Текст книги "Жизнь в стиле С (СИ)"

Автор книги: Елена Муравьева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 20 страниц)

Шкаф, стол, два стула, зеркало на стене – Рощин, сцепив зубы, перебирал взглядом предметы в комнате и, пока Валерия Ивановна собирала нехитрые детские пожитки, с трудом сдерживал брезгливую гримасу. Уходя, он заглянул в соседний закуток. На полу, на грязном матрасе лицом вниз лежал пьяный до бесчувствия мужик. Андрей шепотом выругался: «Тварь, ублюдок…» и пожалел, что не может, не имеет права, врезать придурку, как следует.

– Она с ним в разводе, – сказала Валя в машине.

– Очень хорошо… – буркнул Андрей и улыбнулся Никите. – Ну, что, приятель, поехали?

– Поехали, – согласился мальчик. Девочка промолчала и, на всякий случай, теснее прижалась к брату.

На следующее утро Валентина сообщила Тане:

– Андрей принял решение. В порядке компенсации все издержки по ситуации он берет на себя. Так что выздоравливайте и ни о чем, ни тревожьтесь.

– Мне неловко, – Таня была смущена. В первую очередь тем, что Рощины увидели опухшую физиономию Генки, перегороженную однокомнатную квартиру, нищету, запустение. Эту постыдную часть биографии она всегда тщательно скрывала. Во-вторых, дети. Чтобы ребята вернулись в садик, надо было собрать кучу справок. Пока шла волокита, пятилетний Никита и двухлетняя Маша сидели взаперти дома. «Как звери в клетке, – Таня не смела поднять смущенный взгляд на правильную и строгую Валентину. – Что теперь Рощины обо мне подумают? Сволочь, скажут, а не мать. Настоящая садистка».

– Оставьте церемонии. – махнула рукой Валентина. И сердито добавила, – Я знаю, чего вы боитесь. Вам кажется: крутые навороченные Рощины, увидев вашу бедность и неустроенность, побрезгуют вами? Зачем им нарядным и преуспевающим секретарша с проблемами? Да?

Татьяна, отвернув лицо к стене, молчала.

– Зачем Рощиным с вами возиться? Пройдет день-другой, страсти улягутся и они выкинут вас на улицу, всучив пару стодолларовых купюр? Да?

– На вашем месте так поступили бы многие.

– Многие? Не преувеличивайте. Богатство – не свидетельство о подлости. А бедность – не гарант честности. На самом деле никто не знает, что сделает в трудную минуту. Иногда добрые и порядочные предают при первой возможности, а завзятые эгоисты, напротив, протягивают руку помощи. Так что не надо подозревать нас в подлости. У вас для этого нет оснований. Хорошо?

Таня кивнула.

– И не надо стыдиться того, в чем вы не виноваты. Это не вы – опустившийся алкоголик. Вы честно работаете, и растите детей. Вам не за что краснеть.

– Он был пьян? – поникла Таня.

– Да.

Как и следовало ожидать: Генка сорвался. Котлеты и беседы не помогли.

– Вы любите его? – спросила Валентина Петровна.

– Я мечтаю его убить… – Каменное безразличие, прочно обосновавшееся в сердце, вдруг рассыпалось в прах. – Я даже знаю, как это сделать, – зачастила Таня нервной тихой скороговоркой. – Надо добавить в бутылку водки растворитель. Симптомы будут такие же, как при алкогольном отравлении, зато летальный исход гарантирован. Через два часа он сдохнет.

– А если вас разоблачат? – глядя на возбужденное лицо и горячечные глаза, Валентина не посмела читать нотации.

– Пусть. Лучше тюрьма, чем рядом с ним.

– А дети?

– Мама их не бросит. Впрочем, это только мечты. К сожалению.

Валентина Петровна согласно наклонила голову. Стоило переступить порог клетушки, служившей Тане жильем, стоило увидеть перепуганные глазенками малышей, услышать пьяный безудержный храп за стеной, как ненависть захлестнула сердце. Напрасно Таня смущалась убогим бытом. Напрасно мучила себя мыслью, что вынуждает респектабельную благополучную даму пачкаться в житейской грязи. Дама знала почем фунт лиха. Первый муж Валентины пил как сапожник, потом Андрей стал прикладываться к рюмке.

– А может вашего супруга стоило закодировать?

– Не получилось. Он сорвался.

– Андрей дважды срывался. На него свалились в одночасье слава и деньги, он растерялся и загулял. Дважды кодироваться. Потом взял себя в руки и теперь не берет в рот ни капли.

– А как он прореагировал на все что вы увидели?

Таня закрыла глаза. Андрею не следовало знать о ее унижении.

– О, ваш неприглядный быт произвел на моего братца впечатление. – Валентина улыбнулась. – И это хорошо.

– Почему? – удивилась Таня.

– Потому что завоевывать вас он не станет. Не та порода. А вот спасать будет с удовольствием.

– Что вы такое говорите.

– Правду, моя милая. Если я не ошибаюсь, а в отношении Андрея я еще ни разу ни ошиблась, мой братец наконец-то увлекся по-настоящему. Так что вы сломали ногу очень кстати.

– То есть?

– Вчера я выслушивала творческие планы Андрея Петровича и смею уверить, он ничуть не опечален, необходимостью ухаживать за вами и заботиться о малышах. Напротив, я бы сказала, он рад.

– Вы говорите так, будто я и дети – новые игрушки для Андрея.

Рощина весело расхохоталась:

– Милая девочка, все мы игрушки друг для друга. Психология утверждает, что любые отношения – лишь способ получить удовольствие. Иногда, нормальное, иногда, извращенное. Но что поделаешь, для мазохиста страдание, как торт для сладкоежки.

– Неужели, вы полагаете, что я специально превратила свои отношения с мужем в кошмар?

– Скорее всего. Во всяком случае, я могу привести с десяток причин, по которым вам выгодно мучиться. Хотите?

– Да.

– Вы, таким образом, наказываете себя за неправильный выбор или какую-то старую вину. Или оправдываете свою трусость и бездеятельность. «Если бы не муж, а бы», – этот девиз – классное оправдание, позволяющее сидеть у разбитого корыта и ждать у моря погоды.

– А вы во что играете?

– Я – в хлопотливую мамочку. Мои дети выросли и не нуждаются в опеке. Вот я и лезу в жизнь Андрея. И, таким образом, чувствую себя сильной, нужной, востребованной.

– А он во что играет?

– Когда ему нужна помощь, Андрей превращается в маленького мальчика. С вами, если вы позволите, станет добрым внимательным папой.

– Мне не нужен папа.

– Еще как нужен. А Андрею нужна «дочка». Он никогда ни о ком не заботился. Он всегда был под опекой. То семьи, то моей, то армии, то случая. Теперь ему представилась возможность проявить себя.

– Мне ничего не надо.

– Не становитесь в позу, не будьте букой, поиграйте с Андрюшей. Он – хороший мальчик.

– Я вас не понимаю. И не хочу понимать.

– Танечка, он ведь вам нравится? Ну, сознайтесь?!

– У нас с Андреем только деловые отношения.

– Вы опять думаете про этих уволенных дурочек? Черт с ними. Они вели себя как дешевки и заслужили свое. Вы – другое дело. Андрей вами увлечен. А это с ним случается крайне редко.

– Он вам сам сказал? – иронично хмыкнула Таня.

– Нет, конечно. Но если мой молчаливый братик постоянно твердит, что вы красивы, умны и чертовски похожи на «Модницу» Спиро; если за вечер из десяти сказанных предложений одно: «правда, они похожи?»; пять – вопросы про вас; остальное – «Валя, отстань»; то выводы напрашиваются сами собой.

Логичные, но странные утверждения Валентины, не произвели на Таню особого впечатления. Голова ее была занята другим. Надо было срочно объяснить Генке, что она никуда не ушла, что искать ее и устраивать очередную гадость не надо.

Утром Таня позвонила Валерии Ивановне:

– Скажите ему, что я попала в больницу с переломом ноги и сотрясением мозга и привезите его сюда, пусть убедится. Я хочу быть уверена, что он не наделает глупостей. Валерия Ивановна, умоляю, он – страшный человек. Он не перед чем не остановится.

Страшный человек, не далее как позавчера рассыпавший угрозы: «Только уйди куда-нибудь…» постоял с минуту, пошатываясь, около больничной кровати. С тупым безразличием провел взглядом по забинтованной голове и загипсованной ноге и изрек:

– Что с тобой?

– Машина сбила, – соврала Таня, – сама виновата, не заметила, придется два месяца валяться в больнице.

– Дети с кем будут?

– Может, ты за ними присмотришь?

– Нет, – категорический отказ исключал обсуждение.

Таня вздохнула.

– Пока Никита и Маша у моей дочки, – чуть исказила действительность Валерия Ивановна. – Потом придумаем что-то.

– Что придумывать, – махнул рукой добрый папочка, – в садик, на круглые сутки и все дела.

– Придется, – лицемерно пригорюнилась Татьяна. – Мама в санатории в Крыму. Я в больнице. Садик только и остается.

– Значит, два месяца? – уточнил муж на прощание. И добавил неопределенно, – хорошо.

С тем и расстались, ко взаимному облегчению. Таня закрыла глаза в изнеможении. Подонок, вот подонок…как можно не интересоваться собственными детьми…как земля носит таких ублюдков…

Грузная тетка на кровати справа, строго одернула:

– Не реви. Не стоят они наших слез.

– Я не реву, – прошептала Татьяна. Плакать из-за такого ничтожества, как Генка было стыдно. Даже перед случайными соседками по палате плакать из-за такого ничтожества было стыдно.

Из больницы Рощин привез Таню не в городской дом, а на дачу. Пунцовую от смущения отнес на руках в комнату, уложил на кровать.

– Здесь вы будете жить, – сказал нарочито весело.

Таня кивнула. Она была согласна на все. Все, что сделали для нее Рощины, превосходило любые ожидания.

– Мне закутка хватит, – прошептала едва слышно.

– Ведите себя скромнее. Где Андрюша возьмет вам закуток? Нет у него закутков, одни хоромы. Кстати, прошу любить и жаловать, – в дверях, в сопровождении невысокой симпатичной старушки, возникла Валентина. – Это Алла Аркадьевна, наша домашняя волшебница, опора и надежа. Обычно она опекает одного Андрея, однако в порядке исключения любезно согласилась приглядеть за ребятами.

– Мне так неловко.

– Ни чем ни могу помочь. Боритесь с комплексами, милая, – съязвила Валентина.

– Валя, зачем ты дразнишь Татьяну? – Андрей обернулся к сестре.

– Я дразню? – удивилась та. – Я вообще молчу, как рыба.

– Алла Аркадьевна – мать моего погибшего флотского товарища, – пояснил Рощин, – беженка из Армении. Она живет на даче круглый год и отчаянно скучает. С детьми ей будет веселее.

– В случае чего мы наймет няню или, по совету некоторых, отдадим ребят в детский садик на круглые сутки. И все дела! – снова вмешалась Валентина, которой Таня поведала подробности разговора с Генкой.

– Ни каких нянь. Никаких детских садов! Если потребуется, я помогу Алле Аркадьевне сам. И вообще будем решать проблемы, по мере их поступления.

Валентина многозначительно улыбнулась Тане. Что я вам говорила!

– Завтра я привезу Никиту и Машу, а сегодня отдыхайте, привыкайте к месту, – Рощин заторопился. – Простите, мне пора. Дела.

– Но мне нужен компьютер… – бросила Таня вдогонку.

– Зачем?

– Работать. Печатать текст дальше.

– Глупости. Вы теперь инвалид, Вам положен покой, – сказал Андрей резко. – Отдыхайте, набирайтесь сил, работа от вас никуда не денется.

Таня возразила:

– Мне интересно, как Надин спасет Олю.

На лице Рощина мелькнуло недоумение. Он плохо помнил перипетии романа.

– Но как же вы устроитесь у компьютера?

– Как-нибудь.

Охота пуще неволи. Вечером, примостив загипсованную ногу на специально придвинутое кресло, Таня перелистала рукопись. За неделю разлуки она соскучилась по Надин.

РОМАН

– Ты не ошиблась? – спросил Матвеев, внимательно выслушав рассказ Надин. – Мало ли какие родимые пятна бывают?

– Нет. Когда меня насиловали, он держал меня за руки.

Павел сжал губы.

– Я его убью, – прошептал гневно.

– Ты помнишь, что обещал никогда, ни под каким видом, ни по какому поводу ни вмешиваться в мои партийные дела?! – Надин заставила Павла поклясться в этом перед алтарем, когда оставила партийную работу.

– Помню. Но…

– Никаких но! Любые твои действия могут привести к необратимым последствиям. Мертвый этот подлец принесет нам больше вреда, чем живой. Если Оля сочтет его героем и захочет отомстить, мы окажемся бессильны. Иллюзии нельзя развенчать, в иллюзиях можно только разочароваться. Нет, действовать надо очень осторожно. Без консультации с Прохором Львовичем вообще лучше ничего не предпринимать.

– Ты напишешь ему? – на лице Матвеева разлилось напряжение.

– Нет, съезжу.

– Сама?

– Милый, ты не выносим, – Надин нахмурилась. – Мы с тобой обсуждали этот вопрос. Я не желаю больше оправдываться и убеждать тебя в своей преданности. У меня было достаточно мужчин. Среди них Люборецкий. Что с того?

– Ничего!

– Вот именно ничего! Три года назад ты потребовал, чтобы я дала тебе слово и обещала верность. Я согласилась, исполнила обещание. Я была честна с тобой. Почему сейчас ты не доверяешь мне? С какой стати?

– В моем присутствии он не посмеет приставать к тебе.

– Люборецкий никогда не приставал ко мне. Он – порядочный человек, он – мой друг, к тому же старик! Изволь, ответить честно! Ты полагаешь, я сама начну совращать полковника? – Надин отошла к окну, отодвинула занавесь, устремила задумчивый взгляд на улицу. – У тебя есть основания сомневаться во мне?

– Нет.

– Ты полагаешь меня обманщицей или потаскухой?

– Нет.

– На чем тогда основаны твои подозрения? На моем прошлом?

– Нет, – честно признался Павел. – Дело во мне. Я боюсь надоесть тебе. Боюсь, что тебе мало меня одного. Что ты захочешь новых впечатлений. Когда человек привыкает к разнообразию, ему трудно довольствоваться одним и, возможно, не лучшим партнером.

– Пока я люблю тебя – ты лучший.

– Вот, видишь, – вспылил Павел, – «пока я тебя люблю!» Ты сама допускаешь возможность измены.

– Если понадобится, я пересплю с ротой солдат. Я ни чем, ни кому, ни обязана и ни буду обязана никогда. Я свободна и всегда буду поступать, так как считаю нужным – сказала Надин глухо. – Пока я люблю тебя – я буду тебе верна, раз это для тебя важно. Моя любовь – единственная гарантия твоего спокойствия. Других гарантий нет, и не будет. Я не позволю диктовать условия. Не приму ограничений в своих правах. Наш союз – союз равных. Иначе он ни к чему.

Павел побледнел от гнева:

– Наверное, я поспешил с предложением. Нам не стоит венчаться.

– Наверное, – процедила сквозь зубы Надин.

– Ты свободна в своих поступках. Все мужчины мира в твоем распоряжении, – Матвеев резко развернулся на каблуках и направился к двери:

– Пашка, из всех мужчин мира мне нужен только ты. Поэтому ты набитый дурак и напрасно мучаешь себя. Мне хорошо с тобой. Я счастлива. Я люблю тебя.

– Я тоже тебя люблю, – не поворачивая головы, уронил Павел, – и очень боюсь потерять.

– Меня нельзя потерять. Мной нельзя владеть. Я не вещь.

– И все же прежде чем ты отправишься к Люборецкому, ты станешь моей женой перед Богом и людьми. Ясно?!

– Но, минуту назад ты не собирался брать меня в жены.

– Я передумал!

В поезд Надин садилась уже мадам Матвеевой. Всю дорогу до N-ка, где жил Люборецкий, она отрабатывала новую подпись на обложке взятой в дорогу «Нивы» и с радостным удивлением повторяла про себя новую фамилию.

– Звучит совсем неплохо: Надин Матвеева. Мне нравится. – Прохор Львович был как обычно весел и подтянут.

– Спасибо, что согласились принять меня.

– Вы же знаете, мой дом для вас всегда открыт.

– Да? А почему же эта фифа не хотела пускать меня на порог?

В прихожей симпатичная горничная взяла у Надин шляпу, улыбнулась натужно и сообщила:

– Прохор Львович занят. Просил подождать.

– Не оставляют меня заботой господа социалисты, – похвасталася Люборецкий. – Не дают покоя, то одной красавицей соблазняют, то другой. Некогда за плотскими утехами и о душе подумать.

– То же мне красавица! – фыркнула Надин. – Кстати, скажите своей пассии, что так вилять задом неприлично и даже опасно. Можно вывихнуть тазобедренные суставы. Ну, да вам видно нравится, старый греховодник?

– Старый, – пожаловался полковник.

За чаем коснулись главного.

– Для начала разберемся в сути проблемы. Вашу племянницу могут втягивать в революционную работу, во-первых, для того, чтобы оказать давление на вас. Во-вторых, не будем исключать, что события носят случайный характер, – выслушав Надин, сказал полковник. – Какой из вариантов вероятнее сказать сложно. Я бы не исключал оба. Сейчас Боевая Организация массово привлекает в свои ряды молодежь и формирует из них отряды смертников, поэтому рекрутеры активно ищут ребят, увлекают их идеей террора, внушают мысль о жертвенном порыве во славу революции. Поэтому, давайте, смотреть правде в глаза. Если Оля очутилась в организации случайно и уже подверглась психологической обработке, то, простите, дело – труба. Вам лучше смириться и молиться Богу. Но если дело не зашло далеко, хорошая эмоциональная встряска, возможно, отвлечет вашу племяннницу от политики. Я бы посоветовал замужество или сцену. И то, и другое может оказаться неплохим противовесом.

– О театре мы не говорили, а замуж выходить она пока не хочет, – вздохнула горько Надин.

– Разве я вас не учил, Надежда Антоновна, не идти на поводу у ситуации, а проявлять инициативу и формировать событийный ряд собственными силами! Реальные женихи для Оли у вас на примете есть? Если да – действуйте без церемоний. Цель оправдывает средства, как говорят, ваши господа эсеры.

– Но нельзя же неволить человека.

– Можно. – Люборецкий небрежным жестом отмахнулся от возражений и морали. – Пока Олю можно спасти, нужно делать все.

– Ну, если не получится со свадьбой? Что тогда?

– Не заставляйте меня повторяться. Перспективы у ситуации отнюдь не радужные.

Надин тяжело вздохнула.

– Хорошо, я поняла.

– Отлично. Тогда переходим ко второй версии. Возможно, Оля – лишь крючок, на который ваши бывшие коллеги пытаются поймать вас. В пользу этой версии говорит появление вашего злейшего врага Арсения.

– Под коллегами вы подразумеваете, конечно, Ярмолюка? – вскинула брови Надин.

Люборецкий многозначительно кашлянул:

– Естественно. Кто еще в партии социал-революционеров знает наперечет ваших обидчиков и заинтересован в вашем возвращении в партию?

– Но у меня с ним договор.

– Ах, оставьте. Какие могут быть договора?! Генрих Францевич – хозяин своего слова. Как дал, так и заберет. К тому ж ему позарез нужны специалисты вашего уровня.

– Что вы имеете в виду? – вспыхнула Надин.

– Большая борьба требует больших денег.

– Но они ведь грабят банки. Неужели этого мало?

– Сколько вы привезли из США летом 1903?

Оставив террор, Надин перешла в зарубежный отдел ЦК и занялась пополнением партийной казны. Она моталась по свету, ублажала толстосумов, убеждала их жертвовать деньги в пользу партии. И пользовалась бешеной популярностью. Мысль, что за красивой внешностью и изысканными манерами, скрывается звериная сущность убийцы, террористки, участвующей не в одной акции, невероятно возбуждала мужчин. В 1903 году американские клиенты Надин: два нефтяных магната, воротила игрового бизнеса, богатый наследник и профессор за удовольствие поразвлечься с «русской революционеркой» в совокупности подарили эсерам два миллионов долларов.

– Я не желаю касаться этой темы, – Надин гневно посмотрела на Люборецкого. Полковник знал, как неприятно и больно вспоминать о том времени.

Из того вояжа по Штатам она вернулась измученная донельзя. Увидев черные тени под глазами и дрожащие пальцы, Ярмолюк приказал сразу же ехать в отпуск. Вместо Ниццы и Баден-Бадена, Надин отправилась к Матвеевым и там объяснилась наконец-то с Павлом. Когда месяц блаженства закончился, стало ясно: финансовыми вопросами она заниматься больше не будет. Магнаты, воротилы и богатенькие профессора; секс ради денег и идей, гастроли по чужим постелям, отныне, присно и во веки веков в прошлом.

Следующие полгода Надин потратила на то, чтобы добиться от Генриха права распоряжаться собой и собственной жизнью. Полгода Надин отказывалась от поездок, симулировала разные хвори, ругалась, искала выход. Дело решилось, когда два члена ЦК, которых Надин убедила в перспективности своего нового «долгоиграющего» проекта, «дожали» главного кадровика эсеровской партии. Ярмолюку, скрепя сердце, пришлось отступиться и дать добро на легализацию Надин. При этом он чуть не сдох от злости. Надин же едва не умерла от счастья. Она была свободна! Правда, существовала опасность, что Павел когда-нибудь узнает, чем она занималась в последние годы и при каких обстоятельствах покинула партию. Но думать об этом не хотелось. Когда-нибудь, когда все успокоится, надеялась Надин, она откроет истину, объяснит Павлу, что в некоторых организациях вход стоит рубль, а выход – три, поэтому она еще дешево отделалась. Впрочем, отделалась ли?

– Наденька, не злитесь. Вы же знаете, как я к вам хорошо отношусь.

– Знаю.

– Послушайте совет умного человека, поезжайте в Швейцарию, встретьтесь с Ярмолюком, расставьте точки над «i», – полковник грустно улыбнулся.

Надин в волнении прошлась по комнате.

– Через месяц мы как раз туда собираемся по делам мужа.

– Отлично.

– Но что я скажу этому ублюдку? Не трогай мою девочку! Не смей приставать ко мне! Да?!

– Нет. Не трогай мою девочку! Не смей приставать ко мне! Иначе я опубликую дневники Люборецкого!

Надин отмахнулась:

– Он знает, что я никогда не решусь это сделать. Для меня честь партии – священное понятие.

Прохор Львович ухмыльнулся:

– Ох, ну и любите же вы обманывать саму себя. Если понадобится, если допечет, вы разнесете эсеровский муравейник в пух и прах. Без сожаления, пальцами, как букашек, передавите своих бывших коллег по борьбе. Ваши сомнения говорят об одном. Пока еще не допекло! Пока вы еще надеетесь, что все обойдется и вы собственными силами выведете Олю из игры. В противном случае, я эсерам не завидую. Надежда Ковальчук умеет наказывать своих обидчиков.

– Но я стала иной. Я теперь Надин Матвеева и не хочу воевать с Ярмолюком и его сворой. Я их, честно говоря, теперь боюсь.

– Но бояться глупо. Страх лишает человека инициативы и обрекает на поражение. Да и не верю я вам. Вы – воительница по природе. Вы сильная и отважная женщина, вы проницательны и знаете противника. Я не сомневаюсь: вы победите, иначе, зачем бы я тратил на вас свое сердце? – В хитром прищуре Любрецкого светилась насмешка.

ЖИЗНЬ

Началась странная жизнь. Тихая спокойная безмятежная. То ли благодаря особому вниманию Рощина и Аллы Аркадьевны, то ли в угоду ниспосланному умилительному настроению, все вокруг воспринималось сквозь туманную пелену отстраненности. Тане казалось будто дача, лето, уютный налаженный быт, все происходит не с ней или не происходит вовсе. Что она очутилась во сне, сказке, в другом измерении. В реальности, в ее реальности не могли существовать элитный коттеджный поселок, цветущий сад, беззаботность. Рощин в Танином измерении не мог существовать особо.

Повиснув на костылях, приподняв больную ногу, толстую, белую, будто слоновью, Таня ковыляла по комнатам. выбиралась в сад, смотрела часами в голубое безбрежное небо, слушала пение птиц, поражалась тому, что творится. Все и все толкали ее и Рощину друг к другу.

– Вы сильно сглупите, если упустите Андрея, – науськивала ее на брата Валентина. – Он нерешителен, как все мужчины и привык к одиночеству. Возьмите инициативу в свои руки. Не медлите.

Валерия Ивановна тоже оставляла заботой, звонила каждый день, убеждала:

– Видишь, Полина и тебе помогла. Все устроилось лучшим образом. Пока твоя нога заживет, вы привыкните друг к другу, дай бог, полюбите. Там и до свадьбы недалеко.

Алла Аркадьевна обрабатывала Андрея:

– Какое счастье, что у нас в доме появились малыши, правда, Андрюша? услышала как-то Таня чужой разговор.

– Ну…не знаю.

– Ладно тебе, будто я не вижу. Тебя к ним словно магнитом тянет.

– Есть такая буква. Смешно, но когда они меня обнимают, у меня в груди словно шевелится что-то живое и теплое.

– Инстинкт, Андрюша, непреодолимый инстинкт. Но я тебе другое скажу. Зачать ребенка – полдела. Вырастить – вот задача.

– На что вы намекаете? – почти искренне удивился Андрей.

– Маше и Никите не повезло с отцом. Тебе не повезло с детьми. Выводы, делай сам. Таня – очень славная женщина. Мне кажется, ты бы мог ее полюбить.

– Ее не знаю, а ребят – я точно люблю. И они меня. Я чувствую.

Таня вздохнула. В отношении детей Рощин был прав. В уюте чужого дома дочка и сын забыли не только о недавних горестях, но и о матери. В маленьких сердцах царил новый кумир. Дядя Андрей.

В первое же утро едва Андрей вышел на крыльцо, Маша прибежала и встала напротив. Под долгим пронзительным взглядом Рощин смущенно кашлянул и начал светскую беседу.

– Нравится тебе здесь?

– Да.

– И мне нравится, – тема себя исчерпала.

Неловкое молчание продлилось недолго. Маша, вздохнув тяжко, будто по обязанности, сообщила:

– Хоцу на руки.

Осмотрев с достигнутых высот сад, она прижалась белобрысой головенкой к груди и выдвинула новое требование:

– Хоцу казку.

– Машенька, дядя Андрей занят, – Таня, нечаянно оказавшаяся рядом, попыталась спасти положение.

– Я свободен. Я с удовольствием, – возразил писатель.

История повторилась вечером. Следующим утром. Следующим вечером. Через три дня сказки на крыльце стали традицией.

Никита день или два дичился Андрея, потом, не устояв перед соблазном, спросил:

– Можно я машине посижу?

– Конечно. Хочешь, я дам тебе порулить, когда поедем в супермаркет?

– А когда мы поедем?

– Прямо сейчас.

– Здорово, – выдохнул счастливый Никита.

Желая оградить Рощина от назойливого детского внимания, Таня однажды затеяла разговор. Начала с извинений. Они мне нисколько не мешают, заявил Андрей. Напротив, мы прекрасно проводим время. Еще бы! Каждый день веселая компания на машине или пешком отправлялась то на пляж, то в лес, то в город. Каждый день, Алла Аркадьевна, вздохнув с притворным облегчением: «Слава Богу, укатили», затевала готовку: пироги, торт, что-нибудь вкусненькое. Она, молодея на глазах, хлопотала над ребятами как наседка. Пустая сиротская жизнь старушки внезапно обрела смысл. Она стала бабушкой.

Создавшееся положение и радовало, и пугало. Радовало, что жизнь стала похожа на сказку. Пугало, что сказка могла закончиться в любую минуту. «Что будет потом? – ужасалась Таня. – Как я объясню детям, что пора возвращаться в привычный обыденный кошмар? Как сама его переживу?»

Может быть, стоит прислушаться к советам? Таня садилась к компьютеру, разбирала беглый почерк Рощина, сердито била по клавишам, отгоняла навязчивые мысли: «Возьмите инициативу в свои руки…», «…привыкните друг к другу, дай бог, полюбите. Там и до свадьбы недалеко…»

– Жаль, что Андрей не мой папа. – Сказал как-то сын.

Таня сердито била по клавишам. Думала. Да, у Рощина есть деньги, и нет жены. Да, ее дети могли получить неплохого отчима. Да, лично ей была бы обеспечена удобная сытая жизнь. Да, встреча с Рощиным – большая удача, шанс вырваться из омерзительного прошлого, возможность исправить будущее. Да, Андрей – прекрасное средство от бедности и проблем. Да, да, да…гремели набатом убедительные доводы.

«Нет! – поперек всему отвечало сердце.

«Почему? – донимала сама себя Таня. – Почему я не хочу его?»

Определить свое отношение к писателю было трудно. Безусловно, Андрей нравился. Человек, протянувший руку помощи в трудную минуту, всегда нравится. Безусловно, рядом с перспективным холостяком просыпался охотничий женский инстинкт. Безусловны были выгоды союза. Однако безусловные истины имели характер сугубо рациональный и чувств в душе не рождали. Сердце, ум, душа при взгляде на Андрея Рощина оставались совершенно спокойны. Более того, что-то неясное отторгало мысли об Андрее, о любви, близости, кокетстве.

«Разве он плох?» – думала, гадала Татьяна. – Нет, он хороший, он очень хороший».

«В чем же дело?»

«Не знаю».

«Знаешь!»

Однажды она приказала себе, хватит. Хватит, лукавить. Надо посмотреть правде в глаза. Дело не в Андрее. Дело в ней самой. Рощин всем хорош. Она плоха. Она не хочет никого любить. Не желает ничего чувствовать. Не может пересилить обиды. Думает только о бывших и будущих несчастьях. Наслаждается изо дня в день прежней болью. И каждый день ждет новую.

Впервые строго и беспристрастно Таня выверяла свои мысли и чувства. И впервые по-настоящему честно оценивала полученные результаты. В ее сознании жили только страх, неверие и ненависть. Я жду от жизни только плохого, ужаснулась Таня, и в каждом подозреваю потенциального врага.

Я жду от Рощина подлости, призналась, наконец, сама себе. Жду, когда успешному, благополучному, погруженному в свои книги писателю надоест играть в благородство, наскучит новая секретарша, приестся общение с детьми. Жду, когда он выгонит меня на улицу. Жду насмешек и пренебрежения. Жду новых страданий, боюсь их и стараюсь не допустить сближения с симпатичным человеком.

«Рощин для меня, – открывались Америки, – не человек, а источник возможных страданий. И не только Рощин. Все люди для меня – источники страданий. От всех я жду подвоха. От всех защищаюсь и отгораживаюсь стеной».

Почему, напрашивался вопрос. Потому, отвечала Таня, что во всех я вижу Генку. Я позволила ему растоптать себя, разрешила превратить жизнь в кошмар, сделать себя заложницей страха.

– Я боюсь жизни, – шептала Таня, глядя бессонными ночами в потолок. – Боюсь завтрашнего дня, не верю в счастье, предрекаю себе поражение. Но так нельзя! Андрей не Генка, зачем же я равняю одного с другим? Люди разные. Да, обреталось понимание. Люди разные, зато я одна и та же. Замершая в преддверии удара, зовущая своими страхами беду, подозрительная, злая, настороженная. Нельзя стать счастливой, не впустив в свою жизнь перемены. Замыкаясь, я обрекаю себя на вечную муку. Чтобы стать счастливой надо измениться. Надо научиться смотреть на мир иначе и разрешить себе счастье.

РОМАН

Паша всплеснул руками:

– Я ждал тебя только завтра.

Он бросил работу и примчался, едва услышал по телефону любимый голос.

Как обычно, в объятиях Матвеева Надин забывала обо всем на свете. И сегодня, невзирая на усталость от долгой дороги и тревожное настроение, окунулась в нежность и страсть с головой. Господи, ну, что за мужчина, изумилась в очередной раз своему счастью. Любовником Павел был великолепным.

Когда-то, на заре их отношений, Павел признался:

– Я всегда трезво оценивал себя и понимал, насколько могу нравиться дамам. Невысокий, некрасивый. Ни шику, ни лоску. На уме только работа. К тому же, в молодости – до омерзения беден. В зрелые годы – раздавлен смертью Лары. Я полагал, ни одна настоящая женщина не взглянет на меня. Зачем? Вокруг полно других, лучших. Мой удел – простые удовольствия: кухарки, модистки, немолодые купчихи. О, такой как ты, я даже не мечтал. Мне казалось, ты презираешь меня, насмехаешься, пренебрегаешь.

– Дурачок, я всегда была до поросячьего визга влюблена в тебя.

– Я это понял только, когда сам полюбил тебя. Знаешь, как я осознал, что имею право на счастье?

– Как?

– Однажды утром, ты сидела на постели и пила кофе. Я лежал, любовался на кружевной ворот рубахи, на оборки шелкового халата, на ленточки, рюшички, бантики, перламутровые пуговки, на полуоткрытую грудь, губы, локоны. Ты была упоительно прекрасна и невероятно соблазнительна. Ты напоминала кремовый торт. Бело-розовый, сладкий, великолепный, как на витрине в кондитерской. Я смотрел, представлял, как обжираюсь твоей красотой и думал: эта чудесная женщина принадлежит мне! Она – меня выбрала! Она – моя! Моя на веки! От гордости и ощущения собственной величия я даже дышать не мог. А уж как я тебя тогда хотел, сказать невозможно. Впрочем, почему хотел? Я и сейчас прикасаюсь к тебе и словно уплываю в волшебную страну.