Текст книги "Жизнь в стиле С (СИ)"

Автор книги: Елена Муравьева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 20 страниц)

– Попадешь в глухую дыру, завоешь без бабы, – учил уму-разуму лучший друг Артем Масеев. – Не дури, Андрюха. Бери пример с меня. У меня все схвачено, все по плану.

Прагматик Артем недавно женился на симпатичной учительнице математики из состоятельной семьи и, полный радужных верил, что поступил правильно. Бедолага не знал, что теща и тесть будут его постоянно попрекать, что через два года его учительница математики, устав от безработицы и скуки, вернется к родителям. Что он сам будет отчаянно этому рад. Что спустя три года его подводная лодка навсегда останется на дне океана, а мать станет беженкой, попросит у Рощина помощи и навсегда останется приживалкой в чужом доме. В лишних знаниях – лишние печали. Поэтому Артем Масеев был тогда весел, ждал чинов, наград, успеха и воспринимал жизнь легко, не как Андрей Рощин. Тот хотел ЛЮБВИ. Большой светлой невероятной. И связывать себя лишь бы с кем не желал.

В двадцать шесть Рощина перевели с Дальнего Востока на Север, в маленький городок в ста километрах от Мурманска. Едва ли не с вокзала он угодил в объятия к очень стройной и на удивление не красивой врачихе из местного госпиталя, большой искуснице вытворять «фокусы» в постели.

Впервые в жизни Андрей оказался втянутым в отношения, без чувств, почти без эмоций, построенные на голой физиологии. До того, не считая случайных пьяных связей, хоть какую-нибудь симпатию к своей партнерше он испытывал. Теперь нет. И, слава Богу, радовался он, меньше забот.

Безмятежный роман длился пару месяцев. Затем мадам объявила, что находится в интересном положении; он – отец ребенка и как порядочный человек должен жениться.

Нет, запротестовал Андрей. Я – человек порядочный. Потому в жены хочу взять девушку честную.

– Девственницу что ли? – фыркнула насмешливо потенциальная мать.

– Может быть не девственницу, но не потаскуху – точно! – отрезал Андрей.

– Потаскуха – это я?

– Да. Я знаю, по крайней мере, троих, с кем еще спишь. Это не мой ребенок!

– Я тебе не жена! – последовал ответ.

– И не будешь никогда!

– Это твой ребенок! Я готова сделать экспертизу!

В рокоте восклицательных знаков Андрей не заметил, как согласился сдать сперму на анализ. Тут же, в запале спора была взята проба. Через две недели был получен результат. Дама не врала. Она носила ребенка от Рощина.

– Ну и что? Это случайность! – Андрей категорически отказался идти в ЗАГС. Но на всякий случай сорвался в ближайший населенный пункт, отыскал юриста, попросил совета.

– Когда родится ребенок, проведете экспертизу на отцовство, – ответил адвокат.

– Но она уже проведена!

– Не знаю, как с точки зрения медицины, а с точки зрения юриспруденции, результат документом не является. Пока нет ребенка – нет претензий. По нашим законам обрюхатить бабу – не есть преступление перед законом.

– Но меня таскают по инстанциям, треплют нервы.

– Извините, уважаемый, от этого я избавить вас не могу.

Врачиха пустила вход тяжелую артиллерию: обратилась к знакомому из Политуправления Северного Флота. Андрея вызвали на ковер в высокий кабинет, приказали не позорить честь мундира.

– Я знаю: баба она дрянная, – болезненно хмурясь, сообщило руководство, – но знаю и другое: есть сигнал – на него надо отреагировать. Женись, Рощин, сделай милость.

– Только после письменного приказа командующего флотом, – дерзко ответил Андрей.

– Ступай, – небрежный жест указал на дверь, – и подумай хорошенько.

Думать было не о чем. Через два дня, Рощин отправлялся в поход.

Через семьдесят суток субмарина вернулась в порт приписки. Андрей вышел на берег, поискал в толпе встречающих ненавистное лицо, с удовольствием обнаружил отсутствие оного и отправился в офицерское общежитие. Там узнал новости: едва он исчез, беременность, не обретя логического завершения, внезапно рассосалась.

– Молодец, Рощин, устоял! С тебя магарыч! Накрывай поляну! – поздравляли Андрея сослуживцы.

Он накрыл, затем в изрядном подпитии навестил бывшую пассию. Покачиваясь, бросил в лицо:

– Ну, что получила Рощина, сука? На таких, как ты не женятся! Таких трахают по темным углам, зажмурив глаза от отвращения. Чувырла!

Трезвым он бы подобных слов не сказал. Трезвым бы пожалел дурочку-докторшу. Пьяным выдал все от забора до обеда, отомстил за месяцы терзаний и унижений.

– Да, я хотела тебя обмануть, – получил в ответ. – Ну, и что? Не вижу ничего плохого в своем поступке. Мы бы с тобой составили прекрасную пару. Ты – урод, я – чувырла, чем не семья?

– Я – не урод! – рявкнул Андрей.

– Уж, поверь. У тебя. Андрюшенька, не может быть детей. А такое бывает, когда природа не желает плодить убогих калек. Понятно?

Рощин поперхнулся матерной бранью. Даже замахнулся.

– Врешь! У меня могут быть дети!

– Нет! Анализ спермы показал: твои сперматозоиды практически утратили активность и не способны оплодотворить яйцеклетку. Ты бесплоден. Ты – пустоцвет, тупиковая ветка эволюции. На тебе твой род закончится, оборвется.

Три года спустя, устраивая в Москве дела с первым романом, Рощин, внезапно осмелев, откинув комплексы, переступил порог нужного заведения. Через месяц он ознакомился с приговором. Бывшая любовница соврала. У него могли быть дети. Вероятность того, что он оставит потомство составляла 1 %.

Андрей скомкал листок бумаги. 1 %! – это почти ноль!

– У вас редкая микрофлора, – посочувствовал врач. – Редкая и очень агрессивная. К тому же тонус сперматозоидов понижен. И противопоказания к…

Андрей кивнул, не слушая. Зачем знать, почему он не может иметь детей. Знание не исправит диагноз.

– Это излечимо?

– Нет. Это ваша личная особенность. Генетическая предрасположенность.

– Но ведь один процент все же есть? Вдруг?

– Лучше не строить иллюзий. Чудес не бывает. Никакие «вдруг» вам не грозят.

…И все же, раз судьба от щедрот своих одарила одним процентом вероятности, может быть, он, убогий и сделал свое дело? Валя смотрела на брата с надеждой.

– Врачи сказали: не надо строить иллюзий, – буркнул Рощин. – Диагноз окончательный и обжалование не подлежит.

– Значит, Таня врет. Но зачем? Открывшись тебе, она здорово рискует.

Андрей процедил:

– Не знаю, зачем она меня обманывает. Не представляю, как она с загипсованной ногой в чужом доме встречалась с кем-то. Но из песни слов не выкинешь. Я не могу иметь детей и, следовательно, не мог ее забрюхатить.

– Что ты хочешь от меня? – Валентина Петровна старалась понять настроение брата. Наверное, впервые за много лет, ей не удавалось это сделать. Андрей был раздражен, взвинчен, раздосадован, но как-то спокойно, устало, без надрыва и гнева. Даже, казалось, без обиды. Странная реакция.

– По большому счету надо бы выгнать эту шалаву на улицу, но… – конец фразы проглотил тяжелый вздох.

– Что но?

– Я на ней женюсь.

– Зачем жениться на шалаве?

Андрей пожал плечами, повторил:

– Женюсь все равно.

Валентина Петровна покачала головой. Пока брат сам не поймет, что с ним происходит – приставать без толку. Будет отмахиваться от вопросов и советов, будет отвечать короткими незначительными фразами, будет смотреть скучающе и терпеливо, и думать о своем. Упрямец! Андрей всегда, еще с детства, принимал решения только сам. Ругай – не ругай, проси – не проси, читай нотации хоть лопни, все равно поступит по-своему.

– Как знаешь.

– Лучше сделать и жалеть, чем не сделать и жалеть, – выдал привычный рецепт.

– Если ты уверен, зачем пожаловал? Не в гости же.

– Не в гости, – признался Андрей. – Я хотел подослать тебя к Таниной соседке.

– Зачем?

– Расспроси о Тане. Я ведь о ней в сущности ничего не знаю.

– Как ты себе это представляешь?

– Сходи в гости, поболтай о том, о сем, выясни, есть ли у Тани любовник. Не в лоб, а так, между прочим. Не заметно.

Валентина Петровна кивнула. Услышав новости, она, без просьбы брата, сразу собралась встретиться с Валерий Ивановной.

Та охотно согласилась и пригласила к себе домой.

– Это те самые куклы? – В квартире Таниной соседки повсюду: на шкафах, стенах, в серванте стояли, сидели, висели наряженных в пух и прах Барби. Каждая – хороша неимоверно. В каждой – изюминка, особенность, какой-то игривый, неуловимый свет. Самое удивительное – пластиковые близняшки, казались настоящими женщинами. Изящные позы, томные взгляды, кокетливые улыбки – все было, как в жизни. Только короткие руки придавали миниатюрным созданиям искусственность. – Какая красота!

Вычурный старинный наряд кукол поражал богатством. Затканный серебром и золотом бархат, тончайший шелк, вышивка, яркая стеклянная мишура, кружева, перья в шляпах. Особенно впечатляла блондинка в бардовом.

– Ну, и краля.

– Хотите, я вам ее подарю? – Валерия Ивановна протянула куклу гостье.

– Конечно, хочу! Очень хочу?! – без лишних слов Валентина Ивановна ухватила бардовое великолепие. С того момента, как она переступила порог квартиры, с первого взгляда на разодетых прелестниц в ней билась одна жадная лихорадочная мысль: «ХОЧУ!!!!!!!!!!»

Валерия Ивановна рассмеялась:

– Смех и грех. Еще никто не отказался.

Представить, что кто-то способен устоять перед таким искушением, было невозможно.

За чаем Валентина Петровна исподволь начала расспросы.

– Вы давно знакомы с Таней?

– Почти два года. Машеньке было месяцев пять, когда Таня и Гена перебрались в наш дом. Он тогда уже прикладывался к бутылке, и пьяный избивал Таню. Потом попал в больницу с травмой головы, еле остался жив и совсем зачудил.

– Почему Таня не ушла от него? Она – женщина красивая, могла бы найти себе хорошего человека, не мучиться.

Валерия Ивановна бросила быстрый взгляд на гостью и улыбнулась краем губ. Намерения той были слишком очевидны.

– Вы хотите расспросить меня о Таниной личной жизни?

– Да, – смущенно кивнула Валентина.

– Что конкретно вас интересует?

– У нее были любовники?

– Насколько я знаю, у Тани давно никого нет.

– Почему? Она должна нравиться мужчинам.

– Таня милая и приятная женщина, – начала Валерия Ивановна. – Она, наверное, устроила бы свою судьбу, если бы хотела этого. Но она спряталась в своей скорлупке, как улитка, сжалась, скукожилась. Геннадий сумел не только испортить ей жизнь, но и внушить огромный страх. Таня боится, что новые отношения принесут новую боль. Она сторонится мужчин и пресекает любые попытки сближения.

– Подобные настроения не исключают случайных связей. Все-таки, дело молодое, всякое случается.

– В подробности я не посвящена, но то, что у нее нет постоянного ухажера, поручиться могу.

– Вериться с трудом, – буркнула Валентина Петровна.

И снова почувствовала, как ее буравят глаза собеседницы.

– Последние полтора года Тане не до романов, – сказала медленно Валерия Ивановна. – Она крутится, как белка в колесе, хватается за любую работу, лишь бы получить лишнюю копейку. На Генку, как вы понимаете, рассчитывать не приходится, а поднимать детей, так или иначе, надо.

– Тане, кажется, мать помогает?

– Не без того, – Валерия Ивановна тяжело вздохнула. – Но она сама недавно замуж выскочила и перебралась в чужой дом. Брать внуков к себе муж ей, конечно, не запрещает. Но, сами понимаете, не каждому мужчине нравится, что в доме постоянно крутятся маленькие дети, что он вынужден терпеть неудобства, что его деньги идут на содержание Таниных малышей. Чужие дети всегда в тягость.

– Да, мужчины редко любят чужих детей, – протянула Валентина Петровна и в запале прихлопнула ладонью по столу. – Таня беременна! – объявила без всяких переходов.

– Это хорошо или плохо? – не поняла Валерия Ивановна.

– Понятия не имею! Дело в том, что она утверждает, что отец ребенка – Андрей. А он не может иметь детей!

– Как же так? Значит, у нее есть другой мужчина?

– Вы не исключаете такую возможность?

– Ну не от духа же святого она забеременела?

– Это точно. Ладно, пойдем другим путем. Раз вы не в курсе Таниной личной жизни, вероятно, мне смогут помочь ее подруги. Вы знаете их адреса?

– Из-за Генкиного хамства Таня раззнакомилась со всеми. Единственная, с кем она более-менее поддерживает отношения – это Ира – соседка Тани на старой квартире. Но где она живет – не скажу.

– Не беда, разберемся. – Принимая Таню на работу, Валентина сделала ксерокопии паспорта. В старом штампе о прописке значилась название улица и номер дома. Квартиру Ирины подсказали бабушки на лавочке у подъезда.

Полная, высокая, с усталым после рабочего дня лицом, Ира встретила Рощину неприветливо.

– Некогда мне про Таньку болтать. Завтра приходите, с утра. Когда этого злыдня дома не будет.

В коридор выглянул хмельной лохматый мужик. Заорал зло:

– Сколько можно ждать?! Жрать, давай!

Валентина Петровна только чертыхнулась, когда перед ее носом захлопнулась дверь. Ну, да ладно, завтра, так завтра, подумала сердито. На лавочке в ближайшем сквере она достала мобильный.

– Таня, Андрей мне все рассказал. Может быть нам стоит встретиться? Согласны? Отлично! Где? Когда? Нет, лучше на нейтральной территории. В кафе напротив дома Андрея, через час.

– Мне нечего объяснять и не в чем оправдываться. – Разговор начался сразу в повышенных тонах. Таня отвела взгляд, пытаясь скрыть раздражение. – Да, я беременна от Андрея, но не прошу жениться на мне и не требую признать ребенка.

– Зачем же вы тогда затеяли этот фарс? – Нарочитой грубостью Валентина Петровна рассчитывала не столько задеть Таню, сколько разрушить стылое равнодушие, очевидно написанное на симпатичном лице потенциальной невестки. – Какую цель вы преследуете?

– Нет у меня никакой цели, – отмахнулась Таня. – Вернее есть одна. Чтобы меня оставили в покое. Мне не нужен Андрей, не нужен его богатый дом и машина, не нужны его деньги. Мне ничего, понимаете, ничего от вашего Андрея не нужно.

Валентина подалась вперед.

– Поклянитесь своими детьми, что вам не нужен Андрей! – прочее: дом, машина и деньги ее интересовали мало.

Тане судорожно вздохнула и промолчала.

– Ну, же…

– Не могу, не хочу клясться.

– Значит, Андрей вам не безразличен?

– Нет.

Признание состояло из сплошных отрицаний.

– Вам мало того, что он хочет на вас жениться? Вы боитесь, что через некоторое время он одумается и откажется от вас? Потому стараетесь подцепить его на крючок покрепче? Отвечайте, – надавила Валентина Петровна.

– Мне всего достаточно. Я ничего не боюсь и тем паче не стараюсь подцепить Андрея. Простите за беспокойство. Я улажу свои дела сама.

– Как?! – вскипела Валентина. – Сделаете аборт? Избавитесь от ребенка? Только попробуйте. Я сама от вас избавлюсь!

– Что вы от меня хотите? – простонала Таня.

– Для начала узнать правду. От кого вы беременны? У вас есть любовник?

– Простите, Валентина Петровна, – Татьяна, не желая продолжать бессмысленный разговор, поднялась. – Мне пора.

– Сядьте, черт подери! И прекратите строить из себя оскорбленную невинность. Давайте, думать, что делать. Конкретные предложения есть?

Таня неохотно опустилась на стул. Сдерживая подступившие к глазам слезы, выдавила:

– Предложение первое: не заставляйте меня оправдываться. Я ни в чем не виновата. Кроме Андрея у меня долго не было ни одного мужчины. Доказать это невозможно.

– Андрей не может иметь детей, – процедила Валентина.

– Тем не менее, я беременна.

Разделенные полотнищем стола, женщины мерялись взглядами. Танин, влажный, измученный, не уступал по твердости настойчивому взгляду Валентины.

– Я вам верю, – призналась та.

– А Андрей?

– Не знаю. Во всяком случае, он по-прежнему собирается жениться на вас.

– Как он относится к ребенку? – Таню волновало другое.

– Как бы вы чувствовали себя на его месте?

– Я готова пройти любую экспертизу.

– Действительно?

Таня, горько вздохнула, еще немного и ей придется доказывать, что она чиста аки голубица. Увы, на голубицу, она не тянула. В Таниной жизни были мужчины и до Генки, и после него. Их не было только сейчас. За два месяца до знакомства с Рощиным она «уволила» последнего ухажера.

Самый «ударный» в смысле секса период жизни начался, когда Никите исполнился год и лучшая подруга, соседка, одноклассница, Ира, отработав два года за границей, вернулась домой. Дискотеки, гости, кафе – жизнь бурлила приключениями. Будущее обрело свет и перестало рисоваться в мрачных тонах одиночества. К сожалению, на излете печали появился Юрченко и сказка, поманив heppy endом, закончилась новым разочарованием. Беременная Машей Таня узнала, что Ирка спит с ее мужем.

Новость поставила жирную точку в долгой дружбе. Подруга не первый раз вторгалась в чужие пределы. Редкий Танин ухажер избегал пристального внимания. Но то были ухажеры, а это – свет в окошке Геночка. Его Ирке простить Таня не смогла.

– Я ничего не прошу у вас. Ничего не требую от Андрея. Извините, мне пора, – не дожидаясь ответа, Таня решительно направилась к выходу. Старшая Рощина проводила ее взглядом и, достав мобильный, набрала номер:

– Андрей, извини, но, кажется, я все испортила. Я захотела потолковать с Таней, а она обиделась. Думаю, она уйдет от тебя. Я бы на ее месте так и поступила. Что делать? Звони срочно Алле Аркадьевне, пусть забирает Машеньку и срочно едет к нам. Сам отправляйся к Тане и выясняй отношения. Если тебе это, конечно, надо.

РОМАН

Надин замерла перед зеркалом. Застыла в волосах рука с черепаховым гребнем, окаменели плечи, опустел взгляд, устремленный в серебряную гладь. Злая безответная мысль камнем давила сердце. Что делать? Что делать дальше?

Стена, думала Надин. Я стою перед стеной и пытаюсь пробить ее лбом. Зачем? Я спасла Олю. Спасла Федю Прядова. Петя Травкин спас свою Танечку. Может быть, хватит? Может быть надо остановиться? Заняться собственной жизнью?

Паша сказал:

– Тебе надоело спасать все человечество, и ты взялась за конкретных людей. Ладно, Оля – родная кровь, не захочешь – вмешаешься. Но зачем тебе эти ребята? Они почти взрослые люди и сами способны решать, на что тратить свою жизнь.

– Они глупые и доверчивые дети, – возразила Надин. – Я не могу спокойно смотреть, как их, словно ягнят, ведут на заклание.

– Они не ягнята, а бараны, – оборвал Матвеев пустой разговор. – Впрочем, развлекайся, я не против.

«Я не развлекаюсь, – Надин грустно улыбнулась своему отражению. От того будут ли живы эти едва знакомые ей люди, казалось, зависит ее собственное будущее. – Я просто не могу иначе».

В желании удержать ребят было что-то истерическое, надрывное, неконтролируемое. Потому требовать чтобы, Павел или Петя Травкин, относились к молодым эсерам также как она, было глупо. Пашу интересовала семья и завод, Петю Травкина – молодая жена, договор на книгу, деньги, которые после недолгих раздумий пообещал заплатить Семенов…

Надин провела гребнем по волосам. Разделенные резными зубьями тонкие пряди струились легко и плавно. Тяжко и натужно стелилась вслед движению мысль:

«Я не отступлю, – ясной мелодией звенело в мозгу. – Дело не в том, кого и зачем я спасаю. Суть в том, что у меня есть потребность поступить именно так. Я спасаю ребят для собственного спокойствия. Может быть, искупая прошлые грехи, может быть, выкупая будущие радости. Так или иначе, я не отступлю, пойду до конца, не позволю творить зло. Не позволю и диктовать мне условия».

Надин не хотела, боялась признаться себе, что рада предстоящему сражению. Безмятежная жизнь приелась ей. Однообразие мирных дней стало в тягость. Хотелось острых переживаний, новых ощущений. Жизнь на грани, на острие, в звенящем волнении натянутых нервов манила вновь, дразнила кровь адреналиновым дурманом.

«Никто не посмеет диктовать мне условия, – думала Надин, не замечая, возникшего на лице хищного выражения. – Лучший способ защиты – нападение! На силу всегда найдется сила. Я не желаю быть игрушкой в руках верховников. Я буду жить, как считаю нужным и не позволю командовать собой! Если он не оставит меня в покое, то сильно пожалеет! – последняя фраза касалась бывшего любовника Надин, непосредственного руководителя БО, Генриха Ярмолюка. По его инициативе, как полагал Люборецкий и намекнул Гурвинский, и заварилась вся эта каша.

Надин вздохнула тяжело, пересела к столу, обмакнула перо в чернильницу, вздохнула еще раз над чистым листом бумаги, вывела аккуратно:

«Я не знаю, что делать».

Едва жирная точка увенчала пакт о капитуляции, как в голове возникла интересная идея. Скрижальский и Семенов потому согласились платить Пете деньги, что не могут покинуть город! Они заняты подготовкой к крупной акции! К крупной и скорой! Через полторы недели на праздничное богослужение во Владимирском соборе ожидается делегация из столицы. Обещали прибыть: три генерала, четыре министра, возможно, сам премьер-министр Андрей Аркадьевич Красавин. И кто-то из них наверняка приговорен эсерам к смерти.

На следующее утро, подтверждая догадку, посыпались новости. Первым явился Травкин с черновиком новой статьи и вопросом:

– Семенов принял предложение заплатить десять тысяч рублей и сразу же выплатил две тысячи. С остальным он обещал разобраться в ближайшие дни. Однако вчера попросил небольшую отсрочку. Я пообещал ответить вечером. Посоветуйте как быть, соглашаться или проявить твердость?

– Сколько времени ему надо?

– Десять дней. Сейчас, говорит, партийная касса пуста.

– Никаких поблажек, – отрезала Надин. – Через десять дней он исчезнет из города.

Вторым «порадовал» Ванюшка. Завершая доклад, пацан уронил небрежно:

– Хорошо бы, Надежда Антоновна, премию нам выдать, за усердие.

– С какой стати?

– Ситуация изменилась. Мы под что подряжались? Под слежку! А тут дело вон куда повернулось!

– Куда повернулось дело? Говори толком!

– Пока не заплатите – ни скажу, ни слова!

– И не надо! Не хочешь работать – проваливай, – не выдержала Надин: – Я вас увольняю.

– За что? – почти искренне возмутился Витек.

– За глупость. Клиента надо убеждать тонко, красиво, жалостно, а не брать за горло и вымогать деньги.?

– Не-е… – расплылся в хитрой усмешке Ванька, – вы нас не уволите!

– Почему? – Теперь возмутилась Надин.

– Как вы тогда узнаете, что у Виталика Орлова есть револьвер!

Этого следовало ожидать.

– Ну-ка, рассказывай!

Многозначительное молчание оборвалось только с появлением пятирублевой банкноты. Однако, новости и наблюдательность ребят стоили потраченных денег.

Оказывается вчера, Виталий Орлов вышел из подъезда дома на Садовой с сияющей физиономией и прижатой к бедру левой рукой.

– Что это его так перекосило? – удивился Иван. – Туда вроде бы шел нормально.

Витек недоуменно пожал плечами. Он ничего необычного не увидел.

В трамвае, перемигнувшись с приятелем, Ванька прижался к Орлову, постарался ощупать его карманы и к удивлению обнаружил предмет, по форме здорово напоминающий револьвер.

– Пушка, – подтвердил Витек, повторив маневр. Всю дорогу до дома Орлова он, не переставая ныл:

– Давай, отберем! Ну, давай! Подскочим сзади, толкнем, схватим и деру! Ему нас ни в жизнь ни догнать. Ну, давай, не дрейфь

– Нет, – Иван был непреклонен. Оружие – вещь, конечно, нужная, в сыскном геройском деле крайне необходимая, но без приказа Надежда Антоновна он на Орлова нападать не будет. И Витьку не даст. – Нет, и еще раз нет.

Премия в пять рублей компенсировала моральные издержки от принятого решения. И расставила приоритеты. Сегодня информация – дороже денег, понял Иван и раз вил мысль дальше: кто владеет информацией, тот владеет миром и может позволить себе многое. Например, ввалиться в лучшую в городе кондитерскую и небрежным тоном потребовать у нарядной барышни-продавщицы по коробке «Кетти Босс». Модная карамель – реклама висит на каждом столбе – совсем невкусная. Но идти по улице с яркой жестянкой в руках, ловить на себе удивленные взгляды прохожих: как так простые мальчишки с дорогими конфетами! – удовольствие необыкновенное. Сравнимое, разве с часовым катанием на карусели.

ЖИЗНЬ

Потолок был ровным, белоснежным и напоминал припушенный снегом каток. И почему-то ассоциировался с покоем. Тревога обитала в углу. Там нервными сполохами дрожали вечерние тени, повторяя суматошные движения яблоневых веток. Ветер гулял за окном, обрывал листву. Занавеска то и дело вздувалась парусом. Как мой живот, тоскливо думала Таня.

– Я не обязана соответствовать их высокому стандарту. Я не навязываюсь. Я не … – бормотала она, вытирая слезы. Раздражение накатывало злой волной и разливалось печалью и унынием. Соответствовать хотелось. Чертовски хотелось уронить в спесивое лицо Андреевой сестрицы: я – честная, достойная, я – не манипулирую Андреем, он – лучшее что есть в моей жизни. Я его хочу, я его люб…

Додумать до конца мысль и слово Таня не решилась. Признать очевидное сейчас – значило стать несчастной, отвергнутой, брошенной.

Неприятие Рощина обрекало ребенка на гибель. Представить, что, возможно, единственный шанс Андрея стать отцом, кровавыми потоками изольется в никуда, вызывал дрожь омерзения. Но «я не могу рожать ненужного ему ребенка», – зрело ясное понимание. – Хватит того, что Маша и Никита не нужны родному отцу».

Порыв ветра взметнул кружевную занавеску. Стремительно взлетев, она опала. Так и я, взлетела в поднебесье и плюхнулась в лужу, дура безмозглая, жалела себя Таня.

– Он никогда не поверит мне.

Никогда – от слова веяло могильным холодом. Таня зябко повела плечами, хоронить иллюзии доводилось ей не единожды. Ее невинно убиенных фантазий, погибших во цвете лет грез и скоропостижно скончавшихся мечтаний хватило бы на целое кладбище. Что поделать, идеалы – создания нежные и схватки с реальностью не выдерживают. Сейчас, примеряя саван для очередной покойницы, Таня сокрушалась лишь об одном. Ей не удалось сохранить беспристрастность, она открылась Андрею, потянулась душой и телом, за что и расплачивалась теперь.

– Он никогда не поверит мне.

Никогда – походило на крест на могиле, не рожденной любви, на аборт, который предстояло сделать.

«Выделяя человека, подумай, справишься ли ты с собою, когда этот человек ответит тебе взаимностью», – сказал кто-то из великих. Равновесие чувств требовало равновесия доверий. Без доверия чувства теряли смысл. И погибали.

– Как глупо все получилось… – вздохнула горько Таня. И вздрогнула от пронзительного крика:

– Таня! – Распахнулась дверь. Андрей Петрович с сердитой физиономией изволили поинтересоваться: – Вы здесь? Отлично.

– Я здесь. Почему это вас удивляет?

«Вы» возникло случайно, но четко обозначило возникшее отчуждение.

– Валя, сказала: вы собрались уходить!

– К сожалению, не могу позволить себе такую роскошь. Во-первых: я получаю хорошую зарплату и дорожу местом. Во– вторых: не хочу оказаться под одной крышей с бывшим мужем. Так что, пока вы будете платить, я не уйду.

Рощин побледнел от гнева.

– Правильно ли я понял? Пока я плачу, вы в моем распоряжении? И за большую сумму можете оказывать больше услуг?!

– Любой каприз за ваши деньги. Если, конечно, сойдемся в цене.

Андрей криво ухмыльнулся:

– За сколько вы ляжете со мной в постель?

– Смотря, как часто вы будете желать этого.

– У вас почасовая такса? Сколько? Назовите цену!

– Шлюхи на Окружной берут с клиента от полтинника до сотни. Я не хуже их.

Андрей достал из бумажника зеленую банкноту, процедил сквозь зубы:

– Тогда раздевайся!

Таня остолбенела. Такой наглости она не ожидала.

– Хорошо, но деньги вперед! – Она рванула через голову футболку, расстегнула юбку, бросила на пол белье.

Звонким шлепком Рощин припечатал ассигнацию к столу и медленно, не отводя взгляда от розовой нежной наготы, рванул на себе рубашку.

– Иди ко мне! – приказал хрипло. и сделал шаг к Тане.

Они стояли почти вплотную друг к другу. Ее соски почти касались его груди. Ее запах бил по нервам, возбуждая без того острые желания. Рощину хотелось овладеть этой женщиной и хотелось ее ударить. Он почти ощущал, как бьет Таню по лицу, как швыряет на пол, наваливается тяжело, втыкает член во влагалище. Он почти реально чувствовал, как в жарком облегчении изливается во влажные недра напряжение и сперма, как разливается по телу истома и экстаз. Он с трудом удержался от стона, настолько живой была картинка в его воображении.

Таня с ужасом смотрела на Андрея. Стеклянные от раздражения глаза, рот в злой ухмылке сменила маска похоти: липким стал взгляд, жадно и хищно изогнулись губы. Еще мгновение и непоправимое случится.

– Нет, – прошептала Таня, невольно отстраняясь. – Не смей прикасаться ко мне.

Она почти ощутила, как Андрей бьет ее по лицу, как швыряет на пол, наваливается тяжело, втыкает член во влагалище. Почти реально чувствовала, как в жарком облегчении изливается в ее недра его напряжение и сперма, как вздрагивает от экстаза спина и плечи, и замирает в сладкой истоме сильное тело. Таня с трудом удержалась, чтобы не заорать от ужаса, настолько живой оказалась картинка в ее воображении.

– Какая же ты, – так и не прикоснувшись к этой голой наглой женщине, Рощин отвернулся, овладел собой, не произнес грязное бранное слово, висевшее на кончике языка.

– Какая? – спросила с вызовом Таня и неожиданно для себя ткнулась лицом в спину Рощина, обхватила его руками, всхлипнула. – Ну, скажи, какая я, какая?

Рощин судорожно вздохнул и признался еле слышно:

– Мерзкая лживая сука. Подлая и коварная тварь. Я тебе не верю.

«Я никому не верю, как же можно верить тебе», – мог бы сказать Андрей.

Он давно и определенно обозначил любовь как зависимость. Открываясь человеку, открываясь чувству, невозможно остаться самим собой. Невозможно быть сильным и свободным. Любовь змеей, опутывает сердце, лишает воли, рождает страх, будит желание. И чем сильнее желание, тем меньше возможность уберечься от коварной злой иллюзии – жажды счастья. Нежен голос сладкоречивой химеры, упоительна манящая песня. Душа, тело, мысли рвутся навстречу. Не устоять! Не удержаться! Нет сил, противиться обманчивому зову. Нет воли, отказаться от соблазна. Нет числа жертвам. Шаг за шагом, следуют на заклание невинные агнцы. Раз за разом смыкаются зубастые челюсти. Льется кровь, монстр упивается своей властью. Любовь – тюрьма, пыточный застенок, дыба, виселица свободы.

«Я тоже тебе не верю», – ответила бы Таня.

Невозможно открываясь навстречу другому человеку не бояться укола, удара, боли. Невозможно, отдавая в заклад самое святое – душу не страшиться, что ее не разменяют на пятаки и не спустят за бесценок на мелочи. Невозможно прекратить вечную сверку исходного и полученного. Не высчитывать, сколько, кому, кто отвесил нежности и внимания. Не контролировать себя, не проверять своего визави. Не торговать собой.

«Я поверю тебе, если ты докажешь, что ребенок мой. Я буду любить тебя, я дам тебе все, если это правда», – несказанное, недодуманное витало во взглядах.

«Если ты поверишь мне, Тоя рожу тебе ребенка».

ЕСЛИ…,ТО… Причина – следствие…

Любовь – храм лишь в мечтах, в жизни любовь – торжище. Иисус выгнал торговцев из храма. Они его распяли, вернулись и объявили: да здравствует товар – деньги – товар ныне присно и во веки веков. В любви и на базаре, в постели и ларьке заповедь одна: ты – мне, я – тебе, и ни как иначе.