Текст книги "Офицеры-2"

Автор книги: Елена Караваешникова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 15 страниц)

1

Серая комната без окон могла вызвать приступ клаустрофобии. Здесь не было ничего, кроме стола и стула. На столе перед Шуракеном лежали несколько листов бумаги. С того момента, когда сразу после приземления в Чкаловске ему приказали сдать оружие, прошло около суток. Он зарос дикой щетиной и все еще был в оливковом тропическом камуфляже. Сюда его привезли в закрытой машине, и он не знал, где находится. Шуракену приходилось бывать на разных засекреченных объектах, возможно, он бывал и здесь.

После обычного медицинского осмотра Шуракена привели в это помещение и предложили написать рапорт о событиях в Сантильяне. Шуракен написал. Рапорт забрали и приказали написать все еще раз. Такой оборот дела Шуракену сильно не понравился, и он повторил свой первый рапорт слово в слово, с точностью до запятых. Затем ему предложили подробно изложить обстоятельства гибели Ставра, начиная с получения приказа о нападении на базу «Стюарт». Но Шуракен чувствовал, что это не главное, что его не известные корреспонденты, те, кто читает рапорты, ведут с ним психологическую игру, постепенно подводя к тому, что их действительно интересует. Чего они хотят? Вот уж Егор Осоргин их точно не интересует – умер Максим, ну и х... с ним. Тогда что? Ищут крайнего, чтобы списать убытки накрывшегося медным тазом коммерческого заведения в Сантильяне? Надо быть очень осторожным, взвешивать каждое слово, каждую запятую, а то тут есть специалисты, которые враз слепят из них со Ставром двойных агентов, предателей Родины. Вот о Ширяеве с генералом Агильерой Шуракен был готов писать сколько угодно: «На здоровье, хавайте дерьмо – это ваши друзья».

Писанина продолжалась несколько часов непрерывно, в самом напряженном темпе. Шуракен устал. Почерк начал выдавать физическую усталость, но в то же время показывал, что самоконтроль по-прежнему работает на высоком уровне. Круг замкнулся.

Шуракен надеялся, что теперь, когда он уже не дает никакой новой информации для размышления, его хоть ненадолго оставят в покое, дадут возможность передохнуть и привести себя в порядок. Но в его мышеловке появились два человека. Один – вежливый парень лет сорока с приятным, интеллигентным, абсолютно незапоминающимся лицом. Второй – грубый, напористый, как плакат «Ты записался в...?».

– Нам необходимо прояснить некоторые проблемы, которые возникли в связи с уничтожением штаб-квартиры российской военной миссии и исчезновением вашего шефа полковника Ширяева, – сказал «вежливый». – Мы рассчитываем на вашу помощь. Ведь вы не только участник этих событий, но и специалист, способный дать квалифицированную оценку фактам.

– Не парьте мне мозги, – ответил Шуракен. – Я не спал почти сутки. Сижу перед вами с небритой мордой, в пропотевшем камуфляже. И вы утверждаете, что у нас с вами разговор специалиста со специалистами?

– А ты на что рассчитывал, когда проворачивал со своим шефом грязные сделки? – с ходу наехал второй следователь.

– В этой ситуации многое будет зависеть от вас, – спокойно заметил «вежливый». Он положил на стол пачку сигарет, зажигалку. – Курите. Разговор будет долгий, хотите, я распоряжусь, чтобы принесли кофе?

Шуракен усмехнулся. Ход стандартный – понятно, что один будет давить на психику, пробивать защиту Шуракена, раздражая его. А второй попытается интеллигентно и доброжелательно установить контакт.

Шуракен спокойно взял сигарету.

– Ребята, – сказал он, – это скучно.

– От скуки тебя быстро вылечат, и от необоснованного самомнения тоже, – заявил «злой» следователь. – Здесь есть специалисты. Вместе с Ширяевым испарилась сумма почти в миллиард американских долларов. Надеюсь, ты не рассчитываешь, что эта махинация сойдет с рук вашей шарашке?

Оба следователя заметили, что сообщение о миллиарде долларов произвело на Шуракена ошеломляющее впечатление. Действительно, оно совершенно меняло дело. Шуракен думал, что на него, как на единственного оставшегося в живых участника диверсии, собираются свалить ответственность за взрыв базы «Стюарт». А так как африканский интерес для России сейчас сильно упал в цене, то никого это по-настоящему не волнует – проведут формальное расследование и всех отмажут. Но, узнав, что в этом деле крутятся такие деньги, Шуракен понял, что влип он очень серьезно. Бабки эти, конечно, черные, и у них есть хозяева. Тут пощады не жди.

– Вот такая получается история, – с сочувствием сказал «вежливый». – Со счетов, которыми Ширяев пользовался для торговых сделок, утекли суммы в общей сложности почти на миллиард американских долларов. Располагая таким капиталом, Ширяев мог позволить себе купить любое шоу для маскировки своего исчезновения. Понимаете, чем вы занимались на базе «Стюарт»?

– Когда в ларьке недостача, с ним случается или пожар, или бандитский налет, – уточнил «злой».

– Да, этот способ борьбы с ревизией всегда успешно практиковался, в нем нет ничего оригинального. А вот вторая часть шоу – действительно высокий класс. Бомбардировка резиденции президента бочками с авиационным керосином – дешево и эффективно.

– В общем, нам все про вашу базу понятно, – подхватил подачу «злой». – Можешь не хлопотать с объяснениями. Лучше подумай, стоит ли бросаться грудью на амбразуру, прикрывая шефа? Своей доли ты уже в любом случае не получишь. Для этого надо было вовремя удрать, как твой напарник.

– Егор погиб.

– Это не доказано.

– Есть рапорты вертолетчиков.

– Они не видели, что там между вами происходило до того, как ты заявил, что Осоргин вывалился из вертолета. Так что, вывалился он или выпрыгнул, знаешь только ты.

– А ты сам не пробовал? -Что?

– Прыгать из вертолета.

– Нет, у меня другая профессия, а вот ты и твой напарник как раз специалисты по таким трюкам.

– Даже не пытайся еще раз заговорить со мной в таком тоне, – отчетливо проговорил Шуракен. – А имя моего напарника произноси с подобающим уважением. Капитан Осоргин, сотрудник подразделения разведки специального назначения, – вот так это произносится.

– Допустим, вы не замешаны в махинациях Ширяева, – мягко и настойчиво продолжил «вежливый», – но в его распоряжении был не такой уж большой выбор людей, которым он мог доверять. Наверняка Ширяев привлекал вас к каким-то делам.

– Мы с Егором постарались отбить у него охоту пользоваться нашими личными услугами.

– А у вас не возникло желания самим заняться контрабандой оружия? Как я понимаю, это весьма популярный в Африке бизнес?

– Да, в этом деле можно стать богачом на одной сделке. Богачом или покойником, часто это происходит одновременно.

– Извините, но это не убеждает. Вы явно не из тех, кого пугает риск.

– На этих разговорах мы с ним только время теряем, – раздраженно сказал «злой» следователь. – Тебя, сволочь, гвоздями к полу приколотят, если ты не поможешь найти твоего шефа и вернуть присвоенные им деньги.

– Кому вернуть?

– России. Эти деньги принадлежат России и должны быть возвращены.

– Я вас умоляю, вот только про Россию не надо, – усмехнулся Шуракен. – Не надо давить на чувство долга и патриотические мозоли. Если Советник занимался этим, то он крутил дела, как блатные говорят, не от себя, а от хозяина. Я в этих делах не участвовал, и искать свои говенные деньги тем, кто их потерял, придется без меня.

– Миллиард долларов – это миллиард долларов, и, когда речь идет о таких деньгах, не шутят, – сказал «вежливый». – Не будьте идиотом, капитан, вы знаете, есть вещи, которые не может выдержать ни один человек.

Да, это правда, есть вещи, которые не может выдержать ни один человек. Шуракен это знал.

Но пока ему дали время отдохнуть и подумать. В помещении, в которое его отвели, как в камере, кровать и табуретка были привинчены к полу, а стол – к стене. Шуракен сразу лег. Горящая под потолком панель с трубками дневного света раздражала его, но выключателя в камере не было. Лежа на спине, Шуракен закрыл глаза, руки спокойно вытянул вдоль тела и расслабил все мускулы. Он начал погружаться в глубокую медитацию.

«Егору повезло, может, и нелегкая, но, по крайней мере, не позорная смерть», – выплыла затаившаяся в подсознании мысль. Шуракен отогнал ее. Умение глубоко расслабляться и быстро восстанавливать силы даже в самой неблагоприятной ситуации было одним из базовых профессиональных навыков. Через несколько минут дыхание стало глубоким и ровным, мускулы лица и всего тела обмякли. Шуракен производил впечатление человека, полностью отключившегося от реальности или спящего мертвым сном. Это было опасной иллюзией. Подсознательная сторожевая система контролировала зону личной безопасности. В данный момент для боевой машины с оперативным псевдонимом Шуракен зоной безопасности была эта камера.

О майоре Медведеве, контролирующем процесс следствия, двое других участников оперативного совещания знали только, что его зовут Александр Иванович. Вторым участником совещания был недавно назначенный на свою должность начальник подразделения, которому приказали произвести арест и допрос прибывшего из Сантильяны сотрудника внеструктурного подразделения внешней разведки, недавно ликвидированного приказом президента как не отвечающего новому курсу международной политики. Он откровенно боялся таинственного Александра Ивановича и был готов выполнить любое его распоряжение. Он не собирался рисковать своей должностью, а может, и чем-нибудь большим, защищая замешанного черт знает в каких делах сотрудника уже не существующего спецподразделения. Таким образом, обсуждение ситуации происходило между Медведевым и третьим участником совещания – психоаналитиком.

– Как видите, он не выходит из круга первоначально обозначенных фактов, – сказал психоаналитик. – В его рапортах и записи допроса есть признаки сознательно выставленных защитных блоков. Возможно, самым сильным блоком как раз является его зацикленность на диверсии на базе «Стюарт» и гибели напарника. Эти события единственное, о чем он дает подробные и точные ответы. Пока я не могу сделать заключения, участвовал Гайдамак в махинациях с оружием или нет.

– Думаю, Ширяев не посвящал Гайдамака и Осоргина во все свои дела, – ответил Медведев. – Но он наверняка использовал их и достаточно хорошо платил за услуги. Если нам удастся установить, что у Гайдамака есть счет в иностранном банке, это будет неопровержимым доказательством того, что он участвовал в контрабанде оружия. Тогда можно будет раскручивать его дальше, но это слишком долгий путь, а время не терпит. Я настаиваю на применении чрезвычайных мер.

– Я должен предупредить, что психотропные препараты могут сделать из этого человека идиота, а его участие в преступлении еще ничем не подтверждается, – сказал психоаналитик.

– Господи! О чем вы говорите? Речь идет о мошенничестве государственного масштаба, – энергично возразил начальник подразделения. – И вообще, защита прав человека не входит в наши задачи, мы должны найти деньги, украденные с государственных

счетов, а не разбираться, кто в чем виноват. А этот человек – головорез, способный на все что угодно и привыкший убивать. Слава богу, что Россия больше не нуждается в услугах подобных типов.

– Я обязан выполнить приказ, – невозмутимо заявил психоаналитик. – Я приступлю к исполнению, как только получу его в письменной форме за вашей подписью.

Услышав щелчок замка в двери, Шуракен мгновенно вернулся к реальности. Он сел и посмотрел на человека, вошедшего в камеру. Возникший на пороге молодой человек был не атлет и явно не из породы костоломов, на первый взгляд он не представлял опасности, но это ничего не значило.

– Идемте со мной, – пригласил он. Шуракен не спеша поднялся на ноги. Высокий,

мощный мужчина в камуфляже, на котором еще была пыль далекой страны, он сразу внушил, кто есть кто, этому задохлику в дешевом стандартном костюме, вечному пленнику железобетонных лабиринтов.

Ближайшая опасность для Шуракена таилась за дверным проемом. Там его могли ждать, чтобы, ошеломив внезапным нападением, попытаться надеть наручники.

Шуракен проследил, как молодой человек первым вышел из камеры. По понятным для опытного глаза движениям, по тому, как ляжет свет на спину серого пиджака, какая едва уловимая тень промелькнет по нему, Шуракен мог определить, ждут его за дверью или нет. Похоже, там никого не было, но он шагнул через порог, готовый отразить внезапную атаку. Шуракен считал, что безвыходных положений не бывает. Задача максимум – уцелеть и добиться справедливости. Задача минимум – до конца отстоять свое достоинство. В связи с этим Шуракен был готов жестоко пресечь любую попытку ограничить свободу его действий.

 За дверью его не ждали. Шуракен сбросил ненужное напряжение с мускулов.

– Надеюсь, в программу нашей экскурсии входит посещение мест общего пользования? – небрежно поинтересовался он у молодого человека.

– Да, – ответил тот, – там есть туалет. «Там. Это где там?»

Отсутствие конвоя не означало доверия: Шуракен заметил, что коридоры оборудованы телекамерами, да и идти пришлось недалеко. Молодой человек набрал код на панели и открыл дверь. Он держался вежливо и вполне лояльно, Шуракен не чувствовал никакого волевого нажима с его стороны. Но в туалетную комнату они вошли вместе, и малую нужду Шуракену пришлось справлять под его наблюдением.

Шуракен застегнул молнию на брюках, вымыл руки, умылся, пригладил мокрыми ладонями короткие светло-русые волосы. Движения спокойные, никакой нервозности и нарочитости, но кому надо, тот поймет, что сломать его не так просто.

– Ну пошли... сталкер, – усмехнулся Шуракен молодому человеку.

Они вышли из туалета, прошли по короткому коридору мимо двух дверей с цифровыми замками. Молодой человек остановился перед третьей и набрал код. Когда Шуракен вошел, он закрыл дверь за его спиной. Очевидно, здесь его роль сталкера, проводника на опасной территории, как назвал его Шуракен, заканчивалась.

Психоаналитик повернулся от компьютера и с профессиональным любопытством посмотрел на Шуракена.

«Похоже, самый крутой аттракцион пока откладывается», – с облегчением подумал Шуракен, увидев стол и компьютер.

– Садитесь, – пригласил психоаналитик, указав на кресло возле стола.

Шуракен сел.

– Обычно меня зовут Профессор, – непринужденно сказал психоаналитик.

– Хорошо. Пусть будет Профессор.

– Знаете, что это такое? – спросил Профессор, кивнув на аппаратуру на столе.

Шуракен посмотрел на компьютер, дополнительные блоки, подключенные к процессору, манжет для измерения давления, эластичный пояс и два миниатюрных датчика, тонкие черные провода от которых тянулись к дополнительным блокам.

– Полиграф, я так полагаю, – сказал Шуракен.

– Правильно полагаете. Вас беспокоит необходимость пройти проверку на полиграфе?

– Нет. Я имел дело с этой штуковиной во время обучения. Это не больно.

– Ваше спокойствие должно убедить меня, что вам нечего скрывать? Можно вам не поверить?

– Можно. Это ваше личное дело.

– Раз вы уже имели дело с полиграфом, мне не надо объяснять, как себя следует вести?

–Нет.

– Тогда начнем. Снимите, пожалуйста, куртку. «Похоже, они не совсем идиоты, – подумал Шу-

ракен, снимая куртку. – Может быть, дело кончится проверкой на полиграфе?»

Тихо подошла женщина в белом халате и шапочке медсестры на гладко зачесанных, откровенно седых, без краски, волосах.

– Это Анна Львовна, – сказал Профессор. – Она будет нам помогать.

Анна Львовна взяла у Шуракена его оливково-пятнистую куртку из полотна с огнеупорной пропиткой.

– Майку снять? – спросил он.

– Нет, не надо, – мягко ответила она, – садитесь. Шуракен сел. Анна Львовна опоясала его под

мышками эластичной лентой и застегнула ее на середине груди. Затем она надела манжет для измерения давления, а датчики с помощью резиновых колец закрепила на области пульса правой руки и указательном пальце левой. Руки у Анны Львовны были мягкие, теплые, их прикосновения успокаивали. Когда она, застегивая эластичную ленту и манжет, наклонилась над ним, Шуракен почувствовал материнский запах немолодой женщины, шедший от ее груди под халатом. С невольной нежностью он подумал, что эта медсестра – первая русская женщина, которую он видит почти за три года.

– Процедура займет около часа, – сказал Профессор, поворачиваясь от монитора компьютера. – Сядьте поудобней, руки положите на подлокотники, не напрягайтесь. Вы знаете, отвечать надо только «да» или «нет». Вы готовы?

– Поехали.

Задав контрольные вопросы, которые показали, что кривые психофизиологических реакций у Шуракена в норме, Профессор приступил к главному:

– Вы богатый человек?

– Нет.

– Вы оказывали услуги, не предусмотренные контрактом?

–Да.

– Вы передавали кому-нибудь партии оружия?

– Нет.

– Вы участвовали в боевых операциях? -Да.

– Вы переживаете гибель вашего напарника? -Да.

Кривые частоты пульса, кровяного давления и дыхания дали бешеный всплеск.

– У вас были командировки за пределы Сантильяны?

– Нет.

– Вы знали, что Ширяев торгует оружием? -Да.

Показатели физиологического состояния в норме. Очевидно, что говорит правду, но этот вопрос его мало волнует. Так ли это?

– У вас есть счета в заграничных банках? -Нет.

– Ширяев предлагал вам сотрудничать с ним? -Нет.

– Вы пытались шантажировать Ширяева?

– Нет, – сказал Шуракен. – И поэтому я еще жив, – пояснил он.

– Боитесь, что я не поверю в ваше благородство? – усмехнулся Профессор.

– Я сам себе не поверю.

– Вы устали? -Да.

– Сделаем перерыв. Отдохните.

Шуракен откинул голову на спинку кресла. Его изрядно утомила карусель из вопросов, которые задавались в разных комбинациях, повторялись, меняли формулировки. Или вопрос, на который он отвечал «нет», задавался после ряда таких, на которые он отвечал «да», но Шуракен ни разу не попал в ловушку и не дал усомниться в своей правдивости.

Все, что Шуракен хотел скрыть, не имело никакого отношения к контрабанде оружия. Например, он не хотел, чтобы выяснилась история с девчонками, которых они со Ставром увели у генерала Агильеры, потому что это грозило неприятностями летчикам, нелегально перебросившим их домой. Кроме того, за спецами числились и другие подвиги, которые легко сходили с рук в условиях реальных боевых действий, однако могли сильно напрячь руководство здесь. Но так как вопросы, которые задавал Профессор, касались только Ширяева, контрабанды оружия и связанной с ней возможностью незаконного обогащения, то все кривые на мониторе полиграфа фиксировали вполне нормальную реакцию. Все же игра с полиграфом требовала большого нервного напряжения.

Шуракен машинально поднял руку, чтобы вытереть со лба пот, но тут же опустил обратно на подлокотник, потому что за ней потянулись провода. Заметив этот жест, к нему сразу подошла Анна Львовна, марлей вытерла пот на лице и шее. И снова Шуракен с удовольствием ощутил прикосновение ее спокойных, умелых, заботливых рук.

Профессор, общавшийся с компьютером, оторвался от монитора и с интересом посмотрел на Шу-ракена.

– Если верить машине, место в раю вам гарантировано, – сказал он. – Но вы сотрудник элитного подразделения, прошли специальную подготовку на подобный случай, и вы сами сказали, что имели дело с полиграфом.

– При зачислении в подразделение и во время обучения я проходил психологические испытания с помощью комплекса тестов, в том числе и проверку на полиграфе.

– А может, вам заодно показали приемы, как обмануть машину?

– Я не буду на такие вопросы отвечать

– Почему?

– А знаете, как в американских фильмах про полицейских, когда преступнику зачитывают его права, то предупреждают, что каждое его слово может быть использовано против него. Допустим, я говорю: «Да». Тогда встает вопрос, а чем мы с вами целый час занимались? Я отвечаю «нет», и вы думаете: «А ты непрост, парень. Давай попробуем еще раз».

– Что характерно, я примерно так и думаю.

– Вы не верите ни мне, ни машине. В таком случае не представляю, чем могу вам помочь.

– Есть один вариант, но он возможен только при вашем добровольном согласии. Вы позволите ввести вам вещество, которое сделает ваши психофизиологические реакции менее подконтрольными? Препарат совершенно безвреден. В нем даже есть свой кайф. Почувствуете себя так, словно приняли сто пятьдесят – двести грамм водки.

– Спасибо за предложение, но мне как-то не хочется испытывать на себе эти ваши сыворотки правды.

– Но вы утверждаете, что по интересующему нас вопросу вам скрывать нечего, а никаких других вопросов я задавать не буду. Ну так как?

– Давайте обойдемся натуральным продуктом. То есть эквивалентным количеством спирта. Пусть Анна Львовна разведет триста грамм на двоих – и вперед.

– К сожалению, это невозможно. Давайте, капитан, соглашайтесь, в ваших же интересах закончить с этим делом побыстрей.

Шуракен посмотрел на Анну Львовну. Медсестра ободряюще улыбнулась ему и, не дожидаясь его решения, надела жгут на левую руку, на которой не было манжета для измерения давления. Мягкие, умелые прикосновения ее рук успокаивали Шуракена, внушали ему доверие.

«Черт с ними, пускай колют, – устало подумал Шуракен. – В конце концов, наплевать, чего не знаешь, не выболтаешь».

Шуракен на миг расслабился и потерял контроль над ситуацией. И только когда игла уже вошла в вену, он вдруг сообразил, что шприц появился в руках у Анны Львовны как из воздуха, ей не пришлось никуда ходить, чтобы подготовить инъекцию. Значит, все было подготовлено заранее, и шприц уже лежал в кармане халата. Но когда он это понял, было уже поздно. Поршень вытолкнул жидкость из шприца в кровь.

Шуракен вскинул голову и увидел над собой холодное, бесстрастное лицо профессиональной медицинской сестры. Шуракен понял, что попался, его, как быка, привели и поставили, куда следует, и наручники не понадобились. Шуракен тут же ободрал с себя все развлекушки, которые на него понавешали, чтобы направить в ложном направлении его инстинкт самосохранения. Пожалуй, он еще успел бы надеть монитор на голову Профессора, но это уже ничего бы не изменило.

На Шуракена начала наваливаться непреодолимая тяжесть, он, как подлодка, стремительно проваливался в глубину черной, мертвой бездны. Непреодолимая тоска и апатия быстро гасили его агрессивность и волю к действию. Все стало безразлично.

Наблюдавший за Шуракеном Профессор видел, как быстро тускнеет взгляд. Мускулы лица настолько утратили тонус, что провисли под собственной тяжестью, искажая четкие и правильные черты лица. Нижняя губа и челюсть отвисли, веки полуопустились, одно меньше, другое больше, как у паралитика.

– Игорь, пригласи этого Александра Ивановича, – сказал Профессор молодому человеку, которого Шуракен назвал сталкером. – Анна Львовна, у вас готова вторая инъекция?

–Да.

В сидящем в кресле апатичном дегенерате Медведев опознал Шуракена только по оливковому камуфляжу. Но он постарался скрыть свое впечатление от этого тяжелого зрелища.

– Нам предстоит работать с человеком, находящимся в... скажем так – нестандартном состоянии, – сказал ему Профессор. – У него будет отсутствовать самоконтроль и любые установки на защиту информации. Предупреждаю, зрелище не из приятных. Он будет молоть совершеннейшую чепуху. Вам совершенно необязательно здесь присутствовать, все равно вопросы буду задавать я. У вас нет навыков, необходимых, чтобы иметь дело с человеком в таком состоянии.

– Я должен присутствовать при допросе.

– Хорошо, но предупреждаю, времени мало, постарайтесь не мешать мне.

– А если будут интересные результаты, мы сможем продолжить?

– Не гарантирую.

Пока Профессор инструктировал Медведева, медсестра сделала Шуракену второй укол. Если введенное ему раньше вещество было мощным транквилизатором, подавившим высшие функции головного мозга, то вещество, введенное следом, вызвало не менее мощное возбуждение эмоциональных и речевых центров. Интеллектуальные и волевые функции, которые позволили бы объективно оценивать ситуацию и управлять собой, остались глубоко заторможенными.

Апатия сменилась диким возбуждением. Шуракен посмотрел на Профессора и Медведева и вдруг увидел, что это свои, родные мужики. Он почувствовал безграничное доверие к ним и, пытаясь выразить свои чувства, понес околесицу, как пьяный дурак, которому случайные попутчики кажутся закадычными дружками.

Не контролируемые волей, психологические установки на защиту информации рассыпались. Весь объем памяти Шуракена был открыт для беспрепятственного доступа. С помощью вопросов, содержащих ключевые слова, Профессор пытался направлять поток сознания Шуракена в нужном направлении. Но на ключевые слова, своего рода пароли, вроде «оружие», «посредник», «сделка», «Ширяев», Шуракен выдавал на первый взгляд полную чепуху – бессвязную ассоциативную информацию, иногда не имеющую никакого отношения к тому, что интересовало Профессора и Медведева. И хотя все, что даже не говорил, а просто нес Шуракен, было сбивчиво, невнятно или вообще лишено логических связей, Профессор пытался выловить в этом потоке имена или хотя бы обозначения фактов и событий, сориентировавшись на которые можно было задать следующие, уже более точные вопросы. Затем, подвергнув запись допроса аналитической обработке, восстановив логические связи между раздробленными фрагментами, предстояло, как в известной головоломке, сложить картинку событий.

Но все, что удалось выяснить, было чисто внешними фактами, вроде визитов дельцов и посредников типа Аль-Хаадата. Ширяев был опытный конспиратор, поэтому не замешанный в его махинациях Шуракен ни прямо, ни косвенно не мог сообщить ничего, что помогло бы добраться до него.

Возбуждение нарастало. Взгляд Шуракена уже ни на чем не фиксировался, лицо кривилось и дергалось в идиотских гримасах. Гортань и губы мучительно напрягались, так что на шее вздувались мускулы, но, несмотря на все усилия, Шуракен, как глухонемой, издавал лишь звуки, уже мало похожие на человеческую речь.

– Все, – сказал Медведеву Профессор. – Теперь уходите. Анна Львовна, кофеин, быстро!

– Но он же почти ничего не сказал. Нес какую-то ахинею.

– Выложил все, что знал. Он не имеет никакого отношения к вашей проблеме, теперь я вам это могу сказать совершенно точно.

Шуракена охватила бешеная ярость. Мир, который только что казался ему родным и добрым, где люди смотрели на него с любовью и уважением, хотели с ним общаться, вдруг превратился в железобетонную клетку. Шуракен почувствовал, как вокруг него сжалось кольцо ненависти и злобы. Разум Шуракена был погружен в хаос. Он превратился в зверя, обученного побеждать и выживать любой ценой.

Профессор увидел вспышку ярости в глазах Шуракена, но он знал, что ни один человек не способен выдержать шок такой силы и сейчас не только психика, но и вся биологическая машина идет вразнос.

Грудь, казалось, сдавил железный обруч, сердце готово было разорваться на куски. Шуракен сделал попытку встать и потерял сознание.

2

По телевизору непрерывно показывали хронику путча. Генерал Осоргин уговаривал себя выключить «ящик», не смотреть. Он все видел собственными глазами. В дни путча он был в Москве, ходил по улицам, был у Белого дома. Он видел молодежь, сидевшую у костров и размахивавшую над головами горящими зажигалками под песни Цоя, ревевшие из магнитофонов. Видел другие костры, где из тех же магнитофонов звучали солдатские «афганские» песни, а рядом с этими парнями в тельняшках и камуфляже Лежали заточенные десантные лопатки. В его памяти вставали картины уличных боев в Праге, и Осоргину становилось не по себе от понимания, насколько вероятно повторение того давнего кошмара на улицах Москвы. Он сделал свой выбор. Он поехал в полк, которым командовал пятнадцать лет, перед тем как его перевели в Генштаб, и остановил уже готовую к выходу танковую колонну.

Теперь Осоргин хотел только тишины и покоя.

Когда в кабинете его городской квартиры зазвонил телефон, Осоргин не сразу снял трубку. Он знал, кто это звонит. Телефон продолжал звонить, и Осоргин наконец взял трубку.

– Слушаю...

Голос, доносящийся из телефонной трубки, был старческий, усталый, но все еще властный, хорошо поставленный и грубый. Это был голос военного человека, привыкшего отдавать приказы.

– Осоргин, ты подлец. Если бы я мог, сорвал бы с тебя погоны. Мы рассчитывали на тебя, а ты, сволочь, поехал в полк и не дал танкам выйти с базы.

– Я выполнил свой долг – предотвратил бессмысленное кровопролитие.

– Сейчас многие предали. Но когда предают такие, как ты, поневоле начинаешь ненавидеть эту страну. Будь ты проклят.

В трубке раздались гудки отбоя. Осоргин с бледным, помертвевшим лицом опустился в кресло.

На следующий день Осоргин узнал, что человек, звонивший ему, застрелился. Это было страшное известие. Они никогда не были особенно близки в обычном обывательском смысле, но их связывало нечто большее. Они делали общее дело и одинаково понимали свой долг перед отечеством. Только теперь, в самом конце, между ними легла эта страшная черная пропасть, и они оказались по разные стороны. Теперь, после его самоубийства, проклятие, брошенное на пороге смерти, приобрело совершенно иное значение. Осоргин прожил слишком длинную жизнь, чтобы не знать цену таким вещам. В его душе возникло предчувствие несчастья. Единственное, что еще имело власть над генералом Осоргиным, – это страх за судьбу сына. Поэтому, когда возникло это ужасное, сосущее сердце предчувствие, он старался внушить себе, что это предчувствие собственной смерти. Но Осоргин чувствовал, что это не так или не совсем так. Когда он смотрел на фотографию Егора, стоявшую на письменном столе, то ему казалось, что в лице сына что-то неуловимо изменилось, как будто незримая тень проклятия все же коснулась его. Осоргин гнал от себя опасные, иррациональные мысли и чувства, пытался замкнуть предчувствие в себе, не позволял ощущению пришедшей в его дом беды пасть на Егора.

После той ночи Осоргин вдруг сразу стал больным, старым, одиноким человеком. Августовская буря, вынудившая старого генерала снова ввязаться в борьбу, сожгла весь запас жизненных сил. Разрыв с соратниками из старой гвардии и обвинение в предательстве добили его. Он был благодарен своему колли за то, что у него был предлог и обязанность выйти на улицу и не оставаться в пустой квартире наедине со своими предчувствиями и грызущей тревогой за сына.

Тот день выдался дождливым и ветреным. В луже на асфальте Осоргин увидел первые опавшие листья. Он чувствовал себя бесконечно усталым и даже сократил обычный маршрут прогулки. Промокший колли ничего не имел против.

Подойдя к дому, Осоргин увидел машину Командора, въезжающую через арку во двор. Он сразу понял, что Командор привез известия о Егоре.

Командор вылез из машины. Он не ожидал встретить Осоргина во дворе и собирался покурить, прежде чем подняться к генералу в квартиру. В руках у Командора были сигарета и зажигалка, увидев Осоргина, он погасил огонек зажигалки, не поднося его к сигарете. Лицо Командора, обычно жесткое, напоминающее лицо статуи конкистадора из музея на Волхонке, сейчас вдруг ослабело, обвисло горестными, виноватыми складками. Командор был сам на себя не похож.