Текст книги "Бабочка на огонь"

Автор книги: Елена Аверьянова

Как же помог им старик Басманов-Маковский, внезапно согласившись дать честные показания, рассказать о своей племяннице Злате все, что знал раньше, да боялся сказать, потому что – родня все-таки.

– Дочь брата – это вам не седьмая вода на киселе, – все время, пока давал показания, пытался сказать Басманов-Маковский об ужасе, который испытывал, скрывая правду.

– Не хотел верить, да делать нечего – пришлось, – закончил повествование младший брат убитого Артема Басманова. – А дело-то, тьфу, в дискетке.

– Там – что?

– Не понравилось, видишь, Злате, что она – не настоящая – не так я сказал, – приемная дочь Артема и Сабины. Седьмая глава, пожалуйста. Вставьте дискетку, – показал на компьютер. – Я вам все покажу и объясню.

Муровский следователь читал и не верил, что из-за такой ерунды можно убить отца, пусть и не родного по крови.

– Может, ей психическую экспертизу назначить? – спросил сам себя, прочитав.

Басманов-Маковский опустил глаза – не мое дело.

Раскольников – тоже член литературного совета – читал и не верил, что такое в жизни, как в кино, возможно. Увидев слово «Любимск» в начале седьмой главы, он сразу насторожился. Его чувства, обостренные за два последних месяца, в которые вместилось слишком много событий – их и на год хватило бы, – подсказали ему, во-первых, как все веревочки, которые он в своих руках за эти два месяца держал, соединить в тяжелую цепь и повесить ее на шею Злате Басмановой. И самое главное, во-вторых – но для следствия это не важно, – он понял, кто были родители Златы. Он знал, как их звали. Он знал, как они жили все годы после пропажи дочери Ксюши. Он знал, как они погибли. Он даже знал, где они похоронены – на монастырском кладбище. Он вспомнил, как спас Катюшу от обвинений следствия по взрыву в любимском «Полете» первый раз.

По всему выходило, что она виновата. Она единственная спаслась, выбежала непосредственно перед взрывом, крикнула, что в гримерной певицы Груни Лемур – бомба. Она осталась жива, поэтому уж, по разумению Сыроежкина – начальника Любимского УВД, была виноватой. И как ни подсказывал ему Раскольников версию о чистой случайности Катюшиного спасения, никак у подполковника не получалось направить ход мыслей чесоточного Сыроежкина по другому пути – правильному. Взрыв в Любимске, маленьком-маленьком, – это был нонсенс, из ряда вон выходящее событие. Поэтому следовало подрывника «Полета» найти и обезвредить мгновенно. Это было делом чести начальника всех любимских милиционеров. Время на другие версии, кроме той, что сразу пришла Сыроежкину в голову и касалась Катюши Масловой, у него не было. К тому же областной генерал звонил и звонил полковнику не переставая – нервировал, намекал на плохие изменения в карьере Сыроежкина.

Раскольников понял, что помощи ему ждать неоткуда, кроме как от самой Катюши, которая твердо придерживалась своей версии взрыва – причин, способов, участников. Раскольников ей поверил, допросил и отпустил под подписку о невыезде, начал «рыть» в том месте, где Катюша показала. Сначала он отправился в школу, нашел старую, живую, слава богу, учительницу математики Александру Ивановну – в Груне Лемур, москвичке по паспорту, она безошибочно узнала свою лучшую ученицу Аню Григорьеву.

– Что ж вы ей четверку по алгебре поставили в аттестате? – спросил Раскольников памятливую старушку, вспомнив рассказ Катюши о событиях ее далеких школьных лет.

– Кому много дается, с того много и спрашивается, – туманно объяснила рыжеглазая Александра Ивановна, а Раскольников грустно подумал, что вот такими принципиальными учительницами и подрывается у детей вера в справедливость, опускаются руки, появляется печаль в глазах.

Вызванный для своих показаний продюсер Груни Сашок долго не верил, что его певица родилась и жила в Любимске до того, как попала в Москву. Ему даже стало обидно, зачем она от него скрыла сей факт своей биографии. Как будто не доверяла ему, его чувствам к ней, как будто придавала большое значение этому факту, думала, что сие имеет для него значение.

– Я бы хотел забрать мою Груню в Москву. Все, что от нее осталось, похоронить, – сказал он Раскольникову, страдая по-настоящему, молча.

– Все, что осталось от троих, будет похоронено у стен местного монастыря. Так захотела мама Анны Григорьевой. А вы и не знали, что она – жива? – вопросом ответил Раскольников.

К Людмилке, как называла Аня мать, Раскольников тоже ходил, после школы. Не торопился, готовился точно узнать, было иль не было Аней Григорьевой много лет назад совершено преступление. Людмилка поплакала, ответила: «Было. Теперь-то уж бог их рассудит», имея в виду дочь и ее подругу Олесю. Родители Олеси к этому моменту умерли, но квартира, как следовало из справки ЖКО, была записана на дочь.

– Значит, она не погибла, сбросившись с вышки, как раньше думали обе – учительница и Людмилка, – записал в деле о взрыве Раскольников, подкалывая туда же справку из ЖКО.

Чтоб Сыроежкин не мог ни к чему, даже к самой маленькой мелочи придраться, оценивая работу непокорного следователя.

Следующим местом для посещения и беседы Раскольников выбрал военкомат. Дело призывника Андрея Голубева, погибшего при исполнении служебных обязанностей в Афганистане, по приказу сорокалетнего военкома нашли быстро.

– Вот и все, чем могу помочь, – сочувствуя следователю, показал свои руки военком, повернув ладонями вверх, – на одной из них сразу виден был большой, «военный» шрам.

Глядя на шрам, Раскольников спросил, кем служил рядовой Голубев.

– Сапером, – ответил военком. – Обезвреживал мины «духов».

Он вспомнил свое боевое прошлое, дал адрес старого военкома, который сейчас тяжело болеет, но, может быть, что-то вспомнит о парне.

Так Раскольников и узнал, что Голубев Андрей подорвался на мине, выжил чудом и, весь искалеченный, был помещен, по его же просьбе, в дом престарелых на окраине Любимска.

– Там лес, река, старые люди. Они – не такие любопытные и злые, как молодежь. Там он и жил, и живет.

«Жил», – уточнил про себя Раскольников, пожелал военкому выздоровления и рысью отправился в дом престарелых.

Комната инвалида Голубева была заперта давно.

– Мы в милицию звонили о пропаже человека такого-то числа, – испуганно сказал заведующий богадельней.

«На следующий день после взрыва», – опять про себя уточнил Раскольников и вызвал следственную бригаду, пригласил понятых.

Когда комнату вскрыли, в шкафу нашли доказательства того, что взрыв в «Полете» готовился здесь: остатки взрывчатки, проводки, инструменты для работы.

– К нему монашка часто приходила, – совсем испугавшись, доложил главврач дома престарелых, в стенах которого взрыв готовился. – Сестра Ксения из местного монастыря. Я не препятствовал. Прав таких не имею. А что? Надо было?

Раскольников не ответил, дошел до монастыря, показал одной из матушек фотографию Олеси – жены Андрея.

– Она?

– Она.

– Она? – спросил у омоновца, охраняющего Груню Лемур во время концерта Раскольников. – Она хотела пройти через служебный вход, а ты ее не пропустил, как я приказывал: «Ни одного постороннего за кулисы!»

– Она, – опознал омоновец сестру Ксению как женщину в красном платье из зала «Полета».

– Он? – показал фотографию Андрея Голубева другому омоновцу.

– Он, – опознал тот инвалида, которого сам же провез за кулисы. – Я не смог ему, в орденах и форме солдата, отказать. Виноват. Готов понести наказание.

Круг замкнулся. Катюша оказалась права и была бы по делу о взрыве давно на свободе, если бы не попала в другой переплет. Если б, по версии Сыроежкина, не оказалась замешанной в дело о двойном убийстве и еще в одном двойном. Но это была уже другая история; за первую – раскрытое дело о взрыве – Сыроежкин получил от генерала благодарность.

Второй раз Раскольников намеревался спасти Катюшу сейчас.

– По коням, ребяты, – повторил московский следователь, муровец.

– А можно и мне с вами? – попросился Василий Сергеевич Басманов-Маковский, дождавшись его и Раскольникова, и еще пару крепких ребят, в коридоре.

Раскольников был здесь не главный. Муровец разрешил.

Двое ехали в милицейской машине молча – предъявлять Злате Басмановой обвинение. Раскольников и Басманов-Маковский. Остальные, московские, шутили и говорили о чем-то далеком от темы убийства Артема Басманова, о чем-то личном – о детях, о женах, о том, как правильно готовить шашлык. Раскольников думал: как там Злата? Ведь она их не ждет. Вот что странно было для него самого – как там не Катюша, а Злата Артемовна? Ему было жалко, что жизнь обделила незнакомую ему женщину дважды. Сначала ее украли у родителей, потом приемные отказались от нее. Дважды трагедия, пусть и чужая, вызывала в нем уважение и сочувствие. На Басманова-Маковского он старался не смотреть.

Злата Басманова будто почувствовала, что ее скоро будут подробно расспрашивать об убийстве шести разных людей и покушении на седьмое, совершенных ею в течение двух последних месяцев, решила посвятить вечер воспоминаниям и покаянию. Только перед собой, естественно.

После убийства Артема Басманова – отца, когда она стерла его книгу в компьютере, предварительно сбросив ее на дискету, кто-то дискету украл у Златы, вытащил прямо из сумки. Это случилось в тот самый вечер, когда она стерла книгу, когда немногочисленная, самая близкая родня собралась на девять дней смерти Артема. Сумка висела на стуле в гостиной. Рядом сидела Мирра.

Потом так совпало, что Мирра Совьен, работая над своей книгой «Между прошлым и небом», оказалась в Любимске. Злата узнала об этом от дяди, но не сразу. Сразу было другое – кто-то, какая-то пожилая женщина из не очень далекого городка позвонила с переговорного пункта в Любимске – так сказала телефонистка – в дом Артема Басманова, позвала Злату и предложила ей хорошую сделку. Та женщина, в отличие от Златы, не сомневалась, что сделка выгодна им обеим. И она просчиталась. И Мирра просчиталась. Господи, как все запутано было! Это тогда, поначалу, сразу после звонка, Злата считала, что вычислила звонившую шантажистку.

– Где сейчас Мирра? – спросила Злата у Василия Сергеевича.

– Мирра? Ах, Мирра! Ах, она – в Любимске. Оттуда родом твоя мама. Туда Мирра поехала собирать материал для своей книги. Смешно, но она думает, что даст достойный ответ воспоминаниям Артема. Забавно, но она, кажется, до сих пор его любит, – поведал Басманов-Маковский Злате. – А почему ты о ней спросила?

«Потому что я думаю, что это она украла у меня дискету, на которой записано, что я – не Басманова, а невесть кто», – так, что ли, надо было ответить ей дяде?

Злата перевела разговор в другое русло, в русло предстоящего кинофестиваля. Басманов-Маковский опять восхищался ее фильмом, а она, слушая его голос по телефону, думала:

«Это неважно, что мне конкретно захочет предложить Мирра за дискету. Важно, чтоб больше никто никогда о тайне моего рождения не узнал. Какое кому дело, кто были мои настоящие родители? Какое мне дело до этого? Поеду в Любимск, и – точка!»

Очень кстати попалась ей под ноги самодеятельная журналистка из Любимска – Катюша Маслова. Сам бог – он тогда еще помогал Злате – послал ей «козу отпущения». Как это часто и раньше с ней бывало – такие уж они, Басмановы, – решение пришло к Злате молниеносно: Катюшу она заставила помогать ей. Маслова в готовящемся убийстве Мирры должна была выйти на первый план. Ее в Любимске обязаны были запомнить в гостинице, где остановилась Мирра, и в других местах, где только можно было наследить преступнице.

Когда Злата поняла, что это не Мирра звонила ей из Любимска, шантажируя, что Мирра почти до последнего момента своей жизни не знала, кто Злата, значит, и дискету не воровала у нее, было уже слишком поздно. Злата уже тайно приехала в Любимск, уже проследила за Миррой, которая в гости к кому-то пошла, уже стояла под окнами первого этажа любимской «хрущевки» – там проживала Кассандра Юльевна, как оказалось, Златина тетка и в то же время – не тетка, и слушала, как раскрывается тайна. Тайна Кассандры. Пожалуй, свой следующий фильм Злата назовет именно так – красиво и загадочно.

– Садитесь, – услышала тогда Злата, стоявшая под окном, открытым из-за жары на улицу. В тени большого дерева ее никто не видел. – Разговор будет долгий. Я рада, что нам удалось договориться. Спасибо за эти квитанции. А ваша Злата Басманова – дура. Я ей звонила, вначале ей звонила, а потом уж вы ко мне пришли, но она отказалась иметь со мной дело. Ну-с, к сериалу. Вернемся к нашим баранам.

Злата тотчас поняла, что вот она – Кассандра Юльевна, так ее называла Мирра, сидевшая спиной к окну, и звонила Злате, и предлагала сделку. Злата пошла по неправильному пути, заподозрив в пропаже дискеты Мирру, в звонке из Любимска – Мирру. Но теперь-то она, Злата Басманова, не промахнется. В переносном смысле и в прямом, конечно. А что ей прикажете делать? Теперь уже два человека будут знать то, что и одному знать не положено, теперь уже Мирра и без дискеты узнает, что там написано о тайне рождения Златы.

Злата сунула руку в карман легкой курточки, сжала ее на рукоятке пистолета, приготовилась слушать и действовать. Кассандра Юльевна, как дочь царя Трои Приама, рассказывала так, что Злате и самой стало интересно. Под деревом, у окна – на жаре на улице никого нет и не будет до вечера, – ее никто не видел. Рука от напряжения и волнения вспотела.

– Не буду врать, что ваш бывший муж и муж моей покойной сестры Сабины горячо любил меня, – вещала ведунья Кассандра о своих отношениях с богом Аполлоном – покровителем искусств, а проще – с Артемом Басмановым. – От этого, дескать, родился ребенок. Но все произошло не так. С его стороны это было минутное увлечение. С моей… ну, это неважно. Мне было немало лет, когда я впервые познала мужчину – Артема Басманова, – тогда вашего мужа. Да, не смейтесь, я была классической старой девой, помешанной на театре, с которым у меня не сложился роман. И с Артемом у меня не сложилось. Он с первой встречи положил глаз на мою талантливую и красивую сестру. Но детей у них почему-то не было. Бог не дал. А мне – дал! Через положенное время у меня родился ребенок. Мертвый. Не смотрите на меня так. Мне уже не больно. Я даже написала тогда стихотворение. Одно – за всю жизнь. Вот – я его нашла в своих записях, специально вам показать.

 
Вернусь назад. Отсюда, из спокойной обстановки
Какую страсть я вспомнила, приветливо ей улыбаясь.
Пускай я в кресле посижу. Мне слово «остановка»
Понравилось: чудесным образом вошло в контекст, не напрягаясь.
Какая сладость – пальцы на колене
Погладили под кожей чашечку, потом – шероховатость губ, бровей излом.
Им – моей свите и сообщникам любовных потрясений
Присутствовать на встрече лестно, занимательно.
Легко и просто клясться: «Господа, все заживет потом».
Мое последнее, утроенное горем предложение,
Как спуск по лестнице веревочной по узенькому жерлу в ад.
Как ни креплюсь, горячей лавы вновь кружение цвета крови, извержение
Из пекла в небо устремляется опять, опять назад.
 

– С ребенком я несколько забежала вперед. Готовилась, готовилась к рассказу, и вот – сумбурно как рассказываю.

– Да вы не волнуйтесь, – успокоила Кассандру Юльевну Мирра. – Расскажете как можете и в «Полянку» поедете.

Кассандра Юльевна судорожно вздохнула, у нее поднялось давление.

– Да если бы не такая моя жизнь – посмотрите, в какой нищете живет русская актриса, – разве продала бы я кому свое прошлое? Ну, ладно уж, слушайте дальше.

Когда я сказала сестре, что жду от ее жениха, почти мужа, ребенка, Сабина повела себя странно. Я думала, она меня возненавидит, а она – святая простота – меня пожалела, велела рожать. От Артема сестра не ушла, как я надеялась, простила ему случайную измену, продолжала казаться счастливой. Она даже пошла дальше – видя мое одинокое положение, плохое материальное состояние, и, чтобы соседи пальцем в меня не показывали, ребенка приблудышем не называли, предложила мне, когда я рожу, взять девочку или мальчика – кто родится, на воспитание. Артем знал, что ребенок его будет, он не возражал. Да и кто бы посмел отказать Сабине! Она, если бы вы ее узнали поближе, была совершенной бессребреницей, великодушной во всем. Это, знаете, тоже талант. Не каждый с ним родится. Я, по крайней мере, признаю, что подобным качеством не обладала. Я согласилась на предложение сестры, хотя непременным условием нашего договора было мое обещание держать все произошедшее в секрете. Я пообещала. И свое слово сдерживала довольно долго.

– Ну, вот вы и облегчили душу, – зачем-то влезла в рассказ Мирра.

Наверное, хотела помочь Кассандре Юльевне пережить прошлое.

Злата под окном разозлилась на Мирру. Пропустить что-то интересное из фактов она не боялась. Всю эту историю она знала наизусть – сначала отец рассказал, потом то же самое она прочитала в его ненапечатанной, стертой ею, второй части мемуаров. Ей стала интересна личность Кассандры Юльевны – бледной тени своей великолепной сестры. Всю жизнь младшая сестра завидовала старшей, и вот через столько лет после рождения ей представился шанс взять над Сабиной верх. Не с помощью своих бледных личностных качеств, а с помощью ребенка. Злата представила, как Кассандра Юльевна бросилась в ножки Артему, плача и жалея дитя, еще не рожденное. Как Артем Басманов – тогда он был на гребне славы, на вершине успеха, его творчество было в зените, наверное, удивился:

– Какой ребенок? На носу – новый фильм.

Как будто ребенок ему помешал бы, отвлек бы его от желанного творчества. Достаточно того, что он время свое драгоценное, режиссерское, на Сабину тратит. Но тут уж ничего не поделаешь. Такую редкость упустить нельзя.

Кассандра Юльевна бросилась в ножки сестре – помоги! – лелеяла тайную мысль, что та – гордая и самостоятельная – сама от неверного мужа уйдет, оставит Артема Кассандре. Но, видно, сестра и сама любила Басманова. Потому что через гордость свою перешагнула. А как ей это далось, Злата только догадывалась. Кассандра Юльевна, похоже, и сейчас не догадывается.

Между тем разговор на первом этаже продолжался.

– Я не сейчас первый раз облегчила душу, не сдержала слово, раскрыв тайну. И, что самое интересное, я облегчила душу лет двенадцать назад, когда Злате было семнадцать лет, раскрыв не совсем ту тайну, о которой мы с Сабиной договаривались, когда я ей дочь отдала на воспитание.

– Я что-то не совсем понимаю ход ваших мыслей, – испуганно сказала Мирра Совьен – словно поэт одного стиха Кассандра Юльевна показалась ей сумасшедшей. – Что, еще одна тайна?

– Слушайте, слушайте, – успокоила ее и себя, уносящуюся мыслями в свою относительную молодость, мать чужого ребенка. – Нет, это не я была матерью ребенка. Это Сабина считала, что Злата – моя дочь и Артема, но ей-то – чужая. Хотя она ее и воспитывала до семнадцати лет.

Злата, стоявшая под деревом, все это помнила, слова Кассандры Юльевны могла подтвердить. До семнадцати лет у Златы была мама.

Детство Златы прошло в родовом гнезде Басмановых, в том самом доме, где жили они и сейчас и, наверное, будут жить вечно. До семнадцати лет Злата была почти счастлива. В школе она не училась, учителя приезжали к ней на дом. Их привозила мама. Она же следила, чтобы Злата хорошо училась музыке, читала классическую литературу, становилась всесторонне развитым человеком. Как будто мама взяла перед кем-то обязательство воспитать Злату правильно, грамотно – так настоящие матери не воспитывают. Настоящие матери делают ошибки, воспитывая своих детей. Они их балуют, они их ругают, сердятся на них, даже иногда сильно шлепают по заднице – маленьких, или по лицу – взрослых девушек, допоздна задержавшихся где-то, пришедших с запахом чужого табака на губах. Сия чаша Злату миновала. Все было ровно и правильно в их отношениях: дочки-матери. Все было холодно, ровно и скучно. Мама казалась Злате не мамой, а Снежной королевой, околдовавшей не Кая, а Герду. Папа в образе Кая – спасителя и хулигана показывался редко, в воспитание дочери своей королевой не вмешивался, не придирался. Не к чему было придраться. Не пожалуешься же ему, что мама «меня не бьет, не кричит на меня, что нет в ней каких-то эмоций», которые, Злата чувствовала детским сердцем, должны были быть в родной-то матери непременно.

Но так чувствовать Злата продолжала недолго. Она подросла и стала думать, что просто стиль жизни их семьи такой своеобразный. Все чувства выплескиваются в творчество, в один прекрасный миг, а вне этого мига – копятся. Потом мать ушла от отца. Кажется, он ей изменил или что-то еще случилось. Теперь, слушая Кассандру Юльевну, Злата поняла, что тогда произошло – у Кассандры Юльевны язык развязался. Но тогда Злате, честное слово, было все равно, почему мама больше не воспитывает ее правильно. Злата усвоила своеобразный стиль жизни Басмановых – она уже не хотела быть просто дочерью. В семнадцать лет она поняла, что рождена, как и все Басмановы, для великих дел, для подвига, для творчества. Мама из ее жизни тихо канула в Лету – Злата о ней не вспоминала. Самое – даже не обидное, а просто странное заключалось в том, что мама, Сабина Огнева, тоже не особенно стремилась к встречам с дочерью. На какое-то время она выпала из поля зрения Златы, а потом, краем уха, дочь услышала, что мама живет недалече – в дорогом санатории «Полянка», куда поместил ее отец.

– Хочешь к ней съездить? – спросил Артем дочь.

– Нет, – удивилась вопросу Злата. Она, в отличие от стареющего на ее глазах отца, уже не была сентиментальной.

Меж тем Кассандра Юльевна окончательно вошла в роль погибающей героини. Финал приближался.

– Лет семнадцать я – пока еще работала в театре – относительно спокойно смотрела на счастливую жизнь сестры и Артема, узнавала из разных передач, из журналов о кино, какую страну они посетили, какой приз отхватили на этот раз, на тот. Что им подавали во время приема в английском посольстве. Выйдя на пенсию, я признаюсь вам, как каюсь, что-то мне стало очень плохо. Я вдруг поняла, что жизнь прожила напрасно – не было у меня ни громких ролей в театре, ни любви до гроба с Артемом – недосягаемой птицей, которая спустилась ко мне голубком «Гаврилиады» один раз. И в детях я не нашла утешения, оправдания жизни, которую для всего, о чем сказано и мечталось, бог мне дал.

– Зачем? Почему? – спросила я себя. – Может быть, это сестра присвоила мою часть счастья? Его-то у нее через край лилось – не только я, вся страна видела. Я приняла это так близко к сердцу, что даже Злату стала считать своей настоящей дочерью. Своей и Артема. Так мне было удобнее страдать, думать о себе как о мученице, о сестре – как о злодейке. Злодейство следовало наказать.

Я собралась, в первый и последний раз выехала из города, который мой и который я всей душой презираю, дошла до вашей Басмановки и рассказала сестре и Артему, что Злата – не их дочь. И не моя. Она – неизвестно чья, подкидыш, которого я нашла в кустах.

Вначале Сабина мне не поверила. Я видела, что это сообщение прозвучало для нее приговором. Почему-то. Наверное, она очень любила Артема. Ей было приятно, что она воспитывает его дочь, что она продолжает быть благородной. В какой-то степени Злата являлась оправданием ее жизни в Москве – ведь славы актрисы она там не добилась. Она, как я поняла, посвятила вторую половину своей жизни Артему. Возможно, она и не была такой уж счастливой, как мне издалека казалось. Муж, как и всякий творческий человек, – любитель прекрасного, наверняка изменял ей, снимал ее мало. Злата была ее стержнем. Я его, хм, ее, из позвоночника у сестры вынула. Сабина быстро ушла от Басманова, напоследок попросилась в «Полянку». Артем ее туда устроил. А я опять осталась одна.

– Насчет Златы нельзя ли поподробнее? Неужели о ней – правда? – спросила, сглотнув слюну, Мирра.

Злата под окном заплакала скупыми мужскими слезами: Троянской войны захотели, сволочи. Сейчас я ее вам устрою.

Кассандра Юльевна торопилась закончить сделку, поэтому досказала, что знала только она одна, быстро.

– Своего настоящего ребенка – кстати, это был мальчик – я родила мертвым. Это случилось здесь, в комнате. Роды начались неожиданно. Я не успела вызвать врача, от боли почти сразу же потеряла сознание. Очнулась, а ребенок не плачет. Я даже не удивилась. Я уже тогда понимала – мне счастья нет, в принципе. Его в природе не существует. Так звезды расположились. Я полдня пролежала в кровати, заснула, проснулась от детского плача. Мне показалось, что я сошла с ума. Мертвый не может ожить. Тут началась гроза. Я выползла из кровати, высунула голову из этого окна под дождь. Я была не в себе, потому что снова услышала плач младенца. Я увидела под окном, в тени дерева, коляску. Розовую. В ней плакал ребенок. Когда я развернула пеленки, увидела девочку. Я назвала ее именем Злата, производным от блестящего слова «золото». Она должна была принести мне счастье. Артем и Сабина теперь полностью зависели от моего молчания. Потом я тихонько привезла домой и коляску.

– Вы украли чужого ребенка? – ужаснулась Мирра Совьен.

– Ее никто не искал. Ее мне кто-то подкинул. Я думала – бог! – продемонстрировав убойную логику, ответила Кассандра Юльевна Мирре и Злате.

Вторая под окном недобро подумала, сжав пистолет: «Значит, говоришь, Зевс помог?»

– А вы сами не искали ее родителей? – еще больше ужаснулась Мирра.

– Зачем? Да вы что! Пути господни неисповедимы. К тому же Артем и Сабина знали, что я вот-вот должна родить. Все было уже между нами оговорено. Я не могла выглядеть в их глазах полной дурой, вечной неудачницей. Они бы все меня презирали. Они бы меня забыли, – заплакала Кассандра Юльевна – она устала рассказывать.

Стоявшая под окном Злата пожалела старую женщину. Ей жалко стало и Мирру. Их участь была решена.

– Спасибо вам за рассказ, милейшая, – сухо сказала Мирра и встала, пробормотав: – Какой благородный человек был Артем. Знал, что Злата не дочь ему, и никому, никому не сказал.

В дверь позвонили, наверное, соседка. Кассандра Юльевна, шмыгая носом, пошла открывать.

Вытерев кровь с лица, Злата Басманова брезгливо, двумя пальцами, открыла сумочку мертвой Мирры, порылась в ней, ища дискету, не нашла, захлопнула. Стянув осторожно, чтобы не испачкать, нежно-салатовый шарфик с шеи Совьен, Злата спрятала его в кармане куртки, как и пистолет «ТТ», и ушла. На Кассандру Юльевну, убитую первой, в коридоре, она даже не взглянула.

Руки ее немного дрожали, когда она, сняв с них хэбэшные перчатки, чтоб в резиновых не потели, положила их на руль белой «девятки», припаркованной за углом дома. О бомже, которого она час назад попугала пистолетом из приоткрытого окна автомобиля, Злата и не вспомнила.

Целый день она отлеживалась, спала прямо в машине. Ближе к вечеру стала звонить Катюше, никак не могла дозвониться. Тогда Злата подъехала к дому Катюши Масловой, по мобильнику позвонила ей еще раз, застала ту наконец и велела немедленно отправиться за дискетой по адресу Кассандры Юльевны, которая якобы, как и Мирра, уже ждала, дождаться не могла, Катюшу. Сама же Злата спокойно сидела в «девятке» с тонированными стеклами – такие темные захотел статист Коля, когда выбирал себе в подарок от Златы машину, – следила за выбежавшей из своего дома Катюшей из укрытия. Катюшу ей было жалко, как и Мирру, как и Кассандру. Она оказалась такой же слабой, беззащитной и глупой – классической жертвой для умного и сильного человека. Умный и сильный человек Злата, жалея других, не заметила, что и сама промахнулась, несколько опростоволосилась – не придала значения въехавшей вслед за ее «девяткой» во двор «девятке» цвета вишни, владелицей которой значилась Ирка Сидоркина.

Злата не торопилась – пока еще Катюша добежит до квартиры Кассандры Юльевны, пока откроет незапертую дверь, пока ужаснется, поймет, что к чему, пока прибежит домой обратно. Злата зайдет вслед за ней и убьет Катюшу и подбросит ей в квартиру шарфик Мирры, а в остывшую руку вложит пистолет – будто Маслова убила Мирру и Кассандру, а нервы-то не выдержали, и она сама застрелилась.

Злата закрыла глаза, откинула сиденье. Славик с Иркой Сидоркиной вышли из вишневой «девятки» и «своими» ключами открыли квартиру Катюши – собрались ее вешать.

«Третий лишний», – так говорят люди, имея в виду любовный треугольник.

«Когда два больших государства воюют, у третьего, маленького, есть шанс на спасение, – и это верно».

Катюша Маслова на своей шкуре, на своей голове, по которой ее Злата ударила, ощутила правдивость обеих поговорок. Когда она, трясясь от страха, с мыслью о побеге из города, прибежала домой, чтоб собраться и канать из Любимска, Злата пошла за ней, приготовив к убийству в кармане «ТТ». Откуда же ей было знать, что в квартире уже есть двое убийц-подельников и у них для Катюши веревочка приготовлена? Только Маслова открыла дверь, вошла, как Злата, крадущаяся за ней по лестнице, немедленно влезла туда же.

«Кончить, и точка, – думала Злата, когда кралась по лестнице. – Скорее бы минул этот удачный для меня день», – пожелала себе режиссер и, быстро войдя в открытую квартиру за не успевшей оглянуться Катюшей, стукнула ее рукояткой пистолета по светлым волосам.

На волосах появилась кровь. Катюша упала. Злата потащила ее тело по коридору в комнату, чтобы там положить «труп» правдоподобно для милиции, которая констатирует самоубийство Катюши из пистолета в сердце. На пороге комнаты Злата остановилась. Ее прошиб пот – как человека в предынфарктном состоянии. За спиной у нее кто-то был. Злата медленно оглянулась и выстрелила в тень – прямо в живот. Ирка Сидоркина успела вскрикнуть от страха, когда пуля еще летела, и, упав, умерла мгновенно. Славик за ней «отправился». Не мог же он бросить любимую, не мог же отдать ее чертям на сковородку. Ей было бы страшно одной за грехи обоих расплачиваться, жариться в собственном масле. Конечно, он предпочел бы удрать из квартиры, да так испугался, что даже не вскрикнул, когда Злата к нему подошла и выстрелила в живот. Стоял и ждал своей смерти овцой.

«Даже курица в такой ситуации бегает. Без головы бегает», – подумала Злата, чтоб не сойти с ума.

Еще б не рехнуться – за день она расстреляла четырех человек.

Ей стало тошно. На Катюшу у нее уже рука не поднялась. Последним проблеском разума она сообразила, как Катюшу подставить – сунула ей в руку дымящийся пистолет, выбросила из куртки Миррин шарфик. Стараясь не упасть и не наблевать прямо на трупы, кое-как – бог помог – выбралась из ада, ею же созданного.

– Спокойно, спокойно, – говорила она себе и трясущейся белой «девятке» всю дорогу до областного города, до частной квартиры, где ждал ее Коля-статист.

Доехав за час до Коли, она в его сильных загорелых руках и забылась – сбросила стресс наилучшим образом. Для этого она его и взяла в свою тайную поездку, да из-за машины «девятки», которая принадлежит ему, а не Злате Басмановой.