Текст книги "План "Б""

Автор книги: Елена Муравьева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 17 страниц)

Любовь Андреевна кивнула:

– Я тебя понимаю, но и ты пойми: покупая душевное спокойствие, надо расплатиться той же монетой.

– Другие варианты есть?

– Нет.

– Жаль.

Спустя еще час…

– Если это сделка, то я могу торговаться? – спросила Барбара.

– Да, конечно.

– Мне нужны гарантии.

– Например?

– Пусть твоя экстрасенша сделает так, чтобы Вадим и Лара всегда любили и уважали меня. Пусть в них проявится совесть, благородство, честность и, главное, желание заботиться обо мне

– Ребята и так прекрасно к тебе относятся. Ты могла в этом не единожды убедиться, – напомнила Любовь Андреевна.

– Да, но раньше их чувства могли измениться, а теперь я должна быть уверена в своей полной и безоговорочной безопасности.

– Хорошо, я узнаю.

– А сейчас расскажи еще раз про город, – потребовала Барбара.

– Хорошо. Закрой глаза, расслабь плечи и представь…Вечерняя набережная. Ты идешь под руку с высоким седоволосым господином. Он необычайно хорош. Стройный, широкоплечий, моложавый. Костюм из льна, рубашка в тон, шикарный галстук. И, пожалуй, трость. Тяжелая, дубовая, с золотым набалдашником. Ты выглядишь прелестно. Строгая красота, прическа, легкий макияж…

– И платье, то, голубое, что мы видели в магазине…

– Нет-нет, – возразила Любовь Андреевна. – То – слишком нарядное. Его ты наденешь завтра на вечерний прием. Сейчас на тебе белый костюм из вчерашнего фильма.

Барбара только вздохнула, костюм – чудо портновского мастерства, загляденье.

– Вы подходите к кафе, – продолжила Любовь Андреевна. – «Два кофе, пожалуйста», – заказывает красавчик.

– И пирожное, – поправила Барбара.

– Ладно, два кофе и пирожное. Но, смотри, не налегай на сладкое, растолстеешь. Юбка и так жмет в талии.

– Прекрати сейчас же. Сама говорила, что хочу, то и вижу. У меня теперь ни одного лишнего килограмма. Я бывшая балерина.

– Как скажешь. Балерина, так балерина. Продолжаем?

– Да.

– Он берет тебя за руку, смотрит в глаза и ласково говорит: «Барбара, скажи «да!» Сколько можно меня мучить?» Ты улыбаешься мило, ласково похлопываешь мужественную ладонь и отвечаешь: «Жорж, потерпите, прошу вас. Я хочу проверить свои чувства». А сама в это время думаешь: «На фига ты мне, старый пень, нужен?» В углу кафе сидит и исходит от ревности твой любовник, сорокалетний блестящий адвокат Петр. У него атлетическая фигура и голубые глаза. Весь цирк с симпатягой-стариком организован, чтобы позлить его. Вчера вы поссорились в ювелирной лавке. Этот нахал имел наглость заявить: «Дорогая, не упрямься, согласись, бриллианты слишком вульгарны, они простят тебя. Выбери изумруды. Это гораздо изысканнее и строже». Куплено, конечно, было и то, и другое, но неприятный осадок остался. Растворяя его мелкой местью, со словами: «Размолвка меня утомила», ты оставила Петра одного, поехала домой и позвонила соседу: «Андрей, я сегодня одна и скучаю». «Лечу», – ответил двадцатипятилетний жеребец. Утром, попивая кофе, ты побеседовала с сыном по телефону: «Дмитрий, милый, не обижайся. Ты же знаешь, как я занята. Нет, завтра мы не сможем встретиться! Послезавтра тоже. Давай, дня через четыре? Целую. Люблю». Ну, что, нравится? – оборвала Любовь Андреевна сладкую сказку.

Барбара покачала головой:

– Ты – нимфоманка. И меня учишь глупостям.

– Барбара, я тебе показываю, что жизнь можно прожить иначе. Не работать с утра до ночи, не отдыхать в халупах, не входить в одну и ту же воду дважды. Не беда, что вода вымышленная. После таких снов, ты проснешься довольная, счастливая, отдохнувшая и будешь радоваться солнцу.

– И подозревать Вадима и Лару во всех смертных грехах.

– Барбара, посуди сама, ребята живут с тобой под одной крышей второй год, доверили тебе самое дорогое – Дмитрика. Лара честно ведет бизнес?

– Да. Я ее пыталась поймать, не получилось.

– Вадим тебя в чем-то обманул?

– Нет. Напротив, он постоянно контролирует подрядчика и не дает этому жулику обкрадывать меня.

– Зачем же тебе мучиться подозрениями?

– Не знаю. Но я всегда настороже. Так я чувствую себя защищенной.

– Где-то надо снимать броню.

– Ты права. Но я должна еще подумать.

– Думай.

– А можно… – Барбара хитро улыбнулась. – Можно я посоветуюсь с Жоржем и Петром? Они – ребята толковые. И относятся ко мне хорошо.

Любовь Андреевна рассмеялась.

– Как ты меня обозвала? Нимфоманкой? А сама кто? Ладно. Советуйся. Но надеюсь, Андрей в совещании принимать участие не будет?

– Ну, не знаю. Он, между прочим, очень сообразительный мальчик.

– Что ж, гулять, так гулять. Зови Андрея. Пусть будет тест-драйв по полной программе.

– А когда они мне приснятся?

– Сейчас перезвоню знакомой, договорюсь.

Через пару часов Любовь Андреевна доложилась:

– Пробный сон можно смотреть уже сегодня. Затем тебе придется определиться. Если сделка состоится, то на период подготовки, а это месяц-полтора, сны будут сниться раз в неделю. Как только примешь окончательное решение – отправляйся к нотариусу. Подпись скрепит наш договор и с этого дня, каждая ночь – твоя. Играйся на здоровье.

– Отлично. Отправляюсь спать. Утром продолжим наш разговор.

На следующий день Барбара опоздала к завтраку, чего с ней никогда не случалось. Появилась она только часам к двенадцати со смущенной улыбкой на лице.

– Я проспала все на свете.

– Бывает.

– Больше ты ничего не хочешь спросить?

– Конечно, хочу.

Рассказ занял часа полтора и был очень эмоциональным. Но, невзирая на впечатления, Барбара все еще сомневалась.

– Я не уверена, что смогу поверить ребятам до конца. Поэтому хочу обезопасить сделку. Этот шаг мне посоветовал Петр. Он – большая умница. Итак, я составляю завещание, но, во-первых, до последнего дня жизни сама распоряжаюсь собственностью. Во-вторых, в права наследования ребята будут входить постепенно. Через год им отойдет десятая часть имущества. Потом по 5 % в год. В-третьих, во избежание инцидентов каждый вечер в определенное время нотариус будет звонить, и выяснять: не изменились ли условия завещания. Со звонками, мне кажется, остроумное решение? Это Жоржика идея.

– У тебя отличная команда. А что изобрел Андрей?

– Ничего. Ему было не до того.

На том вопрос и решился. Череда, правда, долго изучал условия договора, прежде чем поставить свою подпись.

– Вам что-то не нравится? – забеспокоилась Барбара.

– Вы как будто нас покупаете, – признался Вадим. – И мне это неприятно.

– Что за странные фантазии.

– Я считаю нужным сказать: вне зависимости от этого документа, вы – для нас близкий и родной человек. И всегда можете рассчитывать на нас.

– Какие тут счеты, – отмахнулась Барбара. – Мы ведь, как одна семья, …сынок.

Вадим не заметил легкой заминки. Для Барбары же она стала рубежом, преодолев который, она почти физически ощутила, как с души упал камень печали, а острая иголка непрерывной боли, терзавшей сердце после гибели сына и внуков, вдруг растворилась в новой любви.

В следующий свой приезд Любовь Андреевна ужесточила условия сделки. Но сначала затеяла расспросы.

– Как дела?

Сияющая Барбара ответила: все отлично. Лучше не бывает.

– Мне и раньше с твоими ребятами ладили. А теперь породнились по-настоящему. Грех сказать, но Дмитрик меня любит больше, чем Лару и Вадима. Мы с ним проводим дни напролет. Вместе гуляем, читаем, в кафе ходим. Он умница, уже буквы знает… – Барбара могла рассказывать о малыше часами. – …мать Вадима опять приезжала. Не тебе чета. Но ничего, бывает хуже. Только б с замечаниями не лезла бы. «Вы, Барбара, язык подучили бы!» Тьфу! Я русский знаю не хуже ее. Ларочка и Вадим меня понимают, ты тоже, а с Дмитриком нам болгарского и польского хватает. Кстати, Вадим мне знаешь, что подарил? – на втором месте у Барбары был Череда. Она показала золотое кольцо. – Бриллианты, конечно, простят, но мне нравятся… – К Ларисе Барбара ревновала СВОИХ мужчин, поэтому не забыла добавить к бочке меда ложку дегтя. – Лара твоя болела желтухой. Надумала на старости лет. Я Дмитрика в охапку и бегом в гостиницу. Вадим, бедненький, сильно переживал. Он теперь компаньон с Григорием. Тот его ценит…

Новости лились потоком.

Наконец, Барбара спохватилась:

– Сама-то как?

– Плохо, – честно ответила Любовь Андреевна.

– Что?

– Рак.

– Я так и подумала. Уж очень ты похудела. Бедная моя.

– Я не бедная. Просто у каждого в жизни свои задачи. Я свои выполнила. И могу уходить. Главное – покинуть мир со спокойной душой. Поэтому дай обещание, что за Дмитриком ты присмотришь.

– Будь спокойна.

– И ребятам будешь настоящей матерью.

– Обещаю.

– И во всем всегда будешь им опорой. Сколько хватит сил.

– Не сомневайся.

– Людям нужно, чтобы их любили. И когда я… – Любовь Андреевна запнулась, но взяв себя в руки, продолжила: – умру, ты будешь любишь их, как я, всей душой.

– Клянусь.

– Вот и хорошо.

– Ты меня прости, но я спрошу. Если с тобой что-то случится, сны мои не прекратятся?

– Нет. Все останется в силе. До последнего вздоха. Только ребятам моим ни слова о болезни.

На вокзале расцеловались, обменялись понимающими взглядами – простились.

– Мамочка, сходи к врачу, что-то ты мне не нравишься, – Лариса, словно чуяла, ластилась, обнималась, как в детстве.

– Обязательно, милая. Живите счастливо.

– Вадим, берегите Ларису.

– Какие трагические ноты в голосе! Чем я снова не угодил?

Череда хотел пошутить и осекся, заглянул в глаза тещи, увидел муку мученическую, побледнел, а поздно.

– Провожающие, покиньте вагоны…

Глава 20. Уход

Слегла Любовь Андреевна через полгода. До того бегала по магазинам, готовила, убирала. Потом вдруг, гостей отвадив, сказала: не здоровится. И Тату утешила: не беспокойся, все пройдет.

В тот день внучка как обычно куда-то торопилась.

– Веди себя хорошо, – сказала на прощанье. – Я ненадолго. Буду через часик-полтора. Спи.

– Хорошо. – Любовь Андреевна отвернулась к стене.

Квартира звенела мелодией ухода. Торопливые шаги, щелчки набираемого телефонного номера, скороговорка.

– Иду, иду, не сердись.

Опять шаги. Щелчок замка. Все! Дом накрыла тишина! Похожая на ту, в какой предстояло скоро раствориться.

«Хорошо, что Татки нет дома. При ней пришлось бы «держать лицо», играть, тратить силы на всякую чепуху, – думала Любовь Андреевна. – Смерть – дело интимное. Рождается человек в суматохе, живет в суете, хоть умереть имеет право в покое».

И все же она решила дождаться внучку. Еще раз услышать любимый голосок. Напоследок.

Стрелка настенных часов вздрогнула и сместилась на одно деление. Часы шли. А ее время останавливалось. Когда-нибудь время останавливается для каждого. «Почему так рано? Ведь можно было еще пожить. Правнуков понянчить. На солнышко поглядеть. Траву потоптать. Ан, нет. Не судьба! Каждому – свой срок. Ей – сегодня с вещами на выход. Впрочем, какие вещи».

– Зато все устроено.

Боль мутила сознание, мучила душу, мешала думать. От нестерпимого жара, от иголок, утыканных в сердце, можно было спрятаться только в смерти. Но, чтоб сделать это, следовало решиться. Возврата ведь не будет. Билет в один конец.

Хлопнула дверь. Вернулась Татка. Раньше, чем собиралась. Значит, чует внучкино сердце беду. Не только любовями-морковями занято.

– Бабушка, спишь?

– Сплю.

– И как тебе?

– Полегче.

– Ты спи. Во сне все выздоравливают.

– Хорошо. Я тебя люблю, милая.

– А я тебя люблю.

Вот и сказаны последние главные слова. Вот и нечего больше ждать и незачем терпеть муку. Любовь Андреевна с облегчением вздохнула.

Где-то в глубинах безбрежного бескрайнего космоса, в далях, сокрытых тьмой времени и толщей пространства, родился лучик белого света и безгрешный, неподкупный вестник смерти потянулся за новой добычей.

– Не бойся, там не страшно, – сказала Душа.

– Хорошо там, где меня нет, – с сожалением посетовало на несправедливость Тело.

– Я не хочу, – заявил Ум, – я еще многое могу.

– А я устал, – пожаловался Дух, – я бы отдохнул.

– Какой отдых? Момент-то, какой?! О возвышенном надо думать! – возмутилась Душа.

– Надумался! Хватит.

– Хочешь последний подарок? – бессмертная была сегодня щедрой.

– Что ты имеешь в виду? – Ум встрепенулся.

Лучик разделил пространство на две половинки и, раздвигая их, как берега, разлился рекой. На одном зеленела трава, сияло солнце, синь небес отражалась в водной глади, птицы, перелетая с цветущих деревьев на прекрасные цветы, нежно щебетали веселыми голосами. На другом: сером, угрюмом, пустынном Любовь Андреевна увидела себя: Рабу Божию Любовь и нацеленный в спину штык в руках болезни-конвоира.

– Мамочка! – раздалось с противоположного берега.

Вздрогнула Любовь, будто ударили!

– Светонька!

Дочка возвращалась домой с подарками и известием – свадьба скоро. Да на беду встретила другого. Пьяного водителя грузовика. Вот и обвенчалась со смертью.

– Мамочка! – зов повторился. – Иди ко мне.

– Сейчас, сейчас, – засуетилась Любовь.

– А я? – рядом с болезнью не весть, откуда появилась Лариса, – не уходи.

– Я тебя столько лет жду, – Света почти плакала.

– Ты мне нужна, – уверенно заявила Лариса.

– Не ссорьтесь, доченьки…

– Любонька, милая, – рядом со Светой возникла мужская фигура. Муж. Дмитрий. Митя. Митенька.

…Любила его до беспамятства. Ревновала до безумия. Он, кобелина чертов, первые годы гулял, как нанятый. Потом в науку ударился, профессором стал. Изводил и себя, и ее: то раздельное питание, то голодание, то лыжи, то музеи. Сил невпроворот, вот и тратил, на что ни попадя. А уж что в постели вытворял! И так до старости. Впрочем, не дожил Митя до старости. В силе ушел, от горя. Все о Свете плакал, о младшенькой…

– Бабушка! Останься! – Татка возникла рядом с Ларой, и, как обычно, не просила. Требовала! Еще бы! Главный человек на свете. Козырный туз в крапленой колоде, всех переиграет! – Дедушка, ты не прав! Пусть бабушка со мной еще побудет. И с Дмитриком.

Единоличница! Отберешь у такой! Как же!

– Не вмешивайся! – попросила Любовь, – Хоть ты меня не мучай.

– Люба!

Не равны силы у мира светлого забвения и реалий. Рядом с дочкой и мужем встали отец и мать!

– Любочка. Пора домой, – давний, из детства, зов полоснул сердце тоской.

– Иду, только я…

– Ты боишься? – догадалась мама. – Да?

– Да, мамуля, боюсь!

– Не бойся. Я с тобой, – успокоил отец.

– Вечно, ты, Любка, трусить. Вечно копаешься. Давай скорее сюда! – Иринка, сестра, приветливо замахала руками.

– Здесь хорошо! – голос мамы лился песней. – Здесь мы снова все вместе. Как раньше.

– Мы последнее время только о тебе и говорим. Заждались совсем, – сказал папа.

– Сейчас бабушка подойдет и дедушка, – Иринка рассмеялась. – Вот они обрадуются.

– Я торт испекла, твой любимый, с клубникой….

– Любонька, я по тебе соскучился!

– Любка! Ну, давай. А-то я торт сама съем…

– Мама, не делай этого!

– Ба – буш – ка! Бабуля! Я одна останусь. Мне страшно… – Тата расплакалась.

Любовь отрицательно покачала головой:

– Не одна. Мир вокруг.

Тут же заглушая родные голоса, грянуло:

– Свидание закончено! – объявила Душа голосом тюремного вертухая.

Лучик-река смыкал берега. Хор голосов на противоположном берегу стал громче, лица увиделись отчетливее. Бело-огненная гладь соединяла с ушедшими. Или пока еще разделяла?

– Я пойду к ним, – прошептала Любовь.

– Сейчас я тебя туда отправлю, – злорадно хмыкнула болезнь и отвела для удара штык.

– Я – женщина свободного племени. Я сама себе хозяйка. Нечего тут командовать! – за секунду до рождения новой боли Любовь сделала шаг вперед…и умерла.

Отправив Любовь Андреевну в мир иной, лучик потянулся восвояси. К истокам. Но пока хоть частичка света озаряла угасающее сознание умершей волшебницы, вопль отчаяния рвался вслед: «Бабушка!» Это осиротевший внучкин Дар прощался с Даром своей любимой наставницы.

Часть 2

Глава 1. Долги наши тяжкие

Прежде жизнь Таты напоминала праздник. Бабушка вела хозяйство. Мама и Вадим присылали деньги. Папочка, осознав ошибки, аккуратно выполнял родительские обязанности и даже подбрасывал «на булавки». В отсутствие забот и тревог оставалось только учиться, развлекаться, да подколдовывать по мелочам. «Хочу нравиться мужчинам. Хочу находиться в центре внимания. Хочу, чтобы со мной все хотели дружить, танцевать, всегда приглашали на вечеринки …» – список желаний состоял исключительно из собственных потребностей. О том, что отпущенный свыше волшебный дар можно/нужно тратить на решение чужих проблем Тата заподозрила лишь после смерти бабушки.

Отец появился в доме через две недели после похорон. Вошел, поцеловал в щеку и объявил с порога:

– Поживу с тобой.

«Он понимает, как мне тяжело и хочет помочь, поддержать», – подумала Тата и ошиблась. Папенькой двигала иная мотивация. За ужином, не отрывая взгляд от телевизора, он небрежно уронил:

– Я сейчас на мели, поэтому денег на хозяйство дать не могу. Покормишь меня?

Детское обожание и юношеская обида давно остались в прошлом. Сейчас Тата относилась к отцу ровно и приветливо. Не более. Наверное, поэтому озвученная безапелляционным тоном просьба вызвала глухое раздражение: «Он не спросил, хватает ли мне самой на жизнь». Однако отказывать было неудобно, и она ответила:

– Да.

Три недели Тата готовила на двоих, одна убирала в квартире, игнорируя, звучащий в мозгу ехидные реплики Внутреннего Голоса вроде: «Папочка хорошо устроился, нашел себе служанку…»

Кстати, о Внутреннем Голосе…

Раньше Тата почти не обращала внимания на то, что в мозгу, как бы сами по себе, без ее воли и участия, то и дело звучали различные советы, приказы, комментарии. Однако после похорон тон и лексика фраз разительно изменились. Без бабушки Внутренний Голос распоясался, стал язвительнее, безжалостнее и вякал, буквально, по всякому поводу.

Но в данном случае, замечание было справедливым. Папочка явно загостился. Пора и честь знать.

– Папа, мне уже легче, – когда терпение закончилось, сказала Тата. – Ты можешь возвращаться к себе.

Отец сделал надменное лицо:

– Ты не поняла. Я вернулся совсем.

– А эта твоя …ну…

– Мы расстались. – Предваряя следующие вопросы, отец поделился планами: он ушел от своей пассии навсегда. Жить, намерен в «хоромах», а свою квартиру будет по-прежнему сдавать в аренду.

Тата возразила:

– Здесь ты жить не будешь!

– Почему? Неужели я тебя стесняю?

– Не надо мной манипулировать. Квартирный вопрос мы выяснили шесть лет назад.

За время отсутствия папочка подрастерял хваленое хладнокровие и заорал:

– Гадина! Мерзавка! Как ты с отцом разговариваешь?!

– Папа, – Тата глубоко выдохнула, пыталась совладать с собой, – перестань кричать. Терпеть подобное обхождение я не намерена!

На этом первая ссора закончилась. Следующие тоже не привели к желанному результату. Однажды, придя из университета, Тата увидела ужасную картину: вдрызг пьяный отец лежал посреди гостиной на полу, раскинув руки и ноги, в луже мочи. Дрожащей рукой она потянулась к телефону:

– Вадим, только маме не говори…Что делать?

– Проспится, гони в шею, – приказал отчим. – Замки поменяй. Пригрози пожаловаться в милицию. Не уймется, я приеду.

– Как вы? – Тата сменила тему.

– Да, так, неважно…

Оказывается, банк, в котором хранились сбережения Барбары, на грани банкротства. У самого Вадима с деньгами тоже полная неопределенность. Компании пришлось выплатить крупную неустойку, это здорово ударило по бизнесу. В кондитерской также упали продажи.

– У нас какая-то черная полоса. Так что ты с деньгами аккуратнее. Ладно? – попросил Череда.

– Ладно, – ответила Тата и, огорченная, набрала номер лучшей подруги. Хотелось пожаловаться, но, эфир поперхнувшись треском, вклинился в чужой разговор.

– У Татки сейчас сплошные проблемы, – лучшая подруга делилась информацией с общей знакомой. И, добрая душа, вкладывала в каждое слово столько яду, что хватило бы на приличный террариум. – К ней папочка переехал. Вроде бы даже навсегда.

– Ну, да?!

– Не исключено, что он потребует раздела квартиры через суд. Если дело выгорит, то наша богатенькая невесточка останется без шикарной хаты.

– Но половина-то ее?

– Конечно. Но половина-то тю-тю. Представляешь, какой конфуз ее ждет. И это еще не все.

– Рассказывай, не томи!

– У матушки Таты проблемы с деньгами. Дождик из зелененьких становится все скуднее.

– Неужели, «прынцессе» придется идти вкалывать, как всем нам, простым смертным?

– Избави Боже! До диплома ни-ни.

– А с личной жизнью как? Все по-прежнему?

– Да, осенью свадьба.

– Неужели ничего сделать нельзя?

– О чем ты говоришь! У нее деньги, квартира, а меня за душой гроша ломаного нет. Я нашего общего любимого очень даже понимаю.

– Но вы же все равно встречаетесь?

– Изредка. Раз-два в неделю.

– Как его на вас двоих хватает?

– Кобелина еще тот.

Тата нажала на рычаг. От обиды перехватило дыхание. Но слез не было. Голова работала четко и ясно. Что случилось с ее красивой праздничной жизнью? Почему навалилось вдруг столько проблем? Ведь прежде в личной вселенной все находилось в равновесии и гармонии.

Бабушка говорила: в жизни человека все хорошо, пока он следует своему пути. Однако стоит свернуть в сторону и шаг влево-право расценивается, как попытка к побегу. И наказывается. Раз так, то предательство жениха и лучшей подруги, финансовые неурядицы мамы и Вадима, притязания папы явно указывали на необходимость подкорректировать выбранный курс.

Но что именно требовалось изменить?

Тата учинила строжайший аудит всем свершениям и чарам, и не обнаружила отклонений. Поступки соответствовали нормам общественной и личной морали, чудеса были идеально сбалансированы. Следовательно, возникшие проблемы имели другие корни.

– Думаешь, если ничего плохого не сделала, то и наказывать тебя не за что, да? – с подковыркой спросил Внутренний Голос.

«Да», – ответила Тата.

– Наивная ты моя.

«Неужели я наказана за несовершенные поступки?»

– Вполне возможно.

«Как это?»

– «Думай сама».

Спустя неделю ситуация прояснилась.

Тата готовила угощение на бабушкины сороковины и вдруг замерла, словно громом пораженная. Скорее всего – пришло понимание – устоявшийся порядок ее жизни был создан бабушкой. И без поддержки начал превращаться в хаос. Аналогичным образом регулировалось благополучие и мамы с Вадимом. И даже папы.

«Что же мне теперь принимать от бабушки эстафету?» – Тата испугалась. Ей совсем хотелось мирить отца с его подругой, поддерживать финансовые возможности банка Барбары, вести к высотам капитализма компанию Вадима и направлять в мамин магазин покупателей. Не было ни малейшего желания улаживать и бесконечные неурядицы, которыми полнятся чужие жизни. Вернее, можно было в случае острой необходимости посодействовать близким один, два, ну, три-четыре раза. Взвалить же на себя постоянную ответственность – увольте. Слишком большая это морока и слишком явная несправедливость по отношению к ней.

Тата опустилась на табуретку. Недоуменно уставилась на руки. Чем они занимаются в крошеве овощей? А, салат…

«Я буду контролировать порядок только в собственной жизни. Остальные как-нибудь устроятся сами», – решение долго искать не пришлось.

– Ты сможешь равнодушно относиться к бедам родных и не принимать близко к сердцу их проблемы? Ответь только честно, как на духу, – поинтересовался Внутренний Голос.

«Не знаю».

– Тогда тебе придется выбирать между беспокойством и опекой.

«Но их много, а я одна. Разве честно взваливать на мои плечи ответственность за всех?»

– А кто взваливает-то?

Действительно, обвинять было некого.

«Но меня же проучили за что-то…»

– Это ты так решила. На самом деле все может быть совсем не так и тебя никто не наказывал.

«Ты хочешь сказать, что бабушка была не права?! Не смеши меня!»

– Подумай сама: не произошло ведь ничего страшного. Так бывает: банки лопаются, магазины закрываются, бывшие инженеры остаются без работы, а квартирный вопрос берет за горло. Все это называется реальность и ты с ней в кои веки, наконец, столкнулась.

«Значит, мне не обязательно становиться берегиней? Если честно, я с ужасом представляю себя в этой роли. Мне не хочется заботиться о других, не хочется предотвращать и исправлять чужие ошибки. Опека занимает бездну времени и энергии. И, главное, никогда не заканчивается».

– Ты свободна в своем выборе. Твоя жизнь – ты и решай. Бабушка по своей воле поддерживала семью и с помощью чар улучшала хорошее и нивелировала плохое. Ты с тем же правом можешь, как подхватишь эстафету, так и самоустранишься.

Наспех вытерев руки, Тата достала из письменного стола записи, которые вела в пору ученичества. Где же нужное место? Вот…

«Многие молодые волшебники входят в мир чар со своими старыми, немагическими взглядами, выработанными в обычном социуме. Однако чародейство – особая сфера. Здесь, к примеру, трудно установить грань между «мое» и «чужое», так как сверхординарные возможности подразумевают и незаурядную меру ответственности.

К сожалению, принимая первое, маги часто отвергают второе, создавая, таким образом, внутренне противоречие между «могу» и «хочу». Для людей подобный коктейль из желаний, комплексов и эмоций чаще всего безопасен. В магии же, отражающей сущность личности, внутренняя борьба, усиленная волшебством, выходя во внешний мир, приводит к тяжким последствиям. Причем, страдает и мир, и маг. Как минимум, за отсутствие внутренней гармонии и целостности, чародею приходится платить истощением потенциала. Как максимум, если противоречие слишком велико, не исключен и летальный исход.

Однако риск этот можно устранить довольно простым способом. Надо лишь изменить восприятие действительности. Маг может и должен корректировать свою личность. Постоянное духовное развитию (включая гармонизацию личности и постоянное познание) является не абстрактным благим пожеланием, а рабочим навыком. Впрочем, выработка и развитие гибкого логического мышления, критичности, адаптивности к новому делает сильнее и увереннее каждого человека, вне зависимости от способностей».

Телефонный звонок заставил прервать чтение.

– Здравствуй, Тата.

Ну и дела, объявилась подруга отца

– Как Михаил?

– Плохо. Выпивать стал.

– Он же всегда меру знал!

– Знал, да забыл. Вам-то, собственно, какая разница? Вы же расстались. Или …

– Не знаю. Передай, я звонила.

– Ладно.

Тата удивленно покачала головой. Она еще не до конца разобралась в себе, а вселенная уже двинулась на встречу? Или это совпадение? Какое там. Через неделю отец съехал. Вскоре позвонила мама.

– Банк нашей Барбары выкарабкался, и она на радостях даже кольцо с бриллиантом себе купила. Я новые пирожные запустила в продажу, теперь от покупателей нет отбою. У Вадима тоже дела пошли на поправку.

– Вот и хорошо.

Все уладилось. Но не само собой. За мгновение до звонка папиной подруги Тата, тяжело вздохнув, обреченно подумала: «Зачем я читаю прописные истины, зачем морочу себе голову? Надо, значит надо. Кто, если не я? Никто! Кто-то же должен! Не хочется, ясное дело. А придется! Я же их люблю. Даже папу!»

Глава 2. Мужчины и годы

Следующие три года стали для Таты школой жизни. Она училась профессии, взаимодействию с коллегами, начальством, подчиненными, которые вскоре появились, и получала по этим «предметам» исключительно хорошие оценки. А вот хитрая наука отношений с мужчинами, к сожалению, ей ни как не давалась.

Первый серьезный урок преподнес Андрей.

Узнав, что жених спит с лучшей подругой, Тата сразу же уволила обоих. Однако Андрей со временем вымолил прощение и даже уговорил ее сходить в ЗАГС. О чем Тата пожалела очень быстро и очень сильно, так как официальный статус обострил в любимом настойчивую, можно сказать, навязчивую идею устроить дела за ее счет.

Едва переехав, дражайшая половина возжелала быть занесенной в акт о приватизации «хором».

– Нет, – отказалась от сомнительного мероприятия Тата.

– Почему? Нежели, ты мне не веришь?

– Представь себе, не верю.

Подозрительность – болезнь хроническая. Заразившись, вернуться к святому неведению и искренности, ох, как трудно. Тата даже не пыталась. Обжегшись на молоке, она старательно дула на воду.

– Ты не права, – не обиделся Андрей, – я стою доверия.

Врал. Ничего муженек не стоил.

Как-то Тату остановил сосед, и, явно смущаясь, выдал:

– Таточка, прости Бога ради. Не подумай, будто я навязываюсь или лезу, куда не следует, но я тебя с детства знаю…

– В чем, собственно, дело?

– У вас проблемы с деньгами?

– Не понимаю, – удивилась Тата.

– Я недавно встретил у подъезда некоего субъекта. Личность, между прочим, подозрительнейшая. Дает копейки, – от беспокойства сосед говорил торопливо и не связно. – А я бы не поскупился…

– Кого вы видели, я не поняла?

– У вас в доме был оценщик. Он жулик, бандит. Если вы продаете что-то из обстановки, я с удовольствием куплю.

От былого великолепия в доме осталась: стильная ореховая горка, заполненная коллекцией мейсенского фарфора середины 18-го века; зеркало старинное необычной формы и кабинетный дубовый гарнитур. Горка и гарнитур – середина 19-го века, работа известного мастера Нащекина – особых эмоций у Таты никогда не вызывали. А вот зеркало и фарфор она обожала. Огромное, чистой воды венецианское стекло обрамлял венок из резных виноградных ветвей. Три птички клевали ягодки, десять жучков выглядывали из-под листьев. Оправа крепилась к т-образным перевернутым лапам в виде крепеньких купидонов, сидящих верхом на огромных лохматых псах. Тельца ангелочков служили поддержкой зеркальной глади, туловища собак обеспечивали устойчивость сооружению.

Статуэтки стоили отдельного разговора, очень приличных денег и воспоминаний детства. С фарфоровым народцем с попустительства бабушки, тайно от деда – владельца коллекции – Тата играла в сказки, когда была маленькой.

Так или иначе, расставаться с мебелью и статуэтками она не собиралась. О чем и заявила соседу, а потом и милому, когда через пару дней, изобразив внезапное озарение, он предложил:

– Если продать кое-что из этого барахла, можно начать свой бизнес.

– Это не барахло, а антиквариат, – поправила Тата.

– Какая разница?

– Нет.

– Что – нет?

– Все – нет!

– Тата, ну, послушай, – муж взялся за дело всерьез, – сейчас такое время, люди делают состояния, деньги валяются прямо на полу.

– Вот и поднимай.

– Мне нужен стартовый капитал. Что ж сидеть на богатстве, пахать на чужого дядю и зарабатывать копейки! Давай продадим мебель, фарфор. Я все верну, обещаю.

Жадность придавала речам мужа убедительность. Еще бы. Ведь суммы, о которых шла речь, поражали воображение нолями. Стеклянные барышни и кавалеры тянули на новый «мерс». За зеркало можно было год содержать собственную фирму.

Однако, удовлетворять мужние амбиции Тата не желала. Зарабатывала она прилично, браком не дорожила, а главное считала: «Хочется человеку машину и фирму? Бог в помощь. Пусть зарабатывает!»

Андрей предпочел более легкий путь.

Однажды Тата обнаружила пропажу. Исчезли фарфоровая рыжеволосая девчонка в пышной юбке с лохматой собачонкой в руках и блондинистый менестрель в окружении нарядных дам.