Текст книги "Вашингтон"

Автор книги: Екатерина Глаголева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 38 страниц)

СТРАЖ

Генерал устал. Нью-Йорк по-прежнему находился в руках врага, положение Континентальной армии не улучшилось, но сам он несколько недель провел в Маунт-Верноне. Он сильно сдал за последние два года и теперь уже не карабкался к вершине, а тихо спускался под горку. Но на людях он всё еще казался глыбой.

Свой полувековой юбилей Вашингтон встретил в Филадельфии, где снимал дом на Третьей улице. Чарлз Уилсон Пил и Александр Кенэ выставили в окнах, подсвеченных изнутри, гигантские прозрачные портреты главнокомандующего в лавровом венке и с копьем в руке, попирающего британскую корону. В местном театре представили первую американскую оперу «Храм Минервы»; при появлении Вашингтона хор грянул: «Вот он, увенчанный победой! Да славится Колумбии герой!» Он был желанным гостем на любых собраниях, от деловых до увеселительных; но все его усилия, направленные на увеличение содержания для армии, пропадали втуне. Роберт Моррис устроил ему финансовый ликбез: штаты не выплачивают налоги Конгрессу, а в отсутствие доверия к центральной власти со стороны провинции иностранные кредиторы тоже отказывают в поддержке. Остается добиться для Конгресса права взимать таможенные пошлины, иначе денег взять будет неоткуда.

В марте Вашингтоны переехали на Гудзон, поселившись в Ньюберге, в двухэтажном каменном доме с двускатной крышей и двумя печными трубами, с видом на реку. Гостиную (странную комнату, в которой было целых семь дверей и всего одно окно) Джордж превратил в столовую и обедал там со своей свитой.

В это время все его мысли вертелись вокруг плана очередного похищения: в Нью-Йорке тогда находились принц Уильям, сын Георга III, и британский адмирал Роберт Дигби. Согласно плану темной дождливой ночью отряд из тридцати шести человек, нарядившихся рыбаками, на четырех вельботах переправится из Нью-Джерси на Манхэттен к дому, стоящему на самом берегу, обезоружит охрану и захватит принца и адмирала. Вашингтон расписал всё по минутам, особо подчеркнув, чтобы с пленниками обошлись как можно почтительнее. Но и это похищение не удалось, чем автор плана был чрезвычайно расстроен.

Зато британцы взяли в плен капитана милиционных сил Нью-Джерси Джошуа Хадди и повесили его в отместку за смерть лоялиста Филипа Уайта, которого американские ополченцы казнили за убийство патриота, захватившего его в плен. Генри Клинтон велел расследовать это дело и оправдал капитана Липпинкотта, издавшего распоряжение о казни, поскольку тот исполнял приказ. Американцы пришли в ярость, потому что приказ отдал не кто иной, как Уильям Франклин, сын американского посла в Париже, примкнувший к лоялистам. Было решено по жребию выбрать из пленных британского офицера и отомстить за смерть Хадди. Жребий пал на девятнадцатилетнего капитана Чарлза Асгилла, отец которого, бывший мэр Лондона, симпатизировал колонистам. Но хуже всего было то, что Асгилла пленили в Йорктауне, а в договоре о капитуляции, подписанном Вашингтоном, пленным гарантировалась безопасность. Поэтому Вашингтон не стал торопиться и всячески оттягивал казнь. Гамильтон тоже выступил против этой меры, считая подобное «жертвоприношение» пережитком прошлого, хотя бесстрастный Бенджамин Франклин был другого мнения: «Если англичане отказываются выдать или наказать убийцу, значит, он им дороже, чем капитан Асгилл».

…Война близилась к концу, это чувствовалось. Неминуемо настанет тот момент, когда американцам придется решать, в каком государстве они будут жить и кому повиноваться. 22 мая полковник Континентальной армии Льюис Никола предложил Вашингтону стать первым американским монархом. В резком письме на семи страницах он обличал «слабость республик», ведь именно по вине беспомощного Конгресса армия терпит лишения. Конечно, со словом «монархия» ассоциируется слово «тирания», но ведь всё зависит от того, на чьей голове корона!

Вашингтон ответил ему в тот же день: «Будьте уверены, сэр, что за всю войну ничто не причинило мне такой боли, как Ваши сведения о существовании в армии подобных мыслей, к которым я отношусь с отвращением и буду строго пресекать». Разве он хоть словом намекнул, что претендует на корону? «Заклинаю: если Вам дорога Ваша страна, если Вы заботитесь о самом себе и о потомках или питаете ко мне уважение, выбросьте эти мысли из головы!» Ему нужно было искоренить эту идею в зародыше; впервые за всю войну он потребовал от своих адъютантов подтверждения, что его письмо было запечатано и отправлено адресату. Никола извинялся перед генералом целых три дня.

Зато Вашингтон не возражал против того, чтобы его имя присвоили колледжу в Честере, штат Мэриленд. В августе он преподнес этому учебному заведению 50 гиней, которые были тотчас потрачены на приобретение оптических приборов.

Для поддержания в армии боевого духа он учредил военную награду «Пурпурное сердце», присуждаемую офицерам без патента и рядовым солдатам за выдающуюся храбрость, преданность и заслуги. Кусочек материи в форме сердечка пурпурного цвета полагалось носить на левой стороне груди.

Вашингтон не позволял солдатам расслабиться и каждый день муштровал их, заставлял ходить строем, не сгибая ноги в колене и печатая шаг. Сам он неотлучно находился рядом, уподобляя себя врачу возле больного в опасном состоянии. В августе из британского лагеря просочились слухи об открытии в Париже мирных переговоров, но американский генерал не хотел и слышать о том, чтобы сложить оружие, прежде чем США получат независимость. Его блестящий адъютант Джон Лоренс стал одной из последних жертв этой войны: он погиб в октябре во время стычки в Южной Каролине, пытаясь помешать врагу завладеть запасами риса.

Вашингтон не знал, что 30 ноября 1782 года в Париже был подписан предварительный мирный договор, по которому американцы получали всё, чего желали, включая признание независимости и границы от Великих озер до Миссисипи, но обязывались выплатить Англии довоенные долги. Зато в ноябре Конгресс помиловал капитана Асгилла: его мать леди Асгилл добралась до Версаля, прося пощады для сына. Людовик XVI и Мария Антуанетта взяли его на поруки, и Вашингтон с облегчением выписал ему пропуск до Нью-Йорка.

Государственная казна опять была пуста, надвигалась очередная суровая зима, в войсках начиналось брожение, и Вашингтон не посмел оставить своих голых и босых солдат, чтобы перезимовать в Маунт-Верноне. Даже французских офицеров союзники могли попотчевать только «вонючим виски» и говядиной без гарнира. Верная Марта снова приехала к мужу в лагерь, в Ньюберг. К Рождеству лошади главнокомандующего «уже четыре дня не видали ни одной охапки сена и ни одной горсти овса». Офицеры не могли ездить верхом, и сообщение со штабом практически прекратилось. Только к февралю Вашингтон узнал, что еще в середине декабря британский генерал Александр Лесли вывел свои войска из Чарлстона и город занял Натанаэлъ Грин; война на юге была окончена.

Больше всего Вашингтона угнетали эгоизм сограждан и отсутствие бескорыстия. Он уже махнул рукой на то, что его солдатам приходилось грабить местных фермеров, чтобы раздобыть себе пропитание, потому что иначе им оставалось только умереть с голоду. А тут еще пришло письмо от матери, жаловавшейся, что управляющий ее имением все доходы кладет себе в карман. И так обращаются с матерью главнокомандующего! Джордж написал брату Джеку, чтобы тот съездил и разобрался. Но тут выяснилось, что Мэри Болл по-прежнему обивает пороги, требуя себе пенсию, и всем прожужжала уши о том, что сын о ней совсем не заботится, сбежал куда-то там на войну, а мать тут пропадай совсем. Джордж попросил брата заехать к ней и «выяснить, в чем она действительно нуждается и что нужно для нее сделать». Он готов заплатить, лишь бы она перестала злословить за его спиной.

Пятого февраля пришло письмо от Лафайета, в котором энергичный поборник свободы предлагал своему кумиру провести эксперимент: купить вместе небольшое поместье, освободить прилагающихся к нему негров и сделать их арендаторами. Момент был выбран не самый удачный: хотя другим Вашингтон мог показаться богачом, война разорила его, а рабский труд был единственным способом поправить финансовые дела. «Я был бы рад присоединиться к Вам в столь похвальном деле, но вынужден отложить рассмотрение его подробностей до того момента, когда буду иметь удовольствие видеть Вас», – написал он в ответ.

Кстати, к этому времени Вашингтон начал испытывать проблемы со зрением: нагрузка на глаза во время войны была огромной, приходилось прочитывать кучу писем, и теперь ему понадобились очки. К середине февраля Дэвид Риттенхаус из Филадельфии прислал ему очки в серебряной оправе, к которым требовалось привыкнуть. Другой – но уже давней – проблемой были зубы. В потайном ящичке письменного стола в Маунт-Верноне Вашингтон хранил пару вырванных зубов; теперь он попросил Лунда прислать их ему, чтобы доктор Бейкер вставил их в искусственную челюсть. Это письмо было перехвачено британцами. То-то они веселились по поводу несчастья их главного врага! Вашингтон готов был сквозь землю провалиться, злясь на самого себя за неосмотрительность и стыдясь своего изъяна.

Во второй половине февраля он получил письмо от Гамильтона, новоиспеченного члена Конгресса: еще месяц назад он с Джеймсом Мэдисоном из Виргинии принял депутацию из трех человек, изложивших им жалобы Континентальной армии. Офицеры считают, что Вашингтон недостаточно активно борется за их права. Гамильтон, конечно, знает, что это не так, но не мешало бы устроить Конгрессу небольшую встряску.

Вашингтон ответил ему 4 марта после долгих и мучительных раздумий: «Страдания сетующей армии с одной стороны, некомпетентность Конгресса и медлительность штатов с другой – предвестники беды». Его мнение по финансовым вопросам не принимается в расчет, однако он не собирается давить на Конгресс и считает, что рассудительные офицеры должны прислушаться к голосу разума. Если выбить власть из рук Конгресса, пролитая кровь окажется пролитой напрасно. Солдаты – не куклы, играть с армией опасно.

Через неделю генерал узнал, что по лагерю ходит какая-то анонимка, призывающая офицеров собраться вместе и высказать свои претензии. Затем появилась другая бумага без подписи (вероятно, ее автором был Джон Армстронг-младший, адъютант Горацио Гейтса): глупо составлять петиции, кончится война – и ее герои останутся без штанов. Пока у них не отобрали оружие, надо пустить его в ход и взять силой то, что принадлежит им по праву. «И не доверяйте человеку, который посоветует вам умеренность и долготерпение».

Вашингтон запретил собрание офицеров и усовестил их. Осуждая их методы, но не цели, он сам назначил сбор на 15 марта, в полдень, а прежде написал Гамильтону в Филадельфию, чтобы тот принял меры во избежание гражданской войны. В самом деле, многие офицеры настолько обнищали, что после отставки попадут прямиком в долговую яму! Кто с этим смирится?

Местом сбора Вашингтон выбрал «Храм Добродетели», где проводились воскресные службы, танцы и масонские собрания (главнокомандующий исполнял обязанности мастера масонской ложи). Помещение было набито битком, когда генерал незаметно вошел туда через боковую дверь. Ему было не по себе в этой наэлектризованной атмосфере; впервые он всей кожей ощущал устремленные на него враждебные взгляды. Поднявшись на возвышение, он достал из кармана заготовленную речь на девяти страницах, испещренных восклицательными знаками и прочерками, обозначавшими паузы. Для начала пристыдил офицеров за неподобающее поведение, подчеркнув, что решения надо принимать хладнокровно. «Я был среди первых, кто вступил в борьбу за дело нашей общей родины. Я ни на минуту не покидал вас, разве что по государственным делам. Я был вашим товарищем и свидетелем ваших несчастий и не последним видел и признавал ваши заслуги. Вряд ли можно представить в конце войны, что мне безразличны ваши интересы». Офицеров призывают повернуть оружие против своей страны. Кто мог такое сказать? Разве что засланный из Нью-Йорка, «замышляющий недоброе, сея семена раздора и разлада между гражданской и военной властями». Надо дать Конгрессу шанс исправить упущения и подать потомкам пример истинного благородства.

Вашингтон никогда не был великим оратором. Он завоевывал сердца вовсе не своим красноречием. Вот и сейчас всё решил простой искренний жест, а не блестящая речь. Чтобы уверить офицеров в намерении Конгресса выполнить обязательства перед ними, Вашингтон решил прочесть им письмо от конгрессмена Джозефа Джонса из Виргинии. Достал листок, но читать не мог: строчки расплывались перед глазами. И тогда он водрузил на нос свои новенькие очки, пояснив: «Извините меня, господа. Я поседел на службе вам, а теперь, похоже, слепну». У офицеров слезы навернулись на глаза, ведь всё, что говорил им генерал, было правдой! Через несколько минут он вышел из зала; бунт был усмирен, так и не разразившись. По счастью, Конгресс сдержал обещание, данное за него Вашингтоном, и выплатил офицерам жалованье за пять лет. А несколько дней спустя пришло известие о Парижском мирном договоре.

Восемнадцатого апреля 1783 года Вашингтон официально объявил войскам о прекращении войны между Америкой и Великобританией и поблагодарил их за труды. «Счастливы, трижды счастливы будут они отныне, возводя огромное здание свободы и верховной власти на широком основании независимости… и учреждая приют для бедных и угнетенных всех народов и вероисповеданий», – писал он в приказе по армии. Теперь актерам этой великой пьесы остается лишь довести свои роли в совершенстве и неизменности до конца последнего акта, а затем раскланяться под аплодисменты. Главнокомандующий велел квартирмейстеру выдать увольнительные удостоверения, чтобы он смог распустить солдат по домам. В последующие дни он лично подписал несколько тысяч таких документов.

Союзники тоже не были забыты в минуту радости: «Независимостью, за которую мы сражались и которую обрели после более чем семи лет суровых боев, в большой степени мы обязаны щедрой помощи вашего народа и храбрости ваших войск», – писал Вашингтон Рошамбо из Ньюберга 10 мая.

Остро встал вопрос о положении бывших рабов. Хозяева начали предъявлять права на негров, намереваясь вновь обратить их в рабство, поскольку им уже не нужно было бороться за общую независимость. Выдать чернокожих, служивших в Континентальной армии, Вашингтон отказался, сославшись на то, что у них еще не истек срок контракта, зато списки беглых рабов, переметнувшихся к англичанам, передал Даниелю Паркеру, делегированному к бывшему неприятелю, чтобы вернуть живую собственность. В этих списках значились и 15 рабов самого Вашингтона. «Если паче чаяния Вы что-нибудь о них узнаете, я буду весьма признателен, если Вы возьмете их под стражу, чтобы я мог получить их назад», – писал он 28 апреля. Вернуть удалось шестерых рабов; еще четыре отплыли в Англию, а один, Генри Вашингтон, в начале 1790-х годов отправился во Фритаун (будущую столицу Сьерра-Леоне) – новую британскую колонию в Африке, и применял там агрономические познания, полученные от бывшего хозяина.

Британскими силами в Нью-Йорке теперь командовал бывший губернатор Канады Гай Карлтон, сменивший отозванного Генри Клинтона. У него были твердые понятия о чести, и хотя по мирному договору американцы были вправе потребовать своих рабов обратно, он держал данное его предшественниками обещание освободить негров, поддерживавших англичан. Он выдал три тысячи удостоверений для защиты бывших рабов, похищение которых отныне считалось преступлением. Да и сами негры, глотнувшие свободы, скорее покончили бы с собой, чем вернулись в рабство. Увидав на улицах Нью-Йорка своих бывших хозяев из Виргинии или Северной Каролины, они дрожали от страха; единственной надеждой было просочиться на корабль, уходящий в Великобританию.

В начале мая Вашингтон договорился о свидании с Карлтоном в своей ставке в Таппане. Он лично встретил гостя, прибывшего по реке, а потом отвез в своем экипаже в небольшой домик с остроконечной крышей и бревенчатым потолком. Оба вели себя подчеркнуто учтиво; Вашингтон держался прямо и величественно, Карлтон тоже словно аршин проглотил. Переходя прямо к делу, Вашингтон заявил, что намерен вернуть хозяевам их живую собственность, удерживаемую британцами. Карлтон ответил, что шесть тысяч человек, половина из которых негры, только что отплыли из Нью-Йорка в Новую Шотландию на поселение. Как? Уже?! Это же нарушение договора! «Честь нации следует поддерживать при общении с людьми всех цветов кожи», – ответствовал непоколебимый Карлтон, которого слегка знобило. Давайте мы возместим хозяевам ущерб, передайте нам список разыскиваемых рабов. Вашингтон достал из кармана часы, заметил вслух, что уже пора обедать, и предложил выпить вина или горького пива. Переговоры завершились обильной трапезой в шатре.

«Книга негров» – перечень всех беглых рабов с указанием имени, возраста, рода занятий каждого и фамилии бывшего хозяина – была составлена, но никаких компенсаций британцы так и не выплатили. Карлтон получил из Лондона приказ исполнять свой долг, «пока все мужчины, женщины и дети, желающие покинуть Соединенные Штаты, не достигнут благополучно британской земли».

ЦИНЦИННАТ

Цель достигнута: свобода завоевана; теперь каждый может заняться тем, о чем мечтал. Вашингтон мечтал удалиться в Маунт-Вернон и предаться, наконец, тихим радостям семейной жизни. 8 июня 1783 года он написал «Циркулярный рескрипт правительствам штатов», который сразу окрестили «завещанием Вашингтона». Сообщив, что намерен «провести остаток дней в состоянии ненарушимого покоя», главнокомандующий позволил себе высказать несколько замечаний по поводу будущего государственного устройства, не питая при этом никаких политических амбиций и не преследуя корыстных целей.

Американцам, обретшим свободу и независимость и ставших «господами и владельцами обширного участка континента с величайшим в мире разнообразием почв и климатов, изобилующего всем необходимым для жизни», надо выбирать: хотят ли они быть «уважаемой и процветающей нацией или жалкой и презренной». Слабость центральной власти побудит европейские державы натравливать один штат на другой, этого допустить нельзя. Как бы ни было велико искушение не платить по счетам, все долги следует вернуть – честное имя дорогого стоит. Содержать постоянную армию тяжело и затратно, но нужно хотя бы ввести единые правила для милиционных сил. «Я искренне молюсь о том, чтобы Господь принял Вас и штат, которым Вы руководите, под свое святое покровительство, чтобы Он склонил сердца граждан к повиновению правительству и поддержанию братской любви друг к другу, к их согражданам из Соединенных Штатов в целом и к их братьям, служившим на поле брани, в частности». Это послание перепечатали все газеты.

В духе наставлений Вашингтона Генри Нокс создал и возглавил братство армейских офицеров, назвав его Обществом Цинциннатов по имени древнеримского патриция, прослывшего образцом храбрости и добродетели и сложившего с себя полномочия диктатора после отражения угрозы родине. Цель ордена была вполне благородной: помогать семьям нуждающихся офицеров, охранять союз и свободы, за которые они сражались, и поддерживать связи между офицерами. Кандидатура председателя напрашивалась сама собой. Слепому видно, что Вашингтон – Цинциннат нашего времени! Он принял сделанное ему предложение и 19 июня был избран почетным председателем общества.

(Однажды Георг III спросил придворного живописца Бенджамина Уэста, кем намерен стать Вашингтон по окончании войны – главой армии или главой государства. Американец Уэст ответил, что единственное желание Вашингтона – вернуться в свое поместье. Король был поражен: «Если он это сделает, он станет величайшим человеком в мире».)

В том же месяце состоялась приватная встреча, окруженная такой таинственностью и предосторожностями, будто генерал принимал одного из лучших шпионов: к Вашингтону в Ньюберг прибыл французский дантист Жан Пьер Лемайер. Опасаясь утечки информации, Вашингтон предварительно навел подробные справки о «благонадежности» и компетентности врача, а их дальнейшая переписка напоминала шифрованные послания: «Груз прибыл благополучно, как и три предмета с Вашей карточкой. Малые вещи, ожидаемые из Виргинии, ещё не получены, и есть опасность, что так и не будут найдены». Слова «зубы» или «протезы» не упоминались никогда.

Возможно, самым приятным следствием мира стало возобновление переписки со старым другом Джорджем Уильямом Фэрфаксом. Оказалось, он слал Вашингтону письма всю войну, но британские власти их перехватывали. Теперь же даже влиятельные особы в Англии заискивали перед Фэрфаксом, чтобы тот представил их американскому главнокомандующему. Первое письмо, прорвавшееся сквозь кордоны, дошло до адресата в начале июля; Вашингтон сразу же написал ответ, приглашая Фэрфаксов вернуться в Виргинию. «Мне очень жаль, но Вашего дома в Бельвуаре больше нет (он сгорел в последний год войны. – Е. Г.),зато мой – он стал больше с тех пор, как Вы его видели в последний раз – будет в Вашем распоряжении, пока Вы не отстроитесь». Марта, бедняжка, всё хворает, но шлет привет и присоединяется к приглашению.

Настала пора подведения итогов и уплаты по счетам. Для начала Вашингтон обложился конторскими книгами, которые аккуратно вел каждый день, и подсчитал свои расходы за восемь лет военной службы на пропитание, переезды, представительские нужды, обмундирование и т. п. – с самого первого мундира, приобретенного для поездки в Кембридж в 1775 году. Сначала он не решался присовокупить к ним ежегодные дорожные расходы Марты, приезжавшей к нему в лагерь, но потом учел и их. В итоге вышло, что он потратил 8422 фунта на бытовые расходы и еще 1982 фунта заплатил из собственного кармана за разведданные. Странно, ему казалось, что сумма должна быть больше… Наверное, в спешке забыл что-нибудь записать. Но теперь уже ничего не попишешь… Конгресс доверял Вашингтону безгранично и выплатил всё до последнего пенни.

Переписывание военной корреспонденции, наконец, завершилось: в августе Ричард Вэрик вручил Вашингтону 28 увесистых томов, для которых тот уже заказал шесть прочных дорожных кофров, обтянутых кожей, с надежными замками и латунными табличками с указанием имени владельца и года. Опасаясь переправлять драгоценный груз морем, Вашингтон отослал его в Маунт-Вернон посуху, с военным эскортом. Организация этой транспортировки стоила ему немалого труда.

Две трети армии уже были распущены по домам, и у генерала появилось много свободного времени. Он принялся путешествовать и в две недели проделал путь в 750 миль верхом и на каноэ. Побывал на поле битвы при Саратоге, где покрыл себя славой Горацио Гейтс; вспомнив молодость, попробовал спекулировать земельными участками вдоль реки Мохок. По возвращении в лагерь главнокомандующий и оставшаяся при нем горстка офицеров развлекали себя взвешиванием. Оказалось, что, несмотря на лишения военного времени, они ничуть не похудели, а даже поправились: Вашингтон потянул на 209 фунтов, Генри Нокс – на все 280, вес восьмерых из одиннадцати остальных перевалил за 200 фунтов (90,8 килограмма).

В конце августа Вашингтона вызвали в Конгресс, временно перебравшийся в Принстон после бунта Ланкастерского полка в Филадельфии. Однако поездку пришлось отложить, потому что Марта сильно расхворалась, а Джордж не мог оставить ее одну. Когда она немного поправилась, супруги пустились в путь вместе и поселились в деревенском домике в Рокки-Хилле под Принстоном, где Вашингтон намеревался дождаться подписания окончательного мирного договора.

Конгресс заказал конную статую Вашингтона Джозефу Райту. Для начала художник написал портрет маслом, который сам генерал считал наиболее похожим. Он отказался позировать в римской тоге и, как обычно, надел мундир. На портрете у него осунувшееся, удлинившееся лицо, тусклый взгляд; нос выглядит крупнее, чем на других изображениях, правый глаз слегка косит. Приступая к работе над статуей, Райт решил снять гипсовый слепок с лица своей модели. Он уложил Вашингтона на койку, намазал его лицо растительным маслом и принялся наносить гипс. В этот момент в комнату зашла Марта, увидела загипсованного мужа и невольно вскрикнула от страха. Вашингтон не сдержал улыбки, которая так и осталась на маске и сделанном благодаря ей бюсте. Но вот конную статую Райт не выполнил.

Пока Гай Карлтон занимался эвакуацией Нью-Йорка (город покинули более 29 тысяч лоялистов), Вашингтон устроил обед в честь Конгресса, продемонстрировав заодно захваченный у англичан военный трофей – просторный шатер. За обедом он был непривычно весел и раскован, улыбался и шутил. Когда председатель Конгресса посетовал, что у Роберта Морриса забот полон рот, Вашингтон возразил, что лучше бы у него были полны карманы. Однако о деле он тоже не забывал и пытался втолковать конгрессменам свои идеи о необходимости основания военной академии для подготовки военных инженеров и артиллеристов (не всё же на французов надеяться), о поддержании в мирное время численности армии в 2631 солдата, а главное, о создании флота, способного противостоять иноземному вторжению. Когда речь зашла о кандидатуре военного министра, Вашингтон тут же порекомендовал Генри Нокса.

Узнав, что по соседству проживает Томас Пейн, оказавший столь значительные услуги американскому народу, Вашингтон учтивой запиской пригласил его в гости. Тут выяснилось, что Пейн обижен на Конгресс, не отблагодаривший его должным образом; он даже отказался от должности историографа американской революции. Вашингтон пообещал «надавить» на коллег в виргинском Законодательном собрании.

Лунд Вашингтон сообщил новость: Элеанор Калверт-Кастис, вдова Джеки, собирается замуж за доктора Дэвида Стюарта. «Надеюсь, что Вы сделали свой выбор с осторожностью, для чего потребны многие соображения: каковы семья и связи этого человека, его состояние (что не самое главное, на мой взгляд), какой линии поведения он придерживается и каковы его умонастроения, – писал ей Вашингтон 20 сентября. – Вам следует рассудить, насколько вероятно, что он будет к Вам добр и нежен, справедлив, великодушен и внимателен к Вашим детям и насколько его связи будут приятны Вам». Вот рецепт того самого расчета, на котором строится прочный брак; Вашингтон, сам женившийся на вдове с детьми, знал, о чём говорит.

Окончательный мирный договор был подписан 3 сентября 1783 года, однако известие об этом добиралось через океан целых два месяца. К ужасу Вашингтона, Конгресс временно прекратил свою деятельность, не издав никаких распоряжений в отношении оставшейся армии или выплаты задолженностей по жалованью. Генерал написал Роберту Моррису, прося его раздобыть денег где угодно. Тот обещал сделать всё возможное, хотя казна совершенно пуста.

Второго ноября командующий выступил с прочувствованным «Прощальным посланием к армии Соединенных Штатов». Отослав багаж в Маунт-Вернон, супруги Вашингтон вышли проститься с войсками. Сцена получилась очень трогательная; все солдаты размазывали по щекам слезы. Однако офицеры, не получив обещанных денег, отменили торжественный ужин в честь отъезжающего начальника.

Война должна была окончательно завершиться тогда, когда над Нью-Йорком взовьется американский флаг, однако британская эвакуация сильно затянулась. Начиная с 20-го числа Вашингтон томился, стоя у реки Гарлем и не имея возможности войти в город. Он послал в Нью-Йорк своего адъютанта Бенджамина Толмеджа, чтобы обеспечить безопасность находившихся там американских лазутчиков. В городе был сущий бедлам; лоялисты штурмовали корабли, кругом стояли крик и плач, в воздухе висела брань…

Холодным утром 25 ноября Вашингтон с отрядом в 800 человек стоял у северной заставы, ожидая сигнала об уходе англичан. День выдался пасмурным и ветреным, корабли никак не могли отчалить. Дополнительную задержку вызвала мстительная выходка британцев: они прибили «Юнион Джек» гвоздями к флагштоку да еще и смазали шест жиром, чтобы к флагу нельзя было подобраться. Но американцы приколотили к шесту поперечные перекладины и успели сорвать ненавистный британский флаг и заменить его звездно-полосатым до того, как английские суда скрылись из виду. Сразу после этого дали 13 залпов, и Вашингтон на своем роскошном сером жеребце проскакал с отрядом легкой кавалерии по Бродвею мимо дома губернатора Джорджа Клинтона.

Солдаты маршировали по восемь в ряд, приветствуемые оставшимися горожанами. Они разительно отличались от холеных «красномундирников»: одеты, как бродяги, лица опалены солнцем и обветрены. Но, вопреки британской пропаганде, вели они себя вовсе не как шайка разбойников: английские офицеры во главе с Карлтоном, остававшиеся в городе до 4 декабря, были вынуждены признать, что американцы сумели сразу навести в городе порядок, чего им самим не удавалось все эти годы.

Вашингтон испытывал душевную боль, видя вокруг себя руины сгоревших домов, разоренные церкви, в которых размешались солдаты, бродивших по улицам животных. Уходя, англичане освободили 500 американских пленных, тогда как десять тысяч узников кораблей-тюрем, стоявших на рейде Нью-Йорка, умерли от голода, лишений и опасных болезней, распространявшихся в антисанитарных условиях. Еще много лет спустя волны выбрасывали на берег человеческие кости.

Неделя в Нью-Йорке была расписана по часам: обеды, приемы, фейерверки… Вашингтон обошел все приличные магазины и накупил чайников, кофейников и другой серебряной посуды для Маунт-Вернона (он предварительно навел справки у своего племянника Бушрода, что сейчас в моде в Европе). 29 ноября в Нью-Йорке случилось землетрясение: около полуночи три мощных толчка разбудили засыпавший город и перепуганные жители высыпали на улицы. Вашингтон в это время мирно спал в таверне «Голова королевы» на углу Брод-стрит и Перл-стрит. После того, что ему выпало пережить, это были сущие пустяки!

Таверна «Голова королевы» была больше известна как «таверна Фраунсиса». Хозяин, Сэмюэл Фраунсис, был уроженцем Вест-Индии и носил прозвище Черный Сэм, хотя и не был чернокожим. Отличный кулинар и франкмасон, он симпатизировал делу независимости и во время оккупации, как мог, помогал американским пленным, а также сумел помешать заговору с целью убийства Вашингтона (летом генерал поблагодарил его письмом за «неизменную дружбу и верность делу нашей страны»). Пожелав счастливого пути последним англичанам, оставлявшим Нью-Йорк, Вашингтон в тот же день, 4 декабря, собрал своих подчиненных на большой банкет на втором этаже таверны Фраунсиса.