруг заметил, что на заднем сиденье кто-то есть. Присмотревшись, Ставр узнал Дренковски.

– Что это значит, твою мать? – повернулся он к Хиттнеру. – За него тоже заплатили?

– Нет, за него не платили. Но он сказал мне о тебе одну вещь, благодаря которой я выгодно сбыл тебя с рук. Поэтому Дренковски может убираться к чертовой матери. Таков был уговор.

– Ребята, с вами становится все интересней. – Ставр снова повернулся к поляку: – Ну давай, Дренковски, объясни, что же ты сказал обо мне Хиттнеру?

– Потом, – категорично заявил Хиттнер. – В вертолете у вас будет сколько угодно времени для выяснения отношений.

Он завел двигатель и, не зажигая фар, вывел джип из лагеря. Оставив шлагбаум позади, Хиттнер включил дальний свет. Ставр не испытывал ни малейшей признательности к Хиттнеру, который не расстрелял его, потому что это было невыгодно, зато, похоже, продал вербовщикам. Встречный поток холодного ночного ветра обдувал лицо и грудь под расстегнутой курткой. Ставр решил на время отвлечься от всех проблем и глубоко дышал, стараясь выгнать из легких зловонный, гнилой воздух карцера. Впереди вдруг возник свет. Когда они подъехали ближе, Ставр увидел, что это прожектор вертолета. Во мраке вертолет выглядел загадочно, как НЛО: луч прожектора, свет в

кабине пилотов и рубиновый огонек под днищем. Хиттнер остановил машину.

– Все, парни, предупредите телеграммой, если запланируете вернуться ко мне в ближайшее время.

– О'кей, Хиттнер, – ответил Ставр, – я запомню адрес и пришлю открытку на Рождество.

Вертолет был небольшой, типа российского Ми-4. Его экипаж состоял из двух пилотов. Один из них закрыл за Ставром и Дренковски дверь и уселся в свое кресло, не произнеся ни слова, кроме обычного приветствия.

Когда вертолет поднялся над каньоном; Ставр посмотрел в иллюминатор и увидел светлую полоску на горизонте. Там вставало солнце. Сориентировавшись, он прикинул, что вертолет взял курс на северо-запад.

– Дренковски, – Ставр уселся напротив поляка—честно говоря, мне почти все равно, но все-таки, что ты сказал про меня Хиттнеру?

– Я всего лишь сказал ему, что вы русский, пан Ставр.

– С чего ты это взял?

– Я учился в России и много общался с русскими. Я заподозрил, что вы русский, когда вы изменили свое решение и согласились драться с Буффало. Вы

сделали это после того, как вам сказали, что он из подразделения, предназначенного для уничтожения русских военных специалистов. Я хорошо помню, как вы еще спросили, видел ли Буффало хоть одного русского. Я наблюдал за вами во время боя. Поверьте, я могу отличить практикующееся в американском спецназе джиу-джитсу от боевого самбо. Потом, когда вы отлеживались, переживая в забытьи этот бой, тб пробормотали пару соответствующих фраз, а я свободно говорю по-русски.

Ставр с нескрываемым удивлением слушал Дренковски. Он не ожидал от поляка такой наблюдательности, и его удивило, что человек, ни разу до этого не произнесший двух фраз подряд, вдруг заговорил так свободно и убедительно. Здесь было о чем подумать.

– Я сказал об этом Хиттнеру и договорился с ним, что если мои сведения окажутся полезными для следственной комиссии, то и я получу некоторое поблажки, но я даже не мечтал, что все сложится так удачно.

– Я так и думал, что ты стукач, Дренковски, но ты здорово прокололся. – Ставр посмотрел в иллюминатор, бурая пустыня внизу уже была видна. – Русских вроде меня чертова уйма по всему миру. Я читал где-то, что даже у Шварценеггера мать русская и Сталлоне из Одессы. Так что не знаю, как повернется дело, когда те, кто заплатил за меня деньги, выяснят, что купились на полную чушь.

– Вам видней, пан Ставр, – ответил Дренковски, тоном давая понять, что остался при своем мнении.

Больше они не разговаривали. Ставр прикрыл глаза и погрузился в обдумывание ситуации. Судя по тому, что сказал поляк, вербовщики тут были ни при чем.

«Черт возьми, похоже, меня выкупили свои. А что, вполне возможно, что меня все-таки искали». Нельзя сказать, что эта мысль привела Ставра в восторг, скорей вызвала тревогу.

Вертолет пошел на посадку. Внизу был какой-то богом забытый аэродром: пара собранных из готовых конструкций сараев и взлетно-посадочная полоса. Возле одного из сараев стояла какая-то армейская машина. Из нее вылезли двое парней. Оба были одеты в изрядно потрепанный камуфляж, на поясах обоих ловко и привычно сидели набедренные боевые ранцы с множеством подсумков для патронов и прочих предметов джентльменского набора наемников. На одном была панама с загнутыми с боков полями, на другом – кепи с длинным козырьком. Мрачная, худая физиономия Дренковски просияла при виде этих головорезов.

– Йо-хо-хо! – издал он боевой клич, выпрыгивая из вертолета.

Он обнял своих друзей, до Ставра долетели несколько слов, сказанных по-польски. Он тоже вылез из вертолета и огляделся. Больше на летном поле никого не было. Дренковски вместе со своими друзьями зашагал по бетонку в направлении машины у сарая.

Ставр остался на месте.

Экипаж вертолета, очевидно, нашел этот аэродром не самым подходящим местом для парковки. Работавший на холостом ходу двигатель завыл, винт набирал обороты. Вертолет оторвался от взлетной площадки, повернулся, становясь на нужный курс, и понесся куда-то.

Оставшийся в одиночестве Ставр выглядел как человек, высаженный на необитаемый остров. Но такой оборот дела как раз устраивал его. Ставр почувствовал огромное облегчение, не увидев на аэродроме делегации соотечественников – троих вежливых мужчин в пиджаках, слегка оттопыривающихся слева под мышкой. А если отвал из лагеря организовали не свои, то тоже глупо рассчитывать, что неизвестные друзья не предъявят счет за услуги. Бесплатный сыр, как известно, бывает только в мышеловке. Если его не встретили и счет не был предъявлен немедленно, значит, у них возникли непредвиденные обстоятельства. А это не его проблема.

Ставр решил, что пока все складывается для него лучшим образом. От приза Хиттнера еще осталось около восьмидесяти долларов. Возле ангаров наверняка имелась какая-нибудь забегаловка, где можно получить бутылку пива и порцию сосисок, а затем подцепить грузовик или легковушку попаршивей и договориться, чтобы подбросили до города. С этой идеей Ставр двинулся в направлении ангаров. От вертолетной площадки туда вела рулежная дорожка, выложенная из сцепленных между собой тонких стальных панелей. Грунтозацепы на протекторах ботинок Ставра прочно хватались за рельеф этих пластин. Ставр прошагал примерно половину дистанции, когда увидел выруливший из-за ангаров плоский широкий автомобиль. Он влез на рулежную дорожку и покатил навстречу. По силуэту Ставр видел, что это военная машина, но пока не мог определить, что за зверь приближается к нему.

Ставр остановился.

Он не испытывал особой тревоги, скорей – любопытство. Если человека выкупают из

фильтрационного лагеря, значит, имеют к нему предложение. А предложение всегда можно обсудить.

Машина приблизилась настолько, что уже можно было рассмотреть не только общие очертания, но и детали конструкции. Это был «хаммер», американская машина для войск особого назначения.

«Черт возьми, «хаммер», – подумал Ставр. – Похоже, старине Хиттнеру за меня заплатили америкосы. Это интересно».

Он знал, что, где бы и против кого бы ему ни пришлось воевать, реальными его противниками будут американцы, они же будут и союзниками – в определенных обстоятельствах.

Железо рулежной дорожки лязгало под пуленепробиваемыми шинами. За водительским сектором лобового стекла Ставр видел абрис головы и плеч водителя, второе место было свободно. «Хаммер» остановился, обдав Ставра горячим духом работающего двигателя, бензина и масел – запах бешеных скоростей и действия.

Водительская дверца открылась, и из машины вылез крепкий, даже несколько коренастый мужчина лет тридцати – тридцати пяти. Под стать своему автомобилю он был одет в агрессивно-милитаристском стиле: армейские ботинки, свободные черные штаны и майка с короткими рукавами, черный же нейлоновый жилет с объемными карманами, по которым можно

разложить множество таких вещей, которые всегда должны быть под рукой. Над клапаном левого верхнего кармана Ставр заметил звездно-полосатую нашивку.

– Хай, я Джек Кейт. А вы один из русских парней, натаскивавших в Сантильяне диверсантов и охрану тамошнего вождя.

– Нет, мать твою, я Индиана Джонс.

Кейт отодрал «репейник» на клапане с нашивкой, вытащил из кармана фотографию и показал Ставру.

– Прекрасное патриотическое фото, – заметил при этом он.

На фотографии президент Агильера цеплял на куртку вытянувшегося по стойке «смирно» Ставра «Серебряный крест» – будь он неладен, награду за «выдающуюся храбрость и так далее...». Рядом со Ставром стоял Советник.

Ставр почуял, что в ноздри потянуло паленым.

– Очень красиво, – кивнул Кейт на фотографию. – Ей-богу, моя мамочка прослезилась бы от счастья, если бы я послал ей такой снимок для семейного альбома.

– Кто вы? – спросил Ставр, возвращая фотографию. – И что вам, собственно, от меня надо?

– Я предоставлю информацию о своей персоне, само собой, в разумных пределах. Но прежде давайте уберемся отсюда.

У Ставра не было возражений против такого предложения.

Кейт съехал с рулежной дорожки и напрямик попер к ангарам. Ставр развалился на кожаной подушке железного сиденья, похожего на пилотское кресло вертолета. Свободный, бородатый, в пропотевшем камуфляже, в котором он и спал, и играл в футбол, и дрался и на котором наверняка где-то среди выгоревших коричневых пятен были брызги крови Буффало, Ставр отлично чувствовал себя в кабине «хаммера». Гораздо хуже он чувствовал бы себя в протокольном «мерседесе» сотрудников российского консульства: там он был бы тем, кем, собственно, и являлся, с точки зрения своих: вышедшим из-под контроля сотрудником безопасности, которому предстоит экстренная эвакуация на родину. А на родину Ставр намеревался вернуться без их помощи.

– Я знаю тут недалеко одно тихое местечко, там мы сможем спокойно обсудить наши дела, – сказал Кейт.

– Нет проблем.

По сторонам шоссе тянулась красноватая каменистая земля. Травы почти не было, деревья, то с раскидистыми кронами, то узкими конусами тянущиеся вверх, росли на почтительном расстоянии друг от друга. Впереди на горизонте громоздился горный хребет.

Горы тоже были красноватого цвета. Только господствующие пики светили тусклым золотом.

«Хаммер» свернул к автозаправке, при которой имелась закусочная.

– Здесь мы можем поговорить, – сказал Кейт, вылезая из машины. – Полный бак, – бросил он молодому стройному мулату, появившемуся возле машины.

Низкий, с плоской крышей дом хозяина придорожного заведения был сложен из пиленого песчаника характерного красноватого цвета. С фасада к нему

примыкал деревянный навес, под которым стояли несколько столиков. Между парой ржавых бензоколонок и навесом росло дерево с раскидистой кроной. На дереве в развилке ветвей стояла лохматая черная коза. Она отрывала узкие жесткие листья и задумчиво жевала их.

Ставр и Кейт уселись на дешевые пластмассовые кресла, которые, похоже, заполонили уже весь мир. Возле них появился хозяин заведения.

– Извините, – сказал Ставр Кейту, – но я голоден и намерен пожрать. После этого будем говорить.

– Что вам заказать?

– Я сам закажу. Денег у меня мало, но я думаю, хватит, чтобы расплатиться за порцию жареного мяса и пиво.

Хозяин принес поднос со специями и несколько бутылок пива. Затем он ушел и вернулся с двумя глиняными мисками, накрытыми куполообразными крышками. Миски были только что вынуты из печи, отверстия в их середине курились паром, распространяя ни с чем не сравнимый аромат запеченного со специями мяса. Поставив миску перед Ставром, хозяин снял крышку: в глиняном кратере, еще сохранившем жар огня, шкварчали сочные куски баранины.

– Меня бешено интересует, кто вы, Кейт, и почему вы выкупили меня из лагеря, – сказал Ставр, энергично хватаясь за вилку. – Но боюсь, что, когда я это узнаю, у меня пропадет аппетит. Так что, если вы не против, нашу конференцию мы начнем со жратвы, а закончим деловыми переговорами.

– Откровенно говоря, вы не похожи на слабонервного, и я думаю, что мое предложение вряд ли способно серьезно испортить вам пищеварение, хотя бы потому, что оно не выходит за рамки вашей профессиональной деятельности.

– Вот это я и имел в виду. Я ведь не учитель ботаники.

– Ешьте, Ставр, и получайте удовольствие. Это блюдо после риса и тушенки, по-моему, как раз то, что нужно.

– Это точно.

Ледяное пиво и жирное, шипящее мясо – что может быть восхитительнее? Ставр бешено изголодался по острым чувственным ощущениям. Кейт с сочувствующей усмешкой смотрел, как он безрассудно приправляет мясо самой свирепой приправой из тех, что нашлась на столе. Отложив вилку, Ставр ел руками – очень ловко – и получал при этом особое удовольствие. Когда он закончил, услужливый хозяин принес миску с водой и полотенце, чтобы он вымыл руки.

Закурив, Ставр погрузился в созерцание жизни козы на дереве. Густо разветвленная крона с узкими жесткими листьями давала и пищу, и защиту от солнца. На черной морде козы глаз сверкал, как стеклянная бусина – золотая с черной сердцевиной.

Созерцанию козы Ставр придавался вовсе не потому, что его не интересовало предложение Кейта. Американец оказал ему серьезную услугу и по справедливости имел право требовать ответной. Пока Кейт не враг, но он в любом случае не друг, судя по тому, как он держится, американец ищет союзника. И, судя по его самоуверенному виду, он считает, что согласие Ставра у него в кармане: это или блеф, или у Кейта есть предложение, от которого Ставр не сможет отка-

заться. Он, конечно, не случайно предъявил фотографию, где Ставр стоит рядом с Советником. Наверняка предложение будет связано с персоной Советника или с какими-то делами русской военной миссии в Сантильяне. Нет информации – Ставр ни черта не знает о том, что произошло после гибели базы «Стюарт». Советник всегда был темной лошадкой, заранее предположить, в какой связи он интерееует Кейта, сложно. Не имея фактов, чтобы заранее просчитать возможные способы защиты и нападения, Ставр решил, что ни на какие действия против своих Кейт его ни при каких обстоятельствах не поднимет, а по всем другим вариантам у американца есть шанс с ним договориться.

Хозяин унес грязную посуду и поставил на стол еще несколько бутылок пива и тарелку с солеными орешками.

– Для начала я попытаюсь убедить вас в том, что я не намерен давить на вас и хочу только сотрудничества, – сказал Кейт.

Ставр с любопытством посмотрел на Кейта. У американца было широкое, крупное лицо, резкое и самоуверенное. Формально Кейта можно было признать красивым, но при этом он явно относился к той категории мужчин, которым трудно устанавливать длительные отношения с женщинами. Нежный пол отпугивает напористость и агрессивность стопроцентного мужчины, принципиально не желающего вникать в противоречивый мир тонких чувств. Ставр определил в Кейте охотника: в нем были четко обозначены признаки человека, активно реализующего свой поисковый инстинкт. «Что бы ты сейчас ни наплел мне, Джек Кейт, подумал Ставр, – я нюхом чую, что ты нашего поля ягодища. А это значит, что ты – ЦРУ».

 —О'кей, Кейт,– сказал он, – можете грузить меня. Я готов принять информацию.

– Прежде всего, я частное лицо.

Взгляд Ставра выразил сомнение и намек на готовность принять такие правила игры, если Кейт сумеет его убедить.

– Я владелец компании «Джей Кей Комбат Системе». Главный офис в Соединенных Штатах, город Пафкипси, штат Нью-Йорк, если вас это интересует. Я торгую предметами снаряжения и спецтехникой для коммандос и спецподразделений по борьбе с терроризмом. Кроме того, у меня есть небольшое предприятие по изготовлению снаряжения для пейнтбола. Если вы не в курсе, то это такая игра для больших мальчиков. Позволяет довольно реалистично имитировать боевые ситуации. Оружие стреляет желатиновыми шариками, наполненными краской.

– Я немного в курсе, – прервал Ставр. – Поздравляю, у вас отлично налаженный бизнес, сэр, но ближе к делу. Чем я могу быть вам полезен?

– Если бы я предложил вам убить одного человека, как бы вы на это прореагировали?

– Отрицательно. Я не наемный стрелок.

– Правильно. Я рассказываю вам о своем бизнесе потому, что хочу, чтобы вы поняли, я не пытаюсь нанять вас для ликвидации некой персоны. Я ищу партнера, или, если вам больше нравится, союзника для операции, в которой у нас с вами общий интерес.

– Звучит увлекательно. К сожалению, в данный момент я располагаю неограниченным количеством свободного времени, поэтому готов выслушать про все проблемы вашего бизнеса. Должны же вы получить за свои деньги хотя бы уши.

– Пожалуйста, вы имеете право не верить, но я действительно честный торговец оружием. У меня имеется федеральная лицензия, и я готов вам ее продемонстрировать.

– Честное слово, Кейт, за всю свою жизнь я не продал никому даже шнурков для ботинок. А как покупатель в данный момент я некредитоспособен. Извините, но честному торговцу и фабриканту пейнтбола я абсолютно не нужен. – Ставр повел носом, как охотничий пес, который берет след верхним чутьем. – Здесь пахнет ЦРУ. А что, разве нет?

– Отлично! – ухмыльнулся Кейт. – Я убедился, что местные острые приправы не отбили вам нюх.

– Рад, что доставил вам маленькое удовольствие. Но давайте пойдем дальше. Между нами есть один деликатный вопрос – деньги, которые получил за меня проныра Хиттнер. Это не были деньги честного торговца и фабриканта. Мы с вами уже выяснили, что моя интересная с определенной точки зрения личность не представляет никакой практической ценности для честного торговца и фабриканта. Это были деньги налогоплательщиков Соединенных Штатов Америки.

– Ну насчет денег вы, возможно, и правы. Что же касается меня, то я не являюсь агентом ЦРУ. Я бывший сержант сил специального назначения США и бизнесмен, который сам платит налоги. Но я, не хвастаясь, скажу, что доставил моим дружкам из Разведывательного управления столько полезных сведений, что если бы это было делом рук какого-нибудь структурного подразделения, то им добавили бы денег из бюджета и разрешили увеличить численность личного состава. А что здесь плохого? Я должен помогать своим друзьям, если хочу успешно заниматься бизнесом. В начале нашей беседы, кажется, было замечено, что вы не учитель пения...