Текст книги "План "Б""
Автор книги: Елена Муравьева
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 17 страниц)
Тата ответила без промедления:
– В зависимости от целей.
– То-то и оно. Я – ведь фантазия, цели – не моя парафия. Тем паче сейчас, когда я банально боюсь смерти. И все же становиться страшилкой не хочется. Хотя именно вариант «опасно – неприятно» гарантирует самую долгую жизнь, – вздохнула Татуся. – Ведь люди так пестуют свои самые ужасные воспоминания. Но что поделать: не мое это дело вызывать страх. Мне больше импонирует мирная версия: «безопасно – приятно». Но что б навсегда закрепиться в экстремальной редакции: «мечта радужная осуществленная».
– Господи, как у вас все сложно.
– Между прочим, мы обсуждаем человеческую природу. И не чью-нибудь, а твою собственную.
– Ладно, продолжай.
– Я перехожу к конкретной части. Когда сокровенная мечта реализуется, происходит огромный выброс гормонов радости. И вот эту-то эндорфинно-дофаминово-серотониновую поддержку ты должна мне обеспечить.
– Каким интересно образом?
– Переспи с Никитой.
– И все?! У тебя и запросы!
– Это – не прихоть, а необходимость, – пояснила Татуся. – Никита воображал, что трахает тебя, поэтому ты должна ему дать, чтобы сформировался блок «мечтал-получил». Если ты в реальности повторишь сценарий придуманного соития, заработает связка «Как я себе и представлял…» и все. Я – в дамках! После этого останется доделать сущие пустяки. Чтобы воспоминание не стерлось, не затерялось, ты будешь сниться Никите. Не каждый день, конечно, а так, время от времени, чтоб не расслаблялся.
– А не много ли ты, голубушка, просишь?
– Я не прошу, а предлагаю бартер. Некоторые услуги с твоей стороны в обмен на мою лояльность обеспечат тебе душевное спокойствие. Возможно даже, попав в память Никиты, я смогу уйти от тебя. Естественно, вместе с Татьяной.
– Нет, я не согласна, – отрезала Тата.
– Почему? – удивилась Душенька.
– Тебе не выгодно от меня уходить. Чтобы удержаться на топ-позициях тебе надо, чтобы я регулярно снилась Никите. Так что, я тебя раскусила. Ты обираешься меня использовать.
Не обращая внимания на обиженную физиономию собеседницы и почти искренний возглас: «Ты не права, мои намерения чисты…», Тата продолжила:
– Странно другое. Разумница тоже советует переспать с Линевым. По ее мнению, переведя ситуацию в реальное поле, я смогу избавиться от химер, то есть от тебя и этой дикой розы. А, по-твоему, получается, что после секса только самые чудеса и начнутся.
Татуся всплеснула руками:
– Мисс-здравомыслие своего нигде не упустит. Ну, и хитрюга.
– Вы обе: два сапога – пара. Так что там тайного и коварного умыслила наша Разумница? В чем подвох?
– Помнишь: если революцию нельзя остановить, ее надо возглавить? Так вот, Татьяна это и пытается сделать. Твои нынешние смутные настроения мешают бизнесу, поэтому наша таблица умножения будет, так или иначе, стараться уничтожать романтику. Она, небось, уже дала указания не тянуть время и сразу брать быка за рога? Что молчишь? Так я тебе сама скажу. Сценарий таков: если после первого секса вы не разбежитесь, если произойдет чудо и у вас возникнут отношения, Татьяна заставит тебя использовать Никиту. Скажет: мужчина должен помогать своей даме, дама должна помощь принимать и…все. Прагматичные женщины берут, а не дают, полагая свое присутствие в чужой жизни уже большим подарком. В итоге, ты либо бросишь Никиту сразу, либо со временем, когда он перестанет удовлетворять твое любопытство. И с новым пылом отдашься делу. Если же, устав быть справочным пособием, он сам уйдет, ты, разобиженная в пух и прах, утешишься той же работой. Что и требовалось доказать.
– Блин. Как же вы мне надоели.
Татуся хмыкнула:
– Нечего на зеркало пенять…Мы – всего лишь проявления твоих мыслей и настроений. По большому счету, нас и нет вовсе и все твои разговоры со мной и Татьяной – это разговоры с самой собой. Протри глаза…
Тата вздрогнула, недоуменно повела головой…
– Ты дома одна, сидишь на кухне, пьешь кофе…
…действительно, в кухне никого кроме нее не было…
– …и думаешь, как бы получше воспользоваться подвернувшимся шансом. Дилемма еще та! Соблазнить Никиту и, подчинив себе, заполучить бесплатного куратора или, воплотив эротические фантазии писателя, вдохновить на новый роман. Впрочем, не ты одна пытаешься и рыбку съесть и на хуй сесть. Так поступает большинство людей. Но мы-то с Татьяной здесь причем?!
Глава 9. Нечаянная встреча
Осень презентовала городу лучшие возможности своего нового проекта – бабьего лета и каждого встречного приглашала приобщиться к красоте, теплу, ощущению благости. Линев не стал исключением и по дороге в офис, вверенной его заботам фирмы, свернул в скверик, устроился на лавочке, подставил лицо солнцу, закурил, погрузился в размышления. Сначала приятные. Об осени…
«Сентябрь – не месяц года, а состояние природы, точнее – достояние. Сравниться может лишь май. Но тот переполнен экзальтированным щенячьим восторгом, жаждой жизни, голодом. Наэлектризованный флюидами грядущих грандиозных перемен воздух волнует кровь, щекочет нервы. Май прекрасен, как юность. И так же глуп, банален, пуст. Генные бури, словно майские грозы, приносят только грохот, грязь и опустошение. Сентябрь – другой. Привычная метафора, равняющая его со зрелой женщиной, при всей истасканности, подтверждается ежегодно. Золото к лицу истинной красоте. И нежное тепло приятнее изнурительного зноя. Значительнее. Важнее».
Придумывать красивые фразы по любому поводу – хроническая болезнь писателей. Но желания делать это попусту, без возможности увековечить, хватает ненадолго.
Спустя минуту мысли Никиты, утратив пафосный настрой, перетекли к вопросам более утилитарным: «Вот вляпался…» – пригорюнился Линев, подразумевая обретающий все большую силу и странную форму интерес к зеленоглазой красотке.
И тут обнаружил на соседней скамейке виновницу своих проблем.
От светлой радостной созерцательности в миг не осталось и следа. Словно приклеенные глаза шарили по лицу, фигуре – благо женщина ничего вокруг не замечала. Сидела неподвижно, как изваяние, и выглядела преотвратно. Куда подевалась недавняя победительная красота? Темные тени под глазами, трагический излом губ, бледные щеки, отсутствие макияжа…мадам явно была не в форме.
Но…от того казалась еще лучше! Ибо вызывала не обычное запредельное восхищение, а странную жалость.
Никиту подошел ближе:
– Добрый день, Татьяна!
Женщина вздрогнула:
– Вы меня напугали. Здравствуйте, Никита.
– Простите, не хотел. У вас все в порядке?
– А что? – на красивом лице разлилось надменное недоумение.
– Вы как-то странно выглядите сегодня… – не находя нужных слов, Линев смешался.
Собеседница кивнула:
– А…я сегодня без боевой раскраски. Не было ни времени, ни желания приводить себя в порядок. Все равно деловые встречи не предвидятся. Можно и расслабиться. Простите, про вас я забыла. Но ничего, вы уже почти свой.
«Свой? – удивился Никита. Но вовремя сообразил: его ставят на место, комментарии по поводу внешнего вида излишни. Что ж, тоже правильно. Надо соблюдать этикет. И все же было неприятно ни слышать колкость, ни смотреть на женское лицо за бесстрастной маской вежливости скрывающее глубокое почти очевидное неприятие.
«За что она меня так?» – обычно Линев не позволял клиентам испытывать к себе негативные эмоции. Ведь успех консультанта напрямую зависит от впечатления, произведенного на заказчика.
– Вы идите, Никита. Я еще немного посижу, – попыталась отделаться от него директриска. Теперь она чуть не плакала.
– Я вас одну не оставлю, – отрезал Линев.
– Почему?
– Так просто. Кстати, у меня на днях забавная история приключилась. Хотите, расскажу?
– Нет.
Первая, вне служебных обстоятельств, встреча явно не клеилась. Но разве это повод упускать шанс и отказываться от нечаянно подаренного судьбой тет-а-тета?
– Дело было так… – начал Линев, засим, цитируя классиков, Остапа понесло. В стремлении произвести на собеседницу впечатление Никита даже вскочил и разыграл в лицах диалог из сочиненного наспех происшествия.
Татьяна слушала его треп внимательно, смотрела пристально, иногда кивала и тогда отстраненность зеленых глаз вспыхивала искорками интереса, а губы трогала легкая гримаса усмешки. Тем ни менее, непрерывная дума тенью блуждала по ее лицу, наполняя сумраком зрачки. Адресовались ли тени и сумраки ему лично, или сказанным словам, Никита понять не успевал. Он тараторил без умолка и без отрыва глядел на маленькую ладошку.
Небрежно брошенная на спинку скамейки ладошка лежала потерянно и бесхозно, позабытая хозяйкой, словно лист, упавший с дерева. Линев уже несколько раз дотрагивался до гладкой кожи, вроде бы случайно, будто в эмоциональном порыве, и поощренный явным попустительством (или безразличием?) визави подумывал о большем. Ладошку можно было бы присвоить, это было бы хорошим началом для дальнейшей экспансии. Но риск был слишком велик. Татьяна хоть витала мыслями где-то далеко, однако разбойные действия вряд ли бы проигнорировала бы и, вероятнее всего, дала бы отпор. Или не дала бы? Линев попытался оценить шансы и приуныл. Получалось фифти-фифти.
«Она – клиентка. Я должен держать дистанцию. Поэтому ни каких глупостей. Но как же хочется взять ее за руку, или накрыть ее ладонь своей…» – собственная готовность к подвигу почти пугала.
Маленькая рука лежала совсем рядом, блестела колечком. Манила. Линев почти слышал – ладошка зовет, ей одиноко и грустно валяться на сыроватой древесине в такое прелестное сентябрьское утро. Она не прочь уютно обернуться крепкой и широкой мужской дланью, спрятаться, укрыться от мирских забот и бурь.
«Будь, что будет», – решил Никита и…не успел.
Татьяна сложила руки на коленях.
Потом прозвучала то, что он менее всего ожидал услышать.
– Никита, я хочу пригласить вас в ресторан. Завтра. Хорошо? – каким-то бесцветным, замогильным голосом обозвалась Татьяна и, стремительно поднявшись, пошла по аллее в сторону офисного центра.
– Да, – сказал Никита удаляющейся спине. И чертыхнулся про себя. Он был почти уверен: растерянность из зеленых глаз исчезла. Прямая спина и решительная походка излучали уверенность. Женщина шла покорять. Слабость, свидетелем, которой он невольно оказался, приказала долго жить.
«Что эта стерва затеяла?» – подумал Линев, уже сожалея о своем скоропостижном согласии.
Глава 10. Дорога в никуда
Вечером, накануне встречи в сквере, Тата, в который уже раз, разглядывала «аленький цветочек» и злилась: кислотный колорит и пышный цвет демонстрировали недюжинные масштабы свалившегося бедствия.
Об оном бухтел и Внутренний Голос:
– Доигралась…доэкспеременитировалась…теперь это уродище вытянет все соки из твоей души…
Странно, подумала Тата: почему формулировки «сошел с ума» и «душевно болен» подразумевает одно и то же состояние? Ведь ум и душа, согласно психологии, религии и даже просто здравому смыслу, совершенно разные понятия. Между тем великий и могучий русский язык с какой-то стати уравнял фразы применительно к обитателям желтого дома…
– Душа дана человеку во временное пользование, в аренду, так сказать, и распоряжаться ею надо осмотрительно. Поэтому в каждой религии любые трансакции с душой считаются большим грехом…
За окном беспросветным мраком висела ночь. Такая же черная, как собственное настроение. Не способствовали победе оптимизма и агрессивные нападки неугомонного эксперта по всем без исключения жизненным вопросам.
– Доктор Фауст продал свою душу и умер. Ты тоже заплатишь за свои фокусы, станешь игрушкой в руках этих кикимор и тогда попомнишь мои слова…
Одна из застывших фигур протестующе сверкнула глазами. Это Татуся попыталась возразить, да не смогла преодолеть навязанную чарами неподвижность.
– Конечно, теперь-то ты со мной не считаешься. Теперь я для тебя никто и ничто, так игра ума… – как ни хотелось Внутреннему Голосу скрыть обиду, а не получилось. Горькие ноты прозвучали отчетливо и ясно.
«Ладно тебе, не ной. Татьяна могла и ошибиться…»… – утешила Тата и посмотрела на Разумницу. Та, тоже связанная колдовским запретом, лишь насмешливо сощурилась, как бы уточняя: «Я? Ошиблась? Неужели?»
Внутренний Голос между тем решил расставить точки над «i»:
– Никто не знает, как устроен человек. Поэтому все, что сказала обо мне твоя больно образованная подруга, всего лишь предположения, верить которым совсем не обязательно. А вот забывать о собственном опыте я бы не советовал. За время нашей дружбы ты не раз могла убедиться в моей компетентности. Я оценивал, поощрял, укорял, вселял надежду, давал шанс, толкал вперед, помогал контролировать, препятствовал принятию импульсивных решений. И даже сейчас, не оставляю тебя в беде.
«Вместо того, чтобы петь себе дифирамбы, лучше подскажи что делать», – оборвала болтовню Тата.
– Я бы рад, но пока не готов. Давай, думать вместе.
«Давай, но я решительно не понимаю, что мне нужно и чего хочу», – честно признала Тата. Последнее время она ощущала себя очень деструктивной. И все же…Привычный прагматизм подсказывал поступки полезные, безопасные и не отягощенные моралью: совратить Линева и благодаря чужим знаниям поднять собственный бизнес. Из душевных порывов самым сильным была суетная гордыня, подталкивающая к тоже отнюдь не благородным деяниям: претворить в жизнь сексуальные фантазии Линева и, благодаря этому, стать главной женщиной в жизни писателя или, кто знает, оказаться героиней книги.
Существовал, правда, и третий вариант: плюнуть на возможные выгоды и разыгравшиеся амбиции, не строить меркантильные планы, а просто без затей войти в отношения с человеком, который, что уж скрывать, чем-то как-то зацепил…
Тата тяжко вздохнула. Чем-то…как-то…Подсознание не обманешь. Осторожность формулировок указывала на страх и нежелание чувствовать. Но ведь это очень верная позиция, мелькнула мысль. Любовь делает человека слабым и зависимым. Симпатия превращает в потенциального заложника. Даже рядовое расположение и то обрекает на ограничения. И лишь равнодушие обеспечивает безопасность…
«Я словно витязь на распутье. Стою около камня и выбираю куда идти. Поверну направо – превращусь в корыстную стерву, поверну налево – стану коварной сукой. Попрусь прямо – лоб расшибу о препоны. Даже назад и то дороги нет. Тупик».
– Выход всегда есть. В одной умной книге написано: будь светом, не неси в мир тьму. Строй, а не разрушай. Живи и действуй по закону любви. Не принимай не приемлемого. Защищай права каждого человека, поддерживай достоинство каждого, поддерживай интересы каждого, обеспечивай потребности каждого, полагайся на святость каждого человека, содействуй счастью каждого человека и утверждай безмятежное будущее каждого человека. Будь живым примером Высочайшей Правды, которая живет в тебе. Преврати свою жизнь в дар. Помни всегда, что ты – дар. Будь даром для каждого, кто входит в твою жизнь, и для каждого, в чью жизнь входишь ты. Будь осторожен и не входив жизнь другого человека, если ты не можешь быть даром. Но ты всегда можешь быть даром, потому что ты всегда и есть дар. Только иногда не позволяешь себе осознавать этого. Когда кто-то входит в твою жизнь неожиданно, отыщи дар, ради которого этот человек пришел к тебе. Каждый человек, который когда-либо пришел к тебе – пришел, чтобы получить от тебя дар. Одаривая его – ты получаешь дар пережить и исполниться тем, Кто Ты Есть на самом деле, – протараторил Внутреннитй Голос.
«Ну и что это значит?»
– Сама думай.
«Права Татьяна. Ты способен утопить в словах любую истину. К чему мне пустые рассуждения о высоких материях, если на повестке дня стоит совершенно практический вопрос?»
– Ты меня не слушаешь, и не слышишь! – обиделся всезнайка.
Тата внимательно посмотрела на своих дублерш. Может они, что полезное скажут? Разумница безмятежно терпела навязанное бездействие и не порывалась вернуть свободу. Значит, надеялась, что прагматизм сам проторит себе дорогу. Татуся, напротив, суетилась: корчила зверские рожи, сверкала очами, демонстрируя непримиримую готовность защищать иллюзии, фантазии, бредни и прочие странности.
«Я всегда пыталась стать для своих мужчин даром, а они на моем горбу норовили в рай въехать. Я не желаю снова страдать? Не же-ла-ю!»
– Тогда обслуживай своих подружек.
«Но кого: Татьяну или Татусю? – спросила Тата. – Мой ум и душа воюют друг с другом, а я не могу сделать выбор и встать на чью-либо сторону.
– Тут я тебе не помощник. Я за то, чтобы ты была сама собой.
«Нет, уж уволь. Без маски я беззащитна. И добровольно в любовь ни за что не пойду».
– Какую маску ты надеваешь, таким и видишь мир. С Татьяной твоя реальность похожа на бухгалтерский отчет. С Татусей – на мыльную оперу. А что суждено тебе лично, можно узнать лишь попробовав».
«Я боюсь экспериментов и хочу выбрать меньшее из зол…»
– Не умер Данило, болячка задавила.
«Не каркай, – отмахнулась Тата и, развеяв чары, вернула Разумнице дар речи.
– В твоем распоряжении минута. Говори, – приказала строго.
– Ценность мужчины определяется благами, которую он способен дать своей женщине. Раз у Никиты нет денег, пусть расплачивается знаниями. Поэтому в отношениях с ним, помни кто из вас начальник, кто дурак, и кто кому должен. В общем, бери Линева в оборот, налаживай работу конторы, поднимайся и, дай Бог, тебе побольше срубить денег.
– Теперь, ты.
Душенька ожила и зачастила:
– Ценность человека определяется памятью, которую он оставил о себе. Миллионы людей живут в безвестности и умирают, не оставив следов в сердцах современников и потомков. Тебе же выпал уникальный шанс увековечить себя в судьбе и, кто знает, даже творчестве, хорошего писателя и пусть не века, а десятилетия, на худой случай, годы, влиять на мировоззрение и поступки себе подобных. Разве это не счастье?
– Вы думаете только о себе, – упрекнула «подруг» Тата. – А где я в ваших раскладах.
– Прости дорогая, но что такое я? – праздно поинтересовалась Разумница.
– Точно не скажу, но это точно не надуманная роль и не приглянувшаяся под настроение чужая фантазия. И вообще, заткнитесь. Надоели.
Копии снова застыли изваяниями, а расстроенная Тата, прихватив из бара бутылку коньяка, перебралась к зеркалу. Конечно, собственное отражение – не лучшая компания в трудную минуту, но, чем черт не шутит, женщина в серебристой глади вполне могла оказаться умнее и внутренних советчиков, и оживших мыслей с переживаниями.
Так и вышло. Стоило встретиться с растерянным взглядом зеленых глаз, как выход сразу же нашелся. «Тут без бутылки не разберешься. Надо выпить», – решила Тата и приняла на грудь сразу полстакана. Дальше – больше. С каждой новой порцией диалог с отражением становился все убедительнее. Собеседница явно была в теме…
«Все мужики козлы. И Линев такой же. Ему от тебя надо только одно. Сволочь. Сколько же ты, бедолага, выстрадала из-за них…А теперь еще и эта беда…»
…т, чем дальше, тем становилась красивее. Глаза в пол-лица полыхали факелами зрачков. Набухшие губы кривились в легкой усмешке. Всколоченные волосы стояли надо лбом рыже-золотой короной. Одно плохо: наполненная хмельным раздражением, красота не сулила добра. Более того, несла в себе откровенную угрозу.
– Ты кто? – вдруг спросила Тата.
«Я – это ты!» – соврало отражение.
– Ты – ведьма!
Догадаться было нетрудно. Сложнее, оказалось, принять себя новую. Минуту или две Тата с сомнением рассматривала собеседницу, вслушивалась в себя, затем дотронулась стаканом до зеркала.
– Стало быть, ты тоже живешь во мне? Прекрасно. Это меняет дело.
Чувствовать себя ведьмой было приятно. Внутреннее разрешение творить зло разливалось по телу горячей волной и подмывало исполнить потаенную сладкую мечту: отомстить своим обидчикам.
«Я не должна так поступать…» – мелькнула мысль. Но слово «должна» ведьма брезгливо отринула и приняла другой устав: «Плевать, буду вести себя как захочу».
«Козлы! Сволочи! Негодяи! Почему вы меня мучили? За что? Я была чистой светлой девочкой и хотела только любить и быть любимой. Я верила в добро и справедливость. Я несла свет. А вы… – череда мужских лиц мелькала перед внутренним взором, – разорвали мое сердце на куски, как голодные псы. Убили желание дарить себя. Истерзали похотью. Унизили глупостью, трусостью, низостью, эгоизмом. Вы – звери, выродки, ублюдки и не заслуживаете снисхождения. Я вас ненавижу. Я вас презираю! Я вас боюсь! Но и вас кикиморы в грош не ставлю… – очередь дошла до копий. – Жить, выверяя каждый шаг, я не буду. И хитрить и лукавить не стану. Я – женщина свободного племени и сумею постоять за себя. Сейчас только выпью немного…»
Новая порция коньяка превратила ненависть и злость в тягу к совокуплению. Причем настолько сильную, что ведьмовство, как все человеческое, не выдержав накала страстей, в миг растаяло. Что немедленно засвидетельствовало зеркало, отразив бешеную похотливую самку, истекающую желанием и соком. Подрагивая, вибрировали ягодицы, спелой зрелой тяжестью висли груди, соски распирало от прилива крови, внутри естества вибрировало возбуждение.
– Не бойся, малыш. Мамочка идет к тебе…
С этой дурацкой фразой Тата устремилась к Линеву.
Первыми гостью почувствовали тараканы. Еще бы. Генетически каждый из прямокрылых всеядных старше любого прямоходящего млекопитающегося на миллион лет. Однако жизненный опыт не помог, и дикая непонятная энергия единовременно уничтожила миллионы безвинных насекомых.
Книги, мебель, посуда – неодушевленное царство вещей – отреагировало вслед. И сжалось, уменьшилось. Могло бы – исчезло бы, дематериализовалось. Затем настал черед живому миру. Собаки в доме Линева, поджав хвосты, жалобно заскулили. Кошки забились в углы, чуя приближение зловещей всесокрушающей силы. Затем у гипертоников головы заболели, у гипотоников – закружились. Сердечники потянулись за лекарством, алкоголики – за бутылкой. И только тонкий психолог, интуит, инженер человеческих душ, Никита Линев продолжал беспробудно дрыхнуть на диване, не чуя приближающейся опасности.
Глава 11. Насилие
– Что не ждал?! – раскатисто захохотав, Тата сорвала с Никиты одежду и швырнула в угол.
Голый, жалкий, беспомощный лежал Линев перед обнаженной, величественной, полыхающей мощью полупрозрачной красавицей. Ручками трусливо прикрывал стыд, ножки опасливо гнул в коленях.
– Страшно? – ласково полюбопытствовала дива. И носком ноги ткнула мужской бок. Из приоткрывшегося межножья пахнуло затхлым и кислым смрадом.
– Иди ко мне! – приказала грозно.
Никита засучил ногами, пытаясь отодвинуться подальше, вжался в стенку.
– Ах, так! Не хочешь?! Неужели я тебе не нравлюсь?
От игривого шепотка по мускулистому телу побежали мурашки, волосы на голове зашевелились, сердце сбилось с ритма от страха.
– Я же красивая…
Женщина ухватила Линева за руку и легко, играючи, притянула к себе, затем опрокинув на спину, навалилась сверху, стала тереться сосками, елозить животом, лобком упираться в чресла.
– Поцелуй меня, – приказала и для убедительности влепила оплеуху.
Линев попытался освободиться. Куда там, сопротивление лишь раззадорило насильницу. Она даже ослабила хватку, позволяя дергаться, трепыхаться, надеяться.
– Нет! Нет, пожалуйста, нет… – молил Никита.
– Да! – постановила дива и прижалась еще теснее. А затем, словно ополоумев, полезла через поры, ворвалась с воздухом в легкие. Куда смогла туда и втиснулась, втянулась, проникла. Ничего не упустила. Везде успела. Все взяла в плен. Стала биением сердца, вздохом, печенкой, костным мозгом. Выступила капельками пота на висках, испариной на груди, судорогой сбила дыхание, привела кровь в исступление, плоть в возбуждение.
И не выдержал Никита, не каменный, не мертвый. Сдался, капитулировал. В безвольном крошеве чувств и мыслей, в осколках уничтоженного самоуважения и попранного достоинства, в истерзанной в клочья гордыне, единственная поднятая рука мужского начала проголосовала «за» насилие. И решила исход борьбы.
Капитуляция! Победа! Виктория! Белый флаг покорности, хлеб-соль, ключи от города. И владей – не хочу. Бей, грабь, не жалей, один раз живем, грех не мешок – таскать не придется, его и замолить можно.
Царицей всевластной, всемогущей вступала победительница в завоеванные права. Как Анна Иоановна, императрица российская, призванная на царство на условиях ограниченного самодержавия, надев корону, порвала ограничения-кондиции, урезавшие полноту власти, так и захватчица в клочья раскромсала убеждения, растоптала цели, привязанности; уничтожала воспоминания и представления о жизни; растворила в себе чужое «я». Разрушила все до основания, чтобы затем на руинах построить новый мир. Управляемый мир страсти, в котором мужчине надлежало послушно раз за разом обретать силу и разливаться ею в приятных пространствах плоти вновь и вновь.
Тата упивалась своим могуществом. Восхитительная, полная власть переполняла, увлекала, дарила невероятное чувство вседозволенности, топила ощущения в эйфории, экзальтированным галопом топтала нервы. Теперь уже не диван и телевизор служили декорациями акту соития, а вселенское громадье Бесконечности. Бархатистая мглистая чернота распростерлась свадебным ложем. Нет, скорее это был алтарь неведомого божества, истязающего свою жертву. Огненным абрисом, очерченный профиль не светился – пылал, и едва божество-женщина касалась лицом тела жертвы-мужчины, то с сухим треском загоралось. Запах паленой шерсти мешался с запахом крови, которая сочилась по расцарапанной спине и искусанному лицу.
Женщина не играла, увечила. Внутренность вагины превратилась в наждак. И естественные покачивающие движения обдирали поверхность мужского достоинства, уродовали вздувшиеся вены. Красный от возбуждения детородный отросток умывался кровью, словно проводил дефлорацию. Однако лилась мужская кровь.
Все в этом соитии было наоборот. Женщина отобрала у мужчины положенную природой активную роль и вбирала, втягивала зажатое, словно тисками, мужское начало, тыкала в себя, словно сексуальное приспособление. Причем намеренно делала это с максимальной жестокостью, словно стремилась вырвать твердый ствол из основания, довести до кастрации, оскопить.
– Ты запомнишь меня навсегда! – сиплым хрипом шипела яростная фемина, сжимая мышцы железной хваткой, и раз за разом рвала на себя предмет бывшей мужской гордости. – Захочешь – не забудешь!
Стремясь доставить мужчине еще большую боль, чувствуя бешеное головокружение от восторга и безнаказанности, взбудораженная, намагниченная обретенной вседозволенностью, Тата не стремилась к оргазму. Погружение в муторную сладость явилось бы слабостью, очевидным признанием необходимости мужчины. Принимать же удовлетворение от раба полагала она сейчас унизительным. А от врага – Линев отвечал сейчас за весь сильный пол – даже оскорбительным.
– По какому праву ты трахал меня в своих фантазиях?! Кто разрешил тебе перекраивать меня под свои стандарты?! Я – не кукла, мной нельзя тешиться, разгоняя скуку. В меня нельзя играть, засыпая. Мной нельзя получать удовольствие! Я – человек и я заставлю с собой считаться…
Однако попирая биологические права мощного и здорового самца, неумолимо меся болью мужскую плоть, доказывая свое превосходство, Тата все равно уступала. Природу не обманешь.
Нарастающий поток чувственности, то крайнее напряжение существа, взвил, как смерч; выбил из состояния агрессии, как нокаут, со всеми вытекающими последствиями: головокружением, потерей ориентации, уходом сознания. Хлынувшие потоки спермы, смешавшись с кровью, наполнили тело сладкой истомой, которая, словно обряд очищения, вернула обезумевшее женское начало из бездны зла, глубин ненависти к свету и порядку.
Ледяные пальцы отрезвления коснулись затылка. Пьяная лихая удаль исчезла. Осталось недоумение.
– Где я? Что делаю? – И апофеоз предыдущей пьяной невменяемости: – Что натворила?
Оказалось многое! Утащила в порыве страсти Никиту в дебри, пребывание в которых угрожало даже ей, и там, чуть не «залюбила» до смерти.
В панике Тата мгновенно вернулась в квартиру Линева и захлопотала. Проверила: дышит? Никита был в обмороке, но с натугой вбирал в легкие воздух. «Его спас сон, – подумала Тата. – Иначе бы здесь лежал труп».
Теперь предстояла проверить ум Никиты. Сознание обычного человека не способно переварить полученную в подобных «путешествиях» и «приключениях» информацию. Ни количественно, ни качественно. Однако обошлось. Мозг Никиты распух от впечатлений, задубел от страха, но к счастью удержал равновесие. Не съехал с катушек.
Это было добрым знаком. Значит и личность, скорее всего, тоже не пострадала. Так есть. Линев выдержал обрушившиеся на него испытания без жертв и разрушений. Стало быть, винить себя было не за что? Тата вздохнула с облегчением, старательно уничтожила впечатления от сегодняшнего эротического вояжа, пережитый ужас, эйфорию страха, экстаз страсти и быстро убралась восвояси.
Глава 12. Прозрение
– Что это было?
Родной дом встретил не хлебом-солью, а прокурорскими интонациями Внутреннего Голоса.
«Ничего. Бес попутал! – уронила небрежно Тата, не желая вдаваться в объяснения. – Но все обошлось. Линев жив, здоров и утром почти ничего не вспомнит. Мало того, я все осознала. Так что ничего нового ты мне не скажешь».
– Ну, почему же… – высокомерно уронил советчик, и Тата вдруг увидела Никиту. Картинка возникла перед внутренним взором, секунду «повисев» замершим стоп-кадром, превратилась в фильм.
Линев спал под бормотанье телевизора. Спал крепко, не двигаясь.
– Четвертый этап сна, – пояснил Внутренний Голос, – сознание находиться почти в коматозном состоянии, органы чувств бездействуют. Работает лишь подсознание. И поскольку восприятие отключено, единственное, чем может заняться подсознание, это развлекаться с самим собой. Чем оно и занято в данный момент. С твоей, между прочим, помощью.
Под веками Никиты начали двигаться глазные яблоки.
– Эти движения показывают, что человек видит сон. Имплантированная, то есть внедренная в подсознание программа вызывает сновидение, которое воспринимается и оценивается, как очевидность и, следовательно, входит в противоречие с информацией реальной. Я ясно излагаю?
«Да».
– Так как мозг работает в двух исключающих друг другу режимах, человек то просыпается, то снова погружается в сновидение. Интервалы «сон-не сон» чередуются, длительность глубокого погружения стремительно сокращается, цикличность изменений обретает хаотический порядок. Происходящее с подсознанием во время глубокого сна очень странно, требует разрешения и заставляет мозг испытывать изрядное беспокойство.
По мере того, как переходы из одной стадии в другую становятся все необычнее и беспорядочнее, мозг возбуждается все сильнее, беспокойство растет, превращается в страх. В обычной жизни в такой момент человек просыпается. Однако Никита не имел такой возможности. Ты ему не позволила проснуться.
