Текст книги "Вашингтон"

Автор книги: Екатерина Глаголева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 38 страниц)

Пока же ничего существенного не происходило: обозревая расположение врага в подзорную трубу из красного дерева с латунной отделкой, которую подавал ему Билли Ли, достав из кожаного футляра, Вашингтон мог различить лишь признаки отчаяния, практически равного тому, какое испытывал он сам. Деревянные дома в Бостоне разбирали на дрова, составляя заодно склады горючих веществ на случай атаки американцев. Но те атаковать не могли – нечем было. В то время как британцы, без всякой, впрочем, пользы, обстреливали лагерь патриотов из орудий (иногда в воздухе разом проносилось от двух до шести снарядов, похожих на падающие звезды), те не могли отвечать: берегли порох. «Было бы неосторожно с моей стороны принять меры, которые неизбежно привели бы к израсходованию всех боеприпасов и тем самым предоставили бы армию на милость неприятеля», – писал Вашингтон Ричарду Генри Ли. Он сам, такой энергичный и не привыкший терять время попусту, больше всех томился от вынужденного бездействия. Его тяготило и сознание того, что от главнокомандующего ждут решительных шагов и быстрой победы; возможно, многие уже разочарованы (Вашингтон всегда придавал большое значение тому, что о нем думают другие). Но иначе поступить было нельзя.

Чтобы отвлечься от неприятных мыслей, раз в неделю Вашингтон писал длинное письмо Лунду в Маунт-Вернон, желая знать всё до мельчайших подробностей: каков урожай, что где посадили, не повалился ли где забор, как продвигаются дела с приобретением земель и перестройкой дома. Всё еще надеясь вернуться домой к зиме, он торопил с сооружением нового камина. До него дошли слухи о том, что лорд Данмор замыслил похитить Марту, дабы отомстить ее мятежному супругу. Отметая эти планы, как недостойные дворянина и мужчины, Джордж всё же советовал Лунду в случае необходимости вывезти Марту и его личные бумаги в Александрию. Марта то гостила у Джеки и Нелли в Мэриленде, то жила у своей сестры Анны Марии в графстве Нью-Кент. Джордж и ей писал каждую неделю, но многие письма приходили распечатанными «мерзавцами-почтмейстерами», а некоторые вообще терялись по дороге. Это побудило Вашингтона быть осторожнее и не поверять все мысли бумаге.

На бостонском фронте было без перемен, но в Канаде события развивались более стремительно. Во второй половине августа Скайлер созвал в Олбани совещание, на котором присутствовали около четырехсот индейцев, в основном онейда и тускарора да несколько могавков. Им объяснили причины, из-за которых колонии, борющиеся за свои права, вступили в противоборство с Великобританией, и попросили не вмешиваться, «зарыв поглубже топор войны». Один из вождей могавков сказал, что это «семейные дела» белых, а «мы посидим и подождем… пока вы перебьете друг друга». Однако вскоре стало известно, что губернатор Карлтон укрепляет позиции под Монреалем, а некоторые индейские племена перешли на его сторону. Кроме того, корабли, строившиеся в форте Сен-Жан, уже почти готовы. В отсутствие Скайлера генерал Ричард Монтгомери по своей инициативе возглавил отряд из 1200 человек, собранный у Тикондероги, и повел его против британцев. Скайлер догнал их уже в пути и обратился за помощью к канадцу Джеймсу Ливингстону, прося его собрать ополчение. Во время первой стычки у форта Сен-Жан американцам противостояли в основном ирокезы, но, не получив поддержки от англичан, они вышли из игры, тем более что вожди онейда, присутствовавшие в Олбани, растолковали им условия соглашения.

К тому времени Скайлер серьезно заболел и передал командование Монтгомери, к которому подошли еще отряды из Коннектикута, Нью-Хэмпшира и Нью-Йорка. Он осадил форт Сен-Жан, отрезав его от сообщения с Монреалем и перехватывая грузы, которые пытались туда доставить.

Еще один подчиненный Скайлера, полковник Бенедикт Арнольд [25]25
  В 14 лет Арнольд (1741–1801) хотел вступить в ополчение, чтобы сражаться с французами, но мать его не пустила. Став круглым сиротой в 20 лет, Арнольд завел аптеку и книжный магазин, потом приобрел три судна для торговли с Вест-Индией. Часто он сам стоял на капитанском мостике, оставив аптеку на сестру. Однажды в Гондурасе он сразился на дуэли с британским морским капитаном, обозвавшим его «проклятым янки, лишенным хороших манер». Капитан был ранен и принес извинения. В 1767 году Арнольд женился на дочери шерифа Нью-Хейвена, с которым состоял в одной масонской ложе. У него родились трое сыновей. В мае 1775-го Арнольд предложил массачусетскому Комитету безопасности захватить форт Тикондерога и получил полковничий патент, но сдал его, когда командир прибывшего из Коннектикута милиционного отряда перехватил у него контроль над Тикондерогой. По пути домой он узнал о смерти жены.


[Закрыть]из Коннектикута, отстраненный от командования, но горевший желанием покрыть себя славой, явился к Вашингтону и изложил ему свою идею вторгнуться в Канаду с востока и захватить Квебек. Изнывавший от бездействия Вашингтон план одобрил и предоставил Арнольду 1100 человек, разбив их на мелкие отряды (операция-то секретная!), которые должны были добраться до цели по рекам и лесам.

Между тем лето клонилось к концу, а зимовать полуголым солдатам под Бостоном без деревянных домов, без дров, без одеял было невозможно. Да еще и местные фермеры стали заламывать немыслимые цены за продукты; Вашингтон негодовал из-за такого отсутствия патриотизма. 10 сентября произошли волнения среди пенсильванских стрелков – тревожный звоночек для главнокомандующего. Срок контракта с солдатами из Коннектикута и Род-Айленда истекал 1 января, и тогда армия могла рассыпаться: платить ей было нечем, а без денег воевать никто не хотел. Не ополченцев же, прости господи, необстрелянных и только-только оторванных от материнской юбки, бросать на регулярные британские войска – лучше всех обученные и вооруженные в мире!

На военном совете 11 сентября 1775 года Вашингтон представил свой дерзкий план атаки с моря на плоскодонках: дело, конечно, рискованное, но эффект неожиданности может сработать. Восемь генералов, присутствовавших на совете, план забраковали: стоит чуть замешкаться – начнется отлив, и тогда наших солдат попросту перестреляют, как куропаток. Вашингтон пустил в ход свой дар убеждения, но его не желали слушать, даже генерал Гейтс не хотел рисковать. Атаку на Бостон было решено отложить до лучших времен.

В конце месяца лагерь патриотов бурлил, узнав невероятную новость: доктор Бенджамин Черч, возглавлявший госпиталь в Кембридже, оказался британским шпионом! А ведь казалось, такой достойный человек, член Провинциального конгресса, поэт, однокашник Джона Хэнкока по Гарварду! Он даже входил в депутацию, которая встречала Вашингтона в день его приезда…

Всё обнаружилось случайно: в руки одного из друзей Натанаэля Грина попало загадочное шифрованное письмо, находившееся у дамочки сомнительного поведения; друг передал письмо Грину, тот – Вашингтону. Женщину задержали, она призналась, что водится с Черчем и письмо ей дал он. Письмо расшифровали, Черча уличили, судили и приговорили к тюрьме, хотя он и настаивал на своей невиновности. Его отправили в Вест-Индию, но корабль пропал где-то в океане. Вся Новая Англия и Конгресс в Филадельфии не могли прийти в себя: сколько еще таких Черчей по-прежнему находятся среди нас?..

В октябре к Вашингтону явилась депутация из трех членов Конгресса во главе с Бенджамином Франклином обсудить военные планы. Главнокомандующий настаивал на создании профессиональной армии вместо ненадежных волонтеров, которые сегодня здесь, а завтра их ищи-свищи, и требовал 20 тысяч солдат, да чтобы контракт с ними заключали не меньше чем на год. Сейчас или никогда: весной к британцам прибудет подкрепление. После того как генерала Томаса Гейджа, собственными подчиненными прозванного «неумехой», заменили генерал-майором Уильямом Хоу, стало ясно, что всякую надежду примириться с Лондоном пора забыть. 18 октября Вашингтон созвал новый военный совет и сообщил, что Конгресс настаивает на атаке Бостона (но при условии, что город не будет разрушен). Только Натанаэль Грин воспринял эту новость с энтузиазмом, но и он считал, что успех возможен лишь в том случае, если удастся благополучно переправить к Бостону не менее десяти тысяч солдат. «Им не хватает смелости, чтобы напасть на нас, а нам не хватает пороха, чтобы напасть на них, потому-то никто и не атакует», – резюмировал Джеймс Уоррен.

Вашингтон понял, что к зиме он в Маунт-Вернон не вернется, и написал Марте письмо с просьбой приехать к нему в Кембридж. Хотя он и очень соскучился, он честно описал все трудности, с которыми придется столкнуться в пути, и предложил ей самой решить, состоится ли поездка.

Двадцать четвертого октября лагерь облетело известие, что в Фалмут (Массачусетс) прибыли четыре британских корабля; англичане велели жителям убираться, после чего сожгли больше трехсот домов. Вашингтон был потрясен такой бессмысленной жестокостью. Генеральный совет Массачусетса издал закон, позволивший американским каперам (владельцам кораблей, уполномоченных властями перехватывать торговые суда враждебных держав) патрулировать вдоль берегов. Тогда же в Филадельфию из Англии вернулось торговое судно «Черный принц», на борту которого находились частные письма делегатам Континентального конгресса. В них говорилось, что британское правительство посылает в Америку два корабля с оружием и порохом. Конгресс решил, что Вашингтону этот груз нужен больше, чем английским войскам, и дал согласие на то, чтобы вооружить четыре торговых судна, позволив каперам оставлять себе треть груза, захваченного у британцев. Фрегат «Черный принц» переделали в военный корабль и назвали «Альфред». Вашингтон боялся, что каперы превратятся в бесчестных пиратов, и наставлял капитана первой шхуны, оснащенной для боевых действий, чтобы с пленными обращались как можно гуманнее.

Для ведения боев сколотили пять рот морской пехоты. Некоторые из пехотинцев, всходивших на корабли в Филадельфии, несли с собой желтые барабаны с изображением свернувшейся гремучей змеи и с девизом «Не наступи на меня».

Пятого ноября бостонцы готовились, по традиции, широко отметить День папы. Обычно в этот день молодежь устраивала шествия по городу с чучелами дьявола, папы римского и нынешних «врагов народа», а с наступлением ночи Юг и Север сходились стенка на стенку, чтобы отбить друг у друга чучела, которые затем весело сжигали на большом костре. Представив себе, что жители Канады могут оскорбиться подобным действом, Вашингтон строго-настрого запретил своим подчиненным участвовать в празднике: «Узнав о намерении соблюсти нелепый и ребяческий обычай сжигать изображение папы, главнокомандующий не смог не выразить удивления от того, что в сей армии находятся офицеры и солдаты, настолько лишенные здравого смысла, чтобы не понимать неуместности подобного шага во время Союза, во время, когда мы искали и получили дружбу и союз с народом Канады, который должны считать нашими братьями, сражающимися за то же дело – защиту свобод Америки. При таких обстоятельствах оскорблять их религию настолько чудовищно, что этому нет оправдания и прощения; наш долг – вместо нанесения им такого оскорбления публично поблагодарить наших братьев, коим мы обязаны всеми недавними победами над нашим общим врагом в Канаде».

Праздник в Бостоне всё-таки состоялся, но уже через год эта традиция сошла на нет.

В Канаде же Карлтону не удалось снять осаду форта Сен-Жан, который в конце концов сложил оружие 3 ноября. Поняв, что Монреаль ему тоже не удержать, губернатор сдал его десять дней спустя, чудом успев бежать из города, переодевшись в простое платье, и направился в Квебек.

Однако британцы прекращать войну не собирались. 7 ноября лорд Данмор объявил, что рабы или законтрактованные рабочие, сбежавшие от своих господ-мятежников, могут вступить в Королевский эфиопский полк и завоевать себе свободу. Под знамена этого полка явились 800 рабов, облачившись в британские мундиры с вышитым на них девизом «Свободу рабам». Впрочем, глотнув свободы, многие из них умерли от оспы на кораблях, курсировавших по рекам Виргинии.

Сообщая кузену об этой прокламации, Лунд Вашингтон уверял, что если законтрактованные рабочие в Маунт-Верноне еще могут поддаться искушению и сбежать, то за рабов он спокоен. К тому времени Джордж уже на дух не выносил губернатора, которому некогда слал почтительные письма; по его словам, если тому уготована одна из наших пуль, мир с радостью избавится от чудовища. Сам он в своих приказах категорически запрещал вербовать в армию «британских дезертиров, негров, мальчиков, не способных носить оружие, и стариков».

В это же время к генералу явился Генри Нокс с очередным безумным планом: переправить в Бостон орудия, брошенные британцами в Тикондероге. Вашингтон воодушевился и дал добро, назначив Нокса руководителем этой экспедиции. 16 ноября Нокс выступил в путь вместе со своим девятнадцатилетним братом Уильямом, получив строгий наказ от Вашингтона потратить не больше тысячи долларов. «Не бойся, – написал он жене, – боев не будет. Я еду по делу».

В тот же день Марта Вашингтон, наконец-то собравшись с духом, упаковала сундуки, велела загрузить их в карету и отправилась к мужу в сопровождении Джеки и Нелли, племянника Джорджа Льюиса и Элизабет Гейтс, жены генерала Горацио Гейтса. К их услугам были также пять рабов в ливрее Маунт-Вернона. Дорога была ужасная, карету подбрасывало и кидало в разные стороны на рытвинах и кочках из замерзшей грязи, а путь предстоял долгий – 600 миль! Скромная супруга плантатора, предпочитавшая держаться в тени, очень скоро заметила перемену в своем положении. На подъезде к Филадельфии ее встретил военный эскорт, сопроводивший ее через весь город «с большой помпой, как будто я некая важная особа». Когда она добралась до Ньюарка, ударили в колокола, а в Элизабеттауне позади ее кареты трусил отряд легкой кавалерии. Однако настоящим испытанием была необходимость то и дело переправляться через водные преграды на пароме, а Марта так боялась воды! И всё же она приняла решение «быть бодрой и веселой, в каком бы положении я ни была».

Первый снег выпал 21 ноября – и не растаял. Задувал ветер, пронизывающий и студеный, как в январе. На море начались штормы, нарушая снабжение осажденного Бостона. Английские солдаты голодали и были готовы дезертировать при первой возможности. Часовые, замерзавшие на посту на Банкер-Хилле, с завистью ловили звуки музыки, доносившиеся из города, где устраивались балы и любительские спектакли. Простые люди умирали от цинги, к тому же началась эпидемия оспы. Но и с американской стороны были перебежчики, сообщавшие британцам, что армия Вашингтона измучена, мерзнет и сидит без гроша. В ней как никогда сильны разброд и шатание, а единства как не было, так и нет.

Однажды моряки из Марблхеда (Массачусетс) начали бросаться снежками в виргинцев. Очень скоро шуточная битва переросла в настоящую: люди выбивали друг другу зубы, выдавливали глаза, кусались… На помощь к сотне «бойцов» примчались их товарищи, и уже через пять минут около тысячи человек дрались стенка на стенку. В этот момент появился генерал Вашингтон, совершавший дежурный объезд лагеря в сопровождении Билли Ли. Увидев эту безобразную сцену, он спрыгнул с седла, бросил поводья слуге и ринулся в самую гущу сражения. Там он схватил двух рослых, загорелых, диковатого вида стрелков за глотку и так держал мертвой хваткой на расстоянии вытянутой руки, попеременно встряхивая то одного, то другого. Увидев генерала в такой позе, драчуны разбежались в мгновение ока, словно цыплята при виде коршуна. Через четверть часа на поле битвы оставались только Вашингтон и два захваченных им преступника. Кровопролития и военного трибунала удалось избежать.

За этой картиной восхищенно наблюдал десятилетний Израэль Траск, записавшийся в солдаты вместе со своим отцом. В его глазах главнокомандующий был просто сверхчеловеком.

Двадцать пятого ноября британцы выслали из Бостона несколько лодок с больными, оборванными и голодными бедняками, высадив около трехсот мужчин, женщин и детей на берег неподалеку от Кембриджа на милость мятежников. Генерал Хоу расчищал место для ожидаемого подкрепления. За этой партией последовала еще одна, в 150 человек, больных оспой, и Вашингтон решил, что неприятель пускает в ход «биологическое оружие». Больным он послал «гуманитарную помощь», но принял меры для их строгой изоляции от своих войск. Солдат Континентальной армии в срочном порядке прививали от оспы.

Срок контракта войск из Коннектикута истекал 9 декабря, и солдаты считали дни до возвращения домой. Из одиннадцати полков, то есть примерно десяти тысяч человек, остаться согласились менее тысячи. Вашингтон писал Конгрессу о том, что безвозмездная любовь к родине – неважный стимул, лучше выдать солдатам жалованье за несколько месяцев вперед. Но денег ему так и не прислали. К концу ноября его армия насчитывала 2540 солдат. «Если бы я знал, что мне придется испытать, никакие доводы на свете не заставили бы меня принять командование», – признавался Вашингтон в письме Джозефу Риду.

На следующий день его ждало небольшое утешение: каперская шхуна «Ли» под командованием капитана Джона Мэнли захватила вражеский бриг «Нэнси» с военным грузом: две с половиной тысячи пушек, мортир, кремневых ружей, 40 тонн ядер, две тысячи штыков… но ни грамма пороха. Всё равно это был первый успех «флота Джорджа Вашингтона», и генерал возблагодарил Провидение за милость.

Между тем Бенедикт Арнольд повел свой отряд к Квебеку через непроходимую чащу, под проливным дождем, из-за которого невинные ручейки превращались в бурные потоки, обрушивающиеся со скал шумными водопадами. Местность, которую предстояло пересечь, была покрыта сплошной сетью озер и рек. В лодках открывались течи, подмоченный порох никуда не годился, провизию уносило водой, неопытные гребцы не могли справиться с каноэ на быстрой воде. Четверть отряда повернула назад; оставшиеся мучились от голода: ели свечи и мыло, варили и грызли кожаные мокасины; около двух сотен человек умерли от лишений. Когда они добрались до Квебека, дерзкий Арнольд послал в город парламентера с требованием капитуляции, но над ним только посмеялись: какую угрозу для укрепленного города могли представлять 600 голодных и невооруженных солдат? Оставалось ждать Монтгомери, который 2 декабря пришел из Монреаля с пятью сотнями бойцов, предусмотрительно захватив с собой провиант и теплую одежду, конфискованную у британцев.

Одиннадцатого декабря Марта Вашингтон, наконец, прибыла в Кембридж; супруги не виделись с мая. Вероятно, грязные и оборванные солдаты в лагере, продуваемом всеми ветрами, не поверили своим глазам, увидев роскошную карету с черным лакеем в ливрее на запятках. Экипаж остановился перед домом Вассалла. «Леди Вашингтон» вошла туда – и сразу окунулась в атмосферу деловой суеты. В этом доме главнокомандующий проводил военные советы, разрабатывал стратегию, вел огромную переписку с Конгрессом, которая приковывала его к письменному столу, порой даже отрывая от основных обязанностей, а также принимал местных политиков и их жен. Адъютанты жили тут же, по несколько человек в одной комнате. За офицерами ухаживали больше десятка слуг, по большей части рабы. В свиту генерала входили также дворецкий, два повара (один из них француз), поваренок, посудомойка и личный портной (Гил Александер); состоявшая при нем швея Маргарет Томас закрутила роман с Билли Ли. Это сильно раздражало Вашингтона, который хотел было прогнать ее с глаз долой, но уступил просьбам верного слуги, считавшего ее своей женой, и оставил в доме, да еще и платил ей жалованье.

В этом бедламе Джорджу и Марте редко удавалось побыть наедине. Для обозначения «личного пространства» Вашингтон заказал к приезду супруги кровать с пологом на четырех столбиках – вот и всё. В остальном они были «на военном положении», к тому же англичане по-прежнему обстреливали позиции американцев из орудий, и бедная Марта вздрагивала при каждом выстреле. А вот Джордж с приездом супруги заметно расслабился. «Миссис Вашингтон очень любит генерала, а он – ее, – сообщил Натанаэль Грин жене. – Они счастливы вместе». Джеки же иногда исполнял обязанности нарочного.

Марта прекрасно помнила свои юные годы, когда она еще не была богатой помещицей. Ей было не привыкать к суровому быту; едва устроившись, она тут же достала спицы и принялась вязать теплые чулки для солдат. Вскоре после приезда ее пригласили на костюмированный бал в местную таверну; тотчас четыре представителя местных радикалов явились к ней и попросили не ходить на это сборище, совершенно неуместное в военное время. Марта с ними согласилась, и бал отменили.

С ее появлением временное пристанище Вашингтона наконец-то стало домом. Вашингтон даже рапорты принимал в присутствии жены, а когда к нему по утрам являлись офицеры с докладом, Марта угощала их апельсинами и вином. К обеду заказывали мясо – говядину, баранину, жареную свинину; диких гусей и уток, черепах или свежую рыбу, которую Вашингтон особенно любил, сливы, персики, сидр, бренди и ром (но главнокомандующий баловал себя мадерой); лаймы покупали сотнями для защиты от цинги. Обеды теперь тоже проходили в атмосфере уюта и доверительного общения, в узком кругу близких друзей. Вашингтон особенно благоволил хорошенькой, кокетливой и остроумной брюнетке Кэти Грин, которую Нокс считал вертихвосткой, но Марта тоже ее полюбила. (В феврале 1776 года Кэти разрешилась от бремени мальчиком, которому дали имя Джордж Вашингтон Грин. Другие молодые родители, чета Андерсон, назвали своих близнецов Джорджем и Мартой.) Однажды миссис Вашингтон даже удостоилась чести принимать у себя Мёрси Отис Уоррен – писательницу, кропавшую стихи, пьесы и рассказы, – которая специально приехала в Кембридж познакомиться с ней. Даже этот «синий чулок» был очарован сердечностью и теплотой, исходившими от Марты; между дамами завязалась переписка (правда, вместо малограмотной Марты ответы писал ее муж или его секретарь).

Тогда же, в середине декабря, Вашингтону попалось на глаза письмо, присланное еще в конце октября. Его автором была Филлис Уитли – 22-летняя чернокожая рабыня, захваченная в Африке шести лет от роду и купленная бостонским портным Джоном Уитли для своей жены. Хозяева разглядели в негритянской девочке одаренную натуру, дали ей образование и сделали членом семьи. В 1773 году в Лондоне вышел ее поэтический сборник «Стихи на разные темы, относящиеся к религии и морали». Вашингтону она тоже прислала стихи:

 
Великий вождь! Добром вооружись,
Во всех делах на Бога положись.
Чертог, корона, золоченый трон
Навек твоими будут, Вашингтон!
 

Вряд ли эти стихи повлияли на перемену отношения Вашингтона к неграм; скорее всего, у него не оставалось иного выхода. В письме Хэнкоку он заявил, что не возражает против службы в Континентальной армии чернокожих солдат, которые иначе могли бы примкнуть к правительственным войскам. К тому же он был вынужден признать, что в качестве солдат они вполне на уровне. Две недели спустя Конгресс разрешил вербовать чернокожих.

На Рождество 1775 года землю сковал мороз до 20 градусов, а сугробы достигали фута в высоту. Часовых приходилось менять каждый час. Все деревья в окрестностях лагеря были вырублены, все заборы сожжены, и еду приходилось есть сырой. (В Бостоне дела обстояли не лучше: даже «дерево свободы» – старый вяз на углу улиц Эссекс и Оранж – спилили на дрова; вышло 1792 кубических фута. Генерал Хоу распорядился разобрать Старую Северную церковь – она пошла на топливо вместе со старыми сараями и остовами кораблей.) Солдаты массово сбегали домой, строить укрепления было некому.

К войскам, выстроенным в каре, обратился генерал Ли: «Люди, я не знаю, как вас называть, вы самые худшие из всех существ», – и понес их по кочкам… После него выступил Вашингтон в своей обычной сдержанно-торжественной манере и воззвал к чести уроженцев Новой Англии: «Если какое-нибудь несчастье произойдет прежде, чем новая армия войдет в силу, они навлекут не только вечное проклятие на себя как на солдат, но и неизбежное разорение на свою страну и свои семьи».

За два дня до Нового года в порт вошли несколько британских кораблей – по всей видимости, доставивших подкрепление. На следующий день истекал срок контрактов. В американском лагере царили смятение и суматоха.

Тем временем Вашингтон узнал о том, что Арнольд добрался-таки до Квебека, и написал Скайлеру восторженное письмо, восхвалявшее полковника: «Заслуги сего джентльмена настолько велики, что я желаю от всего сердца, чтобы Фортуна сделала его одним из своих любимцев». Он совершенно не сомневался, что Монтгомери и Арнольд захватят Квебек, и даже просил прислать оттуда одеяла, теплые вещи и боеприпасы (от Нокса не было ни слуху ни духу).

В понедельник 1 января 1776 года из Бостона в лагерь патриотов перебросили копии речи короля Георга III на открытии парламента в октябре, доставленные кораблями. Борцы за равенство, мнящие себя такими же британскими подданными, как и жители Англии, объявлялись в ней мятежниками и изменниками, а намек на обращение за помощью к иноземным державам отнимал всякую надежду на примирение или быстрое завершение войны.

Речь короля вызвала всеобщее возмущение, солдаты сжигали эти листки. «Если ничто не может удовлетворить тирана и его дьявольское правительство, – писал Вашингтон Джозефу Риду, – мы полны решимости порвать все связи со столь неправедным и жестоким государством. Вот что бы я сказал им в неприкрытой форме, чтобы слова мои были ясны, как солнце, пылающее в зените».

В то время как старые солдаты сотнями уходили «прямо в пасть к врагу», в Кембридж прибывали новые – 9650 человек, вполовину меньше того количества, на которое рассчитывал Конгресс. В общем приказе по армии Вашингтон объявил: «Этот день положил начало новой армии, которая во всех смыслах является полностью континентальной… Его превосходительство надеется, что важность великого дела, которое мы начали, произведет сильное впечатление на все умы». Всё, что «дорого и ценно свободным людям», было поставлено на карту. Чтобы вступить в новый год без старых обид, Вашингтон простил всех провинившихся из прежней армии. Под звуки салюта из тринадцати залпов он поднял в честь рождения новой армии новый флаг – из тринадцати красных и белых полос, с британской эмблемой (георгиевский и андреевский кресты) в верхнем левом углу. Британцы в Бостоне поначалу сочли это знаком капитуляции.