Текст книги "Пять минут до понимания (СИ)"

Автор книги: Елена Муравьева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 13 страниц)

– На что вы намекаете? – удивилась Ольга.

– Я прямо говорю: вас упекут в психушку или кутузку. А я еще и виноватой окажусь. Ведь мне придется рассказать правду.

– Какую правду?

– У вас невроз. Состояния, в котором люди совершают странные не мотивированные поступки. Не делайте такие глазки! А как вы полагали: разве у нормальных людей бывает навязчивые состояния?

– Что же делать?

Вера вздохнула с облегчением. После этого вопроса можно успокоиться. Еще пара пассажей в том же духе и Ольга скиснет.

Так и вышло. Пообещав никому ничего не рассказывать, девушка в сопровождении Павла, покинула квартиру Василенко. Инцидент был исчерпан.

На следующий день пасынок потребовал объяснений.

– Ты встречалась с Ольгой несколько месяцев, психовала, мучилась в догадках и ничего мне не рассказывала. Почему? – спросил Павел, выслушав доклад об особенностях насущного момента.

– Не сочла нужным, – отрезала Вера. Затем мягче добавила: – Это мои проблемы. Вчера я тоже должна была справиться сама, да нервы подвели, вот и привлекла тебя для страховки. Не обижайся, Паша. Ты ничем не мог мне помочь. Да и помогать было не в чем. До вчерашнего вечера все было нормально!

– Еще скажи: под контролем.

– Нет, я не смогла убедить Ольгу, что ее предчувствия – чушь. Не добилась согласия на гипноз. Во всем, что касается мистической составляющей, хвастаться нечем.

Павел поморщился:

– Неужели мистика – единственно логичное объяснение?

– Только Провидение, не хочу произносить слово Бог, могло знать, когда и как умрет Андрей и устроить массу случайных совпадений, о которых я рассказала.

– Хорошо, пусть. Но зачем тогда интриговать против посланницы небес? Где пиетет? Где страх, наконец?

– Если честно, я долго сомневалась, доводить ли до ума мой план, – призналась Вера. – Потом подумала: Ольга лояльна, она не пытается повлиять на события, не жалеет Андрея, даже не удосужилась ознакомиться с содержанием собственных прозрений. А уж на меня разве что не молится. А значит, Провидение на моей стороне. Вчерашние события лучшее тому подтверждение. Все обошлось. И пусть деньги пропали, зато теперь я почти уверена, что появление Ольги – хороший знак. Возможно, у меня будет преемница, а у тебя молодая красивая умная и безусловно преданная подруга.

Павел удивленно покачал головой:

– С этого места, пожалуйста, поподробнее.

– Наверняка, Высшие инстанции открыто вмешиваются в дела людей тогда, когда надо кого-то наказать или наградить. Но Ольга не ведет себя, как палач. Пока, во всяком случае. А это позволяет надеяться, что она – подарок. Мы с тобой не раз мечтали, что когда-нибудь найдется молодая женщина, которая из любви примет твои особенности.

– Но Ольга меня не любит.

– Пока. Зато она равнодушно отнеслась к убийству Василенко, а это более перспективный момент, чем рядовое чувство.

– Резонно.

– Поэтому я хотела познакомить тебя с Ольгой. Но позже. Сначала надо было убедиться в том, что девушка безопасна, и подготовить ее. Любовь – любовью, в тебе я не сомневаюсь, а преданность лучше взращивать на заранее подготовленной почве.

Рассказ о новом плане произвел впечатление.

– Ты собиралась подчинить Ольгу, превратить в зомби, лишить свободы выбора, настроить на жертвенный подвиг, привести ко мне и сказать: "Вот мессия, служи"? – Павел с трудом подбирал слова.

– Да. Не все же руководителям сект плодить фанатов. Я тоже кое-что могу.

– Судя по вчерашнему вечеру, Ольга относится к тебе восторженно, но вполне вменяема.

– Не вполне. Однако до желаемого результата еще очень далеко.

– Жаль. Хочется побыть мессией, да Ольга мне понравилась. Очень понравилась, – уронил Павел.

Вера нахмурилась:

– Надеюсь, ты не собираешься...

– Собираюсь.

– Остановись. Ситуация слишком сложная. Не раскачивай лодку. Держись от Ольги подальше. Хотя бы некоторое время.

– Не вижу оснований, – отрезал пасынок. – Вместе мы справимся быстрее.

Спорить с Павлом не было ни сил, ни желания. Тем паче, он был прав. А может, сыграла роль усталость или даже возраст? Как ни как, шестьдесят – не девочка, сколько можно бежать впереди паровоза и тащить все на себе. Стратегические вопросы должен решать мужчина. Павел – умный рассудительный осторожный, он все сделает правильно.

Следующая неделя прошла в суете: бумаги, похороны. С Ольгой удалось встретиться только на девятый дней после смерти Андрея.

Тогда и возникли первые подозрения.

Невзирая на Пашины победные реляции, Ольга поддерживала разговор о жениховстве исключительно из вежливости, была холодна и безучастна. А ведь Паша умел обращаться с женщинами и будь все нормально, давно бы добился успеха.

Вскоре подозрения окрепли.

Паша не сумел покорить Ольгу. Он даже не заручился элементарной симпатией. Девушка демонстративно "выкала", пресекала на корню любые попытки к сближению и не скрывала неприязни. Это было непостижимо, нелогично, неправильно. Конечно, любовь – явление анализу не поддающееся, но Ольга не могла противостоять очарованию и напору такого мужчины, как Паша. Он был приз, принц на белом коне. Она должна была влюбиться. И не влюбилась.

Не мог и Павел в обычном случае так остро отреагировать на отказ. Пасынок творил одну глупость за другой. После дикой выходки с букетом пришлось взять бразды правления в свои руки:

– Давай, уедем, – предложила Вера. – Это лучшее решение в создавшейся ситуации.

– Зачем?

– На всякий случай. Мне не нравятся твои настроения и особенно поступки.

Павел нахмурился.

– Да, нервы ни к черту.

– Мягко сказано.

– И все же мы останемся здесь.

– Хорошо. Но больше, ни какой самодеятельности.

– У тебя есть конкретные предложения?

– Да.

Вечер накануне консультации Вера провела в слезах. Накатило бабское: стало жалко себя, горько, что в жизни не на кого положиться, что все мужики – слабаки и прочее. Она сидела в кресле, вытирала мокрые щеки кухонным полотенцем и наделась, очень надеялась, что слезы принесут облегчение, что открывшиеся накануне истины перестанут пугать.

Ольга все-таки согласилась на гипноз. Однако погруженная в глубокий транс заговорила не обычным голосом, а бесстрастным медлительным тягучим басом. Слушать бас было жутко. Не слушать невозможно. Бас знал все. Ольга не знала ничего. Нафаршированному чужими секретами сознанию было доступны только начальные фрагменты "файла", которые воспринимались, как предчувствия. Дальше срабатывал "предохранитель", возникало ощущения страха, которое в определенный этапе блокировало мозг.

Под финал "аудиенции" Вера спросила:

"Ты кто?"

"Сама знаешь", – ответил бас.

"Ольга опасна?"

"Время покажет".

"Что меня ждет?"

"Каждому по мере его".

После очередной пустой сентенции бас замолк, сеанс пришлось прервать, а на следующий день поведение Ольги изменилось.

Прежде предчувствия касались только Василенко и носили исключительно информационный характер. Нынче же "разоблачив" злодея, похитившего ребенка, Ольга устроила драку. Слушая взбудораженные речи, Вера не знала радоваться или пугаться очередному удачному стечению обстоятельств!

"Я хотела отправить Ольгу на консультацию, чтобы Павел "вытащил" из нее что-то очень болезненное, заставил перешагнуть через комплекс, раскрыл горизонты, дал почувствовать вкус свободы, сделал сильнее, увереннее. Тогда Ольга потянется к нему, начнет доверять. И вот повод нашелся. Не придется изгаляться, сочинять, убеждать. Ольга побежит к Павлу, как миленькая. Но что будет потом?"...

На следующий день, сидя перед монитором компьютера, на котором камера, установленная в кабинете Павла, транслировала изображение, Вера не думала о "потом". Внимание поглощало "здесь и сейчас".

Ольга была собрана. Волнение, конечно, имело место, но спокойный взгляд, экономные движения, легкая улыбка демонстрировали отличный уровень самообладания. Это было плохо, очень плохо. Сама Ольга не могла так быстро справиться с разгулявшимися накануне эмоциями. Значит, кто-то помог. Кто, хотелось бы знать. Мистические начала или обычные люди, вопреки обещанию, все-таки посвященные в происходящее?

Следующее наблюдение тоже не порадовало. Паша сразу сказал:

– Олечка, вы мне нравитесь, очень нравитесь, я влюблен, но на работе отвлекаться на личное нельзя. Это закон моей профессии.

В ответ Ольга, зараза, улыбнулась с явным облегчением.

– Вам придется ответить на вопросы. Заполняйте.

Вера подалась вперед. Что за новости? На предварительном обсуждении об опросниках не было речи. Но идея, что греха таить, отличная. Бюрократические канитель добавляет статус, создает ореол академичности, а главное позволяет найти то, что человека более всего волнует в данный момент.

Так и есть. Ольга занервничала: зрачки превратились в точки – значит, увидела что-то неприятное. Глаза сощурились – вошли негативные эмоции. Тут же, в подтверждение, рука потянулась к виску, укрыла глаза, указывая на желание спрятаться от полученной информации.

Но от Павла не спрячешься.

– Вы задумались? – вопрос заставил Ольгу открыть лицо. – Нужна помощь?

– Нет, – ответ прозвучал с запозданием. Как и должно. В подобной ситуации в мозгу происходит визуализация образа-воспоминания о травмирующем событии из-за чего, взгляд "убегает" влево и вверх.

– ...Ольга, я хочу предложить небольшой эксперимент.

Павел работал, как обычно, тонко и красиво. "Дал же Бог талант проникать в сокровенные уголки души", – умилилась Вера.

Особенно сильным был ход с крысой.

–...признайте, что в критических ситуациях готовы стать крысой и будете бороться, не оценивая шансы на победу, не рассматривая возможность капитуляции, а руководствуясь, простой и ясной мыслью: "Я буду убивать, когда понадобится!". Повторяйте за мной: "Я буду убивать, когда понадобится!"

– Убивать? – переспросила Ольга.

– Повторяйте.

– Я буду убивать, когда понадобится! – послушно, но против силы, выжала из себя девушка.

"Что он творит?!" – Вера застыла. Это было слишком. Паша увлекся, заигрался, перешел черту.

– Скажите: "Я всегда готова к бою!"

– Я всегда готова к бою...

– Я наслаждаюсь схваткой.

– Я наслаждаюсь схваткой.

Наслаждаюсь! О, господи!

Ольга вздохнула глубоко, освобождено, будто сбросила с души камень.

– Вы хотите быть хозяйкой своей жизни и не зависеть от детских страхов и комплексов.

– Хочу...Я устала чувствовать себя жертвой...

– Вы, действительно, этого желаете?

– Да.

– Вы искренни в своих желаниях? Истовы в своем хотении? Вы верите себе и в себя? Тогда повторяйте: "Я – сильная, мощная. Я – опора для самой себя".

– Я – сильная, мощная. Я – опора для самой себя.

– Повторяйте: "Я все могу. Я всегда побеждаю".

– Я все могу. Я всегда побеждаю.

С каждым произнесенным "я" Ольга менялась, видимо послушная Пашиной воле, личность отторгала ненужное и впитывала живительной сок нового. Губы девушки искривила злая ухмылка, плечи напряглись, кулаки сжались и, хотя при этом Ольга спокойно сидела в кресле, закрыв глаза, готовность к бою легко читалась в позе и на лице.

Но не случилось...

Ольга вдруг заплакала, и слезы, смывая маску ярости и возраста, открыли детские черты. Детскими были и интонации, когда чуть слышным шепотом прозвучали слова любви.

Ольга улыбнулась, раскрыла глаза.

– Я вам так благодарна...Мне сейчас так хорошо...– из-за непрерывных всхлипываний речь была невнятной.

– Почему вы плачете? – Голос Павла звенел от раздражения. – Что случилось? За что вы меня благодарите? Зачем открыли глаза?

– Кино закончилось...В голове такая путаница. Но я попробую объяснить. – Ольга вытерла слезы. Начала говорить. Но к чему слова? Все и так было ясно.

Паша справился с заданием, перевел Ольгу через Рубикон, научил не быть жертвой. Судя по сияющему благодарностью и восхищением взгляду, завоевал и симпатию. Но ведь он хотел большего. Он стремился разбудить в девушке настоящую животную агрессию, разрешил убивать и любить опасность. Однако Ольга произнесла формулу принятия, но не приняла радикальные истины. Фокус не удался. Мало заставить взбудораженного человека сказать: "Я буду убивать, когда понадобится!" Надо чтобы слова нашли отклик в сердце и уме, тогда проснется животная сила, способная для нападения или защиты пролить кровь. Если этого не случится, излишки адреналина, сопутствующего стрессу, уравновесят природные опиаты – гормоны радости, и после краткой эйфории все вернется на круги своя.

Звук таймера наполнил кабинет. Павел сокрушенно вздохнул, он тоже все понял.

– Увы, ваше время истекло. Меня ждет следующая пациентка.

– Да, да...

– Подпишите, – кипа заполненных опросников, аккуратно разложенных так, что каждый лист выглядывал из-за предыдущего на ширину пальца, перекочевала на Ольгину половину стола.

Вера вцепилась взглядом в экран монитора. Вот что он задумал! Ну, хитрец! Решил заполучить генеральную доверенность!

Ольга машинально множила закорючки подписи и внимательно слушала вердикт.

Павел вел себя блестяще. Вежливый корректный, он ни как не показал свою заинтересованность и тем паче разочарование. Изложил выводы, предложил провести вторую консультацию, затем пригласил в ресторан.

– Почему бы нет, – ответила Ольга с многозначительной, почти интимной интонацией.

Вера хмыкнула довольно: "Получилось!"

Однако радости убавилось, когда камера в приемной показала Павла и Ольгу, выходящими из кабинета. Сияющее лицо девушки вдруг застыло, окаменело от страха. И тут же, спустя мгновение, все вернулось на круги своя: улыбка, блеск глаз, нацеленность на Пашу. Затем в прицел объектива попала ожидавшая своей очереди молодая немного вульгарная брюнетка. Ольга испугалась именно ее.

В субботу стало понятно почему.

С утра Вера позвонила Ольге, чтобы прозондировать настроение:

– Павел сообщил о результатах исследований. Слава Богу, все в порядке.

– Не все, – грустно признала собеседница. – В приемной Павла я увидела девушку и поняла, что она скоро умрет...

– Какая еще девушка? – Вера замерла.

– Обыкновенная, симпатичная брюнетка.

– Рассказывайте. Впрочем, нет. Это не телефонный разговор. Приезжайте в офис через полтора часа. Только не опаздывайте.

Консультация началась с того, с чего закончилась телефонная беседа, с приказа: "Рассказывайте". Однако впервые за время знакомства, Ольга не торопилась облегчить душу. Подробности пришлось вытягивать клещами.

– Извините, мне надо сделать один звонок...

На ватных Вера вышла в коридор. Дрожащими пальцами достала мобильный.

В кабинет она вернулась другим человеком.

– Что-то случилось? – спросила Ольга.

"Да, – хотелось ответить. – Сбылись худшие мои опасения".

– Нет, – голос звучат твердо. – Продолжайте.

– ...К счастью, Митя меня понял, поддержал. И вообще, кажется, этот человек заслуживает доверия.

Вера тяжело вздохнула. Если бы все шло по плану, Ольга бы сейчас не разбрасывалась такими словами, а полагала бы, что в мире лишь два человека – Вера Ивановна Лопухина и Павел Рубан – заслуживают доверия.

– Да? Сколько раз вы встречались?

Грубый намек ничего не исправил.

– Да, мы знакомы без году неделя и его совершенно не знаю, – признала Ольга. – Но это нисколько не делает Митю хуже.

– Плевать на Митю. Речь идет о вас.

– К чему вы клоните?

– После сеанса у Павла вы изменились.

– Возможно, я не думала об этом, – отмахнулась Ольга.

Когда терапевт излечивает человека от душевной раны не думать о нем, не думать о пережитой трансформации невозможно. Нормальные люди так себя не ведут. Но человек, в мозгу которого неизвестным каким образом появился "файл" с чужими секретами, априори не нормален.

– Думать и не надо. Результаты проявляются в ощущениях...

Странная штука мозг...

Мир будто раздвоился. Одна Вера говорила какие-то слова, переливала из пустого в порожнее, тянула время. Другая судорожно искала выход, которого, скорее всего, уже не было. А может, не было никогда. Смутные думы оборвало неизбежное решение: "Игру придется довести до конца. Павел так хочет, значит, так и будет".

Перед консультацией она спросила:

– Как ты оцениваешь свои шансы?

Павел грустно улыбнулся:

– Ни как. Не хочу про это думать.

– Давай, уедем, прямо сейчас за границу.

– Нет.

Вера тяжело вздохнула. Другого ответа можно было не ждать.

– Боишься?

– Да, – выдохнул Павел.

– Я тоже.

– Это нормально. Мы – живые люди.

– Да.

– Ну, а зачем было устраивать цирк с этой брюнеткой?

– Так получилось...

На этом лирическое отступление закончилось. Другим тоном, сухим прагматичным Павел уточнил:

– Ты поедешь домой или останешься у меня? Лучше будь под рукой. Мало ли, как дело повернется.

– Хорошо. Камера в порядке?

Ольга появилась в кабинете Павла точно в условленное время.

– Добрый вечер.

– Добрый.

Вера поправила наушники, отметила про себя: голос Павла был абсолютно спокоен.

– На что или кого жалуетесь в этот раз?

– На папу.

...Инцесты – Пашин конек и, если у Ольгиной психологической травмы есть потенциал, все еще может получиться. Но нет! Прозвучал ключевой вопрос:

– ...что вы хотите получить в результате терапии?

И ответ развеял иллюзии:

– Не знаю.

Тему можно было закрывать.

Вера убавила звук, сконцентрировала внимание на лице Ольги.

Паша говорил, и мимика девушки отражала согласие, протест, любопытство. Затем появилась эмоциональная реакция. Ольга разволновалась, разнервничалась. Пашины слезы и вовсе повергли ее в шок.

"Давай, мой мальчик, давай", – подумала Вера и, будто услышав команду, Павел начал атаку.

Взгляд его наполнился желанием, но отразил не голод плоти, а чувственное магнетическое притяжение, пробуждающее встречное желание, разжигающее неудержимый огонь страсти и неистовую потребность в близости.

Взгляд вдохновлял, звал на свободу, в которой в сплетении тел, рождается новая реальность, а в смешении нежностей – новая истина.

Взгляд обещал праздник губ, торжество рук, триумф естества, возможность вывернуться наизнанку, излить себя и вывернуть, испить до последней капли другого.

Еще во взгляде была мольба: "Пожалей, не ударь, не убий. Я открылся, я беззащитен. Дай мне силу, надежду, основу, смысл. Одари собой. Тебя много, хватит на двоих. Только ты способна утолить мои печали, умалить боль, избавить от одиночества".

Устоять против такого взгляда было невозможно.

Ольга поднялась, подошла к Паше, села на колени, обвила шею руками, впилась губами в губы, и...через мгновение, вздрогнув, как от удара током, обмякла. С этого мгновения на протяжении следующих трех с половиной дней, за малым исключением, она находилась в странном, похожем на летаргию.

Павлом тоже творилось неладное.

Когда Вера зашла в кабинет, он сидел на полу рядом с телом Ольги и безучастно смотрел в угол. Спустя минут тридцать он выдавил:

– Собирайся, поедем на дачу.

– Давай, отвезем Ольгу в больницу.

– Нет.

Возражать не хватило сил и смелости.

Ольга пришла в себя только в среду днем.

– Где я? – спросила, удивленно разглядывая незнакомое помещение.

– У меня на даче, – пояснила Вера. И предприняла последнюю попытку спасти положение. Ольга помнила про поцелуй в кабинете. Стало быть, могла поверить в продолжение субботнего вечера.

–...вы были у Павла на консультации. Потом поехали сюда и, если верить моему пасынку, предавались пламенной страсти два дня кряду. На третий, то есть вчера, вы с утра грохнулись в обморок. Да так неудачно, что ударились головой. Паша немедленно позвонил, я сразу примчалась и не отходила от вас ни на минуту.

– Как долго я была без чувств?

– Несколько минут. Зато проспали потом целые сутки. Я уже начала беспокоиться.

– Ничего не помню. Павел ничего не напутал?

– Судя по виду, в котором я вас застала, нет.

– Как я выглядела?

– Соответственно.

Ольга кивнула, но понуро. Видимо, новость не порадовала. А исчезновение мобильного не скрасил даже сочиненный на скорую руку романтический этюд.

– Паша сказал, что вы швырнули телефон в окно машины, на полном ходу со словами: "Надоели! Не хочу, чтобы нам мешали"...

Смотреть в растерянные глаза девушки было крайне неприятно. К счастью, больше врать, не пришлось. Ольгу снова сморил сон. В следующее пробуждение рядом оказался Павел.

В эти дни он говорил мало. В основном только о том, что пробуждение Ольги станет продолжением любовной сцены в кабинете. Иные варианты исключались.

Вера как раз подходила к спальне, когда из-за двери раздалось:

– Оленька, открой глазки. Я вижу, ты не спишь.

В ответ тишина. Затем, как удар кнута, прозвучало:

– Я ничего не помню. Неужели мы, действительно, провели вместе два дня?

Жалкие растерянные интонации просили, умоляли, сказать "нет".

– Да, – ответил Павел. – Это было восхитительно. Смотри, что я принес.

Вера закусила губу. Павел третий день кряду таскал в кармане золотое обручальное кольцо.

– Как порядочный человек, теперь я должен на тебе жениться.

И снова в ответ тишина. Только более трагичная.

Спасая положение, Вера зашла в комнату, защебетала:

– Пашка, дай человеку в себя прийти. Олечка, вы, наверное, умираете от голода? Хотите бульон?

После еды начались расспросы. Паша заливался соловьем, сочиняя подробности, и, казалось, сам себе верил.

–Ты сказала, что любишь меня...

– Мы уже на "ты"? – спросила Ольга, глядя куда-то в сторону. "Любишь" она проигнорировала.

– Конечно. После того, что между нами было...

– Ничего не помню...

– Этого не может быть!

Лицо Павла исказила гримаса боли, он стремительно вышел из комнаты.

– Бедный мальчик, – уронила вслед Вера. – Уже поверил в счастье. Ну, ничего. Надеюсь, все образуется, перемелется, мука будет...

–...не мукА, мУка...– исправила Ольга и снова отключилась.

Вера вышла в гостиную. Паша стоял у окна, водил пальцем по стеклу.

– Все пропало, – произнес, не поворачивая головы.

– Еще можно уехать...

– Через час, а лучше два, мы вернется к этому разговору. Пока мне надо побыть одному. Я должен понять, зачем жить дальше...

Сакраментальный этот вопрос когда-нибудь встает перед каждым. И обычно ребром...на горло...

– Хорошо. Я подожду.

Вера вернулась в гостевую комнату, села в кресло, уперлась взглядом в лицо Ольги. "Марионетка! – подумала без злобы. – Разбила Паше сердце. Убить за такое мало. Да нельзя, жаль. К чему усугублять без того непростую ситуацию..."

Девушка пошевелилась, открыла глаза, улыбнулась...

И на этом прагматичное течение вещей закончилось.

– Давайте, я расскажу о себе, – предложила вдруг Вера и замерла от испуга и удивления. Она не хотела, не собиралась исповедоваться. Тем ни менее, под напором неудержимого, похожего на понос, позыва к откровенности, заговорила о перипетиях приютского детства, светлых институтских днях, сером прозябании в захолустной больничке после распределения, аборте и прочем.....

За несколько месяцев по отъезда в лесную клинику коллега-гинеколог выскребла из ее нутра будущее, вылила в умывальник кровавое месимо и, как о самом заурядном, объявила: "О детях забудь. Живи для себя".

Она зажила. Внешне все осталось по-прежнему. Мизерная зарплата, постоянные авралы на работе, койка в общаге, городок, в котором некуда податься. Но внутри что-то изменилось, будто убитое материнство освободило зажатую до того энергию. А вскоре – на ловца и зверь бежит – грянули перемены. Уфимцев прислал приглашение.

Вера никогда никому не говорила, как мучилась тогда, как боролось с сомнениями, как боялась отказаться от убогого, но уверенного настоящего в угоду сомнительным грядущим победам. Ведь, срываясь с насиженного места, она теряла единственное свое достояние – очередь на положенную молодому специалисту квартиру, без которой в случае провала, а врачей из клиники увольняли пачками, пришлось бы всегда или, по крайней мере, долгие годы мыкаться по общагам.

Никто не знал и об остервенелой борьбе за место под солнцем, которую она вела в клинике и об унижениях, через которые пришлось пройти, чтобы стать мадам Рубан.

К счастью, позывы к откровенности не требовали выворачивать душу наизнанку и углубляться в подробности. Приблизительной версии вполне хватало, чтобы Ольга слушала, как завороженная, и, судя по лицу, верила каждому слову. Впрочем, Вера не врала. Зачем? На этом этапе ее биография скрывать было нечего.

А словесный поток все лился.

...В основе Пашиных проблем со здоровьем лежала психическая травма. Предательство обоих родителей или иные потрясения сыграли свою роль, но малыш замкнулся и включил программу самоуничтожения. Соответственно, спасением-лечением должен был стать обратный курс. Но чтобы активизировать стремление к жизни, следовало пробиться к заблокированному сознанию. А как? Паша проявлял почти все признаки аутизма: не хотел разговаривать, не отзывался на свое имя, игнорировал любые указания; не понимал, как играть с игрушками; не улыбался. Он жил в собственном отдельном мире, отгородившись от прочего "китайской" стеной. Вернее, умирал за этой стеной. Спасти малыша могло только чудо, и оно свершилось благодаря помощи Уфимцева и ее неукротимой настойчивости.

Профессор занимался Пашей неохотно. Она объясняла это возрастом, слабостью, не желанием возиться с трудным пациентом, но однажды Уфимцев заявил без обиняков: нельзя идти против Божьего промысла, возвращая в общество тех, чьим уделом назначено одиночество. Что это не дети отгораживаются от социума "китайскими стенами", а социум изолирует лишних людей. Что за каждой "китайской стеной" обитают монстры, отпускать которых на волю безответственно и даже преступно. "Если так рассуждать, то и бездетность не нужно лечить", – возразила она. "Бездетность" попала на язык случайно, под настроение. "Конечно, – ответил Уфимцев. – Бог знает, кого лишить потомства, потому на пути опасных для человечества генов, выставляет преграду".

Она тогда сильно обиделась за себя и Пашу, и только много лет спустя заподозрила, что прозорливый врачеватель человеческих душ просто предупредил о будущих проблемах.

Но тогда было не до будущего. В настоящем под ногами горела земля. Шла война на два фронта. Причем каждая победа над врагом номер один – Пашиной болезнью, укрепляла позиции второго врага – Михаила.

Муж не мог простить ни вынужденный брак, ни привязанность сына, ни идеальный дом и, понимая, что любовь к Паше делает ее уязвимой, использовал любой повод для мести. Сначала изводил "мелочами": неделями не появлялся дома, открыто заводил романы, пил, куролесил, а когда Павлик пошел на поправку, заявил прямо: "Мавр сделал свое дело, мавр может быть свободен". От беспомощности и гнева тогда не хотелось жить.

–...Я, конечно, привязалась к Паше и терпела выходки Михаила от полной безысходности. Муж не позволил усыновить Павлика, хотя родная мать готова была отказаться от родительских прав, следовательно, при разводе я бы потеряла самое дорогое. Оставалось одно: тянуть лямку и ждать пока Паша вырастет и сам решит с кем жить. В успехе я не сомневалась. Сын и отец плохо ладили. Мне не пришлось даже брать грех на душу и говорить гадости. Паша сам пришел к нужным выводам..." – Вера соврала первый раз за время вынужденной исповеди и тут же была разоблачена. На лице Ольги появилась скептическая ухмылка.

– Как-то после очередного скандала, – продолжила Вера, – я не выдержала и, собрав вещи, перебралась на съемную квартиру. Павлик немедленно объявил голодовку и пообещал уморить себя, если я не вернусь. Только тогда Михаил осознал истинное положение вещей и пришел в бешенство. Он попытался перетянуть сына на свою сторону, но ни дорогие игрушки, ни карманные деньги, ни прочая ерунда, ни возымели действия. Паша стоял за меня горой и еще больше ненавидел отца. Лет в тринадцать, когда мальчишки становятся совершенно неуправляемыми, Михаила сорвался и избил Павлика. Повод был пустяшным, хватило бы нагоняя...

Брови Ольги удивленно поползли вверх, как бы вопрошая: "Неужели?! Не может быть!"

–...муж давно был вне себя от ревности, уязвленного мужского и отцовского самолюбия и перестарался, перешел черту. Я в ответ, сняв побои, подала заявление в милицию. Разбирательством воспользовались недруги Михаила и под шумок открыли против мужа второе уголовное дело, обвинив в растрате, взятках, превышении власти. В итоге, он сел на десять лет.

– Ого!

– Каждому по мере его. За такое отношение к собственному ребенку надо не в тюрьму сажать, а казнить.

– Да, уж, Паше не повезло с папой.

– Зато повезло со мной. Когда утихла шумиха, мы перебрались в Киев, купили квартиру, благо часть имущества удалось сохранить от конфискации. Потом я подала на развод, еще раз вышла замуж, но это уже совсем иная история...

Опять! В глазах Ольги появилась настороженность. Явно желая удостовериться в чем-то, девушка спросила, сначала, что стало с Гариком, а потом – с Мишей. Услышав очередную неправду, брезгливо поморщилась и, подтверждая худшие опасения, прошептала: "Врет и не краснеет", после чего немедленно уснула. Однако передышка была недолгой, всего пару минут.

– Вы спите? – спросила Вера.

– Нет, – ответила Ольга.

– Вот и хорошо. Хотите, я позову Павла?

На лице Ольги мелькнула непроизвольная гримаса недовольства. Спустя пару минут она сказала:

– Нет. Я не помню, что между нами было. Но даже, если мы переспали, это ровным счетом ничего не значит.

– Почему? Ведь Павел вам нравится.

– Мало ли кто мне нравится.

– С ним вы бы жили, не зная забот...

– Я не хочу с ним жить.

– Господи, что же делать...Он впервые полюбил...

Ольга промолчала.

– Павел – личность, красавец, у него шарм, харизма, обаяние. Вам бы все подруги бы завидовали...

– Вера Ивановна...– промямлила девушка, – ...не лежит у меня к Павлу душа. Он приятный, симпатичный, но не мой. Я его боюсь...Да, я его боюсь.

– Ах, вот оно что...

Ольга пропустила хвалебный спич мимо ушей и снова отключилась. Следующее возвращение в реальность было кратким, но крайне неприятным.

Ольга спросила:

– Вера Ивановна, к чему этот цирк? – потом, подумав, добавила: – "Пепел Клааса стучит в моем сердце".

Судя по окаменевшему лицу и застывшему взгляду, речь была не осознанной. Тем ни менее надо было что-то отвечать.

– О, вы цитируете "Легенду об Уленшпигеле" бельгийского писателя Шарля де Костера? – ирония получилась жалкой. – Отменная эрудиция. Только к чему столь пафосное упоминание о мести?

– Не мести, возмездии. Месть субъективна, она составляющая внутреннего мира человека, а возмездие есть порождение промысла Божьего...– уточнила Ольга и снова уснула.

Вера перевела дух. Слышать из уст глупой девчонки о Промысле Божьем было невыносимо.

– Вера Ивановна, я все знаю, – произнесла Ольга с закрытыми глазами.

– Что все? Что вы знаете?

– Она все знает, – комнату наполнил тягучий бас. Тот, которым Ольга разговаривала во время гипноза!

И сразу расхотелось возражать, играть в слова, увиливать. Сколько можно, в конце концов?

– Только Павлика не трогайте, – прошептала Вера. – Он ни в чем не виноват.

– А ты? Ты виновата?