Текст книги "Офицеры-2"
Автор книги: Елена Караваешникова
Жанр:
Боевики
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 15 страниц)
– Я жена тебе, Саша.
– Да, но ты любишь Егора.
– Так же, как и ты. Мы будем всегда помнить его. Но давай не будем оживлять призраки. И я прошу тебя, убери это.
Женя показала на фотографии. Лицо Шуракена сразу сделалось чужим и непреклонным.
– Нет, – сказал он.
Женя поняла, что ей снова придется бороться со Ставром. Теперь он уже был не тем парнем, которого она любила, а опасным призраком того мира, в котором Шуракен был по-своему счастлив. А он был там счастлив, несмотря ни на что, Женя это видела по фотографиям. А главное, Ставр делил там с Шуракеном то дело, из которого его можно было выкорчевать
только как дерево – с корнем. Может, и приживется на новом месте, но прежде будет долго сохнуть и болеть. Женя решила, что отвоюет душу своего мужа у призраков войны.
Поселковые дворняги, любопытные, как все собаки, вначале часто забегали на усадьбу Шуракена, наблюдали за строительством и даже пытались поселиться под новым домом. Но постепенно они перестали приходить, а в последнее время избегали приближаться к забору. Дело было в том, что к весне Дуст вымахал в огромного пса-волкодава, оброс длинной густой шерстью. Он еще не заматерел, и настоящей свирепости в нем не было, но, уловив в воздухе его запах, дворняги хорошо понимали, чем грозит вторжение на его территорию.
Олени благополучно перезимовали. Понимая, что избавиться от этих не приспособленных к самостоятельной жизни животных ему не удастся, Шуракен планово готовился к следующей зимовке. Пока рано было косить, и он рубил ветки с молодой листвой, вязал из них веники и вешал сушиться на веревках, натянутых в одном из углов двора.
В один из погожих майских дней к Шуракену заехал Славка Морозов. Ласково пригревало солнце, из леса волнами накатывали ароматы молодой листвы и хвои, но они быстро терялись в заполнявшем двор бодром запахе стройки. Сидеть в доме не хотелось. Лощеный Морозов в твидовом пиджаке и Шуракен, небрежно упакованный в ярко-зеленый спортивный костюм из парашютного шелка, устроились на крыльце. Разложили на газете колбасу и соленые огурцы из
Клавкиного погреба, разлили по чайным чашкам «Абсолют».
– Да, здорово, – сказал Морозов, – ты прямо по нашему плану идешь. Помнишь, Сашка, как мы в лесной техникум поступать собирались? Мечтали уехать егерями куда-нибудь на Алтай. А помнишь, как ты бродячую собаку поймал и утверждал, что это настоящая сибирская лайка, и собирался из нее промысловую собаку делать? Я тебе сказал, что у лайки уши торчком и хвост калачиком, а у этой – уши домиком, хвост закорючкой. А ты говоришь: «Он еще молодой. Уши у него встанут, хвост закрутится». Это у тебя настоящий волкодав в клетке сидит? – Морозов кивнул на Дуста.
Чтобы не сажать пса на цепь, Шуракен огородил его будку клеткой из сварной решетки с деревянным настилом.
– Кобель дареный, – лениво заметил Шуракен, – а дареному кобелю на уши и хвост не смотрят.
– Между прочим, я к тебе с деловым предложением приехал, – приступил к главному разговору Морозов. – Ты же понимаешь, что я немного догадываюсь, чем ты занимался все эти годы.
– Если тебя это интересует, ты меня спроси. Мне скрывать нечего. Обучал антитеррористическую группу в одной из африканских республик.
– Здорово, это как раз то, что нужно. Понимаешь, какое дело, у меня много друзей в бизнесе, а где большие деньги, там возникают свои особые проблемы.
– Слушай, Славка, давай без обид, но собирать дань или выколачивать долги я никогда не буду. Ты ко мне с этими делами даже не обращайся.
– Чего ты раскипятился? Тут совсем другие дела.
– Ни по каким вашим делам я проходить не собираюсь. Ты меня понял? Все, закрыли тему.
Когда машина Славки Морозова – не казенная «Волга», а его собственная навороченная «девятка» – выехала со двора, в ворота просочилась тощая, зыбкая фигура Каляя. Судя по всему, он сидел под забором и терпеливо ждал, когда «власть» отбудет.
Лежащий на крыше будки Дуст поднял голову и зарычал. Каляй покосился в его сторону и, убедившись, что дверь клетки заперта и опасаться нечего, двинулся дальше. Ожидая, пока он подойдет, Шуракен остался сидеть на крыльце – он не хотел приглашать Каляя в дом.
– Здорово, – сказал гость.
Жалкие сырые гляделки Каляя упорно соскакивали с лица Шуракена и устремлялись к едва ополовиненной бутылке «Абсолюта». В душе он не одобрил двух мужиков, которые сидели, с полным удовольствием вели разговор и не допили бутылки.
– Здорово, – ответил Шуракен, – но денег не дам.
– Я не за тем, Сашок, у меня другое дело до тебя. Если ты не поможешь, просто не знаю, как быть. Задрался я тут с этими, как их, крутыми, что ли...
– Где ж ты таких крутых отыскал? – удивился Шуракен, имея в виду, что он не представляет себе «крутых», которые нашли интерес в том, чтобы «задраться» с личностью вроде Каляя.
Но его вопрос ободрил Каляя, он давал возможность объяснить, как все было, а это вселяло надежду на понимание и помощь.
– Понимаешь, Сашок, по жизни всякое бывает, такая она, зараза, хитрая, – обстоятельно начал Ка-ляй. – Еду на своем тракторе, на прицепе у меня бревна. Я еду, и они едут – и обгонять меня. А тут, как нарочно, цепь на бревнах хрясь! – и бревна прямо на ихний «мерс» посыпались.
– Кто цепь крепил?
– Не я! – быстро сказал Каляй одной стороной рта.
– Понял. – Шуракен бросил невозмутимый взгляд на кривую от привычного вранья физиономию Каляя. – От меня ты чего хочешь?
– Представь, Сашок, на нашего бы «жигуля» бревна скатились – что бы было? А этому хоть бы хны. Кумпол у него, понимаешь, такой круглый, бревна по нему скатились, только краска кое-где покорябалась. А эти падлы хотят, что б я им три тыщи баксов платил! Расписку писать заставили. Ну достали, честное слово. Щас, я им кину деньги в банке из-под майонеза.
– От меня ты чего хочешь? – снова спросил Шуракен.
– Сашок, ну откуда я им такие бабки возьму? – Каляй замялся. – Сашок, скажи мафиозям, пусть отстанут от меня.
Шуракен посмотрел на Каляя, не понимая, шутит тот или серьезно надеется, что он ввяжется в разборку с бандитами. Какому другому мужику Шуракен, может, и помог бы, но Каляя он не уважал.
Каляй еще долго ныл и упрашивал, ссылаясь на семейство, жалобно поминал детей. Чтобы наконец отвязаться от него, Шуракен сунул ему недопитую бутылку. Понимая, что большего не добьется, Каляй со-
брался уходить и, чтоб не пропадало добро, запасливым движением свернул газету с остатками закуски и сунул в карман обтюрханной куртки.
– Нет в тебе ни жалости к соотечественникам, ни сочувствия, – напоследок пробормотал он. – А все почему? Потому что не пьешь.
Шуракен подумал, что пропитая глотка глаголет истину. Что правда, то правда: не только крушение карьеры, но и неприязнь к соотечественникам заставила его согласиться на должность лесника. Она давала ему возможность жить на отшибе, в лесу, а не в поселке, где сосед справа и сосед слева вывешивают на общий забор половики и трехлитровые баллоны на просушку.
Быки приехали, как и обещали, через три дня. Огромный черный «форд таурус», который Каляй принял за «мерседес», остановился перед косыми воротами из жидкого штакетника. Утверждение Каляя о прочности машины было явно преувеличено. «Форд» имел какой-то оскорбленный вид: из-за помятой крыши он был похож на безупречного аристократа в сбитом хулиганами котелке. Водитель и бывший спецназовец по кличке Рекс остались в машине, главный из них – Самоса и неотрывно следовавший за ним молчаливый Клубок прошли во двор.
Перед ними предстали жизнерадостные заросли крапивы вдоль забора и гнилой остов «жигуленка», торчащий в углу грязного двора. Когда грянула перестройка, Каляй вдруг заработал денег и, поддавшись новому мышлению, не пропил их, а купил «жигуль-копейку», нуждавшийся в ремонте. Каляй тут же к этому ремонту и приступил. На первом этапе все шло хорошо: он разобрал машину, вытащив все, что можно было вытащить. Потроха «жигуля» были разложены по ящикам и жестяным банкам. Через несколько месяцев каляевские детишки растащили их и перепутали. Резину Каляй пропил, и «жигуль», осев на пузо, врос ржавыми дисками в землю. Вынутые из него сиденья были разложены рядом с «ремонтирующейся» машиной, развалившись на них, Каляй с исключительным удовольствием выпивал с корешами.
Обозрев двор, быки как раз и обнаружили этого новоявленного Ясона, предававшегося горестным размышлениям в тени гнилого остова своего «Арго». Вялые размышления, как отвертеться от необходимости искать проклятые три тыщи долларов, перемежались в мозгах Каляя с приятными воспоминаниями об употребленной два дня назад шуракенов-ской бутылке «Абсолюта» – когда еще перепадет водка такого качества. Отведя взгляд от плывущего в радостной майской синеве облачка, Каляй неожиданно обнаружил посреди своего двора двух бандю-ков.
Проминая грунт, Самоса и Клубок потопали к лежке Каляя, их накачанные ноги работали, как гидравлические поршни. Бледный, тощий Каляй поспешно сел.
Быки подошли и степенно опустили свои зады на продавленные сиденья из «жигуленка».
– Здравствуйте, – закивал Каляй.
– Бабки приготовил? – формально спросил Самоса.
Каляй с ходу заныл, давя на психику кредиторов все теми же ссылками на жену и детей и от нервности путая их количество и пол.
Быки спокойно ждали, когда Каляй иссякнет.
Водила, как полагается, остался за рулем, а Рекс вылез из машины размять кости. Он посмотрел по сторонам со снисходительным видом человека, знающего, что, если захочет, может на счет «раз» поставить на уши весь этот сонный клоповник.
– Прикинь, как на природе, да? – сказал он.
– Сюда бы с девочками приехать, – отозвался водила, – и голенькими их пустить бегать.
– Ну ладно, Юрчила, твое дело за баранку держаться, а я пойду погуляю, грибов поищу.
– Давай, Рекс, сходи. Кроме говна, ты тут ни хера не найдешь.
Рекс энергично двинулся к узкому проходу между дворами, выводящему к лесу.
Каляй был неиссякаемый говорун. Он возвращался к различным пунктам своего заявления и подробно развивал их, это напоминало цепную реакцию – каждое утверждение порождало новый ряд объяснений. Чувствуя, что дуреет, Самоса закрыл тему.
– Расклад, значит, такой, – прервал он Каляя, – не можешь отдать деньги, отдашь свою хибару.
– Да вы что, ребята! Что вы такое говорите? Куда же я денусь?
– Это нас не касается.
– Да вы посмотрите, ребята, мужики, дом гнилой, как старый валенок!
Каляй вскочил и зарысил к дому. Самоса с отвращением смотрел, как пыльные джинсы пустым рюкзачком болтаются на его тощем заду. Отдавший алкоголизму все силы своего организма, Каляй вызывал у идейно непьющих братков особое отвращение. Отчаянно пиная угол дома, Каляй закричал:
– Вот видите, крыша качается! А задняя стена вообще жердью подперта.
– Ничего, сойдет. Мы сюда с девочками будем приезжать. И вот колодец у тебя есть, мне нравится. Братва по утрам холодной водой обливаться будет. Короче, поехали.
– Куда?.. – упавшим голосом спросил Каляй.
В воображении возникла картинка с утюгом на животе жертвы из кино «Воры в законе», открывшего обывателю глаза на нравы бандитов.
– К нотариусу, – ответил Самоса, уперся здоровыми, мозолистыми от штанги лапами в колени и встал. – Паспорт возьми, мудак, и бумаги на дом. Сейчас все это говно на хозяина перепишешь.
– На какого хозяина?
– Ты че, придурок, мы, по-твоему, от себя, что ли, тут базарим?..
За домом вдруг послышался быстро приближающийся топот. Кто-то бежал сюда.
Быки напряглись, глядя туда, откуда должен был появиться бегущий, и одинаковым движением полезли под куртки.
Из-за дома выскочил Рекс. На его физиономии была написана сенсация.
Несмотря на то что страх прошибал Каляя до самых пяток, он сразу заметил, что кроссовки бандита обмотаны обрывками картофельной ботвы.
«Вот сволочь, огород потоптал».
– Ты че носишься, как табадамский конь? – с неудовольствием буркнул Самоса, засовывая обратно до половины вытащенный из кобуры пистолет.
– Братва, там козлы в лесу! – выкрикнул свою сенсацию Рекс.
– Ну и что? Здесь везде козлы. Вот один стоит.
– Да нет, настоящие козлы. Вот с такими рогами! – Рекс растопырил по сторонам годавы все десять пальцев.
Самоса вопросительно посмотрел на Каляя. Тот кивнул:
– Есть там козлы. Пятнистые олени называются.
– Идем посмотрим, – предложил Рекс.
– На черта они нам нужны?
– Ну пошли, пошли, есть одна мысль. Самоса толкнул Каляя вперед:
– Пойдешь с нами. А то затыришься куда-нибудь, ищи тебя.
– Ребята, – заныл Каляй, – давайте вон там обойдем, а то у меня здесь картошка посажена.
– Плевать. Это теперь наша картошка. Самоса, Рекс и так и не проронивший ни звука
Клубок обогнули дом и, цепляя на фирменные «колеса» ломкие космы картофельной ботвы, потопали к пролому в заборе. Каляй старательно перешагивал через окученные женой грядки.
Приученные к подачкам олени, увидев людей, направились к ним со всех сторон вольера. За сеткой нетерпеливо переступали копытцами стройные ноги, покачивались грациозные шеи и блестели влажные черные глаза.
Братки с любопытством смотрели на оленей.
– Во, блин, никогда таких не видел, – восхитился Самоса.
– А ты вообще никакой живности, кроме собак, кошек и тараканов, не видел, – предположил Рекс.
– Ты видел, что ли?
– Да сколько угодно! Я же в Таджикистане служил. Когда все озверевали от пшенки, комроты выдавал по пять боевых патронов к «калашу» и отправлял на охоту. Попробовали бы мы вернуться без барана или кабана.
Самоса задумчиво достал пачку «Парламента».
– Жаль, дать зверям нечего.
– А вы им сигаретку дайте, – угодливо посоветовал Каляй. – Они табачок любят.
– Чьи козлы? – спросил Самоса.
– Мои, – неожиданно для самого себя ответил Каляй одной половиной рта.
Самоса задумчиво сунул сигарету в ячейку рабицы. Сразу несколько морд потянулось к ней, но одна – рогатая, – отпихнув других, деликатно захватила ее бархатистыми губами.
– Надо же, сожрал! – восхитился Самоса. – Точно твои козлы? – обернулся он к Каляю.
– А чьи еще? Я же кормлю. За зиму одного геркулеса тонну скормил.
Самоса недоверчиво смотрел на Каляя. А тот, заметив, что бандюки заинтересовались оленями, начал отчаянно врать, почему-то надеясь, что ему выйдет поблажка, если он докажет браткам, какой он, Каляй, хороший человек.
– Самоса, давай отойдем поговорим, – предложил Рекс.
Олени продолжали выжидающе топтаться у сетки. Они особенно оживились, когда Клубок полез в карман. Он достал пачку «Мальборо», сунул в рот сигарету и посмотрел на оленей, следивших за каждым его движением. Клубок был парень не жадный – оставив в пачке дежурную сигарету, он вытряхнул остальные и стал совать оленям. А Каляю он сигарету не дал, чтоб не вводить его в заблуждение дружескими жестами.
К вольеру вернулись Самоса и Рекс.
– Значит, так, Каляй, – сказал Самоса, впервые назвав Каляя по имени, – раз козлы твои, можем договориться. Мы тебе долг простим, а ты нам козлов отдашь.
Каляй вытаращился на Самосу:
– Зачем они вам?
– Охотиться на них будем.
– Ребята, да вы что, как на них охотиться? Их из загородки метлой не выгонишь. Если б я их в лес выгнать мог – стал бы я их кормить?
– А мы сами что, лоси, по лесу бегать? Мы их прямо тут валить будем.
– Всех? – перепугался Каляй.
– Зачем всех, мы не беспределыцики. Парочку на развод оставим. Вон мелких вообще трогать не будем. – Самоса показал на двух недельных оленят.
– Не-е, я на это не согласный.
– Нам это без разницы. Не согласный – тогда поехали к нотариусу.
Самоса повернулся и пошел к дому. За ним двинулся Рекс. Клубок пихнул в спину Каляя.
Пока дошли, Каляй прикинул, что, если даже бандюки оленей перестреляют, он все равно как-нибудь отвертится. Ну нет у него другого выхода, не отдавать же дом в самом деле!
– Да ладно, ладно! Берите оленей! – истерично завопил он, когда во дворе Самоса приказал ему идти за документами.
– Наши козлы? – быстро спросил Рекс.
– Ваши...
– Слово?
– Слово...
– Смотри, мужик, ты за свое слово отвечаешь. – Самоса пошел к воротам.
– А расписка? Расписка как? – крикнул ему в спину Каляй.
Самоса остановился и деловито вытащил из кармана органайзер, распухший, как гамбургер, от напиханных между страниц бумажек. Поискал. Нашел каляевскую расписку и сунул органайзер обратно в карман.
Каляй отчаянными глазами следил за листком.
Самоса положил расписку на ладонь и, начав с угла, ловко скатал лист в тонкий тугой стержень, заостренный с обоих концов наподобие спицы.
– На, – сказал он Каляю, – засунь себе в жопу.
Ожидая на следующий день приезда бандюков, Каляй вдруг сообразил, что может проколоться на такой дурацкой мелочи, как замок на воротах вольера, от которого у него не было ключа. В связи с этим возникли и другие соображения. Поэтому Каляй сначала убедился, что кормушка набита сеном и Шуракен,
значит, в ближайшее время в вольер не пойдет. Затем он приволок ломик, своротил замок и повесил на его место свой собственный, которым запирал косую дверь избенки.
Команду Самосы Каляй встретил по-хозяйски, показал, как лесной дорогой подъехать к вольеру, и, небрежно вытащив ключ, отпер замок.
Олени собрались у сетки и с любопытством наблюдали за действиями людей.
Быки открыли багажник «форда» и стали готовиться к охоте. Каляй надеялся, что перед стрельбой парни выпьют для пущего удовольствия, тогда наверняка перепадет и ему. А выпить Каляю было необходимо – сердце у него так и тряслось от страха. Но главным в команде был Самоса. Он и Клубок морально подавляли Рекса, который тоже не прочь был пропустить сто – сто пятьдесят грамм. Так что Каляя постигло глубокое разочарование. Водка из багажника не появилась.
Накануне Рекс авторитетно заявил, что нет кайфа стрелять настоящую дичь из пистолетов, и пообещал сам решить проблему оружия. Но дружки, имевшие свои арсеналы, могли предложить только «кала-ши», «узи», М-16, но без патронов, даже РПГ-7 с двумя выстрелами к нему. Все это напрочь лишенное романтики железо предназначалось для утилитарного убийства и совершенно не подходило для охоты на оленей. В конце концов, уже чувствуя себя на грани позора, Рекс достал две потрепанные ижевские двустволки и нож для добивания раненой дичи и свежевания туш. Все это в большой сумке лежало сейчас в багажнике «форда». Переминаясь с ноги на ногу и тоскуя от дурных предчувствий, Каляй всеми силами души желал, чтобы бандюки поскорей перестреляли оленей и убрались отсюда. Тогда он заберет свой замок и подбросит на его место прежний, покореженный ломиком. Готовясь доказывать свою невиновность, Каляй больше всего рассчитывал на этот сломанный замок.
Как назло, быки не спешили. Они осмотрели оружие, обсудили его особенности. Рекс нацепил на пояс ножны с охотничьим ножом. Потом они еще покурили, солидно переговариваясь о своих делах. Затем наконец установили очередность стрельбы и пошли к вольеру.
Женя сняла с плиты чайник и залила кипяток в кружку с заваркой. Шуракен с удовольствием смотрел, как она садится к столу, разливает по чашкам чай. Живот ее уже немного округлился, в движениях появилась мягкость и плавность. Когда Шуракен смотрел на нее, его глаза теплели, в них появлялся свет настоящей нежности. В последнее время он начал заметно оттаивать и уже не выглядел таким отчужденным и замкнутым на прошлом, как раньше.
– Ой, что это? – вздрогнула Женя.
Шуракен не вздрогнул. Он мгновенно напрягся, как боевая система, получившая тревожный сигнал.
– Стреляют, – удивилась Женя, прислушиваясь к отдаленному баханью ружей. – Может, это оленей твоих стреляют? – пошутила она.
Шуракен вдруг вскочил и бросился в комнату, служившую ему спальней. Он распахнул шифоньер, ударом кулака вышиб доску внутри, и Женя увидела, что
он вытащил длинный сверток, завернутый в мягкую тряпку. Шуракен сорвал тряпку, и в его руках появилось короткое, довольно массивное ружье. Это был помповый «ремингтон» с подствольным магазином – штатное оружие американских полицейских и бешено завоевывающих жизнь «новых русских». В свертке была коробка патронов.
Женя остолбенела от ужаса, глядя, как Шуракен загоняет патроны в магазин. У него было неузнаваемое, чужое лицо, как будто упала маска мягкой, непрошибаемой вежливости.
С ружьем в руках Шуракен бросился из дома к воротам. Выскочив за ним следом, Женька дурным голосом заорала почему-то:
– Дуст, миленький! Ой, он убьет их! Мамочка моя!
Дуст с лаем остервенело кидался на решетку клетки.
Обезумевшие от ужаса олени метались в вольере. Они стадом неслись в одну сторону, натыкались на сетку, сбивали друг друга с ног, падали, вскакивали, мчались в другую сторону, но там сетка снова отбрасывала их назад. Два недельных олененка сразу были затоптаны.
Передавая друг другу ружья, бандюки палили с таким азартом, что половина оленей была бы уже перебита, если бы стрелки попадали в цель. Но, как выяснилось, стрельба по таким стремительным и непредсказуемым в своих бросках целям была совсем не то, что стрельба по мишеням в тире. Пока только один олень, по которому выстрелили в самом начале, был ранен. Пуля попала ему в бок, но, истекая кровью и слабея, он отчаянно метался вместе со всем стадом.
Рекс, единственный из всех, имел реальный опыт стрельбы по живому. Поэтому, когда подошла его очередь, он взял двустволку с видом уверенного в себе стрелка. Он поймал на мушку самого матерого из двух самцов, поводил за ним стволом и нажал на спусковой крючок.
На всем скаку олень перекувырнулся через голову. Это зрелище было встречено радостными криками остальных участников охоты. Упав, олень сразу попытался вскочить, но смог подняться только на передние ноги. Он задрал рогатую голову и судорожно тянулся вверх, скребя копытами по земле. Со второго ствола Рекс добил оленя выстрелом в голову.
От каждого выстрела Каляй дергался всем телом. Он понимал, что если Шуракен не в отъезде, то уже услышал стрельбу, и прикидывал, сколько времени ему потребуется, чтобы дойти сюда. Ну, минут двадцать... а если бегом? Ну, десять – по мнению Каляя. Только он не представлял, что в норме Шуракен бегает десять километров за тридцать пять минут.
О норме сейчас речи не было. Шуракен ломом шел через лес, кратчайшим путем, точно на выстрелы. Таких бросков он не совершал со времен их со Ставром африканских дел.
Вольер заволокло дымом. После меткого выстрела Рекса бандюкам вдруг начало везти, скорей всего, потому, что они приспособились к ружьям и характеру цели. Еще несколько оленей было ранено.
– Уя! – заорал Самоса, довольный своим метким выстрелом. – До чего живучие, падлы! Прикинь,
Рекс, если в человека так пулю засадить, он уже не встанет, а эти бегают.
– Потом ножом добьем.
И тут сквозь бабаханье двустволок бандюки услышали чужой выстрел. Раскатистый звук был как глухой рык бойцового пса, атакующего свору дворняжек.
Каляй отскочил от ворот и закатился в кусты. Некоторое время он буравил их головой, «улепетывая на четвереньках. Ему казалось, что над головой свистят пули. Никогда в жизни он не испытывал такого ужаса.
Бандюки опустили ружья и закрутили головами. Они инстинктивно подтянулись друг к другу и попятились к выходу из вольера.
– Оружие на землю! – заорал Шуракен, не показываясь из-за деревьев.
Рекс мгновенным, четким движением выхватил из-под куртки пистолет и выстрелил на звук голоса. Туда же пальнул и Клубок, в двустволке которого оставался один заряд.
Самоса отбросил ружье с разряженными стволами и сунул руку за пазуху. Он не успел вытащить пистолет. Грохнул второй выстрел Шуракена, и пуля впилась в могучий бицепс Самосы.
– Бросайте пушки, пацаны! – Голос Шуракена раздался совсем не там, где бандюки слышали его в первый раз.
Рекс, держа пистолет в вытянутых руках, водил стволом, готовый в любую секунду поймать цель и выстрелить. Клубок, переломив ружье, загонял в стволы патроны. Самоса растерянно матерился, по его лицу расползалась шоковая бледность. – Последний раз говорю: пушки на землю, пацаны, или хуже будет!
Клубок тут же пальнул на голос. Раздался ответный выстрел, и казенная часть ружья бандита разлетелась на куски. Острый осколок снизу вверх распорол Клубку щеку.
Юрчила далеко отбросил пистолет и поднял руки.
– Мужик, не стреляй, не стреляй! Я всего лишь водила!
– А ну вылезай, сука.– диким голосом заорал Рекс. – Давай выходи, говно! Посмотрим, кто здесь круче!
– Я тебя сюда не звал, – ответил Шуракен, – и бодаться с тобой не собираюсь. А башку тебе прострелить – мне как на хер валенок надеть.
Рекс рывками переводил дуло пистолета, пытаясь найти цель по звуку. Шуракен решил ему помочь. Он поднял корягу и бросил в кусты. Этот испытанный трюк сработал, как всегда: Рекс высадил по кусту полобоймы.
Боком стоя за толстой сосной, Шуракен поднял приклад к плечу, поймал в прицел ляжку Рекса и нажал на спусковой крючок.
Рекс взвыл и, завалившись на землю, обеими руками схватился за ляжку.
Самоса, Клубок и Юрчила увидели, как среди деревьев, словно изображение на фотобумаге, проявилась высокая, мощная фигура в светло-зеленом спортивном костюме из парашютного шелка. Шуракен шел к ним, держа ружье стволом вверх.
Рука Самосы уже онемела и повисла плетью. Он машинально зажимал дыру в бицепсе. Его начала бить
неудержимая дрожь, которая часто бывает сразу после огнестрельного ранения. Лицо и грудь Клубка заливала кровь, лившаяся из разорванной щеки, руки, контуженные попаданием пули в ружье, онемели до плеч.
Шуракен посмотрел на них вблизи и понял, что бандюки еще не забыли, как отгуляли дембель. В свои двадцать девять он по сравнению с нимичбыл уже вполне матерый мужик.
– Ну что, сынки, давно бандитизмом занимаетесь? – спросил Шуракен. – Вот дураки. Ну ладно, отойдите и встаньте рылами к сетке.
Валяясь на земле, Рекс перекатился на спину, обхватил руками раненую ногу и заорал:
– Больно, твою мать, больно же! Здоровый мудак, придурок... больно!
Его вопли насторожили Шуракена. По действиям Рекса он понял, что это наиболее подготовленный из всех, жесткий, злющий парень, который дерется до конца. Не веря жалобам Рекса, Шуракен не выпускал его из поля зрения. Поэтому, когда Рекс перекатился на спину, чтобы освободить висящий на поясе нож, и потянулся к рукоятке, Шуракен тут же нанес ему страшный удар ногой в голову. Он не убил бандита, потому что убивать не хотел, но отключил надолго.
Выдернув из ножен у Рекса нож, Шуракен оценивающе посмотрел на его друзей и, убедившись, что противник деморализован и совершенно подавлен, вошел в вольер.
– От сетки не отходить и вообще не двигаться, – предупредил он Самосу, Клубка и Юрчилу.
Шуракен понимал, что неизбежно найдет там и убитых животных, и раненых. Но одно дело понимать, другое – увидеть. Крови и смерти Шуракен видел много. На кровь и смерть вооруженных мужчин он реагировал с профессиональным спокойствием, но страдания беззащитных существ – детей и животных – вызывали в его душе острую боль. И сейчас, увидев затоптанных оленят и подранков, Шуракен пришел в ярость.
– Даже дела своего бандитского не знаете, – сказал он двум бледным и одной окровавленной рожам, маячившим за сеткой. – Стрелять не научились, а ручонки чешутся. Запомните, говнюки, если вы еще раз за что-нибудь, кроме собственных концов, этими ручонками возьметесь, я вас найду и их поотрываю.
Шуракену пришлось добить всех подранков, потому что даже легко раненное дикое животное обречено на долгую и мучительную смерть.
Когда он вышел из вольера, Самоса, Клубок и Юрчила оглянулись на него, не решаясь повернуться от сетки. У них возникло ужасное ощущение, что этот человек, убивающий с одного выстрела, сейчас способен и их перестрелять, как подранков. Их ужас был не лишен оснований.
Гнев ударил Шуракену в голову. И он почувствовал, что сейчас может сорваться в то неконтролируемое состояние, которое было после шока от транквилизаторов. Загнанное глубоко в подсознание чувство неудовлетворенной мести рвалось на свободу. Надо было немедленно сбросить куда-то агрессию, иначе он мог убить этих парней.
Шуракен увидел лоснящуюся морду «форда», которая пялилась на него фарами. На рефлексе приклад «ремингтона» уперся в плечо и рука дернула цевье.
Лобовое и заднее стекла «форда» покрылись сетью трещин от прошедшей навылет пули.
Шуракен опустил прицел ниже. Одна за другой пули разносили радиатор и прошивали двигатель.
Когда опустел магазин, «форд» был уже кучей ни на что не годного железа.
17
Население Ново-Троицкого было возбуждено и бурно обсуждало бандитскую перестрелку в оленьем вольере, но никто не знал, что же произошло на самом деле. Шуракен молчал, не желая афишировать применение им оружия, быки исчезли, а о Каляе никто вообще не думал. Удрав в разгар перестрелки, он потом долго сидел в лесу у пожарного пруда и застирывал штаны. Через пару часов из Москвы пришел грузовичок с краном, подцепил останки «форда», загрузил в кузов и увез. Поселковые быстро сообразили, какую пользу можно извлечь из происшествия, и несколько мужиков пришли к Шуракену с просьбой отдать убитых оленей на мясо.
На этом история могла бы и закончиться, если бы быки, как говорится, трепались от себя. Но дело в том, что они были сотрудниками охраны фирмы «Буржа-недвижимость», занимающейся реставрацией, перестройкой и продажей зданий в Москве и предоставлением в аренду строительной техники. Генеральный директор фирмы Аркадий Борисович Моторин приказал начальнику службы охраны Булату Тоболову выяснить все обстоятельства происшествия и позаботиться, чтобы все получили по заслугам, пострадавшие быки в первую очередь.
Тоболов вызвал команду Самосы. Они вошли в его кабинет с самыми неприятными предчувствиями. Вид шефа подтвердил их предчувствия. В глазах Тоболова ясно читался вопрос: «Вы решение моих проблем или сами проблема?» Такой вопрос обычно предшествовал увольнению из фирмы.
Пытаясь оправдаться, Самоса и Рекс наперебой начали рассказывать историю, как они в свой законный выходной поехали к корешу поохотиться на оленей. И вдруг из леса вылез совершенно беспредельный мужик – по их описанию, что-то среднее между Терминатором и Тарзаном – и набросился на «форд», пуляя по нему из немеряной пушки. Они самоотверженно пытались защитить машину, но, получив ранения, были вынуждены отступить.
Слушая изложение их эпопеи, Клубок очень переживал, но, по обыкновению, молча. А Юрчила втихую старался откосить от друзей, всем видом показывая, что он «здесь только водила».
Тоболов с деловой невозмутимостью выслушал всю историю до конца.
– Ребята, я все понял, – сказал он наконец. – Отдыхайте, лечите нервы.
Считая тему исчерпанной, Тоболов в вертящемся кресле повернулся к маленькому столику, на котором у него стояла кофеварка, налил чашку кофе, медленно высыпал туда ложку сахара, задумчиво размешал, повернулся обратно к письменному столу и взглянул на подчиненных, как в первый раз увидел.
