Текст книги "Жизнь в стиле С (СИ)"

Автор книги: Елена Муравьева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 20 страниц)

– А я до тебя почти ничего не ощущала, – призналась Надин.

– Правда? У тебя ведь хватало мужчин. Неужели никто не сумел затронуть твою чувственность?

– Я думала, что фригидна.

– Ты? – поразился Матвеев, на спине которого не заживали следы от ногтей Надин, а губы вечно болели от укусов.

– Не смущай меня… – говорить о сокровенном было неловко.

– Хорошо… – задумался Матвеев. И с тяжким вздохом добавил: – Разберемся.

Очень скоро Надин обнаружила, что их сексуальные отношения изменились. Павел отдавал всего себя ее удовольствию, он был еще более нежен, еще более страстен, игрив, настойчив. Он словно лечил ее. И добился своего. В их интимной жизни наступила гармония, такая же идеальная, как порядок на заводе Матвеева.

За ужином, глядя на счастливое лицо отца, Ольга потребовала:

– Надин, не смей покидать больше папеньку. Он, как ребеночек, без тебя от тоски едва не плакал по вечерам.

Паша улыбнулся:

– Тосковал, признаюсь честно.

– Зато сейчас сияешь, как начищенный самовар, – съязвила дочка.

– Сияю, – подтвердил отец, – и тебе предлагаю воссиять. Не хочешь из-за возвращения Надин, вот тебе другой повод. У Грушининых бал. Крестная велела быть непременно. Ругалась, что свадьбу зажали. Тебя требовала особо. У нее для тебя подарок.

– К крестной! На бал! – обрадовалась Ольга.

– Когда надо быть в Москве? – поинтересовалась Надин.

– К выходным.

– Так скоро. Я устала. Может быть, не поедем?

– Вот еще! – фыркнула возмущенно Оля.

– Глафира Георгиевна, сама понимаешь, отказа не примет. Велела быть – надо быть и никаких разговоров, – заметил Матвеев.

– Да, уж с ней не поспоришь, – махнула рукой Надин.

В бытность свою студентом Павел был репетиром у 15-летнего Леонида Грушинина и, так случилось, подружился с семейством богатых московских заводчиков. Помогал Игнатию Ивановичу вести дела, Глафиру Георгиевну сопровождал по театрам, выставкам и благотворительным комитетам. Позже на одолженные у Грушининых деньги Матвеев стажировался в Америке и был принят по рекомендации Грушининых на завод, принадлежащий отцу Надин. После смерти сына, а затем и мужа, Глафира Георгиевна еще теснее привязалась к своему протеже. Она души не чаяла в Ларисе, дружила тесно с Надин, Ольгу – крестницу баловала без меры и пыталась время от времени перетянуть в первопрестольную, для чего время от времени знакомила с приличными молодыми людьми. Один из них – адвокат Валерий Снегирев спал и видел, как бы назвать Олю своей женой. Прошлым летом, на даче у Грушининых между Ольгой и 25-летним адвокатом случился бурный роман. К концу сезона Снегирев дважды сватался и дважды получил отказ. Матвеев категорически возражал против раннего замужества дочери и, когда после Рождества шквал писем от Снегирева иссяк, даже гордился своей предусмотрительностью: «Первая любовь как половодье. Нахлынет, закружит и отпустит. Не стоит торопиться, надо проверить чувства, разобраться в себе…» Однако, после телеграммы Надин, Матвеев изменил решение и тоже телеграммной попросил Глафиру Георгиевну переговорить с потенциальным женихом. Тот немедля объявил, что готов венчаться хоть завтра.

Увы, Ольга по приезде в Москву встретила бывшего поклонника равнодушно и категорически отвергла предложение руки и сердца. Однако, что-то между парочкой все-таки произошло, потому как провожая Матвеевых, Снегирев долго и убедительно целовал Оле руки и что-то без умолку говорил.

– Я буду писать? – подслушала Надин.

– Право, не знаю…

– Я сегодня же напишу, – изменил установку и интонацию Снегирев.

– Ну, хорошо, напиши..

– Когда ты мне ответишь?

– Когда-нибудь.

– Когда-нибудь ты будешь моей женой.

Стучали колеса поезда. За окном березы и дубы сменялись соснами и елями. Вместо одетых в темное, бородатых русских мужиков на станциях толпились бритые, в вышиванках украинские крестьяне. В Москву ехали из весны в весну, домой возвращались из весны в лето. Конец мая в пределах огромной империи – время разное.

– Снегирев – отнюдь не лучшая партия, – провоцировала Надин племянницу к откровенности.

– Возможно, – грустно признала Оля.

– Но ведь он тебе нравился? Ты бы хотела стать его женой?

– Я не могу сделать его счастливым, а несчастным он легко станет и без моей помощи. Зачем плодить боль?

Туманная фраза привела Павла в замешательство.

– Не понимаю о чем ты.

– Я не собираюсь замуж, у меня другие планы в жизни.

– Позволь узнать какие?

– Говорить об этом пока рано.

В угоду своим таинственным планам в очередную среду Оля отправилась на занятие кружка на Садовой. Вернулась она взбудораженная, веселая, с сияющими глазами. В приподнятом настроении провела три дня, затем получила толстенное письмо с московским штемпелем, которое не читая, на глазах Надин и отца, бросила в печь.

– Что будем делать дальше? – спросил Павел, скучая над бифштексом.

– Сражаться, – воительница Надин не умела сдаваться. – У нас есть цель и мы добьемся своего любой ценой. У меня есть новый план.

Матвеев с облегчением вздохнул. Он иногда забывал, что дражайшая супруга – генератор идей и неустанный деятель. Что она в состоянии организовать все от подпольной типографии до заговора.

Для воплощения очередной идеи Надин потребовались помощники, найти которых она решила через шустрого Ваньку.

– Скажи-ка мне, друг мой, Иван, каким образом, газета «Губернские новости» узнала столько подробностей про попытку ограбления страхового общества «Доверие»? Автор – Петр Скороходов, описывает события так, будто видел все воочию.

Разговор происходил в кондитерской, за заставленным всевозможными пирожными столом. С сомнением, отложив новый кусок наполеона, Ваня сообщил:

– Все просто. Петька – сын мамкиной сеструхи. Мой, стало быть, двоюродный брательник. Но это не повод, что б меня с Витьком дурить. Мы Петке завсегда инхвармацию добываем. А он нам платит нам рубль в день…

– Каждому … – с полным ртом перебил Витек.

Надин не выдержала и возмутилась:

– Хватит сочинять. В прошлый раз, вы сказали, что получаете полтинник в день на двоих. Ну да ладно. Сведи меня с братом. Если я с ним договорюсь – получите три рубля.

– Каждому?

Встреча с репортером состоялась в снятом на час номере дешевой гостиницы. Молодой человек, крайне заинтригованный, с удивлением рассматривал Надин. В одолженном у горничной платье, а что делать, если тебя знает в лицо полгорода, – супруга заводчика Матвеева походила на модистку, явившуюся на свидание с любовником.

– Добрый день, – с вопросительной интонацией произнес Скороходов.

– Добрый, – ответила Надин. И указала на стул, – прошу.

– Чем могу быть полезен?

– Давайте, сначала познакомимся. Надежда Антоновна. Если сойдемся короче, зовите меня Надин.

– Петр Травкин. Скороходов – творческий псевдоним.

– Отлично.

Мгновение Надин разглядывала Петра, пыталась угадать подойдет ли ей этот человек. Лет двадцать пять, молод – это безусловный плюс. Лицо открытое умное, энергичное. Значит, привык соображать и действовать. Глаза насмешливые, с огоньком. Стало быть – характер живой, пытливый. Она вздохнула и начала:

– Чтобы вы не решили, относительно моего предложения, поклянитесь, хранить в тайне все, что услышите от меня.

– Клянусь, – торопливо согласился Травкин.

Совсем мальчишка, покачала головой Надин.

– Не горячитесь, – посоветовала по-доброму и тот час пригрозила. – И не клянитесь попусту. Я не желаю огласки, потому всегда смогу заставить вас сдержать данное слово.

– Я – человек чести и обещания исполняю всегда, – Петр сердито свел брови.

– Тем не менее, – настояла Надин. – Я вынуждена заявить: если информация, полученная вами, в ходе беседы повредит мне или моим близким, пострадает ваша семья.

– Вы позвали меня, чтобы пугать?

– Я хочу определенности в наших отношениях.

– Между нами нет никаких отношений.

– Однако могут быть? – Надин хитро прищурилась. Парень ей понравился. Другой на его месте испугался или смутился бы. Этот, репортерская душа, в предвкушении новостей и сенсаций, ждал продолжения странного разговора.

– Могут, если вы приступите к делу.

– Для начала, позвольте несколько вопросов.

– Извольте.

– Ваши политические воззрения?

Травкин рассмеялся.

– Я – радикально аполитичен, Надежда Антоновна. Мой отец работал на заводе вашего мужа, потому о социализме и пролетариате я знаю не понаслышке. В бытность свою, посещая кружки, я изводил лекторов примерами из реальной жизни. Возразить было нечем. Павел Павлович – делает для рабочих то, что не декларирует ни одна партия. Он – необыкновенный человек.

– Почему же? – не утерпела Надин.

– Он учит думать. На выпускном собрании в реальном училище мне и моим семнадцатилетним товарищам Павел Павлович сказал: «Те, кто любят водку и не любят учиться, живут в нищете и ужасе. Те, кто хотят жить хорошо – живут в достатке. Выбор всегда за вами. Я сам из простой семьи. Тесть мой покойный, прежний хозяин завода, из крестьян. Тысячи промышленников, инженеров, учителей, офицеров вышли из народа. Сейчас время такое, надо думать, соображать, вкалывать. Сейчас не побеждает только ленивый и глупый. Будьте умными, ребята, всегда будьте умными. Вот вам мой наказ!»

– И что же вы, преуспели в жизни?

– И да, и нет. Я поступил в Петербургский университет, откуда после студенческий волнений вылетел в 1899 году без права обратного поступления. Год провел в Екатеринославе у родни. Затем вернулся домой, работаю в газете в отделе уголовной хроники, на жизнь не жалуюсь. Не удалось стать юристом – стану журналистом. Если получится – пойду в писатели или учителя. Грамотные, инициативные люди везде нужны.

– Вы могли бы окончить образование за границей.

– На моем иждивении, после смерти отца, мать и две сестры. Я не могу их оставить.

– Апелляцию по поводу восстановления в университет писали?

– Дважды получил отказ, – пожаловался Петр.

– Я наведу справки. Если вы заслуживаете, заводской комитет похлопочет за вас перед властями.

Травкин наклонил голову.

– Благодарю.

– Пока не за что.

– Что вы еще желаете знать обо мне?

– Как вы относитесь к террору?

Репортер поморщился.

– Пустое занятие. Место одного тирана занимает другой и все идет прежним чередом. Разрушая, сказал опять-таки Павел Павлович, невозможно построить. Надо созидать.

– Вы отлично подготовились к нашей встрече, – иронично заметила Надин. – Сколько еще цитат моего мужа у вас заготовлено?

– Извините, – сказал Петр злым голосом. – Для вас Павел Павлович Матвеев – муж, а для меня – человек, определивший судьбу. Он взял моего пьющего отца с испытательным сроком, хотя принимал в завод только трезвых. Два раза лично устраивал выволочки, когда батя срывался. Он тыкал пальцем в мою грязную рожу и орал: «Сволочь! Ты не себя пропиваешь, а своего сына! Побойся греха! Предатель». На «предателе» батя сломался и дал зарок не пить.

– Он был лекальщиком, – вспомнила Надин.

– Да. Первым лекальщиком в городе.

Лекальщик – самая престижная и высокооплачиваема рабочая профессия. Не мудрено, что Паша лично занимался воспитанием Травкина-старшего.

Надин в волнении прошлась по узкому гостиничному номеру. Наступал решающий миг.

– Я удовлетворена. вы умны, находчивы, ответственны, умеете расположить к себе. Думаю, мы можем быть полезны друг другу. Суть предложения такова: надо написать цикл статей, посвященных деятельности террористических групп. Я предлагаю: внедриться в одну из местных ячеек, разобраться в ее работе и показать широкой публике преступное лицо псевдо-революционеров.

– Не лукавьте, Надежда Антоновна. Непохоже, что вам нужна объективная информация. Скорее – «чернуха», для сведения счетов. Я прав?

Надин предприняла еще одну попытку:

– Мода на революцию исковеркала тысячи судеб. Недопустимо, что бы обращаясь к идее террора, люди приукрашивали его сущность. Получив всестороннюю информацию, можно оценить себя и свои стремления куда полнее.

Петр небрежно отмахнулся от пафоса ее слов:

– Не стоит взывать к моему благородству, лучше скажите, сколько намерены платить?

– То есть вы согласны?

– Нет. Пока не узнаю цену, я не стану принимать решение.

– Вы циничны. – Задумчиво протянула Надин.

– Я рационален. – Усмехнулся Петр. – И это тоже влияние Павла Павловича Матвеева. Умные люди не позволяют использовать себя, говорил он, но с удовольствием продают свои услуги. Итак, сколько вы заплатите, если я приму ваше предложение?

– Ваши условия?

– Что конкретно от меня требуется?

– Некоторый фактаж я вам дам. Некоторый придется собирать в полевых условиях. В итоге должен получиться добротный литературный материал про характеры и судьбы боевиков; про обстоятельства, приведшие их в террор. Основная идея такова: люди, приносящие себя в жертву, не способны к настоящей борьбе. Смерть – это дезертирство от тягот жизни, это удел слабых. Пока есть голодные неграмотные дети – порядочному человеку хватает дел на земле.

– Ясно.

– Далее. Я бы хотела, чтобы читатель окунулся в обстановку подготовки теракта, постиг внутреннюю кухню террора.

– То есть вы намереваетесь показать полиции, как и где, готовятся покушения?

– Отнюдь. Вы, как автор будете полностью свободны. Я не вербую вас в провокаторы. Моя цель – открыть глаза людям, свято верующим политическим проходимцам. И только.

– Что ж, – вздохнул Травкин. – Задача ясна.

– Соглашайтесь, Петр. вы сделаете прекрасные репортажи о закрытом мирке, прежде не доступном обывателю. В Москве и Петербурге в моде статейки о трущобах, бродягах и бандитах. О революционерах, о террористах почти не пишут. Ваш материал пойдет на «ура».

– Я подумал об этом в первую очередь. Но мои статьи могут не взять. Мало ли.

– Напишите хорошо и сенсационный материал оторвут с руками. Теперь о деньгах. Я готова платить по сто рублей в месяц, из расчета одна статья в неделю. Плюс гонорары от газеты и сорок рублей на пансион семье. Если вы надумаете написать книгу о терроре, издержки на издание я возьму на себя.

– Купили с потрохами, – развел руками Петр.

– Значит, по рукам?

– По рукам.

Вечером Надин рассказала Павлу о своих достижениях.

– Ты веришь ему? – спросил Матвеев. – Меня смущают комплименты в мой адрес. Складывается впечатление, будто он хотел, во что бы то ни стало понравиться тебе.

– Ах, Паша, – отмахнулась Надин, – ты себя просто недооцениваешь. Я говорила тысячу раз: ты – гений, люди тобой восхищаются.

– За гения можно и ответить, – с угрозой заметил Матвеев. – Извольте, сударыня, объясниться.

– В древнеримской мифологии гений это дух, покровитель человека.

– Покрыть? Интересное предложение.

– Отстань, сумасшедший…

Любовную игру оборвал раздавшийся с улицы свист. Надин вывернулась и стремительно покинула спальню.

Повод для немедленного доклада у Ивана и Витька был более чем серьезный. По собственной инициативе ребята затеяли слежку за странной парочкой, которая одновременно с Олей покидала занятия на Садовой, 25. Наблюдение показало: молодого человека, плохо и неаккуратно одетого, зовут Федор Прядов. Он – фигура странная, но скучная. Трудится за копейки писарем и нигде, кроме курсов и свиданий не бывает. А вот красивая барышня – объект любопытный – на поверку оказалась той самой брюнеткой, которая обманывала полицейских после ограбления страховой компании «Доверие».

Красотка вела странный образ жизни. Она ходила по городу, наряженная то простой мещаночкой, то скромной курсисткой, то броской барынькой. Кроме обширного гардероба и явной склонности к дешевым театральным эффектам у брюнеточки обнаружились и другие «особенности». Например: два адреса – она снимала флигелек у вдовой фельдшерицы и арендовала номер в гостинице; две фамилии – по этим адресам ее знали как Ирину Иванову и Инессу Рокот; и четыре любовника – неказистый канцелярист Прядов, пожилой лысоватый чиновник из городской управы Борис Михайлович Лаубе, владелец кондитерской малорослый толстяк Олег Евгеньевич Пушкарь и ни чем ни приметный средних лет обыватель Фрол Васильевич Храпин. Что характерно, на свидания к каждому из ухажеров барышня являлась в новом наряде и, соответственно, новом обличье. К Пушкарю и Храпину два раза в неделю наведывалась импозантная мадам с томными ужимками полусветской львицы – Инесса Рокот. С чиновником Лаубе водила шашни симпатичная сдобная бабенка, с вертлявым задом и выпяченным на всеобщее обозрение бюстом – Ирина Иванова. Тоже, Ирина Иванова, но преображенная до неузнаваемости, посещала занятия на Садовой. Скромный костюмчик, простая прическа, чистая светлая улыбка и озорной огонек в глазах – образ тихого омута, в котором в изобилии водятся черти, удался барышне особенно хорошо.

– Ну и дела, – ахнула Надин.

– Да, – немедленно подтвердил Иван. – Дела серьезные. Тянут, как минимум на пять рублей.

– Ну ты и вымогатель.

– А я кто тогда? – обиделся Витек.

– Вы – два сапога пара. Но сейчас я без кошелька. В долг поверите?

Когда разочарованные мальчишки ушли домой, Надин вернулась к мужу. Новости потрясли и его.

– Четыре мужика, – протянул Матвеев, – это не хуры-мухры. Это не каждой по плечу. Покажи-ка мне эту барышню.

«Смотрины» удалось устроить буквально на следующий день.

– Очень аппетитная штучка. Здорово заводит, – первое, что сказал Матвеев, глядя на актерские метаморфозы Ирины-Инессы.

– Да? – фыркнула Надин. Они сидели в коляске на углу Садовой и Окружной, наблюдали. Слова мужа кольнули неожиданной обидной ревностью.

– Да, такая соблазнит любого, – добавил Матвеев, разглядывая, как барышня, около дома Храпина усаживается в экипаж запряженный белым жеребцом.

– Немедленно перестань пялиться на эту блядь! – прошипела Надин сердито.

– А то что? – поинтересовался супруг.

– Убью!

– И, пожалуйста, ради такой крали жизни не жалко.

– Паша, – вдруг серьезно спросила Надин, – почему ты так сказал? Не жалко жизни! Почему?

– Не знаю, – задумался Матвеев. – Брякнул первое, что на ум взбрело.

– Если я не ошибаюсь, ради этой девочки мужчины и идут на смерть.

– Есть в ней что-то трогательное и одновременно порочное. Она обольстительница и ребенок в одном лице. Такую хочется защитить, согреть, накормить и, извини, вые… во все дырки.

– Разве другие женщины вызывают у мужчин иные эмоции?

– Конечно. Рядом с тобой я бросаю вызов всему свету. С Ларисой ощущал уверенность бытия. Одну свою пассию мне хотелось учить. С другой я был всевластным царьком. Люди разные и вызывают к себе разное отношение.

Брюнеточка разряженная в пух и прах зашла в кондитерскую Пушкаря.

– Шикарная штучка, – восхитился Павел. Ему понравилось злить жену.

– А если серьезно!

– Серьезно так серьезно. У этой просто на лбу написано: я – женщина доступная, но дорогая. Не каждому по карману и сама выбираю, кто мне будет платить. Отхватить такую кралю значит поставить себе наивысшую оценку.

Одетая в простецкое, очень декольтированное ситцевое платье брюнеточка прогуливалась по набережной с чиновником Лаубе.

Павел в полголоса ругнулся.

– Сейчас она похожа на тебя.

– То есть? – изумилась Надин.

– Мне добавить нечего, – буркнул Матвеев.

– Ты боишься, что я обижусь?

– Нет, боюсь, узнаешь, какую имеешь надо мной власть.

Надин нежно погладила щеку мужа.

– Дурачок.

Павел, опустив голову, признался:

– Есть женщины – королевы. Они подчиняют мужчин, лишают воли и ума. Стоит прикоснуться к такой и становишься рабом. Живешь ради нее, дышишь, работаешь и с ужасом думаешь, что будет, когда она исчезнет. Зачем тогда жить? Зачем дышать и работать? Не зачем! Мне незачем жить, если ты меня бросишь.

– А если не брошу? – Надин старалась не смотреть на мужа. Она чувствовала, каким трудом дается ему признание.

– Возможно, когда-нибудь я привыкну, что меня выбрала королева. Пока же – отчаянно боюсь разочаровать тебя и с ума схожу от счастья.

– И ты полагаешь, наша барышня – королева? В чем это выражается?

Матвеев рассмеялся:

– Это не выражается, это чувствуется.

– Благодарю, Павел Павлович, за наблюдательность. Мне было необходимо проверить свои впечатления. По поводу остального, схожу одно. Я благословляю тот день, когда соблазнила тебя. С него началась моя новая жизнь.

– Что-то у меня в последнее время с памятью плохо, – пожаловался Павел, – Соблазняла – это как?

– Ах, ты, негодный развратник, – Надин закинула ногу на колено мужа и, прикрывая безобразие, расправила подол платья. Матвеев одной рукой дернул рычаг, поднимая кожаный верх экипажа; другой привлек к себе жену. Путаясь в оборках нижней юбки, погладил нежное бедро.

– Вам пора, сударь, – обрывая горячий поцелуй, выдохнула Надин. – Вас ждут на заводе.

– К черту завод, – взъерошенный взбудораженный Матвеев желал продолжения. – Давай завалимся в номера и предадимся грязному разврату.

– Часа нам хватит? – тот час согласилась Надин. И сама решила, – хватит.

– В гостиницу, – приказал Павел извозчику.

Ударили звонким цокотом по мостовой копыта, зашуршали резиновые ободья колес. Коляска понеслась.

Через три часа из глубин другого экипажа, в другом – собранном и сосредоточенном настроении, Надин наблюдала, как кружковцы после занятий расходятся по домам. Чтобы осуществить следующий этап операции следовало определиться с ключевой фигурой.

Выбор был невелик. Федор Прядов? Дерганная походка, понурая спина, растерянная физиономия, подобострастное восхищение, с которым юноша взирал на свою богиню Инессу-Ирину делали кандидатуру малопригодной для разработки. Не подходила для тактических нужд и сама красавица-брюнетка. Сложный график отношений с четырьмя мужчинами не способствовал свободе маневра. После недолгих размышлений Надин остановила свой выбор на кандидатуре одного из руководителей кружка – Георгии Лаврентьевиче Семенове. В отличие от второго «гуру» – не молодого и нервозного Всеволода Аполлоновича Скрижальского – он производил впечатление человека, с которым не сложно завязать знакомство.

Семенову было лет тридцать пять-сорок, он любил пиво и пешие прогулки в городском парке. Там его и взяли в оборот.

На одной из аллей к Георгию бросилась молоденькая барышня.

– Сударь, простите, не могли бы вы мне помочь. Пожалуйста.

Хорошенькое личико было мокрым от слез.

– Чем могу? – галантно осведомился Семенов, окидывая девушку оценивающим взглядом. Губки розовые бантиком. Тонкая талия, аппетитные бедрышки, грудки взволнованно колышутся. Хороша!

– У моей собачки Липочки ….такое состояние…ну вы понимаете… – барышня густо покраснела, – она удрала на пустырь, и там бездомные псы мучают ее….

Семенов крякнул: «я бы тебя тоже помучил, как Липочку», но делать нечего – пошел выручать псину. Барышня потрусила следом.

– Они ее ведь не убьют, правда? – спросила с придыханием.

– Конечно, мадемуазель.

На подходе к пустырю, за будущий подвиг герою было обещано свидание.

– Только бы Липочка не пострадала.

– Не волнуйтесь, все будет в порядке.

Так и получилось. За пару метров до конца аллеи, за которой начинался пустырь, из кустов с истошным лаем выскочила кудлатая болонка и с разбегу прыгнула барышне на руки, жалобно скулежом, подтверждая выпавшие на ее сучью долю испытания.

– Девочка моя, Липочка, Липулечка, – барышня стала целовать лохматую мордашку.

Семенов тактично отвел глаза. В поцелуях было столько страсти, что мысли о свидании невольно приняли фривольное направление.

– Ах, какая же ты хорошенькая, – Георгий погладил собачку. Раз и еще раз. И еще. Под рукой изгибалась твердая линия позвоночника, дрожало сердце. Рядом в волне вздохов-выдохов, колыхался шелк на пышном девичьем бюсте. При должном воображении не трубно было представить, что гладить приходится не мохнатую моську, а нежную грудь. И что страсти пережитые собачкой не чужды ее хозяйке.

Настойчивость мужского жеста привела барышню в смятение, она сконфузилась и пролепетала:

– Спасибо. Вы такой смелый, такой отважный, без вас я бы не знала что делать.

Не в пример юной наивной дурочке Семенов знал, что надо делать, поэтому наклонился и поцеловал пухлые губы. И тут же рухнул под стремительным порывом чего-то темного и тяжелого. Мгновение спустя Георгий сообразил, что лежит на земле, под ним барахтается поверженная барышня, а сверху на них двоих навалился мужчина. Еще через мгновение лицо Георгия оказалось прижато к земле, и сквозь грохот взрыва донесся приказ «Лежать».

Грохот оборвался тишиной. Посыпались мелкие комья земли, оторванные ветки. Истерично взвизгнула собачонка.

– А-а-а… – девушка вывернулась из-под Семенова и, подхватив собаку с криком умчалась в глубь парка. Мужчина приподнялся, сел, потряс головой, выругался.

– Извините, – сказал излишне громко.

– Какое, к черту, извините, – взвился в праведном гневе Георгий. – Ты, что козел, рехнулся совсем?!

– Простите, я проверял динамит.

Издалека раздались трели свистков, городовые звали подмогу.

– Извините, мне надо бежать, – прихрамывая, мужчина медленно заковылял по аллее. – И вам советую поторопиться, если не желаете оказаться в полиции.

Семенов вскочил, ругнулся в сердцах, костюм был весь в пыли. Припустил вдогонку за горе-сапером.

На следующий день он пригласил нового знакомого, Петра Травкина, в гости. После вчерашних возлияний в пивной требовалось похмелиться.

– Зачем тебе террор? – спросил Георгий.

– Зачем мне террор? Мне террор не нужен, – сделав наивные глаза, Травкин удивился.

Семенов пожал плечами:

– Накануне ты признался, что готовишь покушение и просил меня литературу по взрывному делу. Рассказывал, как ненавидишь и презираешь богачей. Говорил, что готовишь акт, спрашивал мое мнение: кого конкретно надо уничтожить для пользы дела.

– Я? – Травкин изумленно захлопал ресницами.

– Ты!

Мужчины обменялись прямыми пронзительными взглядами.

Семенов презрительно фыркнул:

– Боишься? Не доверяешь?

– Чего мне бояться? – Петр сделал простецкое лицо. – Я человек законопослушный. Репортер. Уголовной хроникой занимаюсь. Я даже не понимаю, о чем ты толкуешь.

– Не лукавь!

Только спустя три вечера дело дошло до откровенных разговоров:

– Для меня террор – это все, – пылая глазами, признался Петр. – Для меня революция – это террор и еще раз террор. Каждый честный человек должен убить одного подлеца и на земле наступит светлый мир и счастье.

– Но убийство – грех, – возразил Георгий.

– Да, – кивнул понурой головой Петр. – Грех. Но это грех во имя великой идеи. Для себя этот вопрос я решил так: раз совесть велит – убью, но погибну. И так искуплю то, что попрал завет Божий.

– Веруешь?

– Верую, что Господь милосерд, он поймет меня и простит.

– А если не погибнешь?

– Пойду на новое дело.

– Или казнь, – напомнил Семенов.

Травкин мечтательно улыбнулся.

– Я мечтаю о казни, – признался задушевно. – Мечтаю показать, как погибает истинный революционер. Молча, достойно, не умоляя о жалости и снисхождении. Я представляю, как поднимаюсь на эшафот. Чувствую шершавость веревки на шее. Вижу уважительный взгляд палача. Знаю, какие слова скажу напоследок. Я сумею умереть, не посрамив чести. Я верю в себя. Я живу только для смертного своего часа.

Георгий слушал, кивал, внимательно всматривался в парня. Молод, лет двадцать пять. Здоров, силен. От румяных щек и искрящихся глаз веет задором и азартом. Речь правильная. Руки сжаты в кулаки. Спокоен. Убежден. Прямодушен.

– Стрелять умеешь?

– Да, – сказал Петр.

– Динамитное дело?

– Невелика хитрость: подсушить на горелке ртуть, запаять стеклянные трубки, вставить запал.

– Из какой семьи?

– Рабочей. Корячился, дурень, учился. Поступил в университет. Теперь с волчьим билетом репортерствую.

– Женат?

– Нет. Я точно решил умереть и не имею права ломать судьбу другого человека.

– Политические воззрения?

– Программные вопросы меня не интересуют. Полемики между партиями только ссорят рабочих. Я разочарован в кружковой работе. Не вижу себя и в просветительской деятельности. Я сам прошел через воскресную школу. Пустое занятие.

– Значит, только террор?

– Только. Террор – настоящее дело. Я искал выход на Боевую Организацию. К сожалению безуспешно. Если не повезет найти единомышленников, сам пойду на дело. Раздобуду динамит и брошусь под ноги лошадям.

Семенов иронично выгнул губы:

– Кто же удостоится чести быть убитым твоей рукой?

Петр раздраженно махнул головой.

– Еще не знаю. Убивать надо министра или большого чиновника. Жаль, такие обитают в Москве и Петербурге. А у меня денег на дорогу и жилье в столицах нет. Без денег дело не справить. Деньги всему голова.

– Деньги – не проблема, – заговорщицки прошептал Георгий.

– Для кого как, – возразил Петр. – Если есть конкретные предложения – готов обсудить.

– В другой раз.

– В другой, так в другой, – не стал спорить Травкин. – Пока время терпит.

– Что значит пока? – подался вперед Семенов.

– В августе в городе состоится торжественный молебен. Там, если повезет, я убью губернатора. У меня уже и револьвер есть.

– Губернатор – мелочь. Есть фигуры значимее. Однако не будем торопить события. Продолжим наш разговор завтра.

На следующий день Семенов явился вместе с высоким одетым с иголочки господином. Узкое лицо перечеркивали резкие морщины, сбегающие от носа к неожиданно рельефным губам. Серые глаза стальным капканом вцепились в Травкина.

– Позволь представить тебе моего друга Глеба Гурвинского.

– Очень рад, – бесстрастно заявил новый знакомец. Голос у него был под стать фигуре и лицу, сухой и невыразительный – Давайте условимся следующим образом: вы посещаете занятия нашего кружка, слушаете лекторов – это вполне легальное мероприятие и репутации вашей не повредит. Дальше будет видно. Нам надо приглядеться к вам. Новый человек – всегда новые хлопоты.

– Но мое дело?! Я твердо намерен идти до конца!

– Если вас влечет стихийный террор – вы попали не по адресу. У нас железная дисциплина. Извольте принять наши условия или простимся.

– Я подумаю.

– Думайте. Если что – милости прошу. Нет – тоже ничего страшного. Честь имею кланяться, – Гурвинский неожиданно улыбнулся и Петр почувствовал невероятную к нему симпатию.

В Гурвинском Надин сразу же узнала Арсения и только скорбно поджала губы: опять он! К сожалению, обнаружить, где обитает этот негодяй, Ивану с Витьком не удалось. Гурвинский долго кружил по городу, а затем «потерялся» в толчее центральных улиц.

– Я был однажды на выступлении гипнотизера, – захлебываясь от возбуждения, Травкин делился впечатлениями. – Очень похожие ощущения. Он словно забрался в мою голову и приказал: люби меня.

– Как же ты удержался, как не поддался влиянию?

– Я был готов к такому повороту событий и во время встречи в кармане колол себя иголкой в палец. Так поступают шулера, чтобы не заиграться, – в подтверждение Петр продемонстрировал забинтованную ладонь.

– Мы шутим с огнем, – испугалась Надин. Думала она при этом не о репортере, а о племяннице. Бедная глупышка Олька, не в пример прагматичному и опытному Травкину, очевидно, свято верила любому сказанному эсерами слову.