Текст книги "Багровая заря (СИ)"

Автор книги: Елена Грушковская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 29 страниц)

– Госпожа президент… Добро пожаловать.

Она перевела взгляд на меня. Одета я была прилично, но мой измождённый вид и щетинистый череп вызывали некоторые сомнения. Юля сказала:

– Аврора в удостоверениях не нуждается.

Девушка на «рисепшене» смогла только сглотнуть и произвести своим телом комбинированное движение – кивок-поклон-реверанс.

– Мы в хранилище, – сказала Юля.

Хранилище – просторное, но довольно сумрачное и по человеческим меркам весьма прохладное помещение – чем-то напоминало морг. Прежде чем мы туда вошли, нам выдали белую спецодежду, бахилы, шапочки и маски. В нём было около пятидесяти больших резервуаров наподобие ванн, наполненных жидкостью, в которой, облачённые в водонепроницаемые костюмы, лежали люди. В жидкость они были погружены по подбородок, а воздушные пузыри на костюмах поддерживали их на плаву. От костюмов отходили тонкие трубки, по которым – я безошибочно это почуяла – текла кровь. Возле каждой ванны стояла капельница, из которой по трубке, подсоединенной к рукаву костюма, тек прозрачный раствор. Глаза всех людей в ваннах были закрыты: они как будто спали. Волосы у всех были коротко острижены – и у мужчин, и у женщин. Мужчин было больше.

– Впечатляет, – сказала я. – Но чтобы содержать их, нужны деньги.

– Само собой, – улыбнулась Юля под своей маской. – Оборудование, костюмы, препараты – всё это стоит денег, но для того «Аврора» и вступила в деловой мир людей, чтобы их зарабатывать. Но во сколько бы всё это ни обходилось, для всех членов «Авроры», питающихся кровью, она по-прежнему бесплатна. Разумеется, чтобы получать её, они должны работать, и каждый член «Авроры» выполняет какие-либо обязанности. «Аврора» ещё не полностью перешла на донорскую кровь, но года через три переход завершится. И нам вообще больше не придётся убивать.

Если хищники были способны на гуманность, то это было её наивысшее проявление.

6.9. Продукт

– Не желаешь ли оценить качество продукта? – предложила Юля.

В соседнем помещении мы сняли спецодежду и маски и уселись в удобные мягкие кресла. Комната эта была по своему оформлению похожа на офис, в который мы вошли; здесь были красные кресла и маленькие невысокие стеклянные столики, аквариум с красочным рыбами и большой телевизор. Это было похоже на комнату отдыха. На стене висела таблица, озаглавленная: «Нормы потребления продукта».

– Продукта?

Юля улыбнулась.

– Да, так здесь принято называть кровь.

Таблица гласила следующее:

Рядовые члены «Авроры» – 1500 г/сутки

Чистильщики – 1800 г/сутки

Бойцы – 2000 г/сутки

Специальная категория – без ограничений

Я спросила:

– У «Авроры» есть бойцы?

– Разумеется, – ответила Юля. – Как говорится, хочешь мира – готовься к войне. Бойцы у нас есть, и было бы беспечностью с нашей стороны, имея под боком Орден, их не завести.

– А если кто-то, уже употребив свою норму, захочет получить ещё? – спросила я.

– Ну, это исключено, – сказала Юля. – Если хищник сыт, по нему это видно. И если голоден – тоже.

– А что это за специальная категория?

– Высшее руководство «Авроры». Ну, и сама Аврора, конечно.

Вошла девушка в белой спецодежде и перчатках и внимательно взглянула на нас. Улыбнувшись, спросила:

– Спецкатегория?

– Ага, – ответила Юля весело. – Мне полторы тысячи грамм, пожалуйста.

Девушка перевела приветливый взгляд на меня.

– Вам?

– Ограничусь тысячей, – сказала я.

Девушка принесла и положила перед нами на столик прозрачные мягкие пакеты с носиками, которые были закручены пробками. Юля взяла свой, открутила пробку и принялась высасывать содержимое. Я взяла в руки второй пакет. Сквозь прозрачный хирургический пластик чувствовалось живое тепло, как будто я держала в руках некое непонятное существо без рук, без ног и без головы, состоявшее из одного живота, в котором булькала кровь.

– Свежая?

Юля, не отрываясь от своего пакета, кивнула. Я рискнула открутить пробку и сделать небольшой глоток.

– Ну, как? – спросила Юля.

– Немного непривычно.

6.10. Вы меня, наверно, не помните

Пятьдесят пар глаз изучали меня. Они рассматривали мой элегантный чёрный костюм, подаренный мне Юлей, который не очень хорошо сочетался с моей щетинистой головой, но никто не смел сказать мне, что меня уродует моя причёска. Все знали, что я недавно освободилась из орденской тюрьмы, в которой я – цитирую фразу из моей биографии – «подвергалась изощрённым пыткам и переносила страдания, которые не всякому под силу перенести».

Меня попросили рассказать, и я рассказывала. Пятьдесят пар ушей слушали мой рассказ о том, что это за место – тюрьма Кэльдбеорг, и каково мне там было сидеть. Почему-то всех это интересовало больше всего. Слушали внимательно, ловя каждое слово. Содрогались. Хмурились. Осторожно спрашивали. У кого-то был приоткрыт рот. Я ничего не преувеличивала, рассказывала всё, как было, и в глазах Каспара, сидевшего в первом ряду, я читала подтверждение каждого моего слова. Он сопровождал меня на все встречи. На некоторых присутствовала и Юля, но сегодня её не было.

Было много молодых – новообращённых. Они волновались, когда я задерживала на ком-то из них свой взгляд. Волнение, смущение, а иногда и благоговейный трепет – вот что я видела на их лицах. Я не знала их, видела их в первый раз, но они все знали, кто я такая.

Сегодня с самого утра я чувствовала себя не очень хорошо, но ничего не сказала ни Каспару, ни доку. Преодолевая слабость, я стояла за небольшой кафедрой. Почему-то никому не пришло в голову поставить стул, а я бы от него не отказалась. Но просить принести его я не стала. Чтобы никому не показать, что мне было трудно стоять, я старалась опираться на кафедру лишь слегка, хотя у меня было большое желание просто повиснуть на ней. Это была моя единственная опора.

– Заключённые умирают там? – спросили меня.

– Впадают в анабиоз от плохих условий и плохого питания, – ответила я. – Их не возвращают к жизни, а просто избавляются от них. Да, это своего рода смерть.

Я чувствовала себя не совсем здоровой и испытала бы огромную признательность к тому, кто предложил бы мне присесть. Но никто не предлагал. Поднялась одна рука.

– Да, слушаю вас.

Встала молодая хищница. Ничего особенного: волосы русые, зачёсаны назад, тёмный свитер. Она очень сильно волновалась.

– Аврора… Вы меня, наверно, не помните… Конечно, вы меня не помните, потому что это было давно. Но я это запомнила на всю жизнь…

– Мы знакомы? – спросила я.

На неё стали оборачиваться. Она залепетала прерывающимся от волнения голосом:

– Мы встречались всего один раз, вы не можете помнить, прошло много времени… Я… Мне выпала честь быть спасённой вами. Вы меня спасли от мужчины… Который меня душил в парке… Я Катя… Я вас ещё хотела напоить чаем, но вы отказались… Сказали, что не пьёте его… Я тогда не знала, почему. Теперь знаю… Теперь я сама его уже не пью. Я Катя… Вы… Вы не помните?

Я смутно вспомнила её лицо, но даже не её лицо мне лучше вспомнилось, а спина мужчины, который её душил, и хруст его шеи. Да, кажется, она предлагала чай.

– Вы… Вы тогда мне говорили, чтобы я не ходила одна поздно вечером… Потому что… потому что…

– Катя, не волнуйтесь. Я помню этот случай. И я помню вас. Давно вы в Обществе?

– С самого начала. Вы правда меня помните?

– Да, помню. Приятно встретить вас снова.

– А можно… Можно мне… пожалуйста… подойти к вам?

– Прошу вас.

Она шла, провожаемая любопытными взглядами. Кто-то смотрел даже с завистью. От волнения она не смотрела себе под ноги и, поднимаясь на кафедру, запнулась.

– Осторожно, Катя!

Я подхватила её под руку, иначе она упала бы. От соприкосновения со мной она вся затрепетала. Казалось, она вот-вот упадёт в обморок от охвативших её чувств.

– А можно… Можно мне вас… – залепетала она.

Её руки дрожали, приподнятые, готовые меня обнять. Я позволила ей это сделать. И как раз вовремя: у меня закружилась голова и зазвенело в ушах. Я повисла на ней, и она от неожиданности пошатнулась.

– Катя, – прошептала я. – Я буду вам очень признательна, если вы поможете мне сойти с кафедры и куда-нибудь присесть…

– Что с вами?

– Вы не пугайтесь, Катенька… Просто немного закружилась голова. Мне бы присесть…

Её осенило. Глядя на меня сияющими глазами, она сказала:

– Вы тогда меня несли на руках… А теперь позвольте мне вас…

Признаться, я опасалась, что у неё не достанет сил, но она подняла меня легко. Днём она работала библиотекарем, а ночью – чистильщиком. В упоении прижимая меня к себе, как самую драгоценную на свете ношу, она шагнула, опять не глядя себе под ноги. Её нога ступила в пустоту: она не заметила края возвышения. Все повскакивали со своих мест, и я упала не на пол, а на два десятка вытянутых рук. Бедную Катю никто даже не подумал подхватить. За окружившими меня слушателями я не видела, куда и как она упала, но услышала звук падения.

– Катя! – звала я. – Помогите ей, она же расшиблась!

Моего призыва никто не послушал. Десяток счастливчиков, которым довелось подхватить меня, плотно меня обступили. Мне показалось, что им хотелось каждому оторвать себе от меня кусочек, и я в ужасе позвала:

– Каспар!

Каспар тут же вклинился и разорвал окружившее меня кольцо.

– Пропустите! Расступитесь! – рявкнул он. – Аврора, тебе плохо?

– Забери меня отсюда… – простонала я, падая на его руки.

Он сгрёб меня в охапку и вынес из аудитории. На лестнице мы чуть не столкнулись с Юлей: она поднималась по ступенькам в сопровождении дока Гермионы, Цезаря и Оскара.

– Что случилось? – встревоженно воскликнула она. – Что с ней? Аврора!

Она выхватила меня у Каспара и понесла вниз, а Цезарь, Каспар, Оскар и док сдерживали толпу, которая бросилась за мной вдогонку. Цезарь, как Геркулес, заслонил собой всю ширину лестницы и стоял намертво, выдерживая натиск пятидесяти тел, а Каспар и Оскар ему изо всех сил помогали. Док Гермиона, побыв с ними секунду, бросилась следом за нами. Мои же мысли были об упавшей с кафедры Кате.

– Юля… Там Катя упала, – бормотала я сквозь звон в ушах. – Она ушиблась… Я хочу узнать… Они меня поймали, а её – нет…

– Что? О чём ты говоришь, Аврора? – не понимала Юля, неся меня вниз по лестнице.

– Катя… – звала я.

Через пять минут я лежала в большом мягком кресле в чьём-то кабинете. Возле меня хлопотала док Гермиона, Юля сидела рядом, с тревогой глядя на меня. Дверь кабинета открылась, и вошёл Каспар, а следом за ним робко прошла Катя. Увидев и узнав ещё и президента «Авроры», она окончательно остолбенела. Каспар спросил меня:

– Это её ты звала?

Я кивнула. Каспар слегка подтолкнул Катю вперёд:

– Проходи, не бойся.

Она робко подошла к моему креслу, прихрамывая, и спросила еле слышно:

– Вы меня звали, Аврора?

Я, приподняв голову с подушки, сказала:

– Кто-нибудь, усадите же её…

Каспар подвинул Кате стул.

– Садись.

Но она не стала садиться на стул, а опустилась на колени передо мной. Низко опустив голову и закрыв глаза, она забормотала:

– Простите меня, пожалуйста… Простите… Я такая неловкая…

– Катя, ну что вы, успокойтесь, – сказала я. – Вы сильно ушиблись? Я вижу, вы хромаете.

– Ерунда… Пустяки… – бормотала она. – Простите меня…

– Док, – попросила я, – пожалуйста, осмотрите её. Что у неё с ногой?

– Присядьте на стул, дорогуша, – сказала док Гермиона Кате.

Осмотр показал, что у Кати был ушиб колена и локтя, а также растяжение связок.

– Ничего страшного, – сказала док Гермиона. – Тугая давящая повязка и холод – вот и всё лечение.

– Если можно, пусть эта повязка ей будет сделана, – попросила я.

Мои просьбы выполнялись беспрекословно. Принесли бинт, и док сама перебинтовала Кате ногу. Катя сидела, окружённая заботой, и не верила, что с ней это происходит наяву. Она продолжала бормотать извинения, но я перебила её:

– Катя, ну хватит уже просить прощения. Единственная пострадавшая здесь вы, а со мной всё в порядке.

Док хотела что-то возразить, но под взглядом Юли промолчала. Я попросила Каспара проводить Катю. Задержавшись у двери, она попросила что-нибудь на память. У меня ничего не было, чтобы подарить. Но, подумав, я подарила ей пёрышко из своего крыла.

6.11. Встреча

Из-за плотного графика встреч с членами «Авроры» у меня совсем не было времени навестить Карину, хотя я часто думала о ней и уже давно хотела её увидеть хотя бы одним глазком. Кажется, ей сейчас было уже десять лет, и она по-прежнему не знала, что у неё есть сестра. Хотя, может быть, ей лучше было не знать о такой сестре.

И всё-таки я отправилась в свои родные места.

Я приземлилась на крышу дома, стоявшего по соседству с моим и со щемящей тоской в сердце устремила взгляд на знакомые окна. Вот мой старый клён. А вот моё окно. Оно открыто и завешено тюлем. Уютный свет настольной лампы. Я села на ветку клёна – на ту самую, на которой я впервые увидела Эйне. Сквозь тюль было плохо видно, но мне и не нужно было видеть, чтобы понять, что я хочу туда проникнуть. Мои ноздри уловили запах, пленительнее которого мне ничего не доводилось испытывать. Всё моё нутро сладко сжалось от этого аромата, и весь мир перестал существовать для меня в этот миг. Безотчетно повинуясь охватившему меня желанию, я нарушила неприкосновенность жилища.

Моя рука откинула лёгкий белый тюль. Неслышно спустившись с подоконника в комнату, я осмотрелась. За письменным столом, озарённая светом настольной лампы и отблеском от монитора компьютера, спала хорошенькая, длинноволосая девочка в шортах и майке. Стол был завален учебниками. Щёчка школьницы покоилась на клетчатой странице толстой тетради. Я осторожно заглянула на обложку. Назимова Карина, 5 «А» класс.

Я склонилась над спящей девочкой. Её аромат кружил мне голову и пьянил, вызывая во мне сладостные спазмы, но это не были спазмы голода, это было нечто иное. Я потянулась к ней ртом, но не для того, чтобы вкусить её крови. Я погладила её мягкие каштановые волосы и поцеловала её в тёплую розовую щёчку. Её тёмные пушистые ресницы дрогнули, но она не проснулась.

Слегка обалдевшая от нахлынувших на меня ощущений, я стояла столбом, не отводя взгляда от спящей Карины. Что, если она проснётся и увидит меня? Нет, у меня и в мыслях не было причинить ей вред, но ведь она этого не знала. Понимая, что надо уходить, я всё-таки не могла сдвинуться с места, очарованная и потрясённая: странная слабость закралась во все мои суставы и мускулы. Вдруг Карина вздохнула, пошевелилась и открыла глаза.

В мои планы не входило показываться ей, но теперь было слишком поздно: она меня уже увидела. Подняв длинноволосую головку от страницы тетради, она смотрела на меня во все глаза, и трудно было понять, чего больше было на её лице – испуга или восторга. Чтобы успокоить её, я опустилась на колени и дотронулась пальцами до длинных свисающих прядей её волос.

– Кариночка… Куколка моя! Не бойся. Ты меня не знаешь, но я знаю тебя с самого твоего рождения и очень тебя люблю, поверь мне. Я никогда не сделаю тебе ничего плохого, не бойся меня.

Она, глядя на меня широко раскрытыми глазами, сказала чуть слышно:

– Я знаю тебя.

– Знаешь?

Она кивнула. И сказала – робко, как будто не была в этом уверена:

– Ты моя… мама.

– Почему ты так думаешь, куколка? – удивилась я.

Вместо ответа она достала из ящика стола сильно помятую фотографию, на которой была изображена невеста в гробу – бледная, красивая, с подкрашенными бровями, приподнятыми в страдальческом недоумении, будто её смерть была внезапной и очень мучительной. Я сразу узнала снимок: он был одним из тех, что я послала Алле после своих «похорон». Снимок имел следы небрежного обращения: на одном уголке был сгиб, другой уголок вообще оторвали. Ненависть моей мачехи дошла до меня спустя годы: я чувствовала её запах, слышала биение сердца её тени.

– Это не я её помяла, она такая и была, – поспешно заверила Карина. – Не сердись, пожалуйста.

– Я и не сержусь, куколка моя, что ты, – пробормотала я. – Откуда это у тебя?

– Я нашла её, – ответила Карина. – За книгами на полке. Папа говорит, что мама уехала… Но она не настоящая моя мама, потому что настоящая мама так не сделала бы… Моя мама – ты, да?..

До чего порой изощрённо работает детская фантазия! Карина, найдя фотографию мёртвой невесты, выдумала невероятную историю с ней и собой в главных ролях – историю своего рождения. Мамы не было рядом с ней, так отчего бы красивой, страдальческой и печальной мёртвой невесте не стать её мамой? Её можно было хотя бы оплакивать. Сколько слёз пролилось на эту многострадальную фотографию, сколько раз она ночевала под подушкой! Мне до боли в сердце хотелось прижать Карину к себе и сказать: «Да, я твоя мама», – но это было бы обманом. Зачем увеличивать количество лжи, тем более что одна страшная тайна уже есть – тайна исчезновения матери Карины? Я протянула к ней руки, и она доверчиво обняла меня за шею, прижалась всем своим тоненьким тёплым девчоночьим телом. Как только тёплое и хрупкое кольцо её рук сомкнулось вокруг меня, я поняла, что отныне моё сердце принадлежит ей одной. Оно и раньше ей принадлежало, но я осознала это по-настоящему только сейчас.

– Когда ты умерла, тебе было очень больно? – спросила Карина почти шёпотом.

– О таких вещах нельзя спрашивать, – сказала я замогильным голосом.

– Прости, пожалуйста, – прошептала она испуганно.

Я зарылась лицом в её восхитительно пахнущие волосы.

– Нет… Нет, куколка, это была не совсем смерть… Да, здесь, на фотографии, я выгляжу как мёртвая, и на кладбище даже есть моя могила, но… Это трудно объяснить. Это тоже жизнь, хотя и другая.

Она прошептала:

– Ты холодная…

– Не бойся, детка.

– Я и не боюсь тебя… мамочка.

Я прижала её к себе крепче, погладила её шелковистые волосы.

– Кариночка… Я бы очень хотела быть твоей мамой, но это не так. Увы… Хотя я тебе и не чужая. Некому было рассказать тебе обо мне, и поэтому ты не могла знать, что у тебя была сестра.

– Сестра?

Её объятия ослабели, она смотрела мне в лицо.

– Да, куколка. Это я. Меня зовут Аврора. Раньше у меня было другое имя, но оно осталось в прошлом, им меня уже никто не называет. Тебе лучше никому не говорить, что я к тебе приходила, потому что тебе всё равно не поверят. Даже папе не говори. Сейчас мне пора уходить, родная… Пожалуйста, не оставляй окно открытым. Если приду я, я постучу. Но всё равно, если услышишь стук, сначала смотри, а потом открывай.

6.12. Сорок пять

Сорок пять молодых членов «Авроры» – все кандидаты в чистильщики – были все как на подбор красивыми юношами и девушками. Приём был организован в виде молодёжной вечеринки с дискотекой и проходил в ночном клубе «Аврора». (Он был специально для членов Общества). Официально вечеринка была приурочена к скорому вступлению этих молодых кандидатов в ряды чистильщиков, но Пандора сообщила мне по секрету, что истинная и главная цель этого мероприятия состояла в том, чтобы я выбрала одного из этих кандидатов себе в ученики.

– Оскар сам отбирал кандидатуры, – сказала она. – Это лучшие из лучших. Они превосходно показали себя в работе в «Авроре», и все они жаждут стать настоящими чистильщиками. Но только один из них удостоится чести стать учеником самой Авроры.

– Чья это была идея? – усмехнулась я.

– Разумеется, Джулии, – удивилась Пандора. – Разве она не сказала тебе об этом?

Я ответила:

– Мне никто ничего не говорил. Я не знала о том, что должна буду кого-то обучать. Разве я обязана это делать?

Позади меня раздался голос Юли:

– Нет, конечно, ты ничего не обязана. И никто тебя не станет принуждать. Но эти молодые люди так мечтают об этом! Неужели ты разобьёшь их заветную мечту?

Её рука обняла меня за плечо. Она сегодня была потрясающе красива: крупные каштановые локоны обрамляли её бледное лицо, а глаза, подчёркнутые тёмными тенями, таинственно мерцали.

– Мой сын тоже здесь, – сказала она.

Проследив направление её взгляда, я увидела за одним из столиков Гришу в компании четырёх девушек. Они весело болтали и смеялись, пили коктейли.

– Он что, тоже… кандидат? – пробормотала я, запнувшись.

Юля с улыбкой кивнула.

– Он в «Авроре» с тех самых пор, как мы с его отцом поженились. Он проявил себя прекрасно. Он уже староста ячейки «Авроры» в своём университете.

Гриша заметил нас. Повинуясь знаку Юли, он поднялся из-за столика и пошёл к нам. Девушки, видя, к кому он идёт, провожали его с завистью во взглядах. А он подошёл развязной походкой молодого повесы, избалованного вниманием женского пола, с очаровательным нахальством уселся за столик рядом со мной и поцеловал мне руку – златокудрый голубоглазый Аполлон, уверенный в своей неотразимости.

– Привет, Аврора, – сказал он. – Привет, мам. Привет, Пандора.

Пандора, заблестев глазами и улыбкой, ответила, протягивая ему руку:

– Привет, привет, очаровашка.

Он галантно поцеловал протянутую руку, а Пандора ущипнула его за гладкую щёку.

6.13. Лучший

– Конечно, он же сын Джулии.

Шестеро молодых людей – три молодых человека и три девушки – сидели за столиком, уставленным бокалами.

– По-моему, нам вообще ничего не светит. И так ясно, что Аврора выберет его.

– Зачем вообще было всё это устраивать? Просто брала бы его сразу, безо всяких тусовок, так было бы честнее. У них, наверно, уже всё обговорено.

Я вышла из тени невидимости.

– Можно к вам, ребята?

Они, увидев меня, обомлели, а потом все вскочили, предлагая мне свои стулья:

– Садитесь, пожалуйста!

– Ну, больше чем на один стул я сесть не смогу, – сказала я.

Я села на ближайший ко мне стул, а занимавшая его девушка села на колени к молодому человеку. Они все не сводили взглядов с бокала крови, который был у меня в руках. Сделав выбор, я должна была вручить избранному бокал, а он должен был его выпить.

– Почему же вы считаете, что у вас нет никаких шансов? – спросила я. – Только потому, что Гриша – сын президента «Авроры»? – Я поставила бокал на стол. – У него такие же шансы выпить этот бокал, как и у вас. Всё честно. Я пока не знаю, кого выберу. Может быть, это будет кто-то из вас… А может, и кто-то вон за тем столиком. Или вон за тем. А может, кто-то из тех, кто оттягивается на танцплощадке.

К столику подошёл Гриша.

– Аврора, – сказал он, – тебя зовёт мама. Она хочет с тобой о чём-то поговорить.

Взяв с собой бокал, я пошла за ним куда-то на второй этаж. Там он открыл какую-то дверь.

– Сюда.

Комната освещалась несколькими десятками свечей, расставленных повсюду: на полу, на тумбочке, на подоконнике, над изголовьем широкой кровати с белоснежным шёлковым бельём.

– И что всё это значит? – спросила я.

Гриша, взяв меня за руку, подвёл к кровати и усадил. Прикрыв дверь, он нажал кнопку на стоявшем в углу музыкальном центре. Глядя на меня чистыми голубыми глазами – сама невинность! – он начал вытворять под музыку бесстыдное и завораживающее безобразие. Мальчик, которому я подарила на день рождения ночной кругосветный полёт, извивался передо мной, будто его прекрасное молодое тело вовсе не имело костей, дразнил меня рельефной мускулистой грудью, поджарыми бёдрами и длинными стройными ногами. Брюки соскользнули с него, и я увидела его круглые упругие ягодицы, розовые, покрытые золотистым пушком – не попка, а персик. На нём были красные стринги, под которыми спереди бугрилось самое завораживающее безобразие. С кошачьей грацией он подполз ко мне по ковру и обвился вокруг меня. Опускаясь под его мягким давлением на шелковые простыни, усыпанные лепестками белых роз, я старалась не пролить кровь из бокала, который всё ещё держала в руке. Его горячие губы касались моей шеи, от его тёплого дыхания у меня бежали по всему телу мурашки.

– Что ты делаешь…

Его тёплый шёпот щекотал мне ухо:

– Окажи мне честь, Аврора… Стань моей наставницей.

– Ты хочешь, чтобы я выбрала тебя?

– Да… Я хочу учиться только у тебя.

– И почему же я должна предпочесть тебя всем остальным?

– Потому что я лучший.

– Ты, я вижу, заниженной самооценкой не страдаешь, дружок.

Рывок – и он оказался подо мной, а из бокала в моей руке на белоснежный шёлк не пролилось ни капли.

– Знаешь, мальчик, я не ожидала от тебя такого. Если ты думаешь, что всего на свете можно добиться через постель, то ты ошибаешься. Стриптизёр, впрочем, из тебя может получиться неплохой, а в остальном ты меня разочаровал.

Бокал, который он так желал получить, я выпила сама. Поставив его на тумбочку, я слезла с кровати.

6.14. Не родись красивой

Она сидела на диванчике в самом дальнем и тёмном углу, за пустым столиком. Серьёзная и мрачноватая, она не танцевала, ничего не пила и ни с кем не разговаривала. Она была некрасивая, похожая на усердную школьницу, с большими выпуклыми серыми глазами и жидкими русыми волосами, заплетёнными в две косички, в белой блузке навыпуск и серой юбке в складку. Она была такая тщедушная и узкоплечая, что ей можно было дать лет пятнадцать. Она была самая неказистая из всех сорока пяти претендентов и не вписывалась в общий стиль тусовки, но, вероятно, она кое-чего стоила, если сумела пройти отбор Оскара.

Она была так погружена в свои мысли, что не заметила, как я подошла. Увидев, что я сижу рядом, она немного вздрогнула и села прямо, будто аршин проглотила, не сводя с меня своих выпуклых, водянисто-серых глаз.

– Кажется, вы скучаете, – сказала я. – Не танцуете, не пьёте. Ни с кем не общаетесь. Почему?

– Я никого здесь не знаю, – ответила она. – И меня никто не знает.

– Тогда надо познакомиться, – улыбнулась я. – Как вас зовут?

– Кэт Вайсмюллер.

– Откуда вы родом?

– Из Германии. Я родилась в городке Боркенвирте. Это Северный Рейн-Вестфалия, недалеко от границы с Нидерландами. Крохотный городок, почти деревня.

– Несмотря на то, что вы почти из деревни, ваш английский безупречен.

Она смущённо улыбнулась.

– Благодарю вас. Не так уж и безупречен.

– Нет, я серьёзно. Чем вы занимаетесь, Кэт?

– Я только что закончила Гейдельбергский университет.

– И кто вы по специальности?

– Врач-терапевт.

– Сколько вам лет, Кэт?

– Двадцать четыре, а что?

Я улыбнулась.

– Вы очень юно выглядите.

– Мне все так говорят, – сказала она. – Принимают за школьницу.

– Почему вы хотите примкнуть к отряду чистильщиков?

На этот вопрос она ответила мне с немецкой чёткостью. Она сказала:

– По двум причинам. Во-первых, я хочу очищать общество от подонков, а во-вторых, мне очень нравится летать. Точнее, я очень хотела бы летать.

Я сказала:

– Ну, для того чтобы удовлетворить это желание, вовсе не обязательно становиться чистильщиком. Запишитесь в лётную школу.

Она покачала головой.

– Нет, я хочу летать не на самолёте, а на собственных крыльях. Это разные вещи.

Я продолжала испытывать её:

– Вы больше не сможете питаться по-человечески. Вы будете пить только кровь. Вас это не страшит?

Кэт ответила:

– Это так же страшно, как питаться мясом и внутренностями животных. Кровь – такая же ткань организма, как любая другая. Люди тоже иногда употребляют в пищу кровь, готовя из неё различные блюда.

Я сказала, вставая:

– Ну, пойдёмте, проверим, насколько далеко вы можете зайти.

Она вложила свою маленькую ручку в мою протянутую ладонь и тоже встала, блестя широко распахнутыми глазами. Окинув взглядом её полудетскую, щупленькую, плоскую фигурку, я усмехнулась. Сейчас это было её недостатком, но потом превратится в преимущество. Такая безобидная внешность позволит ей нападать внезапно на ничего не подозревающую жертву – будущего донора.

– Пойдёмте, Кэт, я вас угощу.

Держа её за руку, я подвела её к стойке бара и, приподняв её, как ребёнка, усадила на высокий табурет. Бармен тут же услужливо осведомился:

– Что Аврора желает?

Я усмехнулась:

– Что может желать Аврора? Конечно, кровь. Да побольше. У вас есть какая-нибудь большая ёмкость?

– Разумеется, – последовал ответ. – Сию минуту будет.

Кэт опять сидела прямо, как с проглоченным аршином. Она вся трепетала, догадываясь, что сейчас будет и что это значит для неё. Ждать пришлось минут пять. Через пять минут передо мной поставили стеклянную пивную кружку литровой ёмкости, полную тёплой крови почти до краёв. Я взглянула на Кэт и не удержалась от смеха: её глаза едва не вылезали из орбит.

– Маленьким бокальчиком вы не отделаетесь, – сказала я ей.

Она посмотрела на меня.

– Я должна это всё… выпить? – спросила она дрогнувшим голосом.

– Да, – сказала я. – Выпьете – возьму вас. А нет – ну, тогда не обессудьте.

Её пальцы слегка дрожали, когда она протягивала руку к кружке, на побледневшем лице была написана отчаянная решимость. Я пожалела её и взяла кружку первая.

– Погодите, вам столько не осилить. Если вы не возражаете, я немного уменьшу количество.

Я отпила примерно треть и только тогда вручила кружку девушке.

– Всё. Остальное – вам. Если не допьёте хотя бы глоток, я буду искать кого-нибудь другого, посмелее.

Оказалось, что за моими передвижениями внимательно следили. Как только Кэт взяла кружку, настала тишина, пляска цветных огней погасла и стало почти темно, а на Кэт упал сверху луч прожектора, озарив её неярким серебристым светом, похожим на лунный.

– Исторический момент, – шепнула я. – Эффектное оформление.

Блестели края кружки, блестели остекленевшие глаза Кэт, когда она подносила её к губам. В полной тишине она начала пить, и из-за краёв кружки были видны только её глаза, широко раскрытые, почти не мигающие. Стеклянное дно медленно поднималось. По подбородку Кэт потекли две тоненькие струйки, запятнав её белую блузку.

– Аккуратнее, – сказала я. – На себя выливать – нечестно.

Дно кружки задралось в самое верхнее положение и замерло в нём на пару секунд, а потом Кэт отняла края кружки ото рта. Раздались хлопки, сначала редкие, как первые капли дождя, и постепенно они перешли в стойкие и долгие, но сдержанные аплодисменты. Кэт, улыбаясь кровавым ртом, обводила вокруг себя обалдевшим взглядом. Зажёгся свет.

– Поздравляем вас, Кэт.

Подошедшие Юля и Оскар пожали ослабевшую руку девушки. Все остальные тоже подходили с поздравлениями. В их глазах читалось откровенное удивление: как могло этой пигалице повезти больше, чем нам? Чем она лучше нас? Почему выбрали её? Гриши в числе подходивших не было. Видимо, он расстроился. Впрочем, это был ему хороший урок.

6.15. Дважды два – четыре

– Папа сказал, что у меня не было никакой сестры. Если бы была, он бы знал.

Я нахмурилась.

– Ты рассказала ему обо мне?

Карина отрицательно качнула головой.

– Нет… Зачем ты сказала неправду? Ты мне никакая не сестра, а мама. Ведь правда? Да?..

Стол Карины был по-прежнему завален учебниками, в раскрытой тетрадке было недоделанное упражнение по русскому языку. На белом блюдечке лежало большое красное яблоко, я сидела на её стуле, а она – у меня на коленях, прильнув ко мне. Я подумала: если говорить правду, так до конца, а если лгать, то тоже. Сказал «а» – говори уж и «б». «Б» в данном случае означало бы то, что мне следовало сказать Карине, что Денис – не родной её папа, а она его так любит! Нет, уж лучше пусть она думает, что я её мама. В самом деле, какая разница? Всё равно настоящей матери она не знала.