Текст книги "План "Б""

Автор книги: Елена Муравьева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 17 страниц)

– Это ж работы от забора до обеда.

– Я тебе так скажу, – вмешалась в разговор Душа. – Женщина дана в управление мужчине. Мужчина дан в управление Богу. Вот и живи по Божьим заповедям: не убивай в женщине ничего живого, не кради у нее счастье, не прелюбодействуй, не лукавь, не желай выгод в союзе, тогда какой бы упрямой и категоричной не была бы наша гостья, все сложится лучшим образом.

Характер смолчал. Представил жизнь не в самоутверждении, а в согласии и понял: вот оно поприще для подвигов и славы, вот ристалище для грядущих свершений!

– Ладно, присоединяюсь к честной компании. Будь, по-вашему…

– Считайте тогда и мой голос, – сказала Интуиция. – Хотя барышня какая-то неопределенная, с «двойным дном», но такая загадочность, стоит признать, здорово интригует. Никите будет с ней прикольно.

Тата кивнула. Все шло к тому, что ее предприятие скоро увенчается успехом. Если, конечно, удастся переубедить оппозицию. То бишь, Гордость.

– Дура ты, – сказала Тата, шепотом, чуть слышно гипертрофированному чувству собственного достоинства, – идиотка и старая перечница.

Ответом послужил негодующий взгляд.

– И зачем ты голову моему Линеву морочишь? – продолжился монолог, – на гордых воду возят! И на тебе пора! Кобыла!

Глядя на Тату сквозными от ненависти глазами, давясь обидой и исступленной яростью, Гордость все же удержалась от встречной реплики, не вступила в перепалку. Не сочла возможным ругаться с наглой бабой, которая «закусив удила», втаптывала в грязь Никитины амбиции, тщеславие, высокомерие.

– …видишь ли, деньги она собралась зарабатывать?! А мне, что же, страдай?! С Книгой воюй, с нереализованным талантом разбирайся! Ну, уж, нет. Не будет, по-твоему. Не надейся!

– Если Никита не будет содержать тебя должным образом, ты сама его перестанешь уважать. Начнешь командовать, помыкать, – Гордость не выдержала и заговорила. Вернее, тоже зашептала: – А Никита ранимый, я его потому и защищаю.

– От меня? Совсем рехнулась! Я за Линева сама всех порву в клочья.

– Себя не тронешь. Пожалеешь.

– Мне из-за твоего гонора такое пришлось придумать! Сказать страшно. А ему объяснить и совсем невозможно.

– Захочешь – объяснишь!

– Дело не в словах. Надо чтобы Линев понял все и согласился.

– Имей в виду: нам подачек не надо.

– Между прочим, я тоже буду принимать решение относительно вашего странного проекта, – напомнил Ум.

Это была правда. Хотя идея явно противоречила здравому смыслу, реализация ее требовала исключительного прагматизма.

– Ты бы голубушка, – рациональное начало обратилось к Гордости, – не брала на себя лишнее. Никита – человек адекватный и на поводу у эмоций не должен ходить. Поэтому не руби сплеча. И вообще, ты здесь кто и чем собственно занимаешься? Я решаю, Душа чувствует, Характер прокладывает путь, Интуиция оберегает, Судьба свершается. Все при деле, при исполнении. Кроме тебя: дармоедки, надзирательницы, бездельницы и командирши. Так что угомонись или натравлю на тебя народ. Получишь тогда по первое число. И не возражай. Если мы все за, то ты должна присоединиться к общему мнению.

– Хорошо, – прошептала горько Гордыня, – и пусть, и ладно…

– Только не корчи из себя жертву! Не строй плацдарм для наступления! – разоблачил Ум партнершу. – Я ведь твои штучки знаю наперечет.

– Ах, как же я унижена…

– Не расстраивайся, – утешила бедолагу Тата, – мы с тобой обязательно найдем общий язык. Ведь гордиться можно чем угодно. И, если ты не будешь стоять на пути, я тебе таких поводов для самоутверждения подкину, что все просто лопнут от зависти.

– Лопнут? – переспросила собеседница и с явным интересом посмотрела на бывшую врагиню.

– В фигуральном смысле, конечно, – уточнила Тата. – Зато поводы будут сами настоящими. Значит, мир?

– Мир.

Согласие Гордости поставило точку в голосовании, о чем Эго и объявило:

– Проект решения принят единогласно.

– Как проект? – спохватилась Тата. – Почему не окончательный вариант?

– Потому что… – раздался скрипучий голос. – Последнее слово за мной. И слово это «нет».

«Вот он – главный оппонент!» – поняла Тата.

– Ты знаешь, кто я?

– Догадываюсь. Ты – талант Никиты.

– Нет, милочка. Я – Талант.

– Извини, оговорилась.

Тата запаниковала. Ошибка могла оказаться роковой. А тут еще от волнения фантазия дала сбой. Чтобы договориться с Талантом, его следовало представить. Но как? Для Гордости или Ума у сознания имелись в запасе проверенные визуальные стереотипы, вроде заносчивой дамы и «ботаника» в очках. А вот к слову «талант» заготовок не существовало. Придумать же что-то оригинальное у Таты ни как не получалось.

– Не старайся, – догадался о затруднении голос. В интонации звенела насмешка, ледяная и надменная.

– Я сейчас…еще немножко… – пришлось подтвердить свою несостоятельность.

– Мы не договоримся никогда, – непреклонность исключала надежду. – Линев – мой и только. Я его не отдам.

Образ родился внезапно и настолько соответствовал ощущениям, что Тата сразу же поверила в победу. Некто, облаченный в белое широкое одеяние, сидел на камне спиной к ней. Складки тоги? хитона? плаща? бесформенной массой ниспадали к ногам, не позволяя понять кто: женщина или мужчина ведет аудиенцию. Ясно было одно: Некто очень велик.

– Хорошо, давай потолкуем, – обретя воплощение, Талант стал покладистее и снизошел к беседе.

– Давай, – приняла вызов Тата, судорожно перебирая варианты поведения. Нападать было страшно. Просить – стыдно. На конструктивный же диалог со столь надменной особой рассчитывать не приходилось.

– Ты явно удивлена. Чем именно? – прозвучал вопрос.

– Я догадывалась, что ты – большой, но не настолько, – призналась честно Тата.

– С женщинами всегда так: видят гения, а замечают гениталии и несвежее неглиже. Слабый пол, слабый умом, что с вас спрашивать, куклы.

Обсуждать отношение Таланта к слабому полу Тата не собиралась, поэтому сразу вывалила главное:

– Я признаю за Никитой право писать. Я готова принять все, что он полагает важным.

– Глупости говоришь, женщина, – отмахнулся собеседник. – Пустословием воздух сотрясаешь. Твое признание ни кому не требуется. И готовность ни к чему. Ты, голуба, неправильно оценила ситуацию. И неверные выводы сделала. Писательство для Линева – не блажь, на которую позволительно смотреть сквозь пальцы. Не рядовая способность к сочинительству, чуть лучшая от других. Нет. Никита одарен по-настоящему и будет строить свою жизнь с оглядкой на меня.

– Но мы любим друг друга. Без меня Никита будет несчастлив!

– Ерунда! Счастлив, несчастлив – в любом случае Никита изольет свои эмоции в слова и родит Книгу. Неважно о любви или одиночестве. Главное, это будет настоящая вещь!

– Разве можно так? – ужаснулась Тата. – Любовь, боль – все в топку? Все на переплавку, в корысть?

– Шедевры творят из мусора. Это общеизвестно.

– Но Никита – живой человек. Зачем его обрекать на страдания и одиночество?

– Так он острее прочувствует жизнь.

– Так он быстрее умрет.

Тата еле сдерживалась. В ней звенело и рвалось бешенство на бессмысленную силу, грозящую ее любви, ее счастью, ее будущему.

– Я все спланировал. Ты в эти планы не вписываешься. Никита останется одиноким, – вел дальше визави. – Ваше чувство я разрушу в два счета. Через пару месяцев Никита тебя возненавидит.

– Почему?

– Есть вещи, без которых Линев существовать не может. Он, действительно, тебя любит. Но отказавшись от своего предназначения, начнет маиться, тосковать и очень скоро поймет из-за кого впал в депрессию.

– Ему не придется ни от чего отказываться. Он будет продолжать писать. Я не приму жертву.

– Нет? – удивился Талант.

– Нет! – подтвердила злорадно Тата.

– Так или иначе, твое благородство только оттянет неизбежный финал. Сейчас ты полна решимости, но пройдет время и тебе надоест вечное безденежье, отчуждение, самоуглубленность, препарирование эмоций…

– Почти у всех великих писателей были жены.

– Бедолаги. Горемыки. Ты помнишь историю Мастера и Маргариты? Ради творческой реализации своего дружка-приятеля молодая полная сил красавица приняла смерть.

– Смерть – аллегория, иносказание, выражение отвлеченного понятия в конкретном образе.

– Смерть – это альтернатива жизни. Впрочем, ты права. В данном случае, подразумевалась не физическая смерть. А лишь гибель личности. Маргарите пришлось раствориться в Мастере. Потерять себя.

– Ты врешь! Пугаешь! Мерзавец! Я не отступлюсь. Если люди любят, они найдут возможность понять друг друга.

– Ты не умеешь любить.

– Умело или неумело, но я люблю Никиту.

– Ты не умеешь терпеть!

– Научусь!

– Ты не умеешь ждать и прощать. Не хочешь давать, не готова жертвовать. Ты мне не подходишь. Ты слишком красивая, яркая, независимая, умная, эмансипированная. Индивидуальности в тебе много. Самобытности через край. А Никите нужна «серая мышка», чтобы удовлетворяла его потребности или богатая старуха-спонсорша для издания книг.

– Ему нужна только я! – оборвала Тата глупые бредни.

– Почему ты так решила? Женщина нужна для двух надобностей: раздвигать ноги и готовить пищу. Это может каждая.

– Ты рассуждаешь о жизни и женщинах, как нищий, – объявила Тата неожиданно, – в твоих речах одно филистерство.

– Что? – удивился Талант.

– Филистерство – обывательская косность, мещанство, ханжество.

– Причем тут нищенство? О деньгах разговор не идет!

– Суть твоих воззрений такова, что Линев будет блистать, а женщина рядом обслуживать его? Да?

– Приблизительно.

– Невысокого же ты мнения о Никите. Прямо скажем низкого. Твой выбор – прямое признание в низкопробном вкусе, дурных наклонностях, заниженной самооценке.

– А…

– Выбрать себе умную и красивую женщину может только сильный и уверенный мужчина.

– На кухне и в постели сгодиться любая. Лишь бы стряпала сносно и мыться не забывала.

– Фи! Как пошло! Линев заслужил лучшее дарование. Более смелое и решительное.

– Как ты смеешь!

– Он будет стесняться такой жены и станет бегать за всеми юбками. В ущерб тебе.

– Не правда.

– Настоящие мужчины не довольствуются «мышами» и старухами, они жаждут молодых буйных кобылиц и ими подтверждают свои статус и успех. А теперь давай начистоту, – Тата приблизилась к собеседнику. Она решила, что НЕКТО – мужчина, и с некоторым сомнением положила руку на плечо, укрытое тканью.

Хотя дружеский жест выражал предложение мира, однако поникшая спина замерла в напряжении.

Не о чем нам откровенничать, – отрезал Талант.

– Есть. О тебе разговор. О тебе и страхе.

– О чем ты?

– Откройся мне, – попросила Тата.

– Зачем? Божий Дар – не яичница, выглядит не аппетитно.

– Все равно.

– Не думаю, что нам стоит знакомиться ближе. Ведь ты меня даже не оценила.

– Я во всем разберусь, дай час.

– В Никиту-то сразу влюбилась…

– Неужели ты ревнуешь?

– Не болтай чушь.

– Ревнуешь! Точно!

Тата приподняла понурую голову, и, убрав волосы с лица, увидела юный лик, обезображенный россыпью гнойников.

– Вот я каков, – стыд звучал в величавом голосе.

– Мальчик мой, – умилилась Тата, – ты еще никого не любил?

– Да. У меня нет почитателей.

– Уже есть. Я подарю тебе признание, какого свет не видывал. Ты будешь моим кумиром. Моим солнцем, поводырем, учителем, радостью.

– Обманываешь. Вы все врете. Я тебе не верю. Люди коварны и злы. Сначала радуются нам, как игрушкам, а потом губят, гробят, закапывают в землю. Я боюсь тебя. Мне надо реализоваться, а ты можешь мне помешать. Никита уже хочет предать меня ради твоих зеленых глаз. Что же дальше будет?

– Я не дам ему совершить ошибку.

– Знала бы ты, как нам тяжело живется. Таланты постоянно рискуют. Казалось бы, одарил Господь уникальным свойством, отличил от прочих – радуйся, человече, ликуй, гордись. Но отслужи верой и правдой, доверие оправдай. Куда там! Большинство только и стремятся всякой ерундой время убить, лишь нами не заниматься. А мы без развития гибнем, чахнем, пропадаем. Нам ведь учиться надо, шлифовать инструменты, расти. Мастерство прирастает ремеслом. Только люди это редко понимают и, даже зная про свой талант, ленятся, безволию потакают и оставляют нас недоразвитыми, инвалидами детства. Но это еще полбеды. Страшно, когда от нас вообще отказываются. Когда, повзрослев, начинают считать талант баловством, детской забавой и вместо того, чтобы посвятить себя любимому делу идут зарабатывать деньги. Оно понятно, кушать хочется, но мы ведь тоже умеем кормить. Правда, не всегда сытно. Зато жизнь-то наполнена смыслом. Но кто думает, что сойдя с прямой дороги предназначения на кривую тропку благоразумия, утратит свой шанс быть счастливым? Единицы. Остальные мечтают о злате. И все же даже в таких условиях мы еще надеемся: вдруг человек одумается, вспомнит о самовыражении, о том, для чего появился на белый свет. Чаще всего эти надеждам не суждено сбыться. Годы идут в суете сует: дети, заботы, усталость. Нас поминают лишь в редкую минуту грусти: «Ах, если бы обстоятельства сложилась иначе, я бы…» А что «я бы»? Разве не ты сам угробил свое дарование, погасил порыв, упустил возможности? Причем тут обстоятельства, если элементарно шапка оказалась не по Сеньке? Если трусость и пассивность превратились в норму, а смелость и напор почти исчезли из обихода…

– Жизнь – штука сложная, – напомнила Тата.

– Напротив, жизнь проста и ясна, – возразил Талант. – Поступай как должно и будь, что будет.

– Легко сказать.

– Легко предать самого себя и придумать для этого кипу оправданий. А вот быть самим собой, реализовать свои планы – это трудно. Это не каждому по плечу.

Тата молчала, слушала.

– …люди – существа слабые, вероломные, нас, беззащитных предают, не жалея, продают, не торгуясь. А надо – служить. Верой, правдой, минутой, вздохом, причем не на страх, а на совесть. Ведь талант от Бога. И дан не для корысти, не для потехи, а для испытания. Потому сия ноша не каждому по плечу. Это для красного словца говорится «вдохновение», что б дилетантов не пугать. На самом деле талант – это труд. Каторжный. И борьба с собой. Жесточайшая.

– Бедный ты мой.

– А сомнения? Что ты знаешь о сомнениях? Что тебя гложет: подходит или нет платье, удачен ли макияж? А я в вечном недовольстве, всегда изъеден, уязвлен, изыскиваю изъяны в себе. Приемлем ль стиль? Надо ли мое Слово? МОЕ СЛОВО ЛЮДЯМ?! Стоит ли оно потраченного времени или все впустую, зря? А неуверенность? Писатель – не должность. Книга – не наряд на работу, а самоосознание, потребность. Но заслуживает ли труд внимания? Не позором ли завершится литературный подвиг? Найдет ли Книга место в жизни? Или утонет в памяти компьютера ненужным позабытым файлом?

– Больше тебе нечего опасаться. Когда я с тобой, все будет хорошо.

– Теперь когда, ты рядом с Линевым только и начинаются мои страдания. Каждая женщина рядом с Линевым – потенциальная злодейка, искушающая к измене, измышляющая мою гибель. А ты – злодейка стократ. Потому что еще втираешься ко мне в доверие.

– Я не втираюсь. Я хочу с тобой дружить. По-честному, по-настоящему. И слово мое – закон. Я тебя не предам. И Линеву не позволю.

– Не верю! Ни одному слову не верю!

– Не веришь слову?! А делу?

– Ничему не верю!

– Смотри!

Перед Талантом предстал письменный стол. Огромная столешница, две массивные тумбы, множество ящичков и выдвижных панелей, красное дерево, старинная работа. И кресло с высокой гордой спинкой, в резном орнаменте в пару столу.

– Что скажешь?

Молчание порой куда красноречивее слов.

– Я не продаюсь, – выжал из себя обескураженный, поверженный герой в ответ сиятельной женской улыбке.

– Это не все, – игриво зашептала Тата, – не пройдет и часа как осуществится заветная Никитина мечта.

– Какая?

– Я подарю Линеву Дом и Сад. Стол и кресло поставлю в кабинете и распахну окно.

– Что?

– Дом и Сад!

– Не может быть!

– Через час слышишь? Но ты признаешь меня, как прочие свойства!

– За стол и кресло?

– За Дом, Сад, кабинет. За мечту.

– Но это иллюзия, искаженное восприятие реального. Химера. Обман.

– Пусть обман. Но неотличимый от яви.

– Не путай меня!

– Хорошо, перейдем к реалиям. Я займусь издательским бизнесом.

– Что?

– Линев будет писать книги, я – издавать.

– А если у тебя не получится?

– Никита мне поможет. Вместе мы своротим горы. Впрочем, будем реалистами. Возможно, я не сделаю Линева мировой знаменитостью, но уж точно сумею реализовать пару-тройку тиражей, обеспечив нам приличное существование, а Никите – возможность самореализации.

– А! – заорал Талант уже мало, что соображающий от восторга, – да! Да! Да! Бери! Покупай с потрохами! Только не обмани! Не обмани! Пожалуйста, не обмани меня.

Глава 18. Воплощение

– Не обману, – пообещала Тата и вернулась в реальность. Теперь предстояло разобраться со своими демонами.

Из соседней комнаты доносились до отвращения знакомые голоса:

– Что же это делается?! Да, как можно?! Убийца! – причитала Татуся.

– Не ной… – короткое напутствие Татьяна завершила матерным словом. – Мне и так страшно…

Тата подошла к дивану полюбовалась на Линева. Хорош! И колечко на безымянной пальце смотрится отлично. Лечь бы рядом, прижаться тесно …однако следовало заняться делом.

Ее появление осталось не замеченным. Вернее, как бы, не замеченным!

– Видно судьба моя такая, – продолжила Татьяна, – умереть страшной смертью от руки родного человека. Так что не на кого пенять. Не кого винить. А Тату не суди. Она, глупая, обо мне еще не раз пожалеет, да поздно будет…Скажи, что я ушла с без обиды… – засим последовал перечень поводов, по которым Разумница не сочла нужным обижаться, и посыпались наставления: – Еще передай: пусть: цветы поливает, на склад позвонит, перепроверит, как там Камейкин уладил…

– Не умирай, Татьяночка! – всхлипнула Душенька.

«Вот стервы!» – подумала Тата, – на публику играют! Интриганки!» Вслух же произнесла:

– Алло, барышни, я здесь! Если кто-то желает что-либо сказать, есть возможность сделать это лично!

Разумница поморщилась:

– А это ты, явилась – не запылилась. На муки, мои небось, пришла полюбоваться?

– Я здесь, между прочим, по приглашению хозяина. А вы какого черта к Линеву в квартиру пожаловали.

– Куда ты, туда и мы, – последовал ответ.

– Ну, а цирк-то, зачем устраивать?

– Цирк? – возмутилась Разумница. – Я умираю, разве непонятно? Тебя за целый день не посетила ни одна нормальная мысль! И судя по настроению, ожидать перемен не приходится.

Татьяна в правду выглядела плохо, очень плохо. И неудивительно. Время рафинированной рациональности безвозвратно истекло. Актуальность обретали новые идеалы, реально отличные от прежних. И заявить об этом следовало решительно и твердо.

– Так получилось, – признала Тата без тени сожаления.

– Это пустая отговорка.

– Это правда.

– Но меня еще можно спасти!

– Зачем?

– Я, между прочим, тоже ухожу, – капризным тоном уставшей от славы примадонны заявила Душенька. – Но не как некоторые, больно умные, в мир иной, а на повышение. Буду, как и хотела, представлять во времени и пространстве идею воплощенной мечты о любви. Нас таких, реализовавшихся, не так уж много. Я пока одна из самых колоритных. Так что, жизнь удалась. У меня во всяком случае. Впрочем, и ты выиграла. Больше мы не будем докучать тебе своим присутствием. Отныне ты от нас свободна.

– Но какой ценой! – взвыла Татьяна. – Ты убила свой идеал.

– Я его просто переросла.

– Неужели тебе меня совсем не жаль?

– Ну почему же? – Тата вежливо улыбнулась. – Ты – мое прошлое, я отношусь к тебе хорошо. Себя надо любить всякую. Даже такую.

– Какой вопиющий прагматизм! Какая жестокость!

– Уж не взыщи.

– Спаси меня!

– Увы. Ничем помочь не могу. Я изменилась. Ты для меня теперь чужая и чуждая странная придурь с математическим уклоном. В общем, никто и звать ни как. Я для тебя пальцем о палец не ударю.

– Ну хотя бы в память о моих былых заслугах…

– Это мои собственные заслуги перед собой. Ты тут не причем.

– И все же…

– Нет.

– Что нет.

– Все – нет.

– Убийца… – прошептала Татьяна.

– С людьми всегда так: создают нас на потеху, а потом бросают на произвол судьбы, – подлила масла в огонь Татуся.

– Тебе-то что? – взвилась Разумница. – Ты теперь будешь жить вечно.

– Да, – согласилась Душенька. – Поэтому не в пример некоторым не прошу милости, а готова раздавать подарки.

– Какие еще подарки? – удивилась Тата.

– Я передаю тебе свои права на Никиту! – великодушно объявила Татуся.

– Мне?

– Тебе!

– Права?

– Права!

– Никита всегда будет видеть тебя лучше, чем ты есть на самом деле. Будет больше доверять, лучше понимать, крепче любить, щедрее одаривать, искреннее прощать. То есть будет тебя идеализировать, – в упоении от собственной щедрости фантазия замерла, ожидая проявления благодарности. Подарок-то богатый! Можно сказать – царский!

– Значит, он будет любить не меня настоящую, а опять какую-то выдумку? – уточнила Тата.

– Голубушка, – снисходительные интонации в голосе Душеньки были острыми, как нож, – неужели ты не понимаешь: тебя нет. Нет вообще! Есть маски, которые ты носишь и есть роли, которые тебе приписывают окружающие.

– Не впаривай мне банальный психологический ликбез. Все люди так живут. Все фабрикуют представления о жизни, пытаются им так или иначе соответствовать и постоянно оглядываются на мнения окружающих, – возразила Тата.

– Совершенно верно. Но я о другом. Смотри, что получается: ты вошла в отношения с Никитой в маске Татьяны. Никита же мечтал обо мне. Следовательно, теперь он обречен на разочарование.

– Но такой я уже не буду никогда, – Тата кивнула на Разумницу. Та скорбно вздохнула, но не проронила ни слова. – Ты тоже уходишь. Так что у меня развязаны руки.

– Для чего? – уточнила Татуся.

– Для того чтобы построить наши отношения.

– Как ты их собираешься строить?

– Если люди любят друг друга, они всегда…

– Ты любила своих мужчин, они тебя тоже любили, тем ни менее, все закончилось полным крахом.

– К чему ты клонишь?

– К тому, что хорошие отношения получаются тогда, когда оба партнера готовы к сотрудничеству. Когда для них важнее мир, чем победа в конфликте.

– Обойдемся без лекций. Я теперь мудрая и понимаю, что к чему.

– Ты – не мудрая, а хитрая. Договорилась с привычками и свойствами Никиты. А свой-то норов собираешься укротить?

Тата только головой покачала. Черт подери! Она опять чуть было не ошиблась. Душенька права: чтобы союз с Никитой обрел устойчивость, мало найти общий язык с «оппозицией» внутри Никиты, надо еще усмирить собственную «пятую колонну».

– Не строй иллюзий, моя милая, – Татуся разливалась соловьем. – Все молодые пары, едва утихнут страсти, затевают войну своеволий и, выясняя, кто начальник, кто дурак или уничтожают свою любовь, или подчиняют один другого. Третьего не дано. С помощью же моего подарка победа будет за тобой. Обладание мечтой – не фунт изюма. За исполнение сокровенного желания можно многое простить. И если ты готова получить нерушимый капитал, открытый кредит в отношениях, а заодно индульгенцию на будущее, то только скажи и Линев будет на тебя молиться, как на икону.

– Иначе? – Тата приготовилась к угрозам.

– Иначе? – переспросила Татуся недоуменно и поняла, – глупая баба, я не навязываюсь, избави Боже. Не хочешь, не надо. Но каждая женщина мечтает о подобном.

Слова-заманочки таили опасность, иначе быть не могло.

– Хватит наводить тень на плетень, выкладывай начистоту: что ты от меня хочешь, – вспылила Тата.

Татуся улыбнулась:

– О, сущие мелочи. Тебе всего лишь придется вести себя так, будто ты и есть героиня мечты.

– Нет, – сказала Тата.

– Что нет? – опешила Душенька.

– Все нет. Я не буду никого играть и постараюсь быть сама собой.

– Но тебя слишком много и ты вся такая разная. С такими женщинами мужчинам сложно. Ты можешь потерять Никиту.

– Но не себя. Это важнее.

– Подумай еще. Когда я уйду, предложение потеряет силу и изменить что-либо будет невозможно.

«Наше сближение с Никитой таит много неожиданностей. Но если мы оба не научимся ценить чувство больше собственных амбиций, то расставание неизбежно», – подумала Тата и еще тверже повторила – Нет.

– Что ж, пусть все идет своим чередом. Тогда мне пора, – сказала Татуся. – Ты больше не хочешь ничего у меня спросить?

– Нет, – ответила Тата.

– Нет?

Татуся явно намекала на свою дурацкую розу. Но Тата больше не заботили мелочи. Она была уверена, что теперь справится с любой напастью. И точно…Легкого толчка хватило, дабы красное уродище вывалилось из почвы и тут же рассыпалось в прах.

Однако похвастаться победой было не перед кем. Татуся исчезла. Из обуз осталась одна Татьяна. Но это был вопрос уже только времени.

– У меня куча дел. Тебе пора, – сказала Тата и отвернулась.

Прошло мгновение она почувствовала, как ослабился самоконтроль и от того стало легче дышать. Затем выдержка железным ошейником, сжимавшая горло, отпустила мертвую хватку, и сердце забилось ровнее, спокойнее. Затем ушла настойчивость, хитрость, жадность, отчаянное стремление иметь больше и больше.

– Прощай! – долетел еле слышный шепот.

– Не поминай лихом, – небрежно уронила Тата. Мысли ее были заняты другим. К пробуждению Никиты требовалось доставить в гостиную массу необходимых вещей и из них соорудить не что-нибудь, а целый мир.

Спустя четверть часа Тата критично разглядывала творение своих рук и удовлетворенно кивала. Мир получился славным. Не идеальным, конечно, но сносным. Недостатки были заметны лишь при внимательном рассмотрении.

Кстати, проснулся и глава приемной комиссии.

– Тата, – позвал Никита.

Линев сидел на диване, закутавшись в простыню, и походил на римского патриция в тоге:

– Извини, я заснул…

Тата устроилась рядом, прижалась к теплому плечу.

– Все в порядке. Заснул и заснул, с кем ни бывает.

– Ты так напряжена. Что-то случилось?

– Я должна тебе кое-что сказать.

– У тебя кто-то есть?

– Не кто-то, а что-то. У меня есть секрет. И я хочу им поделиться. Я – волшебница, – просто сказала Тата.

Бабушка когда-то наказала строго-настрого никому не признаваться в своих магических талантах.

– Никому? – переспросила тогда Тата.

– Никому!

– Никогда?

– Никогда!

– А ты никому никогда не говорила?

– Нет!

– А дедушке?

– Дедушка не считается. Дедушке я доверяла.

– Значит, если доверяешь, можно открыться?

– Если доверяешь, можно все, – позволила бабушка.

– А как же доверяй, но проверяй, – напомнила Тата.

– Доверие это то, что возникает до всяких проверок. Его можно не оправдать, но нельзя подвергнуть сомнению. Оно либо есть, либо его нет.

Линев удивленно приподнял брови:

– Волшебница?

В голосе звенело отчуждение.

«Словно в тайном уродстве признаюсь» – Тата стиснула зубы, закрыла глаза, сжалась, словно перед ударом, принялась терпеть.

– Волшебница, – повторил Никита, медленно, нараспев. – То есть ты обладаешь экстрасенсорными способностями?

– Я умею делать чудеса.

– Чудеса… – Никиту словно переклинило, впрочем, чему удивляться – информация-то не рядовая. – Ну, хорошо. А какая ты волшебница: добрая или злая?

– Добро и зло – условные понятия, – снова вспомнилась бабушка.

– Согласен. А что ты можешь?

– Все, – истинное могущество всегда скромно.

– Все?

– Почти. Существует несколько запретов и ряд правил. В остальном колдуньям предоставлена полная свобода действий.

– Значит, ты меня причаровала? Я влюбился не по своей воле? – спросил Линев почему-то насмешливо.

Внимательно выслушав, что колдовать любовь нельзя, что это одно из самых строгих табу, Никита хмыкнул:

– Не оправдывайся. Я так спросил, для формы. На самом деле, ты тут не причем. Помнишь, фильм «Секрет»? Когда-то я его посмотрел и придумал, какой должна быть моя вторая половинка. Ты – точная копия. Значит, я тебя притянул, как и обещали авторы фильма.

От слова «копия» Тата вздрогнула.

– Можно я буду оригиналом? Не люблю быть похожей на кого-то.

– Извини, я неловко выразился. А ты можешь что-то для примера такое колдонуть?

– Могу. Надевай брюки и пойдем в гостиную, приобщу тебя к настоящему чуду.

– Голым точно нельзя? – спросил Никита, но потянулся за джинсами, – а где моя рубаха?

В ней была Тата.

– Я готов!

– Линев, ты, наверное, удивлен моей откровенностью?

– Отчасти.

– Но ты мне поверил?

– Больше да, чем нет. Все-таки прежде мне волшебницы не встречались. Но если мечты сбываются, значит, все возможно.

– Хорошо. Тогда следующий вопрос: помнишь, ты позвал меня в мечту? Приглашение еще в силе?

– Да, конечно.

– Тогда зажмурься. Теперь открой глаза.

– Что это?

Никита удивленно озирался. Секунду назад он был в гостиной, а теперь каким-то странным образом очутился на зеленой поляне перед симпатичным деревянным домом, окруженным цветущим яблоневым садом. Высокие окна, резные наличники, крыльцо в пять ступенек, на веранде плетеное кресло-качалка, рядом круглый стол. Все так, как он себе представлял!

– Это твой Дом и Сад, – объявила Тата.

– Откуда они взялись?

– Какая разница. Хочешь посмотреть?

– Да, конечно.

– Иди, не бойся…

Линев с сомнением сделал шаг, второй, оглянулся и уже увереннее двинулся по тропинке к дому, саду, мечте.

Тата с облегчением вздохнула. Первая часть плана сработала.

У порога кабинета Никита замер. Этого не могло быть! Было, тем ни менее! Стол! Кресло! Рукопись! Все что он лелеял в своих потаенных мыслях!

Линев сел, облокотился о гордую спинку, руки устроил на подлокотниках, голову откинул высоко, посмотрел в окно и чуть не расплакался. Неужели свершилось?! Неужели?!

– Я открою окно, – в комнате появилась Тата.

Порыв ветра надул тонкий шелк занавески, вспучил парусом, впустил запах зелени и свежести. Никита поднялся, оставаться без движения он не мог, нервозное возбуждение гнало вперед, и прямо через окно выбрался в сад.

Он никогда не представлял свой Дом снаружи, всегда только изнутри. Принадлежность Сада к мечте являлась скорее дополнением, антуражем, чем необходимостью. Теперь же, увидев цветущее, волнующее бело-розовое великолепие, Линев понял насколько важно, что место его силы – Дом был в гармонии с природой. Причем именно такой: сияющей яблоневыми соцветиями, манящей первозданной трогательной чистотой.

Однако чарующая сила природы не погасила экзальтированный подъем чувств, и Никита поспешил дальше. В старый запущенный парк, которым заканчивался сад.

Линев миновал ажурной резьбы беседку, увитую виноградом. Постоял немного у довольно фривольной скульптуры пейзапочки (налитая грудь, упругий зад, полненькие ляжки), восседающей на коленях у кавалера и очутился под сенью старых тополей.

Но и там Линев не задержался. Чуть не припрыжку миновал сад камней и по тропинке спустился к озеру с крутыми берегами. На противоположном берегу пляж перетекал в горную гряду, почти ровным кольцом закрывавшим горизонт.

Тата встретила Никиту у крыльца, когда обойдя территорию, он вернулся к дому.

– Откуда все это взялось? – в мужском голосе было мало радости и много тревоги.

– Тебе совсем не обязательно знать правду.